Спартак 2

Конечно, метательные снаряды нет-нет да попадали в спартаковцев, но это были единичные случаи, которые тонули в гвалте криков и свиста несущихся в адрес солдат Скавра. Муций дал ещё пару выстрелов в сторону галлов, после чего с чистой совестью доложил претору, что обстрел противник не принес желаемого результата.

— Их слишком мало для наших машин, претор. С таким же успехом можно стрелять по птицам или зайцам, однако если вы прикажите, мы продолжим тратить свои метательные снаряды.

В ответ Скавр обжег легата гневным взглядом. С какой бы радостью он добавил бы к нему ряд громких эпитетов но, к сожалению, не мог себе их позволить. Ругаться с военными, когда враг стоит у ворот Капуи и за спиной пусть присмиревший, но смертельно обозленный нобилитет было неразумно.

— Ты говорил о вылазке? — с холодной злостью уточнил претор. — Хорошо, я согласен. Пусть две когорты выйдут из города, и уничтожать этих шутов. Я также не против, если когорты возглавишь лично ты, Муций

Скавр впился хищным взглядом в лицо легата, но к своему сожалению не увидел на нем и намека на страх. Наоборот, Муций очень обрадовался подобному решению претора.

— Клянусь Минервой, мы научим рабов уважать своих хозяев! — обрадовано воскликнул легат, решительно положив руку на рукоять меча.

— Иди, да поможет тебе богиня, — сдержанно произнес претор, — но помни, я запрещаю тебе далеко отходить от стен Капуи. Ибо если вдруг часовые заметят опасность, я отдам приказ закрыть ворота Капуи, и никто не заставит меня изменить это решение. Надеюсь, что ты меня хорошо понял.

— Я хорошо понял тебя, претор Скавр — гордо кивнул головой Муций и радостно бросился к стоявшим внизу стены солдатам.

Потом, Скавр очень жалел, что позволил гневу взять вверх над разумом, но ничего уже нельзя было изменить. А пока глядя со стены, он вместе с другими защитниками Капуи радовался, глядя как, покинув пределы города, стройные ряды римских когорт двинулись на спартаковцев с грозным кличем. Радовался, видя, как воины противника засуетились, забегали, стали торопливо выстраивать боевой порядок, а когда легионеры Муция сошлись с ними врукопашную стали отступать под их натиском.

Охваченный охотничьим азартом, претор вместе со всеми зрителями принялся кричать, как обычно кричал, наблюдая в цирке бои гладиаторов: — Дави их! Бей! Режь! И когда начальник караула дернул его за руку, был очень недоволен тем, что ему мешают наслаждаться столь ярким зрелищем. Однако когда он посмотрел туда, куда ему указывал центурион, весь азарт его разом прошел и в животе неприятно засосало.

Не из-за холмов, а из рощи, в тыл и фланг когорт Муция двигался отряд кавалерии, под красным знаменем Спартака. Двигался не так быстро как движется легкая кавалерия, но все равно, он успевал отрезать отряд Муция от городских ворот.

Напрасно по приказу Скавра взвыли трубы и загромыхали литавры, пытаясь предупредить увлекшихся боем римлян о нависшей над ними смертельной угрозе. Слишком далеко отошли они от спасительных стен Капуи охваченные азартом преследования.

Все, что успел сделать Муций — это развернуть задние ряды когорт и встретить атаку врага лицом к лицу. Вооруженные легкими копьями и небольшими щитами, всадники Декората не могли прорвать строй римлян, да этого от них и не требовалось. Главное было отрезать врага от ворот, задержать до прихода главных сил армии Спартака, что уже начала свое движение из-за холмов, как и опасался Скавр.

Положение было критическим, но претор был не из робкого десятка. Не желая просто так наблюдать со стен, как будут убивать его солдат, он предпринял попытку спасти Муция.

— Глабр! — вскричал он, обращаясь к своему трибуну. — Возьми две когорты и атакуй конницу неприятеля. Спартаку нужно время, чтобы дойти к месту боя, и ты успеешь помочь Муцию.

— Господин! — обратился к Скавру, префект Фабий Ициллий. — Еще две когорты это почти

половина всех наших сил. Стоит ли так рисковать?! Не лучше отправить нашу конницу?

Капуанцы общими усилиями смогли создать конный отряд общей численностью в двести пятьдесят человек, но боевого опыта у них совершенно не было.

— Вашу славную конницу я лучше отправлю на стены, чем доверю подобное дело! — разгневанно прокричал Скавр обозленный попыткой гражданского лица оспорить его приказ и, повернувшись к Глабру, приказал — Выполнять!

Вновь взревели боевые трубы, но теперь посылая зажатым между двух огней когортам Муция не тревогу и печаль, а надежду на спасение.

Действия претора Капуи были абсолютно правильными и своевременными, но и противостоящий ему противник, хорошо знал свое дело. Когорты Глабра ещё не успели отойти от городских ворот и пары шагов, как роща вновь ожила, и из неё выехал новый конный отряд врага.

На этот раз это была легкая кавалерия. Вооруженная одними луками, она смогла быстро достигнуть, место боя и, развернувшись, принялась яростно осыпать римлян градом стрел.

Для умевших строиться "черепахой" легионеров летящие стрелы не были смертельной опасностью. Только малая часть выпущенных противником стрел смогла ранить или убить римских солдат. Однако такое построение серьезно снижало темп продвижения когорт. Серьезно страдала целостность рядов, а самое главное снижала шансы на спасение отряда Муция.

Знамена когорт и манипул противника становились все ближе и ближе, но Глабр продолжал свое наступление. Укрытый щитами, он упрямо гнал своих воинов вперед, твердо веря, что выполняет свой святой долг — спасти из беды товарищей.

Не обращая внимания на вражеские стрелы, теряя раненых и убитых, его когорты смогли преодолеть расстояние, отделяющее их от врага, и напали на него. Теперь конники Декората оказались между двух огней и у находившихся на стенах людей, появилась надежда на благополучный исход, но она быстро пропала.

К месту боя подошла тяжелая конница Спартака. Отправляя Декората в засаду, Спартак оставил отряд Бортарикса вместе с главными силами, но едва начался бой, он без раздумья отправил их на помощь пылкому греку.

Глабр уже начал теснить конницу Декората, когда на его фланг обрушился новый конный отряд враг. Он был небольшим, но тяжелых копий одетых в броню всадников Бортарикса было достаточно, чтобы прорвать строй римских солдат. Галл опытным взглядом оценил положение и направил удар своего отряда в самое слабое место Глабра, туда, где имелся разрыв рядом когорт.

В один миг все перемешалось. Единый строй, благодаря которому римские когорты одерживали вверх над врагом, пропал, и образовалась свалка, где каждый был сам за себя. Трагизм положения не смог исправить даже успех, одержанный манипулой центурия Веспасиана. Его солдаты прорвали строй наседавших на них галлов Акихора и смогли вырваться из вражеского кольца. Обрадованные, они принялись теснить врага стремясь помочь спастись остальным товарищам, но развить успех они не успели. К месту боя подбежали солдаты Спартака, завязалась новая схватка, в которой из манипулы Веспасиана мало кто уцелел.

Столь удачно начавшаяся вылазка, обернулась для Скавра полным разгромом. Из отряда Муция в Капую вернулось чуть больше десяти человек. Все остальные погибли или сдались в плен вместе со своим командиром.

Глабр недосчитался больше половины своего отряда и это, случилось благодаря милости вождя восставших рабов. Спартак не предпринял попытки на плечах отступающих легионеров ворваться в Капую. Бортарикс лишь только отбросил солдат Глабра от конников Декората и не стал преследовать.

Наблюдая за ходом сражения, Скавр заподозрил сначала в действиях врага какую-то хитрость и поначалу не торопился отдать команду открыть ворота беглецам. Однако громкие крики, как по ту сторону стен, а затем и по эту, пробудили в его душе сострадание, и он отдал спасительный для солдат Глабра приказ.

У стоявшего на верхушке стены претора сердце обливалось кровью при виде измученных и окровавленных воинов, что столпились возле ворот Капуи. Многие из них побросали свое оружие и упали прямо на мостовую, не до конца веря в свое благополучное спасение от неминуемой смерти. Скавр собрался спуститься к ним, чтобы приободрить их, а заодно напомнить о воинской дисциплине. Он уже сделал несколько шагов, чтобы спуститься со стены по ступеням лестницы, как в этот момент его окликнул префект Ициллий.

Вид погибающих под ударами врага солдат снаружи Капуи и вид деморализованных беглецов сильно потряс его и, позабыв всякую осторожность, он заговорил со Скавром.

— Все пропало! Все пропало! Как мы теперь сможем противостоять Спартаку при таких потерях?! Ведь у нас не хватит сил отбить штурм, если он пойдет на приступ! Может, настало время поговорить о судьбе Капуи? — говоря эти слова, префект подразумевал разговор претора с нобилитетом Капуи, но на его беду Скавр понял его в ином, превратном для себя смысле.

— Настало время поговорить о судьбе Капуи?! — возмущенно вскричал претор, испепеляя Ициллия ненавидящим взглядом. — В этом городе только я один решаю, настало время или нет говорить о судьбе Капуи!

— Но Капуя погибнет от промедления! — продолжал настаивать префект, не ведая, что в этот момент широко шагает навстречу своей смерти.

— И поэтому мы должны распахнуть ворота, сдаться на милость рабам и признать их самозваного вожака над собой!? Взять его! Взять!! — взревел Скавр, обращаясь к солдатам и в голосе его и взгляде было столько ненависти и ярости, что никто из них не посмел ослушаться претора.

Все стоявшие на стене полагали, что Скавр прикажет отвести Ициллия в тюрьму и отдать в руки начальнику тайной стражи, но Фортуна вытащила префекту иной жребий. Весь кумачовый от охватившего его праведного гнева претор подскочил к несчастному Ициллию, и властно вскинув руку, заговорил.

— Я Луций Эмилий Скавр, первый претор Капуи и Кампании, властью данной мне богами и народом приговариваю изменника Сергия Ициллия к смерти! Сбросить его со стены к его друзьям рабам!! — и Скавр указал рукой солдатам, державшим префекта, куда следует сбросить приговоренного.

— Ты меня неправильно понял, благородный Скавр!! Я говорил совершенно о другом! О том, что Капую надо спасть! — отчаянно заверещал префект, увидев нависший над собой лик смерти.

— Трус!! Думал, что я испугаюсь и пойду на поводу у тебя и всей твоей шайки трусов!? Нет, Луций Скавр не такой как вы! Взявшись за дело, я никогда не отступлю! Никогда!!

Префект попытался что-то ему возразить, но кулак Скавра со смаком впечатался в его мясистые пухлые губы. Охваченный порывом ярости претор принялся избивать Ициллия, безжалостно уродуя его лицо массивным перстнем, что украшал его правую руку.

Вслед за лицом от ударов Скавра пострадали ребра, живот и даже гениталии префекта, отчего несчастный буквально кулем повис на руках державших его солдат. Испытывая определенную жалость к префекту, они решили, что если опустят Ициллия на землю и тем самым избавят его от дальнейших надругательств со стороны Скавра и жестоко просчитались.

Вид распростертого противника только ещё больше подлил масло в пламя ненависти бушевавшей в этот момент в душе у Скавра. Позабыв обо всем, он принялся яростно избивать тело Ициллия ногами и топтать его. Когда же силы оставили претора, то он повторил свой приказ, сбросить приговоренного со стены.

Стоявшие рядом с претором солдаты несколько замешкались, на что незамедлительно последовал громкий возглас: — Ну!!! После которого мешкать было крайне опасно для собственной жизни и подхватит безвольное тело префекта, солдаты перебросили его через наружный гребень стены.

— Вот так будет с каждым предателем, кто посмеет заговорить о переговорах со Спартаком! С каждым!! — пригрозил Скавр и, запахнув на груди плащ, покинул стены Капуи, громко топая по ступням своими окровавленными калигами.

Глава VII. Трудности возвращения.

Никогда прежде выступая в поход на врага Луций Лициний Лукулл не находился в столь стесненных обстоятельствах как ныне. С одной стороны на него давило требование римского сената как можно скорее завершить войну с Митридатом и привести свои победоносные легионы в Италию и спасти многострадальное отечество от ужаса по имени Спартак.

С другой стороны на полководца наваливалась проблема денег, без скорейшего разрешения которой все его славное воинство грозило разбежаться, бросив своего полководца в одиночестве. Причина подобной проблемы заключалась в банальной человеческой жадности, достигшей в войске Лукулла небывалой высоты.

Насмотревшись на безумную роскошь понтийского царя Митридата, доставшуюся им в качестве трофея, римские солдаты позабыли не только про еду и сон, но и про свою родину и свой долг перед ней. Главная мысль, что подобно занозе засела у них в головах, была мысль — обогащение.

Каждый римский солдат в той или иной мере думал о том, как бы поплотней набить свои поясные сумки золотыми и серебряными монетами, свои походные мешки дорогой одеждой, посудой и прочими предметами, которые можно будет потом продать купцам перекупщикам.

И чем больше подобные мысли гостили в их головах, тем больше злости и недовольства появлялось у них в отношении своего полководца Лукулла. Которому согласно обычаям войны доставалась большая часть сокровищ и прочей военной добычи.

— Знаем, знаем, чем набиты мешки в его повозках, — зло ворчали легионеры, шагая под жарким солнцем, по каменистым дорогам Анатолии. — Нашей кровью, нашим потом и нашими слезами. Он на своем столе имеет фазанов и перепелов, а мы должны довольствоваться ржаным хлебом и простой водой, которая не всегда бывает свежей.

Естественно, нужные люди доносили проконсулу о настроениях среди его воинов, но тот никак не мог переломить столь опасную для себя тенденцию. Несколько раз Лукулл публично отказывался от своей доли в пользу воинов, но это только ещё больше будоражило солдатские умы.

— Если он с такой легкостью отказался от такой кучи денег, значит у него их видимо-невидимо — делали свои выводы легионеры, — или он намерен вернуть себе все с лихвой потом, а нам сейчас бросает крохи.

Одним словом, чем больше проконсул старался, тем становилось только хуже и, не обладая харизмой подлинного повелителя масс, он ничего не мог сделать. Единственный выход их создавшегося положения, Лукулл видел в скорейшем взятии Амисы, последнего оплота Митридата в Анатолии. Падение этой крепости означало полный разгром и покорении Понтийского царства, а также позволяло полностью решить проблему с деньгами.

Перед тем как объявить поход на Амису, Лукулл торжественно объявил перед войском, что вся добыча, захваченная в этом городе, будет полностью отдана солдатам.

Столь неожиданный ход крепко накрепко заткнул рот всевозможным говорунам и многочисленным недругам полководца. Все знали, что Амиса богатый город, и каждый надеялся пополнить и укрепить свое личное благосостояние. Конечно, отъявленные скептики и тайные сторонники Мурены продолжали ворчать, что дело тут явно нечисто, но их уже не слушали столь внимательно как прежде. Блеск золота Амисы и прочих сокровищ прочно заворожил умы и души легионеров. Каждый из них стремился как можно скорее дойти до Амисы, взять её штурмом и начать грабить. Завороженные этим сказочным мороком, солдаты с нетерпением ждали начала похода на Амису, а когда это случилось, радостно построились в походный порядок и дружно двинулись навстречу своей мечте. Вопреки опасениям проконсула, никого из легионеров не пришлось гнать или уговаривать идти в поход.