01. Бал тысячелетия. Часы с боем

Бал Тысячелетия

(for David Bowie, Jim Hanson and "Labyrinth")

Часы с боем

Что ты мне предложишь положить на весы

За одну лишь возможность сверить наши часы?

К. Комаров

Глава первая,

о главной героине этой истории, а также о масках и старых часах, с отступлением, говорящим о часах, дверях и лестницах

Но если это так, кто же я в таком случае?

Это так сложно...

Льюис Кэрролл

Первый раз брат умер, когда Элис Найтшед(1) было четырнадцать. За последующие пять лет это происходило несчетное количество раз, и она уже перестала удивляться. Когда зазвонил телефон, за многочисленные грехи сосланный на пожарную лестницу, Элис просто простонала:

— Опять?! — и подняла трубку.

Никто не ответил, только гудки. Звоня ей, многие ошибались номером: то требовали видеосалон "взрослых" фильмов, то строительный магазин, то кинотеатр, то бакалейную лавку. Вездесущая Кимберли долго уговаривала Элис поставить автоответчик, но так и не одержала победы. Впрочем, не удалось привить этому дому и многие другие блага цивилизации: кажется, они исчезали даже без вмешательства хозяйки, просто переставая в какой-то момент работать. Так закончили свои дни электрический чайник, телевизионная антенна и модные электронные часы с голубоватой подсветкой красивого циферблата. При этом старенький японский телевизор и проигрыватель DVD-дисков особенно не жаловались, пользуясь нежной хозяйской любовью. Вернувшись на диван, Элис нажала на пуск и прикрыла глаза.

Снова зазвонил телефон. Уже не ощущая никаких дурных предчувствий, Элис подняла трубку и буркнула:

— Алло.

— Это такая лапочка, ты просто не поверишь! — заверещала Кимберли, минуя всяческие приветствия.

Элис с видом обреченного на страшные муки присела на ступеньку и отодвинула трубку подальше от уха.

— Вам непременно нужно познакомиться! Я рассказала, чем ты занимаешься, и он заинтересовался. Согласись, не так-то много сногсшибательных молодых людей могут в течении хотя бы пяти минут слушать об искусстве.

— Сколько он выдержал? — хмыкнула Элис.

— Семь, — очень серьезно ответила Кимберли. — Я сказала, что привезу тебя в торговый центр к половине седьмого.

— Целых семь?! Ну, тогда конечно! — Элис с тоской посмотрела на собирающиеся тучи. — Слушай, Ким, я сейчас не могу.

— Вздор! — Кимберли одним коротким фырканьем отмела все возможные возражения. — Я обещала! Через полчаса жду тебя перед торговым центром. Учти, если ты задумаешь сбежать, я за тобой заеду.

От такой возможности Элис отказалась сразу: путешествие на автомобиле с Кимберли могло бы окончиться плачевно, потому что та искренне не верила в пользу тормозов и стоп-сигнала. Обреченно бросив: "Скоро буду", Элис положила трубку и сварливо поинтересовалась:

— Если он такой сногсшибательный, что ж ты мне его сбагрить хочешь?

Заперев балконную дверь, Элис натянула пальто и вытащила из подставки свой любимый лиловый зонтик, он был весьма кстати, ввиду начинающегося дождя. Во дворе одна стена еще была освещена солнцем, но стоило Элис выйти из подворотни, хлынуло, как из ведра. Раскрыв зонтик, она нахохлилась и побрела к трамвайной остановке. На улицах было безлюдно: нежелание выходить под проливной дождь и промозглый ветер было, в общем-то, понятным. На остановке, в застекленном павильоне — когда-то застекленном, а теперь щербатом и оклеенном разномастными объявлениями — сидела неопрятная старуха, с ее темно-лилового дождевика капала на асфальт вода. Элис осторожно обогнула стоящий на земле ридикюль, перешагнула натекшую с него лужу и присела на самый край металлической лавочки. Старуха посмотрела на нее очень неприятным взглядом: глаза были небольшие, бегающие, постреливающие из-под седых кустистых бровей. Внимание незнакомых людей всегда смущало Элис, и она сделала вид, что не замечает этого взгляда. Внезапно старуха сложилась почти пополам, запустила руку в объемистый ридикюль, и сунула прямо под нос Элис облупившуюся маску-бауту(2) из папье-маше.

— Думаю, скоро это тебе пригодиться.

Голос был дребезжащий, как подъезжающий к остановке трамвай. Элис маски так и не взяла, а старуха уже разжала пальцы. Баута плюхнулась в лужу, забрызгав ботинки и подол черной юбки незнакомки и оставив на ее дождевике потеки. Маленькие злые глазки впились в Элис, карга пробормотала что-то, а потом подхватила свой ридикюль и нырнула в пелену дождя. Подошел наконец необычайно медлительный трамвай, Элис запрыгнула в него, одновременно складывая и отряхивая зонтик. Прежде, чем двери закрылись, она успела бросить взгляд на маску, медленно размокающую в луже.

Кимберли около торгового центра не оказалось, что вовсе не было удивительным: она обожала опаздывать. Элис поднялась на третий этаж, взяла чашечку шоколада с жареным миндалем и села за крайний столик у огромного окна. Отсюда площадь была видна, как на ладони, сквозь уже наполовину оголившиеся кроны лип можно было разглядеть и вывески в маленьком проулке напротив. Первая принадлежит книжному магазину, вторая — почтовому отделению, а третья маленькой букинистической лавке старого Генри, в которую Элис часто заходила. Еще можно было разглядеть табло, показывающее время, температуру воздуха и влажность: уже поздно, холодно и сыро, вот что можно было увидеть. Шоколад кончился как раз к семи, а Кимберли так и не появилась. Элис расплатилась по счету, купила на нижнем этаже мешочек лакричных конфет и поехала домой.

Телефон надрывался, причем уже давно. Когда Элис сняла трубку, голос матери, прорывающийся сквозь помехи, прокричал:

— Слава богу! Где ты была?

— Ездила в торговый центр, — Элис успокаивающе кашлянула. — Что стряслось, мам?

— Джим попал в больницу. Малыш перерезал себе вены!

Опять? — мысленно вопросила Элис. Малыш Джим Найтшед был на два года старше, но ума так и не нажил.

— С ним сейчас все в порядке, — мама заговорила спокойнее, и помехи проглотили вторую половину фразы. — Береги себя, детка.

Момент, когда была положена трубка, тоже сгладили помехи. Элис не совсем поняла, зачем же было звонить, если проблема уже решена. Она поспешила убраться с улицы, снять, наконец, влажное пальто и поставить на огонь тяжелый медный чайник. Только потянувшись за фарфоровой баночкой с чаем, Элис поняла, что не так: часы не тикали.

Напольные часы с боем достались семье Найтшедов от двоюродного прадеда наряду с кое-какой мебелью для гостиной, безделушками и мутным зеркалом в тяжелой вычурной раме. От часов и зеркала все прочие родственники отказались, и Элис взяла их себе. Несмотря на почтенный возраст, часы всегда показывали точное время и вовремя отбивали положенный час, причем так громко, что соседи неоднократно жаловались полисмену. И вот, они умерли: попытки завести их опять не увенчались успехом. На какую-то секунду Элис ощутила чувство настоящей утраты, но потом поняла, что это все-таки глупо — убиваться по часам. В конце концов, всегда можно нанять мастера, который приведет их в порядок. У того же старика Генри всегда можно было найти нужного специалиста.

С неприятным осадком в душе Элис вернулась в кухню, заварила чайник и отправилась смотреть кино. Кроме часов ее тревожило то, что Кимберли так и не позвонила, чтобы объясниться. Почти наверняка она пришла минут через десять после ухода Элис, и должна была рвать и метать и обещать подруге все десять казней египетских. Без двух минут полночь — как раз кончился "Великий диктатор", и еще не начались "Огни большого города" — Элис не выдержала. Распахнув дверь в ветреную ночь, она сорвала трубку с рычага. Не было даже гудка. И кто-то тихо крался по лестнице с последнего этажа вниз, вниз, к квартире Элис. В принципе, в этом не было ничего необычного: Питера Сазерли из тридцать шестой квартиры жена выгоняла на пожарную лестницу курить, а двумя этажами выше жила парочка неугомонных десятилетних близнецов, но все равно, шаги безумно испугали Элис. Рыбкой нырнув в дом, она захлопнула дверь и повернула ручку, потом резко задернула шторы и бросилась в спасительные объятия пледа и дивана. Главная тема "Огней" заглушила звук шагов.

У него никогда не было брата: в общем-то, необходимая мера предосторожности, потому что его и одного было многовато. Кроме того, он не слишком-то любил делиться силой и властью, тем более, что территорию волей неволей приходилось делить с соседями.

День был пасмурный, но только потому, что в здешних местах каждый день был таковым. Да и само понятие "день" было сугубо относительным, оно слишком привязывало время, текущее здесь к поверхности, чем напрочь убивало, а время — очень обидчиво, если вспомнить. Так вот, если судить по скучным и статичным человеческим часам, день клонился к закату, темнело, и единственным источником света в комнате был небольшой стеклянный шар, висящий в воздухе. От ленивого прикосновения пальцев он медленно вращался, бросая на каменные стены бледно-желтые отсветы. Кроме того, в кристалле разворачивалась весьма любопытная сцена, в которой принимали участие: молодая девушка в лоскутном пальто и с лиловым зонтиком, неопрятная черная старуха и облезлая маска-баута на шелковом шнурке.

— Так, — сказал тихий, мягкий и чрезвычайно убедительный голос просто для того, чтобы прозвучать. — Очень интересно.

А потом щелкнули пальцы, и в стене открылась дверь.

Двери, существа в высшей степени одушевленные и весьма нетривиальные. Достаточно сказать, что существуют просто двери, ведущие из комнаты в комнату, или, допустим, из комнаты — в сад, благовоспитанные, законопослушные, степенные; а есть настоящие двери-оторвы, способные завести черти куда и там бросить. Данная конкретная дверь вела на узкую лестницу, заполненную сплошной чернотой. Сначала туда юркнул шар, выполняя нелегкие обязанности переносной лампы, а потом — человек (или не совсем человек, если хотите) в черном. Комната опустела, а через некоторое время свет за окном совсем погас. За ненадобностью.

Наутро Элис обнаружила, что телефон накрыт баутой. Капли медленно стекали по уродливой верхней губе маски и с настырным блямканьем падали на железную решетку. Аккуратно взяв бауту двумя пальцами, Элис перегнулась через невысокий парапет: на пять этажей вниз, прямо под ее окнами располагались темно-зеленые пластиковые мусорные баки. Один как всегда был повален на бок, а второй бесстыдно распахнул крышку, показывая какое-то тряпье, картонные коробки, выкинутые служителями расположенного на первом этаже китайского ресторанчика, и бутылки с отбитыми горлышками. Почему-то здесь встречались только такие бутылки. Разжав пальцы, Элис проследила, как маска тяжело плюхается в гору мусора. Потом она убралась в комнату и прикрыла за собой дверь.

Минут пять Элис провела перед прадедушкиными часами: стерла с них пыль, внимательно изучила маятник, попробовала завод. Ничего из перечисленного не помогло, так что пришлось вновь надевать пальто и брать зонтик. Немного подумав, Элис сняла с полки маленькую шляпку с пером. На этот раз никаких неприятных старух на остановке не было, как и дождя, хотя тучи по-прежнему висели над городом. Со спокойной душой Элис доехала до площади, свернула к магазину старого Генри и приоткрыла стеклянную дверь — звякнул колокольчик. В лавочке как всегда пахло пылью, кофе и особенно густо — трубочным табаком. Сам Генри сидел на высоком табурете, словно никогда и не сходил с него, и листал книгу с истрепанными страницами. Подняв очки на лоб, Генри подмигнул.

— "Алиса в зазеркалье", четыре шиллинга без обложки.

Элис давно привыкла к такого рода приветствиям, поэтому просто улыбнулась и проскользнула в комнату. Зонт был заброшен на старомодную подставку, а шляпка на самый верх забитого книгами и хрустальными чернильницами буфета.

— Добрый день, мистер Генри. Сэр Генри, как ваше здоровье?

Последнее относилось к старому терьеру, проживающему под прилавком. Большую часть времени он спал, но в теплые солнечные деньки любил выползать, чтобы пожевать пятки своему тезке. К Элис сэр Генри питал какую-то слабость, позволял себя гладить и даже подставлял бока.

— Чашечку чая, Элис? — предложил Генри-человек. С табурета легко можно было дотянуться до небольшой плитки, на которой всегда стоял чайник.

Элис сняла книги со второго табурета — шаткого, с треснувшей ножкой и выщербленным сиденьем, и осторожно села, серьезно опасаясь, что ножка наконец сломается.

— Мистер Генри, вы не знаете какого-нибудь хорошего часового мастера? Прадедушки часы вдруг остановились, и завести их никак не получается.

Антиквар нахмурил лоб. Руки его быстро заваривали чай, выкладывали на блюдце кусочки жженого сахара, пересыпали печенье из коробки в вазочку-тюльпан, а сам мистер Генри при этом напряженно и очень наглядно думал. Морщинки гуляли по лбу.

— Думаю, я знаю, кто может помочь, — сказал он наконец, протягивая Элис чашку. — Юноша со странностями, но мою старушку-кукушку подлечил за пять минут.

Генри указал на висящие на углу одного из книжных шкафов часы-избушку.

— Я напишу тебе адрес. Этот Валентайн обожает возиться с часами. Вряд ли он тебе откажет. Пойдут, как миленькие.

Элис взяла клочок бумаги — край газетного листа — на котором неровным почерком был нацарапан адрес, свернула его и сунула за отворот манжета. Теперь можно было спокойно допить чай.

Девушка шла по влажной от ночного дождя мостовой, постукивая по камням лиловым зонтиком-тростью. Из-за манжета сшитого из разнообразных лоскутков пальто выглядывал клочок бумаги. Глаза, исподтишка наблюдающие за девушкой, мигнули. Злые, очень злые глаза. А потом они ушли в землю, скользнули в тайном, недостижимом для обычных предметов, пространстве между камнями и вернулись к своей хозяйке. Старая карга моргнула, замерла на секунду, а потом заковыляла прочь. В ее ридикюле переговаривались вполголоса маски, или головы, или, может, капустные кочаны, а старухе не хватало времени, чтобы на них цыкнуть.

Собирался дождь.

Глава вторая,

о том, почему умирают часы, а также о том, что на чердаках, как правило, лежит совсем не то, что ты туда клал, ну и, наконец, немного о волшебной стране, которая сниться по четвергам

— Сегодня, похоже, четверг, —

пробормотал Артур, склонившись над кружкой. -

У меня тяжелый день — четверг.

Д. Адамс

На дверь была прикручена табличка "Валентайн Валентайн. По четвергам скидка". Судя по всему, больше ничего незнакомый Валентайн про себя сообщать не собирался. Элис постучала, а потом вошла, так и не дождавшись ответа. Комната была огромной, светлой и напрочь лишенной мебели, зато, повсюду были часы. Часы напольные, настенные, наручные — связками, луковицы, кольца, подвески на шею, почетное место в углу занимала клепсидра. Все это тикало, звенело и булькало и упорно показывало разное время. Самые необычные часы висели прямо напротив двери: стрелка их замерла между надписями "Четверг" и "Время чая".