— Вот и отлично! — Кир Калансис стремительно встал из-за стола. — Цель есть, задачи поставлены, давайте же их выполнять! А вы, — повернулся он к Арнингу и Собеско, — готовьтесь к новой дороге. И пожелайте вашему вилкандскому другу скорейшего выздоровления!

— Неллью, к вам гости!

— Что? — Кисо Неллью приподнялся на локте здоровой руки. — Какие еще гости?

Сегодня он не ждал никаких посетителей. Ли вместе с Арнингом, Собеско и Линдом, завезя его в госпиталь, уехал в то место, где сейчас размещалась резиденция чинетского правительства. Так как это было только вчера, обернуться туда и обратно они никак бы не успели. Кир Гордис? Неллью очень сомневался, что ученый-атомщик, наверняка занятый важнейшими исследованиями, станет отрываться от них ради человека, с которым он был знаком менее двух недель.

Очевидно, санитарка ошиблась. Наверное, гости пришли не к нему, а к его соседу по палате — пожилому неразговорчивому чинету, лежащему здесь с переломом ноги.

Вздохнув, Неллью расслабленно откинулся на подушки, но тут же снова поднялся, забыв о своих ранах. В палату медленно и как бы немного смущенно входила тоненькая сероглазая девушка с рассыпавшимися по плечам золотистыми волосами. Из-под расстегнутого белого халата виднелись черные брюки и серый свитер.

У Неллью перехватило дыхание. Прекрасная незнакомка, образ его видений и снов, вдруг появилась перед ним наяву. Это было невероятно!

— Я думал, что вы — сон, — непроизвольно вырвалось у него. Все его умственные способности в тот момент были направлены на то, чтобы без ошибок произнести эту фразу по-чинетски.

— Вы разочарованы? — негромким мелодичным голосом спросила девушка, останавливаясь в двух шагах от изголовья его койки. — И что бы было, если бы я была только сном?

"Тогда я не захотел бы просыпаться", — хотел сказать Неллью. Он попытался перевести свою мысль на чинетский, но запутался в наклонениях и смущенно умолк.

— Я думала, что вы меня не помните, — девушка словно и не заметила его промаха. — Когда мы вас нашли, вы бредили. Ваш друг говорил, вы читали стихи. Что-то про ангела...

— Я все помню, — Неллью не мог оторваться от прекрасного лица незнакомки. — Ты мой ангел любви, залетевший на землю... Ты мой ангел мечты, что внезапно сбылась... Свет твоих серых глаз — из глубины вселенной... И летящих волос золотой океан...

— Очень красиво, — прошептала девушка. — А дальше.

— Я дальше не могу, — признался Неллью. — Это мой друг перевел на чинетский. Больше не успел.

— Тогда почитайте по-вилкандски, — попросила она. — У вас очень мелодичный язык.

— Я попробую...

Целых полминуты Неллью отчаянно собирался с мыслями, все больше впадая в панику. Он знал множество стихов, но в этот момент память словно изменила ему. Если бы девушка проявила хоть малейший признак нетерпения, он, наверное, так и не справился бы с волнением, но ясные серые глаза смотрели на него спокойно и ласково, и Неллью, наконец, сумел преодолеть ступор.

Начав с "Ангела", первое четверостишие из которого ему перевел на чинетский Ринчар Линд, он, постепенно воодушевляясь, прочитал еще несколько стихотворений, а затем закончил "Признанием в любви", от которого ему самому стало жарко. Если бы девушка понимала по-вилкандски, он никогда бы не решился произнести эти строки вслух.

Но она, к счастью, не понимала, иначе Неллью тут же на месте умер бы от смущения.

— Красиво звучит, — произнесла она. — Кто это написал?

— Это Корреоне, наш великий поэт конца прошлого века, — ответил Неллью. — Он еще писал прозу — романы, рассказы.

— А я знаю, — вдруг сказала девушка. — Я читала. "Пять минут после полуночи". Мне очень понравилось. Такая светлая книга и немножко грустная.

— Вам понравилось?! — обрадовался Неллью. — Правда? Мне тоже! Вы читали вторую часть?

— Есть и вторая? — заинтересовалась девушка. — Я не знала. Здорово!

— Она называется: "Светлый..."... Как это сказать по-чинетски, когда десять часов, но дня?

— Полдень...

— Да, "Светлый полдень", — Неллью старательно повторил чинетское слово. — У меня она есть... правда, только на вилкандском. Я взял ее из дома, когда мы уходили.

— А где вы жили? — тихо спросила она. — Тогда?...

— В Тарануэсе. Мы были летчики, "Элиэньети Виалакана". Потом, когда пришли пришельцы, — Воздушный мост. Нас стреляли пришельцы...

— Сбили, — тихо поправила она.

— Да, сбили... Мы вернулись в Тарануэс, но все уже улетели. И тогда мы пошли пешком. К морю, от моря... Потом прилетели сюда.

— Я до войны жила в Галане, — задумчиво произнесла девушка. — Училась в медицинском. Но вообще-то я сама из Фраувенга. Это такой большой порт на Срединном море. Такой же, наверно, солнечный и веселый, как ваш Лимеолан.

— Я родился в Лимеолане, — через силу сказал Неллью. — Но его больше нет. Мы садились там...

Он сделал неловкое движение, и его раненую руку пронзила острая боль. В глазах у него потемнело, а когда все снова пришло в норму, а боль утихла, он увидел, что девушка стоит на коленях возле его койки и осторожно поддерживает его голову.

— Спасибо, — поблагодарил он, и вдруг его пронзила страшная мысль. — Не уходите сейчас, — попросил он ее взволнованным голосом. — Я ведь даже не знаю, как вас зовут.

— Вирта, — сказала она, улыбнувшись. — И я пока не собираюсь никуда уходить.

— Вирта, — медленно повторил Неллью, словно пробуя на вкус это сочетание звуков. — Красивое имя. А меня зовут Кисо. Кисо Неллью.

"Я знаю", — хотела ответить Вирта Эрилис, но замолчала. Темно-серые глаза светловолосого вилкандца были совсем близко, они притягивали и манили ее. Молчал и Неллью, тоже не в силах оторвать взгляда от ее глаз.

— Да поцелуйтесь же, в конце концов! — вдруг подал голос пожилой сосед Неллью, о котором оба они благополучно забыли. — Не останавливайтесь на полдороги!

Услышав чужой голос, Вирта и Неллью сначала испуганно отпрянули в стороны, но затем рассмеялись и последовали совету. И это было чудесно!

С этого дня и начались их встречи. Каким-то чудом Вирте еще удавалось сохранять более-менее ясную голову. По утрам она прилежно посещала лекции, писала конспекты, готовясь к экзаменам, но едва освободившись, она мчалась в госпиталь, где долгими часами сидела рядом с изголовьем его койки, разговаривала с ним, продираясь сквозь дебри двух языков, или просто держала его за руку и молчала, не отводя взгляда от его сияющих счастьем глаз. Вирта влюбилась впервые в жизни и отдавалась любви со всей страстью, которая немного пугала ее саму, но одновременно и наполняла ее жизнь каким-то новым смыслом.

Неллью же был просто на вершине счастья. Его чинетский становился заметно лучше с каждым днем, а здоровье просто с неимоверной скоростью шло на поправку. И только одна мысль постоянно тревожила его: он точно знал, что впереди его скоро ждет еще одна дальняя дорога.

Глава 19. Приятный вечер в теплой компании

Музыка держала в напряжении весь зал. Она, грохоча, прокатывалась по нему, отражаясь от стен, озаряемых вспышками нестерпимо-фиолетового света, — семь повторяющихся чистых и тревожных аккордов на фоне глухого рокота барабанов и позвякивания гонгов. Звуки становились все громче, темп нарастал, фиолетовые вспышки били, подобно молниям, и вдруг музыка внезапно и как-то стремительно смолкла на полном скаку, оставив после себя только эхо, продолжавшее звенеть в ушах собравшихся. Огромный зал погрузился во тьму, и лишь один прожектор, светивший вертикально вниз, бросал яркий луч света на коленопреклоненного Кэноэ и стоявшего за ним Императора.

Повинуясь приказу передатчика, спрятанного в ухе, Кэноэ низко склонил голову, и Император, положив руку ему на затылок, начал нараспев читать ритмичную формулу Поручения — те самые семь тревожных аккордов, неслышные призраки которых метались сейчас между стенами зала.

Негромкий глуховатый голос за его спиной умолк, и Кэноэ по команде распорядителя положил правую руку себе на плечо раскрытой ладонью вверх. Голову он при этом продолжал держать склоненной. Император, сделав шаг в сторону, взял с усеченной пирамидки алтаря жезл и вложил его в ладонь Кэноэ. По залу пронесся громовой удар литавр, снова вспыхнула и заискрилась огнями фиолетовая молния. Большой прожектор почти погас, остался лишь тоненький лучик, освещавший неподвижного Кэноэ с жезлом в руке и стоявшую за ним полутемную фигуру Императора в широких одеждах, превращавших его в огромную бесформенную массу.

Снова заиграла музыка. Сначала медленная и тихая, она постепенно разогревалась, разгоняя кровь по жилам.

"Тэй-й-и-и-ннн! — пели невидимые голоса. — Тэй-й-и-инн!"

"В путь!"

Стараясь двигаться как можно непринужденнее и не запутаться в парадном плаще, Кэноэ с облегчением встал с колен и поднял высоко над головой жезл — уменьшенную копию того самого Хрустального Жезла, который, по легенде, получил от посланцев со звезд первый император династии Кэвирноэронов. Музыка стала громче, голоса влекли, тянули, звали его в путь, и Кэноэ, повинуясь их зову, бегом начал спускаться по ступеням с высокого помоста, держа жезл, словно факел, в поднятой вверх правой руке. Прожектор следовал за ним, заставляя крупный кристалл горного хрусталя в навершии жезла испускать резкие яркие блики.

Толпа медленно расступалась перед Кэноэ, открывая ему путь к широким дверям. Может быть, даже слишком медленно: огромный зал был переполнен, в нем еле хватило места всем желающим посмотреть церемонию Поручения — событие редкое и, в своем роде, уникальное. В последний раз она проводилась более десяти лет тому назад, при посылке чрезвычайного Императорского комиссара на охваченную восстанием Кронтэю. Может быть, следующего раза придется ждать еще дольше.

Наверное, Кэноэ надо было гордиться собой. Только что он стал тэмолоноэтаоркэги, буквально — Императорским Подручным, отправленным для выполнения специального задания и с особыми полномочиями. Присвоенный один раз, этот статус давался пожизненно, но число людей, обладавших им, почти никогда не превышало дюжины во всей Империи. Список прилагающихся к нему прав и полномочий занимал целых две страницы убористого текста, хотя сегодня он вряд ли всерьез заинтересовал бы кого-нибудь, кроме историков и профессиональных церемониймейстеров.

И кто только придумал такие долгие ритуалы?! Кажется, в то время еще не успели изобрести театр...

Людское море неохотно подавалось в стороны, словно густая вязкая каша, и Кэноэ приходилось практически бежать на месте, вздымая жезл. Продвижение через зал происходило мучительно медленно, и он лениво подумал, что в телерепортаже этот кусок, наверно, изрядно сократят или прокрутят на повышенной скорости.

Но, наконец, высокие створки дверей медленно распахнулись, и Кэноэ увидел перед собой широкую площадку, тоже заполненную людьми. Впереди, над ступенями, спускавшимися к парадному входу, торчал, словно большая голенастая птица, съемочный кран с телекамерой.

В полной тишине, сопровождаемый объективами и взглядами сотен людей, Кэноэ сбежал по ступеням, пересек холл и, не оглядываясь, проследовал к длинному открытому колесному экипажу. Согласно протоколу церемонии, новоиспеченный Подручный должен был немедленно и ни на что не отвлекаясь, отбыть для исполнения полученного задания.

Конечно, на самом деле, он никуда не собирался срываться... по крайней мере, так сразу. Экипаж, под приветственные крики зрителей обогнув угол Дворца, остановился возле одного из боковых входов, чтобы Кэноэ мог спокойно выбраться из него и удалиться в свои покои. Что же, свою роль он сыграл, получил свою порцию аплодисментов, теперь можно и отдохнуть.

Через полчаса, приняв душ и переодевшись, Кэноэ был готов признать, что жизнь все-таки не совсем плоха. В конце концов, даже при наличии самой любимой и любящей жены мужчина должен время от времени побыть один. Кээрт сейчас на приеме, который дается в его честь, и, хотя завтра они летят вместе, должна играть на нем роль верной супруги, ожидающей возвращения своего героя. Вернется она, судя по всему, не раньше полуночи.

Взяв с полки книгу, Кэноэ с удовольствием устроился на удобном диване, рядом с которым уже был заранее установлен низкий столик с несколькими бутылками пенистого кробро в специальном холодильном мини-контейнере и большим блюдом соленых орехов, вяленых полосками кальмаров и моллюсков в кисло-сладком соусе. Налив себе запотевший от холода стакан, Кэноэ сделал несколько первых, самых сладостных глотков и забросил в рот пару орешков. Подумав, повторил процедуру, взяв теперь вместо орехов солоноватую упругую полоску. Выходило совсем недурственно.

Однако долго наслаждаться ему не дали.

— Ваше высочество, — в дверь осторожно поскребся камердинер Фруамс. — К вам гость. Прикажете принять?

— Гость? — Кэноэ с удивлением отложил в сторону книгу. — Какой еще гость, я сегодня никого не жду?

— Он из 28-й провинции, — заговорщицким шепотом сообщил Фруамс. — Ждет вас в кабинете.

— Что-то я не помню никаких своих знакомых из 28-й провинции, — Кэноэ с неудовольствием встал, оправляя одежду. — Ну ладно, поглядим, кто это...

Последняя фраза застряла у него в горле. Навстречу ему с гостевого кресла поднялся, весело улыбаясь, ни кто иной, как Суорд — человек, которого Кэноэ меньше всего ожидал встретить у себя в гостях.

— Вы?! — непроизвольно вырвалось у Кэноэ. — Разве вам не опасно приходить сюда?!

— Опасно? Ни в коем случае! — весело улыбнулся Суорд. — Только не здесь, не во Дворце. Тут весьма строгий входной контроль, но если ты его прошел, дальше можешь делать все, что хочешь. Все местные системы слежения не менялись уже, наверное, сотню лет, и при наличии кое-каких технических средств их ничего не стоит обдурить. Ну, а такие средства у меня есть.

— Тогда возражения снимаются, — усмехнулся в свой черед Кэноэ. — Разрешите догадаться, что привело вас сюда в сей неурочный час. Похоже, вы хотите дать мне какие-нибудь дружеские напутствия перед отлетом на Филлину?

— Вы угадали, — Суорд внезапно посерьезнел. — И выслушайте, пожалуйста, первое напутствие. Не воспринимайте вашу миссию как увеселительную поездку. Вокруг Филлины сейчас идет весьма сложная и неприятная возня. Насколько мне известно, где-то в будущем году на нее предполагалось обрушить вторую волну вторжения. Это десятки тысяч наземных и воздушных боевых машин и, самое главное, сотни тысяч солдат, которые должны уничтожить остатки филлинской государственности и провести, как говорится, окончательную зачистку — то есть, истребить филитов на территории, предназначенной для заселения колонистами, или вытеснить их в окраинные районы. И только после снятия военного положения, которое, судя по опыту Кронтэи, может сохраняться не одну дюжину лет, Филлину с остатками ее коренного населения и несколькими миллионами наших поселенцев можно будет признать полноправной колонией.