Кстати — не в порядке сплетни, а из одной лишь любви к истине, — Рыб говорил исключительно неграмотно. Не знаю, что он там преподавал в средней школе, но уж точно не русский язык. Причем его неграмотность ни в какое сравнение не шла с милой старомодной речью Домовушки, со всякими его "ужо", "токмо", "пущай". Нет, лексикон Рыба, будучи лексиконом махрово безграмотным, начинался словом "ихний" и заканчивался словом "покласть".
Я все-таки поговорил с Ладой насчет аквариума.
— Ой, а мне как-то и в голову не пришло! — воскликнула она обрадовано. — Конечно, ему там тесно, а аквариум — это так красиво! Можно туда растения всякие, водоросли запустить, домик ему построить, из камушков.
— Домик из камушков — это ты, пожалуй, увлеклась, — заметил Ворон, — великоват наш Рыб для домика. А вот украсить наш быт, а также благоустроить среду обитания Рыба — это хорошая мысль.
Против выступил один только экономный Домовушка.
— Опять растраты! — завопил он, — по миру пойдем! Жалованье у тебя, Ладушка, не такое уж и великое, чтобы на забавы деньги тратить. А Рыбу нашему и в банке ладно. Вода свежая, кормят вовремя — что еще человеку надо? Вы его, его спросите, нуж*н ему тот акварий, али не нуж*н!
Рыба спросили. Рыб ответил многословно и многозначно, что вообще-то места ему и так хватает, и он, Рыб, всем доволен и ни в чем не нуждается, и размышлять в тесной клетке можно с неменьшим эффектом, чем в золоченой, но что если она, Лада, так уж желает, чтобы он, Рыб, жил в золоченой клетке, что ж, пусть будет золоченая, а ему, Рыбу, все равно.
Из его речи Лада сделала правильный вывод, что Рыбу очень хочется аквариум.
Вы когда-нибудь видели счастливого карася? Я видел.
Лада все-таки накидала в аквариум камней, расположив их в виде грота, и теперь Рыб не плавал взад и вперед, как прежде, но целыми днями висел на одном месте — в этом самом гроте. Целиком он туда не помещался, и наружу торчала его голова в обрамлении зеленых водорослей. Глаза его были закрыты, а рот растянут в довольной улыбке. Оказывается, рыбы тоже умеют улыбаться — во всяком случае, такие, как наш Рыб. Разумные в некотором роде.
А между тем шли месяцы, и лето уже было в разгаре, я привык к моему новому облику, и почти уже не вспоминал, что был когда-то человеком — чьим-то сыном и братом, — и студентом, и нравился девушкам. Кошкам я не то, чтобы не нравился, — просто дурная слава бежала впереди меня, и, когда на прогулке я удалялся далеко от дома, забегая в соседние дворы, я имел случай в этом убедиться. Правда, там меня называли несколько иначе — малахольный. Однако общаться со мной не желали. Но и я уже не так сильно стремился к этому. Хотелось, конечно, иногда поухаживать за какой-нибудь миловидной кошечкой, но полное счастье недостижимо, а я пока был доволен своей жизнью и соглашался мириться с отсутствием некоторых вещей. Сигареты, покупаемые для меня Ладой, иногда перепадающий мне кусочек мясца — эти маленькие радости компенсировали (пока) отсутствие в моей жизни секса.
Зато в моей жизни появился спорт. Когда я был человеком, я не отличался стремлением к "выше, дальше, сильнее". Став котом, я не очень изменился в этом отношении, то есть результат меня по-прежнему не очень интересовал (за исключением некоторых случаев, на которых я остановлюсь особо). Но небольшая физическая нагрузка, как-то: легкая пробежечка на зорьке, карабканье по деревьям, гимнастические упражнения, — все это стало мне просто необходимо. Я думаю, что это потому, что на четырех лапах значительно удобнее (и приятнее) бегать, чем на двух ногах. Кто хочет — может проверить.
Особо я остановлюсь на том виде спорта, в котором меня интересовал результат. Такой вид спорта является исключительно кошачьей прерогативой, человеку им заниматься опасно. Не для жизни опасно, а для личной свободы.
Некоторые очень честные (а именно Пес) называют этот вид спорта воровством. Я много размышлял по этому поводу, и пришел к выводу, что в данной ситуации это грубое и вульгарное слово неприменимо. В самом деле, воровство — это лишение кого-либо его собственности незаконным путем, с применением технических средств либо без применения таковых, тайно, то есть украдкой, либо... Впрочем, если не тайно, то это получится уже грабеж или разбой. Когда человек, пусть и очень голодный человек, украдкой берет чужие деньги или даже еду, ему нет оправданий. За ним гонится милиция и собственник украденного, его ловят, отбирают ворованное, сажают в тюрьму. И правильно делают. Закон есть закон, нарушил закон — будь наказан по закону. Я всегда чтил наши советские законы, и законы любой другой страны, разумеется, тоже. И никогда их не нарушал, если не считать проезда зайцем в троллейбусе в часы пик. Но кто из нас без греха!... Тем более что безбилетный проезд в общественном транспорте — это и не грех даже, а так, грешок.
Совсем другое дело, когда голодный кот видит кусок мяса. Кот — это животное, подчиняющееся законам животного мира, и, не являясь гражданином никакой страны, не подчиняется законам этих стран. Закон же животного мира гласит: "Ешь, когда голоден". Есть еще другой вариант этого закона: "Ешь, не то будешь съеден". Поэтому любой кот вправе съесть любой кусок мяса. К сожалению, не все люди это понимают.
Поскольку нас дома держали на жесткой вегетарианской диете, я просто был вынужден удовлетворять свою потребность в белк*х на стороне.
Летом условия для этого были чрезвычайно благоприятны — окна во всех квартирах стояли нараспашку, а в листве растущих возле дома деревьев или винограда можно было прекрасно прятаться от любопытных и бдительных глаз. Я не злоупотреблял своим правом. Я никогда два раза подряд не посещал одну и ту же кухню. Разве что там готовилось что-то уж очень вкусное.
Несколько раз я был бит — не больно, полотенцем по спине, — но ни разу никому не удавалось отнять у меня то, что я приобрел.
К сожалению, мое человеческое прошлое мешало мне. Обычные коты с удовольствием употребляют сырые продукты. Но мне — мне-то перед употреблением нужно было подвергнуть продукт тепловой обработке! Не мог я есть сырое мясо или рыбу!
Однажды я не утерпел. На первом этаже на кухонном столе размораживалась курица. А хозяйка ушла к соседке смотреть телевизор — утренний показ Марии (или Марианны), святое дело! Некоторые пенсионерки в нашем доме предпочитали смотреть сей бестселлер в компании — наверное, чтобы сразу обсудить просмотренную серию.
Это был не какой-нибудь тощий синий магазинный цыпленок — нет, это была жирная базарная курица, с округлыми ногами и полной грудью. Весила она килограмма три, не меньше. Я с трудом уволок ее в кусты и сел отдышаться.
Что дальше? Развести здесь, в кустах костер и изжарить ее на открытом огне? Но, во-первых, я вряд ли справлюсь со спичками. Во-вторых, я вряд ли смогу приготовить курицу хорошо. Она обязательно с одной стороны сгорит, а внутри будет сырая. То есть я ее испорчу, а портить такой качественный продукт непростительно. А в-третьих — и весьма немаловажное соображение, доложу я вам! — вдруг меня кто-нибудь увидит? Зрелище кота, поджаривающего на костре курицу, может свести человека с ума. Или прибавить мне славы, а я не гонюсь за славой. Я скромный.
Потом я подумал о своих соратниках — я имею в виду обитателей пятьдесят второй квартиры. Ведь все они, за исключением, может быть, Рыба, — я не знаю, чем питаются караси в природных условиях, — все они хищники, вынужденные довольствоваться кашкой с молочком. А ведь их организмам тоже требуется мясо! И никто, кроме разве что Ворона, не имеет возможности удовлетворить свою потребность в животном белке.
И я принес курицу домой.
Ах, что тут началось!
Если бы я только мог подозревать, что несчастная, ощипанная, кустарным способом в бытовом холодильнике "Донбасс" замороженная птица вызовет такую бурю, я бы никогда и не помыслил приобрести ее!
Домовушка, открыв мне дверь — он всегда впускал меня и Пса, когда мы возвращались с прогулки; — всплеснул лапками и возопил: — Скоромное! Куда, куда, с дичью-то, нельзя! — но я уже вошел.
Некоторые честные (Пес, например) сразу же начали клеймить меня позором, называя некоторыми неприятными словами, как-то: "вор", "негодяй" и совсем уж плохим словом "подонок".
Ворон явно был смущен. С одной стороны его желтые глаза горели жадным огнем — Ворон алкал мяса. С другой — положение его в семье, чин советника и преминистра в будущем не позволяли ему опускаться до столь низменных желудочных вожделений. В смущении Ворон промямлил:
— Да, Кот, это ты погорячился... Не стоило...
— Как "не стоило"! — возмутился Домовушка, — мы тут Ладу бережем, охраняем, пылинки не даем упасть, запреты и условия блюдем, чтоб заклятие не нарушить, не в руку будь сказано, — суеверный Домовушка поплевал, нагнулся и постучал кулачком в паркет. — А он птицу битую в дом волочит! Ой, как негоже!... А ты, преминистр, советник наипервейший, все-то и говоришь, что не стоило! Тьфу!...
Пес продолжал бубнить нехорошие слова, иногда срываясь на собачье рычание, и в этом рычании я ясно различал крайнее раздражение — по моему адресу, разумеется. Я решил перейти к активной обороне.
— Я не понимаю! — закричал я, поднимая шерсть торчком и выгибая спину. Когти как-то сами собой, без моего участия, выпустились. — Я не понимаю! Я несу домой добытое с риском для жизни мясо, — (тут я малость приврал, не было риска для жизни, не было даже риска просто быть побитому), — я хочу вас всех накормить, забочусь об окружающих, не съедаю в одиночестве!... А вы!... Я знаю, что Лада не ест мяса. Но где написано, в каком законе сказано, что нам тоже мясо нельзя? Ворон, а ну-ка!
— Да, действительно, — пробормотал смущенный Ворон, — Лада, конечно, не может употреблять мясные продукты в пищу, и не может даже их приобретать для нас, но если вы помните, Бабушка, бывало...
— Ой, а ведь да... — растерянно произнес Домовушка, — Бабушка и колбаску когда-никогда, и сало приносила... Но Лады в это время дома быть не могло, пока не съедим до шкурочки.
— А что, Лада дома сейчас? Дома, да? — разозлился я окончательно, — что, эта несчастная курица такая большая, что мы до ее возвращения съесть не сможем? Я что, мамонта принес?
— Сможем, сможем, не волнуйся, — успокоил меня обрадованный Ворон, — Домовушка, ты ее готовь, как хочешь, но я попрошу оставить мне одну ножку сырой.
— Я предпочитаю жареную, — заметил я. — Обмазать ее сметанкой, и на бутылку. И в духовку.
— Какая бутылка, какая бутылка, и без всякой бутылки управлюсь, вот еще вздумают, бутылки им!... — Домовушка, как всякая опытная стряпуха, не терпел указаний и замечаний на тему, что и каким способом стряпать. Он подавал результат на стол и требовал оценки, но ни в коем случае не желал слышать, что то или иное блюдо можно было приготовить по-иному, а уж о том, что кто-то где-то ел подобное и нашел более вкусным, чем у него, Домовушки — об этом и речи идти не могло, если вы не хотели потом неделю, а то и две есть три раза в день пшенную кашу.
Казалось, мир был восстановлен, и Домовушка уже зажигал газ, чтобы обшмалить курицу на огне, как вдруг все опять разрушилось. Возмутителем спокойствия на сей раз был Пес.
— Вы что, совсем ничего не поняли?! — рявкнул он вдруг. — Ведь эта курица — она ворованная! Вы что же, собираетесь есть чужую курицу?
— Она была чужая, — зашипел я по-кошачьи, — а теперь она моя! Я ее добыл! Приобрел! И принес для всех!
— В самом деле, — сконфужено промямлил Ворон, — эта птица приобретена несколько незаконным путем...
По его алчному взгляду, по его наклону головы к левому плечу — уж не знаю, что такого было в этом наклоне, но я понял, что Ворон на моей стороне; более того, я догадывался, что и сам он иногда не брезгует приобретать подобным способом различные деликатесы, чтобы несколько разнообразить свой вегетарьянский стол. Но — ох, уж эти чины! Ох, уж это положение в семье! Из-за них Ворон боялся высказать свои соображения в мою пользу.
Трезвый голос со стороны внес ясность и положил конец прениям. Из-под полотенца высунул свою безобразную голову Жаб.
— Эй, вы, умники! — квакнул он, — об чем речь? Как я понимаю, наш котяра позаимствовал где-то курицу. Оно, конечно, красть грешно. Он больше этого делать не будет — ведь так? — Жаб моргнул. — А теперь курица вот она, и с ней надо что-то делать, а выбросить нельзя. Поскольку не нести же ее обратно, значит, нужно съесть. И дело с концом.
Я даже зааплодировал, так мне понравилась мудрая лаконичная речь Жаба. Ворон радостно защелкал клювом.
— Ты совершенно прав! Нести обратно никто ничего не собирается! Хранить ее нельзя, необходимо утилизировать, а поскольку лучшим видом утилизации продуктов питания является их употребление в пищу, необходимо как можно быстрее приступить к тепловой обработке продукта с целью дальнейшего его потребления... Что касается меня, то я уже готов утилизировать причитающуюся мне долю. Ты же, кот, — обратился он ко мне, вспомнив о своих должностных обязанностях, — ты должен постараться, чтобы этот случай не имел прецедентов впоследствии...
— Вы как хотите, а я ворованное есть не буду. И Ладе расскажу, — сказал Пес и улегся поперек входной двери хвостом к нам.
Ах, какой аромат разнесся через некоторое время по квартире! Ах, как аппетитно шипела и плевалась начинающая подрумяниваться корочка, когда Домовушка открывал духовку и поливал курочку ее же собственным, вытопившимся в процессе жарки, жиром! А когда противень с готовой уже курицей был водружен на стол, какое ласкающее глаз зрелище, какой праздник для всех пяти — или сколько их там — чувств!
Ворон, успевший уже справиться со своей порцией — он умял чуть ли не четверть курицы, доложу я вам! — с вожделением поглядывал на стол. Он, наверное, думал, что поторопился с выбором.
Домовушка, торжественно вымыв лапки, быстро и споро разделал курицу на части так, чтобы никого не обидеть, — соответственно его размерам и аппетитам, разумеется. Мне досталась вторая ножка — как виновнику пира. Часть белого мяса Домовушка искрошил меленько и половину (меньшую) высыпал в аквариум Рыбу. Б*льшую половину, нарезанную покрупнее, чем для Рыба, он поставил на блюдечке перед Жабом. Для себя он аккуратно отделил оба крылышка, на отдельное блюдечко уложил печеночку, слегка обжаренную на сковороде, а остальное — кости грудинки, спинку, хвост, шею — сложил в тарелку Пса.
— Кушать подано! — провозгласил он торжественно. — Пожалуйте к столу. Товарищ капитан Паук, для вас особо сочный кусочек приготовлен, будьте добры... — я в первый раз увидел, как Паук, ловко перебирая всем своим неимоверным количеством ног, спускается вниз по тоненькой паутинной ниточке, вытягивающейся у него прямо из волосатого живота. Зрелище не из приятных, но даже оно не могло испортить мне аппетит.
