Спартак 2

Спартак — II.

Венера против Рыси.

Глава I. Бегство Энея.

Согласно родовому преданию римского рода Юлиев, свое начало они брали от времен Троянской войны, где среди тех, кто защищал Троаду от данайцев, был герой Эней. Согласно общепризнанным известиям, отцом его был Анхис, а вот матерью героя являлась сама богиня любви Афродита — Венера. Плененная красотой молодого троянца, она явилась к нему под видом смертной девушки. Плодом их любви стал Эней, которого вскормили нимфы и в пятилетнем возрасте отправленного к отцу.

Эней был единственным из троянских героев, кто за время войны не пал от рук богоравного Ахиллеса, яростного Аякса, неукротимого Диомеда или хитроумного Одиссея. Во всех схватках и сражениях богиня Венера постоянно защищала своего сына, неизменно унося его из-под удара вражеского копья или меча в Трою.

В ночь, когда ахейцы коварством проникли в Илионскую твердыню и принялись убивать спящих её жителей, Эней вновь избег горести смерти или плена, благодаря заботам своей божественной матери. По её зову, он вовремя проснулся, и смог вынес из объятого пламенем гибнущего города своего старого отца Анхиса, сына Ила, но потерял красавицу жену Креусу.

Объединив вокруг себя других беглецов благодаря своему геройскому прошлому и царственному происхождению и погрузившись на корабли, отправился искать свою новую родину. После долгих скитаний, потеряв у берегов Сицилии отца, разбив сердце безутешной Дидоне, он прибыл к западным берегам Италии. Там женившись на дочери местного царя, основал город Лавиний и дал начало новому царскому роду латинов.

Возглавлял список новоявленных царей сын Энея Ил, который благодаря местному языку трансформировался в Юла, давшего начало роду божественных Юлиев. Прямых потомков этого рода по мужской линии к лету 71 года до н.э. было двое. Гай Юлий Цезарь сын Гая Юлия Цезаря Страбона претора Римской республики и Луций Юлий Цезарь, сын Луция Юлия Цезаря, консула Рима.

Второй Цезарь приходился дядей первому Цезарю, на долю которого выпал жребий повторить судьбу своего легендарного предка. Как и Эней, он оказался осажденным в своем родном городе, который подобно Трое, пал благодаря предательству и коварству.

Как и Эней, он пытался с оружием в руках отстоять свой родной кров, но под натиском врагов был вынужден бежать из объятого пламенем Рима. Небольшим отличием между деяниями этих двух мужей в этом моменте было то, что в отличие от Энея, отец Цезаря к этому моменту уже был мертв и вместо него, он вынес из гибнущего города свою престарелую, по меркам того времени мать Аврелию Котту.

Вместе с ней от неминуемой гибели спаслась его вторая жена Помпея Сулла, но при этом, Цезарь потерял свою горячо любимую дочь Юлию от первой жены Корнелии. Малышке было всего пять лет отроду и когда благородное семейство спасалось от мечущейся из-за каждого угла смерти, она потерялась.

Возможно, на неё свалилась горящая балка или кусок черепицы дома, мимо которого они пробегали. Возможно, малышку просто затоптали другие беглецы, а быть может кормилица, что присматривала за Юлией, свела свои давние счеты с хозяевами. Ведь недаром римская пословица гласит: — Сколько в доме рабов, столько и врагов.

Ещё одним отличием от биографии мифического предка было то, как именно покинул обреченный Рим Гай Юлий. Эней, согласно легендам проложил себе дорогу из Трои храбростью и мечом. В отличие от него, Цезарь покинул Рим благодаря счастливому случаю, умело выданный им потом за расчетливость и прозорливость. Имя этому счастливому случаю, было — Большая Клоака и был он отнюдь не случаен.

После того как попытка устранения Спартака руками оска Тиберина провалилась, осадившие Рим спартаковцы с большим вниманием стали наблюдать за водами протекавшего через него Тибра. Всякого человека кто пытался покинуть город таким путем, они задерживали и подвергали тщательному допросу, не зависимо от того, кем он был. Рабом, дезертиром или торговцем провиантом.

Видя все это, начальник римской милиции с новой силой принялся искать возможности устранить Спартака, ибо только в этом видел спасение родного города от осадивших его врагов. Не имея возможности по воздуху попасть в лагерь гладиатора, Юлий Цезарь был вынужден сосредоточить свое внимание на подземных ходах.

Подкоп был слишком долгим и трудоемким процессом, а самое главное — опасным. Не было никакой гарантии того, что от перебежчиков Спартак узнает о подкопе и не попытается через него проникнуть в город. Такие случаи в военной практики были хорошо известны и потому, Цезарь был вынужден прибегнуть к услугам городской канализации.

Благодаря своему новому положению и должности он узнал, где и как можно проникнуть в Большую клоаку. Теперь осталось найти человека, который согласился войти в неё и, оказавшись по ту сторону стен совершить новую попытку покушения на жизнь вождя восставших рабов.

Идея убийства Спартака была для Цезаря идеей фикс. После того момента, когда спартаковцы подбросили к городским воротам голову несчастного Тиберина, он занимался ею куда больше, чем наведением порядка на улицах Вечного города и укрепления рядом римской милиции. С этой целью он собрал вокруг себя небольшой круг лиц, разделяющих убеждение Цезаря, что Рим может не дождаться прихода вызванных Сенатом легионов Метелла или Лукулла.

По ходу своей новой службы, Гай Юлий ежедневно часто общался с простыми горожанами и как никто другой из представителей римской власти, знал их насущие заботы и тревоги. Знал, о чем они говорят на улицах и в тавернах, за стенами своих домов, а также догадывался, о чем они думают. И чем больше он все это узнавал, тем сильнее его беспокоила дальнейшая судьба Рима.

Ибо с каждым новым днем осады, он приходил к страшной для себя мысли, что главную для Рима опасность представляют не осадившие его рабы, а собственные горожане. Уж слишком сильно отличались между собой столы знати и простых римлян. У первых, на столе стояло все, начиная от привычных для римлян яблок и заканчивая яйцами, а у вторых, кроме воды и тщательно отмеренной порции хлеба ничего не было.

Будучи по своей натуре киником и прагматиком он прекрасно понимал, что, сколько бы, красиво и правильно не говорили бы на Форуме Ватий и Цицерон, пробуждая в сердцах римлян патриотизм, они не смогут наполнить их голодные желудки. Противоречия между сытыми и голодными будут только увеличиваться и рано или поздно произойдет взрыв. Со всеми ужасами и страданиями так хорошо знакомой Цезарю Гражданской войны.

Самое плохое в этой ситуации было то, что все те, с кем он пытался обсудить нависшую над Римом опасность, не хотели его слушать. Точнее сказать его слушали, но не слышали, так как не хотели слышать.

Сенаторы и всадники, оптиматы и популяры дружно твердили в один голос, что Цезарь сильно преувеличивает опасность внутреннего бунта. Что угроза взятия Рима взбунтовавшимися рабами прочно сплотила всех его жителей не зависимости от положения и богатств. Да, Сенат был готов поддержать нуждающихся горожан, но чтобы ввести продуктовые пайки и тем самым уравнять сенатора и ремесленника — это уже лишнее. К чему это? Ведь не сегодня так завтра к стенам Рима подойдет Метелл с Лукуллом, и разгромят этот проклятый сброд рабов, гладиаторов и прочих предателей интересов римской Республики. Или начальник городской милиции сомневается, что так оно и будет? Нет? Очень хорошо. Значит нужно набраться терпения, затянуть по туже пояс и немного подождать.

Таков был настрой римского Сената и, уткнувшись в эту бетонную стену, Цезарь иногда откровенно жалел, что он находится по эту сторону стен, а не по ту. Чувство эти, конечно, были кратковременные и мимолетны, но очень и очень эмоциональные.

Не было полного понимания и среди сторонников Цезаря, согласившихся составить заговор против Спартака. Нет, они все горячо ненавидели гладиатора, принесшего столько много горя Республике, им лично или их друзьям и близким. Да, они сознавали опасность личности Спартака и были готовы оказать самую действенную помощь Цезарю в его устранении подобно легендарному Гаю Муцию Сцеволе. Однако в словах многих из них нет, нет, да и проскакивала надежда на скорый приход легионов Метелла и Лукулла и разгром армии рабов.

Другим камнем преткновения было то, что заговорщики не воспринимали Спартака как равного себе человека. И стоило Цезарю сказать, что опасно недооценивать врага и по своим способностям и таланту, гладиатор мало чем уступает самим римлянам, на него немедленно обрушился шквал гневных упреков со стороны его собеседников.

— Ты излишне расточителен в своих оценках, относительно этого подлого гладиатора! — возражал ему Марк Антоний, по матери приходившийся Цезарю дальним родственником. — Варвара раба, отданного в гладиаторы на потеху толпы, даже чисто теоретически, никак нельзя сравнивать по способностям с римским гражданином! Эти вещи просто несравнимы!

— Это он у нас был рабом и гладиатором, а там, у себя, согласно имеющимся у меня сведениям он являлся знатным человеком. Попавшие к нам в плен рабы в один голос уверяли на допросах, что его мать дочь боспорского царя Перисада убитого скифским вождем Савмаком. Который с большой долей вероятности и был его отцом.

— И ты веришь в эти придуманные чернью сказки?! — в благородном негодовании изумился Гай Публий Азиний. С ним Гай Юлий близко сошелся при формировании отрядов городской милиции и за время общения ни разу не мог усомниться в его чести и преданности идеи убийства Спартака. — Как можно в это верить!?

— Не думаю, что человек будет врать, когда ему поджаривают на медленном огне ноги и рвут щипцами живую плоть.

— Ты говорил с фанатиками, которые свято верили в собственные выдумки, и своим тупым упрямством заставили поверить в них и тебя! — всплеснул руками Азиний. — Право Цезарь, я был о тебе иного мнения.

— Его тактика и его победы заставляют меня видеть в словах рабов зерно непреложной истины. Он разгромил Красса, точно также как Александр разгромил Дария в битве при Гавгамелах. Заманил в ловушку преторов Эмилиана и Долабеллу как заманивал наших предков Ганнибал. Разбил превосходящую его по силе армию Помпея, благодаря построению своего войска, как это делал против спартанцев легендарный воитель Эпаминонд. И во всех его действиях, я вижу присутствие большого таланта, которым вряд ли может обладать сын пастуха, землепашца, горшечника, ремесленника или торговца.

Подобно игроку в латрункул Цезарь выстроил перед Азинием стройную логическую цепь, но тот не пожелал принимать их на веру. Гордо вскинув голову, он стал энергично выдвигать свою линию контраргументов.

— А я вижу во всех перечисленных тобой примеров лишь одно удачливое стечение обстоятельств и ничего более. Ты сам говорил, что появись конница Помпея на час раньше и у Силари наголову был бы разбит не Марк Красс, а Спартак! — начал загибать пальцы Азиний. — Преторы Долабелла и Эмилиан были назначенцами и не имели никакого опыта ведения войны, а что касается Гнея Помпея, то он был разбит исключительно из-за трусости своей изнеженной конницы!

Приведенные Азинием аргументы имели под собой логическую основу, но Цезарь быстро перевел их в свою пользу.

— Все это всего лишь красивые предположения и сладкие утешения, что мало чего стоят по сравнению с нашей безрадостной действительностью. А она, позволь тебе напомнить состоит в том, что Спартак стоит у ворот Рима. Он не намерен отступать и не известно. Как долго нам ждать помощи извне, и смогут ли Метелл или Лукулл разбить его.

Удар был не в бровь, а в глаз, но Гай Публий не собирался просто так уступать в столь принципиальном для него вопросе.

— У этого раба есть только один настоящий талант. Талант в умелом подражании поведения своего господина. Посмотри, ведь всё, благодаря чему он смог возвыситься над остальными рабами и одержать победы над нашими легионами он позаимствовал исключительно у нас! — от негодования на скулах Гая Публия выступил гневный яркий румянец.

— Построение войска на битву, вооружение солдат, разбивка лагеря всё один в один как у нашего войска, а не у войска Александра Великого, Ганнибала и Пирра с Эпаминондом в придачу. Распорядок и внутренние законы армии, воинские звания и должности, знаки когорт и манипул, знамена легионов — ведь это все наше! Единственное отличие в том, что вместо белого цвета аквилы у него красный цвет, а вместо орла на них сидит кошка, а так настоящий римский легион! — бросал в запале спора Азиний свои аргументы, но все они летели мимо Цезаря.

— Хорошо, допустим, что Спартак всего лишь талантливый подражатель и любимец ветряной и капризной богини Фортуны. Но как быть с тем фактом, что он ещё и грамотен, владеет греческим языком, знает латынь и читал сочинения Гомера и Платона, — с плохо скрываемым ехидством учтиво уточнил Цезарь, нанося сокрушающий удар по обороне оппонента.

— В лагерной палатке разбитого нами претора италиков Ганика было обнаружено письмо Спартака, и я имел возможность ознакомиться с ним. Могу смело сказать, что оно было, не только грамотно написано, но его стиль и слог говорил о том, что написавший его человек хорошо разбирается в политике и умеет аргументировать свои доводы. Не каждый военачальник, а уж тем более писарь сможет написать послание так, как оно было написано Спартаком.

— Чувствую, что ещё чуть-чуть, и ты скажешь, что этот "царский" отпрыск равен нам римлянам или даже выше нас! — зло произнес Азиний, грозно скрестив руки на груди, не имея веских контраргументов. — Скажи, я жду, этого!

— Не удивлюсь тому, что по прошествию времени окажется, что по своему происхождению, Спартак римлянин — молвил Цезарь, самым будничным тоном, чем окончательно добил Азиния.

— Что!!? — у Гая Публия от возмущения перехватило горло, и он стал яростно кашлять, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха. — Как ты посмел, кхе-кхе, сказать такое!? Цезарь!! Кхе-кхе-кхе!

Азиний много что хотел сказать, но проклятый кашель, прочно перехватил его горло и не собирался его отпускать.

— Так думаю не только, я один, но и Марк Антоний, — продолжал сыпать факты Цезарь, яростно тесня своего противника. — Он вместе с другими жителями города ходил к пифосам с даровым зерном и видел стоящего неподалеку Спартака. Скажи, Марк, на кого он, по-твоему, больше похож? На фракийца, скифа, грека или римлянина?

— В нем мало, что от фракийца или грека, но много от римлянина. Начиная от отсутствия бороды и гордой посадки головы, до того, как он говорит — пробурчал Антоний, с неудовольствием вспоминая день, когда выполнения тайного задания сената, он вместе с простым людом, выпущенным из города стражей, торопливо набивал мешок дарованным рабами зерном.

Запах испеченного из него хлеба, Марк Антоний запомнил на всю жизнь. Никогда прежде, хлеб не казался ему таким вкусным, а еда не приносила такой радости, какую он испытывал в тот день.

— И как он говорит?! — сварливо воскликнул Азиний, отчаянно пытаясь сохранить лицо при плохой игре. — Как италийский провидец или фракийский колдун, что ловко умеют внушать простым людям свою волю под видом воли богов?