Нет, не хватало теперь, чтобы моя челядь спорила со мной же, да еще при постороннем! Вот они — последствия выкидонов дорогого супруга. Фрейлины молча поклонились, и вышли, закрыв дверь.

— У вас хорошая свита. Верная. А помните — что я говорил вам о свите там, на границе? Когда вы были моей гостьей.

— Когда я была вашей пленницей. Помню. Вы предупреждали, что мне все равно придется выбрать тех, кому смогу доверять безраздельно.

— Это иногда подразумевает — прислушиваться к их словам.

— Но не свите решать — что мне в конечном итоге делать.

— С одной стороны разумно, с другой... А если бы я вдруг попытался вас убить сейчас?

Он усмехнулся, пристально глядя в глаза, и мне стало не по себе. Непонятная это была усмешка — то ли он шутит, то ли нет. Если шутка — то неудачная, учитывая все произошедшее ночью, нервы — то у меня не казенные. Милуэль замерла с растерянной полуулыбкой и только переводила взгляд с меня на князя и обратно. А эльф продолжал смотреть и в глазах его танцевали хоровод снисходительность, ирония и... вызов? Это проверка, что ли?

— И для чего же вам, — я выделила последнее слово. — Может потребоваться моя смерть? Убить меня можно было и там — на границе. Вы князь сдвинули с мертвой точки тяжелейшее дело — примирение домов, вы рисковали своей жизнью, вы пожерт..., — я сделала вид, что запнулась. — Потеряли брата. И вот, когда ваши усилия увенчались успехом — вы все это разом угробите? Нет, не верю — вы не похожи на лишившегося разума.

— Вы правы, конечно же, — кивнул Ривелин. — Мне это совсем ни к чему. Простите за глупую выходку. Но кто-то сегодня ночью хотел вас убить. Или ясную княгиню. А может обоих... Вы ведь помните наш разговор — кому невыгодно примирение домов бабочки и лотоса?

— Вы думаете кто-то из них?

— Я не думаю, я в этом убежден. Отрадно сознавать, что вы верите в мою невиновность, но что касается остальных... Высокая княгиня я хочу просить вас о милости.

Он вдруг встал, обошел стол и опустился передо мною на одно колено.

— Я прошу вас обещать мне — что при любых обстоятельствах, что бы ни случилось, вы будете защищать мою госпожу — урожденную Милуэль Орис.

— Зачем это? Ясный князь и так назначил меня ее опекуншей. Конечно, я буду заботиться о княгине.

— Нет, моя госпожа. Я прошу вас защищать ее даже от Дома Бабочки, буде появится такая необходимость. Даже если с вас снимут обязанность опекуна.

Я попыталась возразить, но князь прервал:

— Выслушайте меня. Я не буду рассказывать вам о выгодах, которые несет дружба наших домов. Да что выгоды, одно только окончание войны уже весомая причина дорожить сложившимся положением. Но положение это не такое уж устойчивое. Даже прямо скажем — шаткое. Большинство устало от войны, но... Не все. Кто-то теряет свою выгоду — да, прекрасная госпожа моя, есть и такие. Кто-то бредит местью, кто-то неверно понятыми идеалами доблести. Мать Природа, тот же подкуп никто не отменял. А соседи наши не дремлют.

Я думал, отправляясь с посольством, что имею запас времени. Рассчитывал, что пока другие Дома не узнали о союзе, успею установить хорошие отношения с главой, советом, принцами. Тогда мне легче было бы противостоять недругам. Но сегодняшняя ночь разбила эти надежды. Они уже знают. Не ведаю откуда. Может лазутчики в нашем Доме, может в вашем, в любом случае меня уже ждут. Нас уже ждут.

— Кого хотели убить, как вы думаете?

— Я склоняюсь к мысли, что госпожу Милуэль. Но и ваша смерть тоже пошла бы им на пользу. Если бы нашу княгиню — главе сложно было бы удержать в повиновении Дом и при этом не поссорится с вами. Он ведь только-только взял власть, недовольных много. Слухи о кончине предыдущего главы... Сами понимаете. А если вас — нашлось бы немало горячих голов в Доме Бабочки готовых перечеркнуть все, с таким трудом достигнутое. К тому же еще и Рондан. Вот не было нам печали с королевством разругаться.

— Почему вы думаете, что госпоже Милуэль потребуется моя защита от Дома Бабочки?

— Не могу не учитывать такой поворот. Видите ли, ведь убить могут не только вас или Милуэль. Что если убьют меня?

— Тогда... думаю ваш глава будет опечален.

— Хм, опечален — мягко сказано. Хочу напомнить, что пока что я ценнее княгини.

— Я тоже колдунья, — вдруг воскликнула Милуэль, которая до сей поры сидела тихо как мышка. Она обернулась ко мне, и, наверное, впервые за все время нашего знакомства, схватила за руку. — Я буду сильной колдуньей, Ира, это правда! Я много смогу!

— Подтверждаю. Госпожа будет сильной колдуньей. Мы честны с вами — не подсовываем негодный товар.

Он обернулся к девочке и добавил:

— Когда это будет? Лет через двадцать, — Ривелин подумал и добавил. — А можно меня не убивать, но скомпрометировать. В общем, вы поняли — может получиться так, что я не смогу защитить княгиню. Не тело ее — думаю, с сегодняшнего дня надзор за вами обеими будет такой, что мышь не проскочит. Но заставить ее уважать. Не дать забыть — она не пленница, она княгиня. И жена ясного князя. И даже если, она перестанет ею быть. Я тешу себя надеждой, что неплохо вас понял, пока вы были у меня. Вы добрая женщина. Вы не оставите своей милостью несчастное дитя, если богиня удачи отвернется от нее.

— Правильно ли я вас понимаю — вы просите меня оставить под своей защитой Милуэль, даже если Дом решит иначе? А в качестве кого я это сделаю?

— Если других возможностей не останется, в качестве принцессы Рондана.

Хитрец Ривелин. Он правильно меня понял, и год назад я сразу согласилась бы. Но не сегодня.

— А что взамен получу я?

— Что бы вы хотели?

— Ответы на несколько вопросов. Если вы, конечно, знаете ответы.

— Вы меня заинтриговали, что за вопросы?

— Обещайте, что ответите мне честно, когда я спрошу?

— Это... не нанесет урона моему Дому?

— Если ваш Дом не играет против правил, не нанесет. Согласитесь, и вы просите у меня многое. Если для вас так важно, то о чем вы хлопочете, — я выразительно взглянула на Милуель.

Ривелин помялся, но вздохнув, ответил:

— Обещаю, что отвечу на ваши вопросы, если знаю ответы.

— Честно ответите, все что знаете.

— Честно отвечу, все что знаю.

Дверь резко распахнулась, и на пороге объявился дорогой супруг. Он с некоторым удивлением оглядел коленопреклоненного князя и поинтересовался:

— Что здесь происходит?

— Аудиенция, — размеренно ответствовала я. — Но она уже закончена. Князь, — я повернулась к Ривелину. — Я даю слово, что сделаю то, о чем вы просите.

— Приложите все силы, княгиня? — уточнил он.

— Все усилия, не сомневайтесь.

Ривелин встал, отвесил поклон и вышел.

— Я хотел бы знать — что все это значит?

— Ах, ничего особенного, — я сделала преувеличенно милое лицо, не знаю, правда, насколько хорошо получилось. — Князь просил меня быть его прекрасной дамой. Но я ответила, что уже занята. И взамен пообещала ему собственноручно вышитый платок.

— Платок? — ошарашено переспросил Даэлин.

— Именно.

И прыснула от смеха, не сумев удержаться.

— Прекрасная Милуэль, прошу вас, прогуляйтесь по галерее с дамами. Мне нужно поговорить с женой.

Милуэль гордо вскинула голову и чинно вышла за дверь. Даэлин плотно ее закрыл.

— Значит, вы вышьете ему платок. И для этого приложите все усилия, если я все хорошо расслышал?

— Что вас удивляет? Мне потребуются все силы, учитывая мою любовь к рукоделию.

— Бедный князь. Ему придется ждать лет десять, — задумчиво протянул Даэлин, подходя поближе.

— Вы такого хорошего мнения о моих способностях? Я боюсь, он успеет состариться.

— Оставим шутки, драгоценная моя. Во что вы опять влезли?

— Ни во что, что могло бы навредить Дому.

— Вы в этом уверены? Хочу напомнить — Ривелину четыреста лет. Он хитер и изворотлив, как четыреста гадюк. И вы решили с ним потягаться в искусстве интриг?

— Я не собираюсь интриговать.

— Тогда скажите мне, своему мужу, о чем вы говорили?

— Не скажу.

Я сама не знала, почему не хотела признаваться — по сути никакой тайны то и нет. Хотя нет, знала. Потому что слишком хорошо помнила утренний разговор, его унизительный приказ и не горела желанием хоть в чем-то уступать. Хочет войну — получит войну.

— Почему, позвольте узнать? — ядовито поинтересовался Даэлин.

— Потому что не желаю быть попугаем в клетке! Не намерена быть вашей марионеткой. И вы меня не заставите, можете хоть запереть, хоть на хлеб и воду посадить!

Даэлин ошарашено повторил:

— На хлеб и воду? Что вы несете?

Он покачал головой, помолчал, вздохнул и продолжил:

— То есть вы обиделись? А ведь обижаться нужно мне! По вашей милости мне пришлось отправиться в �гости� к лотосам! Как думаете, приятно ежесекундно, и днем и ночью оставаться в окружении �охраны�, делать вид, что глубоко ценю такую заботу и ожидать, что в любой момент, по неизвестному мне знаку, мне перережут горло? И это еще будет легкая смерть. Пытаться выведать из обрывков фраз, недоговоренных слов — как сейчас обстоят дела? Чувствовать себя водящим в жмурках, только вокруг совсем не друзья, и повязку с глаз не снять. Я же просил — не выходи из башни...

— Я не просила меня подменять.

— Да как я мог тебя в плену оставить?!

Мы помолчали.

— Я прошу прощения. Я прошу прощения за то, что попала в плен, но не за то, что вышла из башни и попыталась помочь.

— Ну что мне с тобой делать? Как меня бесит твое неповиновение... Подумай, как это выглядит со стороны — князь не может справиться с собственной женой. Что подумают подданные?

— А ты не устраивай таких представлений на потеху публики, как сегодня учудил!

— Представлений?!

— Именно! Решил всем показать, кто главный? Поздравляю, показал. Только не обижайся, что результат оказался неожиданным!

Даэлин вздохнул и, покачав головой, произнес:

— Странное дело, говорим на одном языке, но словно на разных. Иногда я думаю — возможно, мы действительно не подходим друг другу.

— Что-ж мы всегда можем развестись. У короля есть еще дочь — младшая. А вместо меня пришлют другого мага. Уже обученного, прямая выгода — не надо ждать девять лет.

— Зачем мне его младшая дочь?

— Ну да, конечно. Она ведь обычный человек. И дети будут всего лишь полуэльфами.

— О чем ты? А... тебе кто-то рассказал про дом поющего камыша.

— Да, я знаю, зачем я тебе на самом деле. И не говори, что не думал о детях — магах. Это же такие возможности — дети сильнее всех в Доме. А пока они растут можно быть регентом? Так?

Даэлин внимательно всмотрелся мне в глаза и невесело усмехнулся:

— Вот оно как... Знаешь, не буду убеждать, что не думал об этом. И думал, и рассчитывал. Но все не так просто как тебе кажется. А вообще, знаешь... обидно. Не ожидал о себе такого мнения.

Он развернулся и пошел к двери, но взявшись за ручку, задержался и добавил:

— Это было не представление. Ничего я на публику не делал.

И вышел.

Вот и поговорили.

Ужин прошел в молчании. Если бы не витавшее в воздухе едва сдерживаемое нетерпение, скользившее в глазах, жестах, коротких фразах князей дома бабочки, можно было бы подумать, что у нас похороны. Причину же, столь странного настроения озвучил кронпринц сразу после окончания трапезы.

— Господин Орис, — заявил он, обернувшись к Ривелину. — Я подумал и пришел к выводу — вы были правы. Стоит ускорить отъезд.

— Я рад. И польщен, что мое мнение услышано. Значит, выезжаем завтра поутру?

— Нет. Выезжаем прямо сейчас.

Ривелин задумчиво оглядел сидевших за столом, и добавил:

— Я чрезвычайно польщен.

Сборы прошли молниеносно. Сундуки со вчерашнего вечера не разбирали, так что и собирать было нечего. Туилин в присутствии Милуэль пересчитала и лично запаковала драгоценную посуду. Теперь обязанность вести хозяйство ясного князя ложится на Милуэль, но раз она, в силу возраста, под моей опекой — то на меня. Или на моих фрейлин. Похоже, придется увеличивать штат. Снова траты. Впрочем, мы заключили мир, возможно не нужно будет содержать столько войска... Из задумчивости меня вывело приглашение последовать на пристань.

На берегу было шумно и суетливо. Перевозить нас должны были шесть ладей, каждая по тридцать локтей в длину, примерно. На три из них сейчас по широким, сколоченным из досок трапам заводили лошадей. Предполагалось, что с собой мы берем только двадцать самых ценных, остальные тридцать отправлялись с пятеркой эльфов своим ходом, по суше. Где потом мы возьмем недостающих коней, я не знала, но думаю, это уже решено, скорей всего часть эльфов просто пойдет пешком — там останется пройти всего день. Рядом с одной из ладей, перевозивших лошадей, стояли клети с десятком кур, корзинами с лепешками, овощами и фруктами — чтобы в пути, который продлится семь дней, примерно, было чем кормить благородных дам. Для этой же цели купили козу. Нежные создания не могут неделю питаться свежей рыбой и солониной. Гвалт стоял до небес — кудахтали куры, дурниной орала коза, всхрапывали недовольно кони, суетились воины и слуги гостевого дома, поспевая закончить погрузку до заката. Туилин зорко следила за сундуками, Жэнет крутилась у всех под ногами, Иолата нервно озиралась, высматривая опасность, и только Милуэль была рада оставить место, в котором пережила не самую приятную ночь.

Дамам предложили пройти на четвертую ладью — там, на носу уже развернули тент, получилось что-то вроде большой палатки, локтей на восемь в длину и шесть в ширину. Тесновато для пятерых, но это лучше, чем тащиться по суше три недели. Сундуки наши расставили по бокам, на них положили сколоченные из досок лежанки, сверху бросили сено и укрыли шкурами. В углу поставили ведерко с крышкой и отгородили занавесочкой. Так что путешествовать будем даже с комфортом. Воины вообще под открытым небом спать будут, а где им нужду справлять даже и не знаю. Хотя вон, вижу, на корме тоже отгородили закуток. Мы забрались в свои �покои�, расселись на импровизированных постелях и стали ждать. Пахло сеном и горелой смолой, на палубе переговаривались— это считается только, что ладья средних размеров — на самом деле отделяют нас кусок материи и два метра расстояния. Все время до отплытия я размышляла над вопросом — чем же заняться эти семь дней? Спутницам моим хорошо — они вон рукоделие достали и вопрос решен. Можно было бы посоветовать — �магичь, Ира!� только страшновато с моими знаниями практиковаться на судне, так его и потопить недолго. Не зря же в нормальных условиях для учеников полигоны обустраивают. И мою книгу не достанешь. Не должен о ней никто знать.

Отплыли уже на закате. Путешествие продлилось ровно семь дней, как и было рассчитано и первые три дня вопрос — куда девать свободное время для меня не стоял. И у Туилин тоже, а Милуэль, как я подозреваю, присоединилась к нам из политических соображений. Мы лежали на сундуках с бледным видом, время от времени выскакивая на воздух, отказывались есть и мечтали только об одном — когда настанет вечерний привал. Короче — нас укачало. Мужчины смотрели с сочувствием, но помочь ничем не могли — безопасность важнее. Вечером ладьи останавливались и ждали донесений от разведчиков, проверявших — подходит ли это место для ночлега. Потом приставали к берегу, и мы на трясущихся ногах, поддерживаемые с двух сторон сходили на твердую землю. Мутить не переставало до самого сна, так что мы и не ужинали. Поесть удавалось только утром, но стоило взойти на борт, как все потребленное оказывалось за бортом же.