Игра с судьбой - 2. Боярин

— Ты же знаешь теперь, что вся моя жизнь прошла за монастырскими стенами, — напомнил я свою историю.

— Ну? — кивнув, поднял брови Алексашка, все еще не понимая, что я от него хочу.

— Ну и в итоге я абсолютно ничего не знаю о мирской жизни. Понимаешь? Аб-со-лют-но.

— Ну, дык понимаю. Чего ж я, — Алексашка взмахнул вожжами так, что те хлестнули по бокам лошадей. Сани ускорили ход. — Чему ж я-то тебя, Дмитрий, научить-то могу?

— Просто расскажи о том, что я спрошу. Вот, например, какой нынче год на дворе?

— Да што ж вас там, в монастыре этом странном, вообще в неведении обо всем держали?

— Иноки храма науки часов не наблюдают, времени не знают, ибо живут вне времени, отдавая всего себя служению храму и преумножая познания своими трудами, — оттарабанил я взбредшую в голову белиберду, словно заученную заповедь. И уже нормальным голосом повторил вопрос: — Дак какой год-то?

— Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, — наконец просвятил меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.

Услышав названную цифру, слегка растерялся. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?

— От Рождества Христова? — попытался уточнить конкретнее.

— Чего это вдруг? — удивился собеседник. — Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.

— Ясно, — вздохнул я облегченно. Как это я сам не сообразил, что это то еще старое летоисчисление, кажется, византийское. Жаль не знаю, сколько лет разницы между этими летоисчислениями. Тысяч пять или шесть... Та-ак, новое летоисчисление на Руси ввел Петр Первый. Значит его еще нет, или он еще до этого не додумался. Кстати, кто сейчас на троне?

— Еще один важный вопрос, Александр. Поведай темному монаху, кто сейчас сидит на российском престоле? — озвучил я вопрос и насторожился, ожидая реакцию возницы.

Однако тот лишь сокрушенно покачал головой, видать, окончательно смирился с моей дремучестью, и ответил:

— Уже год как на престол взошла юная Ольга Федоровна Годунова.

Фигасе! Это какая-такая Ольга Федоровна, да еще Годунова? Как бы плохо я ни знал историю, но никакой Ольги Федоровны быть не должно. Тем более — Годуновой. Не ну, быть-то она могла и быть, но только не на престоле. Не было у нас такой царицы. Годунов Борис был. Потом, кажется, началась череда каких-то лже-Дмитриев. Так, надо прояснить обстановку.

— Будучи иноком, — заявил я, как бы между прочим, — слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?

— Ошибаешься, инок...

— Не смей называть меня иноком! — решил я определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. — Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!

— Ды, это, — мужик явно растерялся, соображая как среагировать на неожиданный наезд.

Сделав вид, что остываю, я миролюбиво продолжил:

— Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, — и не дав Алексашке осмыслить услышанное, вернулся к прерванному разговору: — Так значит был такой царь — Борис Годунов.

— Был, а как же. Аккурат после Федора Иоановича и царствовал. А не после Ивана Васильевича, как ты сказал.

— А нынешняя царица кем ему приходится?

— Не царица — Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Третьего.

— Ясно, — произнес я, понимая, что сходу мне в эти наследно-царственные дебри лучше не лезть. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге — допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории — но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной — обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?

Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.

— Сколько ж годков императрице?

— Десять недавно исполнилось, — ответил Александр, погоняя лошадей.

Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.

— Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? — продолжил я выспрашивать княжьего денщика. — И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?

— Эх, — шумно вздохнул собеседник и сокрушенно покачал головой. — И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.

— О каком горе?

— Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.

— Да как же так могли отравить-то? — искренне удивился я услышанному. — Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?

— Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.

Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.

Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое что узнать о мире в который меня занесло.

Весть о смерти императорской семьи стала известно народу чуть ли не в ту же минуту, как случилось преступление. Еще не все придворные знали о этой беде, а у стен кремля уже собралась галдящая толпа. Часть толпы требовала немедленно наказать цареубийц, ничуть не интересуясь их личностями, и пойманы ли они. Другая половина толпы кричала, что свершилась воля божия, что, мол, император со своей семьей принял муки за общие грехи, и что теперь всему народу надлежит молиться денно и нощно сорок суток. Третьи кляли всех и вся, сетуя на тяжкую долю. Неизвестно как и кем толпе были доставлены несколько бочек браги, и сей напиток подогревал и так до предела накалившиеся страсти.

Тем временем в Кремле похватали всех, кто был связан с императорской трапезой. Руководил скорым следствием Степан Чемоданов (кто такой этот Степан Чемоданов — я пока выяснять не стал). Засекли насмерть немало слуг, но никаких конкретных фактов выяснить не удалось. Однако все при дворе были уверены, что отравление императорской семьи дело рук князей Голицыных, давних недоброжелателей династии Годуновых, при этом ухитрявшихся оставаться при дворе. Самих князей в Кремле не оказалось, хотя их и видели уже тогда, когда двор облетела весть о грянувшей беде. Тут же пришли донесения, что людьми Голицыных по всей столице умело разжигается смута. Чемоданов снарядил было отряд гвардейцев для ареста князей, но тут(все к одному) прибыли гонцы с вестью о нападениях на русские селения по южному порубежью крымских татар и приближении к границе турецкой армии. Слухи о том, что турецкий султан готовится двинуться войной на Россию ходили давно, но никто в них не верил. Одно дело посылать в набеги подконтрольные ему татарские орды, поставляющие в Турцию живой товар, и совсем другое дело открытая война с Москвой. Интересы Османской империи распространялись на Восток и на Юг, а холодная Россия вряд ли могла вызвать сильный интерес. Так было принято думать до сих пор. Да и то, что крымчаки посреди зимы в набег пошли — тоже было делом невиданным. Однако не верить полученным сведениям оснований не было.

Евстафий Басманов, при поддержке Светлейшего князя Петра Невского, убедил Чемоданова не спешить с арестом Голицыных. Голицыных поддерживала значительная часть столичного дворянства, что могло вызвать еще большую смуту. В данный момент необходимо было как можно скорее двигать войска навстречу туркам. Командование Русской Армией решено было поручить Петру Александровичу, который уже проявил свои полководческие таланты на войне с Европой, за что и был пожалован титулом Светлейшего Князя. Трон же должен остаться за чудом спасшейся Ольгой Федоровной, и Степану Чемоданову надлежало быть ей защитой и опорой.

Как удалось усмирить толпу, собравшуюся у Кремля, толком выяснить у Алексашки не удалось. Ясно было что к этому делу опять же был причастен Петр Александрович, а также тайная служба Евстафия Басманова.

В общем, в столице пока все стихло. Расследование гибели императорской семьи если и проводилось, то тайно, и никаких официальных заявлений не делалось. Да и не знал об этом толком мой собеседник, ибо убыл из столицы вместе с князем.

Русская армия под командованием Светлейшего Князя наваляла туркам как следует, разогнав попутно и крымчаков. Взяли в осаду Азов и, развивая успех, собирались было двинуться в Крым. Но тут случились какие-то новые обострения с Европой, грозившие разразиться новой войной. Опять же пришли нехорошие вести от Чемоданова о вновь затевающейся смуте. А тут еще при посредничестве Английской Короны начались переговоры с турецким султаном.

В итоге большая часть армии была переброшена к западной границе, а оставшиеся войска отошли к прежним рубежам и простояли там до зимы.

И вот по прошествии целого года Светлейший Князь с боярским обозом возвращались в столицу. Тем более, что Степан Чемоданов многократно уже звал его прибыть в Кремль, опасаясь нового заговора против юной императрицы.

Почти все фамилии, названные денщиком князя, были мне знакомы. Вот только кем были владельцы этих фамилий в привычной мне истории, я вспомнить не мог, ибо и не забывал по причине незнания. Однако чувство какой-то неправильности не покидало. Если принять все как есть, то получалось, что я попал не просто в прошлое, а еще и в прошлое совершенно другого параллельного мира, со своей параллельной историей. Если так, то может мое незнание истории и к лучшему. А то ляпнул бы что-нибудь по поводу реалий моего мира и попал бы впросак.

Решив, что для первого раза информации хватит, я прекратил доставать Алексашку расспросами. Оглянулся назад и увидел, что обоз растянулся почти до горизонта. Некоторое время мы ехали молча. Убаюканный мерным ходом саней, я клевал носом. Так и выпасть можно, подумалось вдруг. Вот смеху-то будет. Может перебраться в зад да вздремнуть часок-другой на свежем воздухе? От того же свежего морозного воздуха захотелось есть. Сейчас бы шашлычок сварганить... Интересно, тех гигантских пирожков, которыми потчевали в деревянном отеле, с собой в дорогу не прихватили?

— У нас в санях ничего пожевать не найдется? — спросил я Алексашку.

— Пожевать? — удивленно переспросил тот.

— Жрать чего-то захотелось, — пояснил ему.

— А-а, — протянул парень. — Дык, в Курск приедем, там и потрапезничаем.

— В Курск? И скоро мы там будем?

— К вечеру должны быть, — невозмутимо пояснил собеседник и, оглянувшись назад, притормозил лошадей, чтобы не слишком отрываться от княжеской кареты и остального обоза.

Вот те на! Я-то думал, что рановато захотел есть — мы всего-то часа два ехали, и до полудня, когда по моему разумению должен был быть обед, было еще далеко. А оказалось, что не просто рановато, а даже слишком рановато.

— Это что ж мы обедать не будем? — высказал свое недоумение.

— Светлейший Князь в столицу спешит, — последовал короткий ответ.

И что теперь, с голоду загибаться? Не пешком же спешим, а в санях. Можно было бы и на ходу пожевать чего-нибудь. Однако удержался от желания высказать это соображение Алексашке. Мало ли, вдруг у них тут еда на ходу воспринимается так же, как, к примеру, мочиться в штаны. Кстати, а если по нужде захочется, тоже до вечера терпеть, или прямо с саней...

— А куда ночных чертей дели? — поинтересовался я, вспомнив об абреках, которые пытались меня зарезать самыми настоящими ножиками.

— Каких чертей? — снова не понял меня собеседник.

— Ну, киллеров этих, что на князя покушались.

— Киллеров? — удивился тот незнакомому слову, однако сообразил о ком идет речь и кивнул назад, в сторону тянущегося за нами обоза. — Везут в столицу для более пристрастного допроса. Ты почему их так назвал-то?

— Так в ученых книгах называют наемных убийц, — сходу придумал объяснение.

Алексашка уже в который раз покачал головой и ничего не сказал.

В княжеской карете

Вдруг до нас донесся свист. Обернувшись, мы увидели машущего нам бородача, сидевшего на козлах рядом с кучером княжеской кареты. Наши сани замедлили ход и остановились.

Из подъехавшей кареты вышел князь. Щурясь от искрящегося на солнце снега, он поьтянулся, раскинув в стороны руки.

— В санях, пожалуй, спать лучше было бы, — заявил Светлейший, ни к кому конкретно не обращаясь.

Подъехал Федор и, спрыгнув с лошади, подошел к Петру Александровичу.

— Ну, чего там усмотрели твои орлы? — спросил его князь.

— Какие-то люди следуют за обозом, Петр Александрович.

— Что за люди? Почему не спросили, кто таковы?

— Непонятно, — пожал плечами боярин. — То с одной стороны мелькнут за склоном овражка, то с другой. Я посылал гвардейцев догнать, да куда там по такому снегу — чуть от тракта, и лошадям по грудь.

— Как же тогда те людишки по такому снегу двигаются? — удивился Светлейший.

— Непонятно, — снова проговорил Федор. — Но добрые люди так скрытничать не будут. Отстал бы ты, Светлейший Князь, в середину обоза. Да и дозор вперед выслать не помешает.

— Ополоумел! — возмутился князь. — Это что ж мне, на родной земле теперь врагов опасаться? Может, мне еще и в постель с собой по бокам гвардейцев ложить для безопасности?

— Судя по прошлой ночи, не помешало бы, — вылез с замечанием мой язык, который я тут же постарался прикусить.

Князь с боярином посмотрели на меня, как на какое-то недоразумение, типа заговорившей лошади. Однако неожиданно меня поддержал Алексашка.

— Оно и правда, Петр Лександрыч, поосторожничали бы вы, покуда в столицу не приедем. Дорога тут безлюдная. Мало ли...

— Что, мало ли?! — князь зло пнул ногою снег. — Чего я могу бояться на родной стороне, сопровождаемый десятком бояр, да сотней гвардейцев?

Меньшиков виновато потупился, явно сожалея, что влез с советом. Федор тоже молчал. Глядя на их растерянность, я вновь не уследил за своим языком.

— Ваши гвардейцы, Петр Александрович, может и хороши в открытом бою, но вот против диверсантов ночью сплоховали. Троих зарезали, как безропотных овечек.

— Так то ж ночью, — к моему удивлению попытался оправдаться князь.

— То-то и оно, что ночью, когда каждый шорох слышен, и когда все чувства обострены. А днем, да еще и в спокойном месте, где никто не ждет беды, гораздо легче совершить какую-нибудь пакость. Вот помню, когда начались все эти теракты... — оп-па! О чем это я опять?

— Что началось? — ухватился за мою оговорку Федор, и взгляды остальных подтвердили общую заинтересованность.