Мустанг и Чика

Сержант Миша уже в открытую ржал.

— А моё право на звонок! — вдруг вспомнил и заорал я.

— Имеешь, — успокоил дежурный, — Говори номер телефона.

Я немного завис, думая, кому позвонить. По памяти знал только дядин и вовкиного отца. Попытался вспомнить номер воскресенского босса и других важных лиц, с кем доводилось раньше встречаться. От волнения никак не получалось. Пришлось назвать телефон Шумилова.

Предполагал почему-то, что меня проведут к телефону в дежурку. Сержант Дёмин отконвоировал к помещению без окон с раздолбанной тумбочкой, на которой располагался телефон без диска. Мне было велено поднимать трубку только тогда, когда загорится лампочка на аппарате. Она что-то долго не загоралась. Наверное, дядя как обычно не сидел на месте. Наконец, связь появилась. Я взволнованно начал вещать в трубку:

— Николай Михайлович, я звоню из балабинской милиции. Меня свинтили непонятно за что...

— Что ты опять натворил? Я надеялся, что ты за ум возьмешься, а ты снова вляпался во что-то. Не можешь нормально жить, как другие, так меня не подставляй! — разоралась трубка.

— Погодите делать выводы, дядь Коль. Я честно ни в чем не виноват, — попытался оправдаться ошарашенно.

Дядя не слушал аргументов, его несло:

— Если бы ты был ни в чём не виноват, то тогда тебя не привлекли. Имей достоинство нести ответственность по закону. Ко мне больше не смей обращаться. Хватит мне проблем из-за вашей семейки дебилов.

Трубка издала прерывистые гудки. Все правильно. Обжегшись на молоке, обычно дуют на воду. Дядя перестраховывается и не желает топить свою на этот раз хозяйственную карьеру ради попавшего в переделку меня.

Перезванивать не дали и отконвоировали в предвариловку. В камере торчал бомжеватого вида мужик. Он ощерил в улыбке гнилые зубы и предложил знакомство. Я не отказался. Куда я денусь с подводной лодки. Руку бы потом вымыть, чесотку чтобы не подхватить. Мужику, которого звали Кешей, было на вид лет сорок-пятьдесят, вполне габаритный, согласно возрасту. Наколки сообщали о следовании субъекта классической формуле джельтменов удачи: "украл-выпил-в-тюрьму". Разговор пошёл по накатанной:

— За что загребли?

— За выражение моей морды. Очень она всех ментов злит до крайности.

А что я ещё мог сказать приставучему сокамернику?

— На то они и мусора, чтобы портить житуху достойным кентам. Меня вон тоже схомутали не за дело. Соседи падлы нажаловались. А ты — шебутной пацанчик. Таким легко на зоне, — решил обрадовать меня Кеша.

Долго наслаждаться общением с Кешей не пришлось. Взвизгнула дверь и за мной зашёл сержант Миша, чтобы отконвоировать на первый допрос.

— Пожурчать не хочешь? — спросил он, когда вышли вдвоём в коридор.

Я задумался, прислушиваясь к пожеланием своего носителя. Сержант воспринял это как некую степень тормознутости и повторил предложение на русском литературном. Попасть к следаку, охваченному мутными намерениями, нормальному челу всегда успеется. Так что согласился на приглашение молодого мента.

Ментовская уборная — обычное отхожее место средней вонючести с дырами в полу. Воспитанному в коллективизме советскому челу не пристало иметь секреты от своих товарищей. Миша даже закурить возле меня расположился, когда я принял позу задумчивого орла, нависшего голым задом над смрадной бездной.

— Дело твоё, паря, неважнец, — тихо произнёс молодой мент, — Селезень так просто от тебя не отстанет. Заточился на тебя всё повесить. Ему нужно как можно скорее это дело закрыть.

— А тебе какая от этого печаль? — не сдержался и зло взглянул на мента снизу.

— Не думай, что в милиции одни сволочи работают. Понравился ты мне чем-то. Хочу тебе помочь, — пыхнул дымом сержант.

— Сгоняй тогда в вышестоящее ведомство и расскажи там о проделках своего коллеги. Пусть разбираются с этим жиробесом, — озвучил первую мысль, запутавшуюся меж извилинами.

— Думаешь, сам бы я до этого не допетрил? Не всё так просто. Кто-то там наверху его прикрывает, — ответил молодой мент с лёгкой обидой.

— Извини, Миша. Тогда помоги мне отсюда выбраться, пожалуйста! — умоляюще промявкал.

Ответ услышал не сразу. Миша долго думал, сосредоточенно дымя.

— Может, есть у тебя ещё какой родственник, или кто из друзей с солидным положением, или связями? Селезню было неприятным откровением узнать, что у тебя дядя оказался директором санатория. Жаль, что тот отступился, — высказался он наконец-то.

Чем я собственно рискую?

— Обратись в обком партии прямо к Конотопу. Скажешь, что лидера Берёзовых незаконно загребли в милицию. В Воскресенск позвони к их партийному начальнику. Кажется, его там Сорокой называют. В ЦСКА к Фирсову Толе обратись, второму тренеру. В Просторы директору Марчуку позвони. Скажи, что его зять в опасности. Свяжись ещё с режиссёром Эльдаром Рязановым, композитором Таривердиевым, певцом Геннадием Беловым, с редакцией журнала "Ровестник", в общем..., — выстреливал я информацией, пока не натолкнулся на совершенно обалделый взгляд молодого мента.

— Ну, ты даёшь! А не шутишь? — заявил он.

— Проверишь сам. Зачем мне лгать? — высказал недоумённо, — Ещё майору Медведеву обязательно позвони, в Управление собственной безопасности. Он тоже меня хорошо знает.

Ладно, давай, заканчивай откладывать личинки, — докурив, скомандовал сержант, — Пузан ждать не любит. Мне достанется,

33.

Среда, 19.02.1975 г.

Меня привели в кабинет на втором этаже, где за расположенным посередине столом, зловеще лыбился капитан Селезнев.

— Что, умник, уже не хочется выёживаться? Располагайся поудобней. Нам с тобой теперь о многом нужно поговорить неспешно, — нараспев, проговорил он.

— Если нужно поговорить, поговорим, гражданин пока начальник. Вы столько законов нарушили, что мне только что и остается вам сочувствовать, — спокойно ему ответил.

— Если ещё раз откроешь свой паскудный рот не по делу, то кое-что словишь своей наглой рожей! — вызверился жирный ментяра, нависнув надо мной, — Уяснил?

— Бить будете — следы останутся, — пояснил между прочим.

— Больно мне хочется руки о тебя пачкать. Сам неудачно упадёшь. Да и кому ты нужен? Никто даже не вспомнит, что был такой раздолбай Павел Чекалин. Нет ни отца, ни матери. Брат на нарах. Учителя от тебя устали и будут только рады, если даже вони от тебя никакой не останется, — цедил сквозь зубы капитан, — Ты — никто, и звать тебя: "никак".

Мда, отчасти он прав. Отчасти просто запугивает. Но, что он там насчёт матери намекнул?

— Вам что-то известно о судьбе моей матери, гражданин бандит, притворяющийся милиционером? — выпалил я.

Капитан подскочил, задохнувшись от возмущения, и врезал мне под дых. Тело пронзила резкая боль. Я согнулся и закашлялся.

— Будешь борзеть, просто покалечу, — сообщил довольный собой мент.

— Не буду, — согласился, с трудом продохнув.

— Вот, другое дело. И не таких жеребцов объезжали. Признаешься, расскажешь, что надо — получишь минимум наказания.

— Наказания за что?

— Ты подозреваешься в зверском убийстве сторожа и его подруги, совершённом при нападении с целью ограбления на дачные дома садоводческого товарищества "Звезда", в составе группы не установленных лиц, — торжественно объявил толстяк.

— А когда это произошло?

— Будто не знаешь? — ехидно высказался капитан.

— Не знаю, — честно округлил глаза.

— Где ты был в ночь с пятницы на субботу четырнадцатого февраля?

— Дома был, спал. Мать спросите — подтвердит.

— Твоя мать не годится в качестве свидетеля. Есть ли другие лица?

— В постели обычно сплю один. Женой пока не обзавелся...

— Так и запишем: — "Алиби не имеет".

— Зато я точно знаю, что вы, Виктор Станиславович, про коммунизм плохо высказывались...

Получил тут же шлепок по своей морде. Шустро ко мне подскочил, ментяра поганый. Влепил леща со всей дури.

— Я предупреждал тебя, дрыщ, чтобы не смел злить меня. Говори, что тебе известно, — прорычала мне прямо в морду толстая харя.

— А ничего мне не известно. Никакие ограбления и нападения с убийствами я не совершал, — завопил я, — Повесить на меня ничего не удастся — улик никаких нет. Так что, обтекайте.

— Можешь ничего не рассказывать, так как мы почти всё уже знаем. Твои подельники раскололись и всё нам обстоятельно рассказали. Так что, в твоих интересах поторопиться и оформить чистосердечное признание. Будешь упорствовать, пойдёшь тогда по максимуму. По этой статье тебе никакой возраст не поможет, — зловеще прошипел жирный мент.

— И кто же такие у меня подельники? — иронично хмыкнул я.

— Кирюшин Виктор, 1960-го года рождения, к примеру, — торжествующе воскликнул капитан.

— Вы, мсье Селезнёв, уже похищением подростков занялись? Ведь Витьку его отец разыскивает, беспокоится сильно. Объявление на всех столбах развесил. Как же вам не стыдно? А вдруг это вы тот самый маньяк, похищающий молодых парней? Что вы с ними потом делаете? А, догадываюсь. Судя по габаритам, вы их поедаете, — чуток поглумился.

— Мда, чувствую, что не получится у нас с тобой задушевная беседа, — пришёл к выводу капитан.

Сообщить кое-что родной милиции всё-таки стоило:

— С Виктором Кирюшиным я последний раз встречался в четверг вечером. Он мне тогда сообщил, что решил вступить в Комсомол, и что рекомендацию ему написал сам комсорг школы Лешуков Вячеслав. Еще он мне тогда сказал, что порвал с группировкой Панка..., тьфу ты, Панкова Бориса. Отчества его не знаю. Тот его на какое-то преступное дело подбивал, но Киря, то есть Кирюшин отказался. Это всё, что я знаю про Кирю. Копайте лучше под Панкова и его подельников, а Киря здесь не при делах.

— Мне лучше знать, кого разыскивать и под кого копать, — недовольно пробурчал капитан, — В комсомол он вступает... Урка малолетняя. Я вам вступлю. Я вам так вступлю, долго охать будете.

Он вдруг вскочил и заорал:

— Будешь говорить, гнида подзаборная?

Я упрямо мотнул головой.

— Эй, конвой. Отвести подследственного в камеру, — с досадой распорядился капитан.

Появился субтильного телосложения сержантик и забрал меня. Немного озлившись на отсутствие у меня курева, сказал:

— Ну что, петушок, попался?

— Попался, но ни разу не петух, — согласился наполовину с ним.

В камере с Кешей произошла разительная перемена. Вместо добродушного, правда немного надоедливого мужика, обнаружился жёлчный, мерзко ухмыляющийся субъект. Он принялся подтрунивать над моими только что обретёнными фингалами. Я улегся на деревянный выступ, не желая спорить с коллегой о пидорасах, к коим он причислял всю молодежь повально. Фокус праведного гнева Кеши со всей молодежи вдруг сузился до меня одного. Я ощутил удар по ноге, и мне он не понравился:

— Ты чего, мужик, вконец офонарел?

Тот молча принялся меня лапать, воняя гнилью из пасти и пытаясь сорвать с меня куртку. Я попытался отбиться, но сокамерник навалился на меня всей своей тушей. Чуть не задохнулся от вони. Воспользовавшись преимуществом в весе, кабан зажал меня и принялся колошматить по всему телу, но больше попадало по лицу. Я мог только изворачиваться снизу, чтобы посильней пнуть его ногой. Достал его случайно по яйцам и наконец-то смог освободиться. Дальше мы с Кешей играли в "Ну, погоди", где я изображал зайчика, а он — волка. Злобно воя, хмырь пытался меня схватить. Я при помощи хоккейных приёмов уворачивался и наносил удары ногами. Кабан запыхался и присел на выступ отдохнуть.

— Никуда ты от меня не денешься. Всё равно я тебя отпидорашу, вошь мелкая.

— Помечтай, вонючий кабан. Знаешь, сколько за совращение малолетних дают? Так что сиди и не рыпайся. Тебя твои ментовские кураторы подставят, а ты сядешь надолго, — тяжело дыша и вытирая кровь с лица, проговорил я.

Мысли были в полном раздрае и никак не хотели прийти к какому-либо консенсусу. По всем законам милицейского жанра, состоялся сеанс прессовки. Это понятно. Непонятно, зачем доводить дело до педофилии. Если что случится, животному с наколками достанется, ясное дело. Но, ведь и ментам тогда тоже нехило прилетит. В советское время с этим делом было очень строго. Скорее всего, этого мутного дяденьку просто попугать меня попросили.

Додумать мысли помешало взвизгивание открываемой двери. Вошел мент Миша и изучающе уставился на нас.

— Михаил, что это такое было? — злобно мявкнул ему.

Парень хмуро отмолчался и позвал Кешу из камеры.

Сколько я сидел в полном одиночестве в камере, трудно было понять. Стучали зубы. Ноги не то что дрожали, а ходили ходуном в коленях. Случайно обнаружилась мокрота в штанах. Когда только успел напрудить? Может быть, это влияние Чики, но я на самом деле дико испугался. Никогда в прошлой жизни не позволял страху брать верх. Но сейчас... Немного погодя, обдумав своё состояние, понял, что я сильно испугался из-за того, что был беспомощнее мужика, что не контролировал ситуацию. Ёлки зеленые! За что мне такое счастье? Сходить что ли к Рею и навешать ему люлей от всей широты душевной.

Должным образом настроиться не получилось ни с первой и даже с десятой попытки. Сплошное гадство и саботаж. Со скрежетом открылась дверь. Пышноусый пожилой конвойный занес тарелку с перловым супом. Тэк-с, покормить, значит, меня решили. Было больновато двигать челюстями. Поел, чтобы просто напитать тело калориями. В эмалированной кружке мент налил нечто таинственное. Предположил по первому впечатлению выварку из половых тряпок и прочих портянок. Может быть, со временем привыкну к такой бурде, но пока что, поблагодарив раздатчика, отказался. Забыл спросить его: "Что это было — обед, ужин?" Надо бы вообще время узнать. Почти сразу после приёма пищи в камеру влез щуплый сержантик с намерением доставить меня к жирному следаку.

— Какой красавец писанный! — глумливо захихикал жирный мент, мерзко трясясь опухлостями, — Побил тебя, значит, Кеша? А как ты хотел? Это же тюрьма-матушка с волчьими законами. Выживает сильнейший. Мы к каждой камере охранников поставить не можем, к сожалению. Так что выбирай — помогать следствию, или глупо упорствовать.

— А я вам предлагаю, гражданин продажный мент, застрелиться, или сделать самому явку с повинной с признанием своих преступных действий. Что-то мне подсказывает, что я у вас не первый незаконно задержанный и без вины обвиняемый.

Не знаю, какие интонации в моём голосе сдетонировали. Жирная туша пришла в движение. После Кеши меня теперь можно сколько угодно бить. Морда всё равно уже покоцана. Капитанский кулак пролетел в опасной близости от моей морды. Я успел заметить движение и увернулся, впечатав кулаком ответный гостинец в жирную харю. Поймав ногу, летящую в грудак, с силой оттолкнул её от себя. Мент опрокинулся на спину, как жаба.

— На помощь! — завизжала эта жаба.

В комнату ввалился ещё один мент, здоровенный такой. Подскочил ко мне и принялся выворачивать руки. Почувствовал железо наручников на руках. За каким-то лешим меня схватили за волосы и стали тянуть куда-то вверх. Чуть не выдрали клок напрочь. Посыпались удары по спине, по ногам и прочим частям тела. Походу, лупили резиновой дубинкой. От удара по голове на некоторое время потерял сознание.