Академия Духовных Искусств

И, пожалуй, именно это было самым компроментирующим для капитана Куроцучи.

— Был у нас похожий красавчик, — мрачно произнёс Гриммджо. — Молитесь, чтоб у вашего тентаклей в хакама не было.

— Да нет, тентакли — это, скорее, у Нему, — задумчиво проговорила Орихимэ. — Не зря же она в такой короткой юбочке ходит. Тут обязан быть подвох.

Ичиго молчал, не вступая в, безусловно, интересную беседу. Он чувствовал себя звенящей струной. Граница, точка невозвращения была как никогда близко, но он не мог ничего сделать — ни отступить...

Ни шагнуть вперед.

— Ка-а-ак интересно, — произнёс Маюри, приближаясь. — Два пустых без дыр... Донорское сердце эмоций, да-да-да... Позвольте мне кое-что проверить!

Учёный просветил их каким-то прибором. Гриммджо — в живот, Зангецу — в грудь. Что должно быть видно, никто не понял, однако Куроцучи остался доволен.

— И совершенно разный вид донорства! Так-так-так... Тут полная связь и подпитка, с возможностью в любой момент это сердце вынуть, — он посмотрел на зампакто с безумной улыбкой, на что тот только скептически приподнял бровь: сам не хуже умеет. — А тут нет, тут связи с донором нет, но и сердце срослось плотнее... Вырвать его без угрозы жизни или, как минимум, полной деградации, невозможно... Интересные формы одного и того же дара.

— Капитан Куроцучи, что за той дверью? — внезапно спросил Ичиго. Тревожное предчувствие вопило особенно громко, глядя на неё.

— М? А, там капитан Хицугайя... — отмахнулся учёный. — Мне так и не удалось привести его в норму, а в виде зомби его, почему-то, видеть не хотят. Старые ханжи!

— Можно его увидеть? — продолжал Куросаки, не отрывая взгляда от двери.

— Не лучшая идея. Мне пришлось материализовать его зампакто, а тот оказался очень агрессивным и никого, кроме Нему, к себе не подпускает. Можно, конечно, его убить, но, боюсь, это опять не подходит под определение «вернуть капитана Хицугайя в норму»...

— Меня он не тронет. Пустите.

Ичиго почувствовал, как сердце залилось болью. Он увидел последний шаг.

И понял, что не сделать его не сможет.

— Не думаю, что это хорошая идея, — пробормотал Маюри, но Ичиго и Зангецу уже шли к двери. — Эй, а тебя я ещё не отпускал!

— Завались, — ласково сказал зампакто, наставляя на него меч. — Иначе получишь прекрасную возможность собрать себя из обгорелого желе.

— Куросаки-сан, следите за вашим мечом! — потребовал Куроцучи. — Он совсем распустился!

— Угу, — согласился Ичиго. — Дверь откройте.

— Ну что с вами поделаешь, молодёжь! — закатил глаза Маюри и нажал пару кнопок. Ещё два нажатия, и стена стала прозрачной. — Мы будем наблюдать на всякий случай.

Ичиго не ответил, заходя внутрь. Зангецу последовал за ним.

Тоширо лежал на операционном столе, привязанный за руки и за ноги широкими чёрными ремнями. Он пялился в потолок бессмысленным взглядом... А вокруг него на полу свернулся огромный ледяной дракон Хёринмару. Он выглядел неважно — бока тяжело вздымались, тусклый бессмысленный взгляд холодил больше, чем явно минусовая температура в комнате.

Ичиго присел на корточки и погладил дракона по морде. Тот сначала насторожился, но почти сразу почувствовал кроху своей силы в чужаке, и снова опустил грустную морду на лапы.

— Я материализовал зампакто, чтобы поменять его местами с капитаном Хицугайя, — послышался по громкой связи голос Маюри. — Чтобы его разум был внутри его зампакто и дал мне разобраться с подчинённым телом. Но этот строптивец отказался меняться и даже подпускать меня к своему хозяину! Тупая скотина!

— И правильно, — бесцветно проговорил Ичиго, поглаживая совсем не холодный лёд. — Зампакто неразумны.

Он смотрел на воплощённую силу Тоширо, которая без самого мальчишки могла только тяжело дышать и пытаться отогнать чужаков. Гениальная технология зампакто. Десять душ сплавленных воедино. Десять душ, без лика и характера погружаются в душу шинигами, чтобы... чтобы отразить. Чтобы показать...

Его самого.

Ичиго всегда интересовало, общаются ли его зампакто, когда он за ними не наблюдает? Теперь он точно знал — нет. И по небоскрёбам они без него не скачут, несмотря на утверждения об обратном. Внутренний мир существует, только когда в нём находится Ичиго. Зангецу существует, только когда на него смотрит Ичиго.

— Прости, Зангецу, — произнёс он, не оборачиваясь.

Тот лишь беззлобно ухмыльнулся. Его лицо пошло трещинами, начали отваливаться кусочки.

Десять душ. Чистая сила. А форма... Всего лишь отражение. Всего лишь точка на горизонте развития. Всего лишь флажок на середине пути. Зампакто... отражение истинной сущности шинигами. Зеркало, в котором видно будущее.

Духовные частицы, составляющие тело Зангецу, волной прошлись по комнате, потеряв свою форму.

Ичиго чувствовал, как с него слезает последняя маска. Последняя, такая уютная и такая привычная маска, которую на него навесило общество. Которую он сам на себя навесил, в желании быть таким, как надо, в желании соответствовать... Но правда в том, что проницательный, безумный, сметающий всё на своём пути манипулятор не просто часть него. Это он сам.

Он — Зангецу.

По помещению заходили волны рейяцу, перекрывая, объединяясь, перемешиваясь, чтобы принять свою новую форму. Не истинную, не окончательную — Ичиго как никогда ясно понимал, что он стоит лишь в начале пути, он лишь открыл глаза и смог этот путь увидеть... Долгий, длинный, извилистый, который не раз ещё соберёт и пересоберёт его на свой манер. О какой истинности может идти речь? Это всего лишь ступенька... очередная, но не последняя.

Всё верно, всё правильно и очень логично. Имя людям дают родители в соответствии со своими ожиданиями, но не истинной сущностью маленького человека. Это имя — первая маска, первая рамка, в которую старательно пытается вписаться каждый. А потом появляются ещё и ещё, наслаиваясь друг на друга, создавая таких одинаковых внешне и внутренне людей.

И только где-то в глубине души лежит настоящая мощь. Да только не вытащишь её уже никак, разве что... разве что назвав её другим человеком, чтобы суметь всё-таки познакомиться с собой. И не стоит удивляться, что зампакто бесятся, видя вместо себя слабую, сотню раз переломанную рамками и масками хрень.

— Здравствуй, Хёринмару, — проговорил Ичиго, по-новому глядя на дракона. — Ты когда-то сделал мне подарок, отдал мне частичку себя. Позволь мне ответить тем же.

Дракон прикрыл глаза, готовясь принять подарок. Отделённой силе не хватало воли, не хватало разума. Он не знал что делать, не понимал, что происходит... Не понимал даже, что он не понимает. Он — душа, вся сила, вся мощь, повергающая врагов в трепет!.. Но без крохотного огонька разума и воли, эта сила не могла сделать ничего.

И Ичиго поделился своим.

Они провалились во внутренний мир Тоширо. В нём было только небо, только чистое небо, без конца и края, пронизанное редкими стайками облаков. А посреди этого — тёмно-красный, чуть прозрачный куб, внутри которого виднелась крохотная фигурка. Тюрьма. Клетка для воли и разума.

Да, в форме зомби Хицугайя мог говорить, но это была всего лишь память, воля была чужой. Настоящий он всё это время был заперт в беспамятстве, и его зампакто ничего не мог сделать, потому что не знал, что нужно что-то делать.

Но сейчас он знал.

Куб треснул под мощными ледяными зубами. Треснул, заскрипел и разбился кучей осколков, тающих в острой голубизне неба. Ичиго рванулся вперёд, подхватывая хрупкую фигурку на руки, и опустился на спину ликующего дракона. Тоширо дрожал, слепо шарил руками и всё ещё не желал открывать глаза.

Ичиго устремился назад, в более привычный им обоим реальный мир... Он не совсем помнил, как оказался рядом с операционным столом, как умудрился отвязать Тоширо. Но он ясно прочувствовал момент, тогда вокруг его шеи оплелись обманчиво-хрупкие руки и к нему прижался плачущий ребёнок.

Сильный, хладнокровный и мудрый ледяной дракон. Но пока — ребёнок, который дрожал от пережитого шока и не мог поверить, что всё закончилось, что всё теперь реально.

— С возвращением, Тоширо, — тихо проговорил Ичиго.

— Для тебя — капитан Хицугайя! — проговорил тот, глотая слёзы и сжимая в объятьях почти до боли. Он чувствовал, что духовная связь между ними рвётся и эгоистично не хотел этого. Не хотел новой боли, но...

— Конечно, Тоширо, — соглашался Куросаки, продолжая своё чёрное дело. Он не мог заставить себя оторвать у маленького капитана тот кусок своей души, в который тот отчаянно вцепился...

Поэтому отрывал его от себя.

А кончики пальцев начали едва заметно светиться. Благословение Короля Духов. Ичиго ещё мог отказаться, ещё мог отринуть это всё... Но со своей новой высоты он видел множество бед, которых кроме него, решать было просто некому. Взять и отвернуться? Вернуться в свою комфортную раковину притворства? О нет, Куросаки Ичиго не был таким трусом.

— Ты молодец, Тоширо, — проговорил он наконец отцепившемуся мальчику.

Тот кивнул, отводя глаза и сильно покраснев. Наверняка клянёт себя за слабость...

— Не многие на твоём месте продержались бы так долго, — добавил Ичиго. — Просто побудь с ним. Он очень по тебе соскучился.

Тоширо снова кивнул, без слов понимая, что речь идёт о Хёринмару.

— А мне пора, — грустно улыбнулся Ичиго, чувствуя, как видимое только ему свечение уже достигло плеч.

— Какой это пора?! — возмутился Секста, врываясь в комнату. Он не понял, что произошло, но все его инстинкты вопили об опасности.

— Прости, Гриммджо, — отозвался Ичиго, глядя на него. Просто глядя. Запоминая. Да, арранкару будет больно, но он сильный, он переживёт.

— Какой прости?! Где твой зампакто?!

Куросаки только улыбнулся, разводя руками, не зная, как объяснить, что теперь он сам — собственный меч. А благословение тем временем добралось до груди и сладко смешалось с чувством тревоги.

— Куросаки, что происходит? — спросил Исида, поправляя очки.

— Повышение. Меня переводят.

— Куда это ещё?! — возмутился Гриммджо.

— В Нулевой отряд, — тихо проговорила малышка Орихимэ.

Все замолчали, глядя на Ичиго. Тот только кивнул.

Ямамото, несмотря на свою силу, никогда не смог бы попасть в нулевой отряд. Он был воином и у него никогда не было другой страсти, кроме сражений. А у Ичиго была. Спасать друзей.

И в этом он добился таких успехов, что смог лечить их души, отдавая часть своей.

Сияние покрыло всё его тело. Он улыбнулся, произнёс:

— Простите, ребят.

И сделал шаг.

* * *

После исчезновения — «повышения», напомнил себе Гриммджо, — Куросаки, их компания, не сговариваясь, перебралась в Генсей. Арранкару было тошно посреди моря фальшивого сочувствия, где каждая собака знала, что произошло и как это на него повлияло. Уэко Мундо после Сейретея казался совершенно блеклым, бестолковым и... пустым. Единственный выход — мир живых. Там о нём никто не знает. Там жизнь бьёт ключом несмотря ни на что.

Он хотел сбежать тихо и незаметно, но его перехватил Главнокомандующий. Кёраку не стал ничего говорить, просто вручил две бумажки: одна — приказ о направлении в Генсей на бессрочную командировку, вторая — приказ на выдачу специально подготовленного гигая. Гриммджо не знал, что на такое говорить, но говорить и не понадобилось — командир первого отряда так же молча исчез.

Джагерджак поселился в Токио. Ему нравился этот шумный город, в котором никто никого не знает, в котором всё такое быстрое и суматошное, что только успевай зубы скалить на любителей отхватить кусок.

Как-то случайно он оказался среди якудза. Нет, ну честно, случайно. Поспорил в баре с какими-то мудаками, пересчитал этими мудаками стулья, а потом к нему завалились вооружённые люди с предложением, от которого невозможно отказаться. А Гриммджо, что, дурак, что ли, отказываться?.. Бить людей и ещё деньги за это получать — не работа, мечта!

Ну, он так думал, пока к нему на порог квартиры не завалился мрачный Исида. Молча выставив за дверь неучтённую девицу, квинси очень спокойно поинтересовался, какого хрена арранкар делает. Тот так удивился применению нецензурной лексики очкариком, что без сопротивления всё выложил. И о том, как тошно в Готей-13, и о якудза, среди которых он чувствовал себя крутым, таинственным и нужным, и о...

Тут Исида поинтересовался, а задумался ли хоть раз глупый арранкар о них? О тех, кто потерял не только Ичиго, но и глупого арранкара?

Гриммджо не ответил. Ему было стыдно. Он ненавидел это чувство, ненавидел Куросаки, подарившего его... И до дрожи обожал катать на языке чужие мысли, разбирать по полочкам чужие желания, понимать так, как никогда бы не смогла бессердечная сволочь.

Посмотрев на это дело, Исида заявил, что хрен ему, а не левые бабы. Буквально. И, мило улыбнувшись, пошёл устраиваться к тем же якудза, в кои-то веки порадовав отца. Бандиты были всяко лучше шинигами.

Нельзя сказать, что вместе было лучше. Совместное проживание педанта и раздолбая — это тот ещё хоррор... Гриммджо изо всех сил цеплялся за свой творческий беспорядок и обшарпанные стены, а квинси жаждал навести порядок и сделать ремонт.

Ситуацию спасла Орихимэ, однажды просто заявившаяся и утащившая Исиду в другую квартиру, где всегда могло быть чисто и убрано, и где она всегда могла восхищаться этому факту... И, конечно, его кулинарными навыками, готовить ей почему-то запретили.

А Йоруичи и так постоянно крутилась где-то по-близости.

Потом Гриммджо решил, что эти постоянные разборки якудза ему наскучили и пора бы его начальнику пойти в жопу с такими приказами. О чём он, собственно, и сообщил. Разумеется, его постарались переубедить, но в рукопашке хрупкие людишки с треском проигрывали, а когда они додумались использовать оружие и прострелили ему гигай... Тут озверел уже Исида. Арранкар только-только успел оскалиться и перегрызть наглецу горло, как всё вокруг, кроме самого педантичного квинси, оказалось заляпано кровью, а сам он нависал над своим бывшим начальником, ласково объясняя ему, в чём и как он ошибся.

Якудза, конечно, потом попытались мстить их близким, но нашли только Йоруичи, Орихимэ и Рюкена. На девушек они напали, когда они были вместе, что и было их главной ошибкой... Ну, в смысле, Иноэ и в одиночку справилась бы с кучкой охреневших от собственной крутости парней, в конце концов, она была офицером одиннадцатого отряда... Но с Йоруичи было веселее. Именно она предложила бандитов сначала бить, потом исцелять, потом снова бить и так пока не надоест.