Мустанг и Чика

Медицинский рафик остановился у салатового цвета домика с красивым мезонином на чердаке. Судя по размаху построек, хозяйство здесь держали основательно. В доме присутствовала обычная планировка с верандой, кухней, большим залом и двумя спальнями. Естественно, ванна и туалет отсутствовали. Вернее, туалет был, но во дворе. Посередине дома располагалась большая печь, обращенная передом к кухне. Здесь же на кухне начиналась узкая лесенка на мезонин — владения внука Максима. В зале находились черно-белый телевизор "Горизонт", большой деревянный стол, шкафы и серванты. Ещё замечалась в углу киота с большим количеством икон. Многие показались очень старинными.

Оставаться дольше не было никакой возможности. Ребята-санитары собирались уезжать, а я попросил их подкинуть меня до городка. Бабуля со слезами на глазах меня обняла на прощание. Я пообещал её не забывать и иногда навещать.

По пустынным улицам городка шёл в тягостном настроении не только из-за недосыпа, но и никак не мог выбросить из головы воспоминанья о кошмарном сне. На фонарном столбе расположилась листовка с фотомордой Кири. Отец его, который военный в отставке, наверное, и расклеил их по всему городку. Как же он похож на меня, Витёк Кирюшин. Ну, просто брат-близнец. У края дороги стояла молодая женщина, удивительно похожая на мою прежнюю Лору. У меня даже волосы кое-где зашевелились от удивления. Невольно ускорил походку, чтобы постараться скорей сблизиться с девушкой. Нет, совершенно не похожа, показалось. Что со мною происходит? Ещё периодически возникало чувство, что за мной кто-то следит. Спина просто чесалась от напряжённого взгляда сзади. Оглядывался, вроде бы никого не замечалось. Только возле своего подъезда почудилась чья-то голова, на миг высунувшаяся из-за угла здания. Надо бы основательней выспаться, не то тронусь умом.

Сегодня Английский, значит, пройдёт снова без меня. Немного жаль, конечно, что не удастся порадовать глаза прекрасным зрелищем. В гулкой тоске советского быта только и остаётся, что смотреть на красивых женщин, как на картины великих мастеров. Хвала Всевышнему, что наделил мою страну, как в настоящем, так и в будущем, красивыми людьми.

Если дядя не соврал, то по средам директор школы должен освободить меня от всех уроков. Часиков пять примерно в моём распоряжении. На крайняк меня Вовка разбудит в своём фанатском рвении. Добрался до постели и даже не запомнил как разделся.

Проснулся от продолжительного звонка. Блин перчёный, как тяжело отдирать себя от постели. Звонок названивал настойчиво и зло.

За открытой дверью нарисовались два мента. Один из них был жирным до безобразия капитаном. Мне даже показалась, что в скором времени неминуемо взорвётся и разлетится во все стороны кусками розового сала. С ним находился румянощёкий молодой крепыш сержантик, по возрасту недавно после армии откинувшийся. Они вперлись в квартиру, не дожидаясь приглашения от зевающей морды и грозно так прорычали:

— Чекалин Павел Андреевич, 1960 года рождения?

— Пока что соглашусь. Дальше как фортуна ляжет. А в чем собсно дело?

В ответ мне под нос сунули постановление об обыске. Прочитав писульку, сказал:

— Если подскажете, что собираетесь найти. Я всеми фибрами готов вам помогать.

— Мы ищем всё, что может помочь следствию, — неопределенно задвинул капитан.

— Ну-ну, тогда обыскивайте меня себе на здоровье. Хоть изобыскивайтесь. Если имеется тонкий намёк на наличие у меня мандавошек, то всё — подлая клевета завистников. Можете даже не затрудняться, господа полицмейстеры. И вообще, вы не имеете права обижать ребёнка в отсутствие понятых и родителей. А вдруг вы — переодетые гангстеры и снабжаете бордели симпатичными мальчиками. Вон даже лычки у вас, капитан, кривовато приклеены. Покажьте свои ксивы.

— Какие бордели? — очумело переспросил толстый.

— Ишь ты, какой начитанный шкет, — восхитился сержант, — А кто тут ребёнок?

— Их бин рыбьёнок. Несовершеннолетний жеш.

— Все вы, когда надо, прикидываетесь невинными овечками, — недовольно проворчал жирный, — Будут тебе понятые. А свои удостоверения мы покажем только взрослым, а не тебе, сопляку.

Пришлось шлепать в одних труселях и тапках в сопровождении сержанта в квартиру соседки. Несчастная старушенция была вырвана из оков сна и замученно подтвердила своё согласие в скором времени присоединиться к нашему веселью.

В комнату в сопровождении ещё одного сержанта вошли Анка-пулеметчица и малоизвестный мужчина с ярковыраженной небритостью. Известно про него было, что он иногда посещал нашу соседку снизу, Алевтину. Я разозлённо заорал:

— А это ничего, что я почти что голый?

На это молодой мент по знаку толстого увёл меня в спальню и заставил зачехлиться рубашкой со штанами. Когда вернулся к основной публике, третий мент уже успел куда-то смыться. Надо продолжать спектаклю. Я сделал многозначительную морду и заявил:

— Уважаемые граждане понятые. Прошу обратить внимание на этих странных типов. Они с непонятными намерениями ворвались в квартиру и принялись гоняться за мной, желая стащить с меня трусы. Я как честный пионер никак не мог согласиться на нарушение своей непорочности. Только с разрешения родителей, или представителей широкой общественности.

Толстый капитан выпучил глаза:

— Ты только посмотри на него, Миха. Оборзел до крайности. Ничего, образумим стервеца.

— Вот-вот, сами слышите. Этот толстый постоянно мне угрожает и никак не хочет дожидаться моих родителей, — с мстительной улыбкой продолжал нагнетать я.

— Знаем мы твоих родителей, — вдруг взревел капитан, — Сплошные алкоголики, тунеядцы и алиментщики. И ты им подстать. Нечего слушать этого молокососа. Приступаем, Миша.

Нифига себе, заявочка! Оказывается я — алиментщик! С тунеядцем и алкоголиком с натяжкой, но можно было согласиться. Но, алиментщик ни в какую степь! Спорить не стал, себе дороже. Ещё, не дай Бог, выяснится, что я вдобавок и эксгибиционист-затейник. Голосом одичавшей от мужского внимания кассирши сделал объявление:

— Обращаю внимание понятых, чтобы тщательно следили за этими мутными типами и не давали подбрасывать мне всякие порножурналы.

— Я лучше пойду от греха подальше, — вдруг зассал мужчина-понятой.

Несмотря на уговоры ментов, мужчина ушел. Всё, следственные действия далее официально незаконны. Тем не менее, менты с невозмутимым видом продолжили копаться в вещах.

— Кажется, по этому адресу выезжал старлей Синицын. Свинарник, а не жилье. Выселить бы их за сто первый километр, — вполголоса пробухтел толстяк.

— Верно. Пьяная драка по этому адресу. По заявлению потерпевшей Митьковой, — согласился тоже вполголоса молодой мент.

— Товарищи милиционеры, позвольте полюбопытствовать, что всё-таки происходит? — сонно зевая, вклинилась в важные милицейские телодвижения Таисия Степановна.

— В интересах следствия я не могу вам пока ничего сообщить, — загадочно заявил капитан.

Старушка удивлённо вылупила глаза, а я снова встрял:

— А им просто сказать нечего. И не стыдно вам, такому солидному мужчине, надевать чужую форму с убитого милиционера, чтобы запугивать ею несчастного подростка и подбрасывать к нему в квартиру порножурналы с самотыками?

— Какие самотыки? Да ты уймешься, или нет? — взревел капитан.

Показалось, что лицо капитана треснет и забрызгает красным соком все стены и потолок. Сержант как-то странно хрюкнул и отвернулся.

— Ксивы предъявляем! — взвизгнул я пионерским фальцетом.

Таисия Степановна была близка к обмороку. Сержант давился от смеха, прячась от взгляда коллеги, стоя позади него. На самого капитана было больно смотреть. Он раскрыл рот, выпучил глаза и застыл в ступоре, как недоваренная креветка. Сержант, ухмыляясь, протянул мне своё удостоверение, его толстый соратник повторил движения, как сомнамбула.

— Вот теперь я уверен, что разговариваю с представителями закона, а не с сутенёрами, капитаном Селезнёвым Виктором Станиславовичем и сержантом Дёминым Михаилом Валерьевичем, — удовлетворился я.

Капитан оставался еще в ступоре с опасно побагровевшим лицом. Видимо, для него где-то там, глубоко в условных рефлексах, произошел разрыв шаблона. Ещё ни один несовершеннолетний тип не позволял себе так с ним разговаривать. Младший мент сел за составление протокола. Старший подключился надиктовывать ему выражения с напупыренным смыслом, а я всё пытался в этом абсурде выцепить хоть что-то здравое. Кто мне свинью организовал? Собственно, даже свиньи пока никакой не проклевывалось. Ничего страшного на меня не должно быть. Очень надеюсь, что в советское время менты не опускались так низко, как в путинское, чтобы заниматься фальсификациями, подбрасыванием улик.

Бумагу предложили подписать Анке и бабуле Степановне. Я стал поначалу оспаривать законность её подписи, считая своим представителем. Потом просто махнул рукой. И так всё равно действия этих двух ментов проведены с грубейшими нарушениями законов. Пулемётчица со вздохом облегчения вымелась из квартиры.

— Стопэ, почему из моей квартиры крадутся продукты? — грозно мявкнул я, заметив в руках капитана сумку со знакомыми упаковками из Берёзки, — Знаете, что за воровство даже толстых капитанов сажают.

— Это не продукты, а улики, — поспешно пояснил Селезнёв.

— Ну, раз они вдруг стали уликами, то заносим их в протокол, — неумолимо настоял я, — И не забываем их возвратить потом на прежнее место.

Сержант по знаку старшего что-то чиркнул в протоколе.

— Ну, паскудник, готовься на выход. Тюрьма по тебе плачет, — злорадно прошипел капитан, понемногу приходя в себя.

— Нет, вам в милиции работать категорически нельзя, товарищ капитан, — рассуждал я, неторопливо натягивая на себя шмотки и игнорируя рявканья капитана, — Вы склонны к нарушению закона. Причём в хронической стадии. А вот о карьере в сельском хозяйстве вам стоит задуматься. Тут требуются осеменители коров, овец, свиней всяких, наконец. С такой фигурой в самый раз...

— Заткнись и двигайся быстрей, а то придам ускорение, — взорвался капитан.

Ага, только шнурки поглажу. Перебьешься, жирдяй. Я еще в туалете на толчке посижу.

Долго сидеть мне там не дали. Жирный ментяра вышиб туалетную дверь и выволок мое изящное тельце в прихожую, сдернул с вешалки куртку и швырнул мне. Вешалка с жалобным треском надломилась и тоже шлепнулась на пол.

— Мальчик является несовершеннолетним, и не делает ничего плохого, товарищи милиционеры, — попыталась вступиться за меня старушка, — Вы неправильно себя ведёте. Я буду жаловаться.

Я жестом показал соседке, чтобы та не шла на обострение. Попрощавшись с ней и оставив ключи от запертой квартиры, дал надеть на себя наручники. Меня загрузили в милицейский уазик на заднее сидение, отделенное от водительского места решеткой. Сержант занял место у руля. Капитан сел рядом с ним. Скучно молчком ехать, лицезреть жирный затылок капитана и тихо вариться в не очень приятных эмоциях. Пора разогнать демонов уныния.

— Товарищ капитан. А, товарищ капитан.

— Чего тебе? — недовольно буркнули спереди.

— Чем обычно занимается милиция?

— Засранцев ловим! — вдруг взорвался капитан.

— А сколько лет дают за засранство? Хочу сделать официальное заявление, что я лично мимо унитаза никогда не делаю и всегда тщательно вытираюсь газеткой. Могу даже несколько свидетелей предъявить и на следственный эксперимент согласиться.

Миша за рулем подозрительно закряхтел.

— Товарищ капитан, в чем заключается ваш вклад в построение коммунизма? — продолжил прикалываться.

— Я вот щас выйду и покажу тебе такой коммунизм, что больше не ничего не захочется, — внезапно заорал жирный мент.

— Нет, не надо мне такое показывать. Пожалейте несчастного малолетку! — изобразил испуганный голос с трудом удерживаясь от дикого ржания, — Я же потом никогда не смогу уснуть.

— Миша, заткни чем-нибудь рот этому молокососу, — взмолился налившийся краснотой капитан, — Не то я им займусь.

— Потерпите ещё немного, дорогой Виктор Станиславович. Не обращайте на меня никакого внимания. Вообще-то я не очень вредный, а где-то даже покладистый. А если пивком угостить, то совсем другом вашим стану. Я не молокосос, а пивосос. Молоко лучше не предлагать, живот пучит и приходится проявлять свою засранскую сущность. Кстати, напомнили. А можно мне познакомить вас со своим богатым внутренним содержанием. Я сделаю все честно, открыто, по-мужски. С молодецким размахом. Нельзя идти против природы, — мерзко прогнусавил я.

Звук вырывающихся из моей тощей задницы газов получился вполне салютующим.

— Сволочь! — ахнул капитан и спешно начал открывать окно.

В салон уазика ворвался и быстро выстудил его морозный февральский воздух. Жирный мент вполне годится для роли Сеньора-Помидора без маски. Моя заслуга. Сейчас выведет из машины и расстреляет из своего табельного оружия, если в кобуре не куриная ножка. Михаил тоже весь красный тужился на своем месте, чтобы не рассмеяться. А я ведь не до конца насладился троллингом недалёкого мента:

— Представьте себе, товарищ капитан. О вас газеты напечатают: "Пойман серийный засранец. Туалеты страны Советов спасены!" Все вас будут узнавать, пальцем показывать. В магазинах лучшие кости на холодец будут продавать. Жене — колготки, если налезут. И вообще, жизнь прекрасна! Если не злоупотреблять алкоголем и шпикачками, особенно в рабочее время.

Миша булькнул. Руль опасно задергался в его руках.

— Щас ты у меня договоришься. Ты у меня повыражаешься. Слишком умные вы, говнюки сопливые, стали. Научила вас советская власть на свою голову, — ярился толстяк.

— Истинная правда ваша, Виктор Станиславович, — горячо поддакнул я, — Вот были бы все вокруг дураками и идиотами, какая хорошая для вас жизнь бы настала. Чистый коммунизм... Извиняюсь за пошлость.

— Ты заткнешься, или помочь? — перешел на визг Селезнев.

— Заткнусь, чесслово, если скажете, чем отличается мент от свиньи.

— Чего? — почти добрался до ультразвука капитан.

— И чем? — решил поинтересоваться похмыкивающий сержант.

— А ничем.

— То-то же, — сразу успокоился толстяк.

Машина подъехала к отделению в станционном поселке. Меня вынули и повели в двухэтажное здание из белого кирпича. Дежурный лейтенант сделал записи в журнал под нашептывание толстяка.

— Товарищ лейтенант, не забудьте отметить, что меня задержали без всяких на то оснований, без извещения родственников, не обращая внимания на мой нежный возраст и хрупкий организм, — говорил, подпуская слезу в голос и поруганную невинность в моську.

— Так ты считаешь свое задержание незаконным? — нахмурился дежурный.

— Естественно, — важно заявил, — Был проведен незаконный обыск в присутствии только одного понятого и без родителей, в ходе которого у меня скоммуниздили носки. Они хоть и дранные, но родные. Только я имею право обнюхивать свои носки. Это право мне даровано Конституцией. Я выразил возмущение действиями капитана Селезнева, а в отместку пообещал меня расстрелять.

— Уведите его к чертям в задницу, иначе я за себя не ручаюсь! — завопил капитан.