Кладезь бездны

Верблюд, пыхтя, топоча и постепенно замедляясь, надвигался на них, занимая бочинами весь переулок. Марваз втянул в себя воздух и привстал на цыпочки — еще ноги отдавит. Рыже-серый длинный мех болтался под изгибом шеи, с вислых губ капала слюна.

Каида мазнуло через всю грудь, и даже на лице осталось что-то влажное. Верблюд, раскачиваясь, утопал вниз, а один из ханьцев вдруг перегнулся пополам в приступе рвоты. Сумеречники одинаково чирикнули и присвистнули.

Марваз понял, почему седло на верблюде так странно выглядит: в нем еще сидела часть... тела. Непонятно, как держатся эти ноги, заметил про себя каид, и половина трупа, словно дождавшись его мыслей, сползла и влажно шлепнулась о стену дома и в пыль. Верблюд, похоже, ничего не заметил и продолжил вышагивать дальше.

Ханьца бурно тошнило. Марваз вытер со щеки темную вязкую кровь.

Дикие крики медленно гасли. Но кто-то продолжал орать — как заведенный, на одной ноте.

Осторожно переступая ногами, прижимаясь спиной к стене, каид почти съехал вниз по улице. Глубоко вздохнул и выглянул на остывающую площадь из-за съехавшего угла ограды — ветвистый карагач продавил мягкую толстую глину. Будет за что ухватиться, если придется прыгать вверх — корявые серые ветви торчали почти на высоте его подбородка.

Выглянув на площадь, Марваз понял, что карагач ни при чем — ограда съехала, потому что в нее всей тушей впечатался верблюд. Животное лежало, странно подогнув ноги и присыпанное землей, в какой-то странной борозде — словно его сдуло и протащило, а потом со всей дури шмякнуло в стену.

По виду площади казалось, что на ней раскрутился начиненный лезвиями смерч. Все и всех разбросало, но не всех целиком.

Через влажный песок полз кто-то в размотавшемся тюрбане, на диво быстро перебирая руками и ногами. За спасающимся бегством дурнем — далеко ли убежишь на четвереньках? — медленно и расслабленно шел нерегиль. Меч он держал тоже расслабленно — почти небрежно. Сыто так держал меч.

Вопль оборвался. В тишине нерегиль явственно фыркнул. И дал ползущему легкого пинка в зад. Тот обреченно замер, приподняв лопатки и опутив лицо к земле.

— Я же говорил — хорошая была кость. Надо было лаять... — нерегиль сокрушенно вздохнул.

И невесомо отмахнул мечом. Тело распалось на две половинки — странно, на две разные стороны, с запозданием на тягучий миг. Нерегиль уже отворачивался, а труп только начинал разваливаться. Внутренности крапчатым пирогом шлепнулись вниз.

За идущей мурашками спиной Марваза снова присвистнули. И хихикнули. Марваз решил, что это точно шайтан.

Но обернулся. Там стоял все тот же сумеречник из зеркала — и скалил мелкие зубки. Вдруг в его руке свистнуло и сверкнуло что-то похожее на железную змею. Приподнявшийся с джамбией человек упал на спину с перебитым горлом. Смертоносная змейка, свиристя лезвием на конце, послушно намоталась сумеречнику на запястье.

— Кто это такие, Марваз?

Каид понял, что нерегиль стоит прямо перед ним. Почти не закапанный, кстати — отсутствующе отметил про себя каид, — как хороший повар. Отец учил Марваза: хорошего повара узнают по рукавам, они всегда чистые...

— Марваз?.. Я спрашиваю, кто это.

...а вот на фартуке может быть все, что угодно.

У нерегиля на белом животе темнел веерок мелких капель. Худенькая лапка лениво тащила за собой перевязь с видавшим виды мечом.

— Мы служители богини милосердия, о господин, — мурлыкнул на ашшари выходец из ханьского зеркала.

Оба сумеречника вскинули сомкнутые ладошки и завалились на землю в поклоне, потешно перекидываясь на один бок.

На разодранное горло человека, по которому полоснула железная змея в руке сумеречника, не хотелось смотреть.

— Милосердия, говоришь? — издевательски ухмыльнулся Тарик.

— Иногда милосерднее избавить мир от одной души, чтобы спасти от смерти многих, — задрав от земли морду, ласково улыбнулся лысенький самийа.

— Благостное у вас богословие, — еще сильнее оскалился нерегиль.

И перевел взгляд спокойных светлых глаз на Марваза:

— Зеркало?..

Деревянный ящик лежал в устье улицы в путанице ремней и сиротливо торчащих деревянных коромысел. Видать, носильщики улепетнули, едва ознакомившись с панорамой.

— Вот, — мужественно показал на ящик Марваз.

И снова посмотрел на веерок темных капель на белой ткани.

Случившееся на площади в Нахле Марваз запомнил — навсегда. Тарик сдерживает пляшущего сиглави и поднимает узкую, бледную ладонь. В Нахле нерегиль передумал. А здесь, видимо, нет.

— Спрашивай, каид, — милостиво кивнул ему нерегиль.

И Марваз спросил:

— За... что?

Сумеречник вздохнул. Но ответил:

— Видишь ли, Марваз. Я ненавижу бедуинов. Они продажны, трусливы и бесчестны. Но когда я попал в стойбище, я был должен за воду. Потом я был должен за лошадь. А вот этим бедуинам я ничего не был должен. Ну вот и высказал все, что накопилось на душе. Так что запомни, Марваз: не держи в себе раздражение и гнев. Это глубокая, мудрая мысль.

И, уже разворачиваясь, спохватился и добавил:

— Да, Марваз. Там под забором у ворот лежит староста. Извинись перед ним и дай ему денежку — за труды. Я тут сильно намусорил, право дело...

дом у Старого кладбища,

четыре дня спустя

— ...Человеческая глупость неизлечима, — строго заметил черный кот, точнее, джинн в облике черного кота.

Все участники чаепития горестно покивали головами — в том числе и глава ятрибского отделения барида Абу аль-Хайр ибн Сакиб.

За последнее время Абу аль-Хайр узнал много такого, что, расскажи ему кто все это с месяца три назад, начальник ятрибской тайной стражи рассмеялся бы такому человеку в лицо.

Вот взять, к примеру, нынешний вечер. Скажи кто Абу-ль-Хайру три месяца назад, что он будет сидеть на террасе и тянуть чай из пиалы в компании нерегиля халифа Аммара, джинна-перевертыша и почтенного Абд-ар-Рафи ибн Салаха, уважаемого муллы Куба-масджид, — он бы назвал такого человека лжецом и сыном лжеца, рожденного, к тому же, вне брака!

Ах да, ибн Сакиб совсем позабыл про пятого их собеседника — каид Марваз сидел с самоего краешка, чинно подобрав костистые ступни, и степенно прихлебывал чаек, щурясь на закатное солнце. Терраса выходила в жухлый, несмотря на зимнее время, сад с растрескавшейся оградой. За оградой вверх по холму уныло тянулось Старое кладбище. В залитом малиновым небе торчали из неплодной почвы могильные камни. Нахлобученные на столбики круглые навершия кое-где потрескались, скалясь острыми сколами. Жизнерадостно у них тут, в этой Хире, ничего не скажешь...

Именно каид Марваз и объяснил Абу аль-Хайру все несуразицы и нелепицы, приключившиеся с ним и его спутниками на пути к этому старому дому.

Вначале их отправили к Новому кладбищу. Все утренние прохладные часы они потеряли, блукая среди дувалов и наглухо запертых ворот. Местные жители отчего-то не отзывались ни на какие стуки, крики, посулы и угрозы.

Отозвались лишь на рев огромного Назука — глава гулямов-телохранителей Абу-ль-Хайра и впрямь отличался могучим голосом, не зря зинджа за глаза звали Носорогом. Так вот, посреди очередной кривой площаденки с огромными рытвинами Назук заревел:

— Правоверные есть?! Я спрашиваю, есть здесь правоверные?! Клянусь Всевышним и Его именем "Милостивый", я разрушу сначала дом по левую руку, а потом дом по правую руку, если мне не отзовется ни единый голос верующего!!..

Ворота хлопнули, в щель вывалился щуплый старик. И пискнул:

— Я правоверный, о брат по вере Пророка...

Назук навис над старцем и сурово спросил, правильно ли они идут в квартал ас-Судайбийа у Нового кладбища. На что тот заблеял, что никакого квартала ас-Судайбийа у Нового кладбища в Хире нет, ибо у Нового кладбища застроено все совсем недавно, и кварталом ар-Ракик, по имени сукк-ар-ракик, сиречь рабского рынка, а квартал ас-Судайбийа расположен аккурат возле Старого кладбища...

Назук прервал блеяние пожилого ашшарита новым ревом:

— Так где, во имя Ар-Рахмана, нам найти странноприимный дом в квартале ас-Судайбийа у Нового кладбища?!..

Старикан повалился наземь и заблеял в том смысле, что никакого квартала ас-Судайбийа... ну, вы поняли.

Назук спешился, поднял старика с земли и закинул его за ворота, из которых его выпихнули сердобольные родственники, видно, решив, что старикан уже отжил свое и умирать ему будет не больно. И заревел:

— Еще правоверные есть?! Я спрашиваю, еще правоверные есть в этом проклятом Всевышним городе?!..

На страшный голос из других ворот высунулась харя и сообщила, что правоверные в Хире есть, а дураков умирать нету, и что желающие повстречаться с халифскими гвардейцами и ихней страшной зверюгой могут идти в ас-Судайбийа у Старого кладбища и не тревожить правоверных своими воплями, если уж им так не терпится оставить сей мир и переселиться к гуриям рая как те шахиды, которых та зверюга... ну, вы поняли.

И уже на месте каид Марваз объяснил, что после того, как в яму на Старом кладбище сложили все части тел разбойников, Старое кладбище стали называть в городе Новым, а Новое кладбище — Старым, а жители Хиры с тех пор исправно снабжают постояльцев этого дома овцами и даже цыплятами, ибо складированные на то ли Новом, то ли Старом кладбище разбойники, будучи еще в целом виде, не давали городу житья. И только жители квартала ар-Ракик, что у то ли Нового, то ли Старого кладбища, зло шипят навроде той недовольной хари в воротах, ибо разбойные бану куф пригоняли тамошним торговцам множество похищенных и незаконно обращенных в продажные людей.

Страшная зверюга заседала аккурат на террасе и нехотя кусала мясо с бараньей лопатки. "Меня сейчас порвет, как хомяка, но остановиться не могу", жаловался Тарик, ибо это был, конечно же, он. Рядом с нерегилем обретался тот самый котообразный джинн, который отнюдь не жаловался на переедание, а купал усатую морду в миске козьего молока.

Каид Марваз доложил Абу аль-Хайру, что джинна нерегиль выманил волшебной дудочкой из зеркала. Так, мол, и так — приказал принести большое зеркало, правда, когда он, Марваз, пошел за зеркалом, оттуда по ходу дела вывалилось еще двое сумеречников лысого мелкого вида...

К тому моменту, когда Абу аль-Хайр сумел разобраться в истории, где хороводились айютайцы в желтых рясах, частично целые бедуины, зеркало величиной с арбуз и выходящие из зеркала на звук флейты джинны-коты, у него уже шла кругом голова.

Тарик с пониманием смотрел за тем, как на лице Абу аль-Хайра отражаются мысленные усилия. Самийа лежал на боку, переваривая съеденное.

В сухом остатке на террасе, как уже и было сказано, оставались лишь нерегиль, кот и каид Марваз. Зеркало унесли обратно в ханьский квартал, а лысые мелкие сумеречники в желтых рясах залезли туда обратно и ушли по своей зеркальной колдовской дороге то ли до, то ли после того, как металлический диск величиной с арбуз занял свое законное место в подвале опиумного притона.

Про то, зачем маленьким лысым сумеречникам приспичило вылезать из зеркала на свидание с нерегилем, Абу аль-Хайру рассказал джинн. То есть кот. То есть джинн.

— Я, конечно, слыхал про такую штуку, как зеркало Люнцуань, — степенно проговорил кот, обматывая передние лапы хвостом, — но — клянусь огнем Хварны! — полагал это россказнями и выдумками. Вам, людям, невдомек, но я бы на месте ханьцев держался подальше от вещи, обладающей собственным... эээ... разумом. К тому же это зеркало сделавшие его... ээээ... существа называли совершенно иначе, да, но лучше мы про это говорить не будем. Само зеркало стоит в Запретном городе ханьской столицы, в императорском дворце. Павильон, говорят, так и называется: Дворец совершенной мудрости девяти тысяч драконов. А дорогу оно открывает к любой другой зеркальной поверхности. Может раскрыться в пруд. А может, как сейчас, просто в большое зеркало. Я слышал, в Ауранне у зеркала Люнцуань — будем звать его так, возможно, оно уже привыкло — есть близнец, так это реликвия императорского дома, ага. Был бы здесь Митама, я б спросил, они наверняка знакомы...

Кто такой Митама, Абу аль-Хайр не знал, но его заверили, что скоро они познакомятся.

— Одним словом, зеркало Люнцуань отвечает на вопросы. Иногда. А иногда молчит. А еще оно может открыть дорогу к... мммм... искомому.

Нерегиль — он уже сидел, привалившись к стене, — с насмешливым изумлением поднял бровь.

— Прости, Полдореа, — вскочил и потерся о его колени щечкой кот. — Я пытаюсь объяснить, почему зеркало открыло Луанг Наю дорогу к тебе.

— Так почему, о дитя огня? — тихо и очень серьезно спросил старый мулла.

Надо сказать, что Абд-ар-Рафи ибн Салах хмурился и озабоченно поглядывал с самого мига, как увидел нерегиля. Дергал себя за бороду, перебирал седые некрашеные пряди.

— Ну, — покосился джинн на Тарика, — потому что Полдореа, похоже, может им помочь в деле со статуей.

— Какая еще статуя, да заберут ее тысяча, нет, десять тысяч шайтанов!!! — заорал, окончательно потеряв терпение, Абу аль-Хайр.

Ибо, согласитесь, если в рассказе после лысых мелких сумеречников, зеркала, незнакомого Митамы, разбойников и переименованных кладбищ появляется еще и какая-то статуя — это слишком.

— Очень хорошее пожелание, — тонко улыбнулся нерегиль, не отрывая взгляда от ярко-малинового неба над кладбищенским холмом.

— Что за статуя? — мрачно переспросил Абу аль-Хайр.

Джинн снова покосился на нерегиля и пожал худыми лопатками под короткой черной шерстью. И вдруг свирепо оскалился:

— Вам, людям, невдомек, но у нас тут большая новость. Допрыгалась, допрыгалась Третья Сестричка. Я бы даже сказал — доигралась.

— А я бы сказал — допилась жертвенной крови, — тихо поддержал кота нерегиль.

В глазах Тарика полыхнуло так ярко, что Абу аль-Хайр не поручился бы, что дело только в отблесках заката — и решил молча послушать.

— Видите ли, господа, как оно обстоит, дело-то, — вальяжно привалился на бок котяра. — Невозможно безнаказанно с адом водиться, да-ссс... Невозможно-сс... Сила — она ведь даже у Богини не бесконечна и прибывать должна, да-сс...

— Ближе к делу, Имру, — спокойно сказал нерегиль.

— Ну так вот, — кот перевернулся на спину, задрал вверх переднюю лапу и бодро должил: — Третья Сестричка истощила свою Силу до такой степени, что ей понадобилось тело. Тело из материи. Богине пришлось срочно воплощаться! Представляете?

И джинн осклабился в такой злорадной ухмылке, что казалось — белые зубы плывут в воздухе отдельно от горящих глаз и встопорщенной усами морды.

— Они не представляют, — усмехнулся Тарик. — Так что еще ближе к делу, Имру.

— Ну и пожалуйста, — отмахнулся хвостом джинн. — В двух словах: ей понадобилось тело, она послала за ним своих прихвостней-карматов, а они нашли в качестве тела статую богини милосердия — в храме, где служит Луанг Най. А Луанг Най обратился с молитвой к зеркалу Люнцуань. Попросил показать того, кто...

Тут джинн воровато стрельнул кошачьими глазками в сторону нерегиля. Тот резко обернулся и пригвоздил его к полу ледяным взглядом: