— Тейлор? — я отвернулась от окна к моему отцу и официантке. — Что будешь пить?
Я моргнула и быстро просмотрела меню.
— Эмм... просто воды, пожалуйста, — сказала я.
— Нет причин экономить, — сказал папа, когда официантка ушла. — Это особый день.
— У меня просто водное настроение, — сказала я. — Не хочется чего-то сладкого.
Он кивнул.
— Итак... — начал он, а потом ничего не сказал. Между нами чересчур надолго повисла неловкость. 'Я не сумасшедшая'? Это хорошая фраза, чтобы нарушить молчание?
— Хорошо, что ты вернулась, — наконец, произнес он.
— Спасибо, — сказала я.
О, Боже, что я должна была сказать? Я собираюсь просто все выложить? Подождать, пока принесут еду? Но я голодна, и вдруг он выйдет из себя, когда я расскажу кое-что из того, что скрывала от него? Чтобы избежать разговоров, я спряталась за меню, читая его, будто от этого зависела моя жизнь.
Официантка вернулась моей водой и папиной колой.
— Вы готовы сделать заказ? — спросила она. — Хотите начать с закусок?
— Тейлор?
— Эм... без закусок, — я не хотела тянуть с главным блюдом. — Просто принесите основное блюдо.
— Ладно, — сказал отец. — Так...
— ... ага. Мне... эмм... — я просмотрела список. — Мне спагетти с моллюсками, — сказала я и запнулась. — Только если... сколько в них чеснока?
— О, нет, мы не кладем туда слишком много чеснока, — заверила официантка.
— Тогда, да, с моллюсками.
— А вам?
Отец поджал губы.
— Ээ... Мне просто карбонару.
— Отлично! — она забрала меню. Мое прикрытие пропало. Мне нужно поговорить, и я боялась этого, и приходилось прикладывать усилия, чтобы скрыть, что у меня кишки завязывались в узел. Я не могла это сделать. Я не могла с ним поговорить. Я не могла ему рассказать. — Что-нибудь еще?
— Эм, — сказала я. — где здесь уборная?
Она повернулась и указала в нужную сторону.
— Просто идите в проход вон там и увидите указатель. Дамы слева.
— Спасибо, — сказала я, поднимаясь. — Вернусь через минуту.
Уборные выглядели прилично, и я заперлась в одной из кабинок. Сидя на унитазе, я учащенно дышала в сложенные ладони. Я чувствовала, что желудок бунтует. Я не могла. Кроме того, мне понадобилось в туалет по-настоящему, поэтому я сделала свои дела, а затем уставилась на себя в маленьком зеркале над раковиной.
— Возьми себя в руки, Тейлор, — сказала я отражению, пытаясь уговорить себя. — Что в этом страшного? Он знает, что над тобой издевались. Он знает, что это делали Эмма, София и Мэдисон. Ты не собираешься рассказать ему ничего, о чем он еще не знает.
— Если он узнает, как долго это продолжалось, то может натворить каких-нибудь глупостей, — ответила я. — Я не хочу, чтобы он влип в неприятности. Ты знаешь, что он вспыльчивый, хоть и пытается себя контролировать.
— А ты думаешь, он не вспылит, если я не расскажу ему? — отметила я. — Так я, хотя бы, могу быть честной с ним. Если я признаюсь, он будет доверять мне больше, и мы... Я не позволю ему чересчур разозлиться. В конце концов, это главная проблема. Он уже знает. Я больше не могу держать это в секрете. И бьюсь об заклад, он переживал и беспокоился об этом с тех пор, как узнал.
Я вздохнула. Это имело смысл, просто я не хотела. Если уж на то пошло, мне было стыдно. Я не хотела выглядеть слабой, будто ничего не смогла сделать. Пусть даже, я не смогла ничего сделать, чтобы прекратить это, за все годы, что это длилось, за всю учебу в средней школе.
Я скользнула в Другое Место и осмотрелась, отметив снег, покрывший разбитую и треснутую раковину передо мной. Снег. Хах. Я предположила, что кто-то часто нюхал с нее кокаин. Я наклонилась и немного понюхала. Да, снег пах зависимостью, нуждой и отчаянным голодом, который был никак не связан с пищей. Я покачала головой.
Было так легко создать конструкт из моей скрытности, моего страха рассказать, из всех этих лет травли. Мне лишь нужно было подумать об этом и вложить в мое дыхание.
И продукт этой концентрации походил на меня. Оно очень сильно походило на меня. Это была я без шрамов. Не чудовище; лишь я. И, Боже, я так хорошо читала свое собственное выражение лица. Она была напугана. Она пыталась быть сильной, но страх, апатия и неослабевающее напряжение достались ей, поэтому она просто пыталась жить своей жизнью и оставаться незаметной.
Затем я заметила скобки вокруг ее лица и красноту вокруг глаз и поняла, что это выражение было просто еще одной маской, закрепленной на ее лице. Оно было слишким жестким, чтобы являться настоящим лицом.
Меня озарила ужасная мысль. Если этот конструкт работал так, как я думала, он мог бы заставить людей скрывать что-то с тем же исступлением, что ощущала и я, не желая рассказывать о травле. Это пугало.
Может, мне все-таки не стоит рассказывать. Да, будет лучше так и поступить. Я ничего не могла поделать. И я не хотела его волновать. Я приняла решение, но создав эту конструкцию, чтобы набраться храбрости, подумала, что, может, мне не стоило. В конце концов, это не может быть естественно.
Или, может, конструкция — я решила назвать ее Мадам Секрет — просто влияла и на меня тоже. Я стиснула зубы. Нет. Я сделаю это.
Было трудно поймать ее в ловушку. Очень трудно. Она была сильной, возможно, сильнейшей из всех, что я создавала до этого, и она боролась, чтобы выскользнуть из своих пут. Хуже того, она контратаковала волнами апатии, волнами ужаса и волнами я-не-должна-этого-делать-не-нужно-суетиться-из-за-ерунды. Цепь обхватила одну руку, прижав ее к стене, но когда она поползла, чтобы обвиться крепче, конструкту удалось оторвать руку от стены, невзирая на то, что кость громко хрустнула.
Полагаю, это не сработает. Я полная идиотка. Я должна просто сдаться... Я беспокойно выдохнула, нет! Это не я. Я чувствовала ее давление на мой разум, и я поддавалась, мое зрение выцветало. Я стиснула зубы, задыхаясь, изо всех сил пытаясь удержать ее там, где она была. И я проигрывала. Она вывихнула обе руки, чтобы освободиться из пут на плечах, и извивалась как изворотливое насекомое, высвобождая от цепей ноги. В одной последней отчаянной попытке ее удалось поймать за горло, но она и тогда сумела вывернуться.
Это не сработало. Она была слишком изворотливой. Мне нужен новый подход. Я взглянула на нее, и два налитых кровью глаза посмотрели на меня из-под ее маски в ответ.
Тихое хихиканье сорвалось с моих уст. Все это имело смысл.
Я убрала цепи, и она бросилась ко мне скрючив пальцы в подобие когтей. И тогда я выдохнула облако ржавых бабочек прямо в лицо Мадам Секрет. Они сорвали с нее маску, и внезапно сопротивление прекратилось. Я воспользовалась шансом, чтобы спеленать ее сильнее, чем муху в паутине. Она была слабой и послушной, когда цепи накрепко опутывали ее. Я старалась не пялиться на ее лицо, потому что у нее не было кожи под маской, которая сейчас валялась на грязном полу. Там были только багровые мышцы, жир, ранки в тех местах, где были скобки, и сочащаяся кровь.
Я вскрыла ее чувствительную, окровавленную суть, и теперь она была беспомощна.
Да. Я смогу поговорить с папой. Свобода была прекрасна. Я наклонилась и подобрала упавшую маску. Это было и не было реальным. Я ощущала ее, но она шипела, почти как пена в молочном коктейле. Взглянув на Мадам Секрет, я вернулась к маске. А это... Это было интересно. Маска секретов. Я понимала, что она неживая, даже не зная, что она такое. Я сосредоточилась и позволила маске втянуться в меня, оставив основную конструкцию нетронутой. Да, я могла бы создавать конструкты, которые не являлись бы существами сами по себе.
Я вдохнула Мадам Секрет, а затем вернулась в нормальный мир и проверила свою внешность. Я смыла пот с лица и поправила волосы.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил папа. Я услышала в его голосе беспокойство.
Я кашлянула и попыталась выглядеть смущенной.
— Еда в столовой не содержала много клетчатки, — пробормотала я, не глядя в его сторону.
Он откашлялся.
— Ну. Эмм. Ты возвращаешься домой, так что это не проблема, — проговорил он.
Кажется, это сработало.
— Ага, я буду счастлива оказаться дома, в своей комнате, с моей кроватью и моими книгами и... — я застонала, потому что меня накрыло осознанием.
— Что такое? — спросил папа.
Я поморщилась.
— Ничего особенного, — призналась я. — Просто вспомнила, что, кажется, забыла поменяться обратно книгами с Лией. Думаю, у меня могли остаться кое-какие из ее книг, и у нее кое-какие из моих, — И она торговалась гораздо лучше меня, не сказала я. Мне казалось, что я быстро читаю, пока не познакомилась с Лией. Ее способность прочесть трехсотстраничную книгу за час или два, надежно избавила меня от иллюзий.
— Ну... похоже, ты, эм, познакомилась кое с кем... в том месте, — сказал он. — Это здорово.
— Ага, здорово, — сказала я и сделала вдох. — Но я волновалась не из-за это, — сказала я. — Я волновалась потому что... Ну, я пыталась набраться смелости, чтобы рассказать тебе кое-что. Вероятно, я пыталась сделать это уже давно, но теперь? Теперь, я думаю, что смогу.
— Ты... уверена? — спросил он.
Я кивнула.
— Готова, как никогда, — сказала я. — И даже больше, правда. Но... пожалуйста, не перебивай меня. Хотя бы, не сразу. Боюсь, что если остановлюсь, то не смогу продолжить. И все может быть немного запутанно.
Он смял салфетку и сглотнул.
— Продолжай, — произнес он.
Это было легко, из-за того, что я сделала с Мадам Секрет. Я понимала, что не смогла бы сделать этого раньше. Я бы просто потеряла дар речи.
— Это началось... вероятно, после того, как я вернулась из летнего лагеря в две тысячи девятом, — начала я. — Всмысле, я не уверена, может, были какие-то моменты, которые я упустила. Я все еще переживала из-за маминой смерти, когда уезжала, и я перед этим могла обидеть Эмму или что-то еще. Я правда не помню, и когда я пыталась спрашивать, она просто говорила, что не хочет общаться с такой неудачницей, как я. Но ведь должна быть какая-то причина, верно? — я вздохнула.
— Не знаю. Все, что мне известно, когда я вернулась из лагеря, она уже не хотела со мной зависать. Она нашла новую лучшую подругу, Софию, и они глумились надо мной. И это больно, но... Я думала, что станет лучше. Понимаешь? Типа, это все еще причиняло боль, потому что Эмма была моей лучшей подругой, но я пыталась общаться с другими людьми и я пыталась понять, сможем ли мы помириться или что-то еще.
— Я не понимаю, как им это удалось, но все привело к тому, что я стала той, с кем не общаются и не зависают 'крутые ребята'. Я даже не поняла, как это случилось. Не было какого-то переломного момента, когда все поменялось. Все просто отдалились от меня. И начались розыгрыши. Например, однажды я обнаружила, что все грифели от моих... знаешь, штуки, которые заправляют в механические карандаши? Они все пропали. Мне приходилось все время носить пенал в сумке. Мне пришлось занять один из шкафчиков в раздевалке, а не в коридоре, потому что у них замки получше, — я горько рассмеялась, — и, посмотри, к чему это привело. Будь у меня шкафчик в коридоре, я смогла бы просто вырваться изнутри, настолько они паршивые. Все знают, что их можно открыть, просто ударив в нужном месте.
— Но, да. Если я не следила за своей сумкой, вещи пропадали. Люди не уходили с моего пути в коридорах, и меня 'случайно' толкали. Но хуже всего были шепотки. Оскорбления. И... ну, Мэдисон — она по-настоящему присоединилась в начале прошлого года — просто проворачивала тупые розыгрыши и глумилась надо мной, София всего лишь подлая, но Эмма знала все мои секреты. Она знала, как сделать все больнее. И... — я почувствовала жжение в глазах, — и мне было так одиноко, потому что никто не общался со мной, и я ничего не могла сделать, чтобы прекратить это. Никого из тех, кто был в курсе, это особо не волновало. И большая часть из того была 'всего лишь' словами. Записки в моем шкафчике. Подброшенные в сумку. Отправленные на имейл. Разговоры за глаза. Разговоры прямо на глазах. Как будто я просто не имела никакого значения.
— Я... уверен, что слова были очень плохими, — начал папа, и я не могла позволить ему закончить. Просто не могла. Я не хотела слышать это от него.
— Нет, в том-то и дело, пап, — сказала я тихо. Я провела пальцами по холодным стенкам моего стакана, пытаясь верно сформулировать. — Ты, наверное... типа, дрался в школе, когда был ребенком, или что-то в этом роде?
Он немного неловко поерзал.
— Ну, да, бывало.
— Это пацанские штучки. Если бы они... типа, подкараулили меня на велопарковке и побили, тогда были бы синяки. И я, по крайней мере, могла бы попытаться ударить в ответ — видит Бог — мне правда хотелось временами. Но по большей части все обходилось только словами, — горько проговорила я. — Словами за глаза, или в глаза. Слова и всякие мелочи, которые причиняли боль. Все, кого заботило мнение популярных ребят, не хотели зависать со мной, и... — я пожала плечами, — ну. Никогда не хватало доказательств, чтобы кто-то меня выслушал. И еще не помогало, что я такая чертовски высокая и... и у моей фигуры нет выдающихся форм и чего-либо привлекательного. Все эти мелочи сделали меня мишенью. Единственное, что могло сделать все еще хуже, это если бы я была толстой.
— Ты красивая, — запротестовал мой отец, не в силах держать язык за зубами.
— Я — нет, — сказала я, скрестив руки в защитном жесте. — Это Эмма красивая. Она — модель. София вся такая спортивная. Мэдисон миленькая, и мальчишки увиваются за ней как глупые щенки. Я всего лишь дылда, — я вздохнула. — Я рассказала учителю. Миссис Беллингхаузен. И она поговорила с ними, а они сказали, что ничего не делали, и ничего такого не было. А потом она ушла в декретный отпуск, и все стало еще хуже, потому что я стала ябедой. Потому что никому не было дела, и не было никаких доказательств. Просто слова. Просто отговорки, — я чуть ли не рычала.
Я вздохнула.
— А потом, как раз перед Рождеством, все стало налаживаться. Они просто оставили меня в покое. Они игнорировали меня. Понимаешь, я была счастлива, что меня игнорируют. И из-за этого появились люди, которые начали общаться со мной. Не знаю, говорили они другим держаться от меня подальше, или все просто боялись стать мишенью, как я. Все наладилось, — я запнулась. — А потом сразу после Рождества. Бам. Думаю, они просто хотели, чтобы я ослабила бдительность.
— Насчет этого. Я позаботилась о том, чтобы все это записать. Дома, в моей комнате, лежит дневник событий. Там гораздо больше, чем я могу рассказать здесь.
Повисла тишина, нарушаемая лишь шумом дождя снаружи и свингом, играющим на заднем плане. Мой отец был бледен.
— Тейлор, я... Я не знал, — сказал он.
— Я знаю, — сказала я грустно. — Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Было... так трудно рассказать тебе это.
Он не знал и половины. Ради этого, мне пришлось оторвать лицо одному из моих внутренних демонов.
— Я должен был догадаться. Я должен был заметить, как... как за два года, ты ни разу не заговорила об Эмме. Как ты ни разу не зашла к ней домой. Как она ни разу не позвонила. Я был просто... ужасным отцом. Я должен был заметить.
