ПАНТОКРАТОР
История Темного Властелина
Пролог
— Подорожную, предъявляем! — страж выглядел усталым. Наверно, в сотый раз за день повторенное требование звучало почти жалко.
Купец в синем жупане с нарядными золочеными галунами молча протянул берестяной лист. Стражник пробежал взглядом по тонким стежкам знаков и уныло вздохнул. Украдкой покосился на заглядывающего через плечо напарника; тот с недовольством кивнул, что-то быстро шепнув товарищу на ухо. Лицо старшего смены стало еще тоскливее.
Из столицы прибыл посадский воевода Молотеев с огромной свитой. Проверять нерушимость союзной межи и воинские порядки в приграничном детинце. И первым же делом седоусый вояка, вместо того чтобы как всегда проводить время в длительном запое или развлекаться охотой в прилежащих лесных угодьях стал, в самом деле, проверять. Да так, что сам начальник гарнизона пошел лично досматривать всех проходящих кордон. А он, в свою очередь, вволю оторвался на несчастных десятниках.
Мало того, что теперь день-деньской приходится торчать на проклятом солнцепеке старательно фиксируя нескончаемый поток выезжающих, так ведь делать это приходится практически бесплатно!
Большинство проходящих через тридцатисаженные Стояровые Ворота не имели ни совести, ни жалости. Никто из них не спешил нарушить установленный порядок прохождения границы. Никто, совершенно никто, не жаждал порадовать сердца доблестных воителей положенной мздой. Платили только за указанные в подорожных вещи. Ни монетой больше.
И так целый день. Стража медленно зверела, отчаянно мечтая встретить хоть одного пройдоху. Хоть одного. То-то оторвались бы они за все сегодняшние неудачи!
Но у всех проходящих кордон были эти блазеневы1 подорожные! У всех до самого последнего хромоногого замухрышки!
Потный и злой от жары начальник гарнизона благим матом орал на любого подчиненного, а те в свою очередь могли лишь копить злость. Вот 'синий жупан' — в старое доброе время он бы за содержимое своих ларей отвалил не менее сотни царских гривен. Да еще и за красно-бурый мех огненного горностая, запрещенный, между прочим, к вывозу отдал бы в руки стражи полусотню!
Но у него эта клятая береста с драконьим оттиском!
— Куда и с какой целью путь держите? — скрипнул зубами десятник, бессильно возвращая подорожную владельцу.
— В Грейбрис, — охотно ответил краснощекий купчишка. — По торговым делам.
Десятник ослабил ремешок на шлеме, точно тот сдавливал горло и совсем уж безнадежно уточнил:
— Надолго?
— Седмица-полторы, — не удивившись нескромному интересу, ответил 'синий жупан'. — Я могу быть свободен?
Седмица-полторы. А как же еще? По мирному договору между Брайдерийским Царством и раздольным Триградьем торговые дела дополнительным налогом не облагаются, а визиты, по оным делам совершаемые на срок до двух седмиц не требуют выправки соответствующих грамот.
Короче сплошное разорение. Блазенево Триградье, чтоб ему жабой подавиться!
— Я могу быть свободен? — переспросил нетерпеливо купец, видя, что десятник погружен в свои мысли.
— Кто это с тобой? — стражник обратил внимание на правящего возком купецкого служку. Молодой парень со светлыми выгоревшими волосами, жилистый и загорелый, смирно смотрел перед собой единственным глазом. На втором у него была черная повязка.
— Возница мой — Камыш.
Услыхав своё имя, парень изволил обратить внимание на недобро щурящегося десятника. Не пожалел короткого равнодушного взгляда.
— Кто таков?
— Да говорю же...
— Не у тебя спрашиваю, торговый человек. Пускай сам ответит!
Купец отчего-то замялся и быстро взглянул на возницу. По счастью эта растерянность укрылась от придирчиво рассматривающего одноглазого десятника. Возница ссутулился и подобострастно улыбнулся:
— Камыш. Так тятька назвал, ага! Барину службу справляю, за лошадками приглядываю, ага!
Десятник брезгливо поморщился, слушая по-деревенски выделяющиеся возницей буквы. Самый что ни на есть сельский лапоть. Ишь с виду жилистый да выносливый, а как присмотришься — таракан.
— А чего с глазом? — кивнул десятник на повязку.
— Ась? Вижу, с Семаргловой помочью! — обрадовано заверил возница.
Помощник десятника от такой глупости аж сплюнул на землю. И где такое быдло тупое растят?
— Я спрашиваю, что со вторым глазом, дурень? — превозмогая желание отходить болвана дубинкой, как мог вежливо уточнил досмотрщик.
— Дек, я на яблоньку ходил, как стукнуло десять зим, — видя начавшее краснеть лицо десятника, парень заторопился: — К соседскому наделу! Однажды дед Быр узнал, да и собак спустил! А я быстренько на деревце — затаится — да в темноте на ветку и налетел. Глаз остался да токмо не вижу им...
Нескладный, словно нарочно глупый рассказ десятника не тронул совершенно. Этот возница ему совсем не нравился — может, виной тому была его манера держаться? Совсем она не вязалась с внешностью удальца. Стражник даже хотел потребовать от парня снять повязку, чтобы самолично убедится в увечье.
— Какого лешего вы её туда поволокли! Дребень! Дребень, песий сын, где ты есть?! — вопль начальства раздался так неожиданно, что десятник едва не подпрыгнул. По счастью звали не его.
— Ладно, сиди себе, лапоть! — махнул он рукой на парня и перевел взгляд на купца.
— Я могу быть волен? — со всем мыслимым вежеством поинтересовался тот.
— А мзду по описи? — бухнул десятник в ответ, свирепо сдвигая брови.
— Я уже заплатил, — кивнул 'синий жупан' на кошель в руках другого стражника. — Тридцать пять царских гривен с полтиной.
'Вот свинья! А знаешь ли ты как тяжело вот так целый день ишачить? Все чтоб только такие как ты могли мошну потуже набить! Небось, паленым припечет, сразу за наши спины прятаться будете... или под крыло к Триградскому хозяину переметнетесь! Конечно у вас же дом там, где прибыток!'
Это и многое другое захотелось выпалить десятнику в сытую рожу купчишки. Ах, как он ненавидел в такие минуты продажных подлых людишек, торгующих с Триградьем! А ведь во всем виновен не к ночи помянутый хозяин Триградья! Он и никто другой, виновен в том, что начальство уже всю плешь проело и денег от всех этих предателей добиться нельзя!
Вместо такой вот пламенной отповеди десятник лишь, как предписывала Царская грамота, 'улыбнулся радушно честному царскому подданному'. Оскалился, зыркнув исподлобья и неохотно махнул рукой:
— Пропустить!
Крытый возок весело прогрохотал по брусчатке и немного погодя скрылся за раскрытыми створками, двинувшись в недра вольного Триградья. С той стороны кордонов или аванпостов не было; дымила печными трубами небольшая, душ в триста, деревушка. Десятнику не вовремя вспомнился самогон, который они брали у местных. Хорош, как ни крути!
Вот только не скоро его попробовать снова удастся — пока сидит в главной башне посадской воевода, а его присные с барским видом по гарнизону разгуливают, где ж тут расслабишься? Живо со службы вылетишь!
Десятник мученически взглянул на и не думающую укорачиваться очередь и гаркнул:
— Следующий!
Невдомек было уставшему и злому служаке, что едва только возок добрался до окраины приграничной деревеньки, встреченный заливистым лаем дворовых псов, в его экипаже произошли некоторые перемены.
Выбравшийся из него купчина уже не казался таким уверенным и спокойным. А возница более не походил на идиота.
— Молодец, добре сработал! — похвала возницы имела материальное воплощение в виде пятнадцати царских гривен, споро пересыпавшихся в подставленный купеческий кошель.
— Благодарствую, молодой муж, — торговец поклонился низко и с должным почтением, как настоящему боярину. Возница поправил съезжающую набок повязку и спросил:
— Дальше сам доберешься?
— А как же! Вот тут же найму пару охранителей из Гильдии, а потом до Грейбриса. На Черный Сход. И вас я, конечно же, не видел. И знать не знаю.
'Камыш' усмехнулся и уступил место на козлах самому торговцу, попутно доставая из-под седел хорошо запрятанное оружие. Принял от купца лежавшую до этой поры в возу дорожную сумку. Меч занял свое законное место на бедре, а торговец сердечно распростившись с попутчиком, погнал возок в глубь центральной улочки.
Глава 1
'...Новичок, претендующий на звание Темного (вне зависимости
от конкретного статуса — владыки или сельского
старосты) обязан иметь четкую цель. Не недостижимый
идеал — этим часто грешат все праведные герои и короли. Нет — цель
обязана быть достижимой. Причем если её воплощение потребует
от новоиспеченного Темного не слишком моральных и честных
действий это будет даже хорошо. Необходимая практика, так сказать.
Итак: достижимая
идея, рациональное коварство и здоровый эгоизм, вот три кита на
которых можно строить свою идеологическую машину. И, разумеется, не следует забывать о правильной организации работы среди приспешников...'
Темный Властелин Грай 'Дракон' Триградский
'Владыка Тьмы. Секреты мастерства — шаг за шагом' (рукопись)
Я очень люблю мастерить. Придешь, бывало в ремесленную, вдохнешь полной грудью запах древесной стружки. Окинешь взглядом верстаки. Пробежишься пальцами по чуть шероховатому скосу обструганного полена или только нарезанной резьбе — предвестнику будущего узора. И вливается в натруженные руки легкое тепло, а гудящие тиски, стиснувшие виски отпускают голову.
На душе становится легко, когда смотришь на оконченную работу — больше всего мне нравится именно резьба. Каждую работу стремишься наполнить чем-то своим, особой 'изюминкой'. Хочется в каждый узор, в каждую волосинку на бороде изображаемого старца влить жизнь.
Это кропотливая работа, требующая сосредоточения, но почему-то именно она позволяет мне расслабиться. Наверное, дело в том, что мне часто приходится принимать решения; их следствия далеко не всегда очевидны. Приходится ждать долгие недели-месяцы, кусая губы и вжимая голову в плечи, мучаясь сомнениями. Если б кто знал, как тянется время, когда чего-то ждешь; будто нарочно замедляет свой бег до издевательских пластунских ползков! В такие моменты можно одичать — сидишь как на иголках. Кидаешься на любого, кто держится поблизости больше одной минуты с дикими воплями и разоблачениями.
Смешно, но после таких мучений даже от правильного решения не испытываешь почти никакого удовольствия, кроме облегчения. Зато неудачу воспринимаешь философски — я так и знал!
Каково, а?
Не удивительно, что после эдакой нервотрепки облегчение и удовлетворение способны приносить те решения, которые не перекладываешь на чьи-то хрупкие плечи — воплощаешь в жизнь сам. Никто не станет оправдываться, что чего-то не сумел. Ты сам знаешь свои возможности. Выстругаешь какую-нибудь уточку и радуешься как идиот.
Такое дело помогает отлично расслабиться, собраться и выдержать очередное Решение. Рекомендую честный физический труд, любому пьянству. Многие от работы спиваются, я же работаю, чтобы не спиться.
Мне пришлось долго учиться, раньше я часто портил заготовки, и, злобясь, тратил бесценную энергию на всякие глупости. Но время шло, а мое увлечение постепенно переставало казаться таким невозможным — что-то удавалось, на что-то я по-прежнему злопыхал. Зато теперь даже неудачная резьба меня радует, больше чем любые деньги этого мира. Среди знакомых, я уже давно прослыл настоящим мастером своего ремесла — это приятно щекочет самолюбие.
Вот и сейчас мой глаз радует рождение очередного творения — стежок за стежком брусок превращается в нечто иное. Уже видна смышленая морда будущей собаки; я как раз неторопливо вытачивал чуткий песий нос. Видел внутренним взором, что это будет поджарый охотничий пес с взъерошенной на загривке шерсткой, встревожено приподнятыми острыми ушами и недюжинной смышленостью в глазах. Ни дать ни взять хитрый зверь учуял добычу и готов идти по следу.
Мне хотелось поскорее перенести образ из головы на березовый брус. Руки аж зудели, требуя ускориться, чтобы поскорее придать форму собачке, но я усилием воли заставлял себя продолжать неторопливые 'поглаживания', соскребающие тонкую белую стружку. Одно знаю твердо — начнешь торопиться испортишь все, что уже сделал. Не хочу начинать сначала, тем более, что мне очень уж нравятся удачно получившиеся собачьи уши. Таким ушам, я думаю, может позавидовать и настоящая борзая — за такими ушами любому хозяину чесать будет приятно.
— Мастер...
Чуть шероховатый и сморщенный нос, показался мне вполне уместным в облике зверины. Сейчас следует перейти к сильной мускулистой шее и широкой мохнатой груди, а потом можно будет...
— Мастер Грай.
Дверь слева от засыпанного белыми колечками древесной 'шкуры' стола была отворена. Я слишком увлекся и не заметил, как в мастерскую вошли. Очень мало есть людей, которым дозволено входить сюда, перебивая мой досуг. Здоровая дисциплина — залог хорошей работы любой организации. А суровые наказания, поддерживающие оную — залог спокойствия её предводителя.
— Что-то случилось, Хран? — терпеть не могу, когда мне мешают. Старый слуга поклонился, блюдя этикет, и коротко доложил:
— Время, мастер.
Как всегда ясно и своевременно. Старина Хран явился лишь, затем чтобы напомнить мне о назначенной встрече. Я перевел взгляд со слуги на разложенные по столу инструменты. Что важнее — собака или встреча? Гм, сложный вопрос.
Я с сожалением снял фартук и бросил его на стул. У выхода Хран подал мне верхнюю одежду. Накинув мантию на плечи, я вышел, не заботясь запирать двери.
Мое жилище, мой дом, моя мастерская — огромная Цитадель, лежащая между несокрушимых вековечных скал. Мой замок, начинаясь под лазурным куполом небес, уходит своими тоннелями глубоко в землю к самым корням гор.
Я слыхал, что люди знающие о существовании моего дома называют его Дасунь-крепостью. Старое название, пришедшее из седых полузабытых легенд — крепость, стоящая на меже царств людского и нечеловеческого. Не без самодовольства замечу, что мою Цитадель согласно тайным опросам, проведенным под моим покровительством среди разных слоев населения, считают именно сказочной. Легендарной то бишь.
Пройдя потерной связывающей мастерскую с наземной частью крепости, я очутился в 'прихожей' — округлой зале без выходов-входов. Как только дверца в подземную галерею была закрыта моим слугой, последний вход в комнату попросту исчез, смешавшись с барельефами стен. Секрет изготовления охранной залы принадлежит начальнику зодчих при моей Цитадели.
Я щедро платил ему именно за то чтобы никто сторонний не смог пройти этот рубеж. Здраво опасаюсь за свою жизнь; у меня слишком много врагов. Только за прошлый сезон три покушения. Ни разу убийцам не удалось даже увидеть меня, прежде чем наученная стража выламывала им руки, но, как понимает в таких случаях даже осел, тенденция имелась.
Сразу за 'прихожей' начинался мой приемный покой. Зал был пуст, если не считать двоих моих стражников в вороной броне, несущих обязательный почетный караул.
— Они уже ждут, — тихо пояснил, отодвигая для меня стул Хран.
