Я замахал руками, разгоняя столпившихся служащих Ночной стражи, и кивнул Мареку и Казимиру. Мои мальчики на побегушках, хотя некоторые называют их младшими помощниками. Я наклонился над телом, скривившись от боли в ноге. И почему эта тварь прикончила паренька именно посреди Люстерной улицы? Оттащила бы куда-нибудь в тупик. Пока бы нашли, я бы успел переодеться, принять душ, может быть даже поесть. Ему-то уже всё равно, а я теперь испачкаю выходные брюки и рискую застрять на работе до вечера. Я сдёрнул перчатки, ещё не хватало заляпать кровью дорогую оленью кожу, и нехотя потянул вверх мешковину.
— 'День добрый, уважаемый, не холодно лежать-то? Шли бы вы до погоста, не портили мне утро?' — чуть не брякнул я, но вовремя стиснул зубы.
Капитан совершенно не ценил моего своеобразного юмора, да я, признаться, и не старался произвести на него впечатление, но вступать в перепалку сегодня не хотелось. Осень она не для перепалок, а для стаканчика горячего глинтвейна перед камином. Вот только глинтвейн мне ещё долго не светил. Жизнь припоя не сахар и не мёд, и уж тем более не ароматное вино.
Истерзанный щеголь беспокоил меня всё больше. Что-то неестественное было в его позе, характере повреждений, даже выражении остекленевших глаз. Раны на руках и плечах не типичны! Обычно жертвы не находят в себе сил сопротивляться нежити. А этот оказался смельчаком, пытался защититься. Безуспешно, но достойно уважения. Грудь зверски истерзана, брюхо вспорото. Края раны неровные, рваные. Я вздохнул. Очень большие, загнутые когти, такие серпы у кого попало не растут, придётся с картотекой повозиться. Хотя подозрения уже есть, будь они неладны. Надо зайти к нашим трупорезам, узнать кто осматривал предыдущих жертв, и потрясти Марека с Казимиром. Наверняка сопровождали Пшкевича на ранние убийства. Хотя тут можно не ждать — вон они стоят, носами шмыгают. Я повернулся к мальчикам на побегушках, пускай блеснут:
— Что скажите панове? — не поднимаясь, мрачно глянул я снизу-вверх.
— Маньяк это, пан Вильк, — почесавши затылок, выпалил Казимир, — как есть маньяк!
— Ты братец, мне сюда ещё некромантов приплети, — расстроился я. — Меньше детективов читай, Казик! Больше по сторонам смотри.
Этот белобрысый обалдуй изучал наше непростое ремесло по бульварному чтиву.
— Какой, к дидьку лысому, маньяк! — задумчиво взъерошил волосы пятерней второй знаток.
Почесыванием затылков эти двое шевелят свои сонные извилины. Иначе у них мысли до языка никак не добегают. Дело проверенное.
— Это жрун, — продолжил умничать Марек, не переставая трепать свои рыжие космы.
— О как! — деланно восхитился я. — Стоило подольше позагорать в Болотном краю, глядишь, вы бы и преступление раскрыли. Знаешь, что дают тем, кто открывает новый вид несуществующей нежити?
Рыжий нахмурился и опустил глаза:
— Подозреваю.
— Правильно подозреваешь, по шее им дают, — подтвердил я, поморщившись. — Протоколы по этому и четверым предыдущим трупам должны лежать на моём столе через пять минут, если вы конечно работали под началом пана Пшкевича, а не ворон считали. Ваши соображения, только без жрунов, тоже!
'Мальчики на побегушках' козырнули, а я повернулся к телу. Достал из внутреннего кармана футляр, с которым никогда не расставался, вынул длинную прозрачную колбу с зачарованной водой и пинцет. Отметил, что полных колб осталось удручающе мало. В Болотном краю довелось потратить больше, чем я думал. Надо бы наведаться на кафедру алхимии, пополнить запасы, иначе рискую остаться беспомощным в самый ответственный момент.
Пришлось всё же пожертвовать штанами и встать на колени. Иначе засохшие брызги крови уже не разглядишь. Между брусчаткой притаились багровые песчинки. Они-то мне и нужны. На трупе, конечно, крови было значительно больше, и наклоняться бы так низко не пришлось, да только пользы мне от неё никакой. Мертвая кровь ничего не расскажет, а вот брызги, что летели из умирающего, но ещё живого тела, самое то. Эти крошки раскроют мне свои секреты, не будь я магом-припоем. Подцепив песчинки пинцетом, я бросил их в колбу, прикрыл растерзанного франтика мешковиной и поднялся. Потом испытаю на себе последнии минуты жизни жертвы, такая уж у меня работа. Хотя и так есть подозрение что за 'жрун' хозяйничает в городе, но лучше бы я ошибался. Такие раны уже встречались мне, правда не в Кипеллене и даже не в пределах Растии.
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Панический страх накатывал каждый раз, когда порог лавки переступал Бальтазар Вильк. А поскольку он наш постоянный клиент, провалиться под землю мне хотелось с завидной регулярностью. До городской Ночной стражи пан Вильк преподавал на магическом отделении Школы Высших Искусств. Студенты его боготворили, а студентки томно закатывали глаза и изобретали очередное приворотное зелье. Я же — боялась до колик в желудке. Из-за меня шесть лет назад Вильк чуть не лишился ноги, вылетел с кафедры боевой магии и потерял возможность её возглавить. Пан Бальтазар оказался злопамятен, и красочно описал, что сделает с виновником всего вышеперечисленного.
Перед глазами на секунду встала узкая палата в лазарете Четырех Пресветлых насквозь пропахшая кровью и зельями. Я пробралась туда, наплевав на запрет Учителя не соваться к израненному магу; чтобы исправить случившееся по моей вине несчастье. Вильк, дурной от потери крови, накачаный обезболивающим и противоядиями, так, что едва из ушей не текло, меня чуть по стенке не размазал. И я все эти годы тешила себя надеждой, что, он толком не запомнил моего лица, и каждый раз икала от ужаса, страшась, что меня разоблачат. Вот уже два месяца от Вилька не было ни слуху, ни духу, и я, признаться, расслабилась. Но сегодня госпожа удача решила, что хорошего помаленьку — и на пороге, звякнув дверным колокольчиком, вновь появился Бальтазар Вильк. На вид ему было чуть за тридцать, но о настоящем возрасте оставалось только гадать. Темные волосы зачесаны назад, щегольская бородка аккуратно подстрижена. Глубоко посаженые ореховые глаза насмешливо обозрели лавку и уткнулись в меня, приморозив к креслу. Неизменный черный редингот идеально сидит на поджарой фигуре. Черные брюки, черные туфли с серебряными пряжками и небрежно повязанный дымчатый шарф. В руке маг сжимал блестящую черную трость.
— Добрый день, панна, — произнес он, наблюдая, как ваша покорная слуга бледнеет и покрывается пятнами, тщетно пытаясь уползти под стол. — Пан Врочек уже изволил спуститься или ещё почивает?
Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь нечленораздельный задушенный писк. Положение спасла Ася, возникнув прямо перед носом Бальтазара:
— Ой, да на что вам сдался этот противный старый пер... книгопродавец, когда тут две такие роскошные панны?
От неожиданности маг шагнул назад и едва удержался от бесогонного экзорцизма.
— Я все слышу, Анисия, — скрипуче донеслось с лестницы, ведущей на второй этаж.
— Правда, Францишек? Неужто ты, наконец, приобрел слуховую трубу и перестанешь превращаться в глухаря, стоит Аланке попросить прибавки к жалованью? — призрак откровенно паясничала.
— Анисия!
В зал неспешно спускался хозяин, невысокий жилистый старик с пронзительными серыми глазами. Длинные седые волосы перетянуты черной лентой. Породистое лицо не смогли испортить даже многочисленные морщины. Старомодные коричневые бриджи, такой же камзол, из-под которого выглядывает безупречно белая сорочка, туфли с медными пряжками — вот и весь Франц Врочек. Завидев Бальтазара, хозяин немедленно рассыпался множественными приветствиями и, подцепив мой ночной кошмар под локоть, увлек вглубь лавки в хозяйский кабинет.
Едва за Вильком захлопнулась дверь, я с тяжелым вздохом расслаблено растеклась по креслу.
— Душа моя, с этим нужно что-то делать, — озабочено произнесла Ася, наблюдая, как я заедаю пережитый стресс выуженным из стола шоколадом. — Если так и дальше пойдет — ты угробишь себе нервы и испортишь фигуру!
— Невозможно испортить то, чего нет, — философски отмахнулась я, — а мои нервные клетки погибли ещё в студенчестве.
Призрак укоризненно посмотрела на меня. Она почему-то считает мои пять с половиной футов и невыдающиеся округлости идеальной фигурой, тогда как я вижу в зеркале исключительно костлявую вешалку.
— И все же, с чего ты так трясешься перед этим пижоном? — сварливо буркнула Анисия, — неодобрительно поглядывая на дверь кабинета. — Надо собраться с силами и взять куця за рога!
— Не могу, — плаксиво вздохнула я, — он для меня как василиск для лягушки. При нем я чувствую себя такой дурой... как шесть лет назад, будто я не мудрая двадцатитрехлетняя девица, а семнадцатилетняя дуреха, которой не пришло в голову ничего лучше, как потащиться на закате писать Кипелленские топи в двух верстах от города. И если бы не Вильк, приведший туда на практику группу студентов, гнили бы мои косточки где-нибудь в торфянике. Наверняка, после всего случившегося пан Бальтазар не раз желал переиграть ситуацию. Теперь-то он точно не кинулся бы спасать жизнь орущей благим матом девчонке, улепетывавшей от голодного топляка. А вот тогда, шесть лет назад, сделал это не раздумывая... наградив меня неистребимым чувством вины и вилькофобией, — я выпалила всё на одном дыхании, будто на долгожданной исповеди, и тиски стресса чуть ослабили железную хватку.
— Ничего, — призрак ободряюще взмахнула прозрачной рукой, вырывая из тягостных воспоминаний, — мы что-нибудь придумаем.
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Увы, мечты о завтраке, ванне и постели так и остались мечтами. Я пожертвовал бы и большим, лишь бы приблизиться к своей цели, но треклятый труп спутал планы, и пришлось задержаться. Я уже потратил слишком много времени в Болотном краю и больше не мог медлить ни минуты. А блага цивилизации подождут! В конце концов, не ванна делает джентльмена джентльменом. Главное, что бесконечные мытарства не бессмысленны. Цель почти достигнута — трактат о магии грез и иллюзий в моих руках. Пять лет поисков не прошли даром! Осталось навестить старика Врочека.
Завершив осмотр трупа на Люстерной улице, я направился к Чистинке. После тряски в дилижансе, каждый шаг отдавался тянущей болью в ноге, но Песий мост приближался, а вместе с ним многообещающие двери книжной лавки старины Франца.
В 'царство истины и потертых знаний' я попал сопливым юнцом. Искал один редкий учебник, а нашёл душевный приём и доброжелательность. Правда, помощники Врочека с тех пор сильно изменились. Вместо виртуозов книжного дела в лавке появилась белобрысая девица, впадающая в ступор при каждом моем появлении, и призрак! Великие четверо! Сколько раз я предлагал Францу уволить одну и упокоить другую. Даже упокоить обеих, а потом уволить каждую по отдельности, но все без толку. Старик здорово сдал за последние годы, и часть профессионализма выдавила глупая сентиментальность.
Переступив порог, я еле сдержался от заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим носом.
— Опять вламываетесь, как к себе домой, пан, как вас там, — недовольно протянула она.
— Кляп ей, что ли какой-нибудь начаруйте, — скривившись, возмутился я. — Когда неупокоенные бродят, где попало — это уже беда, но когда они ещё и болтают без умолку...
— Мы... вы... Да вы... а мы сами... — забормотала белобрысая девица.
Как от такой добиться вразумительного ответа? Да еще этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил себя ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная была мила, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.
— Пан Врочек, с вас бутылка шапры 2! — выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, — ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!
— Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, — насмешливо фыркнул старик. — Шапру вам всё равно нельзя, но если, бесстрашного Бальтазара, вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.
Я поморщился. Пока не разберусь со своим 'недугом' не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты, я не могу расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.
— Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, я на него уже смотреть не могу, — мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.
Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.
— Вы позволите? — книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и я передал ему книгу.
Старик благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.
— Несколько рисунков испорчены, — произнес я, — без них книга теряет для меня всякую ценность, а для других становится по-настоящему опасной.
