... И я сказала моему отцу, что пыталась вытащить насекомых гвоздями, поняла я с нарастающим ужасом, когда мой разум беспощадно продиктовал, что сказать, пока я была в теплом и счастливом состоянии из-за болеутоляющих. Вот дерьмо.
Часть моего ужаса была инстинктивной. То, что там случилось, почему-то было очень личным. Рассказывая кому-то об этом, даже папе, я как будто публично обнажилась. Большая часть — почти все, на самом деле — потому что я сказала отцу, что пыталась убить насекомых под своей кожей, и от того, как он отреагировал... о, боже. И я смеялась на своей жалкой шуткой, будучи не совсем в здравом уме. И я лежала в больнице, все болело, и я была уверена, что насадила себя на гвозди. И, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть он не думает, что я действительно видела демона-монстра. Я сказала что-нибудь, что заставило его задуматься над моими словами? Я не была уверена.
Он подумал, что я сумасшедшая. И медсестра тоже была там. Так что больница тоже может подумать.
На меня волной накатила тошнота. Я задрожала от озноба.
Может, они подумают, что я болтала под приходом из-за лекарств. Я очень надеюсь, что так и будет.
Насколько я знаю, я сошла с ума. Кто угодно мог, попади он в такое место. Возможно, у меня уже был нервный срыв, когда я возвращалась в школу, а потом случилось вот это. Достаточно, чтобы подтолкнуть любого к краю.
Я перекантовала себя в вертикальное положение, тело болело и жаловалось. По крайней мере, меня не привязали к кровати или что-то еще, как подсказывали мне молодежные романы, я рисковала самоубиться. В одном из углов поблескивала камера, но, возможно, это было нормально. Я раньше не лежала в больнице.
Я чувствовала себя самоубийцей? Я проверила и решила, что нет, я уж точно не хочу умирать.Это обнадеживало. Я хотела больше этих лекарств, но лишь потому, что у меня все болело. Или временами ныло. Хотя, возможно, мне не нужно больше, если я не могу контролировать, что говорю под их влиянием. Я не чувствовала себя сумасшедшей, и мир вокруг меня выглядел нормальным, но я не хотела, чтобы другие люди узнали.
Как поступили Эмма, Мэдисон и София, если бы узнали? На моем потоке была девушка, которая пыталась покончить с собой, и люди, знакомые с ней, относились к ней по-другому.
Опять накатила тошнота. Я захотела подышать свежим воздухом. Слева от меня было окно, прикрытое занавесками. У него может быть небольшой участок, который можно открыть. Я выскользнула из-под покрывала на моей кровати и покачала ногами.
Мои голени высунулись из-под больничной сорочки, в которую я была одета. Вдоль них было несколько длинных голубых пластырей, но они выглядели — и ощущались — лучше, чем мои руки. Я не могла рассмотреть или ощутить места, где я была уверена, что выдрала куски плоти из моих икр гвоздями. Возможно, это означало, что я была не настолько изранена, как считала. Мои ноги все еще ощущались слабыми и бесполезными.
Когда выйду из больницы, я собираюсь привести себя в лучшую форму. Я дала себе обещание. Будь я сильнее, будь подготовленнее, я бы продержалась подольше. И может я смогла бы убежать от трехликого монстра, носившего лица моих мучителей. Или только от этой троицы, если к тому моменту у меня уже был нервный срыв.
Пол под моими ногами был холодным, пока я пошатываясь шла к окну и почти упала. Несмотря на боль, я заставила себя переставлять ноги, размахивая руками в попытках сохранить равновесие. Наконец, мне удалось пересечь несколько метров пола, и раздвинуть занавески.
На оконном стекле сидел мотылек. Это было странно. Был январь, и я видела иней повсюду. Наверное, было просто очень холодно, и он пытался согреться в тепле, исходящем от окна. Я наклонилась вперед, прислонившись лбом к холодному стеклу.
Теперь, когда я пребывала в вертикальном положении и представляла, как холодно должно быть снаружи, я подумала, будет ли хорошей идеей открыть окно. Даже если я хотела бы столкнуться с холодом, одной из трудностей было то, насколько бесполезны мои руки. Учитывая неуклюжесть моих перевязанных рук, даже если бы я смогла открыть окно, у меня были бы проблемы с его закрытием. Другой было то, что окно казалось запертым, и я не видела ключа. Тогда никакого свежего воздуха для меня. Что ж, по крайней мере, холодное стекло у моего лба было приятным. И прямо сейчас мне казалось, что нужно приложить немало усилий, чтобы вернуться в свою постель. Я просто передохну немного, прежде чем попробовать.
Что, черт возьми, со мной случилось? Я опустила взгляд на мои перевязанные ладони и запястья. Я... Да, я хотела умереть в этом шкафчике. Но я не думала, что пыталась покончить с собой. Я приподняла рукава, проверяя проколы от гвоздей, которые должны покрывать мои предплечья. Никаких признаков их наличия. И — по крайней мере, до сегодняшнего дня — я бы не сказала, что эти трое попытаются меня убить. Они, вероятно, не решились бы покрыть нутро шкафчика гвоздями.
Может, я только видела нечто? Я могла просто запаниковать, напоровшись на одну из скобок внутри шкафчика.
Может — и тут я едва смела надеяться — это было триггерное событие? Я читала, что это какая-то точка — момент, когда кейп приобретает свои способности героя или злодея. Предположительно, это происходит в моменты сильнейшего внутреннего напряжения, и я была более чем напряжена тогда. У меня появились способности? Как я вообще могу сказать?
Я очень много думала о полетах. Я не взлетела. Усиленные размышления об энергетических лучах, ощущении силы и контроле электричества в часах оказались столь же малоэффективны. Всякая надежда, что мне досталась супер-регенерация, была разрушена, когда концентрация на моих руках сделала боль в них только сильнее.
Значит, не бывать мне следующей Александрией.
Это была просто дурацкая мечта. Такое не случается с людьми, которых ты знаешь в реальной жизни. Я прислонилась лбом к окну, уставившись в темноту. Натриевые уличные фонари освещали холод, играя на моем лице. Я вздрогнула, волосы на затылке встали дыбом. На краю одного из освещенных участков, я увидела шайку юнцов, закутанных в тяжелую одежду, которые разрисовывали один из пустующих магазинчиков через улицу. Еще одна банда, не придумавшая ничего лучше, чем устроить бардак. Печально.
Что теперь со мной будет? Я явно задержусь в больнице на какое-то время. После этого я вернусь в школу? Что будет с моей жизнью?
Если бы мне приснился та ночь, я бы ее не вспомнила.
Глава 1.04
Было темно. Я не могла выбраться отсюда. Я могла почувствовать вкус крови на своем языке, и каждый вдох вызывал у меня рвоту. Я не могла выбраться отсюда. Боль пронзила мою руку, и я закричала.
Я никогда не могла выбраться.
Я проснулась, захлебнувшись воздухом. Моя влажная кожа была холодной от утреннего воздуха. Я пахла страхом, резкий, влажный потный шлейф заполнил комнату. Перекатившись на бок, стараясь не задевать руки, я захныкала. Я была истощена. Я просто хотела поспать. Но я не могла нормально отдохнуть ночью.
Кошмары становились все хуже и хуже. Когда они снизили дозу болеутоляющих, как я просила, ночью мне приснился сон. Сон о шкафчике снова и снова.
Судорожно выдохнув, я попыталась подумать о чем-то другом. Часы на тумбочке показывали 7:39. Снаружи только рассвело, и мир, который я видела сквозь щель в занавесках, выглядел серым и скучным.
Обычным. Праздным.
Может, я могла бы попросить ночник, чтобы проверить, пройдут ли кошмары, если засну в более освещенной обстановке. Или попросить больше болеутоляющих. Возможно, мое тело связывало боль в руках с возвращением туда.
Нет. Я не могла, дать им узнать, что я видела. Я не могла контролировать, что говорю под действием лекарств, и не хотела, чтобы люди думали, что я сумасшедшая. Я уже позволила папе узнать больше, чем хотела. Я не уверена, узнал ли он, что это Эмма, София и Мэдисон затолкали меня туда, но слышала, как он кричал по телефону снаружи. Он не позволил школе все замять. Он обратился в полицию. В ближайшее время кто-нибудь придет ко мне, снять показания.
Во рту пересохло от одной лишь мысли об этом. Я с трудом потянулась к спортивной бутылке на боковом столике и обнаружила, что она пуста.
Черт. Мой взгляд устремился к раковине в палате. За прошедшие несколько дней я обнаружила, насколько больно что-то делать. Мои израненные руки сами по себе были пыткой. Не только потому, что они болели, а они болели, но и потому, какой бесполезной я стала. Так много вещей я не могла сделать самостоятельно. Я могу встать с кровати и добраться до раковины. Отвинтить крышку бутылки, наполнить ее, а потом закрыть? Честно говоря, не знаю, смогу ли сделать это.
Я все равно собиралась попробовать. Я ненавидела быть беспомощной.
С трудом, я подняла свое болящее тело с постели и наткнулась на зеркало над раковиной. Я выглядела измученной. У меня были бледные губы и мешки под глазами. На обеих щеках были пластыри, скрывающие раны, нанесенные самой себе. Я старалась на них не смотреть. Видимо, они были мелкими, не были заражены и не могли оставить шрамы. У меня было еще достаточно самолюбия, чтобы не хотеть думать, что я увижу, когда снимут повязки.
Взяв бутылку обеими руками и сжав посильнее, ради хоть какого-то сцепления, мне удалось отвинтить крышку зубами. Я оставила пробку зажатой в зубах, потому что иначе не смогла бы взять ее снова. Я сумела просунуть бутылку под кран и возблагодарила тех, кто спроектировал эту больницу, за то, что кран был рычажным.
В воде были хлопья ржавчины.
Я закричала, выплюнув крышку, и отпрыгнула. Конечно, я опрокинулась назад, тяжело приземлившись на задницу, которая присоединилась к хору боли и страданий. Гораздо заметнее была острая боль, обжегшая мои руки. Я сдержала еще один крик, глаза заслезились.
Снаружи раздался топот ног, и вошла одна из медсестер.
— Тейлор, — встревоженно спросила медсестра, — Что случилось?
— Я просто упала, — я солгала. Я нацепила фальшивую улыбку, пытаясь успокоить дыхание и вытерла глаза о плечо. — Я думала, что смогу сама наполнить бутылку водой. Похоже, я не так устойчиво держусь на ногах, как считала.
Женщина неодобрительно цокнула языком.
— Ты должна была просто обратиться за помощью, — незло сказала она, — я знаю, должно быть неприятно, не иметь способности сделать что-то самой, на ты должна дать себе время на выздоровление.
— Я не хотела беспокоить, — вяло произнесла я.
— Смотри! Ты пошла и кровотечение опять началось, — сказала она, протянув мне руку. Я увидела, как темное пятно расползается по среднему пальцу правой руки, просачиваясь через повязку. — Юная леди, забудьте про 'не беспокоить' и просто позовите, если захотите, чтобы вам набрали еще воды. Ваши руки заражены. Я не хочу, чтобы вы делали себе хуже!
Мои щеки покраснели от унижения и боли, пока она помогала мне вернуться в постель. Я бы закричала от отчаяния, если бы не испугалась за свой рассудок, увидев ржавчину в воде.
Медсестра наполнила бутылку и сделала пометку на больничном листе на конце моей кровати. Со строгим 'в следующий раз, зовите на помощь', она ушла. На этот раз вода была чистой. Никаких признаков ржавчины. Но, разумеется, их нет, потому что я уже открывала кран.
Я ничего не видела. Надеюсь.
Я плакала, пока не уснула, и не уверена из-за чего были эти слезы, от досады, боли или страха.
Конечно же, мне не удалось как следует отдохнуть. Меня разбудил отец, который сообщил мне, что ему внезапно позвонили, чтобы узнать, могут ли они взять мои показания сегодня. Затем наступил унизительный момент, когда он накормил меня завтраком, потому что я не могла держать столовые приборы сама. Почему-то это было хуже, чем когда медсестры это делали. После этого оставалось еще достаточно времени, чтобы он протер губкой мое лицо, так что я, как минимум, стала не такой потной, но я и не собиралась участвовать в конкурсах красоты в таком виде. Не то чтобы я раньше в них побеждала.
Женщина из полиции была милой и немного полноватой латиноамериканкой. Он нее веяло ароматом ландышей, а в волосах была заколка в виде красной бабочки. То, что надо, если вы хотите разговорить 'эмоционально хрупкую' девочку, цинично отметила я.
Я задалась вопросом, сколько печальных историй, подобных моей, она слышала, и проникнется ли, услышав еще одну.
— Итак, мисс Эберт... Или вы предпочтете, чтобы я называла вас Тейлор? — начала она, придвинув стул к моей кровати.
— Тейлор, — отозвалась я.
— Хорошо, Тейлор. Ты можешь называть меня Марией. Я здесь, чтобы взять у тебя показания. Ты когда-нибудь делала это раньше?
Я помотала головой.
— Нет.
— Что ж, ладно. В принципе, вот как все будет, я задам тебе несколько вопросов и запишу разговор. Мы можем продвигаться в своем ритме. Все, чего я хочу, чтобы ты попыталась быть честной и рассказала все, что можешь вспомнить. Просто придерживайся воспоминаний, понимаешь? Не делай предположений — просто скажи, если в чем-то не уверена или не можешь вспомнить. И если соврешь, у тебя могут быть неприятности, так что не делай так, ладно?
Я сглотнула.
— Я поняла, — сказала я. Поняла, но все равно не собиралась рассказывать все.
— Твой отец может поприсутствовать или я могу попросить его выйти. Что бы ты предпочла, Тейлор?
У меня было двоякое мнение об этом. Он может тут находиться, ведь он мой папа. И я собиралась на самом деле, возможно, втравить троицу, что сделала это со мной, в серьезные неприятности. Когда я представила это, идея выглядела пугающей. Было бы лучше, будь он здесь. Но с другой стороны, если я позволю чему-то ускользнуть, я не хочу, чтобы он слышал.
— Я бы предпочла наедине, — сказала я. Я чувствовала себя ужасно, когда он посмотрел на меня после этих слов. Я попыталась извиниться перед ним, но не уверена, что это сработало. Полицейская прочистила горло, и я вновь обратила внимание на нее.
Что-то мерцало на заднем плане. Нет, не совсем так. Было похоже на мерцание фона. Мой отец и женщина остались там, где они сидели, но мир вокруг них изменился. Всего на мгновенье.
— Тейлор? — произнесла полицейская участливо. Она, похоже, заметила мое выражение лица, и как мое дыхание участилось. — Что-то случилось?
Что-то случилось? Нет, конечно, ничего не случилось, офицер. Всмысле, это было не так, будто я только что увидела голые бетонные стены и ржавчину стекающую с открытых балок петлями и завихрениями. Это было не так, будто температура упала на двадцать градусов на несколько секунд, и все волосы у меня на руках встали дыбом. Это было не так, будто я только что услышала шум воды в трубах.
— Просто мои руки болят, — солгала я. Даже если на самом деле это не ложь. Они заболели сильнее. — Я их случайно согнула, — добавила я.
— О, мне жаль, — сказала полицейская. — Хочешь, чтобы я...
— Я в порядке, — быстро проговорила я. — Я просто... Ну, я все еще на некоторых болеутоляющих, но не на таких сильных, как могла бы, потому что мне в самом деле не нравится, как я себя из-за них чувствую. Некоторая боль лучше головокружения.
