Зверь лютый. Книга 29. Венец

Теперь чаёк малиновый. Хорошо — парня потом прошибло. Жар спадает, будет жить.

Это радует. Но не помогает.

— О Боголюбском они говорили? Какие-то планы, ему противные, обсуждали?

Да. Но, во-первых. Кирилл, такие разговоры пресекал: не человеколюбиво. Злобу в себе растить — грех. А во-вторых, Всеволод — самый младший, ему слова не давали.

Непонятно. Господин даже и своих слуг не всегда замечает. "Принесли весть, подвели коня, подали сапоги"... безлично, кто-то, они, люди. Чужих... ну, если экзотика какая. Негра-лакея на "Святой Руси" заметят. Рыжего... может быть. Но из того, что этот парень рассказывает о встречах княжича и епископа, нет причины для его убийства. Нет какой-то тайны, обнародование которой составило бы опасность для Всеволода.

Монашек покойника опознал: слуги "видят" друг друга. Они за эти полгода даже обменялись парой-тройкой незначащих фраз.

Почему слуга князя пытался убить слугу епископа? Причина не в господах — князь, епископ, а в личных отношениях самих слуг? Кошелёк спёр? На мозоль наступил? И здесь оснований для вражды нет.

Мотив? — Мотива нет.

Я оставил "золотоволоску" и принялся разглядывать покойника. Почему этот торк был послан убить парнишку?

— Это не торк, это сельджук. Корень общий, а племена разные.

Похоже, что я спросил вслух. Ноготок, присоединившийся к допросу, внёс уточнение.

— Почему решил?

Ноготок ткнул пальцем в валяющиеся на льду снятые с покойника шерстяные вязаные носки.

— Это человек из дома Данишмедидов, раб, крещён, холост.

Хмыкнул, глядя на моё изумлённое лицо.

— На носках сельджуков вывязывается история их рода и самого человека. В разных местах по-разному. Но если видел — понять можно.

Какой-то аналог цветной вышивки на рубахах у многих племён или подробностей украшений женского головного убора. Дресс-код как автобиография.

— А что он делал здесь — сказать можешь?

Ноготок поднял носок к свету, покрутил, сморщился от резкого запаха.

— Носок связан... год или два. И стирали его последний раз... ф-фу... примерно тогда же. Зачем тебе это? Ты и так знаешь что он делал здесь: пытался убить рыжего.

— Но почему?!

— Хм... если бы ему удалось, то, может быть, этот подвиг был бы отмечен здесь полоской. С обоснованием.

Круто. Мы же и виноваты, что прервали эту "портяночную" летопись.

"Золотоволоска" потел, завёрнутый в шубу, вяло водил по сторонам глазами, с трудом открывая их на мои вопросы.

— Ещё пол-полташки. И — запить. Подумай, что ты видел или слышал такого, чтобы тебя захотели убить?

— Не-не знаю! Я ничего не видел! Я при... прислуживал! Владыке Кириллу! Он ничего такого...! Я ми-мирный по-о-ослушник! Ти-ихий! Сми-иренный! А меня... прямо в пещере... ы-ы-ы... чуть не убили... кабы не Метафраст... я господу молился... он меня спас, глаза злыдням отвёл... а потом всё равно... за что?! За какие грехи мои?! Ы-ы-ы...

Не понял. Метафраста в "Иерусалимской пещере" не было.

— Стоп. Давай по порядку. Метафраст — это про что?

Это было изнурительно. Вынимать из него инфу. Доза спирта давала полчаса возбуждения. В этой фазе он нёс околёсицу на грани бреда, рвался, забрызгивал слюнями окружающих. Потом действие дозы проходило, он снова начинал плакать, впадал в чистый депресняк, скулил, слюни переставали летать брызгами, а мирно текли струйкой. Как и слёзы. Торможение, изнеможение, ступор, дремота. Повтор.

Мы уменьшали дозу, чтобы он не свалился в алкогольный сон, но увеличивали частоту. Периоды сокращались, ещё быстрее сокращались фазы полезной активности.

После шестой интоксикации бедняга захрапел и вывести его в бодрствующее состояние не удалось. Хрипит, мычит и стонет.

Финита ля комедия.

Если, конечно, кто-нибудь находит в этом смешное.

Подведём итоги прошедших двух часов моей жизни.

В день перед штурмом в храмах города шли молебны об одолении ворогов. В смысле: нас. И об упокоении Жиздора. Само отпевание прошло в Софии. Потом гроб перетащили в Уздыхальницу, где и закопали под полом Михайловского златоверхого. Службы во многих храмах продолжались и дальше.

Кирилл участвовал в таком мероприятии в Десятинной. Естественно, "золотоволоска" был при нём. Когда ударил набат, они побежали в Феодоров монастырь, где квартировались. Там Кирилл вспомнил, что оставил в храме торбу с ценной книгой сочинения Метафраста, погнал служку принести её. А то потеряется.

Как я понимаю, все были уверены, что набат сообщает о начале приступа и что-то реально опасное, если и будет, то не скоро. И вообще: мы же молились? — Значит, ворогов одолеют. Что Боголюбский уже в городе, что Чарджи уже в детинце — даже представить не могли.

Служка прибежал в Десятинную, и тут в детинец ворвались гридни Искандера. Звон мечей, клики битвы загнали парня, в панике обнявшего найденного Метафраста как родного, назад в церковь. Кроме него, в храме спряталось ещё немалое количество гражданских и военных.

В какой-то момент люди решили, что бой сдвинулся и можно убежать в более безопасные места. Но беглецы не успели: в полусотне шагов от церкви на них вдруг накатила откуда-то взявшаяся толпа гридней. Кого побили, кого потоптали, остальные разбежались. Некоторые, включая рыжего, потерявшего свою камилавку, кинулись обратно в Десятинную. Вокруг уже были пожары, достаточно светло. Возможно, в этот момент будущий "заказчик" увидел знакомое "солнышко" волос, вбегающее в темноту храма между постаментами херсонесских коней.

Нападавшие спешились и вошли в церковь, добивая волынцев и выкидывая на паперть гражданских.

Рыжий забился на хоры, и когда вражеский воин велел ему выходить, просто трясся, ничего не соображая. Получил удар мечом в грудь, и быть ему покойником, но обнимаемый Метафраст спас. "Жития святых" не каждый удар пробьёт.

Тут недалеко обнаружился волынский гридень. Который подрезал преследователя монашка. Прибежали ещё несколько нападавших, и все принялись рубиться. Волынца посекли и бросили, своего раненного утащили.

Всё это происходило в темноте, в отблесках пожаров, проникающих снаружи сквозь узкие окна. Выяснять: убит ли тот рыжий монашек или просто в панике завалился в угол под лавки на хорах — некому.

Парень трясся в темноте, вспоминал все выученные молитвы, слушал как из уже мёртвого соседа капает кровь.

Похоже, именно этого волынца выносили служки в то утро, когда я приехал в Десятинную: крови вытекло много, она протекла сквозь полы хоров и капала вниз в зал. Без этой капели покойника долго не нашли бы: место закрытое.

Нападавшие прошлись по храму, вытащили спрятавшихся, целых угнали, раненых дорезали. И ушли. А двое остались.

Рыжий так боялся, что и глаз бы не открывал, но внизу, под аркадой чуть в стороне напротив, появился свет — пришельцы запалили свечку, прикрыв её от входа плащом. От дверей не видать, но "золотоволоска" смотрел с другой стороны. И увидел открытый саркофаг. В котором один из воинов что-то делал. Тут на паперти снова загомонили, свечка погасла, там что-то стукнуло. Потом шпоры прозвякали на выход.

Парень так и просидел до рассвета, каждые полчаса умирая от страха. Едва рассвело, осмелился, измученный переживаниями, вылезти и бросился бежать к господину своему. Где сразу получил нагоняй. За долгое отсутствие и причинённое господину волнение. И отдельно — за испорченную книгу. Никаких объяснений Кирилл, расстроенный порчей манускрипта, и слышать не хотел. Удручённый гневом господина своего, рыжий заткнулся и отправился в ту самую "Иерусалимскую пещеру", где мы и нашли его в насаркофагляемом состоянии.

— Ты знаешь кто это были?

— Нет! Христом Богом клянусь!

— Что они говорили?

— Не знаю! Я не слышал!

— А как они говорили? Говор какой?

Даже не разбирая слов, просто по "музыке языка" можно определить говор. Волжское оканье или московское аканье, северное цоканье или польское шипение. По говору в "Святой Руси" можно определить происхождение человека вплоть до группы деревень. Надо, конечно, иметь навык и обращать на это внимание.

— А? Э... Ну... по-нашему.

"По-нашему", в изложении этого парня, означает что-то из южных и западных диалектов. Киевские, Переяславские, Новгород-Северские, Овруческие, Дорогобужские... Ну, не Туровские же гридни грабили Десятинную! Полоцкие, Смоленские, Суздальские, Рязанские... явно не "по-нашему". Ляхи и Чахи, Литва и Угра — те вообще...

— Те двое, что со свечкой у саркофага возились... опознать сможешь?

— Не-не-не! Я ж и лиц их не видал! Они ж в личинах! В шеломах, доспехах.

Каждого средневекового воина можно идентифицировать по внешнему виду. Комплект снаряжения гридня не менее уникален, чем код банковской карты. Но надо уметь "читать", надо знать на что смотреть.

— В шлемах? В храме? А какие у них шлемы были?

Почему про шлемы? — Шпоры (остроги) он слышал, но не видел: распределение света от одинокой свечки не позволило. Мечи, пояса — и не слышал. При его состоянии и уровне компетентности, он и ламилляр, чешую и кольчугу не различит.

Пытаюсь нацарапать на льду контуры известных мне шлемов. Парень отрицательно мотает головой, поправляет.

Получается... забавно.

Один — тип III по Кирпичникову. Тулья с цилиндрическим венцом, переходящим в четырёхгранную пирамиду, увенчанную шпилем. В передней части прямоугольный лицевой вырез: шлем прикрывает уши и затылок. Лицо закрывает маска-личина: европеоидное лицо с горбатым носом, загнутыми вверх усами. По бокам личины уши со вставленными кольцами. Личина обычно крепится к куполу шлема на шарнире, но тут ничего сказать нельзя — личина не откидывалась. Такие шлемы носит знать "чёрных клобуков".

У второго что-то типа позднего касидона: остроконечная тулья. С 12 в. на них ставят личины. Кассидион с личиной назывался Autoprosopon. Личина — антропоморфная, гладкая. Минимум рельефа. Раскраски, чеканки, ушей — нет. Балдуин IV Прокажённый носил такую большую часть жизни.

Охрим отправил гридней оттащить заснувшего "золотоволоску" в сан.часть. Ноготок, присев на корточки, внимательно рассматривал мои попытки улучшить изображение из процарапанных на льду чёрточек.

— Ты что-то понял, господине?

— Смотри. Два довольно крутых шлема. Разных. На людях, которые вместе делают какое-то тайное дело. Прячут свет, не снимают в церкви шапок. Первый — степной. С Роси.

— Ну... такие не только на Роси носят. Степные ханы, из русских князей и бояр кое-кто, греки такие делают и в Степь продают...

— Ага. Вон, выглянь за ограду. У Боголюбского восемь тысяч войска. Сколько там таких шлемов?

— Ну-у... десятка два, поди, наберётся.

— Второй шлем давний. Века четыре уже в ходу. Но касидон с остроконечной тульей и личиной... с полвека. Сколько таких в войске?

— Да кто ж знает? С полсотни.

— Верно. У наших шлемов с личинами вообще мало. Есть северные с выкружками подглазий. С наносниками, с полумасками. Оба шлема не невидаль. Но не часты. А вместе? Чьи головы должны быть в тех шапках железных, чтобы вместе сойтись и тайное дело сделать?

— Н-ну... Разные могли быть. Надо смотреть. Кто какие шлемы носит да кто с кем в дружбе ходит.

— Надо. Ещё. Чьи отряды были в ночь штурма в детинце? — Залесские. Ростовчане, суздальцы, владимирцы. "По нашему говорят" — не про них. Ещё Дорогобужская и Вышгородская дружины. И берендеи.

— Берендеи-то точно не "по нашему".

— Ага. Сколько людей в тех дружинах? Сотни две-три? А в таких шлемах?

— Они южане. И шлемы южные. Шлемов с усами... два-три. Ну, может, четыре. Греческих... с десяток-полтора. А вот чтобы парой...

— Точно. И только один человек, увидав рыжего, послал своего слугу убить. Князь Всеволод Юрьевич. Которому, по жизни его, греческий шлем очень... к лицу.

— Ух ты! Ё! Так ты думаешь...? Не... А с чего ему? Рыжий-то не видал ничего. Ну... в смысле... в церкви.

— Рыжий — не видал. А вот тот, кто в шлеме был — знает. Что он делал. И он рыжего у входа видел. Меж коней херсонесских. Он знает, что рыжий — не нищебродь какая, а ближний слуга Туровского владыки. Сам-то монашек — никто. Но ухо важное к его голосу близко. Мда... Думал, что их люди всех в церкви перебили. Ан нет. Решил, что рыжий знает. Испугался. Послал душегуба.

— ЧуднО.

— Нормально. Называется — на воре шапка горит.

Ситуация довольно типична в детективах: преступник, совершив одно преступление, вынужденно совершает второе. Для "закрытия", сохранения в тайне, устранения улик первого. Опасаясь реальной или вымышленной угрозы разоблачения. На этом, втором, и попадается.

— А чего те двое в церкви делали? Такого... ну... тайного? Чтобы послать слугу убить монашка?

Говорить — не говорить? Пока это секрет. Ноготку и Охриму я верю. Но... С другой стороны, они не смогут дать совет, принять решение, если не знают о цене вопроса.

— В ночь штурма кто-то отрезал грудь у Варвары Великомученицы. Кипарисовый саркофаг с мощами находился в Десятинной. Судя по рассказу рыжего, по его месту на хорах в храме, он и видел это... деяние.

— Чего, правда?! Ну них...! Тогда... тогда надо спешно хватать рыжего! И этого... покойника! И тащить к Боголюбскому! Пущай он Маноху своего настропаляет. Ежели там брат самого... Не, не наше дело. Даже и близко. Пусть он сам и сыск ведёт, и суд судит.

Охрим абсолютно прав: не мой уровень. Рюриковичи подлежат суду только рюриковичей. Остальные могут доносы доносить, но вести сыск в отношении особ правящего дома...

— Ноготок, а давай поиграем. В "адвоката дьявола".

Охрим — безопасник. Для него получаемая информация — материал для собственных активности. Вынул из страдальца инфу, сам решил — достоверно ли, перешёл к конкретным действиям.

Ноготок — палач. Вынул из страдальца инфу — отдал другим. Оценка её достоверности — не его задача.

Нет, не так. Сообщённые пациентом сведения проверяются. На здравый смысл, на внутреннее непротиворечие, на реальность реализуемости. Фраза типа: "... а тело спустили под лёд..." применительно к событиям в июле...

Для Охрима важна конструктивность информации — "чего делать-то?".

Для Ноготка связность — "всё сходится".

Мы с ним много говорили о том, что показания, данные под пыткой, доказательством быть не могут. Да и без пыток тоже. "Врёт как очевидец" — постоянно. "Признание — царица доказательств" — фигня. Признание может быть только указателем на улики. Типа: "а убитого закопали у соседки в огороде". Сходили-проверили-откопали.

Признание типа:

— Я вчера убил вашу бабушку! Признаюсь!, — мне не нужно, моя бабушка умерла много лет назад.

Охриму достаточно того, во что он сам поверит, Ноготку нужно то, во что поверят другие. Имеющее "перспективу судебного разбирательства", "не рассыпающееся в судопроизводстве" дело.

Один из методов формирования таких качественных дел — беседа с "адвокатом дьявола". Логика суждений проверятся на каждом шаге, всякое возможное сомнение озвучивается, анализируются связанные с этим детали. Сходно с "игровыми судами" — имитациями, проводимыми зеками на зоне.