Зверь лютый. Книга 29. Венец

Зверь лютый

Книга 29. "Венец"

Часть 113. "Всё ясно для чистого взора: И царский венец, и..."

Глава 567

"А день? Какой был день тогда?

— Ах да. Среда".

Много раз вспоминал я тот день. Ругал себя, что ввязался в это дело. Что взвалил на себя груз... нет, не "шапки" — не дай боже! — роль подпорки для этого... столпа, "государя святорусского". Да хоть бы он сам "ровно стоял"! А он-то ещё и думал, делал, сам собой заваливался да выкручивался. Это не считая всякой... посторонней напасти. Которая — во множ-ж-жестве!

Как хорошо было во Всеволжске! Берды ткачам придумывал, свиноматок привесистых выводил...

Потом тоска проходила, и возвращалось холодное острое понимание: жить возле Руси и быть от неё свободным — невозможно. И — стыдно. Нужно эту громадину перетряхнуть, отделить гниль да избоину, вычистить да заново собрать.

"Нужно" — мне.

В те дни всё, даже и жизни наши, держалось на скорости. "Фактор времени". Мы принимали решения и реализовывали их чуть быстрее наших противников.

Боголюбский — кавалерист. Ему такая манера привычна: аля-улю! Клинки наголо! В галоп! Марш-марш!

Наши же "оппоненты" были людьми более "пехотными". Более стремящиеся к продуманному, взвешенному, рассмотренному со всех сторон, "удивительно умно", как крестьяне землю делят, решению. К стойкости. Не к резвости. Они опаздывали. На чуть-чуть. То есть — навсегда.

День взятия Киева, начавшийся для меня с вечера дня предыдущего, тянулся и тянулся. Роль сапёра-диверсанта сменилась на роль мечника, командира, прокурора, психоаналитика, богослова, артефактора, следователя по особо важным... Казалось — куда уж дальше?

Оказалось — есть.

Тогда, в Десятинной, глядя в распахнутый гроб обнажённый, ободранной Варвары Великомученицы, на белое изувеченное тело юной девушки, упокоившейся восемь веков назад и ничем, в нынешние беззаконные времена, не защищаемое, но наоборот — святостью, славой своей приманивающее шишей да воров, Боголюбский принял решение. Тяжёлое. Ему — противное.

В бессилии злобствования на татей неизвестных дёргал он меч, дёргал губами. Потом, чуть успокоившись, глядя на икону Богородицы у дальнего алтаря, в конце тридцатиметрового зала, перекрестился. Деловито, будто от соратников своих, потребовал:

— Помогай, Господи. Смилуйся, Царица Небесная.

Повернулся ко мне и сухо скомандовал:

— Быть по сему. Делай.

"Делай", в текущем контексте, означало: "венчаться будем".

"Венчаться", если кто не понял, не с девицей-красавицей, даже не с Ванькой — лысым ублюдком, как, может, кому подумалось. "Венчаться" — со "Святой Русью". Со всей. Во всей её протяжённости, многолюдстве и разнообразии.

"Постелите им степь,

занавесьте им окна туманом,

в изголовье поставьте

ночную звезду".

Мда... "В постели было весело и шумно". Можно добавить: многолюдно.

Будет. В "степи застеленной". А вот насчёт "весело"... При ориентированности Боголюбского на "суды и казни"... "весело" — будет. Но не сразу. Сперва — под венец. "До свадьбы — ни-ни".

А труд гос-брако-сочетания — взвалили на меня.

"Инициатива — наказуема".

"Ты кричал? — Вот ты и полетишь".

Андрей фыркнул напоследок, глянул на кипарисовый саркофаг Варвары Великомученицы и пошёл.

Я, естественно, ап-ап... а как?... а кто?... а где?...

Только и сообразил спросить, уже в спину:

— Сегодня?

Боголюбский, не оборачиваясь, махнул ручкой. Так это... неопределённо. И ссутулившись, чуть скособочившись, "шаркающей кавалерийской походкой..." — ушёл. Я бы сказал: сбежал. А я остался. В этом во всём... перед этим всем...

Ф-факеншит! Уелбантуренный коронообразно! Из меня ж церемониймейстер... такой же как балетмейстер!

Ты этого хотел, Ваня? — Бойся желаний: они исполняются.

* * *

Всякий, кому приходилось организовывать кое-какое семейное мероприятие, типа свадьбы или похорон, на сотню-другую гостей, представляет себе объём суеты, которую надо упорядочить. Что меня всегда радовало при переходе к капитализму — стремительный рост числа разнообразных бюро ритуальных услуг. Появился выбор! Между "Нимфой", у которой, как известно, кисть жидкая, туды ее в качель, и запойным гробовых дел мастером Безенчуком, с гробом как огурчик, отборным, на любителя.

В таких заведениях накапливаются атрибуты и реквизиты, сценарии и физиономии. Наиболее продвинутые ритуальщики способны учиться и у клиентов. Через несколько лет могут выдать не только вариации сметы, но и вариации стиля:

— Какую свадьбу делать будем? Православную, народную, под олигарха?

Правда, на ответ:

— Кавээновскую. С омоновскими элементами, — вздрагивают.

Провожая взглядом дружку жениха, затаскивающего в помещения для предстоящего торжество шесть стволов разного индивидуально-автоматического.

* * *

Моя ситуация... хоть вешайся. Сценария нет. Не только мизансцены не расписаны — нет даже самих текстов. Самое скверное — нет квалифицированной команды.

"Театр начинается с вешалки" — кто будет тремпелем?

"Примадонна" в любой момент может сказать:

— А я передумал. Пшли все с отседова.

"Дирижёр" может отбросить "палочку" и начать проклинать. По матери и святоотеческому наследию. Или просто отбросить. Копыта. По возрасту.

А кордебалет, в момент апофеоза, запросто вытащит... нет, не то, что вы подумали — мечи славные. И "танец маленьких лебедей" перейдёт в "пляски умирающих людей".

"Глаза боятся, а руки делают" — русская народная. Эх, если бы такое можно было сделать одними руками...

"Дети у вас прелестные. Но то, что вы делаете руками..." — наблюдение иностранца. Эх, если бы такое можно было сделать... исключительно как детей.

Захлёбываясь в море очевидных проблем, я, однако, нашёл два положительных момента:

— акустика. В Десятинной с акустикой хорошо. Голосники — вмазаны, своды — выверены.

— зрители. Какую бы хрень мы тут не толкали — аншлаг гарантирован. Потом, правда, могут и в капусту порубать.

"Снова в нашем зале,

в нашем зале нет пустого места,

Это значит юмор,

значит, юмор поднимает флаг!".

"Юмор" у меня... как русский народ — государство-образующий. Виноват: государе-образующий. После мероприятия образуется Государь, одна штука. А жо поделаешь? Чего-нибудь из поздне-советской классики типа:

"Я слышал, в толпе говорили,

Венец неподъемный такой,

Напрасно Андрюшку сгубили,

И вышел я вслед за толпой".

не пройдёт. Выйти я не смогу. Ежели что не так — вынесут. Вперёд ногами.

"Некоторые выглядят храбрыми, потому что боятся убежать" — храбрюсь. Ибо тут фиг убежишь.

Девочка! Не слушай дурней! Какие, нафиг, восходящий Юпитер с ретроградным Сатурном! Венера разворачивается обратной стороной и, пребывая в такой позиции, поджидает догоняющего её Марса. А Меркурий делает, извиняюсь за выражение, "ингрессию", переходя в знак Близнецов. Что прибавляет неустойчивости глобальным мировым процессам...

Факенши-и-ит! Какая астрология, какие предзнаменования?! Или бармы на Боголюбском в среду, или мы все в гробу в пятницу! У меня был один день. И плевать что уже первая неделя Великого Поста. А в субботу память воина-новобранца Феодора Тирина...

"Млад человек Федор Тирин!

Малым ты малешенек

И разумом тупешенек,

И от роду тебе двенадсять лет!".

Да, девочка, похоже. На меня. Но другие-то и вовсе... дело не сделают.

Коронации готовят месяцами, а то и годами. У меня времени... да нет его совсем!

Антоний, епископ Черниговский, которого я "обрадовал":

— Сегодня вечером государя венчать будешь, — потрясенно осел на саркофаг Варвары Великомученицы и пытался схватить воздух ртом, как карась, вытащенный из пруда.

Пришлось несколько... активизировать дедушку:

— Ты, Антоний, не рассиживайся тут. Времени мало, дел много.

Я конструктивно оглядел помещение.

— Та-ак. Место хорошее, намоленное. Мутатория, правда, нет. Ничего, обойдёмся. С тебя общий чин, молитвы и хор. Поздравления, окропления. Прибрать, помыть. Припряги местный причт. Налой вон туда поставь. Чертоги и прочие выгородки строить не будем. Стул бы где найти... Ну, чтобы сел. На стол.

* * *

Полагаю, что коллеги не понимают. Пожалуй — ничего не понимают. Кроме одного: в конце на чьей-то голове должна быть "шапка". Это как пропустить бракосочетание, беременность, кормление, воспитание, болячки, школу, дурные компании... привести сыночка к военкому и сказать:

— Вот вам мальчик, — и приподнакрыть "ребёнка" "кепочкой". Уставного образца.

* * *

Разницу между чином и разрядом в процедуре коронации понимаете? Последовательность венчания и миропомазанья в России и на Западе разная. Какой смысл придаётся этому различию?

Не моя проблема: за основу взят средневизантийский чин, в котором миропомазанья нет. Почему? — Чту традиции. Итить меня патриархально.

Великий Князь — чисто светский владыка. Причащаться под двумя видами в алтаре, как делал царь Феодор — неуместно. Залить Боголюбского сакральностью с благодатностью... Азия-с. Не поймут-с. Ни князья, ни иерархи.

Хуже: он сам взбесится. Андрей — человек глубоко верующий, место своё понимает. На фразу:

— Ныне на тебе дух святой почивает, — ответит матерно.

* * *

Европейские варвары, в силу уровня соц.развития, не могли воспользоваться для усиления власти "культом императоров" и прибегли, для придания особой харизмы, к помазанию. В 751 г. майордом Пипин Короткий был возведён на престол папой римским именно мазанием, а не коронацией. Мазали голову крестообразно. Позднее стали мазюкать не только головы, но и лица. Известны помазания руки, спины, груди.

Нынешние греки без этого обходятся, и нам не надь. "Мы — Третий Рим!". Хотя ни мы, ни они про то ещё не знают.

Проще: сохраняю отделение церкви от государства. Исконно-посконное. "Мухи — отдельно, котлеты — отдельно".

* * *

Для кого в коронационном зале должны стоять три золотых стула? — Не мой вопрос: стульев золотых нет. Вообще. Притащили из Западного дворца... чудище неподъемное — здоровенное дубовое кресло.

Большое, резное, чёрное. Мрачно... Застелили тканью типа: "белые аксамиты со златом". Спёрли где-то.

Хорошо бы ещё таких покрывал натащить. Как в воскресенье 4 февраля 1498 г. в соборной церкви Успения в Московском Кремле при венчании Иваном III Великим его Дмитрия-внука. Там даже покрытие пола и обивка стульев были выдержаны в бело-золотых тонах.

Чего нет — того нет. И воспроизвести пурпур с золотом — цветовую гамму венчания Ивана IV Грозного — тоже нечем.

Чисто для знатоков: коронации проводятся по воскресеньям с утра. Часиков с восьми. У меня — среда, Великий Пост и по времени... хорошо, если после обеда начнём. А закончим... блин! К утру следующего дня.

Я не за себя волнуюсь! Я-то — "мышь белая, генномодифицированная". Вчера с утра выспавшаяся. С тех пор почти и не напрягался: всего-то делов — Киев взять. А вот партнёры у меня... люди пожилые, утомляющиеся.

"Всенощная служба" — знаю. Всенощная коронация... никогда не пробовал.

Х-ха! Я никакой пока не пробовал! "Всё когда-то случается в первый раз". Здесь "первый" — на весь мир. Так я ж попандопуло! "Головой в новизны с разбега".

Поймал Искандера, объяснил.

Какое счастье, что я ему Плутарха посылал! — Хоть разговаривать можно. Разослали сеунчеев звать епископов. Чем больше — тем лучше. А кто не придёт — ему же хуже.

Переяславльский и Ростовский — мгновенно, "как штык". В смысле: "как рожно" — штыков тут нет. Уже бегут. А вот Смоленский Михаил гонцу в ответ не мычит, не телится:

— Надобно помолиться.

И бегом к Благочестнику — совета спрашивать.

Ну и фиг с тобой, нам и так хватит.

Снова к Искандеру:

— Мертвяки по двору валяются. Непорядок: тут государь на престол садиться пойдёт, а тут кровища с дермищем по всему двору. Вляпается же.

Смотрит непонимающе. Туповат наследник.

Тормозит: ночь штурма, крутая рубка, первая победа. Да ещё какая! Герои! Витязи! Итить-ять их противопехотно. Но дерьмо-то убирать надо. И ждать мне некогда.

— Вели гридням своим. Да позови обозных. И выкинь посторонних из детинца. Если какая-нибудь гнида недорезанная в самый момент с ножом кинется... Ты ж тут главный.

Он главнокомандующий — пусть и командует. Главно.

Оне-с — думают-с. Ну-ну. А я пока с Антонием Черниговским сценарий прикину.

В храме уже шла приборка: прямо в дверях столкнулся с группой несунов — мертвеца тащат.

— Забрался, вишь ты, на хоры. Да тама кровью и истёк. Нам-то невдомёк, а сверху-то кап-кап. Пошли, глянули...

— Тащите. Там вон, где Бабий торжок, в рядок складывают.

Только вошёл — крик. Какой-то поп у Антония пытается чашку большую отобрать. Поп здоровый, толстый, Владимирский. А Антоний хоть и старенький, а цепкий: уцепился за чашкину ножку и на ней болтается. Не отдаёт.

— Охрим, убери дурня с храма.

Охрим приблизился. Огляделся. Приложился. Владимирскому по почкам. Тот продышался и с колен в крик:

— Да я...! Самому...! Вас всех... так, и так, и эдак...

Подошли двое моих мечников, посмотрели. Сделали дурню "коробочку" щитами по ушам. Вынесли болезного на белый свет.

Нормалёк — уменьшаю мировую энтропию. Пока только в Десятинной. Но, факеншит, что со "Святой Русью" делать?! Вот так, с парой мечников, по стране ходить и со всех встречных ушей пыль стряхивать?

Антоний отдышался, прислуге навставлял, присел ко мне на лавочку под аркой, в затишке. Начали прикидывать порядок мероприятия.

— Пантелеймошка, пиши. Действие первое: в храм собираются епископы в полной парадной форме. С регалиями, с архи— и не очень мадритами.

Тут у меня сразу вопрос:

— Антоний, Поликарпа, игумена Печерского, выпускать? Он нынче в Порубе сидит.

Этот Поликарп — первый, в русских документах упомянутый лет через пять, архимандрит.

— Не-не-не! Христом Богом! Не надо его! Буянить будет, сквернословить, за бороды хватать, одежды рвать...

Значит, архи— не будет. Одни простые мандриты. Как-то... целостность картины нарушается. А где я их возьму?! — Не завелись ещё такие на "Святой Руси".

— Ладно. Ты — старший по команде. Как учитель твой Онуфрий четверть века назад. О! Началось.

Оперативно гонцы отработали: архипастыри явились по вызову и уже кучкуются помаленьку у входа в ожидании "третьего звонка". Буфет? — Нет. Ни — буфета, ни — гардероба. Ну, тогда и отопления не надо.

Княжий сеунчей докладывает:

— К Поросьскому и Белгородскому послали. Но они, ежели приедут, то только завтра к ночи.

— Ну и фиг с ними.

— И Смоленского Михаила нет.

— Ну и фиг с ним ещё раз. Глянь! Инсигнии подвезли! Заноси-раскладывай. Как некуда?! Тащите стол! Откуда-откуда... из любого дворца! И скатёрку побогаче! Бегом!