Анохен (цикл "Огонь и Лед")

Остров оказался там же, где его, собственно, и оставляли. Некромант на четвереньках, ощупью вышел на крепкую и надежную землю, с удовольствием ощущая под пальцами такой знакомый мох и все не переставая отфыркивался, отплевывался. Какое же это счастье — ДЫШАТЬ! И когда под тобой ничего не крутится, не вертится, а смирно лежит какой-нибудь камень! Даро, готовый облобызать все и всех, а в особенности пушистый мох, по-собачьи отряхнулся.

Вытащенная на берег Летунья была тут же. И, насколько можно было судить в этой кромешной темноте, где даже ночное зрение не помогало, была относительно цела (хотя за тоскливо обвисший хвост Змей поручиться не мог). Но не шевелилась. Даро, изрядно перепуганный (Неужели головой приложилась? Или задохнулась таки!?), перевернул девушку на спину и чуткими пальцами принялся ощупывать ледяную кожу, непонятно кому при этом разъясняя, что он сделает с одной особой, если она все же удумает сдохнуть! Так как у некроманта зуб на зуб попадать и не думал, выходило на редкость неразборчиво и жутко.

Летунья.

Вода...

...как легко растворится в ней, стать частью её... возродится в новом обличье, забыв обо всем... умереть, чтобы познать новую силу, новую стихию, новый смысл существования... вода манит, зовет, обещает... завораживает...

...как легко сделать последний шаг, выбрать какую-то одну из стихий... как легко, но как же неимоверно сложно, когда тебя что-то удерживает там... и вряд ли когда-нибудь отпустит...

...как легко отдать себя на волю стихии, подарить ей себя во имя неуплаченных долгов...

...во имя застарелой мести...

Таль не помнила ничего с того самого момента, когда вода поглотила её.

А может и помнить было просто нечего. Или невозможно, без сознания-то...

Не помнила она того, как разочарованно взвыл поток, чья законная добыча была утянута из-под носа, прямо за хвост.

Не помнила и того, что кто-то вытащил её из воды...

Зато тело вспомнило под чуткими прикосновениями, как надо дышать...

Летунья дернулась раз, другой и тут же закашлялась, выплевывая воду. Чьи-то руки помогли повернуться на бок, облегчая состояние. Девушка лихорадочно задышала, словно боялась забыть вновь как это делается. Слипшиеся от влаги ресницы дрогнули — Лунна медленно приходила в себя. Чуть повернув голову, она вгляделась... но ничего так и не увидела. Видеть в темноте более-менее сносно она, конечно, умела. Но не в кромешной же!..

Судя по звуку, Змей был рядом. Об этом же можно было судить по его горячим пальцам (а чьим же еще?!), которые едва чувствовались "задубевшей" от холода кожей ("Извращенец! лапает! Пусть руки уберет от твоего тела!"). Ледяные пальцы тот час вцепились в конечность даро — у Таль начиналась тихая паника, девушка даже тихонько заскулила, с трудом удерживаясь от желания вцепится в такого "реального" парня всеми руками-ногами-крыльями.

Судя по гуляющему эху, пещера, в которую они попали, отличалась от предыдущей, как размерами, так и отсутствием клеток и остальных милых особенностей. Увы, точно представить её размеры не удавалось — сознание никак не хотело начать мыслить логически и сосредотачиваться, весело гуляя в каких-то дебрях и категорически отказываясь вернуться в такую неуютную, но все же родную обитель. Клаустрофобия, ехидно хихикнув, радостно потерла лапки, вовсю предвкушая низкие потолки, узкие коридоры и прочие радости жизни, о чем и не преминула сообщить, активно действуя на нервозный настрой хвостатой.

Её же трясло. Вероятно, впервые за свою жизнь Лунна была недовольна тем фактом, что ей холодно. Потому как этот холод не шел в никакое сравнение с холодным ветром или снегом. Он нехорошими волнами накатывал откуда-то изнутри, словно стихия проверяла — а не переманила ли на`ашу на свою сторону вода? Крылья напоминали собой два жалких мокрых коврика — вероятно, все таки раскрылись, не выдержав напора воды. Ритмично стуча клыками в унисон со Змеем, девушка попыталась сесть. Но тут же отбросила эти попытки, болезненно скривившись. Было немного больно — укус явно очнулся от летаргического сна и давал о себе знать в весьма милой болезненной форме. Болел хвост, за который её, наверняка и вытащили... пульсировал тихой болью затылок... болело тело, все же припечатавшееся пару раз к камням безумной водой.

Она даже ещё не совсем пришла в себя, ничего не понимая, но старясь понять.

— Змей... мы еще живы? И где мы? — тихо, но с дрожью в голосе, спросила Летунья, вклиниваясь в его малопонятный, но, несомненно, интересный монолог (если не вслушиваться кому он был посвящен и что в нем говорилось). Девушка не могла поручится за то, что в её голосе не сквозил панический страх, который никак не удавалось скрыть и взять себя в руки.

— Это место не очень то похоже на райские кущи. Вам в школе, к слову, не говорили, чем существо разумное отличается от рыб, а? — ехидно уточнил неунывающий даро, не вырывая, впрочем, рук. Голос у некроманта все еще дрожал, но на хорошее настроение это не коим образом уже не влияло. А что? Все очень даже здорово! Они на свободе (относительной) и даже сохранили свои руки, ноги и головы на положенных для этого матушкой природой местах, — У них, представь себе, есть ЖАБРЫ. Кто бы мог подумать, нэ?... Эк тебя, однако, развезло. Кто из нас, скажи, должен не бояться холода, я или ты?!..

Пернатый Змей.

Темнота. Необитаемый остров. Двое на берегу...

Подходящее начало (или нет, скорей конец) для любовного романа портило изрядное количество досадных мелочей. Прежде всего, начинающий аффтор лишил бы героев одежды. Потом, хорошенько подумав, презентовал бы им большую шкуру белого медведя на двоих. Ах, простите, медведи тут не водятся? Ну, тогда, сойдет и шерстяной плед. А то лязгом зубов всю атмосферу портят. Вероятно, следующим жестом великого гения должен был бы стать уютный костерок, тропический океан и племя враждебных туземцев в придачу. Змей сдавлено гыгыкнул, припомнив любопытную обложку одной из книг, случайно обнаруженной на столу в гостиной. Даро, всегда умевший оценить людскую глупость, полистал сей шедевр. И нашел его вполне достойным общего интеллектуального развития проживающих в замке детишек. По крайней мере, парочка на фоне звезд была очень... познавательной.

Итак, с поправкой на реальность...

Темнота. Собачий холод. Поземное озеро у дракона на рогах. Замершая в зюзю и пришибленная (увы, в буквальном смысле слова) парочка, изрядно смахивающая то ли на утонувших упырей, то ли на воскрешенных русалочек.

Когда тело под руками дернулась и покладисто задышало, некромант испытал именно то злорадное облегчение, которое извечно служило стимулом для его богатой фантазии. Фыркнув на значительно преобразившуюся в его воображении обложку книги (парочка русалов на картинке ответно показала языки), парень помог задыхающейся Летунье перекатиться на бок. Воды девушка наглоталось изрядно, и теперь тело избавлялось от лишней влаги.

Вот и хорошо.

Вот и правильно.

Лучше уж пусть избытки воды остаются с наружи, чем внутри, нэ? Змей похлопал (с особым удовольствием, замете!) свою спасительницу по спине, и вздрогнул от неожиданности, когда чьи-то когтистые ручонки вцепились в его многострадальные лапки. Причем так, что даже онемевшая от холода кожа, откликнулась болью.

Девушку трясло. Причем не только от холода, но еще и от страха. Э! Да мы не только лошадей боимся, оказывается?! Так не пойдет. Надо выметаться от сюда, пока по их душу кого-нибудь не отправили. Ему, конечно, тоже было чертовски холодно. Казалось — во все тело всадили тысячи крохотных иголок. Кожа онемела. Но и холод, и темнота и в половину не были так страшны, как отправленные на поиски беглецов, его соплеменники. Змей был достаточно сильным в подземном мире, но изрядная часть его родного народа, не особо напрягаясь, могла скрутить некроманта в бараний рог. Итак, как прикажете успокаивать паникующего ребенка? Парочка с русалов с нафантазированной обложки с охотой продемонстрировала, как это делается. Змей фыркнул и мысленно продемонстрировал советчикам фигу.

— Как только выберемся отсюда, заделаюсь в писатели женских романов, — Змей сгреб трясущуюся девушку в охапку и прижал к себе. Вот сюда бы сейчас огня! Теплого и живого! Эх, разводить его не из чего! А в город идти так — чистое самоубийство. Придется придумать, как и волков накормить, и коров с телятами не потерять, — Тише, тише. Ты же у нас хорошая маленькая девочка, нэ? Сказки любишь? Вот они, сказки, в темноте и живут. А на свету всякие мерзавцы и гады жизнь портят!..

И, внезапно, не дожидаясь вразумительного ответа из тихого скулежа, Змей запел...

Тише, тише, тише...

Кот идет по крыше,

Месяц умывается в росе.

Тише, тише, тише...

Мама не услышит,

Что во сне придумалось тебе.

Тише, тише, тише...

Полночь робко дышит...

Спи, малыш, не думай о дурном.

Если очень верить,

Страх уйдет, наверно,

Слезы обернутся светлым сном.

Тише, осторожней...

Ночь роняет звезды...

Мир застынет бликом на полу.

В легком лунном свете

Сказка будет светлой,

Кот мяукнет и уснет в углу.

Голос некроманта, мягкий и тихий, мешался с отдаленным гулом воды. Здесь, в темноте, жили только старые сказки и истории. Прятались от слишком правдивого света дня. Они, стоит, только перестать боятся, оживут. И все будет хорошо.

Все всегда будет хорошо...

Поверь.

Летунья.

Если бы не было так темно, вполне можно было бы заметить прыгающие губы Лунны и её паникующий взгляд из-под испуганно изогнутых бровей. Складывалось ощущение, что сейчас "храбрая и бесстрашная спасительница" расплачется, как пятилетняя девчонка. Слова Змея долетали до неё, как из-под подушки. Влажной такой и дико тяжелой. Сколько девушка не уговаривала, сколько не доказывала себе, что пещера просто не может быть маленькой, дикий животный ужас, острыми коготками впивающийся в душу, упорно говорил обратное, заставляя тихо хныкать и шмыгать носом.

Сгруппировалась, напряглась, словно готовая к прыжку... словно пыталась стать меньше, незначительнее...

Навязчивый, липкий, всепоглощающий, неизбежный... казалось, вот-вот протянутая рука упрется в низкий потолок, а стены до боли сожмутся вокруг тела, замуровывая в каменном мешке.

Этот страх появился довольно давно, еще в детстве, когда маленькая непослушная Таль по глупости и неосторожности свалилась в глубокий старый каменный колодец, стоящий невдалеке от города — на облака засмотрелась, бедная.

И просидела в том колодце всю ночь, не в силах выбраться, сорвав от крика горло, и онемевшими пальцами держась за едва чувствовавшиеся уступы, глядя на такой близкий, но такой далекий круг ночного неба. Кстати, звезды из колодца видны... ночью.

Конечно, её нашли... ближе к утру, полуобезумевшую от страха и безысходности, сломавшую когти на руках в попытках выбраться. Девочка после боялась заходить даже в дом, упираясь и пытаясь вырваться. Страшно было вспоминать, сколько усилий пришлось приложить, чтобы переступить порог. Со временем, это стерлось — Рия сумела подавить свой страх хотя бы перед комнатами, уверив себя в том, что трусить нечего, загнав боязнь как можно глубже, стараясь забыть о ней.

Но, зная, что ты пребываешь под землей, в кромешной тьме, очень трудно убедить себя в том, что находишься ты в достаточно большой пещере и боятся абсолютно нечего.

Страх, словно забавляясь, то сжимал, то разжимал своей ледяной ладонью сердце. Окружающее давило, плеск воды невольно напоминал колодец. В горле стоял неприятный горячий ком... Темнота... ужас... неизвестность... Единственное, что не давало девушке полностью потерять контроль над происходящем — была рука даро, судорожно сжатая ледяными пальцами. Она не понимала, что он говорит. Но сам звук его голоса, факт его присутствия удерживал Лунну в реальности. Иначе бы она уже давно ударилась в глубокую истерику. Хотя, к ней она и так была близка до крайности...

...что поначалу, даже не почувствовала объятий. Безвольная, напуганная, подавленная... но...

По сравнению с ней, Змей был теплым. И живым. Он ничего не боялся.

И явно пытался дать понять, что и Летунье боятся нечего — наоборот, если прислушаться, то можно увидеть много чего интересного... волшебного. Но верилось в это с трудом — слишком живы были воспоминания, слишком давно страх сидел на цепи, а, сорвавшись с нее, теперь отдавал долги.

Испуганно дрожа, Лунна прижалась к Змею, вцепившись в него, словно пытаясь спрятаться ото всего. Всхлипывая, девушка далеко не была уверенна, что позорно не разревелась, уткнувшись лицом в рубашку даро. Её продолжала бить крупная дрожь, но страх начал... отступать. Медленно, неохотно, подчиняясь пению, но явно не желая так просто сдавать завоеванные и облюбованные позиции.

Всхлипы становились все тише, пока не перешли просто в прерывистое дыханье. Голос Змея, такой непривычно тихий и нежный, казалось, обволакивал, защищал, успокаивал... и Таль поверила этому голосу. Пусть не сразу, пусть не до конца... но поверила...

Надолго ли?..

Пернатый Змей.

Последний отзвук песни — не эхо, а только его едва уловимая тень — еще чувствовался в пещере. И все еще незримо бродил в темноте придуманный Змеем важный домашний кот, и прятались по углам испуганные сказки. Но это — лишь для тех, кто слышал саму песню. А так было тихо. И в голову снова лезли воображаемые русалы с советами. Даро, изрядно обиженный на свою фантазию, придал мысленной картине долю достоверности — теперь на обложке ненаписанной книги красовалось две пары обиженно мигающих глаз и... темнота. Поверху, мелкими буковками, значилось "Кецалькоатль. Пернатый Змей" далее шла витиеватая и, почему-то, ярко-желтая надпись "Утешение строптивой". Ну, осталось только написать книгу...

Пения даро и сам не ожидал от себя. Особенно такого... сказочного, так как в чудеса отродясь не верил. Темнота всегда и везде будет просто темнотой. В ней нет ни котов, ни принцесс. Но это только люди могут спорить с пеной у рта о том, в чем сами сомневаются. Даро необходимо было верить в то, о чем он пел и... он поверил. В этом не было ни капли магии — какие тут могут быть чары? — только немного умения, бесспорный талант (от скромности тут никто не умрет, это все и так знают) и врожденная способность всего его огненного племени. Даро умели убеждать. Себя в том числе.

Боятся темноты — глупо. Такие страхи — это только наши собственные детские воспоминания. А всякие воспоминания, скуля и подвывая, должны убраться прочь перед сильным и важным сейчас. Из ошалелого трясущегося зверька, который всеми коготками цепляется за хоть что-то знакомое и привычное, если его мир вдруг летит в пропасть (пусть даже это что-то и падает туда вместе с ним!), Летунья превратилась просто в напуганного ребенка. Змей машинально гладил устроившуюся на его коленях девушку по голове, прислушиваясь сперва к всхлипам, а потом к недоверчивому сопению. Правильно, нечего маленьким девочкам с ходу верить всяким разным типам. Они — такие, и соврать могут. Впрочем, поименованный выше "типом" (замете, все таким же гениальным, удивительным, потрясающим, сногсшибательным и далее по тексту) имел не безосновательное предположение, что отодрать от него девушку не поможет ни лом, ни целая ватага плечистых ребят, буде они тут появятся. Ну и пусть себе сидит, жалко что ли?