Мустанг и Чика

Теперь сам ходил, как леопард по вольеру, сгорая от любопытства. Прогремел звонок. Поймал тощую структуру, вылетающую из кабинета как из пращи, и потащил в спортзал. Вслед нам Ленка прокричала какие-то девчоночьи угрозы, если мы вовремя не явимся на пионерский шабаш. Вовка, пока мы вместе рысили по переполненным ребятней коридорам, сообщил, что историк передумал мне ставить двойку.

— Так что, можешь нести свой дневник и исправлять оценку на тройку, — решил меня обрадовать друган.

— Медь, я в отличии от тебя, не заморачиваюсь этой ерундой. То, что мне нужно, я и так узнаю. Засорять свой чердак всяким хламом не собираюсь. И в школу, наверное, скоро ходить не буду, надоело. Только время зря трачу. С Алешей договорюсь, как всегда. Тройки мне по всем предметам натянут. А от моего присутствия на уроках мало кто в восторге, — размышлял я вслух.

Вовка остановился.

— Ты серьезно?

Его лицо было реально испугано.

— Серьезней некуда.

— А как же я? — мощный аргумент, ничего не скажешь.

— Ты парень взрослый, самостоятельный. Должен сам справляться со своими проблемами.

— Не получится у тебя, — убежденно сообщил Вовка, когда мы уже подбегали к алёшиному кабинету, — Заставят учиться по-любому.

Вполне возможно, что мелкий пацан прав. Отвертеться от хождений в школу может и не получиться. Тогда план Б, или операция "Школомен".

Алёша сначала высказал желание остаться со Змеем наедине. Потом махнул рукой и позволил мне присутствовать при разговоре. Понимает, что Змеюга моментально все растрепет.

— Володя, это правда, что к вам в гости приходили знаменитые Фирсов и Копейкин?

Вовка не отрицал, тогда ожидаемо последовала просьба физрука с заискивающими интонациями:

— Не мог ли бы ты познакомить меня с ними, а я тебе за четверть выведу "отлично"?

— За год тоже. И чтобы на физкультуру не ходить, — начал торговаться Вовка.

— Годится! — с готовностью согласился Алеша.

— Ещё... — вдруг вспомнил Медик, — Чике, то есть Паше, то же самое сделайте.

— Он и без этого "отлично" получит после участия в соревнованиях. А ходить на занятия ему всё равно придется. Тренироваться ведь надо? — с насмешливой улыбкой отреагировал на вовкину благотворительность физрук.

— Алексей Иванович, у вас всё? А то у нас собрание, — закруглил я дебаты и, обращаясь к другу, тявкнул, — Давай, погнали!

Можно было и не спешить. Бекетова не начинала мероприятие, ожидая литру.

— Лен, труби в горн, котлеты стынут. Пионерам не положено ждать опаздывающих, — выкрикнул я со своей камчатки.

— Чекалин, сиди и молчи, если тебя не спрашивают, — вместо нее влезла толстая подруга.

— Светка, ты чего, секретарем у Бекетовой заделалась? — поддел её.

Настроение было подходящее для подколок. Однако, пофехтоваться с активисткой не удалось. Вошла Валентина.

Вздремнуть что ли? Бекетова не без руководящего влияния литры опять растянула собрание по пустым вопросам. С докладом о международном положении выступил пионер Игорь Агафонов, невзрачный такой паренёк с затравленным взглядом. Отбубнил по листочку текст, написанный в стилистике газеты "Правда". Получается, что во всем мире трудящиеся только и делают, что борются с разными угнетателями и империалистами, везде там бастуют, протестуют, демонстрации устраивают. Бедолага, наверное, ночь не спал, выписывая из газет эту хрень. Подискутировать с ним для прикола, что ли? Поднял руку.

— В туалет только после собрания, — всколыхнулась литра.

— У меня вопрос к докладчику, — спокойно попросил слово.

— Слушаю, — нехорошо прищурилась Валентина.

— Если в капиталистических странах рабочим так плохо живется, почему они не поедут жить сюда к нам? Будут с нами радостно строить коммунизм. Никакой безработицы. Право на вечный труд, — спросил с самым заинтересованным выражением наглой морды.

Докладчик завис, жалобно оглядываясь на учительницу.

— Потому что это не твоего ума дело, — нашлась чем ответить учительница.

— Как же не моего ума? Я же должен понимать, о чем Игорь мне говорит. Или он на самом деле бредит с недосыпу? — изобразил в голосе возмущение.

— Слушай, Чекалин. Иди, пожалуйста, в туалет, — постановила литра.

— Не накопилось еще, — разочарованно сообщил собранию, — Поесть не дали. Живот уже урчит.

В классе послышались смешки. Литра с ненавистью взглянула на Агафонова и процедила:

— Садись уже.

Перешли к обсуждению характеристик кандидатов в Комсомол. Поступатели выходили и зачитывали перечень своих невероятных достоинств и скромных недостатков. Валентина в этот раз решила помалкивать. Все в классе проголосовали одобрительно по представленным кандидатурам, лишь мы с Вовкой голоснули против тех троих, кто обличал нас на прошлой неделе. Я даже речугу задвинул, что Комсомол начнет паршиветь и перерождаться, если индивидуумы типа Ситы и подобных ему двух девчонок вольются туда. В ответ литра прошлась по моим скелетам, которые в шкафах обитают. Как всегда никакой конкретики, если не считать слив со стороны одной девчонки-ренегатки о том, что я на уроке истории ругал народного героя Болотникова.

Возможно, что литре кто-то успел рассказать о вовкиных успехах в точных науках, и теперь она в красках живописала, как я вредно влияю на хорошего ученика Медведева и что его нужно спасать от меня.

— Чекалин, в отличие от Медведева, за голову не взялся, обещания свои не выполнил. Нужно снова поставить вопрос об его исключении из пионеров, — неистовствовала педагогиня.

— Прямо сейчас исключайте. Чего кота тянуть за... сами знаете, за что, — покладисто согласился.

— Чекалина исключать нельзя. Он очень талантлив, — внезапно раздался немного писклявый девчоночий голос. Сказала и перепугалась до свекольного окраса худенькая востроносая девчушка с двумя хвостиками на голове. Чика даже фамилии не смог вспомнить своей защитницы.

Валентина набрала воздуха в легкие, чтобы разразиться своим фирменным ором, но почему-то передумала.

— Кто еще так считает? — с напряжением в голосе спросила она у класса.

Постепенно поднялись еще руки. Собралось больше половины класса. И весь актив, с Бекетовой, Романовой и Пономаревым тоже присоединились.

— Ладно, поглядим, — растерянно произнесла литра, — Бекетова, заканчивайте сбор.

17.

Вторник, 11.02.1975 г.

Фух, теперь срочно в столовку восполнять запасы топлива. Вовка, гад, отнекался, или правильней сказать, отмекался и умотался по своим делам. Только набрал на раздаче пайку юного пионера, как на горизонте нарисовались Ганс со своей свитой. Такое впечатление было, что меня пасли. Большая перемена давно закончилась, и школяры разбрелись кто по урокам, а кто по домам. Одинокие фигуры уныло догрызали свой обед, и кое-кто из учителей гремели приборами и издавали жизнерадостные звуки из своего огороженного угла.

— Ого, гля пацаны, Чика забогател. Может, нас тоже угостишь? — деланно обрадованно заговорил блондинчик, подсев за мой стол.

— Ага, щас поем, а что останется твоё будет, — хмыкнул в ответ, немного глумясь за прошлое чикино фиаско.

— Сам жри и не подавись, — сразу же завёлся Ганс, — Панок хочет с тобой пообщаться. Завтра к шести вечера будь у котельной и без вывертов.

Высказав послание, блондинчик с достоинством поднялся из-за стола и убрался с поля зрения со своей кодлой.

Небольшая часть пространства столовой была огорожена декоративной стенкой с настольными цветами. Увидеть кто сидел за ней можно было только с определенных мест, но не с моего. Голоса принадлежали сравнительно молодым женщинам. Они трепались о чем-то своём, женском и еще почему-то о Есенине. Кто-то там ухахатывался над декламацией стихов этого поэта школярами. Ясное дело, Есенин стихи о любви писал, а какой-то пацан Вася Пупкин выучивал его не по повелению души, а ради отметки. Я чавкал своими макаронами и грыз котлетину, погруженный в размышления о несправедливостях мира, пока не отвлек возглас:

— Паша?

За Ангелиной из закутка выходили примерно такого же возраста бэшная литра Евгения Евгеньевна, молоденькая учительница младших классов Антонина Глебовна и фотомодель, по недоразумению оказавшаяся обычной учительницей, Юлия Максимовна.

— Девочки, давайте пригласим на наши посиделки этого необычного ученика. Уверяю вас, не пожалеете, — вновь раздался голос Ангелины.

— Может быть, у него другие планы, — предположила, усмехнувшись, Юлия.

— ...Уроки дома делать, — хихикнула мелкотравчатая Антонина.

— Я и уроки — вещи несовместимые! — возмущенно заявил я, окончательно заглотив котлету.

— Тогда по улицам хулиганничать и на гитаре по ночам орать, — продолжила подколки Евгения.

— В точку, — покладисто согласился, — Хулиган и на гитаре орец.

— Ну как, пойдешь к нам? — подмигнула Ангелина.

— Чего я там забыл?

— Ну, скажем, прекрасный, вкусный тортик.

Хитрющее лицо музыкантши изобразило неземное вожделение к сему продукту.

— Так бы сразу и сказали, — буркнул я, поднимаясь и проглатывая залпом компот.

Я и без всяких тортиков пошел. Посидеть вместе и пообщаться с жутко красивой Юлией — мечта не только поэта. Напрягала только бедноватая одёжка на мне.

— Как там продвигается моя песня? — поинтересовалась Ангелина, когда мы все переходами добирались до ее владений.

— Готова, — обрадовал её.

— Я не сомневалась в тебе! — искренне обрадовалась женщина.

— Про что вы, Гелочка? — стала выспрашивать Евгения.

— Павлик написал по моей просьбе песню для конкурса, — поделилась своей радостью Ангелина.

— Тебе нравятся блатные песни? — влезла никчемушная Антонина, — Я слышала, что Чекалин их на гитаре по подвалам поёт.

Ну, кто её дёргал за язык? Я в ужасе скосил глаза на Юлю. Вроде бы никакой реакции, только чуть усмехнулась уголками губ. Я теперь понял, кого мне напоминает своим видом эта сикилявка Тоня. Горлик стопроцентный. Не дам больше этому гаду свои песни слушать.

— Среди так называемых блатных, есть вполне достойные песни, — поддержала меня Ангелина.

— Послушаем, что за песня такая, — согласилась с ней Евгения.

Пока беседовали, дошли до музыкальной учительской. Женщины принялись хлопотать вокруг стола, а я взял гитару и решил показать пример "блатной" чикапесни, наиграв "Стон любви". Похлопали.

— Великолепно и необычно, — высказалась Ангелина.

— Мне понравилось, — присоединилась к ней Юля, — Только она вряд ли сгодится для конкурса пионерской песни.

— Для конкурса будет другая, а такие мы слушаем по подвалам, — заявил я, довольный произведенным впечатлением.

— А кто сочинил? — ревниво поинтересовалась учительница литературы.

— Как кто? Народ, — выдал ответ.

На столе материализовался и начал нарезаться на куски звезда дефицита — торт "Птичье молоко". Пока готовилось пиршество, я решил устроить провокацию против Евгении, исполнив песню на стихи Есенина "Заметался пожар голубой". Когда я пел, нежно пялился на Юлю, не обращая внимания на двусмысленность слов:

— ...Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато-карий омут,

И чтоб, прошлое не любя,

Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, лёгкий стан,

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным...

Аплодисменты на этот раз были энергичней.

— Павлик, стихи для песни просто шедевр! — воскликнула, не сдержась, Ангелина, — Можно тебя попросить ещё раз исполнить?

— А вы что скажете, Евгения Евгеньевна?

— Весьма талантливо, но можно и получше, — заметно смешалась женщина, — А давно вы стали сочинять такие стихи?

— Нет, недавно. И эти стихи не мои, а Есенина.

— Боже мой!

Замешательство Евгении грозило перерасти в панику. Не думал, что она такая впечатлительная. Кинулся выполнять просьбу Ангелины, попутно следя за уменьшающимся в размерах тортиком.

После повторного исполнения, Евгения пришла в себя и сказала:

— Спасибо тебе большое. Я не встречалась с этими стихами к своему стыду. Наверное, и другие такие же песни можете исполнить?

— Пусть чай с тортом попьет. Совсем паренька замучили, — заступилась за меня Ангелина.

— Не, меня песнями трудно замучить, — хихикнул я, — Есть еще одна, очень клёвая.

Дамы моментально навострили ушки. Я решил порадовать слушательниц козырным романсом Валерия Чередниченко:

— "Губами губ твоих коснусь,

твоё дыхание вдохну.

Чуть слышно Богу помолюсь

благословения приму"...

Интересно было наблюдать последействие. Все учительницы как одна застыли с кусочками торта, как оригинальные скульптуры. Мне их состояние было знакомо. Частое дыхание, полуоткрытый рот, покраснения, иногда появляющиеся мелкие капельки пота. Опробывал это безотказное оружие на своих прежних жертвах. Сейчас просто развлекался. Даже таким голосом кое-что выходит.

— Такого Есенина у нас не издадут. Слишком много религиозности, — оттаяла первой и сморозила чушь Антонина.

— Я покорена этим произведением. Воистину он — настоящий гений, — выразилась Юля, понемногу остывая от впечатлений.

Не стал разубеждать учительниц в авторстве Есенина. Ну, раз удалось их покорить, то можно и по тортикам вдарить.

Посиделки, оказывается, были организованы в честь начала работы Юлии на новом месте. И торт ею был притащен. Немного позднее на столе появилась бутылочка ликера "Старый Таллин". Тоже вещь дефицитная. Мне, ясное дело, не налили.

Хорошо и плотно пообщались о разных стихах. Я высказал мысль, что творчество поэта только тогда достойно называться стихом, если под него можно подобрать мелодию. Именно по этой причине я не уважаю творчество Маяковского. Евгения как ни удивительно согласилась со мной. Чувствовалась моя моральная победа. Уделал литературных знатоков по очкам.

В честь Юлии я задумал подготовить музыкальный подарок. Нужно было только совсем немного адаптировать текст нежной, хоть и малость декаденской песни "Юлия" от Юлии Савичевой под мужское исполнение в последнем куплете.

— "...И только перроны, рельсы, вагоны, мигнули красным "Прощай".

Дороги и вьюги, друзья и подруги, тебя не забудут, ты знай!

И стоя в ветровке на остановке в прохожих ищу я тебя.

Юли-юли-юли-юли-юли-юли-юли-юли Юлия".

Стилистика песни немного выбивалась из обычных для семидесятых голов, но лучше в голове не нашлось.

Пока развлекал учительниц, подвалили четверо парней с цветами, шампанским и коробкой шоколадных конфет. Все четыре новоприбывшие морды я прекрасно знал. То были Алёша, Леший, Шиловский Толик и Ларик. Уж кого они все не ожидали увидеть, так это меня, нагло тренькающего на гитаре. У комсорга глаза забегали, и он от неожиданности выпалил:

— Ты чего тут делаешь?

— Жду, когда ты мне червонец принесешь, — ответил мрачно.

Парень сделал непонимающее лицо и отвернулся.

Каждый из них поспешил высказать в адрес Юлии банальные пожелания с добавками заумной ерунды. Шиловский потом переключился на меня, вероятнее всего услышав только конец моей песенки: