— Тина? Орен? Почему нас унесли? Что с нами будет?!
— Надеюсь, станем порождениями тьмы! — в голосе эльфийки нет страха. Скорее, некое затаённое торжество.
— Нет, — слова царапают горло. — Вас хотят превратить в маток, чтобы вы рожали порождений тьмы.
Крик ужаса. И...
Я всегда думал, что "демонический смех" встречается только в книгах. Но назвать раздавшийся хохот как-то иначе не получалось.
— Да! Да!!! — кажется, от крика Тины отшатываются даже привычные ко всему гарлоки. — Пусть порождения тьмы очистят Тедас! Моё тело поможет уничтожить это ублюдочное человечество!
— Тина... — вздыхает Бетани.
— И твоё тоже, милашка! Такая чистенькая, такая невинненькая, да? Мечтала о большой и чистой любви, так ведь? Гарлоки сполна исполнят твою мечту!
И это героиня Ферелдена?
— Ты, ты, — сестра Линдона не может найти слов, — ведь эльфы...
— Если мне предложат заживо сожрать последнего эльфа в мире, я сделаю это с превеликим удовольствием! Эти ублюдки ничем не лучше людей. А если для превращения в матку необходимо вывернуться наизнанку, то я с радостью помогу порождениям тьмы!
— Нет, нет...
— Да-да, маленькая сучка, всё именно так!
В прозрачной тьме загорается свет, тусклый и рассеянный. Группа порождений тьмы через узкий и извилистый проход вбегает в большой зал, над которым явно поработали гномы. Высокий потолок, вмурованные в стены светящиеся камни, обломки каких-то статуй. Помещение выглядело величественным. Когда-то. Сейчас стены и потолок были щедро заляпаны натёками скверны.
Генлок безразлично бросает меня на пол. У него есть куда более интересные занятия.
Так. Спокойно. Исправить ничего нельзя. Ничего. Но кое-что сделать можно. И нужно. Сходить с ума и превращаться в вурдалака — только после этого.
Снять мешок. Развязать завязки. Не слушать криков девушек. Достать кинжал. Встать. Подойти.
У одной из стен образовался настоящий нарост из скверны. Чёрной и скользкой на вид, твёрдой и тёплой на ощупь. Именно туда порождения тьмы и сгрузили девушек. У одного из гарлоков отсутствует половина черепа — видимо, Бетани, отбиваясь из последних сил, умудрилась запустить какой-то магический болт. Впереди плотная компания порождений тьмы. Небольшое облачко огоньков, таких тёплых и ласковых, таких близких и родных...
— Орен! Убей меня! Убей!!!
Не слушать. Не слышать. Попытаться ещё глубже погрузиться в скопление огоньков. Где-то на краю восприятия раздаются красивые и завораживающие нотки. Я такой же, как вы, видите? Я хочу помочь. Я всего лишь хочу поучаствовать...
Не знаю, что поняли порождения тьмы, и поняли ли они вообще хоть что-либо. Но протиснуться между ними я смог.
Бетани держат четверо гарлоков, ещё один наматывает чёрные волосы на свою ладонь. Её рвёт, но порождение тьмы поворачивает голову набок, не позволяя своей жертве захлебнуться. Кольчужка отброшена в сторону, нижняя рубаха разорвана от ворота до паха. Отчаянно алеет платок на шее, на его фоне многочисленные царапины кажутся тёмными, почти чёрными.
Два гарлока мнут груди Бетани когтистыми, испещрёнными язвами лапами. Когти прокалывают кожу, вонзаются в плоть, ковыряются. Ещё одно порождение тьмы засовывает огромный кусок склизкой, чёрной, блескучей скверны во влагалище девушки.
Рядом лежит полностью голая Тина, и её не держит никто. Чуть поодаль валяется одежда эльфийки, на вид почти целая, как будто её лихорадочно снимали, желая избавиться от чего-то противного и ненужного. Табрис крепко держит за запястье гарлока, уже погрузившего ладонь в её влагалище. Тина резкими, судорожными движениями пытается затолкнуть скверну вглубь себя, как можно дальше, как можно полнее, как будто то, что происходит — для неё недостаточно. Второй рукой она помогает гарлокам мять свои груди, словно прося сжать их максимально крепко. Лицо эльфийки искажено от боли, она стонет сквозь сжатые зубы, но жажда превратиться в матку — сильнее.
Бетани краем глаза замечает меня и резко поворачивает голову. Её лицо... Кажется, про это говорят — "отчаянная надежда"?
Порождения тьмы, я хочу вам помочь. Всего лишь помочь. Кинжал мне нужен только для этого. Ведь если сделать порез — скверна попадёт в кровь быстрее, верно? Обнажить кинжал. Короткий, почти без замаха, удар.
Ай!
Тина с силой бьёт меня по руке, и кинжал, вместо того чтобы вонзиться в глазницу Бетани, бессильно утыкается в скверну рядом с её виском. На лице эльфийки появляется оскал, она выдавливает из себя хрип:
— Не смеееть...
В следующий миг порождения тьмы отшвыривают кинжал в сторону. Тянусь к горлу Бетани в попытке задушить. Тщетно, меня грубо оттирают и выкидывают прочь. Крик отчаяния смешивается с болезненным хохотом эльфийки.
Нет. Вновь подбегаю к гарлокам и отлетаю прочь от ленивого удара. Крик сменяется какими-то булькающими звуками. Нет. Неловко поднимаюсь на ноги. Ещё одна попытка. Нет. Мольбы вкручиваются в мозг. Прости, Бетани, прости, Бетани, прости, Бетани, прости, прости, прости.
Бежать. Не могу, нет. Бежать из этого кошмара. Где выход? Почему всё заперто?! Мольбы захлёбываются. Как открыть дверь?! Шарю по стенам в поисках выключателей, механизмов, ну хоть чего-то! Только бы сбежать из этого кошмара. Только бы не слушать, не слышать, не слышать, не слушать...
Заперто. Заперто. Я не знаю, как открыть эту дверь. Придётся сходить с ума здесь. Здесь. Съёживаюсь в уголке, зажмуриваю глаза, затыкаю уши. Крепко-крепко, но крики всё равно просачиваются. Крики и музыка. С каждой минутой она становится всё различимей, всё гармоничней, всё прекрасней. Как у чудовищ может быть столь изумительная музыка? Как это вообще сочетается — божественные ноты и запредельная жесть? Чтобы хоть как-то заглушить всепроникающую песнь, начинаю тихонько подвывать. Потом — бормотать стихи.
— В день шестой девчонки крик прямо в душу нам проник. В день седьмой ей через рот рвотой вспучили живот. В день восьмой зверьё игралось, над девчонкой измывалось. В день девятый девка злобно стала жрать себе подобных. В день шестой девчонки крик прямо в душу нам проник...
Даже у себя, дома, за компом от стишков Геспит веяло безысходной жутью. Здесь же, когда описанный процесс шёл прямо за спиной... они странным образом позволяли не потеряться, не раствориться в потоках накатывающей красоты и гармонии. Ненадолго отсрочить превращение. Хорошо, что вурдалак из меня маленький получится. Любой крестьянин прибьёт.
Болит горло, вынужденное раз за разом произносить непривычные звуки — ведь я никогда в этом мире не говорил по-русски. В самом теле одурманивающая лёгкость, куда-то ушли, растворились жажда и голод. Открываю глаза и смотрю на ладонь. Пятна покрывают её почти целиком. Ждать осталось недолго.
Осознаю, что уже некоторое время (пять минут? Пять часов? Сколько вообще прошло времени?) я не слышу криков Бет. Тину слышу, она утробно хохочет и рычит "Ещё! Ещё!" Солнышко... ты уже всё, да? Я бы попросил прощения, если бы такое можно было простить. Скоро я к тебе присоединюсь. Скоро мы будем слушать божественную музыку архидемонов. Ты любишь музыку, Солнышко? Молчишь... Я вот в своём мире музыку почти не слушал. Только изредка, классические мелодии. Если бы мог, то сыграл бы что-нибудь напоследок. Мы всё равно уйдём в наполненную Зовом вечность, так пусть хоть мелодия, которая проводит нас, будет создана человеком.
И мелодия полилась. Медленная, тихая, красивая, наполненная печалью и скорбью. И... смутно знакомая. Лишь спустя полминуты, на особенно мощных аккордах я сообразил, что слушаю "Лунную сонату". И это не Уртемиэль её играет. Это я её играю.
Странно. Я же в музыке не разбираюсь, вообще, абсолютно. И слуха нет, даже на гитаре не играл. Правда, "Лунную" слушал, и она мне очень понравилась, но сейчас даже не сразу опознать смог. Как такое возможно?
— Хм, — лицо Авернуса расплывается в хитрой улыбке, — пусть это окажется сюрпризом! Раздевайся.
Так сюрприз... именно в этом?
Замечаю, что ближайшие огоньки порождений тьмы трепещут в такт звукам Бетховена. Поднимаюсь, поворачиваюсь. Порождения тьмы стоят и бесстрастно смотрят на меня своими выпученными буркалами. "Уходите. Уходите прочь". Пытаюсь вплести этот приказ в бессмертную мелодию, и у меня получается. Они слушаются. Слушаются. Монстры подходят к дверному проёму, нажимают на какие-то плитки, и тяжёлая плита поднимается вверх. Впрочем, это замечаю только краем глаза — бросаюсь к поруганным девушкам.
Бетани выглядит... сносно. Вся в потёках какой-то гадости, ещё вязкой и уже застывшей. Кровь, ещё сочащаяся и уже свернувшаяся, особенно много натекло между ног. Искусанные груди. Но — физических изменений, на первый взгляд, нет.
Только глаза. Абсолютно бессмысленные глаза на совершенно пустом лице.
— Бетани, Бетани, ты меня слышишь? Ты меня понимаешь? Ответь мне, Бетани!
Только хихиканье Тины.
Хватаю Солнышко за руку. Она не сопротивляется, не вырывается, вообще не реагирует — никак. Обхожу, пытаюсь приподнять за плечи. Сначала сил не хватает, но потом Хоук подчиняется моим усилиям и садится.
— Вставай, вставай, Бетани, вставай... — тяну за запястья. Сперва ничего не происходит, но затем она всё же встаёт. Всё с тем же абсолютно бессмысленным выражением лица. Как будто ей было всё равно, что делать — стоять, сидеть, лежать, глотать рвоту, терпеть копошащиеся в вагине пальцы порождений тьмы... Почему — как? Ей и вправду было всё равно.
Бетани стояла, немного пошатываясь из стороны в сторону, как будто собираясь свалиться без сил в любую секунду. Но стояла. Надеюсь, и идти сможет. Но сначала надо со второй разобраться. Где там мой кинжал?
В отличие от Бетани, разум Тина не потеряла (то, что было её разумом после побега от Вогана). А вот тело...
Тело распухло. Живот вздувался горкой, квашнёй невылепленного теста, как будто эльфийка проглотила пару подушек. Груди налились до такого размера, что вызывали не эротические чувства, а ужас. Чуть выше уже проклюнулась вторая пара грудей. Руки и ноги превратились в негнущиеся колбаски. На голове осталось лишь несколько клоков волос. Но лицо — лицо практически не изменилось. Это была всё та же Тина Табрис. Героиня Ферелдена.
Осторожно приближаюсь, сжимая кинжал в ладони. Это надо убить. Обязательно.
Эльфийка смеётся. Добродушненько так, снисходительно.
— Давай, давай, малыш. Не стесняйся.
На миг замираю. Что она задумала?
— Это ты же музыку играешь? И ей же моих племяшек подчинил? Красиво, согласна, но до той, другой, тебе далеко.
Да, и вправду, "Лунная соната" ещё звучит. То ли по второму разу, то ли первый ещё не закончился.
— Ну что замер? Смелее, смелее, это же так весело — убивать беззащитную! Не бойся, не кусаюсь — чуть-чуть не хватило времени до этой стадии. Можешь не торопиться, человечешки же любят убивать неспешно, верно? Хочешь потыкать ножичком в животик? Он большой, развлекаться можно долго! Или ты из тех, кто предпочитает вскрывать женщин и лапать их кишочки? Так уж и быть, разрешаю!
Стою, сжимая в руке кинжал, гляжу на веселящееся чудовище и... Стою.
— Не надо быть нерешительным, малыш! Или тебя мои груди привлекают? Так отрезай на здоровье сосок, в память о столь великой победе! Будет какими трофеями похвастаться! Или ты проголодался? — протоматка не могла сдвинуться с места, но она потрясла своими молочными железами... точнее, тем, что у млекопитающих было молочными железами, — Так угощайся, не стесняйся! Можешь прямо так, прямо с тела! Ведь я же чудовище, монстр, и со мной позволено делать всё что угодно! Давай, малыш, смелее, прояви фантазию!
Я не смогу это сделать.
Понимаю, что должен. Обязан. Из-за этой твари Бетани прошла через муки и лишилась рассудка. Рождённые ей порождения тьмы... я уже видел, что несут рождённые матками порождения тьмы. Без неё мир станет чище. Лучше. Безопаснее. Быстрый удар, и в Тедасе будет одной маткой меньше. И перенесённые ей издевательства у Вогана — не оправдание. Шианни не озлобилась. Бетани не мутировала. Если бы Бетани мутировала до такой степени, её тоже пришлось бы убить. Из жалости. И...
Нет. Я могу долго накручивать себя, приводить оправдания и обоснования. Но факт не отменить. Несмотря на то, что пожалею об этом, в данный момент и в данных обстоятельствах...
Я просто. Не смогу это. Сделать.
Убираю кинжал, поднимаю заплечный мешок, беру Бетани за руку и тяну вперёд.
— Идём, Солнышко. Идём.
Под звуки издевательского хохота Тины Бетани начинает автоматически переставлять ноги.
21. Некоторые трудные решения на потом лучше не откладывать
Элайна Кусланд
Автоматически переставляя ноги, пытаюсь сообразить, что ждёт нас в недалёком уже Редклифе.
Слухи о болезни Эамона... не радуют. Интересно, что эта за болезнь такая, при которой человек в течение долгого времени остаётся недееспособным, его невозможно вылечить, но он, тем не менее, продолжает жить? Весьма удобно... для временной нейтрализации политических противников. Меня не оставляет мысль, что подобная "болезнь" Эамона весьма выгодна Логэйну. Вот с чего бы это, а?
Наш маленький отрядик уже добрался до Внутренних земель. Остался в стороне Перекрёсток со своей впечатляющей статуей Тирдды Яркой Секиры, матери авваров. Промелькнули на далёком утёсе руины Каленхадского плацдарма. Редклифская дорога вилась между опустевших ферм... интересно, они опустели из-за приближающегося Мора или из-за чего-то другого?
Уф, дошли. Внизу расстилается зеркало озера Каленхад, на берегу ютятся домики Редклифа, а на небольшом скалистом острове высится неприступная громада замка Редклиф. Ну как неприступная... брали его, бывали в истории такие неприятные моменты. Но всё равно — Редклиф нависает над одной из двух удобных дорог из Орлея в центральный Ферелден. Казалось бы, ничего сложного — замок абсолютно ничего не прикрывает, проходи мимо на здоровье. А потом дрожи в ожидании удара во фланг или в тыл, да гадай, куда деваются припасы из Орлея. Или — разделяй свои войска, чтобы блокировать замок и потратить на его осаду месяцы, если не годы. Ну, или штурмуй — безо всяких гарантий успеха.
Да, Редклиф сполна заслужил своё звание "неприступного". О, нас уже встречают, у моста через бурный поток стоит какой-то ополченец с луком и стрелами. На деревню напали порождения тьмы?
— Я... похоже, вижу путников на дороге. Прямо глазам своим не верю. Ты пришла, чтобы нам помочь? — звучит вдохновляюще.
— "Помочь"? Что случилось?
— Так ты что... не знаешь? Вы вообще ничего не слышали, что ли? — каждая реплика интригует всё больше и больше!
— Я знаю, что эрл Эамон болен. Ты об этом, или у вас есть... ещё какие-то новости?
Ещё какие-то новости были. Самые что ни на есть ещёкакиестые: замок оказался захвачен ходячими мертвецами, которые еженощно атаковали деревню. В связи с этим самочувствие эрла Эамона отодвигалось на второй план — непонятно, остался ли вообще в замке хоть кто-нибудь живой. Ну и в качестве финального мазка: сил для обороны в деревне толком не было.
