Игра с судьбой - 2. Боярин

Я осмотрел подступы к стене. Сама стена равнялась высотой трехэтажному дому. Под стеной крутой склон опускался в опоясовавший крепость ров. Сейчас ров был засыпан снегом, но все равно угадывался. Через него к воротам белел свежими бревнами наверняка недавно отстроенный мост. Далее еще один мост пересекал русло скованной льдом реки.

— Это река Оскол? — спросил я у Савелия.

Тот утвердительно кивнул.

— А это Стрелецкая слобода? — показал я на раскинувшееся внизу селение, и тоже получил утвердительный ответ.

Появилось примерное представление, в каком месте города из моего времени мы находились, но не смог найти ничего знакомого. Да и не удивительно — несколько веков разницы, да и реальность другая. Фантастика, блин...

Не менее трети стрелецких хат были разорены — из снега торчали обугленные, лишенные крыш срубы, кое-где сугробы и вовсе скрывали остатки былого жилья.

Однако, несмотря на снежную зиму, порубежники уже восстанавливали свое жилье. Повсюду суетились люди, подъезжали груженые бревнами для срубов и стропильным лесом подводы.

От промозглого ветра глаза начали слезиться. Навалилось ощущение сильной усталости. Вероятно, я еще не достаточно окреп для подобных экскурсий.

Держась рукой за стенки, спустился вниз. Савелий ступал следом, громко сопя прямо в ухо.

— Никак тебе худо, боярин? — поинтересовался он, вероятно заметив мое состояние.

— Утомился малость, — пришлось признаться ему. — Пойдем-ка до хаты.

Шальной выстрел

Шлепая по угнетающей слякоти, мы вернулись на площадь. Вдруг сзади грохнул выстрел, и мою макушку словно бы обожгло огнем. Вскрикнув, я завалился лицом в раскисший снег.

Происходящее далее воспринималось как сквозь пелену — что-то кричал Савелий, разбрызгивая грязное месиво, бегали какие-то люди. Меня подхватили подмышки и куда-то поволокли.

— Чепуховина, — донесся голос лекаря Ильи. — Череп цел. Только кожу содрало, так та нарастет, ежели в следующий раз насмерть не застрелят.

Силы окончательно покинули меня.

Проснулся я, судя по темени за окном, уже ночью. Около дверей привалившись к бревенчатой стене, спал сидя на лавке Савелий. От его дыхания огонек свечи, стоявшей на столике, напоминающем скорее гигантскую табуретку, колыхался, наполняя комнату трепещущим тусклым светом.

Я сел. Некоторое время пришлось переждать приступ головокружения. Ощупал перевязанную голову. Пришло осознание того, что чудом остался жив.

Но кто же в меня стрелял? И самое главное — почему? На ум пришел только тот неприятный худой боярин. Впрочем, чего гадать, когда можно спросить.

— Эй, Савелий, — громким шепотом позвал спящего телохранителя. — Савелий.

— А? — встрепенувшись со сна, воскликнул тот. Увидев, что я сижу, сонно проговорил: — Лекарь сказал, что тебе вставать пока нельзя, боярин. Горшок под кроватью, ежели нужду чуешь.

Обдумав услышанное, я прислушался к внутренним ощущениям. Удивительно, но чувствовал себя в данную минуту не в пример последним дням хорошо. Разве что слегка зудела рана на голове. И хотелось есть. Сейчас я с аппетитом замолотил бы даже то неприглядное месиво из протертых морковки и печенки. Но лучше нормального мяса на ребрышках. И чтобы желтая такая разваристая картошечка. А для полного извращения еще мисочку со сметанкой. Такие детали, как ломти свежего белого хлеба и небольшой стожок всяческой зелени, нарисованные расшалившимся воображением, заставили желудок дико заурчать и обратиться к гвардейцу моим голосом:

— Есть чего-нибудь пожрать? А то кушать очень хочется.

— Так вот же, — Савелий схватил со стола ковшик, — остыло уже. Лекарь наказывал, чтобы ты, боярин, непременно выпил, как проснешься. А то, почитай, скоро сутки не емши.

— Что это? — принюхался я с подозрением, но, уловив аромат куриного бульона, забрал ковшик и с удовольствием принялся поглощать густое варево. Не знаю, что там говорил лекарь, но твердо уверен, что чувство голода свойственно только здоровому организму.

Насытившись, вернулсяь к тревожным мыслям.

— Надеюсь, того боярина, что в меня стрелял, поймали? — задал провокационный вопрос Савелию, откинувшись на подушку.

Гвардеец удивленно воззрился на меня, затем, мотая головой, произнес:

— Не ведаю о ком ты, Дмитрий Станиславович.

— Что значит, о ком? — удивился я в свою очередь. — В меня кто стрелял?

— Дык, то ж энтот, из молодых стрельцов. По баловству и недоразумению. Им давеча ружьишки выдали, а обучать недосуг. Вот и бахнул по неосторожности.

— Хренасе, по неосторожности, — воскликнул я возмущенно, приподнявшись на локте, — Это что ж получается — я нынче мог глупо сгинуть от шальной пули стрельца-недоучки вместо того, чтобы геройски погибнуть от выстрела предателя боярина?

— Дык, плетей всыпали ужу энтому шалопаю, да в поруб заперли до утра, — словно оправдываясь, пожал плечами гвардеец. — Дите он еще совсем. Не убивать же его?

М-да. Получается, что никто на меня не покушался. Почему же я не почувствовал облегчения от осознания сего факта?

Утром чуть свет проснулся от громких голосов за дверью. Показалось, будто бы Савелий препирается с кем-то. Но сон отпустил меня не окончательно, и, повернувшись на другой бок, снова заснул.

В следующий раз разбудил помощник лекаря, заявив, что требуется осмотреть и перевязать рану. Занимаясь моей головой, мужик то и дело горестно вздыхал и что-то плаксиво бормотал себе под нос. Я сперва отнес его стенания к серьезности раны и даже расстроился. Однако если рана столь серьезна, то почему ею занимается не сам лекарь? И где мой телохранитель? За последние дни как-то привык, что Савелий всегда находился рядом.

— Слышь, мужик, обратился к бородатому медбрату после того, как тот наложил на мою голову свежую повязку, — А где мой тело... В смысле, где Савелий? Почему его нет на месте? И почему меня не навестил Илья?

Бородач как-то странно посмотрел на меня, и его телячьи глаза неожиданно наполнились влагой, готовой вот-вот прорваться через веки.

— Ох, сгубил лихоимец благодетеля Илью Абрамыча, — проговорил, словно провыл он и, быстро семеня, удалился из комнаты.

Ничего не понимая я смотрел на закрывшеюся за мужиком дверь. Что случилось с лекарем? И куда запропастился Савелий? И где мой завтрак?

Пришлось обуться и подняться, отыскивая взглядом кувшин с водой и деревянное корытце, над которым гвардеец сливал мне на руки во время умываний. Ополоснув лицо, вышел из комнаты.

С первого этажа доносились тревожные голоса, среди которых различался бас воеводы. Спустился по крутым ступенькам и первым увидел худого боярина, чей голос был похож на тот, что слышал в первую ночь пребывания в этом сумасшедшем мире. Завидев меня, он зло сощурился и поджал верхнюю губу так, что реденькая бороденка смешно выпятилась вперед.

— Ты уж извини, Дмитрий Станиславович, что оставили тебя, болезного, без присмотра, — обратился ко мне воевода. — Да вишь какая беда приключилась. И как только этот злыдень в княжеские гвардейцы затесался? Ну, уж у нас он за все ответит.

Навет

— Да что случилось-то, Афанасий Егорыч? — не выдержал я.

— Так ты не знаешь ничего! — дошло наконец до воеводы. — Гвардеец-то, что Петр Александрович подле тебя оставил, злыднем оказался. Лекаря Илюху нынче ночью зарезал.

— Как зарезал? — вопросил я окончательно опешив.

— А это ты у Никиты Олеговича спроси, — кивнул воевода на крючконосого. — Кабы не он, неизвестно что еще этот злыдень натворил бы.

Я перевел взгляд на боярина. Тот еще сильнее поджал бороду и процедил сквозь зубы:

— Окружил себя Светлейший невесть кем. В энтой его гвардии почитай одни воры да проходимцы собрались.

Вот это наезд!

— Может ты, боярин, и меня за проходимца считаешь? — теперь уже я надменно задрал подбородок и попытался выразить взглядом как можно больше негодования таким бесцеремонным наездом на Светлейшего Князя.

— А я и не знаю тебя вовсе, — ничуть не смутившись ответил тот. — Появился невесть откуда. Может и проходимец.

— Слышь, чувак, ты за базаром-то следи! А то и ответить можно!

— А мне ответа бояться не пристало!

— Полно вам, бояре! — воевода с силой влупил кулаком по столу, отчего пустая деревянная миска, подпрыгнув, слетела на пол и по дуге, будто бы обходя грозного хозяина, покатилась в угол. — Нешто мало забот, что вы еще меж собой свару учинить решили?

Еще раз окинув меня злобным взглядом, худой вышел из дома, нарочито громко топая. Двое дюжих молодцов, чей вид объяснял смелость заезжего боярина, последовали за ним.

— Не рано ли ты встал, Дмитрий Станиславович? — поинтересовался воевода. — Может, вернешься в кровать, а я сейчас распоряжусь, чтобы тебе завтрак принесли? А то тут вишь какие дела...

— Погоди, погоди, Афанасий Егорыч. Объясни мне толком, что произошло-то? Не поверю я, чтобы Савелий вот так вот просто взял, да и зарезал лекаря. На кой ему это?

— Да я и сам ничего толком не пойму, — развел руками хозяин дома. — Но не будет же врать Никита Олегович? Какой ему резон на какого-то гвардейца напраслину возводить?

Далее он поведал о том, как перед рассветом его подняли по требованию столичного боярина, который рассказал, как поздним вечером прогуливался перед сном в сопровождении своих холопов и возле одного из домов разминулся со спешащим куда-то лекарем. Не прошли и несколько шагов, как раздался крик. Обернувшись, увидели убегающего человека и оседающего на землю Илью, в груди которого торчал нож. Несмотря на темноту, и боярину, и холопам удалось разглядеть лицо убийцы. Если холопам он был не знаком, то московский гость сразу понял, что где-то его видел, но не мог вспомнить где.

Отослав одного из холопов разыскать старшину ночной стражи, боярин отправился в отведенный ему дом и всю ночь не мог уснуть, пытаясь вспомнить, где видел убийцу. А когда наконец вспомнил, то поспешил к воеводе. Вызванного за дверь моей комнаты Савелия опознали и холопы, а опознав, набросились и скрутили.

— Вот такая вот непонятная беда приключилась, Дмитрий Станиславович, — закончив рассказ, покачал головой воевода.

Усевшись на лавку и машинально взяв со стола пирог, я жевал не ощущая вкуса. Либо я параноик, либо горбоносый задумал убрать именно меня, а Савелия устранил лишь как помеху. Собственно, чем я помешал этому столичному боярину? Только тем, что якобы видел его в ту злополучную ночь, когда было совершено покушение на Светлейшего. И дернул меня черт сообщить ему об этом. Тем более, что в действительности я его вовсе не видел, а всего лишь слышал похожий голос. Но теперь-то, судя по его реакции, ясно, что то был именно он.

И что мне теперь делать? Рассказать обо всем воеводе. Но тот, как видно, горбоносому полностью доверяет. А то не дай бог еще окажется с этим Никитой Олеговичем из одной антикняжеской коалиции. Может, сбежать из крепости пока не поздно? А куда? М-да...

Может, попросить воеводу, чтобы дал мне возможность поговорить с Савелием? Нет, не попросить, а потребовать. Ведь судя по тому, как Афанасий ко мне относится, он считает меня лицом особо приближенным к Светлейшему Князю.

Где находится Савелий? — вопросил, дожевав пирог и решительно поднявшись со скамьи. — Мне необходимо лично с ним переговорить. Не верю я, чтобы старшина личной гвардии Светлейшего Князя мог просто так кого-то зарезать. К тому же, дорогой Афанасий Егорыч, я сплю чутко, а потому точно знаю, что ночью Савелий никуда не отлучался.

— Дык, я как раз собирался присутствовать на допросе этого лихоимца, — сообщил воевода, — Ежели ты, Дмитрий Станиславович, сносно себя чувствуешь, то пойдем вместе.

— На каком еще допросе?! — пришлось вскрикнуть с возмущенным удивлением. — Кто смеет допрашивать гвардейца без ведома Петра Александрыча? Неужто тебе, Афанасий Егорыч, не дорого свое место? Немедленно распорядись, чтобы усилили охрану гвардейца и никого к нему не допускали до особого княжеского распоряжения. Неужели ты не понимаешь, что ежели этот Савелий действительно окажется врагом, то необходимо будет тщательно и осторожно расследовать, каким образом он оказался в личной гвардии Князя? А ежели все это поклеп, и Савелий не виновен, тогда что? Не заговором ли тут попахивает?

Открыв рот, побледневший воевода таращился на меня и не мог сообразить, что ответить. Не дав ему собраться с мыслями, я продолжил наезжать:

— Вчера, значит, в меня якобы по шалости выстрелили, сегодня моего же телохранителя обвиняют в убийстве лекаря, который меня же лечит... А не звенья ли это одной цепи? — прищурил я глаза. — А распорядись-ка, дорогой мой друг, чтобы того охламона стрельца тоже как след охраняли. Пожалуй, я и с ним поговорю чуть попозжа.

Выдохнувшись, обвел строгим взглядом присутствующих. Кроме продолжающего растеряно молчать воеводы, на меня, испуганно зажав рот руками, смотрела его супруга дородная Глафира Еремеевна. Из-за ее пышного тела выглядывала рыжая дочурка, телесами лишь самую малость уступающая маме. У дверей переминались с ноги на ногу двое холопов.

Заметив, что Афонасий наконец-то собирается что-то ответить, я опередил его:

— И об услышанном здесь все присутствующие чтобы молчали до поры, дабы не спугнуть врага, который, быть может, притаился совсем рядом! Считайте это государственной тайной. А потому и ее разглашение будет караться соответственно. Так что, распоряжайся, любезный Афанасий Егорыч. А я сейчас оденусь, и мы с тобой поспешим к арестантам. Может, удастся что прояснить самостоятельно. Тогда, уж будь уверен, Светлейший Князь не обойдет милостью нас обоих. А может, — многозначительно воздев перст, уже тише произнес: — А может, и сама юная Императрица удостоит нас похвалы.

Оставив окончательно сбитого с толку воеводу, схватил со стола пирог и быстро удалился на второй этаж. Оказавшись в своей комнате, шустро сжевал пирог, на этот раз распробовав рыбную начинку, обдумывая походу, что я такого только что наплел. Поверил ли мне Афонасий, нет ли, а лучше не давать ему времени на размышления. Подхватив свой многострадальный полушубок, поспешил снова вниз.

— Я уже отослал холопов с распоряжением, — встретил меня воевода, и я сдержал облегченный вздох — значит поверил. — Может поснедаешь сперва, Дмитрий Станиславович? Негоже с утра непоемши-то.

— Некогда мне чрево набивать, когда государство в опасности, — выдал я напыщенно, но желудок перехватил контроль над телом, и я, остановившись возле стола, быстро захомячил еще один рыбный пирог и опорожнил ковшик горячего еще яблочного компота. Вытерев губы подхваченным со стола рушником, кивнул хозяину дома: — Пойдем уже, воевода, пока какой новой беды не случилось.

За ночь на улице подморозило и вчерашняя талая каша застыла труднопроходимыми скользкими кочками. Мы кое-как ковыляли, с трудом отыскивая безопасное место, чтобы не поскользнуться и не вывихнуть ногу. Назревало желание отчитать воеводу за непростительное разгильдяйство, мол, а вдруг война? Но я сдержался. Все-таки он не просто так на подобной должности стоит. Может не выдержать, да и послать куда подальше.