Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах

Ольга Васильченко

Роман Смеклоф

Тайны Кипеллена: Дело о запертых кошмарах

Глава 1 в которой, как и положено, начинаются неприятности

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Ясное осеннее солнышко лениво плыло по небу, перебираясь от одной пушистой тучки к другой. Пронзительная синь, заливавшая небосклон лишь в такие погожие осенние деньки, радовала глаз. Золото и багрянец древесных крон кострами горели на фоне неба. Ветер гнал по реке мелкие волны, а на них верткими лодчонками покачивались яркие резные листья. В такие дни Чистинка будто оживала, напитываясь ясными красками осени и свежим прохладным воздухом. Летом зеленая, а осенью свинцовая река уже не казалась такой запущенной и угрюмой, отражая синее небо. Старинный мост, сложенный из серых камней, подобно спине диковинного существа, навеки соединил берега Чистинки, петлявшей среди восточных кварталов Кипеллена и впадавшей в залив Святого Щуся. Его широкие каменные опоры покрывал мох, ниже, в воде, вились длинные бороды водорослей. Отполированные множеством рук перила поблескивали на солнце. А под мостом, как водится, жил тролль, взимающий плату за проход. У входа на обоих берегах стояло по жестянке, а витиевато расписанная шильда возвещала, что требуется уплатить по медяку с пешего, по три с конного и аж десять — с телеги. Я, как всегда, пошла бесплатно. Иначе тролль бы давно обогатился, а некая Алана де Керси пошла по миру. Через мост пролегал мой ежедневный путь на работу и обратно. Румпель возился под берегом, сгребая в кучу выброшенные рекой водоросли и палые листья. Дверь в халупу, гордо именуемую таверной 'Под Мостом', была распахнута, и оттуда разносился умопомрачительный аромат специй. Вообще-то, полное имя тролля Румпельстилтскин, но каждый раз выговаривать зубодробительное сочетание букв губы устанут, и я сократила его до ёмкого Румпеля. Смотритель моста делал вид, что поглощен уборкой, однако стоило вашей покорной слуге приблизиться к противоположному берегу, как он с обезьяньим проворством вскарабкался на мост и преградил дорогу. Был там, стал здесь, я даже глазом не успела моргнуть. Песочно-бурые пряди свисали из-под застиранного платка, чуть шевелясь на ветру. На грубоватом лице с характерным горбатым носом резко выделялись пронзительные прозрачно-серые глаза. Жесткая черная кисточка длинного гибкого хвоста сердито подрагивала. Тролль был на добрых полголовы ниже, зато раза в полтора шире. Массивная кряжистая фигура перегородила проход. И не обойдешь, и не сдвинешь!

   — Медяк с пешего! — безапелляционно потребовал он. — Аланка, там же растийским языком написано!

   — Знаю, — фыркнула я. — Сама же тебе эту шильду и рисовала. За что ты благодарно разрешил мне пользоваться мостом бесплатно.

   — Злая ты, — тяжело вздохнул тролль, почесывая заросшую короткой светло-бежевой шерстью лапу, назвать его конечность рукой, язык не поворачивался. — Что тебе стоит кинуть старине Румпелю медяк для поддержания штанов?

   — Целого растийского медяка, — ухмыльнулась я. — тем более, что он твою мошну все равно не спасет, да и штаны на тебе и так ладно сидят.

   — Тогда, может, хоть кружечку глинтвейна пропустишь перед работой? — заискивающе предложил он, в надежде получить вожделенный медяк законным способом.

   О... а вот это уже удар ниже пояса, ибо к глинтвейну я питала особую слабость. А к глинтвейну старины Румпеля — вдвойне. Что он туда намешивал, тайна за семью печатями, но получалось божественно. А мне, известной мерзлячке, коченеющей на противном сыром ветру, дувшем с залива пять месяцев в году, за несчастные пять минут от дома до работы, жизненно требовалось согревающее. Обычно, когда я переставала стучать зубами о край кружки, дегустация перетекала в травлю баек, коих Румпель знал великое множество, и на работу я безбожно опаздывала. Тогда мой хозяин, пан Франц Врочек, вместо приветствия привычно ворчал: 'Опять с Румпелем наклюкалась'. Но сегодня погода радовала, настроение стремилось к отметке 'чудесно', и я здраво решила не портить его недовольным ворчанием пана Франца. Которая обязательно начнется, когда я появлюсь в лавке на час позже, благоухая вином, специями и речной тиной. Посему, от заманчивого предложения пришлось отказаться.

   — Ну чего ты сегодня такая бука? — слегка обиделся тролль. — У тебя чего, это самое?..

   — Румпель, — вздохнула я, зябко кутаясь в шерстяную шаль насыщенного горчичного цвета. — Если бы у меня было это самое, я бы послала тебя к куцьке водзянеку 1 ещё до того, как ты открыл рот.

   — Может, тогда вечерком, а?

   — Подумаю, — откликнулась я, ступая, наконец, на мостовую.

   — Да, и Врочека с собой захвати! Старый книгопродавец обещался зайти ещё месяц назад! — крикнул мне вслед Румпель.

   — Хорошо! — я махнула на прощание рукой и поспешила через улицу к резной двери, отмечая на ходу, что пора помыть витрину и обновить товар.

   Книжная лавка 'У моста' скромно приютилась между массивным домом гильдии ювелиров-чеканщиков и вычурной каменкой шляхтичей Гольд-Портоницких, теряясь на фоне внушительных соседей. Резная вывеска скрывалась в тени козырька над входом, совсем не привлекая внимания. Но покупатели в лавке никогда не иссякали, а пан Врочек важно говорил, что те, кому надо, нас и без вывески найдут, а те, кому не надо, пройдут мимо в любом случае. Уж больно не любил старик праздно шатающихся особей, забредающих в лавку лишь для того, чтобы, по его словам, вытереть руки о книги.

   Я толкнула дверь и заскочила в уютный квадратный зальчик с верхней галереей и высоким потолком. Стеллажи светлого и темного дерева опоясывали стены, вздымаясь ввысь. Их заполняли десятки, сотни, тысячи книг... На галерею уводила крутая лестница с витыми перилами, щерившимися на концах шишковатыми головами то ли неведомых науке змеев, то ли пресловутых книжных червей, а между верхними стеллажами темным пятном выделялась дверь в жилые покои хозяина. Я опасливо покосилась на неё, похоже, Франц ещё не спускался. Когда я попала сюда в первый раз, то сразу и навсегда влюбилась в дивный, немного жутковатый мирок, где жили книги. Да-да, именно жили, ожидая прихода своего покупателя, чтобы покинуть лавку и водрузиться на полку в домашней библиотеке, или шлепнуться в стопку своих товарок на тумбочке в общежитии Школы Высших Искусств, а может, улечься в дорожную сумку очередного бродяги...

   Стоило мне переступить порог, как над головой приветственно зашелестела листьями Ива, и коснулся шершавой веткой моего плеча Ясень. В ответ я дотронулась до грубой коры древесов. Они росли внутри у входа, пол под их стволами убрали, оголив землю. До моего появления в лавке полуразумные деревья-охранники оставались безымянными, но с моей легкой руки превратились в Ясеня и Иву. В отличие от обычных деревьев, им не требовалось много солнечного света, а вполне хватало того, что проникал в лавку сквозь витрину. А уж охранников подобных Иве и Ясеню днём с огнём не сыщешь. Пронести мимо них даже крошечную брошюрку, не заплатив — невозможно. Стоило воришке очутиться между неподвижными с виду древесами, как гибкие цепкие ветви мгновенно оплетали его и не давали пошевелиться. Вдобавок эти двое успевали изрядно потянуть из жертвы жизненных сил. Корни и ветви древесов давно и прочно проросли в стены лавки, и то, что многие принимали за резной орнамент на деревянных панелях, на самом деле было частями древесов, спящими до поры, но гибкими и быстрыми, когда нужно. Однажды я видела, как из стены рванулся гибкий прут, и молниеносно спеленал незадачливого воришку, накрепко припечатав к стене. После нескольких промашек, воровская гильдия обходила лавку Врочека стороной.

   Я швырнула сумку на загроможденную столешницу и тоскливо подумала, что пора требовать стол побольше, этот уже не вмещает весь бардак. Сидящая на стремянке у стеллажа Ася, оторвалась от чтения парящего перед ней фолианта:

   — Привет, малышка, — прошелестела она, взмахом полупрозрачной руки отправляя книгу на полку.

   — Привет, — я уже шарила в ящиках стола, извлекая необходимые принадлежности.

   Ася эфемерным облаком перелетела ко мне, привычно поправляя сбившуюся шаль, такую же прозрачную, как она сама. Анисия, она же Ася — книжный призрак. В посметрии душа привязывается к месту, реже — к человеку, а наша Ася привязалась к любимой книге. Неприятно удивив Врочека, в придачу к очередному фолианту получившего наглого призрака. Продать книгу не получалось, ибо Анисия тут же появлялась рядом и честно предупреждала, что вместе с книгой придется забрать и её. В конце концов, хозяин плюнул на это безобразие и оставил фолиант и призрака в покое. Но как по мне, лавка от этого только выиграла. Ася оказалась милейшим, а главное, незаменимым существом. Лучше неё книги в нашей лавке не знал никто. К тому же Врочек быстро приноровился натравливать призрака на непрошенных гостей. Большинство из них, при виде полупрозрачной дамы замогильным голосом предлагающей помощь, вылетали из лавки с воплем: 'Изыди!'.

   — Ух ты! — любопытная Ася тут же сунулась в брошенную на стол папку. — Малышка, твои работы с каждым разом все лучше! Врочек ещё не скрежещет зубами от зависти?

   — Скорей плюется ядом недовольства и считает, что растрачиваю талант попусту, — усмехнулась я, вытаскивая из сумки эльфийский роман, который заканчивала иллюстрировать.

   И хоть брали меня в лавку помощником книгопродавца, степень мастера-живописца, добытую десятью годами обучения в Школе Высших Искусств, никто не отменял. Так что иллюстрации к эльфийским романам, в безумном количестве поглощаемым моей лучшей подругой, давали неплохую возможность подзаработать. Хозяин, сам мастер-живописец, сначала ворчал, но потом смирился и даже начал спихивать на меня часть своей работы.

   Стоило перевернуть табличку на двери и вернуться на место, как явился первый посетитель. Колокольчик приветственно звякнул, а я интуитивно вжалась в кресло, более всего желая провалиться под пол! В лавку, покачивая в руке черную отполированную трость, вошел Бальтазар Вильк...

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Сырость, холод, вонючие листья и тоскливый ветер с залива. Ненавижу осень! На улицах опять снуют толпы студентов, вернувшихся после каникул. Во время отдыха толк из них выходит, а вот бестолочь возвращается обратно на учебу. Вбивай потом в их оскудевшие мозги всё по-новому. Легкий приступ ностальгии противно кольнул сердце. Хотя, что мне? Скоро седьмой год, как свет мудрости в дремучие студенческие головы проливают другие. С легкой завистью я проводил взглядом шумную ватагу прогомонившую мимо диллижанса. Они-то бодрые, румяные, здоровые — им промозглые длинные дни нипочём. А у меня подранная топляком нога так ноет, что впору выть, как этот самый топляк. Даже нежданно выползшее солнце уже не греет, зато подло слепит глаза. Хотелось захлопнуть дверцу дилижанса и юркнуть обратно в темноту кабины, чтобы убраться подальше от Кипеллена, хоть назад в Ривас, а хоть бы и дальше в Зодчек. Всё равно! Лишь бы не слышать противный голос капитана Браца. Не успел я вернуться, а он уже нёсся навстречу, как соскучившийся пёс. Того и гляди испачкает штаны грязными лапами и обслюнявит рукава. Брр! На распутывание преступления у него нюха не хватает, а почуять меня, пожалуйста. Красная рожа, чудовищная отдышка и мокрая от пота рубашка на груди. Снова скачет на месте убийства, топчется по следам и орёт как скальный дракон во время брачного периода. Хотя тут я слегка покривил против истины. Может, Брац и был неважным следователем, зато управленцем — отменным, и свой капитанский кусок хлеба с маслом ел не зря. Только любовь к показушности, мол глядите как Ночная стража работает на благо мирных горожан, временами изрядно раздражала. Тем более времена сейчас не лучшие. Светлейший князь растийский больше интересуется охотой, чем государственными делами. Власть крепко держит в руках гильдия купцов, они занимают почти все места в городском совете, даже градоначальник из их числа, но гильдия алхимиков набирает силу и наступает им на пятки. Так что любое громкое дело тут же берётся под контроль.

   Пока Брац несся ко мне, словно разъяренный чмопсель, потрясая на ходу толстыми щеками, я успел осмотреться и... Вот на кой леший на месте преступления отираются штатские? Снова не обошлось без городских властей? Я иронично усмехнулся в усы, опознав в одном Кузьму Куцевича, секретаря городского совета и по совместительству сына кипелленского головы. Давно ходили слухи, что старик Куцевич прочит сына на свое место, готовит преемника. Хотя по городу этого молодчика иначе как Куцем не называли, а обзывали и того хлеще. Уж больно нрав у парня был дурной, да буйный. Вторым гражданским оказался мой бывший коллега по боевой кафедре Школы Высших Искусств, старый брюзга Рекар Пшкевич. Лет ему было что-то ближе к пятидесяти, но выглядел так, словно позавчера похоронили. Он, хоть и не принадлежал ни к одной из враждующих гильдий, давно прописался в городском совете и упорно лез выше. А дело-то, похоже, с магическим душком. Иначе послали бы кого попроще. Да и сам Пшкевич ради ерунды и пальцем бы не пошевелил.

   Он, видно почуяв на себе мой взгляд, обернулся и поморщился. Я шутливо отсалютовал заклятому коллеге по цеху. Но тут капитан, наконец, протолкался ко мне и, как всегда, переложил с больной головы на здоровую.

   — Опять! Опять! — ревел он, тяжело дыша, так что тугой живот подскакивал с каждым вдохом. — Где вы пропадали Бальтазар? У нас тут пять корачунов! А вы сидите в дилижансе! Благо пан Пшкевич согласился помочь. А у него, между прочим, заседания в городском совете, да еще начало учебного года, студенты... Не разорваться...

   — И я вас очень рад видеть, пан Брац! — с удовольствием перебил я, без лишних церемоний отодвинув с дороги. — Передайте пану Пшкевичу, что более не смеем его задерживать. Студенты ждать не будут.

   Он ещё что-то вопил, но я заставил себя не слышать. Пять мертвецов за две недели — это перебор. Как бы нежить не оголодала за проклятую осень, она не станет охотиться посреди Кипеллена, уж на это у неё мозгов хватит. А тут разорванный в клочья щеголь. Судя по остаткам камзола из приличной семьи. Цвет хороший и материал дорогой, жаль не спросишь, где купил. Я бы себе такой взял для официальных церемоний. Хотя надо ярлык посмотреть, порядочный портной всегда оставит свою фирменную метку.

   Я замахал руками, разгоняя столпившихся служащих Ночной стражи, и кивнул Мареку и Казимиру. Мои мальчики на побегушках, хотя некоторые называют их младшими помощниками. Я наклонился над телом, скривившись от боли в ноге. И почему эта тварь прикончила паренька именно посреди Люстерной улицы? Оттащила бы куда-нибудь в тупик. Пока бы нашли, я бы успел переодеться, принять душ, может быть даже поесть. Ему-то уже всё равно, а я теперь испачкаю выходные брюки и рискую застрять на работе до вечера. Я сдёрнул перчатки, ещё не хватало заляпать кровью дорогую оленью кожу, и нехотя потянул вверх мешковину.

   — 'День добрый, уважаемый, не холодно лежать-то? Шли бы вы до погоста, не портили мне утро?' — чуть не брякнул я, но вовремя стиснул зубы.

   Капитан совершенно не ценил моего своеобразного юмора, да я, признаться, и не старался произвести на него впечатление, но вступать в перепалку сегодня не хотелось. Осень она не для перепалок, а для стаканчика горячего глинтвейна перед камином. Вот только глинтвейн мне ещё долго не светил. Жизнь припоя не сахар и не мёд, и уж тем более не ароматное вино.

   Истерзанный щеголь беспокоил меня всё больше. Что-то неестественное было в его позе, характере повреждений, даже выражении остекленевших глаз. Раны на руках и плечах не типичны! Обычно жертвы не находят в себе сил сопротивляться нежити. А этот оказался смельчаком, пытался защититься. Безуспешно, но достойно уважения. Грудь зверски истерзана, брюхо вспорото. Края раны неровные, рваные. Я вздохнул. Очень большие, загнутые когти, такие серпы у кого попало не растут, придётся с картотекой повозиться. Хотя подозрения уже есть, будь они неладны. Надо зайти к нашим трупорезам, узнать кто осматривал предыдущих жертв, и потрясти Марека с Казимиром. Наверняка сопровождали Пшкевича на ранние убийства. Хотя тут можно не ждать — вон они стоят, носами шмыгают. Я повернулся к мальчикам на побегушках, пускай блеснут:

   — Что скажите панове? — не поднимаясь, мрачно глянул я снизу-вверх.

   — Маньяк это, пан Вильк, — почесавши затылок, выпалил Казимир, — как есть маньяк!

   — Ты братец, мне сюда ещё некромантов приплети, — расстроился я. — Меньше детективов читай, Казик! Больше по сторонам смотри.

   Этот белобрысый обалдуй изучал наше непростое ремесло по бульварному чтиву.

   — Какой, к дидьку лысому, маньяк! — задумчиво взъерошил волосы пятерней второй знаток.

   Почесыванием затылков эти двое шевелят свои сонные извилины. Иначе у них мысли до языка никак не добегают. Дело проверенное.

   — Это жрун, — продолжил умничать Марек, не переставая трепать свои рыжие космы.

   — О как! — деланно восхитился я. — Стоило подольше позагорать в Болотном краю, глядишь, вы бы и преступление раскрыли. Знаешь, что дают тем, кто открывает новый вид несуществующей нежити?

   Рыжий нахмурился и опустил глаза:

   — Подозреваю.

   — Правильно подозреваешь, по шее им дают, — подтвердил я, поморщившись. — Протоколы по этому и четверым предыдущим трупам должны лежать на моём столе через пять минут, если вы конечно работали под началом пана Пшкевича, а не ворон считали. Ваши соображения, только без жрунов, тоже!

   'Мальчики на побегушках' козырнули, а я повернулся к телу. Достал из внутреннего кармана футляр, с которым никогда не расставался, вынул длинную прозрачную колбу с зачарованной водой и пинцет. Отметил, что полных колб осталось удручающе мало. В Болотном краю довелось потратить больше, чем я думал. Надо бы наведаться на кафедру алхимии, пополнить запасы, иначе рискую остаться беспомощным в самый ответственный момент.

   Пришлось всё же пожертвовать штанами и встать на колени. Иначе засохшие брызги крови уже не разглядишь. Между брусчаткой притаились багровые песчинки. Они-то мне и нужны. На трупе, конечно, крови было значительно больше, и наклоняться бы так низко не пришлось, да только пользы мне от неё никакой. Мертвая кровь ничего не расскажет, а вот брызги, что летели из умирающего, но ещё живого тела, самое то. Эти крошки раскроют мне свои секреты, не будь я магом-припоем. Подцепив песчинки пинцетом, я бросил их в колбу, прикрыл растерзанного франтика мешковиной и поднялся. Потом испытаю на себе последнии минуты жизни жертвы, такая уж у меня работа. Хотя и так есть подозрение что за 'жрун' хозяйничает в городе, но лучше бы я ошибался. Такие раны уже встречались мне, правда не в Кипеллене и даже не в пределах Растии.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Панический страх накатывал каждый раз, когда порог лавки переступал Бальтазар Вильк. А поскольку он наш постоянный клиент, провалиться под землю мне хотелось с завидной регулярностью. До городской Ночной стражи пан Вильк преподавал на магическом отделении Школы Высших Искусств. Студенты его боготворили, а студентки томно закатывали глаза и изобретали очередное приворотное зелье. Я же — боялась до колик в желудке. Из-за меня шесть лет назад Вильк чуть не лишился ноги, вылетел с кафедры боевой магии и потерял возможность её возглавить. Пан Бальтазар оказался злопамятен, и красочно описал, что сделает с виновником всего вышеперечисленного.

   Перед глазами на секунду встала узкая палата в лазарете Четырех Пресветлых насквозь пропахшая кровью и зельями. Я пробралась туда, наплевав на запрет Учителя не соваться к израненному магу; чтобы исправить случившееся по моей вине несчастье. Вильк, дурной от потери крови, накачаный обезболивающим и противоядиями, так, что едва из ушей не текло, меня чуть по стенке не размазал. И я все эти годы тешила себя надеждой, что, он толком не запомнил моего лица, и каждый раз икала от ужаса, страшась, что меня разоблачат. Вот уже два месяца от Вилька не было ни слуху, ни духу, и я, признаться, расслабилась. Но сегодня госпожа удача решила, что хорошего помаленьку — и на пороге, звякнув дверным колокольчиком, вновь появился Бальтазар Вильк. На вид ему было чуть за тридцать, но о настоящем возрасте оставалось только гадать. Темные волосы зачесаны назад, щегольская бородка аккуратно подстрижена. Глубоко посаженые ореховые глаза насмешливо обозрели лавку и уткнулись в меня, приморозив к креслу. Неизменный черный редингот идеально сидит на поджарой фигуре. Черные брюки, черные туфли с серебряными пряжками и небрежно повязанный дымчатый шарф. В руке маг сжимал блестящую черную трость.

   — Добрый день, панна, — произнес он, наблюдая, как ваша покорная слуга бледнеет и покрывается пятнами, тщетно пытаясь уползти под стол. — Пан Врочек уже изволил спуститься или ещё почивает?

   Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь нечленораздельный задушенный писк. Положение спасла Ася, возникнув прямо перед носом Бальтазара:

   — Ой, да на что вам сдался этот противный старый пер... книгопродавец, когда тут две такие роскошные панны?

   От неожиданности маг шагнул назад и едва удержался от бесогонного экзорцизма.

   — Я все слышу, Анисия, — скрипуче донеслось с лестницы, ведущей на второй этаж.

   — Правда, Францишек? Неужто ты, наконец, приобрел слуховую трубу и перестанешь превращаться в глухаря, стоит Аланке попросить прибавки к жалованью? — призрак откровенно паясничала.

   — Анисия!

   В зал неспешно спускался хозяин, невысокий жилистый старик с пронзительными серыми глазами. Длинные седые волосы перетянуты черной лентой. Породистое лицо не смогли испортить даже многочисленные морщины. Старомодные коричневые бриджи, такой же камзол, из-под которого выглядывает безупречно белая сорочка, туфли с медными пряжками — вот и весь Франц Врочек. Завидев Бальтазара, хозяин немедленно рассыпался множественными приветствиями и, подцепив мой ночной кошмар под локоть, увлек вглубь лавки в хозяйский кабинет.

   Едва за Вильком захлопнулась дверь, я с тяжелым вздохом расслаблено растеклась по креслу.

   — Душа моя, с этим нужно что-то делать, — озабочено произнесла Ася, наблюдая, как я заедаю пережитый стресс выуженным из стола шоколадом. — Если так и дальше пойдет — ты угробишь себе нервы и испортишь фигуру!

   — Невозможно испортить то, чего нет, — философски отмахнулась я, — а мои нервные клетки погибли ещё в студенчестве.

   Призрак укоризненно посмотрела на меня. Она почему-то считает мои пять с половиной футов и невыдающиеся округлости идеальной фигурой, тогда как я вижу в зеркале исключительно костлявую вешалку.

   — И все же, с чего ты так трясешься перед этим пижоном? — сварливо буркнула Анисия, — неодобрительно поглядывая на дверь кабинета. — Надо собраться с силами и взять куця за рога!

   — Не могу, — плаксиво вздохнула я, — он для меня как василиск для лягушки. При нем я чувствую себя такой дурой... как шесть лет назад, будто я не мудрая двадцатитрехлетняя девица, а семнадцатилетняя дуреха, которой не пришло в голову ничего лучше, как потащиться на закате писать Кипелленские топи в двух верстах от города. И если бы не Вильк, приведший туда на практику группу студентов, гнили бы мои косточки где-нибудь в торфянике. Наверняка, после всего случившегося пан Бальтазар не раз желал переиграть ситуацию. Теперь-то он точно не кинулся бы спасать жизнь орущей благим матом девчонке, улепетывавшей от голодного топляка. А вот тогда, шесть лет назад, сделал это не раздумывая... наградив меня неистребимым чувством вины и вилькофобией, — я выпалила всё на одном дыхании, будто на долгожданной исповеди, и тиски стресса чуть ослабили железную хватку.

   — Ничего, — призрак ободряюще взмахнула прозрачной рукой, вырывая из тягостных воспоминаний, — мы что-нибудь придумаем.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Увы, мечты о завтраке, ванне и постели так и остались мечтами. Я пожертвовал бы и большим, лишь бы приблизиться к своей цели, но треклятый труп спутал планы, и пришлось задержаться. Я уже потратил слишком много времени в Болотном краю и больше не мог медлить ни минуты. А блага цивилизации подождут! В конце концов, не ванна делает джентльмена джентльменом. Главное, что бесконечные мытарства не бессмысленны. Цель почти достигнута — трактат о магии грез и иллюзий в моих руках. Пять лет поисков не прошли даром! Осталось навестить старика Врочека.

   Завершив осмотр трупа на Люстерной улице, я направился к Чистинке. После тряски в дилижансе, каждый шаг отдавался тянущей болью в ноге, но Песий мост приближался, а вместе с ним многообещающие двери книжной лавки старины Франца.

   В 'царство истины и потертых знаний' я попал сопливым юнцом. Искал один редкий учебник, а нашёл душевный приём и доброжелательность. Правда, помощники Врочека с тех пор сильно изменились. Вместо виртуозов книжного дела в лавке появилась белобрысая девица, впадающая в ступор при каждом моем появлении, и призрак! Великие четверо! Сколько раз я предлагал Францу уволить одну и упокоить другую. Даже упокоить обеих, а потом уволить каждую по отдельности, но все без толку. Старик здорово сдал за последние годы, и часть профессионализма выдавила глупая сентиментальность.

   Переступив порог, я еле сдержался от заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим носом.

   — Опять вламываетесь, как к себе домой, пан, как вас там, — недовольно протянула она.

   — Кляп ей, что ли какой-нибудь начаруйте, — скривившись, возмутился я. — Когда неупокоенные бродят, где попало — это уже беда, но когда они ещё и болтают без умолку...

   — Мы... вы... Да вы... а мы сами... — забормотала белобрысая девица.

   Как от такой добиться вразумительного ответа? Да еще этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил себя ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная была мила, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.

   — Пан Врочек, с вас бутылка шапры 2! — выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, — ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!

   — Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, — насмешливо фыркнул старик. — Шапру вам всё равно нельзя, но если, бесстрашного Бальтазара, вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.

   Я поморщился. Пока не разберусь со своим 'недугом' не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты, я не могу расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.

   — Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, я на него уже смотреть не могу, — мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.

   Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.

   — Вы позволите? — книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и я передал ему книгу.

   Старик благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.

   — Несколько рисунков испорчены, — произнес я, — без них книга теряет для меня всякую ценность, а для других становится по-настоящему опасной.

   — Вижу, — закивал Врочек, не в силах оторваться от трактата. — Вы уверены, что больше не хотите быть припоем, с вашей-то профессией?

   — Франц, вы спрашивали уже тысячу раз, и мой ответ ни разу не изменился. Больше всего на свете я хочу избавиться от этого куцьего дара! С работой я прекрасно справлялся и до его появления. Порою даже лучше, чем сейчас. Возьмётесь исправить рисунки?

   Врочек пытливо воззрился на меня из-под очков. Да возьмется он, никуда не денется. Для него милее книг могут быть только древние книги, которых он ещё не касался.

   — Нет, — ответил мастер-живописец, и я остолбенел от неожиданности.

   Чтобы Врочек взял и отказался поработать с уникальным материалом?! Видать скальный дракон, живущий в кряже над заливом, упокоился с миром! Или я чего-то не понимаю? Захотелось заглянуть в его мысли и разгадать неожиданную тайну. Припой способен видеть и настоящее, достаточно развести кровь предполагаемой жертвы в магическом растворе — припое, и получишь его мысли, чувства и желания на блюдечке. Увидишь то, что он видит, различишь запахи и ощутишь прикосновения... Меня передёрнуло. За это нас боятся и ненавидят.

   — Нет, пан Вильк, за эту работу я не возьмусь, — в голосе старика звучало искреннее сожаление. — Мои глаза уже не те, что год назад. Старость, она, знаете ли, не радость. А здесь нужна филигранная точность. Малейший промах, чуть толще линия — и рисунок будет загублен окончательно. Это же работа самого Мартина Горица. Он проник за грань реальности. Так глубоко, как никто другой. Поэтому опасность колоссальная.

   Он протянул книгу, но я не спешил её забирать. Могу его понять. Лучше никак, чем плохо. Но Врочек лучший мастер-живописец в городе! Где искать другого? Мои хрустальные замки рушились. Так не честно, я больше не выдержу.

   — Франц, — севшим голосом прошептал я. — Прошу... умоляю! Я заплачу вдвое, втрое... любую сумму, какую назовете!

   Врочек лишь покачал головой.

   — Деньги не вернут мне остроту зрения, — печально выговорил он.

   На секунду в его глазах мелькнула какая-то идея, но старик поспешил отогнать её прочь. А я был готов уцепиться за любую, пусть даже самую несбыточную надежду. К дидьку сомнения! Даже привстал, наклонившись над столом.

   — Пан Врочек, я согласен на любое ваше предложение, — с видом приговоренного к смерти произнес я.

   — Алана, моя помощница, может восстановить иллюстрации, — решился-таки озвучить свои мысли Франц.

   — 'Кто?' — чуть не вскрикнул я.

   Я видел на её столе дешёвую мазню. Но это же совсем не значит, что белобрысое недоразумение может... Даже мысленно не хотелось произносить, да тем более представлять, что она прикоснётся к трактату от которого зависит моя жизнь. Магические гравюры — это не мускулистые слюнтяи и грудастые девки из халтурных книжонок.

   — Франц, трактат — не эльфячьи сопли! — взвыл я, уже на полном серьёзе собираясь, пусть даже насильно, взять его крови и залезть в голову.

   Старик видимо не только посадил зрение, но и выжил из ума.

   — Зря вы так, пан Вильк, — обиделся книгопродавец, — посмотрите-ка лучше... — он вынул из ящика несколько листов и протянул мне.

   Я брезгливо дотронулся до узоров.

   — Это иллюстрации к 'Теории порталов и врат' Гюстава Шарата. Копии, правда, оригиналы Алана прячет... А вы говорите, эльфячьи сопли... — с укоризной закончил старик.

   Я нехотя вгляделся в плавные линии и присвистнул от неожиданности. Да-а... Считалось, что 'Теория' Шарата иллюстрированию не подлежит. И сделано-то как! Не Врочек, конечно, у белобрысой своя манера. Но так Врочек за Шарата и не взялся. Даже в лучшие годы. Я прикусил губу. Кидаться в омут или подождать на берегу удачного случая? Вот только когда он представится? Я едва сдержал мучительный вздох. Придётся рисковать. Не в первый раз, тут уж, как говорится либо пан, либо пропал.

   — Хорошо, — согласился я, опускаясь обратно в кресло, — но присмотрите за ней. Вы же знаете, что для меня значит этот трактат.

   — Не волнуйтесь, пан Вильк, — усмехнулся старик, — выполним в лучшем виде.

   Мне оставалось только поклониться и отбыть. Выбор я сделал, и теперь моё будущее зависело от белобрысого недоразумения. Кто бы мог подумать.

   Внизу царила задумчивая тишина, какая бывает только в библиотеках и залах суда. Девица забралась куда-то вглубь лавки, и про её присутствие напоминала только приглушенная мышиная возня, будто голодный грызун от безнадёги решил подкрепиться книжными корешками.

   Я бросил тоскливый взгляд на ряды стеллажей и остановился. На столе, прикнопленная к рабочей доске, распласталась иллюстрация к очередной эльфийской мути. Я вздохнул. Кому я доверил свою судьбу? Как могла эта бумагомарательница справиться с Шаратом? Я пригляделся. Из-под скорлупы 'бесстыдной пошлости' пробивались настоящие чувства. Сразу не скажешь, но белобрысое недоразумение — настоящий виртуоз. Если стереть бульварный налёт, то начинают хлестать такие страсти, что даже суккубы стыдливо отводят глаза.

   Сдержаться я не смог. Пожалуй, стоит взять эту работу и, глядя на неё напоминать себе, что моя судьба в руках профессионала, а не обычного холстомарателя с Ремесленной улицы. Мой поступок попахивал глупым озорством, недостойным магистра Ночной стражи, но я снял иллюстрацию с доски и, аккуратно свернув, сунул за пазуху. Воровато оглянулся и выскользнул на улицу.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Услышав, как хлопает дверь в кабинет Врочека, я поспешно ретировалась вглубь лавки и притаилась за стеллажами, изобразив бурное вытирание полок и перестановку книг. Даже планшет с иллюстрацией со стола не убрала. Да куць с ним, с рисунком! Хватит с меня на сегодня Бальтазара Вилька. Второго его пришествия я не переживу. Ася, решив, что оставлять меня одну в таком состоянии нельзя, чинно уплыла следом. Я отчетливо слышала, как пан Бальтазар прошел через лавку, зачем-то задержался у стола... и вышел прочь. Стоило облегченно вздохнуть и высунуть нос из-за стеллажа, как меня тут же поймал хозяин.

   — Вот и попалась, — ехидно ухмыльнулся Врочек. — Идем, разговор есть.

   Мне ничего не оставалось, как уныло поплестись вслед за ним в кабинет. Ася решительно двинулась за нами, но старина Франц, о верх галантности, произнес:

   — А в зале кто будет? А ну кыш, покойница!

   Анисия презрительно фыркнула и перелетела к стремянке. За моей спиной с грохотом гробовой доски захлопнулись двери. Врочек чинно уселся в потертое кожаное кресло, бывшее его ровесником, и хитро воззрился на меня из-под седых бровей. Такой взгляд был мне печально знаком, и я осталась стоять, мало ли, а вдруг все-таки пронесет.

   — У пана Бальтазара есть для тебя работа, — без обиняков заявил Франц.

   ...Не пронесло... кажется, я пошла пятнами и закатила глаза, потому как старик поспешил налить мне воды и усадить в кресло напротив.

   — Вот, посмотри!

   Залпом осушив стакан и прокашлявшись, я нервно перевернула несколько шершавых покоробившихся страниц. Да, посмотреть было на что.

   — Нужно восстановить несколько рисунков, — как ни в чем не бывало, произнес достойнейший пан Франц.

   — Что?! — я поперхнулась остатками воды и снова закашлялась. — Вы пообещали Вильку, что я это сделаю? Зачем?! Нет, я не смогу! Франц, как вы могли меня так подставить?! — сдавленно пролепетала я.

   — Сможешь! — безапелляционно оборвал меня старый книгопродавец. — Не все же тебе перси да стержни нефритовые рисовать, пора серьезными вещами заняться. И не прибедняйся! — на корню прервал он мои невнятные возражения. — Я видел твои рисунки по Шарату.

   — Вы что, рылись в моем столе?! Да как вы посмели! — негодование выплеснулось через край.

   — Я рылся в своем столе, — назидательно поправил меня Врочек, — за которым ты работаешь.

   Оценив кислое выражение моей курносой физиономии старый книгопродавец решил немного подсластить пилюлю.

   — Конфетку хочешь?

   Я лишь вяло отмахнулась.

   — Хм... да я бы и не дал, — как-то озадачено огрызнулся пан Франц. — Закончились, в смысле, — поспешил пояснить он, видя, как у меня начинает подергиваться верхняя губа. — Странно, а вчера ещё полпакета было... — окончательно растерялся Врочек . — А ты иди работай, деточка. Иллюстрации для пана Вилька сами не нарисуются.

   Мне осталось лишь безвольно рухнуть обратно в кресло и потребовать яду. Если Франц видел мои иллюстрации к Гюставу Шарату, то мне уже не отвертеться. Но Бальтазар Вильк... Богини милосердные, за что?! Меня приперли к стенке, загнали в угол — мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Уууу... Но Вильк ещё поплатится, если я не упаду в обморок при его приближении.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

1. Куцька водзянека — шкодная нечистая сила обитающая в зарослях тростника и камыша на воде, проще говоря — водяные черти, в чьи обязанности входит пугать рыбаков, обчищать и путать сети, и совращать девиц ('Нечистая сила Растии' книга из личной библиотеки Бальтазара Вилька )    назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

2. Шапра — крепкий алкогольный напиток, настоянный на пряностях   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 2 в которой остается только хвататься за голову

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   — Да, и книгу с собой не таскай! — надтреснуто полетело мне в спину. — Здесь работай!

   Я вышла из кабинета Врочека, пошатываясь, словно пришибленная. И тихонько поскуливала, разрываясь между желанием кого-нибудь убить и побиться головой о полку. Добрела до стола и, испустив горестный воль, в изнеможении упала в кресло.

   — В чем дело, душа моя? Что ты кричишь, как скальный дракон в брачный период? — всполошилась Ася и подлетела ко мне.

   — Рисунок... — простонала я, — рисунок...

   — Да что рисунок? Что с ним такое?!

   — Он пропал! — стонала я, вцепившись пальцами в волосы и намертво запутавшись в своих мелких кудряшках старинным перстнем, подарком родителей на шестнадцатилетие.

   Перстень смахивал на мужской — широкий серебряный ободок с чернённым узором и массивной пластиной дымчатого агата. Плотно сидел только на большом пальце, но я бы ни за что не согласилась сменить его на тонкое девичье кольцо. А главное, к нему легко привязывалось любое живописное плетение, хоть на временной, хоть на постоянной основе, что делало его поистине бесценным. В школе я частенько цепляла на перстень шпаргалки по начертательной магии и простенькие 'заплетки' на удачу. Это с его помощью я хотела шесть лет назад исправить случившееся с Вильком...

   — О нет! — озарение пронзило меня с силой турнирного рыцарского копья, так же бессмысленно и беспощадно.

   Ненавистный маг останавливался возле стола, а кроме него в лавке никого не было...

   — Бальтазар Вильк унес мой рисунок! — моя рука обреченно скользнула за шоколадом, но и здесь ждало разочарование.

   Коробка светила темным пустым нутром. И тут уж некого винить кроме себя самой. Ася выудила из ниоткуда изящную трубку с длинным, причудливо изогнутым, тонким мундштуком. По мановению её руки в призрачной чаше затеплился огонек. Призрак затянулась. Вот уж воистину, человек раб своих привычек, раз некоторые не покидают его даже после смерти...

   — Раз её унес Вильк, то нужно пойти к нему и вернуть, — произнесла она, выпуская призрачный дым в потолок.

   Белые струйки собирались в кольца, нанизывались друг на друга, и превращались в блёклые, полупрозрачные облака, такие настоящие, что казалось мой нос чует терпкий едкий запах. Я непроизвольно расчихалась и замахала рукой, пытаясь разогнать иллюзорный дым. Призрачное курение, тоже вредит здоровью. Уж будьте уверены!

   — Ну да, — оптимизма в моем голосе не было даже на фальшивый медяк, — чтобы скончаться от страха на месте. Тогда у Врочека будет на одного призрака больше и на книгопродавца меньше.

   — У тебя есть другие идеи? — саркастически осведомилась Анисия.

   — Нарисовать новый, — энтузиазма в голосе оказалось ещё меньше чем оптимизма.

   — Глупо, — раздраженно передернула плечами Ася, и призрачная шаль едва не упала на пол. — Да и незачем.

   Как ни прискорбно признавать, но призрак полностью права — глупее некуда. Тем более, что дважды так хорошо не получится. Получится совершенно по-другому, а то и вовсе ничего не выйдет. Нет, иллюстрацию нужно вернуть! Но одно только воспоминание о Бальтазаре Вильке заставило меня со стоном уронить голову на руки. Пустая коробка упала на пол, рассыпая шоколадные крошки... Рисунок, книга, Бальтазар Вильк... Потом, все потом. Сначала пойду и куплю себе шоколад!

   Правду говорят, если свалились сразу две неприятности подряд, то и третья не за горами. В ближайшей к нам кондитерской шоколада не оказалось. В 'Медовой пышке' было все: печенье, булочки, пирожные, леденцы, цукаты и даже редкий в наших краях зефир, но только не шоколад! По закону подлости последнюю коробку забрали прямо передо мной. О чем мне радостно сообщила хозяйка кондитерской, сегодня сама стоявшая за прилавком.

   — Не удивлюсь, если и здесь постарался Бальтазар Вильк, — уныло, но с долей злости пробормотала я.

   — Ой, вы, наверное, ясновидящая, — заулыбалась продавщица. — Её действительно купил пан Вильк. Он наш постоянный клиент, как и вы.

   Я так и села. Куць его за ногу! Этот гад ещё и постоянный покупатель в моей любимой 'Медовой пышке'. Да это же чудо, что я с ним ни разу здесь не столкнулась! С душераздирающим 'У-у-у.. — я развернулась и, продолжая голосить, — да когда же он перестанет отравлять мне жизнь?!' — выскочила на улицу.

   Прекрасно начавшийся день испортился окончательно, а вернувшись в лавку, я ещё и схлопотала от Врочека за самовольную отлучку. Доведенная до точки кипения, я с остервенением накинулась на злосчастную витрину, которую собиралась помыть ещё утром. Полный таз воды пополам с уксусом, кусок ветоши, подвернутые рукава и подоткнутая юбка — под дурное настроение уборка шла великолепно. Я ожесточенно скребла толстое стекло, не то пытаясь протереть его до дыр, не то выдавить вон. Затем пришел черед обитых выгоревшим сукном полок.

   — Пыль, пыль, пошла прочь! — злобно шипела ваша покорная слуга, скребя вишневое сукно одежной щеткой, но противная пыль разлеталась вокруг клубами, и витрину всё чаще сотрясал звонкий чих.

   Вымыв окно, почистив полки и сменив товар, я начала спускаться из витринной ниши в лавку. Нога неуклюже скользнула по влажной деревянной ступеньке и заехала по тазу. Он с грохотом опрокинулся на пол, а я с размаху уселась в лужу грязной воды, пропахшей пылью и уксусом. Озираясь, я тоненько взвыла, словно раненная мышь, и разревелась. Стоило моим всхлипам с подвываниями огласить лавку, как рядом возникла Анисия.

   — Душа моя?.. — встревожено вопросила призрак.

   В ответ я пробулькала что-то нечленораздельное, пытаясь одновременно помянуть Врочека, Вилька и весь белый свет в придачу. Ася мигом кинулась в кабинет Франца, чтобы сей секунд выгнать его в общий зал.

   Мои упоенные рыдания в грязной луже повергли хозяина в легкий шок.

   — Алана? — полувопросительно осведомился он, дабы удостовериться, что в луже сидит именно его младший книгопродавец. — Резец мне в стило! Деточка, вставай немедленно, там же мокро!

   Врочек кинулся меня поднимать. Я особо не сопротивлялась.

   — Старый пень, — подколодной змеей шипела парящая рядом Анисия, — довёл девочку до истерики! У-у-у, злобный торговец!

   — Книгопродавец!!!! — прорычал в ответ пан Франц. — Не пречисляй меня к купеческой гильдии. Там одни мошенники и ворюги.

   Старик терпеть не мог, когда его называли торговцем.

   — Ты хоть под руку не лезь! Кыш, покойница!

   Врочек поднял меня на ноги и усадил в кресло. Немного приведя в порядок, и поняв, что на сегодня я уже не работник, хозяин вытолкал меня домой, заявив, что прекрасно закроет лавку и без моей помощи. Ну, хоть в чем-то мы сегодня оказались единодушны...

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Мелодичный перезвон на колокольне храма Четырех Пресветлых извещал добропорядочных жителей Кипеллена о начале вечерней службы, а просто порядочных об окончании рабочего дня. Серебряный колокол пропел ровно восемь раз, а я машинально полез за часами. Щелкнула тяжелая бронзовая крышка, и я насмешливо хмыкнул — есть все-таки в этом мире вещи незыблемые и неизменные. Стрелки показывали пять минут девятого. Я так и не выяснил — дело в неторопливости храмового быта, или моя привычка лезть вперед батьки в пекло и тут сыграла главенствующую роль. В любом случае, приятно тешить себя иллюзией, что имеешь в запасе лишние пять минут.

   Я защелкнул крышку, а дежурный стражник возле дверей Управления Ночной стражи закончил осенять себя знаком Четырех и приветственно кивнул. Сам я истово верующим не был, но основные постулаты знал назубок. Всё что помогало в борьбе с нежитью, обязан знать любой уважающий себя маг, а уж сотрудник Ночной стражи и подавно. Главный обережный знак — четырехлучевая звезда. Верхушку венчает мудрая и всепрощающая Вила. Левую сторону занимает повелительница земного огня — Огнева. Правую сторону владелица огня небесного — Зарница. А на нижнем луче, свесив ножки в Полуночную бездну, качается ехидная покровительница проходимцев — Крин. Говорят, будто сами богини распределили между собой обязанности, да и кто сможет этому возразить.

   Ни душ, ни свежая одежда не поправили моего настроения. Усталость после переезда вытягивала последние силы, и нога, как обычно, подло ныла, требуя немедленного отдыха. Я, морщась, поднялся по ступеням и мимолётом взглянул на высокие колонны, поддерживающие треугольный барельеф с доблестными служителями Ночной стражи попирающими неисчислимые сонмы поверженных чудовищ. Прошёл через массивные двери с металлическими пластинами похожими на лезвия мечей и свернул направо к своему кабинету.

   — А вот и знаменитая ищейка, — с ядовитой насмешкой раздалось у меня за спиной.

   Я остановился и театрально отряхнул плечо.

   — Брызги яда, — процедил я, — средство от насекомых, которое по недоразумению назвали одеколоном, и катастрофическое отсутствие манер, — всё ещё не оборачиваясь, я задумчиво пожевал губу и предположил, — Рекар Пшкевич?

   Видеть его не хотелось, но я заставил себя повернуться на каблуках. Нога не преминула возмутиться резкому движению, и меня пронзила острая боль. Если бы шесть лет назад, после встречи с топляком, я как все нормальные люди мог пить целебные зелья и лечиться, то не знал бы этих мучений. Но припой не нормальный человек, и даже самые простые микстуры не действуют на него так же, как на остальных. Совсем наоборот. Эффект может быть настолько непредсказуемым, что лучше уж иногда поковылять.

   Пшкевич принял мою гримасу на свой счет. Его и без того неприятное лицо с крупным горбатым носом, впалыми щеками и маленькими, вечно сощуренными глазками, окончательно скомкалось, превратившись в пресловутый первый блин, упавший со сковороды на грязный пол. Мне даже показалось, что жидкие пепельные волосы угрожающе встопорщились, а тощая грудь выдалась вперед.

   Я бы мог и не поворачиваться, спутать его с кем-нибудь иным потруднее, чем зомби с новобрачной. Сколько Пшкевича в платье не ряди, но его даже из-под фаты будет за милю видать. А уж пресловутый одеколон и того дальше. Глава кафедры боевой магии в Школе Высших Искусств и по совместительству член городского совета уставился на меня с неприкрытой неприязнью. Шесть лет назад, воспользовавшись моей неудачной стычкой с топляком, Пшкевич прибрал боевую кафедру и вытурил меня с магического факультета. Однако, за переход в Ночную стражу, я ему был даже благодарен, совсем немного в глубине души, очень глубоко, но за всё остальное...

   — Направьте свою дедукцию на убийц и негодяев, — прошипел Пшкевич. — В городе уже пять трупов... а вы шляетесь неизвестно где! Городской голова...

   — Городской голова в курсе, где я был. Он лично подписал мое прошение об отпуске, — пожал я плечами. — И пока, слава Четырем Пресветлым, не вы решаете, кто и где должен шляться.

   — Это ненадолго, — осклабился он. — До выборов остался всего месяц, Куцевич не будет вогзлавлять город вечно. И вскоре вас некому будет прикрывать перед советом. А я сочту своим долгом хорошенько пропесочить вашу сомнительную деятельность.

   — Обязательно пропесочьте, может, почерпнёте для себя что-нибудь полезное, — устало бросил я. — А пока пойду поймаю мерзкую тварь убивающую неповинных юношей.

   — Вы даже тараканов у себя на кухне не поймаете, — оттопыренные синеватые губы искривились в злорадной ухмылке, — не то, что остервеневшую стрыгу3.

   — Неужели вы получили разрешение на ясновидение? — удивился я. — Как представителю городского совета, вам положено знать, что в Растии за лжепророчество прижигают язык. К тому же, это не стрыга.

   В ответ Пшкевич прошипел, что и на мою долю найдётся подходящий закон. Тогда прижиганием языка я уже не отделаюсь, и бросился к выходу. Куць его принес в неурочный час. Наверняка надеялся лично распутать это дело, выследив и убив нежить. Сам же сказал выборы на носу, а тут такой удобный случай показать себя во всей красе. По мне, так пусть бы и распутывал. Браца никто не просил навешивать на меня всех собак. Официально, я ещё в отпуске. Но если судить по тому, как набросился на меня утром капитан, следствие Пшкевича зашло в тупик. Иначе с чего бы он так вызверился? В одном он прав, сама по себе тварь не сыщется, так что пора приниматься за работу.

   Ознакомившись с материалами дела и разбив в пух и прах версию Пшкевича о стрыге, я крепко задумался. Толку от имевшихся протоколов было чуть. Рекар уткнулся в стрыгу и на ней же заглох. Свидетели показывали разное. Да и свидетелей тех, раз-два и обчелся. Все происходило глубокой ночью. Лишь в двух последних случаях встречались показания о некой девице, с которой видели убиенных за час до смерти. Точных описаний этой панны дать никто не смог, и момент оказался упущен. А Пшкевич, уверенный в своей версии, и вовсе не уделил им внимания. Конечно, стрыги ведь не обращаются в миловидных девиц.

   Ребята сидели, повесив головы, а Казик ещё и носом шмыгал, точно провинившийся школяр. Родители пристроили его в Ночную стражу, чтобы выпускник кипелленского училища законников набрался опыта и уверенности в себе. Дабы содержание соответствовало форме. Казимир походил на медведя: здоровый, широкий в кости, с крупными руками. Но внутри, не смотря на все мои усилия, так и оставался плюшевым мишкой. Единственное, чего я добился за два года, что он перестал шарахаться от людей. А вот Марек был совсем из иного теста. Вёрткий, да прыткий — тощий рыжий кузнечик. Среди воров цены бы не было. Но его отец занимался алхимией, а после его смерти паренька на воспитание взяла гильдия. Только с тайными знаниями у него не задалось. И когда мой друг Габриэль Ремиц, глава кафедры алхимии, попросил пристроить мальчишку в Ночную стражу, я возражать не стал.

   Я выпустил в потолок надцатое кольцо дыма и серая мутноватая завеса, пропитанная отборным табаком, еще больше уплотнилась.

   — Марек, открой окно, а то вы скоро начнете синих фей ловить.

   Я дождался, пока в кабинет хлынет холодный ночной воздух:

   — Первое — мы точно знаем, что нежить дамского полу.

   — Отчего это? — удивился Казик.

   — От того, что все убитые полу мужского, а себе подобных она из солидарности не жрет, — пошутил я, добавив уже серьезно, — В двух случаях жертву перед смертью видели с некоей девицей. И есть подозрение, что это она их пошамала, болезных. И трупы все наши были в расцвете сил и возможностей. Как уж она их заманивала, не знаю, но думается, что всякий раз по-разному, если умудрилась почти не засветиться и пустить по ложному следу опытного боевого мага, — тут я ничуть не кривил душой — Рекар Пшкевич в своем ремесле собаку съел, не будь он ещё таким твердолобым, глядишь, и раскрыл бы дело до моего приезда. — Ну что, панове, какой вывод из всего этого?

   Мальчики на побегушках озадачено переглянулись.

   — Она умная, — неуверенно изрек Казимир.

   — Вот, то-то и оно, — вздохнул я. — умная, а значит опасна вдвойне.

   — А второе? — припомнил Марек.

   — Все они возвращались со светских приёмов. А это значит? — я пытливо уставился на осоловевших помощников сквозь поредевший дым.

   — Ну, это... — пробормотал Казик, — она их на балу того...

   — Скорей всего, — согласился я, за два года наловчившись быстро и правильно истолковывать многозначные 'того'. — Но думается мне, что не совсем, то есть не на самом балу, скорее поджидала неподалеку...

   — Волкодлак! — выпалил Марек.

   Я вздохнул, закатив глаза, и всё еще щурясь, проворчал:

   — Сейчас выдам учебник и отправлю зубрить, в какие дни волкодлаки перекидываются! Когда полнолуние было?

   Рыжий потупился, начав что-то считать на пальцах.

   — Неделя уже прошла, — наконец выдавил он. — Сейчас месяц Хрустальной луны.

   — Да к тому же, наши убитые шли за человеком. А если бы это оказался волкодлак, они бы сто раз сбежать успели, пока бы того в смене ипостаси корежило. Нет, я склонен думать, что наша убийца меняет облик по своему желанию. А то, что охмуряет на балах, так значит, умеет вести себя в высшем обществе, недурна собой, весела и обаятельна. Казимир, погляди, как там настойка с места преступления?

   Задумчивый Казик метнулся к шкафу и достал длинную колбу с порозовевшей водой.

   — Вроде готово!

   — Тащи! — вздохнул я.

   Кто бы знал, как мне не хочется нырять в ту злосчастную ночь, когда убили щеголя.

   Получив 'настойку' на окровавленных песчинках, я едва глянул на мутную воду и скомандовал:

   — Отойдите!

   Мои 'мальчики на побегушках' послушно шарахнулись в дальний конец кабинета, поближе к двери. Они давно привыкли, что во время действия припоя я могу и заклятьем невчзначай запустить. Инстинкты боевого мага далеко не всегда уживаются с воспоминаниями жертв. А поскольку в такие моменты я уже не совсем я, то и последствия порой бывают ошеломительные.

   Скривившись, я громко выдохнул и запрокинул колбу, отпив ровно половину. Всегда надо оставлять часть 'настойки', чтобы в случае чего, нырнуть в прошлое еще раз.

   — Подпиши! — прошептал я, и рука безвольно стукнулась об стол.

   Тело словно перестало существовать, а мою несчастную душу бросило сквозь время...

   Из темноты разнёсся женский смех. Каждый звук отдавался оглушительным эхом, так что я хотел зажать уши. Вот только руки мне не подчинялись. Перед глазами мигали тусклые фонари. В луже отражался тёмный фасад дома с пустыми цветочными горшками под окнами. Кривая, изъеденная ржавчиной труба, тянулась вдоль стены и загибалась в канаву. В световых пятнах промелькнула брусчатка. Её перекрыл рукав дорого камзола. Улица расплывалась, растворяясь в ночном сумраке, а мысли суетливо сбивались в кучу.

   — 'Снова проигрался... Куць побери их всех... Ничего, завтра пан Трацкий оплатит свой заказ и я отыграюсь... О... прекрасная панна... Похоже тот стакан шапры был лишним. Ты мне снишься? Не снишься-а... — касание мертвенно холоднх губ не отрезвляет, а распаляет ещё больше. — Как там сказал этот зануда Гжесь Ремиц? Не везет в игре, повезет в любви? О да... Как затащить в особняк... она такая шалунья и вроде не против... или играет... спросить напрямую... на бархатную розу не похожа... что если сбежит'.

   Я потерялся в беспорядочном потоке пьяных раздумий. Мне самому уже казалось, что фривольная девица должна согласиться. Вот только бы увидеть её лицо. И, как на зло, фонарь возле дома покойного Любомира Дражко погас. Я... Он... Мы начали поворачиваться. Вуаль на шляпке, щекотавшая лицо незадачливого любовника колыхнулась. Глаза в её тени вспыхнули, и я отчетливо услышал треск ткани. Платье брызнуло в стороны оборками и бантами, а в тусклом свете фонаря блеснули когти. Он... Я... Мы закрылись руками... От боли перехватило дыхание, но крик всё же вырвался наружу, чужими, незнакомыми нотами отскакивая от стен домов. Трещали кости, булькала, выплёскиваясь через горло кровь... Мы вопили, но нас продолжали неистово терзать, рвать на части, драть, кусать... Внутренности горели огнём и чем слабее становился жар, тем быстрее мы угасали...

   — Кто здесь? — завопили издалека.

   Когти вырвались из нашего тела, и давящая тень метнулась в сторону...

   — Пан Вильк! Пан Вильк?!

   Я оторвался от стола, с ужасом схватившись за грудь. Боль ещё металась внутри, не веря, что всё случившееся произошло не со мной. Она упорно твердила, что меня убили: жестоко, страшно, мучительно, но я упрямо качал головой. Нет! Тот щеголь лежит в холодной, накрытый холщовым мешком, а я Бальтазар Вильк, маг-припой Ночной стражи. Ненавижу работать с кровью! Слишком сильная связь и глубокое погружение, лишь Пресветлым известно, как я до сих пор не свихнулся. Мой дар, моё проклятье, мой недуг только что забросил меня в болезненную пучину чужой памяти. Но я выбрался и узнал очень важную деталь.

   — Она не насытилась, — прохрипел я, всё еще глотая воздух, — поэтому выйдет на охоту не через два-три дня как раньше, а быстрее. Тварь конечно умна, но голод сильнее. У кого сегодня сборище?

   Я задыхался, продолжая массировать грудь, боялся, что если отпущу, под рубахой тут же появятся страшные раны.

   — Сейчас осень, балы, почитай, каждый день проходят, — сообщил Казик.

   — А чего она, только благородных, что ли, жрет? — спросил Марек, почёсывая рыжую голову. — Может вчера в Портовом квартале кого пошамала да залегла?

   Я облизал губы.

   — Она не обычный упырь. Пьянью подзаборной, да голью перекатной словно брезгует...

   — Гурманша что ли?

   Я отмахнулся. Её наклонности меня беспокоили меньше всего. Она играла с нами, оставляя на улицах растерзанные тела, работала под обычную тупую нежить. Но жертвы, жертвы говорили сами за себя. Эта когтистая дрянь отлично знала, кого она убивает, словно кто-то указывал ей. Сейчас главное остановить тварь, а кукловодом, если он действительно есть, я займусь позже. Ведь может статься, что тварь и хозяин — одно целое.

   — Срочно список всех балов и увеселений на ближайшие десять дней, — жестко бросил я. — Казик, займись.

   Отдышка уже прошла, но её место заняла дикая жажда. Рот пересох. Еще немного и потрескаются губы.

   — Пан Вильк, так сегодня у Ночвицких званный вечер.

   Я повернулся к нему, уставившись в глаза.

   — Так чего мы тут сидим?

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   До дома я долетела, как снаряд, выпущенный из пращи, так и не попрощавшись толком с Румпелем, который высунулся из-под моста с воплем:

   — А глинтвейн?!

   Я же неслась по улице прочь, скороговоркой бормоча на ходу: 'Холодно-холодно-холодно-о-о-о!!!'.

   Ветер к вечеру заметно усилился и стал жутко холодным, а в соприкосновении с промокшей юбкой так и вовсе давал неземной эффект ускорения. Темный осенний вечер набросил на город холодный покров, не оставив о прекрасном солнечном деньке ничего кроме воспоминаний. Фонарщики ездили по улицам на помеси стремянки с колесницей, зажигая фонари. И палые листья, попадавшие в пятна света, казались отлитыми из меди и золота.

   Ввалившись в дом и наскоро поздоровавшись с хозяйкой, что-то колдовавшей на кухне, я стремительно кинулась к лестнице на занимаемый мною второй этаж, более всего желая переодеться и согреться. Окрик хозяйки настиг меня уже на середине лестницы.

   — Алана! — кругленькая, морщинистая, словно печеное яблоко, пани Флося оторвалась от плиты и, подхватив со стола какую-то коробку, догнала меня.

   — Что это? — я с подозрением воззрилась на свой любимый шоколад.

   — Кто-то оставил на перилах у двери, — доверительно сообщила хозяйка,— на карточке написано, что для тебя.

   Я озадачено приняла коробку из рук старухи и вперилась в карточку: 'Панне Алане. Прекрасная работа. Б. В.'

   — У-у-у... — наверное, в этот момент мое лицо настолько утратило человеческие черты, перекосившись в приступе бессильной ярости, что хозяйка шарахнулась от меня обратно к плите.

   А мне неимоверно захотелось запустить злополучную коробку в стену.

   — Этот паршивец, этот гаденыш, этот... этот... У-у-у, ненавижу! Как он посмел! Прекрасная работа, конечно! Других не делаем! — я замолчала одолеваемая страшной мыслью, что Вильк узнал меня и теперь мстит за покалеченную ногу и перекроенную карьеру.

   Постояв несколько секунд на лестнице и посопев, как сердитая кошка, я раздраженно потопала наверх.

   Ввалившись в свое скромное жилище и, первым делом, избавившись от мокрой юбки, я зарылась в шкаф и через минуту вынырнула оттуда с широкими холщовыми штанами в руке. Любимая ещё со времен школьного общежития одежка — целиком и полностью плод моих швейных усилий. Уж больно хотелось доказать маме, что я не бесталанна в нелегком портняжном деле. В итоге после месяца мучений я стала обладательницей несуразных холщовых портков, которые наверняка пришлись бы впору гному, но никак не тощей девице пяти с половиной футов росту. Результат моих упорных трудов оказался через чур широк в поясе и обладал куцыми штанинами, оканчивавшимися на пять дюймов выше щиколотки. Но в целом штанцы вышли мягкими и удобными и вполне годились для домашней работы, посему я просто стянула их в поясе тесемкой.

   Пока я переодевалась и разводила огонь в очаге, ярость немного поутихла, и всё воспринималось значительно спокойнее. Дали работу? Сделаем! За то нам и деньги плачены будут. Приличные, между прочим, если верить Врочеку. Утащили рисунок? Вернем, никуда не денемся! Даже если для этого придется прогуляться в спальню Бальтазара Вилька и сунуть руку к нему под матрац. ...А шоколад съедим! Зря, что ли, Вильк на него свои кровные потратил? Шоколад дорогой, я себе такой нечасто позволяю, растягивая каждую коробку до последнего. А тут такое счастье, да на халяву. На халяву, оно, как известно, и уксусом упиться можно, чего уж говорить о шоколаде?

   Я подхватила сумку, брошенную в ярости на пол, и вытряхнула на кровать. Все равно в ней пора наводить порядок. Посреди груды хлама, гордо именуемого нужными вещами, перекошенной надгробной плитой лежала принесенная паном Вильком книга. И когда это я успела сунуть её в свою бездонную суму? Мм? Хотя, если учесть в каком взвинченном состоянии была, то вполне могла прихватить машинально. Ну что ж, пока человек предполагает, а богини спорят, как бы все испортить, я тихой сапой действую себе во благо. Раз уж вопреки заветам старины Врочека я все же стащила злополучную книжонку, то не поработать над ней — просто грех.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Шляхтичи Ночвицкие сделали имя и состояние на создании и продаже сверхпрочных, нерассхыхающихся деревянных корыт, по названию которых семейство и получило фамилию. В ночвах стирали белье, купали детей и даже кормили поросят по всей Растии. В них же зимой ребятня каталась вместо саней, после чего сверхпрочное корыто удостаивалось огненного погребения в печи, а малолетние озорники — ремня, потому как от обычного, вырезанного кустарем-столяром корыта, оно отличалось только вытравленным клеймом Ночвицких, а стоило на порядок дороже, наверное, из-за дивной формы. 'Дабы водица облекала нутро упруго', как значилось в инструкции, прилагаемой к корыту. О том, чье же нутро облекает водица, инструкция скромно умалчивала.

   Усадьба Ночвицких занимала два квартала на северо-западе Кипеллена. Её окружал огромный парк с редкими видами деревьев и кустарников для целебного дыхания, прекрасными аллеями для вечерних прогулок, каскадными озерами для катания на лодках и многочисленными беседками для уединенных разговоров. Чтобы пробраться через парадные ворота, выходящие на запруженную экипажами Масельную площадь, и добиться аудиенции у главы семейства Ночвицких потребовалось бы часа три-четыре. У нас столько времени не было, поэтому остановив экипаж подальше от всеобщей суеты, мы вышли к неприметной калитке со стороны Каганчикова переулка.

   Казик клялся, что ходил этой тропинкой много раз, и, раскрасневшись, что-то бормотал себе под нос.

   Тёмный парк встретил нас сырой прохладой, покоем и неправдоподобной тишиной. От того шелест листьев под сапогами раздавался на половину Кипеллена, и смог бы перекрыть набат на колокольне храма Четырех Пресветлых.

   — Не туда идём, — заворчал через некоторое время Марек.

   — Мне лучше знать, — огрызнулся Казик.

   Я недовольно постучал тростью об землю.

   — Дорога́ каждая минута.

   — Я уверен, что нам туда...

   Рыжий не успел договорить. Надсадный, полный ужаса вопль, разломил тишину осенней ночи, прервав его уверенное заявление.

   Мы бросились на звук. Мои 'мальчики на побегушках', благодаря своему опыту в суетливом метании туда-сюда и моей повреждённой ноге быстро оторвались, но я ковылял изо всех сил.

   За кустами из мрака протаяло неровное пятно света. Изогнутый фонарь почти касался крыши беседки, будто пытался заглянуть внутрь. Между изящными колоннами мелькнул тёмный силуэт. Я мог бы поклясться, что это девушка, но разглядеть не успел, помощники закрыли всё своими широкими спинами.

   — Ничего не трогайте! — крикнул я, догоняя их.

   На пороге беседки, скорчившись, лежал мужчина. Тёмное пятно расширялось, заливая камзол и пропитывая рубаху. Я наклонился, прижав пальцы к шее. Под кожей испуганно билась вена, отстукивая рваный ритм. Живой! Это большая удача. Я мельком взглянул на исполосованное лицо, но узнать несчастного не смог. Сложив пальцы 'кошачьей лапой', я выдохнул коротенькую формулу, останавливая кровь.

   — Марек, помоги ему, — на ходу кинул я, — Казик, за мной! — и ринулся сквозь заросли жасмина к живой ограде за беседкой.

   Продравшись сквозь засохшие ветки, я уловил движение во мраке и замер. Если у меня ещё и были какие-то сомнения насчет твари, то теперь они рассеялись окончательно. Её силуэт расплывался в неверном лунном свете. Существо уже не походило на девушку, только длинные волосы ещё развивались за спиной, но и они быстро превращались в щупальца, каждое из которых завершалось когтем-крюком. Оно ловко, как кошка, вскарабкалось на крышу конюшни, и поскакало по коньку, отталкиваясь всеми конечностями.

   Я с сомнением взглянул на ржавую лестницу.

   — Не догоним!

   — Мы догоним! — гаркнул над ухом, подбежавший Марек.

   — Рехнулся? — я только рукой махнул. — Она ж тебя, как кутенка!.. Почему пострадавшего оставил? Я что приказал?

   — Его врачевать надо, я ничем не помогу, — выпятив губу, ответил рыжий.

   — Всё сам, — забормотал я, поворачиваясь к беседке. — Казик, гляньте, куда эта дрянь рванула. Не приближайтесь! Держитесь в виду! Гоняться за нею не ваше дело! — За спиной заскрежетала лестница.

   Я скороговоркой нашептывал формулу левитации, подкрепив её ночным зрением. Похоже, сегодня предстяоло побегать по крышам.

   — Мы справимся! — пробасил Казик, быстро поднимаясь к крыше.

   Второй уже карабкался следом, ловко цепляясь руками. Я бросился за ними. Подтянулся на руках, давая потоку воздуха вытолкнуть меня наверх почти без усилий. Мои горе-помощники уже успели рвануть вдоль конька. Идиоты! Получат у меня по первое число! Кому сказано держаться в виду! Я добавил света, запустив в небо световой пульсар. Конюшню озарило яркой вспышкой. Высветились замшелые трубы и прогнившие кое-где деревянные пластины заменяющие черепицу. На дальней стороне крыши неуверенно переминались с ноги на ногу мои помощники. Чего они там застыли? Доберусь я до них, получат больше, чем унесут. Год будут холодную по ночам охранять!

   — Назад! — рявкнул я.

   Тварь они, слава Четырем Пресветлым, похоже, упустили. Так пусть рядом будут, мало ли что. Я уж и сам был не рад, что отправил ребят на эту куцеву крышу.

   Я забрался на широкий конёк и поспешил к ним, используя верную трость, как балансир. Даже нога, проникшись важностью момента, перестала ныть. Главное успеть пока не случилась беда. Чутье подсказывало, что тварь затаилась где-то рядом, обведя ребят вокруг пальца.

   — Назад! — вновь крикнул я.

   И тут она прыгнула, сорвавшись черным сгустком с одной из дальних труб. Мелькнули изогнутые когти на длинных узловатых жгутах. Распластался на скользких досках Марек. Нелепо взмахнул руками Казимир. И я ударил по твари воздушной волной, стремясь отшвырнуть подальше от своих помощников. Бестия с визгом улетела в темноту, глухо шмякнувшись о землю где-то за пределами усадьбы. Я кинулся вперед, намереваясь высказать двум обалдуям всё, что о них думаю.

   — Пан Вильк! — сорвавшимся голосом просипел Марек, склонившись над напарником.

   Я споткнулся на середине мысли, а внутри похолодело. Пробежал по коньку, даже не почувствовав боли в ноге. Опустился на колени, переворачивая светловолосого капрала на спину и хрипло застонал, разглядев развороченную грудину, светившую осколками ребер и ошметками плоти. Тварь оказалась проворней. Ни один лекарь во всей Растии уже не поможет Казимиру.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Задумчиво жуя дарёный шоколад, я рассматривала первую гравюру. Красиво... В голове роились сотни восхвалений в адрес мастера, создавшего шедевр, который мне предстоит вернуть к жизни. ...Самые тонкие и мягкие кисти, самые острые стила... Чернила с примесью дубовой коры и киновари, дававшей тот неповторимый красно-коричневый оттенок, что так ценится растийскими мастерами. И в отличие от обычной сабрийской туши, эти чернила гораздо устойчивее к тем невзгодам, которые выпадают на долю рисунка в наше неспокойное время. Чтобы повредить такие иллюстрации, нужно очень постараться. Но здесь сошлись 'Время' и 'Влага'... Местами линии утратили четкость, оставив на бумаге полупрозрачные разводы. Я взялась за скребок и аккуратно подчищала рисунок. Свет четырех ламп слегка подрагивал, не мешая работе. Хозяйка опять будет ворчать, что я извожу прорву светильного эликсира на свое ночное бдение, но ничего...

   Когда рисунок был полностью очищен, часы в виде спящего дракончика показывали полночь. Наступала вторая часть священнодейства над иллюстрацией. Я обмакнула кисть в плошку с чернилами и, стряхнув лишнее о край, благоговейно коснулась потускневшей линии. Стоило колонковому волосу соприкоснуться с бумагой, и трепет исчез. Осталось лишь уверенное всепоглощающее движение. ...Лепестки, листья, шипы, дивные птицы из странного сада на рисунке хлынули на меня и закружили в ярком хороводе, радугой расплескавшись по комнате. Вот маленькая длиннохвостая птица вспорхнула с ветки и устроилась на плече. Ветви гибкой лозы, покрытые большими синими цветами, ласкали мои руки совсем как древесы в лавке. Густой папоротник щекотал босые ступни, норовя вылезти из-под стола. Под одним из разлапистых пушистых кустов притаилось что-то мохнатое. Лишь огромные, словно плошки глаза поблескивали из укрытия. Существо пару раз порывалось вылезти на свет божий, но всякий раз замирало. И я бы поклялась, что опасалось оно не меня. Несмотря на кажущуюся благость, было в этом саду что-то тревожное, едва уловимый привкус страха, нет-нет, да и проскальзывал в воздухе. Будто что-то недоброе пыталось выбраться, но пока что терпело неудачу. Я отвлеклась на очередное дивное растение и нелюдимое мохнатое существо, а вместе с ним и тревожное ощущение, пропали. Стайка маленьких, похожих на разноцветных бабочек, фей резвилась среди барвинка. Они вцепились в цветок лозы и, оторвав, кинули мне. Он запутался в волосах. Я хихикнула и поправила его, чтобы больше не выпадал из моих спутанных кудряшек.

   Как ни прискорбно, но когда я работаю, теряю счет времени. Эта ночь исключением, увы, не стала. Я опять уснула за столом, уронив голову на руки, и соизволила продрать глаза, когда на дворе уже стоял ясный день. Хорошо, хоть работу успела закончить до того, как коварный Снява 4 дал мне дубиной по нерадивой головушке, дабы утащить беспомощную девушку в сонные дали. Богини милосердные! Который час?! Врочек меня убьет! Куць задери меня и всех засонь в придачу, я ведь хотела перед работой нанести визит невежливости пану Бальтазару Вильку, будь он неладен! Поблагодарить (хе-хе) за шоколад, от которого, кстати, даже коробочки не осталось. Остается надеяться, что я выбросила её в камин, а не слопала вслед за вкуснятиной. Когда я погружаюсь в работу, то ко всему прочему становлюсь ужасно рассеянной: то кисточку в чашке с кавой ополосну, то от угля откушу, вместо печенья. А потом удивляюсь, чего это у меня губы разноцветные, а зубы черные. Одно радует, Бальтазар Вильк живёт на той же стороне набережной, где стоит наша лавка. Хозяин не раз поручал отнести Вильку заказы, кои я благополучно оставляла в почтовом ящике и, постучав в двери, спешно ретировалась.

   Стоило приблизиться к двери с дверным молотком в виде горгульи, как вся решимость испарилась, а тщательно выращенная наглость увяла на корню, уступив место дрожащим рукам и подгибающимся коленям. Страх холодной ртутью разлился в желудке, сердце бестолково дергалось, стремясь проломить грудину и сбежать от нерадивой хозяйки как можно дальше. Собрав волю в кулак, я трясущейся рукой дотянулась до дверного молотка и на удивление громко постучала.

   Открыли не сразу. Ваша покорная слуга как раз успела придушить поднявший голову страх. Но когда распахнулась дверь, моё спокойствие рассыпалось, и страх с победным воем отвоевал свои позиции...

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Всех, кто считает, что если рано встанет, то кто-то чего-то ему подаст, следует четвертовать! А само утро отменить официальным указом — как самое паршивое время. После ночной схватки на крыше и нелепой гибели Казимира, я и вовсе почти не сомкнул глаз, задремав под самое утро за столом. Столько бессмысленной возни: сначала на конюшне, потом в саду у беседки. Бесполезный опрос единственного свидетеля, который ничего не разглядел в темноте. Стражники прочесали ближайшие улицы, и я помогал чем мог, но особых следов мы так и не обнаружили, установили только направление. Словно сама судьба была против, чтобы убийца моего помощника нашлась. Перед глазами стояло удивленное, совсем еще мальчишеское, лицо Казимира. Нелепое выражение, застывшее вечной маской бесполезной смерти, не давало мне провалиться в спасительную бездну сна. В его смерти виноват я...

   От стука затряслись стены, по крайней мере, так мне показалось. Он громогласным эхом разлетелся по дому и выскочил в каминную трубу.

   Меньше всего хотелось принимать незваных гостей в столь ранний час. Пусть на моём крыльце соберётся хоть весь городской совет во главе с градоначальником, я не двинусь с места. Они Казика к жизни не вернут, только всю душу вымотают. Поэтому, когда домовой Пронька высунулся из-под веника и заикнулся 'что стучат в дверь', я только отмахнулся и закрыл голову руками, прижав лоб к столу.

   — Там, это... юная гостья там, — задёргал за рукав домовой.

   — Да хоть сама Огнева в неглиже, — буркнул я.

   — Прогнать? — переспросил Пронька.

   Я зарычал. Ну что за манеры! Придётся идти самому, а то этот увалень чего доброго и правда нахамит незванной гостье. Не открывая глаз, я встал из-за стола, поправил халат и затянул пояс. Лестница заскрипела под ногами. Семь ступеней: первая прогибается, на второй новая доска. Жизнь состоит из мелочей застревающих в памяти. Многие сыщики недооценивают их ценность, но без мелочей преступления не раскроешь. Почему тварь не сбежала? Зачем напала на моих помощников, убила и направилась в центр города? Я помял виски, и тяжело вздохнув, открыл дверь, приготовившись услышать торопливое щебетание утренней просительницы.

   Только я поторопился. Услышать что-нибудь вразумительное, мне не грозило. На пороге, комкая тонкими пальцами отвратительную горчичную шаль, стояла молчаливая гостья... Нет, не Смерть — её визиту я бы даже обрадовался, получил бы долгожданный отдых, но ко мне притащилась косноязычная девица из лавки Врочека. Глядела, как на упыря, и дрожала, как хвост дворовой собаки.

   — А... э-э... бэ... мэ... — нечленораздельно выдавила она, собираясь рухнуть без чувств.

   — Я алфавиту не обучаю! — недовольно буркнул я. — Желаете чего-нибудь другого? Может уже выполнили рисунки и хотите сдать работу?

   Девица выкатила глаза и покачала головой. Хоть что-то понимает. Я вздохнул.

   — Ну что вам надо, в самом деле?

   Меньше всего сейчас хотелось играть в угадайку. Может околдовать? Или кликнуть Проньку, пусть оттащит на кухню и отпоит валерьянкой. Куда ещё девать это трясущееся создание, не в спальню же. Я криво ухмыльнулся.

   — Мм... эмм... в-в-в... — продолжила она свою содержательную речь.

   — Рад, что вы знаете так много букв, — кривясь, пробормотал я. — Приходите, когда выучите все, я с удовольствием послушаю. Можем даже пригласить музыкантов, и вы их пропоёте...

   Я уже хотел захлопнуть дверь, но она вдруг встрепенулась и, вытянувшись, как школьница, надрывно выдохнула:

   — Верните мой рисунок!

   В её глазах плескалось отчаяние приговоренного к смерти. В очень красивых глазах, как ни удивительно. Я уж подумывал о приглашении на утреннюю чашку кавы и светскую беседу, но бессонная ночь и жуткие события не позволили романтике пробиться сквозь черствую корку.

   — Как только вы выполните свою работу, — ультимативно заявил я, продолжая пристально рассматривать свою гостью.

   Есть в ней что-то завораживающее, как в том пресловутом рисунке. Сразу не разглядишь, но под неприметной 'обложкой' скрывается буря страстей. Даже не выспавшись, я не терял квалификацию, пытаясь прочитать подозреваемую. Тьфу ты! Посетительницу? Мысли путались, а основные силы уходили на то, чтобы держать спину прямо, не падать и не спать прямо в коридоре.

   Девица же всё больше превращалась в трогательного маленького совёнка, распахнув серые глазищи и комкая в пальцах концы шали, она дрожащим голосом выговорила:

   — Он не ваш, верните!

   Ещё чуть-чуть и польются слезы.

   — Верну-верну, ничего с вашими почеркушками не случится, — заверил я, едва подавив зевоту,

   Девица яростно засопела и пошла красными пятнами. Тонкие пальцы сжались в маленькие острые кулачки.

   — Почеркушки?!!

   — Да, да. Но не надо так переживать, как только вы выполните работу...

   Девица резко развернулась на каблуках, поняв, что большего от меня сейчас не добьется.

   Я уж хотел попрощаться и захлопнуть дверь, но разглядел в её волосах начарованный цветок. Какая необычная магия... Рука помимо воли перехватила узкое плечо, пальцы, не дожидаясь команды затуманенного разума, сами потянулись к цветку. Я невольно коснулся кудрявой копны, и ладонь на мгновение замерла.

   — Какой бутон...

   Раздался звонкий шлепок, цветок выскользнул из пальцев.

   — Извращенец! — взвизгнула непрошенная гостья и стремительно рванула прочь.

   Я потер щеку. Уже забыл, когда меня били по морде дамы

   — Помешанная! — раздраженно рявкнул ей вслед.

   Даже спать расхотелось. Выпить бы кавы, но простые банальные радости мне в ближайшее время не светят, остаётся пойти и покурить.

   — Пронька! — гаркнул я. — Утюж камзол, я отправляюсь в Школу Высших Искусств.

   — В такую-то рань? Так вас там и дожидаются.

   — Гжесь Ремиц приходит рано, а мне надо с ним поговорить. Он свидетель по моему последнему делу. Накануне играл с погибшим в карты, вдруг вспомнит что-нибудь полезное.

   Я уже набивал трубку, устало разглядывая улицу за окном, а Пронька продолжал бормотать за спиной.

   — Всю голову сломает, будет вспоминать. Ни днём, ни ночью никому от вас покоя нет.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

3. Стрыга — разновидность упыря. В стрыг обычно превращаются молодые ведьмы погибшие насильственной смертью. ('Нечистая сила Растии' книга из библиотеки Бальтазара Вилька)   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

4. Снява — мелкий дух отвечающий за здоровый сон. В Растии помимо официальных четырех богинь народ активно верит в разных мелких духов, демонов, сущностей и нежитей. Надо сказать небезосновательно, так как многие из них действительно существуют.   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 3 В которой мы узнаем кое-что о работе книгопродавца

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Если бы я вела дневник, в нем бы обязательно стоило пометить: 15-е жовтня5, неприятности, часть вторая. Благо, в отличие от множества своих сверстниц, я не страдаю ежедневным самокопанием и записыванием надуманных страданий в изящную книжечку. Однако данную пометку я все же сделала. Мысленно.

   Небо затянуло тонкой серой пеленой, которую пригнал с залива ветер. От тепла остались одни воспоминания. Похоже, через пару дней эту серую хмарь унесет в Сабрию, и западные соседи получат свою порцию осенних прелестей в виде холодной мороси и нудной сырости. По брусчатке, словно выброшенные на сушу лодки, скользили сухие кленовые листья, слетая в свинцовые воды реки.

   Я быстро шла по улице, одной рукой удерживая норовящую упорхнуть шаль, а другой бережно прижимая к груди отвоеванный цветок. В голове, скакала единственная мысль: 'Негодяй! Извращенец куцев! Думает, если в стражу устроился, так ему все позволено?!' Только вот цветок... Откуда, куць его задери, он взялся? Ведь не из вчерашнего же сна он впутался в мои пружинки, лишь по недоразумению названые волосами. Ибо сон, как известно, субстанция нематериальная. Догадка пришла внезапно. Сдались магу мои сомнительные прелести — Вилька заинтересовал цветок и только. Да, некрасиво получилось. Я врезала по лицу боевому магу! Просто так... по ошибке... Глупая победа быстро померкла. Он же ничего плохого, видимо, не хотел, а я... Неловко вышло. Хотя... нечего было говорить, что мой рисунок почеркушки. Всем нравится, а он видите ли недоволен, тоже мне критик нашёлся. Место сожаления заняло ущемленное сомолюбие, а при мысли о головомойке за очередное опоздание и забытую дома книгу с гравюрами, на душе стало совсем погано.

   Ворвавшись в лавку, я приготовилась к отповеди недовольного и возмущенного хозяина, но пролетела сквозь выплывшую навстречу Анисию, и едва не врезалась в Румпеля, спокойно пившего чай с печеньем и листавшего книгу. К моему удивлению, не привычный эльфийский трактат о любовных утехах, а 'Трансполярную модификацию живых существ' Ивы Восточнолеской. Тролль ловко ушел от столкновения и перехватил меня за талию, не дав страстно обняться с книжным шкафом. Не верьте, если говорят, что тролли неуклюжи и неповоротливы! Это наглая ложь! При всей своей массивности они двигаются куда проворнее людей. Для меня загадка, как Румпель, напоминающий дубовый сундук, удержал кружку с чаем и поймал меня. При этом не пролил ни капли, и даже печеньку из загребущей лапы не выпустил.

   Вывернувшись из объятий тролля, я мешком упала в кресло и красноречиво уставилась на закопченный помятый чайник, одновременно косясь на глиняную кружку. Румпель правильно истолковал мои знаки и, добавив заварки, налил кипятка.

   — А где Врочек? — запоздало вспомнила я, грея озябшие пальцы о кружку.

   — Старый книгопродавец с утренним баркасом отбыл в Зодчек к капитану Эдрику, — недовольно откликнулась Ася, усаживаясь на стол рядом со мной.

   Зодчек — один из трех самых крупных портов Растии — находился по ту сторону залива. Трижды в день туда из Кипеллена ходил пассажирский баркас, доставляя всем желающим сомнительное удовольствие двухчасовой морской прогулки. Врочек, например, терпеть не мог болтаться по волнам, старика зверски укачивало, да и ревматизм после 'целебного морского путешествия' мучил нещадно. Посему пан Франц предпочитал добираться до своего старинного друга капитана Эдрика Брилова по суше, пусть и вдвое дольше. Сегодня же решил пренебречь традициями... С чего бы это?

   Пока я придавалась нехитрым размышлениям, Ася продолжала недовольно ворчать. Что ж, её можно понять. Пан Эдрик, в прошлом капитан боевой шхуны 'Мантикора', а ныне владелец антикварной лавки в Зодчеке, не утратил связей в морском братстве и кроме антиквариата промышлял ещё и сбытом награбленного. Иногда к нему попадали и книги. Тогда Врочек бросал все и на сутки-двое пропадал в прибрежной клоаке, именуемой Зодчеком. Ася ворчала, что когда-нибудь это сотрудничество вылезет старому книгопродавцу боком. Я же облегченно вздохнула, похоже, головомойка отменяется. Впрочем, могла бы и сама догадаться, что хозяина нет. Иначе Румпель ни за что не приперся бы чаи гонять.

   — Ну, а у тебя как? — вкрадчиво спросила Анисия, выразительно скосившись на рисовальную доску.

   Я со стоном уронила голову на руки и тоскливо забубнила сквозь локти, посвящая друзей во все подробности утреннего визита.

   — Ты отвесила ему плюху? — восторженно переспросила Ася, лихо взмывая над столом.

   — Угу... — глухо откликнулась я из-под локтей.

   — Плакал теперь твой рисунок, — обронил более прагматичный Румпель.

   — Порвёт не иначе, — согласилась призрак.

   Она уже успела посвятить тролля в подробности вчерашнего хищения моей собственности.

   — Мм, — промычала я.

   В лавке воцарилась тишина, и я отчетливо почувствовала, как Румпель с Анисией обмениваются многозначительными взглядами опытных заговорщиков, обмозговывая одну идею на двоих, которая мне вряд ли понравится. Я поспешно вынырнула из сложенных гнездышком рук, но всё равно опоздала. Моя судьбы была предрешена!

   — Рисунок нужно вернуть! — вынесла очевидный вердикт Ася.

   — Вот иди и возвращай! — хмуро огрызнулась я. — Ты же у нас главный идейный вдохновитель.

   — Вот именно, идейный, — назидательно воздела призрачный перст Анисия, — и вообще, пора запомнить, что я даже порога лавки переступить не могу, — обижено надулась призрак.

   — Можно устроить ночной налет! — воодушевленно изрек Румпель, — ну, или вылазку... — умерился его пыл от моей перекошенной физиономии.

   — С ума сошел? — вяло поинтересовалась я. — Он же меня на ноготь положит да ногтем прищелкнет! И будет прав, между прочим. Если воришку поймают на горячем, то хозяин имущества волен и убить.

   — Хе, глупышка, его ж по ночам дома не бывает, — расхохотался тролль.

   А и правда. Вильк же служит в Ночной страже. То-то он сегодня утром такой помятый и всклокоченный вышел. Видно я выдернула его из постели, едва он туда забрался. Представляю, какой злющий он будет к вечеру. Не приведи Четверо Пресветлых с ним встретиться.

   — Румпе-эль, — заискивающе протянула я, — а может, ты это... сам?

   — Что сам? — захлопал он, увеличившимися в два раза глазами.

   — Ну, ночной налет... — пробормотала я, стыдливо потупившись. — Ты смелый, ловкий, — начала подлизываться ваша покорная слуга, — к тому же у тебя наверняка и опыт этих вылазок имеется.

   Тролль закашлялся и выразительно постучал узловатым пальцем по лбу. Слава богиням, по своему, в противном случае я бы заработала сотрясение мозга, лапа у Румпеля тяжелая, как кувалда и такая же твердая.

   — Аля, ты в своем уме? — прочистив горло, осведомился он.

   Упс, если Румпель начинал называть меня Алей, значит, я действительно сморозила глупость. По мнению тролля, конечно же. Лично я ничего невероятного в своих словах не видела.

   — Я тролль! — он гордо выпятил грудь, и старенькая рубашка опасно затрещала в туго зашнурованном вороте. — Мы не эльфы, нас на званые ужины обычно не зовут. Если Вильк застукает меня в своём доме, то пристукнет на месте, и никто не узнает, где моя могилка. Забыла, кто он?

   — А меня, он, выходит, погладит по головке, даст конфетку и, отвесив напутственный шлепок по заднице, отпустит с миром? И вообще, приличным незамужним дамам не пристало шляться по ночам в дома неженатых магов в расцвете сил и возможностей!

   — Ты — человек, — философски пожал плечами Румпель, — к тому же, как ты правильно сказала — дама. А Вильк, при всех своих тараканах в голове, не чужд благородства.

   — О да, вместо того чтобы сдать меня страже, он благородно испепелит меня на месте без лишнего позора. Быстро и безболезненно! А потом ещё и урну с прахом Врочеку принесет, с соболезнованиями!

   Как ни кипело во мне возмущение, но патетичную тираду пришлось прервать. Ася уже с минуту подавала от двери упреждающие знаки.

   — Потом договорим! — быстро перестроилась я. — Румпель, спрячь чайник, бегом! У нас посетитель. Да не под стол, дубина, там эскизы!

   Сама же я поспешно засунула недопитые чашки в ящик. Л-леший! И самого Румпеля не помешало бы куда-нибудь засунуть! Речной тролль, эдаким дополнительным шкафом застывший посреди лавки с чайником в руке, определенно не добавит нам престижа. Пусть он даже исключительно интеллигентный.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Пока повозка катила до школы Высших Искусств, я упрямо пытался подремать, но когда сон перебьешь, хоть зелье пей, хоть дистиллят, всё равно уже Снява в гости не позовёт. Капризный, словно малое дитя, если отгонишь, пусть даже невольно, обидится и уйдёт. Жди его потом, пока терпенье не треснет. Да клюй носом под его шепоток: 'Чую, где ночую, да не знаю, где сплю'.

   Мы остановились у черного хода, и я поднялся по спиральной лестнице в старую кривую башню — лабораторию алхимиков. Последнее время их гильдия набрала влияние и уже начала соперничать с купеческой. Говорят, после выборов половину городского совета займут именно алхимики. И тогда совершенно неизвестно кто станет новым градоначальником.

   Карабкаться по узким ступеням наверх для меня сущее наказание, но мне приходилось проделывать этот тяжкий путь не реже одного раза в месяц. Запас дистиллята и колб быстро таял, особенно когда на службе выдавались такие 'жаркие деньки', как сейчас.

   Как я и думал, Гжесь уже пыхтел возле своих любимых реторт. Казалось всю лабораторию перевивают стеклянные трубки. В них бурлили, клокотали и исходили разноцветной пеной зачарованные растворы.

   — Доброе утро!

   Заместитель декана кафедры алхимии вздрогнул и нервно оглянулся. И без того узкое, вечно испачканное чернильными пятнами и брызгами зелий, лицо вытянулось еще больше. Подслеповатые, выцветшие глаза близоруко захлопали, и он сдернул со лба толстые очки.

   — А пан Вильк, — выдохнул он. — Брат не предупреждал, что вы придёте. Закончился дистиллят? Сейчас месяц Хрустальной луны, так что даже дистиллят получается особый. В это время выходят самые мощные зелья.

   — Да, но дело не только в этом, — я остался у порога, не решаясь протиснуться вглубь стеклянного леса.

   В лаборатории комфортно только братьям Ремицам. Старшего, нынешнего главу кафедры я знал еще со студенческих времён и почитал одним из своих немногочисленных друзей, а младший сейчас заинтересованно рассматривал меня, поглаживая редкие белые волосы на макушке.

   — Ты играл в карты с Любомиром Дражко прошлым вечером.

   Гжесь закивал.

   — Да, в клубе 'Шляпа и трость'. Он проиграл и просил в долг, но был слишком пьян, чтобы продолжать, и его попросили уйти.

   — Помнишь во сколько?

   — Кажется в десять, — он пожал плечами, — но я могу ошибаться, в клубе нет часов. А что случилось?

   — Любомира убили. Ты случайно не видел с кем он уходил?

   — Нет. Вроде один, а может и нет... Я ведь играл...

   — Спасибо, — пробормотал я, но ведь попробовать стоило.

   Гжесь еще немного потаращился на меня из-за толстых очков и принялся складывать бутыли с дитиллятом в коробку. Добавил два десятка колб с магическим раствором, и снова пожал плечами.

   — Что-то еще?

   — Нет, благодарю. Передавай большой привет брату, я заскочу к нему, как только будет время.

   Я не отпускал повозку, поэтому быстро доехал до управления Ночной стражи и скрылся в кабинете. Ранним утром ещё нет лишней суеты, и никто не помешает разогнать болтливый табун мыслей по стойлам и заставить послужить на благо Кипеллена.

   Трубка сама собой оказалась зажата в зубах, а кольца дыма нарочито медленно взлетали к потолку. Шесть убийств... Ни слова о нелепой гибели Казимира, пока не отыщется душегуб — он одна из жертв, и всё! Оплакивать буду потом, сейчас важнее найти мерзавку и поквитаться за его гибель. Если бы я вернулся из Болотного края неделей раньше, осмотрел бы первые тела и сделал припои, то мог бы предотвратить дальнейшие преступления, но теперь остаётся только складывать добытые ранее улики.

   Прошлой ночью нежить показала себя во всей красе. Теперь понятно с кем мы имеем дело. Пыхтя трубкой, я раскрыл снятый с полки фолиант. Пальцы машинально скользнули по жестким шершавым страницам и быстро нашли нужный заголовок: волосница островная, она же ночная смешливица. Правда, не многим после её шуток удавалось уйти на своих ногах. Редкий гость! В Растии про такую тварь не каждый боевой чародей вспомнит. Обитает только на далеких островах Янского архипелага, там, где потише, потеплее, да поспокойнее. Это семь дней по морю на восток при ясной погоде и попутном ветре. Тварь сожрала бы весь экипаж. Тогда как, куць меня возьми она попала в Кипеллен?

   Я взглянул на искусно начертанное изображение. Сильные прыгучие ноги, не особо крепкие руки, зато отростки на голове с длинными серповидными крюками. Опасна, но уязвима: ни бронёй, ни магической защитой не обладает. При определённых условиях можно справиться один на один, но в замкнутом пространстве не спасут и заклинания. Смешливица походила на полуженщину, получудище морское, неведомо почему и по какому недосмотру четырех богинь выбравшееся на сушу. Не хватало только чешуи и рыбьего хвоста. Сплошное недоразумение. Она не привыкла полагаться на грубую силу, а как многие подводные обитатели притворялась, дожидалась, когда несчастная жертва не ждала удара в спину и жестоко расправлялась с ней. Могла принять обольстительный женский образ, но говорила неразборчиво, только мелодично хихикала.

   Я выпустил ещё одну порцию дыма. Она точно не гурман и привыкла обходиться всем, что подвернётся под руку. Тогда почему искала пропитание на балах, и как ей удавалось вывести аристократов из ярких, многолюдных залов на тихие, одинокие улицы? Смешливица не может похвастаться изысканными манерами, обаянием и кокетством. Её кто-то направлял?!

   Я задумчиво разглядывал список жертв. Мы всех проверили, их ничего не связывало. Они даже не знали друг друга. Сходство только в молодости и высоком положении семей убитых. Не зря же Казик грешил на маньяка. Проклятая смешливица не охотилась наобум, но чудовища выбирают своих жертв исключительно, чтобы набить брюхо. А значит, всё сходится в одной точке, кто-то привёз её в Киппелен, подкармливая по дороге, научил не бояться шумного высшего общества, и теперь выпускает на охоту в город, заставляя нападать только на богатых щеголей. Но, куць и все его куцята! Получить такую власть над прожорливой бестией сможет не каждый маг! Зачем он наполняет наши улицы страхом? Какая-то блестящая идея настойчиво стучалось в мою голову...

   — Пан чародей! — в дверь просунулась голова дежурного стражника. — Вас в холодную зовут. Говорят, срочно!

   — Иду, — бросил я.

   Дельная мысль растворилась в табачном дыму, даже не помахав на прощанье.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   На улице хлопнула дверца кареты, колокольчик у входа приветственно звякнул и я, уже нацепив на лицо дежурную улыбку, облегченно выдохнула, улыбнувшись значительно искренней. В лавку, подметая не шибко чистый пол длинным подолом платья из безумно дорогой росской шерсти, вошла Делька, она же Адель Мнишек, моя старинная школьная приятельница, бывшая сокурсница и наша постоянная клиентка. Это именно из-за неё Врочек держал в лавке полочку с эльфийскими романами, а я получала постоянную возможность подзаработать за Делькин счет. Ибо, как она сама говорила, с неё не убудет, а человеку приятно, что его труд оценили по достоинству, даже если этот труд — иллюстрации к эльфийским романам. Она и сама неплохо рисовала. Зря, что ли, я тащила её все десять лет совместного обучения в Школе Высших Искусств? Хотя, мне до сих пор непонятно, на кой ляд единственной и горячо любимой дочери Редзяна Мнишека, хозяина верфи и корабельных мастерских Кипеллена, понадобилось жить в школьном общежитии и пыхтеть над листом бумаги с карандашом.

   -...и наверняка в кружку ни шиша не кинули... — одними губами проворчал тролль.

   — На твоей шильде нет ни слова о каретах, — так же тихо ответила я.

   Адель тщетно оттирала испачканную о колесо юбку. Тихо выругавшись, она бросила бесполезные попытки, встряхнула головой, так что длинные золотистые волосы тяжелым шелком рассыпались по округлым плечам. Огромные голубые глаза, высокие скулы, пухлые губки и личико сердечком делали её похожей на эльфийку. По крайней мере, в представлениях людей о красоте.

   — Привет, Алана.

   — Привет, — я махнула рукой, приглашая её к столу. — Познакомься, это Румпельстилтскин, смотритель моста. Румпель, это Адель, моя подруга.

   — Похоже, кучер снова не уплатил за пользование мостом, — виновато улыбнулась она и полезла за кошельком, стремясь исправить упущение.

   А у меня возникло подозрение, что она каким-то чудом расслышала праведное возмущение тролля.

   — Мм, не стоит волноваться, панна, — стушевавшись, выдавил Румпель, не в силах отвести от Дельки очарованных глаз.

   Пришлось чувствительно пнуть его локтем в бок, чтобы перестал пялиться на Адель, будто она диво лесное и чудо морское в одном лице. Подруга же сама заинтересованно разглядывала тролля. Гм, что ж, следует признать, Румпель обладал изрядной долей обаяния, пусть и довольно своеобразного, особенно когда не таращился опупевшим взглядом на сногсшибательных красоток.

   — А... э... ну, пошел я... а то там это, мост без присмотра, и таверну открывать надо... — промямлил он, бочком пробираясь к двери и сбегая на улицу.

   — Ка-акой мужчина-а, — восхищенно протянула Делька, проводив тролля взглядом, — признавайся, это с него ты рисовала главного героя в 'Неистовом Тролланде' Ифигении де Лобзаль?! — возопила она, налетая на меня словно бойцовая курица.

   — Признаюсь, — согласно кивнула я, с нервной дрожью вспоминая бессмертное творение госпожи де Лобзаль, где на пятьсот страниц расписывались страдания тролля влюбленного в эльфийку.

   Эльфийка кочевряжилась, тролль мучился. Периодически они менялись местами. Венчала сие безобразие ночь любви на десять страниц. Делька с чувством зачитывала мне вслух сцены, которые хотела увековечить в чернилах, а меня разбирал истерический хохот. И если эльфийку я могла спокойно рисовать из головы, то тролля надо было рисовать с натуры.

   — Только не говори мне, что он занят! — продолжила сходить с ума подруга.

   — Насколько мне известно, он абсолютно свободен, — сухо откликнулась я.

   Иногда восторженность Дельки выводит из себя.

   — Только сомневаюсь, что подобный выбор придется по душе твоему батеньке, почтенному пану Редзяну.

   Делька лишь отмахнулась, зная, что ради её счастья отец пойдет на любые уступки. Вот только я сильно сомневалась, что речной тролль в качестве зятя входит в список уступок. К несчастью, творение госпожи де Лобзаль настолько поразило мою впечатлительную подругу, что она в последнее время грезила исключительно широкоплечими, мускулистыми троллями. Её не смущало даже то, что в комплекте с мускулистостью шла изрядная волосатость, специфический запах и хвост. Адель упрямо твердила, что настоящий мужчина должен быть могуч, вонюч и волосат, а хвост, почему-то, её особенно привлекал. Я же тешилась надеждой, что эта блажь пройдет у неё так же, как и предыдущая. Запоем прочитав сагу Стэфаниэль Сумеречной, полгода назад подруга страстно мечтала о томных клыкастых красавцах с интересной бледностью, сиречь о вампирах. А тут, как на грех, наблюдательная Делька заметила, что по вечерам у их дома отирается мечта всей её жизни, и блеск его клыков затмевает лунный свет. Вот она, её судьба, решила подруга и начала действовать. Полвечера она в полупрозрачном летнем платье прогуливалась по саду, как раз в пределах видимости вожделенного вампира. Когда же пришло время отходить ко сну, оставила окно нараспашку, задернув его легчайшими тюлевыми занавесками, распустила волосы и сидела на подоконнике, пока не заметила, что объект страсти забрался в сад. Мигом забравшись в постель, Делька как можно эффектней разметалась под батистовой простыней, картинно разложив по подушке свои золотые локоны, и притворилась спящей. На прикроватном столике, распространяя сивушный аромат из-под неплотно притертой пробки, стоял шкалик отменного самогона, заблаговременно утащенный из бара в папенькином кабинете. Как клялась потом Делька, самогон был припасен чисто в медицинских целях — укус промыть. А под простыней, затаившаяся в предвкушении подруга крепко сжимала обожженный и заточенный осиновый кол — а то вдруг вампир возжелает не только лебяжьей шейки, но и чего-нибудь пониже. И вот, занавески тревожно заколыхались, о подоконник скрипнули подбитые гвоздями сапоги, Делька замерла под простыней, не дыша и слушая, как жданный гость спускается в комнату и подходит к туалетному столику. Раздался глухой чпок и сивушный аромат усилился. А затем Дельку бесцеремонно встряхнули за плечо. И вампир, дыша перегаром, хрипло спросил: 'Слышь, закусь есть?'. Обиженная в лучших чувствах, Адель от души треснула вампира колом по лбу. Тот икнул, свел глазки в кучку и с грохотом сложился на пол, не спеша, впрочем, превращаться в прах, то ли из вредности, то ли оттого, что подруга ударила тупым концом кола. Позже выяснилось, что вожделенный вампир оказался профессиональным домушником и в дом его влекли отнюдь не Делькины полнокровные прелести. К несчастью именно в этот вечер вор зверски мучился похмельем, благоухающая сивухой фляга затмила разум, и он попался, а Делька избавилась от тяги к вампирам и заодно к романам госпожи Сумеречной.

   Выплеснув из чашек остывший чай, я залила по новой. Благо, угли лежащие в двойном дне чайника сохраняли температуру воды.

   — Дель, извини, я роман не закончила, — виновато произнесла я, ставя перед подругой дымящуюся кружку. — Одной иллюстрации не хватает.

   — Как? Что, опять чернильницу перевернула? Ты уж постарайся всё доделать. Хорошо? Но я не за этим пришла, — отмахнулась она, посматривая на входную дверь в надежде, что Румпель вернется.

   Да? Чтобы подруга явилась в лавку не за очередным романом, это что-то новенькое...

   — Хочу пригласить тебя на бал в честь моего Дня рождения, — осчастливила меня Делька.

   — Нэ-нэ-нэ! — замахала я руками и шаль тряпичными крыльями захлопала в воздухе, на миг превратив меня в большую горчичную моль. — И буду я там, аки вран средь павлинов, — хмыкнула ваша покорная слуга.

   — Давай лучше встретимся на следующий день и посидим где-нибудь, да хоть и в 'Под мостом' у Румпеля. Какой он глинтвейн варит, ммм, закачаешься...

   — Лан, я обещала, что ты придешь... — сникла Адель, отводя глаза.

   — Четверо Пресветлых, кому? — ужаснулась я.

   — Э... ну, в общем, я дала роман с твоими иллюстрациями нескольким соседским фифочкам...

   — И они захотели увидеть художника! — поразила меня ужасная догадка.

   — Хуже, кто-то из соседок показал твои работы автору романа, — наиграно вздохнула Адель,— Лана, твои работы оценила сама Джульетта Скворцонни...

   'Ну, хоть не Ересиэль Многоцветная, — уныло подумала я, — чей роман 'Миллион цветов радуги' повергал в священный ужас почтенных матрон, а легкомысленных девиц вдохновлял на заказ черных кожаных корсетов, дамских плёток и чулок сеточкой'.

   Задумавшись над превратностями судьбы, я отвлеклась, а подруга продолжала восторженно расписывать мой будущий карьерный взлёт:

   — ...она в Кипеллене проездом и задержится на бал только ради того, чтобы увидеться с тобой...

   Услышав последнюю фразу, я в отчаянии схватилась за голову и тут же застряла пальцами в своих кудряшках. Куць и все его отродье! Откуда, ну откуда, скажите мне, я возьму Аллариэль Златокудрую?! Именно так я подписывалась под иллюстрациями, убеждая всех, что эльфийские романы иллюстрирует эльфийка. Сама же я на эльфа похожа как свинья на коня, только хвост да грива не такие. Мягкие черты лица, глубоко посаженные серые глаза, курносый нос, россыпь веснушек на скулах и волосы-пружинки. Эльфийского во мне, кроме подписи на рисунках, не было ни на грош. О чем я в глубоко эмоциональной и местами площадной форме не преминула сообщить Дельке.

   — Лан, ну давай мы тебя замаскируем, — заныла подруга, — личину наденешь. У тебя же в школе этот фокус хорошо получался. Помнишь, как ты за меня историю высших искусств сдавала?

   — Помню, как полгода из-за этого сидела без стипендии, — скептически хмыкнула я.

   На самом деле навести личину несложно, да только преподаватели Школы Высших искусств на таких двойниках дракона съели и раскусывают мошенников мгновенно. Если конечно вы не живописец... Обладая зачатками магического дара и знаниями о живописном мастерстве, можно и не такие фокусы устраивать. Достаточно нанести на тело определенный рисунок. Вот узор, отвечающий за личину, например, наносится, на ладони... которые во время второго захода на экзамене у меня вспотели и рисунок поплыл. Личина, само собой, тоже.

   — Да ладно тебе, — отмахнулась Делька. — В этот раз все будет нормально. Ты, главное, чернила водостойкие возьми. А ещё Скворцонни хочет посмотреть твои последние работы, я ей сказала, что они просто чудесны...

   У меня внутри похолодело. Без той, что спёр бесстыжий Вильк, иллюстрации потеряют свою изюминку. Показывать остальные без него просто бессмысленно.

   — Дель, ты же их в глаза не видела, — я с упреком посмотрела на подругу, понимая, что в роли 'сводника' выступила не какая-то эфемерная соседка, а лично Делька.

   — Да что я не знаю, как ты рисуешь! — легкомысленно фыркнула Адель. — Лана, тебя ждёт отличный контракт, ты сможешь оставить работу у Врочека и открыть свое дело!

   Я наградила её тяжелым хмурым взглядом, Делька отлично знала про мою мечту о собственной мастерской. Но голубые глаза подруги светились такой щенячьей надеждой, что я не выдержала.

   — Хорошо, уговорила. Будет твоей писательнице Аллариэль Златокудрая.

   Адель просияла. Кто бы сомневался! Мне всегда было интересно, как ей удается подбивать меня на сомнительные авантюры и при этом выходить сухой из воды? Потому что в неприятности вляпывалась неизменно я, причем, по своей собственной вине. За сим, дорогая подруга откланялась, сославшись на срочный визит к портному.

   Погрузившись в невесёлые мысли, я не услышала, как звякнул дверной колокольчик, и едва не пропустила посетителя. Из раздумий меня вывело озадаченное кряканье, и я недоуменно уставилась на вошедшего. Кого-кого, а таких книголюбов у нас отродясь не бывало. Чего стоили только здоровые, словно лопаты, ладони, в кои, собственно я и уперлась взглядом. Эти лапы покоились на объемном пузе, перепоясанном красным кушаком. Темно-зеленая свитка с трудом сходилась на мужике, грозя растерять костяные пуговицы по закоулкам лавки. Замараные дёгтем сапожищи разили на весь зал. Маленькие поросячьи глазки терялись на фоне толстых щек и здорового мясистого носа, характерного помидорного цвета.

   — А ну-тка, паненка, — пророкотал он, заставляя стеллажи задрожать, — неужто у вас тут цельная книжная лавка?

   — Да, почтенный пан, — как можно вежливей ответила я, но следующий вопрос все же выбил меня из равновесия.

   — Что, и книжку можно купить?

   — Если у почтенного пана хватит левков 6, то можно и купить, — хмыкнула я.

   — А если не хватит? — спесь слегка слетела с мужика.

   — А если не хватит, то можно просто поглядеть! — отрубила я, видя, как он нетерпеливо потирает не шибко чистые руки, и припечатала: — А то если обложки попачкать ещё дороже выйдет... Так чего почтеннейший желает?

   Мужик заволновался и, спрятал грязные руки, заложив большие пальцы за кушак. Пузо ещё сильнее выперлось вперед, но совсем оконфузиться он не успел. Колокольчик звякнул вновь, и в лавку протиснулся ещё один посетитель.

   — Почтовый из Канатецки, — представился он, сдвигая на затылок кучерскую шапку. — Груз заберите, и это, доставку, того...

   Груз? Вот Врочек, вот гад! Мог бы хоть предупредить, что сегодня привезут новые книги. И где мне теперь, спрашивается, деньги искать? Там же на сотню левков, не меньше!

   — Он утром тебе в столе кошель оставил, — прошелестела над ухом Ася, возникая за моим левым плечом подобно духу-губителю.

   Несчастный почтальон сдавленно икнул, попятился к двери, оступился на пороге и вывалился на улицу, усевшись на мостовую. Толстый книголюб всё пялился на полки и Анисию не заметил.

   — Ася, ну нельзя же так, — укоризненно проговорила я, запуская руки в верхний ящик.

   Выудила туго набитый кошель и поспешила наружу. Прямо напротив дверей стояла запряженная парой мохнатых лошадок почтовая карета. Кучер, отряхнув штаны, торопливо снимал с запяток приличных размеров сундук, обтянутый промасленной парусиной.

   — И почто пан торговец покойницу эту в лавке держит? — неприязненно произнес он, опуская сундук на землю. — За каждым разом, как к вам заезжаю, седых волос добавляется.

   — Пан Врочек не торговец, — сухо одернула я, — он — книгопродавец.

   Сам Франц всегда жутко обижался, когда его так называли, огрызался, что торгуют коробейники на ярмарке или мошенники в купеческой гильдии. И высокомерно добавлял, что при продаже книг торг неуместен.

   — Да по мне, хоть дидько лысый! — раздраженно буркнул кучер, едва не уронив тяжелый сундук себе на ногу.

   Я передала кошель. Он сверился со свитком, пересчитал монеты, вскочил на козлы и был таков.

   — Эй, а внутрь занести?! — возмущенно закричала я вслед, но ответом был лишь дробный стук копыт по брусчатке, да грохот обитых железом колес.

   А мне осталось лишь удрученно глядеть на обтянутый парусиной ящик у ног. Ругаясь сквозь зубы, я уцепилась за одну из веревок, оплетавших злосчастный сундук, и волоком потащила в лавку. Отдуваясь и пыхтя, словно недовольный чмопсель, я затолкала поклажу внутрь и с хрустом потянулась. Уф! Ну, Врочек, я тебе это ещё припомню! Премию что ли в конце месяца потребовать, за таскание тяжестей? С такими меркантильными мыслями я полезла в стол за ножом, дабы распаковать книги, и наткнулась глазами на книголюба, бессмысленно слоняющегося по лавке.

   — Так, уважаемый, вы на что-нибудь решились? А то дел по горло...

   Толстяк резко обернулся, испуганно схватился за шею и с круглыми глазами опрометью кинулся вон, едва не потеряв на ходу смушковую шапку.

   М-дя... Похоже 'перспективного' клиента мы только что безвозвратно потеряли...

   Ася беззвучно покатывалась со смеху.

   — Что? — не поняла я.

   Дверь за книголюбом уже захлопнулась, а стекла еще продолжали дребезжать.

   — Он бы всё равно ничего не купил, — все ещё хихикая выдавила Ася, — но угрожать, что тесаком по горлу...

   Тьфу! Я взглянула на зажатый в кулаке нож и тоже расхохоталась, вспомнив, как набросилась на несчастного: злая, растрепанная, с шальными глазами и здоровенным тролльим тесаком в руке. Продолжая давиться смехом, я разрезала веревку и, сняв парусину, полезла в сундук, но там меня ждало новое разочарование. Половину ящика занимали книги по теории построения узоров, пентаграмм и печатей в различных видах магического ремесла. А теорию начертательной магии я ненавидела ещё со школы. Обладая врожденным чутьем и абсолютным глазомером, я в упор не понимала научную основу.

   — 'Беда мне с твоими способностями', — ворчал учитель, тщетно пытаясь вдолбить в мою голову формулы построения на плоскости. А я валила контрольную за контрольной, предпочитая чертить на глаз и не заморачиваться теоретическими выкладками. Магистр Никол вздыхал, ставил за рисунки пятерку, а за теорию кол и продолжал заниматься неблагодарным делом вколачивания знаний в нерадивую голову. В итоге к концу обучения я наскребла на твердый трояк, но учитель из жалости поставил четверку, чтоб диплом не портить.

   Подтащив короб к стеллажу, я расставляла книги, напевая под нос что-то про чудесный пень, на котором хорошо сидеть в чудесный день. Полки недовольно поскрипывали, когда на них опускался очередной тяжелый том, а в углу одной из них обнаружилась деревянная труха. Эх, говорила же, что древоточец в лавке завелся, а Врочек не верил!

   Скоро мне стало все равно, — что отпечаталось на хрустящих страницах, теория начертательной магии или опусы об эльфийской любви. Главное это были книги! Такие похожие и такие разные одновременно. Каждая со своей историей и со своей судьбой. И вместе с ними я творила, создавая на стеллаже отдельный мирок.

   Закончив, я отступила на шаг, окинула взглядом дело рук своих и звонко чихнула. Передние ножки стеллажа с хрустом подломились, полки хрупнули и вся гигантская махина, резко накренилась, а на меня градом посыпались книги. Если бы верхние крепления не выдержали, то стеллаж стал бы моим надгробием, а так, слава богиням, пронесло. Под охи и ахи Анисии, я села посреди груды книг, словно наседка посреди гнезда. Медный уголок одного из томов уже на излете рассек мне бровь, и по лицу тонкой струйкой стекала кровь. А на голове домиком лежал учебник по той самой ненавистной начертательной магии. Тьфу! И что мне теперь делать, спрашивается?! Я, постанывая, выбралась из книжного кургана. Ася причитала надо мной, понося нерадивого Врочека на чем свет стоит. Однако с беспорядком нужно было что-то делать. Не бросать же книги посреди лавки. Они ведь и отсыреть могут. Посему я уняла кровь и перенесла пострадавшие тома на стол.

   Вот так, туда-сюда — и день прошел. А впереди ещё вечер... Весьма многообещающий, хм...

   Ася, услышав о предложении Дельки, буквально воспарила к вершинам, крича из-под потолка, что такой шанс нельзя упускать.

   — Душа моя, да в своём ли ты уме — отказываться от контракта из-за этого никчемного пустоболта Вилька! — будто демон искуситель, вынырнула она у меня из-за спины. — Ты должна показать этой, да простят меня Пресветлые, писательнице лучшее из лучшего! Такой шанс выпадает раз в жизни, и никакой разбалтай Вильк не должен тебе помешать. Пообещай мне, что сегодня же вернёшь рисунок. Ты знаешь, я с тобой всеми фибрами души.

   — Угу, потому что больше нечем, — пробормотала я себе под нос.

   Если мне удастся пережить этот вечер, то можно смело записывать себя в когорту героев. Место в городских легендах мне обеспечено. А что? Сказ о доблестной девице Алане и злокозненном болтуне, тьфу, колдуне Бальтазаре — звучит!

   Нервно посмеиваясь, я отправилась запирать лавку.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   День проскакал мимо, будто дикий жеребец. Меня даже 'укачало' от безумной скачки. Чтобы прийти в себя и проветриться, я пошёл домой пешком. Попинал тростью жёлтые листья на набережной, посмотрел на зажигающиеся фонари, вдыхая особый воздух, наполненный неповторимыми запахами поздней осени. К дому подошёл затемно. Скинул в прихожей туфли и плащ.

   — Расставь всё по местам, — приказал вечно недовольному Проньке и, поднявшись на кухню, набил трубку.

   Притулившись за небольшим столом, я хмуро уставился на полки. Старинные дверцы давно повело от пара и жары. Они рассохлись и дерзко скрипели не смазанными петлями. Печь так заросла копотью, будто её топили по-черному. Стулья стояли друг на друге в углу, стыдливо прикрывшись скатертью. Времена, когда я принимал гостей, давно канули в лету, и домовой бессовестно расслабился. Хорошо хоть посуду мыл. Конечно, у него и тут работы было немного. С моими скромными пристрастиями в еде и единственным видом дозволенного питья, на кухне ему задерживаться не приходилось.

   — Пронька! — взвыл я, потирая ушибленный затылок.

   Мерзкий домовой затеял нежданную уборку, и леветируя деревянную меленку с полки на стол, заехал мне по голове.

   — Будешь разоряться, кикиморе скормлю! — пригрозил я.

   — Да, больно надо, — обиделся домовой из-под веника.

   — Больно, но надо, — машинально ответил я.

   — Вот передохнет, ваше благородие, кусючая геранька на подоконнике от дыму ядучего, тогда уж сами не разоряйтесь. Откачивать её привередницу, и пестики промывать не буду!

   Я огляделся. Кухня действительно утонула в дыму. Пришлось встать, распахнуть окно и впустить свежий воздух. Три куста мухоловок, которые Пронька упорно обзывал кусючей геранькой, зябко затрепетали листьями, а темно-красные цветы, в чьих плотно сомкнутых лепестках прятались острые зубья и длинные липкие языки, развернулись к улице. Я невольно вспомнил визит утренней гостьи и цветок. Он изумительно ей шел, небрежно запутавшись в мягких, но густых, светлых волосах. Видимо не зря Врочек хвалил её таланты. Даже после бессонной ночи я не перепутаю настоящий цветок с материализовавшейся иллюзией. Вряд ли кто-то подарил его в ту раннюю пору по дороге к моему дому. Скорее выдернула из сновидений и оставила на память. Я вздохнул. Сама-то небось выспалась, а от меня Сняву отвадила. Чего я об этом вообще вспомнил? Да, точно, надо переговорить с Францем. Если она владеет даром материализации сновидений, её стоит держать подальше от моего трактата. Мало ли, что ещё способна учудить эта девица.

   Я вытряхнул трубку и потёр правую ногу.

   А я всё думал, где видел её раньше? Шесть лет прошло, не сразу признал. Невольная причина половины моих несчастий. Не зря пытался её забыть и навсегда вычеркнуть из памяти. От нее, что в прошлом, что в настоящем одни неприятности. По её милости, я едва не лишился ноги. Ладно, кто старое помянет... Обошлось и слава Четырем Пресветлым. Главное не думать о деле. Если каждую минуту прокручивать в голове детали шести убийств, начнёшь потихоньку сходить с ума, но к разгадке всё равно не приблизишься. Искать верную ниточку надо на свежую голову, а для этого надо сбросить с плеч груз прошедших дней и как следует выспаться.

   Я недоверчиво хмыкнул собственным мыслям. Выспаться, ха-ха. Себя не обманешь. Меня ждёт еще одна бессонная ночь. И, чтобы окончательно не сорваться, стоит хотя бы принять душ. Смыть въевшийся запах табака, неприятные воспоминания и попытаться втереть в себя хотя бы немного бодрости.

   Всё еще путаясь в лабиринте навязчивых мыслей, я забрался в ванну и намылился. Импульс охранных чар чуть не выбил мыло из рук. В дом проник чужак. Пронька бессовестно спит, и вряд ли проснётся до того, как воры не попытаются утащить сам дом. Я бы тоже не стал дёргаться, пусть попробуют найти что-нибудь ценное, но второй импульс, всё-таки выбивший проклятущее мыло, означал, что распоясавшиеся грабители вскрыли мой кабинет. Тут уж я не сдержался, подхватил первое попавшееся полотенце, и, смотав набедренную повязку дикаря, бросился в бой.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   О четверо милосердных, что я здесь делаю?! Как Аська уговорила меня на это самоубийство? Чтоб она там не несла, я не преподаю урок 'пустоболту' и 'разбалтаю', я граблю боевого мага, которого боюсь до колик в желудке! Можно успокаивать себя, что забраю то, что принадлежит мне по праву. Но я лезу в чужое окно, и если меня застукают, то отправят в уютную сырую комнату с окошком в клеточку и соседями-крысами, или Вильк испепелит на месте, не заморачиваясь выяснением личности.

   Так! Не думать о нём! Надо мыслить позитивно. Его не должно быть дома! Он забыл установить охранные чары и ловушки на воров вроде меня. Угу... Такой забудет! Вот и безобидный плющик, по которому я вознамерилась лезть на балкон второго этажа, уже плотоядно тянется ко мне. Кыш, кыш! Уйди! Я знаешь, какая травоядная! Не разевай пасть, а то сама тебя слопаю! У меня всё получится. Я мыслю позитивно. Пусть домовой меня не заметит. Пусть у Вилька вообще никакого домового не будет. Пусть он весь такой беспечный и уязвимый, как девица под хмелём... Ага, щазз! Лучше плющ совсем не трогать, ну его к куцю в болото, руки мне ещё пригодятся. Знаменитых художниц без рук не бывает. Вон водосточная труба рядом, лучше по ней залезу.

   Я повисла на трубе, и та надсадно крякнула. Меньше шоколада нужно лопать, ага! Я полезла вверх, пыхтя, словно анагорский хурмяк 7, бегущий в колесе... И бегать по утрам, угу! Юбка, пусть специально подобранная, и завязанная узлом на поясе, отчаянно путалась в ногах. Труба под моим весом удрученно скрипела. Если оторвется, рухну вниз, прямо в крыжовник. Зачем он тут вообще? Или... Лучше не думать, что этот, с позволения сказать 'куст' способен сделать с хрупкой девчонкой возомнившей себя успешным грабителем. Никаких 'или'! Мыслю позитивно! Геройскую смерть оставим напыщенным юнцам, а себе возьмём заслуженный трофей.

   Труба вновь издала душераздирающий скрежет и опасно отклонилась от стены, но крепежи пока держали. Никуда они не денутся, потерпят ещё минутку, я уже почти добралась. Осталось раскачаться и... Сидя на крапиве, мечтай о позитиве-э-эх! Я перепрыгнула с трубы на балкон, навалилась животом на перила и вцепилась в фигурные столбики. Та ещё скалолазка! И поза живописная! А уж как впечатляюще выглядит с улицы мой оттопыренный тощий зад с задравшейся юбкой.

   Я не успела 'порадоваться' за случайных прохожих, как труба с мерзким скрежетом отделилась от стены и повисла над 'крыжовником', раскачиваясь на нижних крепежах. Обратный путь отрезан. Конечно, если сам Бальтазар Вильк в исподнем ринется за мной, я, не раздумывая, сигану с балкона, и пусть уж тогда коварный крыжовник пеняет на себя. Но во всех других случаях, придётся искать иной путь.

   Давя рвущийся наружу нервный смех, порой воображение у меня через чур живое, я перевалила вторую половину своей тушки на балкон. Осторожно просунула мастихин 8между створками балконной двери и поддела щеколду. Ф-фу, я внутри. И до сих пор жива. Пока жива — ехидно подсказал внутренний голос интонациями Бальтазара Вилька.

   — 'Тьфу на тебя, дурак!' — обозвала я обоих и ввалилась в кабинет.

   Пришла запоздалая мысль, что я даже близко не представляю, где искать рисунок. Почему он должен быть в кабинете? Может Вильк держит его в спальне, чтобы полюбоваться перед сном. Мигом пригрезилось, как он в розовой пижаме левитирует над кроватью в позе лотоса и медитирует на мой рисунок. Тьфу, бред какой! Ну откуда, скажите на милость, у Бальтазара Вилька розовая пижама! Богини, о чем я думаю...Что-то в последнее время, стоит вспомнить о нём, и в голову сразу лезут непристойности. К чему бы это? К куцю, Вилька! Приступим к разграблению могил, то есть к вскрытию стола.

   Я решительно потянула на себя верхний ящик и навстречу, бестолково трепыхая крылышками, вылетела стайка моли, доедавшая, как оказалось, старый несвежий платок. Фу, гадость! Или это такая ловушка для моли? Второй ящик порадовал кипой бумаг, недоеденным бутербродом и мышиным гнездом. А бутерброд специально для мышек? Одна серая негодница нагло обпищала меня и едва не цапнула за палец. Я поспешно задвинула ящик. Надеюсь, что рисунок не хранится в такой помойке. Ну, ведь не может же, правда? Исключительно ради очистки совести я дернула третий ящик. Тот не поддался и в ход снова пошел мастихин.

   Я уже почти совладала с защелкой, как дверь в кабинет с грохотом распахнулась. Резко подхватившись с корточек, я от неожиданности выронила мастихин. На пороге кабинета стоял Бальтазар Вильк... голый, как и заказывала. Куць меня за ногу! В следующий раз надо думать потише. Впрочем, я чуть погрешила против истины. Пан Вильк не был гол как сокол, на его бедрах болталось ядовито-зеленое полотенце с приторными розовыми орхидеями. Всё такое куцее, изрядно потертое и, похоже, вообще ножное. Страх, таившийся в глубине меня, попытался ломануться наружу, но нелепый вид пана Вилька преградил ему дорогу. По логике эльфийских романов, полагалось узреть могучую грудь, рельефный пресс и подобные колоннам ноги, додумать нефритовую плодоножку под полотенцем и благовоспитанно хлопнуться в обморок, но образование губит в женщине нравственность. За время обучения я повидала сотню таких героев, без полотенец и даже фиговых листков. Поэтому уставилась на него с чисто художественным интересом. Для героя худоват — сплошные жилы да кости. Какая там могучая грудь... Пресс, правда, наличествовал. Но ноги больше напоминали две кривые палки с кудрявой корой. Да ещё и правое бедро уродовали рваные шрамы. Богини пресветлые, и вот этого я боялась?! Мышь из ящика была грознее! Он дёрнул мокрой головой, так что полетели клочья мыльной пены, я не выдержала и расхохоталась. Правду говорят, если чего-то боишься — смейся страху в лицо, и он уползет, поджав хвост. Я хохотала и не могла остановиться.

   — Какого лешего, вы ржете, словно лошадь на выгоне?! — раздраженно прорычал Вильк. — И что вы, куць вас задери, делаете в моем доме?

   Я честно попыталась ответить, но изо рта вылетел лишь невнятный всхлип и меня одолел новый приступ смеха, ибо мокрая мышь в гневе, это уже чересчур. А, как говорится, в гневе вы смешны, то есть страшны, в смысле испугалась бы, если б так смешно не было.

   Разъярённый Вильк, поняв, что ничего от меня не добьется, попросту схватил за локоть, выволок в коридор, а после выставил на улицу.

   — Завтра придёте в чувство, жду от вас объяснений. Ясно?

   Он даже не стал ждать ответа, а я успокоилась ещё нескоро и всю дорогу домой глупо хихикала, привлекая внимание припозднившихся прохожих. Перед глазами все ещё стоял герой в полотенце, а воображение подкидывало всё новые варианты развития событий.

   

   Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   

   Я был вне себя от гнева! Нет, совсем не оттого, что меня увидели в чем мать родила, и не оттого, что я при этом выглядел, как дурак. А ведь наверняка выглядел. Ну-ка припомни, друг Бальтазар, когда над тобой в последний раз девушка смеялась? Но все это лирика. Я был вне себя от гнева потому, что в мой дом проникли, а я узнал об этом в последнюю очередь. Ловчие заклятия не сработали. Хотя, чему я удивляюсь? В последнее время я домой только спать приходил, совершенно забросив свое жилище на произвол судьбы. Охранные чары износились, ослабли — и вот результат. А домовой бестолковейше проморгал незваную гостью. И зачем я только держу в доме это мохнатое недоразумение?

   — Пронька! Куда ты залез, чудище лопоухое?! — прорычал я, тщетно пытаясь найти пару от носка.

   Домовой сердито сопел где-то за печкой.

   — Где брат-близнец этого носка?

   — А его моль пожрала, Бальтазарушка, — злорадно донеслось из-за печки. — Ты их почаще в кабинете оставляй, она все твои носки слопает!

   — Я, что, носки в кабинете запер?

   — Да, ты, Бальтазарушка, давно в облаках летаешь. Так что, ничего удивительного.

   Я пожал плечами. Если честно, в последнее время я предпочитал работать на кухне, ибо в кабинете царил жуткий бардак, а прибраться у меня все руки не доходили. Проньку же я туда не пускал именно из-за охранных чар (будь они неладны), направленных на нечисть. Я сменил гнев на милость.

   — Ладно... Пронь, приберись в кабинете. Там все равно охранка поломана. Только бумаги никакие не выкидывай.

   — Вот всегда так: Пронька то, Пронька это... Нет, чтоб молочка налить или сметанки, — недовольно бухтел домовой, вылезая из-за печки. — Как девке этой белобрысой, так канхветы посылаешь... а она опосля в дом без спросу лезет!

   Но я уже не слушал его. Сделает, никуда не денется. А мне пора в управление.

   — 'Твоя щепетильность тебя когда-нибудь погубит, друг Бальтазар', — мрачно думал я.

   Увы, отношусь к тому типу людей, которые спешат даже на собственную казнь, боясь опоздать к назначенному времени. Ведь знаю же, что ничего хорошего меня сегодня на рабочем месте не ждет, но стремлюсь туда с завидным упорством.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

5. Жовтень — название второго месяца осени в Растии.   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

6. Левк — золотая монета в Растии. Один левк — двадцать растов (серебряная монета). Один раст — двадцать мелек (медная монета).   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

7. Анагорский хурмяк — забавные маленькие грызуны, которых в Анагоре (горное государство на северо-востоке Радужного хребта) разводят ради длинной волнистой шерсти.   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

8. Мастихин — специальный инструмент для рисования и выглядит как лопатка или шпатель из легко гнущейся тонкой стали.   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Глава 4 в которой происходит первое столкновение интересов

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Черные камни брусчатки на кривых улочках старого города влажно поблескивали в свете фонарей. В воздухе висела противная туманная морось, пригнанная ветром со стороны Болотного края. В те редкие моменты, когда 'мерзавец' не дул с залива, всегда приносил туман, гнилостный дух и лихорадку с болот, и эта дрянь оседала у нас, не долетая каких-то пятидесяти верст до Сабрии.

   Я зябко поморщился и опустил трость на мостовую. Покалеченная нога раздражающе ныла, как капризный ребенок, которому не купили сластей. Взять что ли повозку? Но проклятая погода распугала редких извозчиков. Они почему-то не выстраиваются у моего дома в очереди.

   Воздух дрожал от дыхания холода. Не приведи богини, к завтрашнему утру морось на камнях замёрзнет ледяной коркой. Будет похуже ярмарочных горок на дешевых аттракционах. А уж с моей ногой поход домой и вовсе превратится в затяжную пытку. Идти совсем не хочется. Подозреваю, что капитан Брац не упустит момента вытереть об меня ноги.

   До управления Ночной стражи я добрался насквозь отсыревшим и в три раза злее любой нежити. Унылая рожа застрявшего у дверей Марека радости не прибавила. Даже его рыжие вихры, вечно торчащие, как им заблагорассудится, отсырели и обвисли, превратив его в домового-утопленника.

   — У нас дело отобрали, — вместо приветствия с надрывом сообщил он, передергивая худыми плечами. — Говорят, что мы не-ком-пе-тент-ны, — четко по слогам произнес он новое слово.

   Меня же будто из ведра окатили. Как отобрали? Почему? А Казик? Он что, зря голову сложил? Брац хоть и тупой карьерист, но даже он понимает, что я буду копать, пока не доберусь до истины. Для меня это дело чести!

   — Идем, — я подхватил Марека за шиворот и затащил в темный широкий холл. — Сейчас вернем обратно свое дело!

   Внутри клокотала неудержимая ярость. Кто и что наплёл главе Ночной стражи, что он оставил нас на обочине? Родители Казимира? Убитых горем родных я понять могу, что им остаётся, как не искать виноватого. Но вряд ли они сами догадались, кто-то подкинул им эту блестящую идею. Уж не Пшкевич ли постарался? Ведь с самого начала убийствами занимался он.

   Длинный коридор с темными нишами, в которых скрывались изваяния именитых сыщиков Ночной стражи, грохотал от наших шагов. Я даже готов был подпрыгнуть, чтобы задрожали и посыпались колонны у входа, лишь бы капитан понял, что так просто я не отступлю... Погрудные статуи бывших глав Ночной стражи, украшавишие коридор и наделенные сторожевыми чарами, почуяли мою злость, и насторожено проводили вспыхнувшим зеленым огнем глазами до самой приёмной. Подскочивший адъютант, бросился нам наперерез, но натолкнулся на открывшуюся дверь и замер в нерешительности. Брац, подобострастно расплывшись в многообещающей улыбке, провожал посетителя:

   — Не извольте беспокоиться, пан Пшкевич. При вашем покровительстве, такая перспективная следовательница, как Люсинда Бряк, враз словит нам проклятую бестию...

   Так вот оно что. Я застыл на месте. Пшкевич, изворотливая тварь, все-таки нашел способ вернуться в расследование. Люсинда там ни Виле свечка, ни дидьку кочерга, так ширма, чтобы было на кого всех собак повесить в случае неудачи.

   — Если нам не будут мешать, — напыщенно бросил Рекар.

   — Родители капрала Винека требуют судить пана Вилька, — начал капитан, но натолкнулся на мои сузившиеся глаза и позеленел. — Вы, вы, вы...

   — Я!

   — О! — довольно пропел Пшкевич. — Наш нерасторопный сыщик! Нога не беспокоит пан Вильк? Или вы теперь всё время будете отправлять подчиненных на смерть, чтобы сберечь собственные конечности?

   Я подавил чуть не выплеснувшуюся ярость. Нашел больное место и не приминул ударить. Только мы еще посмотрим, кому сыграют гимн Киппелена, а кого отпоют по всем правилам.

   — Они мне ещё пригодятся, — коротко ответил я, — для хорошего пинка!

   — Что вы себе позволяете? — принял и на свой счёт Брац, а пышущее злорадством лицо Пшкевича заметно поугасло.

   — Я имел ввиду убийцу, и того, кто за ним стоит...

   — Она специально Казика убила, не из-за голода, — встрял Марек.

   — Свои пинки, — бросив испепеляющий взгляд на моего помощника, предупредил капитан, — оставьте при себе. Я запрещаю вам заниматься делом и мешать пану... панне Люсинде выполнять свою работу.

   — Вы попробовали, и у вас, как обычно, не получилось, — отстранённо заметил Пшкевич, — Теперь в игру вступают профессионалы...

   — Шесть убийств не игра, — отрезал я.

   — Так решили в городском совете им не нужна лишняя шумиха, — замахал руками капитан.

   -Дело ваше, панове. Не хотите помощи, не надо...

   Я кивнул им обоим.

   — Отстранение ради вашего же блага! — попытался состроить хорошую мину при плохой игре Брац. — Я отговорил родителей Казимира от судебных исков, мы не можем позволить, чтобы репутации Ночной стражи был нанесён такой ущерб, но вы должны не мелькать... ну и городской совет...

   — В моём лице, — высокомерно перебил Пшкевич, — не позволит вашей некомпетентности ставить под угрозу безопасность горожан.

   — 'Зря времени не терял', — рассматривая его забрызганные до колен сапоги, подумал я, — 'разузнал всё про тварь, судя по всему носом рыл у конюшни Ночвицких, и решил что дело у него в кармане. Осталось убрать конкурента! Напел безутешным родителям Казика, что я угробил их сына, и получил карт-бланш на расследование. Думает, что Люсинда станет ему в рот глядеть?'.

   Я довольно улыбнулся.

   — Прошу прощения, капитан, у меня много других дел. Разрешите заняться?

   Брац ещё сильнее заморгал, будто собирался взлететь, и не найдя подходящих слов, кивнул.

   — Вам, Рекар, огромных успехов! Буду молиться пресветлым богиням, два раза вечером и еще немного утром, чтобы вы поскорее избавили нас от угрозы безопасности горожанам, — издевательски заметил я, чуть склонив голову, — Передавайте от меня привет Люсинде, она такая милашка, вы станете прекрасной командой!

   Я резко развернулся, с мстительным удовольствием прочитал недоумение на лице Пшкевича, и направился к своему кабинету. Марек изумлённо козырнул капитану и, сглотнув, бросился следом.

   Загнанная в глубину злость с наслаждением вырвалась на волю. От резкого рывка хлипкая дверь едва не слетела с петель. Меня так колотило, что я даже не заметил, как вцепился в Марека.

   — Пан Вильк, — пробормотал он, осторожно отрывая мои пальцы от своего рукава.

   Тьфу, ещё и парня перепугал. Сделав несколько глубоких вдохов, я, наконец, успокоился. Железные светильники изрезанные причудливыми трафаретами разбрасывали по кабинету угловатые тени. Над столом, поднятые необузданной силой моей ярости, еще кружились наши вчерашние записки, а в кресле стараясь не подавать виду, ждал взволнованный посетитель. Немолодой кряжистый пан в коричневом оксамитовом жупане застыл, как старая птица на иссохшем болоте. Костистые руки вжались в широкий набалдашник резной трости, будто только он удерживал их в этом мире, не позволяя сорваться в тартарары. Широкое лицо с зализанными назад седыми волосами, маленькие хваткие глаза и длинный горбатый нос дополняли сходство с пернатым хищником. И сколько я не прогонял из голоса скопившуюся неприязнь, спросил чрезмерно резко:

   — С кем имею честь?

   — Вечер добрый, пан чародей, — надтреснуто откликнулся посетитель. — Ендрих Ночвицкий.

   — И вам добра и удачи! Не застал вас вчера, чем могу быть полезен? — озадачено спросил я, усаживаясь напротив него за стол.

   Неужели Рекар добрался и до него и меня ждёт ещё один иск?

   — Обретался по торговым делам неподалеку, — туманно заметил Ендрих. — Пришёл лично поблагодарить за спасение моего сына. Коли не ваше лечение чародейское совсем бы плох был, а так, того гляди на поправку пойдёт. Наследник у меня один, так что просите что хотите.

   — Благодарю, — смутился я. — Мы выполняли свою работу, — но тут же поправился, — буду признателен, если поможете с похоронами капрала Винека...

   — Слышал про вашего хлопца, — кивнул он. — С родичами его уже беседовал. Не пойму, чего они на вас так взбеленились. Только горе людей не красит, уж не обессудьте. А помочь, конечно, помогу. За сына моего смерть принял, так что сделаем всё в лучшем виде.

   Ендрих поёрзал на стуле, еще сильнее теребя трость, но сказал прямо, без обиняков:

   — Хочу, чтобы тварь убили!

   Лицо совсем закостенело, и окончательно превратило его в хищную птицу.

   — Так запретили мне этим делом заниматься, — мрачно заметил я.

   — Знаю, — он кивнул, — а ежели частным порядком сызнова возьметесь? В частном порядке вам никто не запретит.

   Я еле сдержал улыбку, и задумчиво погладил бороду.

   — В деньгах не обижу, шляхетское слово! — неверно истолковав моё молчание, бросил Ендрих.

   Сами пресветлые богини послали мне Ночвицкого. Теперь ни капитан, ни проклятый Пшкевич не смогут возразить против моего расследования. Клиент нанял меня по своему собственному желанию, за свои кровные расты. Исполнять частные сыски мне уже приходилось. Поиски трактата длились шесть лет и оказались головокружительно дороги, поэтому я брался за несколько заказов, чтобы пополнить свои запасы. Да и довольствие в Ночной страже не слишком велико.

   — По рукам, почтеннейший, мне и самому страсть как хочется, чтобы бестия получила по заслугам.

   Ендрих выложил на стол туго набитый кожаный кошель.

   — Сто левков на расходы, — пояснил он, — а как закончите, сами цену назовете. Все уплачу честь по чести.

   — Договорились, — я придвинул кошель к себе, — Пан Ночвицкий, как ваш сын сможет говорить, пришлите мне весточку.

   — Несомненно, пан чародей, несомненно.

   Ендрих разогнулся и, цокая тростью по полу, вышел за дверь, а я подозвал Марека.

   — Бери список жертв и читай вслух! — потребовал я, вручая ему исписанные листки протоколов.

   Раскурил трубку и задумчиво закрыл глаза. Я что-то упускаю. Если за тварью кто-то стоит, а за ней кто-то стоит, между несчастными щеголями должно быть что-то общее.

   Мой помощник взял бумаги и забубнил:

   — Казимир Винек, капрал Ночной стражи, двадцати двух лет от роду, не женат...

   С Казиком то всё ясно, он занял своё место случайно. Вместо него тварь могла разделаться со мной или Мареком. Она будто хотела вывести нас из игры. Чтобы не путались под ногами и не мешали планам её хозяина.

   — Любомир Дражко, ювелир двадцати девяти лет от роду, не женат. Родные голосят, что трех дней до тридцати не дожил...

   Моё первое знакомство с делом. Щеголь в шикарном камзоле.

   — Игнаци Лунек, лекарь, на днях двадцать семь исполнилось, не женат...

   Вот и лекарю не поздоровилось, бывает и такое в наше время.

   — Збигнев Смашко, помощник адвоката, двадцати четрех лет от роду, не женат... До двадцати пяти двух дней не дотянул...

   Все молодые, холостые, богатые. Вполне возможно, что оставили свои семьи без наследников. И что удивтельно, самую малость не дожили до очередного дня рождения. Может и не зря Казик на маньяка грешил? Хотя... Нет, не сходится, Ничек и Дарецкий совершенно в иную пору родились, а...

   — ...Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду, не женат... — продолжал тем временем бубнить Марек

   Не женат околдовано повторил я про себя.

   — Юзеф Ничек, художник двадцать три года, не женат...

   — Стой, — вскинулся я, чуть не выронив трубку, — а ну ещё раз!

   — Юзеф Ничек, ху...

   — Нет, перед ним.

   — Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду...

   — Вот! — довольно сообщил я. — Что с ним не так?

   — Остальным в деды годится, — шмыгнул носом Марек.

   — То-то и оно! Наша смешливица предпочитает молодых, а Дарецкий обед просроченный. Значит, то ли ненароком подвернулся, то ли был особо ненавистен её хозяину. Где его нашли?

   — Так вестимо где, — буркнул помощник, — как остальных — на улице...

   — Без отсебятины! — строго прервал я. — Читай-давай!

   Марек уткнулся в протоколы, и снова забубнил:

   — Тело Дарецкого было обнаружено в Постромкином переулке на ступенях черного хода музейного дома. Тело лежало головой на тротуаре, ногами в распахнутом дверном проёме. Служители музея клялись, что этого пана никогда не видали.

   — Достаточно, — я вздохнул. — Так откуда же к нам пожаловал мастер сновидений?

   — Не киппеленский он, пан Вильк.

   — Откуда же его принесло?

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Я спала и видела сон. Передо мной стояла только что законченная гравюра. Круглая зала с семью дверями, из которых видно только четыре. Только откуда я знала, что тяжелых дубовых дверей, окованных узорными решетками, семь?

   Посреди залы неподвижным истуканом застыл мужчина в балахоне и, воздев руки над головой, запечатывал заклятьем один из семи проходов.

   Я наклонилась над рисунком, и вдруг, будто свесившись через подоконник на улицу, провалилась внутрь.

   Человек в гравюре резко обернулся, и мы сцепились долгими взглядами.

   — Не ходи в сад! — наконец хрипло выкрикнул он, — Не ходи! — резкий взмах нарисованной руки вышвырнул меня вон.

   Книга, прошелестев страницами, захлопнулась, и я проснулась, пребольно приложившись затылком о дощатый пол.

   Первые несколько секунд ваша покорная слуга бездумно созерцала свои задранные ноги в толстых красных носках, лишь потом, сообразив, что во сне рухнула на пол вместе со стулом, резко отшатнувшись назад. А уснула на книжном развороте, который делала. В голове гудело, нещадно саднила разбитая накануне бровь. Пошатываясь, я поднялась и тупо уставилась на гравюру, уверенная, что человек был изображен со спины. Сейчас же он стоял вполоборота ко мне, вскинув левую руку, будто кого-то толкая. Хотя, почему кого-то? Я потерла ушибленный затылок, неожиданно замерев от ужаса.

   — Богини милосердные и дети их, и внуки! Я тебя знаю! — простонала ваша покорная слуга, впиваясь в волосы и безнадежно застревая злополучным кольцом в спутанных кудряшках.

   Со страницы на меня сердито смотрел мастер сновидений Ясь Дарецкий.

   ...Всем людям снятся кошмары или навязчивые сны. И если, после пары испорченных сновидением ночей, оно не проходит, несчастные идут к сноходцам — мастерам сновидений. Когда это случилось, мне было восемь. Родители мои, витражных дел мастера, тогда осели в Борице — небольшом городишке на границе земель Растии и Фарниции. Там-то меня и настиг кошмар: какое-то лохматое, рогатое и зубастое чудовище гонялось за мной во сне, норовя съесть, а забавный коротконогий пушистик, вереща, крутился под ногами, пытаясь помешать. Ему не повезло. Чудовище сожрало пушистика прямо у меня на глазах. И я с воплем проснулась.

   Узнав, что меня всполошило, мама посоветовала: 'А ты нарисуй чудовище и сразу перестанешь бояться'. Недолго думая, я со всем тщанием изобразила свой кошмар. Но на следующую ночь сон повторился, и на следующую...

   Когда родители догадались отвести меня к сноходцу, я уже боялась спать.

   Мастеру сновидений, пану Ясю Дарецкому, достало одного взгляда на мои почеркушки, чтобы понять в чем дело. Сама того не ведая, я привязала чудовище из сна к нашему миру, и теперь оно отчаянно стремилось вырваться на волю, подпитываясь моим страхом. Ещё одна ночь, и ему бы это удалось, а я погибла бы, так и не проснувшись. Уничтожать рисунок было нельзя, тогда тварь стала бы бесконтрольной, и одни богини знают, чем бы все обернулось.

   Я так и не узнала, что сделал пан Ясь, чтобы спасти меня. Сноходец лишь потрепал несмышленую малявку по голове и успокаивающе сказал: — 'Не бойся, малышка, я выгнал его из сада'. А моим родителям посоветовал отправить меня в Школу Высших Искусств в Кипеллене. Кошмары мне больше не докучали.

   Два года спустя, родители получили большой заказ в Кипеллене, а я поступила на факультет гравюры и пентаграммики. Как ни странно, но я столкнулась с паном Дарецким совершенно случайно спустя много лет, здесь, в Кипеллене. Изрядно постаревший мастер сновидений узнал меня, забредя в лавку Врочека за каким-то свитком. Спросил, не мучают ли кошмары, тепло заверил, что если вдруг что-то подобное случится, я всегда могу рассчитывать на его помощь. Сказал, что уже лет пять живет и практикует в Зодчеке. Даже карточку с адресом оставил.

   Я резво подскочила и лихорадочно зашарила в верхних ящиках комода. Раз уж эта растреклятая книга связана со снами, значит сноходцу с ней и разбираться! Победно взмахнув зажатой в руке карточкой, я плюхнулась на кровать. За окном занимался холодный осенний рассвет.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Прокуренный до горечи кабинет обнимал меня серыми крыльями одиночества, такого же холодного и мерзкого, как осенний рассвет, высветливший небо над заливом. Еще до полуночи, по приказу капитана мы лишились всех бумаг по делу, и Марека пришлось отправить на разведку. У него, в отличие от меня, был шанс выцарапать адрес Дарецкого у Люсинды. Но он не возвращался слишком долго, и я начал переживать, что моего помощника сцапал Брац или, что ещё хуже, Рекар Пшкевич.

   Решив дать ему ещё несколько минут, я уставился на карту Киппелена. Из имения Ночвицких бестия бежала на юго-восток. Должна была выскочить на набережную Чистинки, и оттуда у неё было две дороги. Либо на многолюдную, полную стражей улицу Четырех цепей, либо в Постромкин переулок. Меня передёрнуло. У музейного дома нашли вторую жертву. Как ни крути, а без пана Дарецкого нам не обойтись. Что-то старик знал. Что-то по-настоящему важное. Уж слишком он выбивался из числа прочих жертв.

   Дверь распахнулись и грохнула о стену. В кабинет ввалился всклокоченный, но довольный Марек.

   — Нашел! — закричал он, и я немедленно замахал руками.

   — Громче поори! Чтоб не только этаж, а все управление услышало. Капрал Бродски и магистр Вильк продолжают вести дело!

   — Нашел! — в тон моему шипению, пробормотал Марек, бесшумно закрыл дверь и на цыпочках пошел ко мне.

   — В вещах покойного карточка была, с адресом.

   — Да не пищи ты, как холодный чайник на углях, — фыркнул я, — нормально говори. — Что пообещал за сведения?

   Карточка перекочевала ко мне, а помощник стушевался и опустил голову.

   — Люсинду на свидание пригласил...

   Я поперхнулся смехом, а из глаз брызнули слезы. Люсинда Бряк молодая очаровательная следовательница без семейных обязательств, души не чаявшая в сиреневых рюшах и рыжих парнях. С этим прицелом я отправлял на дело Марека. Думал, построит немного глазки, улыбнётся, но на серьёзные жертвы, я клянусь пресветлыми богинями, не рассчитывал. Люсинда — полутролль! Семь футов ростом и центнер весом. Хорошо хоть не зелёная. Хвоста я тоже не видел, но ведь она его может прятать. В каждой девушке должна быть загадка.

   — Недооценил твою смелость!

   — Я же для дела, — обиделся Марек, — я может маленьких люблю.

   — Да будет тебе, — еле выдавил я. — Своя ноша не тянет...

   — Вот и несите её сами, — огрызнулся помощник.

   — Припою такое не под силу, — делано вздохнул я, и добавил, чтобы отвлечь его от тягостных дум. — С некоторых пор, для меня любовь под запретом.

   Насупившийся Марек взглянул на меня с жалостью. Тогда я хлопнул ладонью по столу, и сказал:

   — Похохотали и будет. Что у нас там с адресом... — кусок тисненного пергамента пестрил витиеватыми каллиграфическими завитушками: 'Пан Ясь Дарецкий, мастер сновидений. Устранение кошмаров и навязчивых снов разной степени сложности. Зодчек, Книжный квартал, улица Песочная'. Вот так хоровод!

   — Когда уходит ближайший баркас в Зодчек?

   — Так эта... — помощник почесал голову, ещё больше взлохмачивая рыжие вихры. — В девять, кажись.

   — Успеем! Возьми-ка нам два билета, — я кинул ему монету из кошеля Ендриха Ночвицкого, — и жди у причала.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Странная вещь полуночное бдение. Никогда не знаешь, каким сюрпризом обернется. Лишь после того, как я бодро плюхнулась с зажатой в руке карточкой на кровать, вдруг осознала, что не хочу спать. Ну, вот нисколечки. Между прочим, уникальное состояние, для такой засони, как я. В голове назойливо вертелась мысль, что мне надо в Зодчек, срочно! Главное придумать объяснение для Врочека. Не говорить же старику, что мне требуется консультация мастера сновидений из-за книги, которую я не должна уносить из лавки. Съесть меня пан Франц, конечно, не съест, но пожует изрядно.

   Озадачено обведя взглядом нехитрое убранство своей комнаты, терявшееся под серым пологом вступавшего в свои права раннего утра, я остановилась на рабочем столе, где тускло поблескивал флакон чернил. Открытый! Ай-яй-яй, непорядок какой!

   Если в меня что и вколотили за время обучения, так это то, что кисти нельзя оставлять в воде, а тушь и чернила — открытыми. Из первых вылезет ворс, а вторые можно запросто опрокинуть на работу.

   Хм-м... по лицу расползлась довольная улыбка. Кажется, я знаю, что скажу Врочеку, выпрашивая неурочный выходной. А после, главное успеть на утренний баркас и, здравствуйте, пан Дарецкий! Довольная собой, я вприпрыжку поскакала в ванную.

   — Гоните Сняву прочь,

   Великих дел довольно спозаранку

   И чтоб не смежил веки

   Нахала сонный поцелуй

   Носки мы вывернем три раза наизнанку...

   Бодро напевала я себе под нос песенку из представления уличного театра. Про носки они, конечно, сморозили полную чушь, но песенка была так забавна и так соответствовала моему утреннему настроению, что я решила пропустить эти мелочи мимо себя.

   В лавку я ввалилась, пребывая в приподнятом настроении, но озадачено застыла в проеме, не совсем понимая, какого лешего всегда спокойный и причесанный пан Франц скачет в одном исподнем и съехавшем набекрень спальном колпаке с сачком наперевес. Ася, полупрозрачным мороком, висящая у стола, покатывалась со смеху. Лишь расслышав писк и отчаянное верещание, я заметила троицу из волшебного народца упрямо тащившую к выходу кулек с леденцами. А поскольку каждый из них считал, что главный именно он, выходило у них, как в сказке про сильфа, гнома и водяного. Где сильф пёр в небеса, гном — под землю, а водяной — в озеро.

   Тут пан Франц решил, что хватит с него дурной беготни, и пошел в решающую атаку. Фейри заверещали ещё громче, и рванули в разные стороны. Кулек лопнул, рассыпая вокруг разноцветные сладости. Наглые малявки, подхватив, кто сколько успел, пища, кинулись к выходу, и, ловко пропетляв между ветвями проснувшихся древесов, вылетели вон. Врочек, грозно потрясая сачком, оступился, поскользнувшись на рассыпанных леденцах, и с грохотом растянулся на полу.

   Я, наконец-то захлопнула двери, и поспешила к нему, стараясь не наступать на коварные конфеты.

   — Что-то ты рано сегодня... — подозрительно прокряхтел Врочек, с моей помощью поднимаясь на ноги и потирая тощую поясницу.

   — Согласна приходить так всегда, если вы продолжите свое выступление в портках против нечисти, — хихикнула я.

   — Не язви, — беззлобно огрызнулся пан Франц, — я наконец-то выяснил, кто крадет сладости в моем кабинете!

   — И атаковать их сачком — лучшее, что пришло в твою седую голову, Францишек! — хмыкнула Ася, — пожалел бы меня, старую, я себе чуть нутро от смеха не надорвала!

   — Было бы что надрывать, — чуть смущенно буркнул старый книгопродавец, — и вообще, кыш отсюда, покойница!

   — Ха, да больно надо! — Ася с гордо задранной головой ускользнула вглубь лавки.

   — Так чего так рано-то? — продолжил допытываться Врочек, кутаясь в принесенный из комнаты халат.

   — Отгул бы... Мне в Зодчек нужно.

   — Сегодня, что ль? С чего это тебе приспичило? — подозрительно сощурился он.

   — Сегодня, — постаралась изобразить кристально честные глаза я, — чернила закончились, а работы, вы сами знаете, сейчас выше крыши.

   — А в Кипеллене ты их, конечно, купить не можешь. Продавцы рылом не вышли? — Врочек уже откровенно издевался.

   — Ну, хорошо, — пожала я плечами, — куплю в Кипеллене, пусть потом у пана Вилька иллюстрации при первой же сырости поведет...

   Упоминание Вилька заставило старика пойти на попятную.

   — Это тебе что, киноварно-дубовые нужны? Ну ладно... — он тяжко вздохнул, будто я просила у него не выходной, а душу на заклание. — Езжай, но чтоб завтра на работе была, как штык! И бардак этот — он указал на пол, — прибери сейчас. Ближайший баркас в девять отходит, успеешь, — и, шлепая домашними туфлями без задников, грозный начальник поковылял наверх, болезненно держась за поясницу.

Глава 5 в которой всему виной стечение обстоятельств

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Колокол на храме Четырех Пресветлых разогнал морозно-сонную тишину утра, оповестив о начале благого времени восемь раз. Я сошёл со ступеней управления Ночной стражи и полной грудью вдохнул колкий воздух, изгоняя остатки табачного дыма из легких. Потянулся и замолотил руками по воздуху, едва удержав равновесие. Обледеневшая лестница чуть не ушла из-под ног, подтвердив мои вчерашние подозрения о гололеде. Осень самая склочная и подлая пора! Она выбивает почву из-под ног, когда еще веришь, что зима далеко.

   Я кое-как уперся в скользкие плиты тростью, стиснул набалдашник и снизу выскочил толстый четырехгранный шип в пять дюймов длинной — мой маленький секрет для непредвиденных ситуаций. Сойдёт и для обледенелой мерзости под ногами.

   Пройдя полквартала, как одноногий шилоног, я едва не бросился под колеса, чтобы поймать экипаж и перестать изображать придуманное чудовище. Под промерзшим кожаным пологом оказалось холоднее, чем на улице, но хотя бы не разъезжались ноги. Нестерпимо воняло плесенью, даже пришлось заткнуть нос платком.

   — Гони! Довезешь до верфи Мнишека за пять минут, получишь пять растов!

   Возница цокнул на лошадей, и экипаж понёсся через город. Колёса, может и проскальзывали по наледи, но казалось, что мы летим. Видимо кто-то очень хотел получить обещанную прибавку, и небольшой порт быстро приближался. Он годился для спуска новых судов, швартовки пассажирских баркасов и разгрузки пришлых посудин. Имя Мнишека стояло только в названии верфи, на деле ею ведали каперы и контрабандисты. О них знала Ночная стража, портовая управа и городской совет. Знал весь Киппелен от книгопродавца, прикупавшего через налаженную сеть раритетные фолианты до градоначальника — большого любителя султанешского табака, которого в Кипеллене днем согнем не сыщещь, а если и удастся, то по такой цене, что проще бросить курить. Поэтому каждый получал свою выгоду и жил припеваючи, а владелец верфи, достопочтенный пан Мнишек, имел свою долю с контрабанды.

   Растия хоть и выходила к Янскому морю, но к такому пестревшему рифами и скалами мелководью, что об обширной морской торговле могла только мечтать. Мелкие городишки и рыбацкие деревеньки рассыпались по всему побережью, но портовыми, да и то с натяжкой, назывались только Зодчек и Кипеллен в заливе Святого Щуся, да Градижск-на-Рванке на востоке Рваной косы.

   — Приехали, пане, — постучал в стенку возница, прерывая барабанную дробь моих зубов.

   Стараясь не слететь со ступеньки, я выбрался наружу и кинул извозчику заслуженные пять растов8. У причала меня уже поджидал Марек, пританцовывающий от холода. Из теплых вещей на моём помощнике красовался лишь красный вязаный шарф, а шерстяной сюртук, бриджи и толстые чулки не очень-то спасали от колючего морозного воздуха. В Зодчеке, конечно, должно быть теплее, но по пути Марек рискует превратиться в ледышку.

   — Ну как, достал? — заговорщицки осведомился я, пряча улыбку в усах.

   — В лучшем виде, пан Вильк! — Марек протянул мне помятый квиток.

   — Тогда на борт, капрал, а то я рискую потерять обоих помощников, — криво усмехнулся я, сочувственно взглянув на его синие руки.

   Над баркасом уже покачивался заиндевевший парус, а всю палубу, кроме капитанской рубки скрывал невысокий навес. Забравшись по сходням, мы юркнули под него и блаженно застыли. От нескольких жаровен разливалось ласковое тепло, а царящий полумрак убаюкивал и обещал приятное путешествие. Летом на баркасе оставляли одну крышу из плотной материи, зимой же пассажирский павильон обтягивали толстым войлоком, пропитанным особым составом защищающим пассажиров от дождя и холода.

   — Хорошо! — выдохнул Марек.

   — Как у Люсинды под боком, — едва слышно хрюкнул я, так чтобы он не расслышал, и добавил громче: — Выбирай лучшие места!

   В дальнем углу павильона уже кто-то сидел. Когда глаза привыкли к полумраку, меня передёрнуло. По сиденьям распласталась жуткая горчичная шаль, похожая на крылья гигантской огнёвки — мерзкого ночного мотылька, всё с того же злополучного Янского архипелага. Из рыжего кокона, в коем я с трудом опознал скрученный шарф, высовывались пышные короткие кудряшки. Ещё пару бессонных ночей и я бы принял это дремлющее 'чу́до' за 'чу́до'-вище и испепелил огненным заклятьем. Врочек бы потом конечно ругался, но готов поклясться, что моя собственная жизнь стала бы чуточку радужнее. Стараясь не обращать внимания на надоедливую девицу, я выбрал место подальше и с наслаждением вытянул покалеченную ногу. Влезла в мой дом! В мой кабинет! В мой стол! Её уже слишком много в моей жизни. Это неспроста! Рисунок только отговорки, он не стоил и презентованной коробки шоколада. Она затевает что-то ещё, скорее всего такое, что я ещё пожалею, что не испепелил её на месте.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

8. Раст — серебряная монета в Растии. Двадцать растов — один левк (золотая монета).   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Бледное от легкого морозца солнце расцвечивало жидким серебром осеннее море, к середине жовтня перекрасившееся из зеленоватого в серо-бурый. Холодный воздух мерзко покусывал за уши, напоминая, что уже далеко не травень9 и надо бы надеть шапку, а не полагаться на тепло собственной шевелюры, которая, к слову сказать, хоть и напоминала порой спутанное овечье руно, совершенно не грела.

   Погрузившись на баркас, я заняла место в дальнем углу, наслаждаясь исходящим от раскаленной жаровни теплом, но не спеша выныривать из шарфа, коим, ожидая посадки, закуталась по самые глаза. Оттаявшие в тепле уши горели, словно их окунули в миску с кипятком. Баркас мерно покачивался у причала на легкой зыби, собирая пассажиров. А я, пригревшись в уголке, сама не заметила, как задремала, пропустив не только появление своих попутчиков, но и само отплытие.

   Из мягких объятий коварного Снявы я вынырнула ближе к Зодчеку, и то, только потому, что пятилетний малыш решил, что тетям и дядям скучно и надо громко постучать в детский разноцветный барабанчик, чтобы их развеселить. Пока молодая мать под укоризненными взглядами других пассажиров, утихомиривала заливисто хохочущее чадо, я окончательно проснулась. Бесплодно порывшись в сумке в поисках зеркала, рука нашарила шершавый от времени переплет. А впрочем, почему бы и нет? Я хмыкнула, извлекая потертый том и вознамерилась скрасить остаток путешествия познавательным чтивом. Решив, что перед визитом к пану Ясю следует хоть немного разобраться с тем, во что ненароком ввязалась. Просмотрев содержание, и раскрыв книгу на заинтересовавшей меня главе, я углубилась в чтение.

   ...Ух ты! Оказывается сноходцы могут не только навеивать красивые умиротворяющие сновидения, но и в особо тяжелых случаях создавать для пациента его собственную маленькую реальность, спокойную и красивую, чтобы восстановились психика и астральное тело...

   Несмотря на интерес, мягкое покачивание судёнышка и мелкие буковки сделали свое дело — меня вновь склонило в сон.

   — Мама, мама, — долетело до меня сквозь мягкую пелену дремы, — а почему у тети бабочки над головой летают? Она что, цветочек?

   — 'Да, — саркастически подумала я сквозь сон, — одуванчик... взбесившийся... Что! Какие бабочки?!'

   — Панна!

   Меня резко встряхнули за плечо и с силой захлопнули лежащую на коленях книгу, больно прищемив пальцы.

   — Что вы творите? Жить надоело?!

   Тянущая боль в пальцах мгновенно привела в чувство, а вот голос я узнала с запозданием. Надо мною нависал Бальтазар Вильк, злой, словно куць на благословении. У него за спиной маячил какой-то всклокоченный рыжий парень.

   — Панна, объяснитесь, за каким лешим вы едва не загнали нас в замкнутый астральный карман?!

   Пальцы Вилька продолжали болезненно сжимать мое плечо, и меня накрыло. Терпеть не могу, когда ко мне применяют силу, обвиняя при этом непонятно в чем! Все художники — неплохие эмпаты. Кто-то больше, кто-то меньше. Но после курса управления эмпатией в Школе Высших Искусств, мы можем эти способности применять и для защиты, и для нападения.

   — Меня зовут Алана! — глухо, но четко произнесла я, вкладывая в эту фразу ярость, захлестнувшую меня, и четким импульсом швырнула ею в Бальтазара Вилька.

   Не ожидая такого поворота, он вздрогнул и слегка побледнел. Из носа в аккуратно подстриженные усы поползла капелька крови.

   — 'Что, не нр-р-равится?!!' — мысленно хмыкнула я.

   — Ладно, — выдавил он. — Панна Алана, просветите меня, зачем вы пытались нас угробить этой книгой, которую не должны были не только таскать с собой, но и вообще выносить из лавки Франца?!

   — Во-первых, я никого не пыталась угробить! — возмутилась ваша покорная слуга. — Во-вторых, книга нужна мне, чтобы подобрать наиболее похожий по цвету состав чернил в Зодчеке. И Врочек об этом знает, — огрызнулась я, решив, что если помирать, так с музыкой, и продолжила развивать 'чернильную' легенду. — Вы ведь хотите, чтобы работа была сделана идеально?!

   Вильк нахмурился, но басню про чернила скушал не подавившись. Хорошо нести ересь о своей профессии тому, кто в ней ни ухом, ни рылом...

   — Хорошо, — мрачно произнес он. — Но в Зодчеке не отходите от меня ни на шаг. Эта книга опасна в неумелых руках. Я сопровожу вас до нужной лавки, а после, вы составите мне компанию в моих делах, и мы вернемся в Кипеллен.

   Та-ак, а вот это в мои планы совершенно не входит. Видя, всю гамму чувств отразившихся на моей мордашке, маг немного сбавил тон.

   — Панна Алана, вы, в силу молодости и некоторой неопытности, видимо, не совсем понимаете, с чем имеете дело...

   — 'Угу, — мысленно буркнула я, — а вы мешаете выяснить...'

   -...посему, пока не вернетесь в Кипеллен, будете под моим присмотром, во избежание, так сказать,...недоразумений.

   Я хмуро кивнула, снова по глаза проваливаясь в шарф. Вот так влипла. Хотела объяснений, а оказалась под конвоем. Хорошо, что после происшествия с полотенцем меня в присутствии Вилька хотя бы не трясет и язык не отнимается.

   Наше маленькое суденышко бодро бежало по морской глади, приближаясь к берегу. Медные, позолоченные и почерневшие от времени железные шпили Зодчека росли с каждой секундой, отчего казалось, что из земли кто-то высовывает редкую гребенку. На рейде стояло несколько кораблей, но растийских или нет, сквозь узкую щель в войлочном пологе мне было не рассмотреть. Бальтазар Вильк хмуро косился в мою сторону, но ничего не говорил, его рыжий помощник, то и дело, бросал на меня заинтересованные взгляды. Баркас все замедлялся и замедлялся, пока не остановился вовсе. Я услышала громкий плюх за бортом, видно команда бросила якорь и теперь швартовала суденышко к причалу. Войлочный полог откинулся, впуская к нам яркий солнечный свет и волну прохладного воздуха, и шкипер, коренастый седоусый дядька, довольно объявил, что-де прибыли господа, извольте на берег, баркас обратно в Кипеллен идет в три пополудни, кому надо, прошу не опаздывать. Пассажиры, сопя и покряхтывая, начали выбираться наружу, благодаря шкипера за хорошее плавание.

   Я с удовольствием потянулась, и поспешила вслед за остальными, стремясь в общей суматохе оказаться подальше от корабля, причала и особенно Бальтазара Вилька. Но не тут-то было. Стоило мне выбраться наружу, щурясь от бьющего в глаза дневного света, как меня тут же деликатно подхватили под локоток и, будто подозреваемую, потащили по скользким сходням на берег.

   — Вы так галантны, но, не стоит беспокойства, — язвительно прошипела я, передергивая плечами под шалью.

   После теплого павильона на судне, холодный осенний воздух казался ледяным.

   — Отчего же? Шесть лет назад, проявленное беспокойство за вашу жизнь чуть не стоило мне ноги.

   Внутри все похолодело — Вильк все-таки вспомнил и узнал меня, спустя столько лет. Теперь мне конец! Уже не поможет ни 'пустоболт', ни 'разбалтай'. Не сейчас, так по возвращении он найдет способ испортить мне жизнь, как и обещал тогда.

   — О ч-чем эт-то вы, п-пан Вильк? — заикаясь, выдавила я, состроив самые невинные глаза, на какие была способна.

   — Только не надо так пугаться, — фыркнул Бальтазар, — если у вас опять начнёт отниматься язык, оставлю в порту.

   З-зараза! Я резко отняла у него свою руку и сердито засопела. Знаю-знаю, когда я в гневе, то выгляжу как анагорский хурмяк, но это не повод так саркастически ухмыляться мне в лицо!

   — Если одолеет новый приступ заиканья — обращайтесь, лечу недорого, — надменно заявил Вильк. — Марек, составь панне Алане компанию, пока я найду экипаж, а то тут одни двуколки.

   Я нервно заозиралась. Через дорогу, у портовой таверны, стояла двухместная коляска с поднятым верхом, и извозчик откровенно скучал, развалившись на козлах. В голове возник дерзкий план побега из-под стражи, при провале ничего хорошего мне не суливший, при удаче, впрочем тоже. Но вашей покорной слуге совершенно не хотелось провала 'чернильной' легенды. О книге конечно можно расспросить самого Вилька, но от одного вида его самодовольный рожи пропадало все желание. Так что лучше лишиться заказа... работы... и куць знает чего ещё... чем самоуважения.

   Рыжий Марек считал ворон, больше вертя головой по сторонам, чем наблюдая за мной. Его, как и меня, тоже потрясывало от холода.

   — Ээ... стражник?

   — Да, панна? — оживился растрепанный помощник Вилька.

   — Я замерзла в зюзю, давайте зайдем в таверну, хотя бы глинтвейна возьмем.

   — Но пан Вильк...

   — Не запрещал нам греться. А вы замерзли едва ли не больше меня. Не думаю, что Бальтазару Вильку придется по душе, если его помощник свалится с простудой.

   — Ну да... — вяло промямлил смущенный Марек.

   Видимо я угадала: начальником Вильк был строгим.

   — Если боитесь, что пан Бальтазар вернется и не найдет нас на месте, то я подожду здесь, а вы сходите, возьмите нам по кружке

   — Ааа...

   — Простите, — шагнула я к нему, протягивая кошелёк. — Понимаю, жалованье у вас небольшое. Вот несколько растов!

   — Не надо, — покраснел Марек, — я возьму вам глинтвейна.

   — Это так мило, — я торопливо присела в неуклюжем реверансе, чего не сделаешь ради выполнения плана.

   Рыжий еще больше покраснел и бросился к таверне. Я нетерпеливо зацокала каблуками, перетаптываясь на месте и сверля его худую спину. А как только он скрылся за дверью, рванула к извозчику так, что шаль развевалась на ветру, словно морской флаг.

   — Алана!!!! — прогремел в колком осеннем воздухе громогласный вопль Бальтазара Вилька не ко времени вернувшегося из своих поисков.

   Я оказалась проворнее. Заскочив в коляску, кинула вознице целый левк и, задыхаясь, прохрипела:

   — Песочная улица! Книжный квартал! Гони!

   Коляска рванула с места. Я спиной ощутила легкий энергетический импульс. Ох, зря он так! Меня уже было не достать, а вот непривычная к магии лошадка прыснула в два раза быстрее, унося экипаж прочь от причала.

   Лишь спустя три квартала возчику удалось кое-как успокоить перепуганную лошадь.

   — Эк вы, мазелька, устроили, — с укоризной покачал он головой, повернувшись ко мне.

   Чуть картавый выговор и характерный акцент с ударением на последний слог выдавали в нем уроженца Фарниции. Почти земляк, надо же! Мой отец тоже оттуда родом, из маленького городка Керси на побережье. И то, что многие принимают за дворянские корни, на самом деле всего лишь место рождения папеньки записанное на фарницийский манер. Но согласитесь, что Гийом де Керси, звучит гораздо благозвучнее, чем Гийом из Керси.

   — Мсьё, ву дё ла Фарниси? — кокетливо спросила я на корявом фарницийском.

   Мои родители, витражных дел мастера, жили как переезжие свахи, кочуя по городам от одного заказчика к другому, а поскольку мама была урожденной растийкой, то колесили мы все больше по Растии. Посему, фарницийский я хоть и знала, спасибо отцу, но все же не так хорошо, как ему хотелось.

   — Уи, мазель, — усмехнулся извозчик, — а вот вы, нет, больно говор у вас корявый.

   — Мой отец оттуда...

   — Скидку за проезд хотите, стало быть? — хитро прищурился возница, разгадав мой простенький план по возврату денег.

   — Не отказалась бы, — покаялась я, — но вы, я вижу, сентиментальностью не страдаете, так что плакал мой левк.

   Фарнициец расхохотался, хватаясь за бока, и едва не упустил поводья.

   — Ой, насмешили, мазелька, теперь точно верю, что и фаницийская кровь в вас есть. Ну, а раз так, то скидку я вам, положим, не сделаю, но могу, ежели надо, подождать на Песочной, а после отвезти, куда скажете.

   — И на том спасибо.

   Я откинулась на оббитую потертой кожей спинку сиденья и погрузилась в невеселые мысли. Угораздило же меня нарваться на Бальтазара Вилька, а потом ещё и сбежать от него, подставив беспечного простака Марека. Нет, угрызений совести по поводу рыжего недотепы я не испытывала, ну разве что совсем чуть-чуть, где-то в глубине души, очень-очень глубоко. Куда больше меня волновала собственная персона. Вильк и так меня не жаловал, а теперь, и вовсе потребует у Врочека выкинуть меня на улицу с волчьим билетом. Ну что мне стоило остаться с ними на пристани? Пожертвовала бы визитом к сноходцу или придумала повод заехать к нему вместе с Вильком. Так нет же, подвигов захотелось! О Четверо Пресветлых, ну почему, почему я вечно вляпываюсь в дурацкие истории?!

   Поскрипывая рессорами, коляска притормозила, и возница сообщил, что мы приехали. Благодарственно кивнув, и попросив подождать за углом, я неуклюже вывалилась на мостовую и бодро направилась к дому под десятым номером с небольшим садиком во дворе.

   Поглощенная тягостными мыслями, я не сумела затормозить и с размаху налетела на выходившего из калитки мужчину. Лямка на сумке лопнула, и та шлёпнулась на землю, рассыпав всё моё богатство.

   — Осторожней, паненка! — раздраженно прогнусавил несчастный, на которого я налетела

   — Простите, — буркнула я, присаживаясь на корточки, чтобы побыстрее сгрести рассыпанные вещи.

   Подхватив с земли трактат, я затолкала его в сумку. Мужчина тоже потянулся за книгой, но торопливо отдернул руку, едва заметив, что я успела раньше. Быстро собрав нехитрый скарб, я поспешила ретироваться во двор, подальше от непрошеного помощника — уж больно нездоровым интересом зажглись его впалые глазенки-буравчики, когда он увидел трактат.

   Прижимая сумку к груди, я решительно постучала дверным молотком. На стук никто не ответил, зато створка неожиданно легко поддалась, приоткрывшись ровно настолько, чтобы такая худышка как я могла в неё проскользнуть. Вот так номер...

   Я бесшумно обошла небольшой холл: слой пыли, газеты двухнедельной давности и остатки заплесневелой кавы говорили о том, что хозяина уже давненько не было дома. Так что здесь делал мерзкий тип? Интересно, насколько я ошибусь, если предположу, что он что-то искал? И, судя по раздражению, с каким накинулся на меня, не нашел. Внутренний голос надрывно кричал, что пора подбирать юбки и бежать куда подальше, но ваша покорная слуга лишь дерзко хмыкнула и гордо поднялась на второй этаж.

   Ха! Так и есть, дверь в одну из комнат приоткрыта. Похоже, это рабочий кабинет пана Яся. А книг тут, копать не перекопать... Моя озадаченность росла, а воспоминания о Вильке кололи распоясавшуюся совесть, и стоять бы мне соляным столпом ещё долго, если бы я мельком не глянула в окно. От калитки по дорожке к дому плелся Бальтазар Вильк, таща под руку бесчувственного Марека. Убил он его что ли за моё бегство? Я заметалась перепуганной вороной. А-а-а, куць бы всех побрал!! Я распахнула окно, впуская внутрь холодный воздух, и, подобрав юбки, сиганула через подоконник, рискуя, если не переломать, так вывихнуть ноги. Богини пресветлые! Я с треском приземлилась между самшитовых кустов на хризантемы с георгинами, и высоко задирая ноги, поскакала к задней калитке, утопавшей в облетевших кустах сирени, чтобы мгновенно получить в лицо порцию жгучего порошка и с воплем отшатнувшись, рухнуть на мостовую.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

9. Травень — название третьего весеннего месяца в Растии    назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   — Чтоб тебя! — в сердцах рявкнул я, глядя вслед удаляющейся повозке.

   Следящие чары зацепились как миленькие, но теперь неблагодарную девицу придётся догонять.

   — Хотите глинтвейна?

   Я резко обернулся, уставившись на Марека, как на полоумного. В его руках исходили ароматным паром две глиняные чашки, и если бы я не был припоем, то еще понял его неуместную остроту. Но прошляпить 'задержанную', а после этого еще и издеваться над моим 'недугом' — это уже чересчур.

   — Люсинду будешь поить! — едва сдержав слова покрепче, буркнул я. — По возвращении получишь взыскание.

   Он обиженно покачал головой, и залпом опрокинул чашку. Я зарычал сквозь зубы и выбил у него вторую. Окутанный паром глинтвейн расплескался по мостовой.

   — А за распитие в рабочее время, ещё одно, — ядовито процедил я, запрыгивая в свободную двуколку.

   Рыжий помощник что-то проворчал под нос, но во избежание третьего взыскания, совсем не громко.

   — Мчи вперёд! Дорогу покажу! — приказал я, потирая пальцы.

   Следящие чары разматывались слишком быстро и уже тянули меня вперёд, грозя стащить с сиденья и волочить по мостовой вслед за неблагодарной девицей.

   — Не уйдёт! — пообещал Марек, беззаботно развалившись рядом со мной.

   Да откуда в нерадивом остолопе взялась такая вальяжность и уверенность? Я с тревогой взглянул на помощника, не забывая подсказывать возничему дорогу. И без того ясные глаза под рыжими бровями сияли, а рот исказила идиотская улыбка. Я пригляделся внимательнее. Красные пятна на скулах. Уши розовые, как у новорождённого поросенка, несмотря на собачий холод. А главное, излишняя, даже для него заторможенность.

   — Тебе панна Алана что-нибудь давала?

   Марек медленно повернул голову, и задумчиво почесал затылок.

   — Нет! — глубокомысленно сообщил он.

   — А Люсинда? — прищурился я.

   — Да! — довольно засиял помощник. — Чайком угощала. Вкусный такой. Люсюсенька такая милааааая...

   Он зачмокал губами и запрокинулся на сиденье. Через мгновение двуколка тряслась от его храпа.

   — Этого еще не хватало, — вздохнул я.

   У полутроллей, как у троллей, свои причуды. Люсинда давно положила на рыжего глаз, а уж коль он сам припёрся в расставленные силки, то и раздумывать не стала — напоила 'особенным чайком'. Все признаки передозировки приворотным зельем на лицо. Да еще глинтвейн усугубил реакцию. Женская страсть поистине беспредельна!

   — Направо! — приказал я.

   Следящие чары ослабили хватку и почти перестали тянуть, значит, карета в которой сбежала неблагодарная девица, остановилась. Хочется верить, что она приехала не на рынок и не отправилась дальше пешком, иначе я её потеряю, тем более на мне теперь мёртвым грузом лежит Марек. Хорошо, что он маленький и тощий, Казимира я бы не дотащил. Я прикусил губу:

   — Прости, Казик, что помянул твоё доброе имя без достойной причины, — пробормотал я.

   Мимо неслись старинные дома с витыми перилами низких балконов. Пролетали украшенные изразцами стены кряжистых особняков. Проскакивали нарядные двери с праздничными венками из цветов. Брели хмурые, в предчувствии скорой зимы, идущей за нами по пятам, прохожие.

   — Тише! Тише! — потребовал я.

   Возница натянул поводья, и двуколка затормозила посреди мостовой. Коляска Аланы стояла за перекрёстком, её было видно из-за низкого забора дома номер десять. Через садик крался какой-то подозрительный тип. Высокий воротник поднят, а широкополая шляпа надвинута чуть ли не до подбородка.

   — Какой адрес у того дома? — спросил я.

   — Книжный квартал, Песочная улица, под десятым номером, — ответил возница.

   Да что же тут творится? Почему неблагодарная девица приехала к Дарецкому? Она что, связана с моим делом? Неужели за милыми кудряшками скрывается кровожадный монстр? Я уже видел такое, но верить всё равно не хочется.

   Отсчитав монеты, я вытащил Марека из двуколки, сунул трость подмышку и, наплевав на боль, потянул его к дому. Подозрительный тип растворился в садике, словно провалился под землю. Или...

   Входная дверь была приоткрыта. Значит, Алана, скорее всего внутри, а тип мог направиться за ней. Надо торопиться. Оставлю рыжего у калитки и побегу на выручку. Куць её задери, от этой девицы сплошные проблемы.

   Я не успел исполнить свой план до конца, стоило сбросить ненужную ношу к забору, как наверху заскрипело. Я задрал голову, щурясь от солнца. Алана забралась на подоконник и, придерживая платье, примерялась к прыжку. Совсем сдурела, что ли? Что она вообще вытворяет. Неужели всё-таки замешана...

   Марек совсем невовремя начал заваливаться на бок. Да чтоб его! Они сегодня надо мной издеваются. Усадив помощника поудобнее, я ломанулся на звук. Неблагодарная девица приземлилась куда-то в самшитовые кусты, и неожиданно вскрикнула.

   — Ногу сломала, — злорадно каркнул я, всё сильнее хромая сам.

   Пропахав и без меня измятые хризантемы с георгинами, двинулся к задней калитке. Среди голых кустов сирени, с облачком какого-то порошка над головой, лежала моя пропажа, а над ней нависал давешний подозрительный тип. Он уже шарил по её сумке, и я, не раздумывая, бросил в него парализующее заклятье. Оно удивительным образом отскочило и врезалось в кусты, сбив с сирени остатки сухих листьев. Противник оказался не так прост, как я думал. Где-то под его пальто скрывался защитный амулет или еще какой-то противомагический оберег. Тип дёрнулся, выронил сумку и бросился наутёк.

   — Стоять! — рявкнул я, отработанным движением спуская ловчее заклятие, но он уже выскочил за калитку, и чары ушли в пустоту.

   Я обернулся. Марек снова сползал вдоль забора, а Алана дёргалась, непристойно задирая измятое платье. Я чуть не взвыл. Больше не собираюсь упускать преступников! После фатального провала на конюшне Ночвицких, я тщательно продумал, как действовать в подобных ситуациях. Ногой, правда придётся пожертвовать, но зато я знаю, что делать дальше.

   Я не даром носил звание магистра. В моём арсенале хватало изощренных заклятий. По мановению руки оба бессознательных тела мгновенно потеряли вес и начали подниматься над землёй, ведь лежать на холодном ужасно вредно для здоровья. Пришлось еще набросить на них по иллюзорной петле, а другие концы накрутить на трость. Теперь надо мной, стукаясь друг об друга, парили два 'воздушных шара'. С такими обычно бегают дети на ярмарках, а не маги в полном расцвете сил и возможностей, но выбора не было, итак пожалею обо всех сотворённых чарах. Я заколдовал ногу и бросился за подозрительным типом.

   Мне больше ничего не мешало нестись по мостовой. Я скакал как шесть лет назад, даже все шестнадцать. Во всю собранную за 'хромоногие' годы прыть. За спиной раскачивались невесомые тела Аланы и Марека, а впереди мелькало пальто с высоким воротником и широкополая шляпа. Прохожие ошарашено останавливались, и провожали меня выпученными глазами и раскрытыми ртами. Потом будут болтать, что сумасшедший чужак скакал, как чмопсель на выгоне, довёл до обморока пять благовоспитанных дам, одного героя-ветерана Растийской войны столетней давности и растоптал редкие виды хризантем с георгинами. Сами горожане связываться с безумным магом побоятся, но стражу точно вызовут. Надо догнать мерзавца раньше, чем сцапают меня.

   Подозрительный тип бросил взгляд через плечо и начал вилять между прохожими, чтобы я не сбил его заклятьем. Это спасло его на некоторое время, но как бы он ни был ловок, я неумолимо приближался. Еще чуть-чуть, и схвачу его за шиворот.

   — Посторонись! — рявкнул подмастерье в фартуке, выкатывая из таверны с пивной кружкой и кренделем на вывеске здоровенную бочку.

   На мостовой его ждала снаряженная телега, и мне пришлось сделать петлю, чтобы не кувырнуться через него. Из-за резкой смены направления иллюзорные нити перекрутились и мои 'воздушные шары' стукнулись друг об друга. Получат по паре синяков — так им и надо. Впредь будут умнее! Главное чтобы не мешали.

   Подозрительный тип юркнул в узкий проулок и прибавил ходу. Я, едва не припечатав Алану с Мареком об стену дома, свернул за ним. Мой помощник всё же влетел головой в одинокий цветочный горшок на чьём-то балкончике и теперь раскачивался, как парус во время бури. Заклятье не могло надолго избавить их от веса. Мои 'воздушные шары' потяжелели, потихоньку опускаясь к земле, и попутный ветер, погнал их вперед. Стоило поторопиться! Я прицелился в удаляющуюся спину, но подозрительный тип меня снова переиграл и ловко юркнул в заборную дыру между домов. Его проворство начинало раздражать.

   Я заставил себя нестись так быстро, как только мог. Иллюзорные нити окончательно запутались и Алана с Мареком вертелись чуть позади и вверху надо мной, словно попали в вихрь: цеплялись друг за друга и за нависающие стены. Мой помощник так раскрутился, что чуть не потерял сапог. А когда я резко остановился, 'воздушные шары' еще сильнее бросило вперёд и они чуть не ударились об мостовую.

   Чтобы втиснуться в дырку в заборе, пришлось сначала перекинуть через него трость с иллюзорными нитями, и только потом лезть самому. Стараясь лишний раз не гнуть больную ногу, я проскочил в подворотню, подхватил трость и, с силой дёрнув еще больше потяжелевшие 'воздушные шары', продолжил погоню. Успел отбежать всего несколько футов, когда за спиной предупредительно щёлкнуло, и надменный хриплый голос приказал:

   — Не двигайся собака легавая, а то пристрелю!!

   Подозрительный тип оказался шустрее, ему же не приходилось следить за двумя 'шариками'. А я пока оглядывался, прошляпил западню. Пришлось застыть посреди грязного, захламленного дворика. Звук снаряженного арбалета я узнал сразу. Даже почувствовал, как звенит натянутая тетива, а болт в нетерпении подрагивает в желобе, готовый выскочить и вонзить мне в спину железный клюв. Наши бандюги тоже носили такие, маленькие, карманные арбалеты. Их легко прятать под плащом.

   — Головой не верти и ходилки не двигай! — предупредил подозрительный тип.

   Я лишь скривился. Знал бы, где он стоит, достал бы заклятьем, а если бить в слепую, промахнусь, точно получу болт между лопаток.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Я пришла в себя в нескольких ярдах над мостовой, раскачиваясь, как мокрая простыня на веревке. От усыпляющего порошка еще кружилась голова, а язык отказывался повиноваться, опух и онемел, словно я хлебнула морозящего зелья у зубного лекаря. Только вот не припоминаю, чтобы от него начинали летать над землёй, сверкая панталонами и задравшейся юбкой. Тело налилось поразительной лёгкостью, а ещё его куда-то тащили, как собачонку на поводке. Внизу мелькали удивлённые лица горожан, лотки уличных торговцев и заплёванная семечками брусчатка. Подо мной бурлил стихийный рынок, а я, как беспечная птаха парила над местной суетой, не ведая куда лечу, и что, куць меня за ногу, вообще происходит!

   Будь я внизу, давно бы плевалась от рыночной толчеи, а сверху всё казалось даже забавным. Замолотив руками по воздуху, я всё-таки перевернулась на живот, едва не столкнувшись со стеной, а после с рыжим помощником Вилька, так же беспомощно болтавшимся между небом и землёй. Та-ак... мои глаза недобро сузились. Кажется, я знаю, кому обязана своим нынешним состоянием. Внизу и чуть впереди мелькала смоляная макушка ненавистного пана чародея, будь он ближе, ещё бы и плюнула! Он нёсся, будто на пожар, расталкивая прохожих локтями, и сжимая неизменную трость, на которую были намотаны магические поводки, волочившие нас по воздуху.

   — Па-астарани-ись! — гулко разнеслось внизу и на улицу, наперерез Вильку, из таверны покатилась тяжёлая пивная бочка.

   — Мамочки, — попыталась взвизгнуть я, но вышел лишь сиплый писк.

   Пан Бальтазар с грацией козла скакнул в сторону, уходя от столкновения, и меня швырнуло на рыжего капрала, перекувырнув в воздухе.

   — Люси... — сонно пробормотал он, когда я вцепилась мертвой хваткой в его куртку, не давая приложиться об угол дома.

   Воистину, блаженен неведающий! Интересно, был бы он так же умиротворен, увидев, где мы находимся?

   Чародей перекинул трость в другую руку, резко свернул в какой-то проулок, и меня ощутимо тряхнуло, едва не припечатав о тяжёлую балконную вазу. Мареку повезло меньше, и теперь в растрёпанных рыжих волосах торчали остатки герани.

   Эй, мне кажется, или мостовая стала ближе, а я тяжелее? Да куць же тебя задери! Я отпихнула от себя Марека и подгребла руками, планируя в сторону. Тело понемногу обретало истинный вес, и я панически задёргалась, понимая, что как только заклятие невесомости перестанет действовать, я расшибусь о брусчатку, и разбитым носом падение не ограничится.

   Впереди переулок перегораживал рассохшийся деревянный забор с отломанной доской посередине. Да чтоб тебя нявки жрали! Пан Бальтазар несся прямо туда. Размахнулся и метнул трость над досками, ныряя в дыру.

   Р-резец мне в стило! Всплыло в голове любимое ругательство Врочека, когда проклятущая трость в полёте резко дернула меня за собой, и подол зацепился о торчавший из забора гвоздь. Треск раздираемой ткани был мне ответом. Чародей подхватил трость и чуть притормозил, пытаясь сориентироваться, как вдруг... Тип, так удачно сыпанувший мне в лицо сонного порошка, ужом выскользнул из живой изгороди за спиной мага, держа навскидку заряженный арбалет. Я упреждающе открыла рот, но из горла по-прежнему вылетал только глухой сип. Рядом сонно хлопал глазами совершенно дурной Марек. Его-то с чего так развезло, хотела бы я знать?

   Пан Бальтазар, тем временем, застыл столбом с поднятыми руками, не смея обернуться. Четверо Пресветлых, да его же сейчас пришпилят, как бабочку на доску, а потом примутся за нас. Но сейчас-то преступник меня не видит... В голове промелькнул безумный план всеобщего спасения. Нападавшего мне не сбить, я болтаюсь прямо над Вильком, так что готовьтесь, пан чародей, сейчас вылетит птичка!

   — 'Я ещё об этом пожалею' — мысленно пробормотала ваша покорная слуга, чувствуя, как тело наливается тяжестью, и заклятие невесомости осыпается трухой.

   Его действия хватило как раз, чтобы скользнуть чуть вперед и по инерции обрушиться Вильку на плечи, сбив его с ног. Мерзко свистнул над головой арбалетный болт. Льдисто-синий ком, сорвавшийся с руки чародея, пропахал борозду в ближайшей стене. Бандит с хеканьем отлетел в сторону, получив ногой в челюсть, от летящего на землю Марека. Пан Бальтазар, перекатился по брусчатке, отпихнув меня в сторону (вот она мужская благодарность!), а мне в нос уперлось лезвие алебарды.

   — Городская стража, никому не двигаться! — прогремело над нашими головами, и я поняла, что день окончательно не задался.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Давненько мне не приходилось сидеть в казематах, как заключенному. С буйной студенческой молодости, когда казалось, что можешь победить всех врагов и чудовищ одним небрежным взмахом, а приподняв бровь и загадочно улыбнувшись, соблазнить любую барышню, даже одну из Четырёх Пресветлых.

   Стража не стала разбираться, что к чему, и кинула нас в застенки, чтобы, как они выразились: 'Остыли и одумались!'. Алану разместили отдельно, а нас троих заперли вместе. Неудачи преследовали меня весь день, вот и сейчас глумливая фортуна свела на нет все усилия, превратив погоню в фарс. Будучи не в себе, Марек так огрел типа, что сломал ему челюсть. Лишившись шляпы и пальто с высоким воротником, он уже не выглядел так подозрительно. Черты лица выдавали в нём уроженца юга Фарниции. Длинный горбатый нос, глубокие чёрные глаза и густая щетина. Тонкие поджатые губы вызывали неприязнь, но даже если бы я мог колдовать, а при аресте меня заковали в антимагические наручи, лишив такой возможности, всё равно бы не заставил его повреждённый рот выговорить ни слова. А стенание с фарницийским акцентом только больше злило.

   — Плю... на... ть... су... п... те... фе

   Марек тоже не щеголял идеальным произношением, приворотное зелье еще не выветрилось, и он то плакал, то смеялся, то плясал посреди камеры с невидимой партнёршей.

   Я присел в углу на самую чистую скамью и задумчиво оглядел наш каменный мешок. Раздражение плескалось через край, но я не позволял ему пойти пеной и вырваться наружу. Прекрасно знаю, что лучше не устраивать никаких свар и лишний раз не привлекать внимание надзирателей. Я еще раз оглядел уже не подозрительного типа. Непохож он на хитроумного злодея, подчинившего себе кровожадную смешливицу и устроившего бойню в Кипеллене. Скорее на мелкого мошенника подписавшегося за пару левков на простую с первого взгляда работенку: порыться в пустом доме. Вот только одна несносная девица спутала и его планы тоже. У неё это ловко получается. Прикидывается дурочкой: глаза в пол, бормочет что-то несуразное, а потом 'бац' и забирается к тебе в дом посреди ночи. Я замотал головой. Речь сейчас не обо мне, а о деле. Но чем чаще она попадается на глаза, тем больше подозрений. Не может всё так совпасть, такое даже Четыре Пресветлые богини не подстроят. В этой милой кудрявой головке вызрел какой-то план. Трудно поверить, но я уже однажды сталкивался с бездушной красотой и знаю, что не всё золото, что блестит. Иногда за сногсшибательной внешностью, прячется такая черная злобная душа, что и тролля-душегуба передёрнет. Жуткое воспоминание накатило, как видение припоя...

   Из темноты выплыла старая кафедра красного дерева с вырезанными на боках знаками. Пахло эфирными маслами, апельсинами, чесноком и чем-то едким и горьким. Я рассказывал о злобных тварях ночи и способах магической защиты, а резкие ароматы только усиливали созданную атмосферу. Тяжелые портьеры заслоняли окна, погрузив зал в настороженную темноту.

   — И запомните! Кто бы и в чём вас ни убеждал, самое опасное, коварное, непредсказуемое, кровожадное и беспринципное чудовище — человек! А если он еще и наделён магическим даром!..

   — То дело пахнет жареным, — негромко согласился кто-то из студентов.

   — Именно! — качнул головой я, — только зажарят, скорее всего, вас самих.

   Зазвенел колокол и на задних рядах загалдели.

   — К ночи среды готовьтесь, как следует, будет практическое занятие по бестиарию Кшиштофа Скуры! — перекрывая шум, крикнул я — При себе иметь амулеты защиты и накопители силы, заклинание ночного зрения знать и уметь применять. Пойдем на Кипелленские топи.

   Зал быстро пустел, а я пока собирал вещи. Массивные учебники оттягивали руки, и мысли снова возвращались к серым будням. Надоело только учить! Я иногда жалею, что согласился на заманчивое предложение ректора — провести пару семестров практики на магическом отделении Школы Высших Искусств — и оставил вольные хлеба боевого мага. Чтобы хоть как-то развеяться, я предложил свои услуги Ночной страже, в частном порядке, разумеется. До чуть позабытых погонь и сражений с нежитью еще не дошло, но я уже успел дать консультацию по серии убийств. Кто-то расправлялся с молоденькими девушками с необузданной злобой и жестокостью. Их кровь и невинность приносили в жертву какому-то тёмному божеству, и Кипеллен содрогнулся от ужаса и сострадания. Следствие зашло в тупик и, вспомнив о прежних алхимических изысканиях, я решил довести до ума зелье припоя. Иногда очень полезно забраться в чужую шкуру и посмотреть на всё, так сказать, изнутри. Думал в Ночной страже оценят моё изобретение... Наивный!

   — Простите пан Вильк! Можете уделить мне две минуты?

   Я оторвался от набитого книгами портфеля и непроизвольно вытянулся, выпрямляя спину и расправляя плечи. На меня с трепетом смотрела Дарена Рамски — староста с ведовского факультета. Странно, что она здесь забыла? У них занятия завтра, да и куратор практики не я, а Рекар Пшкевич. Ведунья-старшекурсница обладала дивными зелеными глазами, длинными вьющимися смоляными волосами и нежным станом эльфийки. Её красота валила с ног похлеще любого боевого заклятья. Устоять не удавалось никому. Ходили слухи, что несколько студентов покончили с собой, получив от Дарены отказ, а один профессор уехал в Болотный край и стал отшельником. Не в моих правилах заводить отношения со студенткой, но здесь я бы, пожалуй, их нарушил.

   — Да, конечно, — справившись с голосом, разрешил я. — Чем могу помочь?

   — О... — Дарена шагнула к столу, но тут точёный каблук на её сапожке подломился, и она оступилась, выронив конспекты и несколько флаконов, послышался звон битого стекла. — Ах, я такая неуклюжая...

   — Позвольте помочь, — я, словно юный недоросль в романтическом порыве, присел рядом на корточки, помогая собрать тетради.

   От лужи из разбитого флакона исходил дурманящий сладковатый запах. Что за дрянь туда налили? Я заморгал, избавляясь от секундного головокружения, а когда пришёл в себя, Дарена вдруг оказалась так близко, что между нашими лицами едва бы протиснулась ладонь, и спросила:

   — Я слышала, вы помогаете Ночной страже?

   Мне стоило удивиться, переспросить, откуда она знает, но здравый смысл объявил неожиданный выходной. Её дыхание долетало до моей щеки, полуоткрытые губы манили, а зелёные глаза затягивали в бездну.

   — Да! — заторможено произнес я, совсем потеряв контроль над голосом.

   Кончики пальцев противно онемели. Мне бы спохватиться и вскочить, но сумасшедшие зелёные глаза приковали к полу и полностью лишили воли. А разум потерялся ещё раньше, позволив естеству возобладать...

   Кажется, я знаю, что было в проклятом флаконе! Вытяжка из человек-корня...

   — Вы уже отдали им ваше зелье, которое поможет отыскать убийцу?

   Я втянул острый воздух. Он царапал горло, цеплялся маленькими коготками, скреб по внутренностям, но не желал лезть внутрь. Хотелось облизать пересохшие губы, но язык не повиновался. Рот открылся сам собой, и я сказал:

   — Ещё нет! Оно в портфеле.

   Зал затопила тьма, пол плыл и качался подо мной, словно корабль на волнах, а я смотрел на неё, не отрываясь. Бездонные зелёные глаза затопили всё вокруг, разлились шире академии и скрыли весь мир. Я тонул, опускаясь на самое дно, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Где-то на задворках разума всё еще билась мысль, что меня околдовали и подчинили чужой воле, но сопротивляться я уже не мог. Попался, как сопливый юнец! Где-то глубоко внутри заворочался клубок злости, способной скинуть беспощадное ярмо чужой воли, но медленно, слишком медленно.

   — Отдай его мне! — потребовала Дарена, и я сунул руку в портфель и достал заткнутый пробкой пузырек.

   — Глупец! — брезгливо бросила красавица. — Ты же чуть всё не испортил! Зачем вообще нужно такое зелье? Что, очень интересно копаться в чужом грязном белье?

   — Хотел помочь, — растерянно пробормотал я, слабо соображая, что вообще несу, в голове мутилось, язык едва ворочался во рту, — чтобы каждый мог на время стать припоем и...

   — На время? — взвизгнула Дарена и прекрасное лицо исказилось. — Ты даже не представляешь что это такое, но я дам тебе возможность почувствовать за других. Пей!

   Я перехватил пузырек и откупорил раньше, чем успел подумать, что делаю. Руки сами, без команды, потянули зелье к лицу и влили в рот. Я проглотил терпкую, горькую жидкость и выдохнул, закашлявшись.

   — Ты должен почувствовать каково это, быть другим человеком, скрываться в его тени. Вся моя жизнь состоит из притворства, а сейчас и ты хлебнёшь этой муки.

   Она прокусила губу, склонилась надо мной и прижалась в болезненном поцелуе.

   Я чувствовал, как бежит её кровь. Солёный вкус наполнил рот, и в голову пробились кровавые ведения. Прекрасная Дарена Рамски измывалась над своими жертвами: пытала, мучила, резала на части, а я не мог это остановить. Только хрипло выл от бессилия.

   — Ты отправишься за ними во славу моего господина, — бормотала она, и безжалостный голос долетал даже сквозь пелену жутких образов.

   Боль привела в чувство и вернула к действительности. Я дернулся и рванулся прочь, оставляя след на полу. Кровь пульсациями выбивалась из раны, просачиваясь между пальцами, но эта очищающая боль наконец-то разогнала пелену колдовства. Я взглянул в зеленые, полные жгучей ненависти глаза и отшатнулся. В руках Дарены мелькнул ритуальный кинжал. Она не ожидала, что я так быстро приду в себя, поспешила закончить начатое и бросилась на меня. Боль и страх толкнули меня на отчаянный шаг. Я перехватил её руку, вцепился как цепной пёс, и резко согнул в локте. Подлая убийца, не смогла остановиться, вскрикнула и напоролась на собственный кинжал. И без того большие глаза еще больше расширились от удивления.

   — Ты! — выдохнула она. — Будь ты проклят!

   Я оттолкнул её и обессилено сполз под стол, заливая кровью каменный пол. Её последние слова били как плети, а из угасающих зеленых глаз выплёскивался яд.

   — ...не насладиться тебе больше ни питьём, ни женщиной... и быть припоем до конца дней своих... страдать всю свою несчастную жизнь... Проклинаю тебя, чародей!..

   Заскрипела железная дверь, и я только тогда вспомнил, где нахожусь. Силой воли загнал дурные воспоминания в самый дальний закуток памяти, и решительно встал.

   — Требую аудиенции у вашего начальства!

   Стражник только хмыкнул и махнул рукой.

   — Поздно панове, освобождают вас.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Приемная зодчекского отделения Ночной стражи навевала неизбывную тоску. Затертый до щелей в посеревших досках пол, стенные панели крашеные грязно-коричневой краской, махры паутины под потолком и скрипучие откидные кресла, заставшие юность моей прабабки. 'В столичных отделениях, небось, такого нет — всё мрамор и дуб' — тоскливо подумала я, вспоминая те счастливые времена, когда родители получили княжеский заказ и несколько лет жили в Клёнеке, а я приезжала туда на каникулы.

   Я заёрзала, пытаясь поудобнее устроиться на жестком деревянном сидении, древнее кресло подо мной пронзительно заскрипело, и на пол посыпалась труха. На запыленной конторке, где просителям полагалось писать заявления, абсолютно безбоязненно сидел здоровенный таракан и мерно водил усами, ощущая себя хозяином всея приемной. Я перевела хмурый взгляд с беспардонного насекомого на разодранный подол. Живописно вырванный клок совершенно не красил и без того не самую лучшую мою юбку. Я вновь уставилась на конторку и шикнула на вольготно рассевшегося там таракана. Тот и усом не повёл.

   Когда нас доставили в отделение, Вилька и остальных куда-то увели. Меня же попросту приковали наручниками к подлокотнику откидного кресла, мол, отдельно для панны камеры не предусмотрено. Так что мне ещё, можно сказать, повезло, что не посадили в каменный мешок. Зато оставили перо бумагу, чернила и велели сочинять признание. Озаглавив лист 'Заявление', я задумалась и посадила рядом жирную кляксу. Здраво рассудив, что 'заявлять' мне пока нечего, зачеркнула заголовок и написала 'Признание', мысленно прикинула что как-то куце и добавила 'чистосердечное'. Но долго выводить предательские закорючки у меня никогда не получалось, поэтому я быстро перешла к привычному занятию и нарисовала пухлое сердечко в шайке, расплёскивавшее мыльную пену. Нервно поерзала в кресле, и дабы усмирить нахлынувшую тревогу начала машинально плодить на листе боевых хурмяков. Лохматые зверьки в шлемах и кирасах устроили на бумаге настоящую чехарду, гоняя тощего мрачного субъекта, похожего на Бальтазара Вилька. А один даже пытался уязвить его копьецом пониже спины. Внезапно я поймала себя на мысли, что беспокоюсь за пана чародея. Ведь если бы не его вмешательство, неизвестно по чём мне обошлась та порция сонного порошка. Ну да, а с его вмешательством она вылилась в этот куцём проклятый арест — ехидно хмыкнул внутренний голос.

   Да уж... Я брякнула наручниками. Дожили... А в студенчестве, несмотря на наши с Делькой порою безумные авантюры, эта участь обходила меня стороной. Даже когда подруге приспичило варить приворотное зелье и нас понесло за ингредиентами на Троллий рынок. Делька планировала пропитать приворотным зельем свою картину и анонимно послать её... Бальтазару Вильку, будь он неладен!

   Да-да, Адель в школьные годы тоже по нему сохла, да и я, чего уж греха таить, до несчастного случая на болоте, засматривалась на красавца-преподавателя. Так вот, только две самоуверенные пустоголовые девицы могли потащиться без сопровождения на черный рынок Кипеллена. Купить мы ничего не купили — ни один барыга не рискнул продать нам человек-корень, сильнейший подавитель воли, от одного запаха которого становишься послушнее безвинного дитя. Зато нас угораздило наткнуться на клетку с феей. Что может быть противнее, чем продажа разумных существ? Нам бы пройти мимо и сообщить куда следует о фееторговле, так нет же — во мне взыграло благородство. Мы стащили клетку и, подобрав юбки, бежали, как королевские гончие. А за нами полквартала гнался фееторговец, грозя дождаться в темном переулке и заставить пожалеть о совании носа не в своё дело. До сих пор удивляюсь, как нас не поймали? Вот уж точно, Вила хранит дураков и пьяных.

   — Де Керси, так и знал, что ты плохо кончишь! — громогласно раздалось надо мной.

   — А? — я вздрогнула, и, щурясь против света, попыталась рассмотреть говорившего. — И вам доброго денечка, пан Мнишек! — я изобразила на лице идиотскую улыбку недалёкой деревенщины, узнав отца Дельки.

   Пан Редзян меня, мягко говоря, недолюбливал. Конечно, он-то шляхта в куць его знает каком лохматом колене, а я, по его мнению, так — голь перекатная, примазавшаяся к любимой дочке. А ещё он терпеть не мог, когда я в его присутствии изображала глупую селянку. Я незаметно накинула конец шали на прикованную к подлокотнику руку, авось он ещё не заметил, что я арестантка.

   — А шо такие люди и вдруг в таком месте? — продолжила ерничать ваша покорная слуга.

   — Где пан Вильк? — вместо ответа спросил Мнишек. — Я видел, как по твоей милости уважаемого магистра волокла стража, словно татя какого.

   — И шо, как где-то течь, так сразу я?! Откель же мне знать де пан чародей делся. Може, он с паном капитаном пиво потребляет, али ещё какие жидкости непользительные.

   Мнишека-старшего передёрнуло, словно я сморозила полную непристойность. Хозяин кипелленской верфи едва сдержался, чтобы презрительно не сплюнуть на пол.

   — Лучше бы я тебя в музей устроил, чем Ничека. Глядишь, и упырь бы тобою подавился, и парень бы жив остался! — в сердцах буркнул пан Редзян, развернулся на каблуках и исчез в коридоре управления.

   Я лишь мрачно хмыкнула ему в спину. Три года назад при музее открылась вакансия реставратора, на которую претендовали двое выпускников — я и Юзеф Ничек. А поскольку главным меценатом музейного дома был Мнишек, и решающее слово оставалось за ним, то теплое местечко реставратора мне не светило. К тому же Юзеф тогда ухлёстывал за Делькой, а мне оставалось только бродить по улицам, глотая жгучие слёзы обиды. Тогда, я едва не сбила с ног Врочека, вышедшего к двери повесить объявление о найме младшего книгопродавца. В тот же день я устроилась в книжную лавку.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   — Как освобождают? — удивился я.

   Обычно стража не торопилась отпускать задержанных, мало ли что. Даже Марек перестал кружить в углу, прислушиваясь. Мне показалось, что у него наступило прояснение, но ненадолго. Он неожиданно взвыл и, потрясая руками, пустился в пляс. Притопывал, хлопал руками и кричал:

   — Люсюсенька! Люсюсюсенька!

   — Ммм... Ыыыы...— простонал неподозрительный тип.

   — Тихо там! — рявкнул стражник. — На выход, пан Вильк.

   — А остальные? — недовольно спросил я, протягивая, закованные в противомагические наручи, руки.

   Огромные железные рукавицы полностью скрывали ладони, а длинные шипы мешали прислонять их к себе. Они впитывали любое сотворённое заклятье и превращали его в 'голодные чары', которые с мерзким чмоканьем принимались за пожирание пальцев.

   Стражник прицепил к кольцу между наручами специальный крюк на длинной палке и повёл меня по коридору. Четверо Пресветлых, какой позор! Магистра Ночной стражи тащили, как бестолкового щенка на сворке. Могли бы сразу снять эту пакость, а не вести через всё отделение на потеху служащим, некоторые из которых знали меня в лицо. Не иначе, местный капитан удружил. Были у нас трения по одному делу пару лет назад, тогда зодчекские стражи с плеском сели в лужу, не без моей помощи.

   — Пока поручились только за вас. Если капитан прикажет, отпустим остальных. Если вы магистр Ночной стражи, то должны знать правила.

   Я кивнул. Правила мне хорошо известны.

   Мы поднялись из подземелья на первый этаж, и пошли по темному коридору. Встречные сыщики смотрели на меня с плохо скрываемым презрением. Еще бы! Такой повод поглумиться — сам Бальтазар Вильк закованный в противомагические наручи. Еще никогда не чувствовал себя на другой стороне. Странное ощущение, вчера был первым героем, а сегодня едва ли не последний злодей. Я встряхнул головой. Что за чушь лезет в голову? Стоит только вспомнить о проклятии, и я окончательно теряю самообладание.

   — Пришли. Проходите! — сообщил стражник, снимая наручи с крюка, и ткнул им в пасть железного чудища, выпирающего из двери, так что створка сразу открылась.

   Яркий свет ударил в глаза. Я прищурился и прикрылся железными рукавицами.

   — Не стойте в дверях, входите скорее. Ненавижу сквозняк.

   Я двинулся в кабинет. Стены украшали многочисленные награды: золотые, серебряные, бронзовые и даже вовсе не драгоценные медали; именные грамоты, вышитые ленты, сабли и кинжалы с гравировкой. Выше висели портреты одного и того же человека в парадном мундире, дорогом вечернем камзоле и повседневном костюме. Длинное лицо с глубокими залысинами в седых волосах, с тяжёлыми густыми бровями и массивным носом. Я перевел взгляд на стол с аккуратной стопкой книг, письменным набором с хрустальной чернильницей и фарфоровой тарелкой с орешками.

   Да, может, раньше капитан Эдегей и был неплохим стражником, но не сейчас. Брацу с его жалкими потугами до самомнения этого престарелого хлыща, как блохе до луны.

   — Вам удобно? — с тоскливой издевкой спросил человек с портретов, развалившись в огромном кресле.

   — Не особо, — всё еще осматриваясь, хмуро ответил я.

   Наручи щелкнули, сорвались с моих ладоней, и по небрежному взмаху седовласого улетели в угол, спрятавшись в большом черном ящике.

   — Капитан Кшиштоф Эдегей, — представился он, даже не приподнявшись из кресла.

   — Я помню. Да и вы меня, наверняка, тоже. Магистр Бальтазар Вильк, Ночная стража Кипеллена, — чуть склонил голову я.

   — Ах да, что-то припоминаю... тот инцидент двухгодичной давности, — брезгливо поморщившись, кивнул седовласый, зачерпнув горсть орехов, — но, то дела давно минувших дней. А что же приключилось сегодня? Всё же хотелось бы услышать вашу версию.

   — Позволите присесть? — спросил я и, не дожидаясь ответа, бухнулся в кресло напротив него.

   Бессчетные награды раздражали навязчивым блеском и бессмысленной попыткой пустить пыль в глаза. Среди бесстыжих побрякушек затесался даже пригвожденный к стене 'Великий крест дружбы', который фарницийские чиновники раздаривали всем кому ни попадя. Нет, были здесь и действительно стоящие. Всё же, кого попало, в кресло капитана не посадят. Но Эдегей в нём явно засиделся, я бы даже сказал — заплесневелся...

   Капитан зодчекского отделения непринужденно жевал орехи, наслаждаясь мелочным торжеством глупости над разумом, и я никак не мог собраться с мыслями. Пришлось представить исковерканный труп пятой жертвы, чтобы вернуться к действительности.

   — Вы, наверное, знаете из сводок, что в Кипеллене загадочная серия убийств?

   Седовласый кивнул и отправил в рот очередной орешек.

   — По одной из жертв мы вышли на след преступника, который привёл нас в ваш прекрасный город...

   — Сказочный, — перебил Эдегей, подло улыбаясь. — Лучший в Растии!— и укоризненно добавил,— Пан Вильк, мне бы ваши проблемы! Что убийства, у нас вон пан Брошек с Запечной улицы научил собаку воровать газеты и извёл всех соседей. Они так ругаются, не получая свежих новостей, что слышно даже здесь.

   Да он издевается! Я откинулся в кресле, втягивая пронафталиненный воздух, через сжатые зубы. Освободившись от наручей, я, не переставая тёр запястья — руки чесались всё сильнее. Так и хотелось преподать капитану урок вежливости. Мелочная, сволочная мстительность Эдегея раздражала.

   — У вас в камере сидит мой помощник капрал Бродски и подозреваемый, обоим необходим лекарь. Подозреваемого следует допросить, а он не в силах двух слов связать.

   — Он немой?

   — Что, простите? — растерялся я, уставившись на Эдегея.

   — Так оставьте его нам! У нас все дают показания, даже немые, — напыщенно пошутил он, и засмеялся, так что изо рта полетели куски орехов.

   — Рад за вас, — с трудом сдерживаясь, проворчал я.

   Оказывается мой незабвенный капитан Брац просто душка. Попадись мне такой начальник, как Эдегей, я бы послал к куцю службу и уволился день в день или загремел бы в казематы за убийство с отягчающими. Как же у него выцарапать подозреваемого? Почуяв возможность повалять меня в грязи, этот старый жук ни в жизни его не отдаст и допросить не позволит. Если только...

   — У вас, наверное, очень высокий уровень раскрываемости? — я решил изобразить лесть.

   Когда нужно, ещё и не такое сыграю, балаган по мне плачет...

   Седовласый резко прекратил смеяться, задрал подбородок и, продолжая скоморошничать, наиграно гордо произнёс:

   — Найду управу на пана Брошека, и могу отправляться на покой.

   Я покачал головой.

   — Вряд ли. Насколько я разбираюсь во врачевании, подозреваемый не сможет внятно говорить еще неделю, а с его фарницийским акцентом... Хотя он скорее всего ничего и не знает...

   Я начал подниматься, даже протянул Эдегею руку.

   — Рад был снова встретиться с лучшим капитаном Растии! Успехов вам и...

   — Погодите! — прищурился он, заёрзав в кресле. — Вы что же, уважаемый пан Вильк, решили спихнуть на меня свои проблемы? Хотите, чтобы я полгода согласовывал бумаги, чтобы переправить его в Кипеллен?

   Я уже начал ликовать внутри, но всё же усиленно захлопал глазами, пытаясь состроить самое невинное лицо, на которое только был способен.

   — Как вы могли подумать пан...

   — Не панкайте мне тут! — взревел седовласый и вскочил из-за стола. — Ненавижу таких проныр! Забирайте вашего капрала, девицу, немого и выметайтесь из моего города!

   — Но он же не говорит! — попытался возмутиться я. — Дайте хотя бы лекаря!

   — Своего найдёте! — гаркнул Эдегей, усаживаясь обратно в кресло и нервно закусывая орехом. — Свободны!

   Я пожал плечами.

   — Можно хотя бы узнать, кто за меня поручился?

   — Пан Мнишек. Идите уже, у меня и без вас много дел.

   — Как пожелаете.

   Я коротко кивнул и толкнул дверь. Что ж эту партию мы выиграли благодаря удачному стечению обстоятельств и поручительству моего давнего знакомого.

   Нельзя сказать, что мы были закадычными друзьями, с появлением недуга у меня вообще не осталось друзей, но с паном Мнишеком нас связывало несколько забавных историй. Хотя одного только знакомства хватило бы на бульварную книжонку. Один из каперов-контрабандистов начал поджимать своих собратьев в порту, и Мнишек запретил причаливать его судну. Он всегда жестко вёл свои дела и не терпел выскочек и смутьянов. Капер оказался мстительным, но не настолько смелым, чтобы в открытую выступить против всесильного хозяина порта, а вдобавок ещё и жадным. И вместо пера под ребро от наемного убийцы, Мнишек получил булавку невезения за лацкан камзола, зачарованную кем-то из студентов Школы Высших Искусств за раст и кружку пива.

   Он как раз готовился ко дню рождения дочери и забрал по дороге из порта огромный торт с кремовыми цветами, зефирными голубками и волшебным сюрпризом. Как назло на Купеческом мосту перевернулась телега с тыквами, и пришлось объезжать непредвиденный затор по набережной. Мнишек торопился, опасаясь, что на жаре, а осень тогда стояла удивительно тёплая, прекрасный торт поплывёт, и приказал кучеру срезать путь через Портовой квартал. Там у кареты переломилась ось, а обе кобылы одновременно подвернули ноги. Вокруг уже собирались подозрительные личности, духота усиливалась, поэтому пришлось делать нелегкий выбор: остаться и лишиться торта и карманных денег или рискнуть и спасти хотя бы торт.

   Меня в тот же самый момент никакие сомнения не терзали, я бежал за молодым, пока еще не вошедшим в силу, вурдалаком, промышлявшим гуляк в Портовом квартале, и пытался достать его парализующим заклятьем. Коварная животина скакала от одной низкой халупы к другой, отталкивалась от стен и разбрызгивала нечистоты из-под грязных лап. Любимый камзол уже светил рваными дырами, к тому же пару раз пришлось изрядно вываляться в грязи. Не будь это Портовой квартал с его узкими улочками и деревянными халупами, я бы давно поджарил мохнатый вурдалачий зад, спустив на него огненный шар, а так приходилось скакать вслед за тварью, пытаясь подбить и обездвижить. Простенькое дело, любезно всученное Брацем, допекло до печёнок. Проклятый вурдалак кушает мирных горожан, а обычные стражники пасуют, слишком у животины когти длинные. А ведь пока я не пришел в Ночную стражу, шинковали таких тварей в капусту без помощи магов.

   Мнишек наконец-то решился, и теперь мы двигались навстречу друг другу. Судьба уже подготовила нам 'приятную' встречу и спокойно дожидалась на ближайшем перекрёстке.

   Получив очередной комок грязи в лицо, я все же не выдержал и выпустил лепесток огня, зацепивший мохнатый бок. Вурдалак тонко взвыл, завертелся, и начал валяться в нечистотах, чтобы погасить занявшуюся шерсть. Я прицелился, собираясь одним заклятием обездвижить его, а после добить, но тут церемонным шагом, с высоко задранной головой, между нами вышел Мнишек.

   — Простите любезнейший, — поморщившись от моего непредставительного вида, спросил он. — Вы не подскажите, как мне выйти...

   — Пшёл! — я замахал руками, испуганно выкатив глаза.

   Вурдалак уже поднимался, и хотя красные буркала смотрели только на меня, кривые когти уже тянулись к случайной жертве.

   — Вот же напомаженный мул, — прорычал я. — Брысь бестолочь!

   Мнишек застыл с таким ошарашенным видом, будто на него накричала навозная муха. Огромный торт, занявший руки, мешал ему выразить всю полноту своих чувств. Породистое лицо с правильными чертами, обаятельными ямочками и щегольской бородкой, модно постриженной на скос, исказилось от гнева. Разгладились даже шутливые сеточки вокруг глаз.

   — Да что вы себе позволяете...

   Договорить он не успел. Глухой рокот, пробившийся из вурдалачьей пасти, заставил его повернуть голову.

   Мысленно попрощавшись с должностью, я приготовился накрыть заклятием обоих, красочно представив какой хай поднимет щеголь, придя в себя, но Мнишек оказался не из робкого десятка, да и сообразительности ему было не занимать.

   — Невезучий торт, — обиженно выдохнул он и залепил им оскаленную пасть.

   Такого обращения коварная животина не ожидала, поперхнулась рычанием и отступила на шаг, вытаращив красные глазища, один из которых начал нервно подёргиваться. По моему мнению, опасность вурдалаков изрядно преувеличена. Имея магическую природу, они не особо отличаются от любого другого зверя.

   — Доделывайте вашу работу, — небрежно бросил Мнишек, отступая на шаг, и я незамедлительно всадил в застывшую животину давно подготовленное заклятие.

   Лохматая голова с кремовыми цветами на лбу запрокинулась, и зефирные голубки спорхнули с заросших шерстью плеч...

   Я так увлёкся воспоминаниями, что вздрогнул от неожиданности, не сразу сообразив, что иду по управлению Ночной стражи Зодчека. Мнишек выскочил из-за угла, как куць из коробочки, и пробасил:

   — Не ожидал?!

   Он всё еще молодился, подкрашивал седину в волосах и бородке. Да и вёл себя, как сопливый щеголь, как он сам говорил, чтобы ввести в заблуждение конкурентов. А уж в чём, в чём, а в деловой хватке ему можно было только позавидовать.

   — Ожидал, — закивал я. — Пан капитан предупредил, кто мой спаситель.

   — То-то же, — усмехнулся Редзян и протянул руку. — Целовать не надо, я не Храмовый Радетель, достаточно рукопожатия. В качестве благодарности угостишь меня местным пивом. Очень люблю 'Грошовое'. И не морщись, — он крепко сжал мою ладонь. — Я не забыл, что тебе нельзя, но мне-то ты компанию составить можешь?

   Я вытянул пальцы из его медвежьей хватки и покачал головой:

   — Сожалею, но у меня три самых настоящих почечуя10.

   — О! — Мнишек даже отступил. — Редко услышишь от тебя крепкое словцо. Видать и правда, припекло. Те самые, с которыми тебя привели? Твой невменяемый капрал, испуганный тип с окровавленной физиономией и несносная барышня? — он кивнул на мой красноречивый взгляд. — Я видел вас на улице, поэтому и поспешил на выручку. С паном капитаном, — Мнишек поморщился, словно кислого хлебнул, — я, к несчастью, знаком и сразу понял, что у тебя может быть куча проблем.

   — Благодарю, но откуда ты знаешь, что барышня несносная?

   Мы дошли до поста коридорного стражника, и я передал ему распоряжение капитана Эдегея. Оставалось только дождаться, когда приведут моих подопечных.

   — Знакомка моей дочери, — Мнишек недовольно потянул носом. — От неё у Дельки вечно неприятности. Уж и говорил, чтоб держалась от неё подальше, но куда там. Как с учебы спелись, водой не разольёшь. Даже парни клин между ними не вбили. Хотя бегал один, Юзеф Ничек. Художнишка завытный...

   — Кто? — обомлел я.

   — А! — отмахнулся Мнишек, постукивая тростью по полу. — Никто! И звать никак. Я его в музей пристроил Аланке в пику, на том он от Дельки и отвалился, как репей с собачьего хвоста.

   Я старательно воскресил в памяти имена остальных жертв.

   — Любомир Дражко, Игнаци Лунек, Збигнев Смашко?

   Редзян нахмурился, но тут же улыбнулся:

   — С тобой не соскучишься! Прямо как на допросе. Фамилии-то известные, имена не очень. Может сыновья пановьи? Тогда кто же их не знает, все эти фамилии разумеют. Батьки их, лучшие мужи Киппелена...

   — Люсюська! — донеслось из темноты коридора.

   Самое время закатывать глаза и мылить веревку, пресветлые богини, когда же всё это закончится?

   За несносной паненкой, втравившей меня во всю эту канитель, я пошел лично. Мало ли, запудрит стражнику мозги и улизнёт, жди потом, чего она ещё отчебучит.

   Панна Алана что-то увлеченно черкала на листе бумаги, то и дело, окуная перо в чернильницу. Погруженная в художественные фантазии, даже не подняла головы, продолжая увлеченно выписывать мою рисованную копию: мрачную, костлявую и через чур противную...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

10. Почечуй — устаревшее название геморроя.   назад

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Проводив неприветливого пана Редзяна взглядом, я вернулась к своим хурмякам. Они нестройными рядами маршировали по листу, то гоняя Бальтазара Вилька, то беря его в кольцо. Нарисованный чародей не сдавался, защищаясь горшком с мухоловками.

   — Эт-то ещё что?! — пророкотал у меня над ухом печально знакомый голос.

   Я подняла голову и столкнулась взглядом с паном Бальтазаром.

   — Эпическое полотно 'Боевые хурмяки осаждают бравого мага', — сорвалось с моих губ раньше, чем я успела прикусить свой ехидный язык.

   — Я хотя бы побеждаю? — Вильк задумчиво посмотрел на рисунок, после — на меня и расхохотался.

   Я озадачено глядела на пана чародея, гадая, не приложился ли он буйной головушкой о брусчатку во время моего спасительного падения с небес ему на плечи, и — где же громы и молнии за непочтительное отношение к боевому магу? В том, что Вильк узнал себя на рисунке, сомнений быть не могло.

   — Вы меня скоро до погоста доведете, — утирая выступившие в уголках глаз слёзы, выдавил он. — Куда мне тягаться с боевыми хурмяками, если я с вами справиться не могу.

   Я озадачено смотрела на Вилька. Поразительно, оказывается, этот мрачный язвительный сухарь умеет смеяться — весело и от души. Ох, чую, добром мне это не выльется...

   — Идемте, — он щелкнул пальцами, и наручники свалились на пол, освобождая меня и кресло от взаимного плена, — Марек непригоден к службе по вашей вине, так что будете за него. Я хочу узнать, кой леший всем так нужно в доме Дарецкого!

   Ну вот, как в воду глядела... Вильк бесцеремонно вздернул меня на ноги и повлек за собой, видно опасаясь, что я снова сбегу.

   У выхода под присмотром дежурного стражника нас дожидались рыжий Марек и давешний неудачливый грабитель. Первый бездумно перебирал пальцами воздух, пялясь дурным блаженным взглядом в пустоту, второй душераздирающе постанывал, не в силах пошевелить распухшей челюстью.

   'Ничего себе компания у приличной девушки подобралась', — машинально подумала я, надеясь, что у пана Бальтазара хватит ума не тащить этих двоих с собой, а определить к лекарю.

   Вильк хмуро рассматривал болезную парочку, прикидывая, как поступить. Дежурный уже начинал недобро коситься на нас, когда пан Бальтазар наконец-то решился и потащил нас всех к выходу.

   — А где его надутое сиятельство, пан Мнишек? — запоздало поинтересовалась я, догадываясь, кому мы обязаны скорым избавлением от застенков.

   — Отбыл по торговым делам, — рассеянно откликнулся Вильк, невесть что высматривая посреди улицы, — но любезно согласился побыть нашим извозчиком, пообещав не сниматься с якоря, пока мы не будем на борту.

   — Как же, нашим... — пробормотала я себе под нос.

   Наверняка, место на шхуне было предложено только Вильку, а тот бесцеремонно решил протащить туда остальных.

   — Лучше купите мне билет на баркас, иначе я надорвусь — всё плавание держать на себе стофунтовое презрение от достойного пана Редзяна.

   — И не надейтесь, — мстительно хмыкнул пан Бальтазар. — Потерпите, пока не передам вас в руки почтеннейшему Врочеку. Вы, панна, и так изрядно попили моей крови, ни одному упырю столько не перепадало...

   — Люси-и! — восторженно раздалось за нашими спинами, и Марек, танцующей походкой двинулся по улице.

   — Замри! — раздраженно прорычал Вильк, накидывая на рыжего магический поводок и обездвиживая на месте.

   Марек так и застыл в подскоке с растопыренными руками. Пан Бальтазар что-то прикинул, и, заметив, наконец, свободного извозчика, направился к повозке, волоча за собой на магических сворках обалдевшего капрала и угрюмого грабителя. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними.

   — Вот так, — облегченно выдохнул он, запихивая обоих страдальцев внутрь и накидывая на них 'отвод глаз' и 'недвижи́мость', — никто не увидит, и они никуда не денутся, пока будем осматривать дом пана Яся! Вашу руку, панна, — Вильк требовательно протянул мне ладонь, помогая забраться в экипаж, — едем и покончим с нашим делом!

   Мне ничего не оставалось, как повиноваться и с видом приговоренной к сожжению ведьмы устроиться на жестком сидении.

   По милости Крин, не иначе, к Дарецкому нас вез тот же возница, при чьей непосредственной помощи я несколько часов назад улизнула от Вилька.

   — Что, мазелька, не удалось от судьбы сбежать-то, — насмешливо поприветствовал он, многозначительно подмигивая в сторону чародея.

   Я лишь неопределённо поморщилась. Тоже мне, прорицатель куцев! Вильк с лёгким недоумением наблюдал за нашим диалогом, но в коляску сел. Спустя десять минут мы прибыли к дому Дарецкого. Приказав вознице ждать, пан Бальтазар потащил меня к дому.

   Возница озадечено скосился на оставленых в повозке зачарованых.

   — Мсье! — возмущенно окликнул он Вилька, — я за простой залог людьми не беру!

   Маг тяжело вздохнул и, вернувшись к повозке сунул возчику несколько монет.

   — Что вы хотите тут найти? — устало спросила я, когда мы поднялись в кабинет сновидца. — И где пан Ясь?

   — Пан Ясь погиб неделю назад, — Вильк методично осматривал стеллажи. — А найти... это вы мне скажите? Зачем-то же вас сюда принесло? — пан чародей наградил меня пристальным едким взглядом, словно пытаясь просверлить насквозь.

   — Как погиб? — ошарашенно выдавила я.

   — А вы не знали? — Вильк саркастично заломил бровь.

   — Пресветлые богини, нет! Если бы знала, то не плыла бы за тридевять земель! От Дарецкого мне нужна была консультация для работы... Над вашим трактатом, между прочим!

   — И что же вас смутило в трактате, панна? — лицо чародея выражало недюжинную заинтересованность.

   Вытащив книгу из сумки, я спешно зашуршала страницами, разыскивая нужную иллюстрацию и...

   — Ничего не понимаю, — пробормотала ваша покорная слуга, таращась на рисунок, как бузяк на новые ворота.

   — Что-то не так, панна?

   Мне показалось, или в голосе Вилька промелькнули нотки торжества, поджарый маг сейчас более всего напоминал ищейку, взявшую след.

   — Вчера после реставрации эта иллюстрация выглядела не так, — я упрямо поджала губы. — Человек на ней был повернут ко мне лицом, и это оказался Ясь Дарецкий!

   — Вы знали его лично? — озадачился Вильк.

   — Да... — я продолжала рассеянно пялиться на картинку, — была его пациенткой, давно, ещё в детстве...

   — Допустим, — пробормотал чародей, рассматривая меня, как диковинную, доселе невиданную нечисть. — Тогда что здесь искал грабитель, и с чего взял, что вам повезло больше?

   Я молча пожала плечами. Вильк тем временем переключился на письменный стол и пытался разобраться со сторожевым заклятьем. Долго бормотал, размахивал руками, так что от выдвижного ящика даже пошёл пар, а из замочной скважины выскочило пламя. Я уже подумала, что высокомерный чародей опозорился и сжег спрятанные документы к куцьей бабушке, но языки огня спали и под столешницей засветилось ровное голубое сияние. Еще одно лёгкое движение, Вильк будто подцепил что-то невидимое ногтем, раздался щелчек и ящик открылся, показав свои 'сокровища'. Чародей наскоро пробежал глазами исписанные четким убористым почерком листы и достал потёртый журнал пациентов. Задумчиво пролистывал, наискосок просматривая заметки покойного.

   — Пан Ясь вел записи самых интересных случаев, — пробормотал он. — Ваш тут тоже есть, — Вильк повернул ко мне журнал, показывая разворот и приклеенный детский рисунок с кошмаром.

   Желтоватые страницы всколыхнулись и на пол выскользнул почтовый конверт. Мы одновременно кинулись к нему с такой прытью, что едва не столкнулись лбами, но чародей оказался проворнее.

   — Думаю, имя Юзеф Ничек вам тоже знакомо? — в его голосе проскользнули стальные нотки, и мне это не понравилось.

   Внезапно возникло ощущение, что меня в чем-то подозревают, и вот-вот обличат.

   — Юзеф? Да, мы учились вместе, — я как можно безразличней пожала плечами. — Вот о его гибели я как раз слышала...

   — А то, что Дарецкий был его дядей? — Вильк открыл конверт и теперь изучал содержимое письма.

   — А он был?

   Пан Бальтазар задумчиво кивнул, продолжая читать, буркнул себе под нос что-то неразборчивое и сунул письмо с конвертом в журнал пациентов. Собрался было уходить, но задержался, рассматривая портрет на стене кабинета. Пожилой мужчина с седыми всклокоченными волосами и неопрятной бородой, будто вырванной клоками, совсем не походил на Дарецкого. У сноходца глаза были добродушные, а у человека на портрете бузумные. Словно он заглянул в саму Полуночную бездну.

   — Он меня преследует, — задумчиво пробормотал Вильк.

   — Кто? — не поняла я.

   — Мартин Гориц, вы воставливаете его записи в трактате. Очень надеюсь они мне помогут. Ладно, время не ждёт. Идемте, панна, больше здесь делать нечего, — повелительно произнес он, забирая с собой записи Дарецкого.

   Пресветлые четверо, неужели мы, наконец, отправляемся домой?

Глава 6 в которой проблем становится ещё больше неприятности

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   Вернувшись к экипажу, я подал руку панне Алане, бросив вознице 'Едем в порт!', и задумчиво сел рядом. Журнал пациентов и письмо стоило перечитать еще тридцать пять раз. То, что в расследовании опять всплыл Ничек неспроста. Он самый 'живой' из всех мертвецов на сегодняшний день. Его фамилия слишком часто мелькает то тут, то там. Я покосился на Алану.

   — Как хорошо вы были знакомы?

   — С кем? — недоуменно воззрилась на меня художница, глупо захлопав глазами.

   — Ну, не с Жадомиром же Яломским, светлейшим князем растийским! — я нетерпиливо стукнул тростью в дно повозки. — Юзеф Ничек, панна, насколько хорошо вы его знали?

   — А-мм... э-мм у-учились вместе, — заикаясь выдавила она.

   Я замахал рукой. Опять двадцать пять! Как-то уж очень кстати у неё появляется косноязычие.

   — Давайте без своих штучек. Продолжайте! Или мне вновь явиться вам в полотенце, чтобы окончательно излечить от заикания? — съязвил я.

   Она нахмурилась, а рот собрался в упрямую черту.

   — Ну же, панна, у нас нет времени на церемонии, жеманные поклоны и...

   — И вежливость, — перебила Алана.

   — Да, ;— не сдержался я, — и на это тоже.

   Девица слишком быстро выводила меня из равновесия. Капитанам Эдегею и Брацу впору брать у неё уроки.

   — Я вам всё расскажу, но вы обещаете отдать мне рисунок по приезду в Кипеллен, — отрезала несносная паненка.

   Ишь, ещё торгуется! Как-то она замазана в этом деле. Недаром же в показаниях свидетелей нет-нет, да и возникала некая молодая паненка. Только вот, что это помощница Врочека, нужно ещё доказать. Настроение моё и так не шибко радужное, скисло окончательно, как забытая на солнце простокваша. Чары уже полностью рассеялись, и перетруженная нога выла от боли. Не помогала ни трость, ни другие ухищрения. Да еще взбалмошная девица решила ставить мне ультиматумы. В такие моменты, одолевала крамольная мысль о том, что шесть лет назад, я сделал страшную ошибку: не бросился бы её спасать — нога не болела бы, да и половина проблем исчезла сама собой.

   Судя по её воинственному виду: глаза сощурены, губы сомкнуты, кучеряшки торчком, отступать она не собиралась. Сдался мне этот рисунок! Чего я в него так вцепился? Нет, он, конечно, хорош, но мои нервы стоят дороже!

   — Хорошо, — не глядя на неё, согласился я.

   Может, показалось, но, по-моему, она даже подпрыгнула и чуть не заголосила: 'Ура!'. Не иначе, одержала победу над тёмным колдуном. А что? Стану на время ренегатом. Сделаю один маленький укол, получу каплю крови и буду знать о ней всё! Даже больше, чем мне бы хотелось. Я отогнал навязчивый соблазн. Стоит один раз переступить черту и перестанешь отличать день от ночи. У меня и так хватает проблем, чтобы добровольно навешивать ещё одну.

   — Клянитесь! — потребовала она.

   — Мольбертом и красками?

   — Клятвой чародея, — надулась Алана.

   Ого! А у девочки губа не дура — потребовать в залог мою магическую силу. Нарушу слово, мигом с магией распрощаюсь.

   — Я слов на ветер не бросаю, сказал отдам, значит отдам! — раздраженно буркнул я

   Она неопределённо хмыкнула, но настаивать всё же не стала.

   — Поверю на первый раз, но, если что, мстя моя будет ужасна и неминуема! — проворчала себе под нос Алана. — Мы учились вместе: я, Юзеф и Делька... Адель Мнишек, — поправилась она. — Ничек пытался ухаживать за мной, но узнав, что от слова Мнишека-старшего зависит, кто получит должность реставратора в музее, решил приударить за Адель. Редзян поднес ему должность на блюдечке, лишь бы Юзеф отвязался от Дельки, ну и чтоб мне насолить, куда же без этого, — она саркастически хмыкнула.

   — Животрепещущая история, — вздохнул я, разглядывая красоты Зодчека. — Значит, он получил вашу работу?

   — Выпросил.

   — Прекрасный мотив, — довольно заявил я, вспоминая имена других жертв. — А с Любомиром Дражко, Игнаци Лунеком и Збигневом Смашко вы случаем не знакомы?

   — Для Бархатных Роз фактурой не вышла! — огрызнулась Алана.

   — Конечно, вышли, но... То есть нет конечно... то есть... — я покачал головой, отодвигаясь на сидении и прикусил язык, уж больно двусмысленно прозвучал ответ.

   Остаток дороги до порта мы молчали. Алана, надувшись, как мышь на крупу, отвернулась. Ну, нет у меня времени на взаимные расшаркивания и обхаживания взбалмошных девиц. Она всё воспринимает в штыки, как неповзрослевший подросток. А у меня, тем временем, всё больше и больше мертвецов.

   Мы выехали на набережную и остановились у длинной шхуны Мнишека. Её трудно было спутать с какой-нибудь другой. Редко кто ходил под тёмно-синими парусами. Капитаны судов обычно очень твердолобые и слишком верят в приметы, чтобы позволить, кому бы то ни было, убирать цвет надежды со своих мачт. Но спорить с паном Редзяном могли немногие. И если он не любил 'белого', его не любили самые упрямые морские волки.

   Я расплатился с возницей, до хруста зубов сжал челюсть и почти что сполз с повозки. Ногу будто сжал в челюстях скальный дракон и упрямо жевал, собираясь свести меня с ума. Пришлось собрать в кулак всю выдержку, чтобы не кривиться от боли, выпрямиться и протянуть панне руку.

   Она спорхнула на мостовую, но дальше не двинулась.

   — На баркасе было бы намного удобнее, — проворчала она, но у меня совершенно не было настроения выслушивать её капризы.

   Заставив 'недвижи́мость' слететь с повозки, я дернул за магический поводок и Марек с подозреваемым засеминили следом.

   Алану я ухватил под локоть и, вздрагивая при каждом шаге, потащил всю честную компанию к шхуне.

   Пан Мнишек приветственно помахал нам с борта и подошёл к трапу.

   — Рад, что вы так скоро освободились. Признаться, не терпится поскорее вернуться домой. В этот раз Зодчека было слишком много.

   — Чересчур, — едва ковыляя, согласился я. ;— Эту парочку от греха подальше лучше запереть в трюме, но пусть их сначала осмотрит корабельный лекарь. Я не желаю тащить своего капрала по Кипеллену в таком виде.

   — А куда определить панну? — насмешливо спросил Редзян.

   — Привязать к мачте, — вздохнул я, чувствуя на себе испепеляющий взгляд Аланы.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   К мачте меня никто привязывать не стал. Угу, пусть бы попробовали, мигом узнали бы почем фунт лиха! Да и то — веревку на какую-то худородную паненку тратить! Хотя, по мне, так лучше два часа в обнимку с мачтой, чем в обществе Мнишека с Вильком.

   Меня подчеркнуто вежливо препроводили в кают-компанию и, усадив в одно из широких деревянных кресел, приказали сидеть не рыпаясь. Ха, больно надо — рядом стояла раскочегаренная жаровня, а на спинке висел забытый кем-то плед. Расторопный юнга поинтересовался, не желает ли панна ещё чего, и я в наглую потребовала бутерброд с колбасой и чашку кавы. Ничего, от Редзяна не убудет, а Вильк мог бы и сам догадаться, что после суетного дня проголодается даже богиня. Времени у него на вежливость и еду нет, как же! А на глупые подозрения и двусмысленные намеки, выходит, есть?! Сначала чуть в упыри не записал, после в 'Бархатные розы', а там и вовсе заявил, что рылом не вышла... Я саркаситчески фыркнула себе под нос, украдкой покосившись на грудь. М-да, в последнем он как раз прав — не вышла: тоща, угловата, вешалка и есть. Но мог бы и промолчать. Ах да, я же забыла — вежливость в расписании не значится...

   Вернулся юнга с подносом, а за ним, пошатываясь, ввалился изрядно позеленевший Марек. Похоже, корабельному лекарю удалось привести несчастного в чувство. Рыжий капрал попытался встать навытяжку перед строгим начальником, принося извинения в недостойном поведении. Но Вильк, кривясь, словно кислого хлебнул, лишь отмахнулся, мол, сгинь, с глаз моих, зараза...

   Рыжий кое-как уселся на пол и тяжело привалился спиной к моему креслу. Сжалившись над несчастным капралом, я предложила поделиться пледом, а заодно и кавой с колбасой. Заслышав про еду, Марек позеленел ещё больше и, как был на четвереньках рванул к выходу, распахнув двери рыжей макушкой. Странно, утром он морской болезнью не страдал. Вильк проводил его мученическим взглядом. Я же, вцепившись в горячую кружку, подумала, и, плюнув на приличия, забралась в кресло с ногами. Перед кем тут манерничать? Мнишек и так обо мне невысокого мнения, а Вильк... ну, хуже наши отношения уже не станут...

   Обнявшись с чашкой, я думала с чего бы пана чародея заинтересовала история моего знакомства с Юзефом Ничеком? Уж не думает ли достойный пан, что некая Алана де Керси в неправедном порыве загрызла предателя-художника из мести? Её вроде как холодной положено подавать — так три года как раз хороший срок для остывания, ага... и для отращивания клыков нужной длинны тоже. Я сдавленно хихикнула, живо представив ежедневный замер клыков линейкой перед зеркалом — выросли не выросли. Вильк с Мнишеком вздрогнули от неуместного звука и озадачено повернулись ко мне. Пришлось срочно прятаться за чашкой. Но на замере клыков моя фантазия не остановилась, подсунув картинку зубного лекаря, клепающего вставную клыкастую челюсть. Дальше больше, дурная голова представила примерку этой самой челюсти. Тут уж я не выдержала и расхохоталась в полный голос, облившись кавой.

   — Редзян, что такого дивного ваш кок добавил в каву? — хмуро осведомился Вильк, ещё не отойдя от истории с внезапно одуревшим капралом.

   И мне вдруг стало жаль пана Бальтазара. Куць с ней с вежливостью, ведь в большую часть сегодняшних злоключений он вляпался по моей вине.

   — П-простите, — всё ещё давясь смехом, выдохнула я, — нервное.

   — Успокоительного полный бар, — нехорошо осклабился Мнишек.

   Нет уж, крепкие спиртные напитки я не переношу — ум выключается напрочь, дурь включается на полную катушку, и он об этом знает. На последнем курсе нас с Делькой отправили на помощь мастерам, расписывавшим только что достроенный храм Четырех Пресветлых у Околицы. Но глава тамошних художников расхохотался нам в лицо, и заявил, что две пигалицы если и нужны, так только для определённых услуг. Жутко обидевшись, мы с Делькой вместо того, чтобы сообщить учителям, решили мстить. Приняли на грудь для храбрости и поздним вечером пробрались в храм. За ночь расписали стену дальнего нефа фресками с четырьмя богинями в игриво-фривольных позах. Когда храмовые служки поутру обнаружили похабно расписанную стену и двух в дымину пьяных девиц под нею, возмущению их не было предела. Нас не побили только благодаря заступничеству пана Редзяна. Фреску пытались записать четыре раза. Не знаю, чего мы с Делькой наалхимичили на пьяную голову, но всякий раз рисунок во всем великолепии проступал вновь. А после того, как кто-то подкинул храмовому настоятелю мысль, что сие есть божья воля, наше творчество оставили в покое. Вскоре по городу поползли слухи о чудотворности нашего творения, дескать фреска повышает мужскую силу. Не знаю, как насчет силы, но благососстояние храма она повышала точно, зря что ли самая большая копилка для пожертвований стоит именно там.

   — Помилуйте, Мнишек, с ней и с нехмельной-то никакого сладу нет... Не доводите до греха, — с хмурой иронией откликнулся Вильк. — Уж лучше мне плесните полглотка, нога ноет, сил нет, — лицо пана Бальтазара исказилось от боли.

   Пан Редзян наградил Вилька странным взглядом.

   — Ты еще у меня зелья алхимического попроси.

   — А что, я бы сейчас и на него согласился. Говорят в месяц Хрустальной луны они обладают самой большой силой.

   Мнишек усмехнулся.

   — Так вот чего алхимики с ума посходили, — выговорил он. — Словно помешанные. Такую свару в Купеческой гильдии устроили еле по углам растащили. Кричали мол их зелья в тридорога перепродают, а наваром не делятся.

   — Да они вечно собачатся, — кивнул Вильк.

   — В этот раз перешли все границы. Если победят на выборах начнётся настоящая война...

   Пан Редзян не успел договорить. В кают-компанию протиснулся давешний юнга.

   — Пан Мнишек, пан капитан на палубу просят. Нам с баркаса береговой стражи семафорят, случилось у них там чего-то...

   Добродушное лицо Мнишека разом помрачнело, встреча с береговой стражей ничего хорошего не сулила.

   — Может, и мне выйти, — насторожено спросил Вильк, намереваясь подняться, — мало ли что.

   — Не стоит, — отмахнулся Редзян, — разберемся, чай не впервой. Нечего тебе лишний раз ногу тревожить. И пить погоди, я сейчас лекаря пришлю. Глядишь, Лабиц придумает чего, привел же он твоего капрала в порядок.

   Вильк в ответ лишь насмешливо фыркнул, но пустой стакан от себя отодвинул. А я покрепче вцепилась в чашку, прикусив язык. Не знаю, как лекарь, а я точно могла помочь пану Бальтазару. Дар живописца — это не только умение создавать яркие живые картины. То, что маг создаёт пасами и заклинаниями, живописец вершит посредством кисти и чернил. И далеко не каждый студент-художник — живописец. На потоке обычно не больше одного-двух одаренных. Мне вот повезло, или не повезло, это с какой стороны посмотреть...

   В общем, пока я терзалась мыслью, стоит ли помогать моему заклятому заказчику, Вильку становилось всё хуже. В конце-концов пан чародей не выдержал и, пробормотав нечто вроде: 'Помирать, так с музыкой!', — наполнил стакан из темной квадратной бутыли и душевно отхлебнул едва ли не больше половины. А дальше... Темные глаза чародея остекленели, между пальцев засверкала сеть какого-то заклинания, сорвалась и со свистом пролетела по кают-компании, заставив меня с писком ретироваться под кресло. Чашка покатилась по полу, расплескивая остатки кавы по темным доскам. Меня резко вздёрнуло на ноги, до боли сжав запястья. Вильк впился в меня взглядом, словно желая просверлить насквозь, и аккуратно, будто фарфоровую янскую куклу усадил обратно в кресло.

   Затем он застыл, словно на него набросили магический поводок, а лицо вытянулось. Стеклянные глаза смотрели вникуда, а губы выпятились.

   — Грибочек, — сорвалось с них.

   С такой глупой, непривычной для пана Бальтазара интонацией, что я сама разинула рот.

   — Еще грибочек, — повторил он. — Много грибочков, много монет.

   Это ещё что такое? Я озадачено уставилась на Вилька. У него что помутнение рассудка? Слышала если нервно больные выпивают, то случаются приступы... Ой, как бы в той бутыли не мухоморовка была. От неё ещё и не такое бывает. Именно после бутылки мухоморовки мы с Делькой наваяли похабную фреску от которой якобы растет мужская сила...

   Пан Бальтазар сидя в кресле, возил ногами по полу, будто пытался идти:

   — Много грибочков, много денежек. Много денежек много еды и девок, — бормотал Вильк, скривившись, — А это что за следы? Ааа!

   Его рука оторвалась от подлокотника кресла, засияв, зарождающимся заклятьем.

   Только этого не хватало!

   — Пан Бальтазар? — испуганно вскрикнула я.

   Чародей подскочил, встревожено озираясь, но будто не видел ни меня, ни кают-компании.

   — Чую живоглота. Ох, и принесла нелегкая. Так ведь можно и без грибочков остаться...

   Он забегал, заламывая руки, натокнулся на кресло и рухнул на пол. Схватился за грудь и захрипел.

   Б-богини пресветлые, этого мне только не хватало! Он ещё и припадочный! Ругаясь сквозь зубы, я подхватилась на ноги и кинулась к неподвижно лежащему магу.

   — Пан Вильк! — я спешно распутывала шарф на его шее. — Вильк! — куць меня за ногу, он вообще дышит?

   Справившись с застежками редингота, я, не мелочась, рванула ворот его рубашки и мелкие пуговки с треском разлетелись по полу. — Бальтазар!

   Вроде дышит, сипло, прерывисто, но дышит. Губы синие, лицо восковое... Р-резец мне в стило!! Где-то здесь стоял кувшин с водой. Я бросила взгляд на квадратную бутыль — ну точно, мухоморовка! Схватила воду и склонилась над Вильком, отпила, намереваясь устроить чародею холодный душ.

   — Эй, панна! Что вы с ним сделали?!

   За моей спиной возник рыжий Марек, наконец вернувшийся с палубы, куда так спешно ретировался полчаса назад. От неожиданности я проглотила воду и закашлялась.

   — Ахкх, это вы мне скажите, кха-а... — прохрипела я. — Кажется, пану чародею не ногу надо лечить, а голову...

   На курносом лице Марека отразилось понимание.

   — Он что-то пил? — капрал опустился на колени рядом со мной.

   — Мухоморовку, — отодрав кусок нижней юбки и щедро полив оный водой, я плюхнула импровизированный компресс на лоб Вильку.

   — Что? — брови рыжего поползли вверх, — ему же нельзя! Вообще ничего кроме воды этой дрянной алхимической!

   Приплыли. Выходит Бальтазар Вильк — припой? То-то у него характер такой мерзостный. С подобным 'даром' немудрено озвереть.

   — Ну-ка, капрал, — вздохнула я, — помогите усадить ваше светлейшее начальство в кресло, а там посмотрим, чем можно помочь...

   С горем пополам мы втащили магистра Ночной стражи на кресло. Мокрый обрывок моей нижней юбки сбился, но не успела я поправить его на лбу Вилька, как тот завозился.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

   В голове еще звучали крики незадачливых грибников. Взяв в проводники местного дурачка, знавшего лес, как свои четыре пальца, пятый он оставил в охотничьем капкане, они хотели подзаработать на мухоморовке. Грибов набрали довольно много и уже подсчитывали в уме бараши, когда их не слишком умный, но тонко, почти как маг, чувствующий проводник занервничал. Казалось, угроза исходила от самого леса, но незадачливые грибники махнули на его предчувствия рукой. Жадность затмила осторожность, страх и чувство самосохранения. Они перли прямо в логово живоглота. Я всё видел их глазами. Особые отметины на старых пнях, примятые кусты. Чувствовал тонкий, но все равно заметный запах. Пытался помочь, дергался, мучился и уж совсем не смог справиться с собой, когда тварь выскочила из укрытия и вцепилась в дурачка.

   Поэтому, мне и нельзя пить. Совершенно перестаю контролировать своё проклятье и могу натворить немало бед. Куць меня дернул махнуть это мерзкое зелье. Всё проклятущая нога и невыносимая девица. Вместе — эта гремучая смесь совершенно вывела меня из равновесия. Я приоткрыл один глаз, надеясь, что не спалил кают компанию. Ко лбу прилипла грязная оборка, свисавшая на нос. С неё стекал тонкий ручеек воды и струился по подбородку. Брезгливо подцепив мокрый обрывок, я стянул его с лица.

   — Алана, за что вы меня так не любите? — устало осведомился я, отшвыривая импровизированный компресс на пол.

   — Хм... — она скрестила руки под грудью, — вообще-то, помочь вам хотела. Вы, признаться, меня преизрядно напугали.

   Я уставился на неё, взглянув по-новому. Не язвит и не сыплет гадостями. Она ли это?

   -...хотите и дальше маяться больной ногой, воля ваша, любезнейший, — проворчала невыносимая девица.

   Что-то задумала, не иначе. Мне никто не поможет. Шесть лет хромаю, проклиная то болото, а лекари, услышав, что припой, лишь разводят руками.

   Она вздохнула, посмотрев на меня с сочувствием.

   — Марек, найдите чем можно рисовать...

   Капрал задумчиво пошарил по карманам и выудил огрызок чернильного карандаша.

   — Сойдет?

   — Пан Вильк, вам очень жалко эти брюки? — панна Алана рылась в сумке, устроившись прямо у моих ног.

   В желудке неприятно потянуло, и я впился в подлокотники кресла.

   — Не особо... — еле выдавил я, с трудом проглотив густую слюну.

   — Угу, — она вытащила маленький складной нож со дна сумки. Он блеснул перламутром на узкой рукоятке и безжалостно вспорол мою брючину до колена. Я едва подавил дрожь, поперхнувшись язвительным замечанием. Что у неё там еще? Пыточный арсенал палача?

   Тщательно послюнявив поданый Мареком карандаш, она провела им по моей больной ноге. Из-за давешней беготни её дико ломило, и я почти не чувствовал, как грифиль мазался по коже.

   — Пан Вильк... — попытался Марек, но я предупредительно поднял руку и прикрыл глаза, и так чувствую себя не в своей тарелке, еще он масло в огонь будет подливать.

   Если девица решила выкинуть очередной фортель и рисует на моей ноге боевых хурмяков, меня ничего не остановит — попробую на вкус её кровь.

   Боль немного отступила, и я начал проваливаться в тягостную дремоту. Почувствовал, как в кают-компанию вернулся Мнишек с кем-то ещё, скорее всего с лекарем, но не подал виду. Только когда, карандаш надолго оторвался от моей ноги, я открыл глаза.

   — Осталось пару штрихов и наделить узор силой, — пробормотала Алана.

   — Что я вижу, — заметив, что я бодрствую, пророкотал пан Мнишек, — припадение блудной панны к чародейским ногам. Зря ты жаловался, пан Вильк, девы к тебе по-прежнему льнут.

   Блудная панна сморщилась и ткнула карандашом в мою многострадальную ногу. Я непроизвольно дернулся и потёр онемевшее колено:

   — Что хотела береговая стража?

   Алана облизала чернильные губы и надулась.

   — Да матросы буянили, — отмахнулся Мнишек, — хотели знать, не наши ли. Нога твоя как? Де Керси, что ты там пану Вильку наалхимичила?

   — Хурмяка, — буркнула она, — боевого...

   Я нарочито громко фыркнул, скрывая усмешку. Мои мысли что ли читает?

   — Ничего, — ответил я Редзяну, — отпустило вроде, до дома не отвалится и ладно.

   — Вот и хорошо, — обрадовался Мнишек, — мы и так уже почитай в Кипеллене, скоро швартоваться будем.

   — Ну, слава Крин и трем её сестрицам! — еле слышно проворчала Алана, поднимаясь. — Скоро избавлюсь от сомнительного общества...

   Я привстал, с удивлением опираясь на разрисованную ногу. Боль ушла безвозвратно, словно никогда и не было. Озираясь, попытался найти свою спасительницу и поблагодарить, но она куда-то улизнула. Потом еще будет считать меня сухим и бесчувственным, с неё станется.

   Мы поднялись на палубу, пан Редзян что-то говорил о контрабанде, береговой страже, городских властях и завтрашнем бале, вроде даже пригласил меня прийти, а я смотрел на приближающейся Кипеллен. Бухта далеко вдавалась в берег, зажатая между скал. Дома, словно деревья тянулись вверх, стараясь напрощанье согреться в лучах по-зимнему холодного солнца. А над ними возвышалась изяшная крыша Школы Высших Искусств, похожая на гигантскую ракушку.

   Алана появилась сразу, как только причалили и, чуть ли не пританцовывала в нетерпении быстрее сойти на берег. Но стоило спуститься на пристань, как нас обступил отряд Ночной стражи. За их спинами притаился надменный Пшкевич, ну конечно, без него не обошлось. Он недвусмысленно улыбался и показывал на магические наручи.

   — Вы должны немедленно проследовать...

   — Кто старший? — прервал я, и, воспользовавшись толкотней, сунул письмо покойного Юзефа Ничека в карман аланиной юбки.

   Немолодой стражник выпрямился, покосился через плечо и миролюбово проговорил:

   — Вы, пан чародей, не серчайте, приказ у нас, срочно доставить вас к капитану.

   Пшкевич промычал какое-то ругальство и отошёл, злобно посматривая со стороны.

   — Эй, а мне что делать? — озадачено пробормотала Алана.

   — Езжайте домой, панна, к вам у стражи дела нет, не правда ли? — спросил я.

   Немолодой стражник затоптался на месте, но всё же обернулся. Рекар зло, коротко кивнул.

   — А что это тут происходит? — изумился спустившийся с трапа Мнишек.

   — Всё хорошо, Пан Редзян, — отозвался я. — Достиг такого почёта, что меня встречает половина Ночной стражи.

   Пшкевич фыркнул:

   — И проводим до отдельной камеры...

   — В Зодчеке посидели, теперь здесь. Вы что, решили проинспектировать все тюрьмы Растии? — усмехнулся Мнишек. — Не забудьте, что у меня завтра бал. Вы обещали быть вовремя.

   Я только вытаращился в ответ, а вот Алана аж подпрыгнула.

   — Бал! — с полными ужаса глазами, выдохнула она. — Завтра. Ужас. У меня нет подходящего платья...

   Взбалмошная девица подхватила все свои юбки и бросилась наперерез повозке, так что извозчик едва успел остановить вставших на дыбы лошадей.

   — Идёмте, пан чародей, — подал голос немолодой стражник, — капитан ждать не любит.

   Я согласно кивнул, подхватил Марека под локоть и потащил за собой угрюмого грабителя.

   — Рот не открывать, — зашипел я капралу в ухо. — Ждёшь, пока отвечу на любой вопрос капитана и киваешь, даже если будет спрашивать тебя лично.

   До Управления Ночной стражи добрались слишком быстро, и я толком не придумал подходящую легенду, чтобы отбрыкаться от любых обвинений. Еще раз предупредительно покачал головой, напоминая Мареку, чтобы не распускал язык.

   Стража осталась в коридоре с неподозрительным типом, а мы отправились на аудиенцию к начальству.

   Капитан ждал нас в своём кабинете, нетерпеливо прохаживаясь у окна. Когда нервничал, он часто рыхлил землю в горшках со своими любимыми заморскими колючками, которые гордо именовал странным названием 'кагтуз', но сейчас его волнение зашкаливало. Он уже сломал палочку, обычно заменяющую грабли, и раздосадовано крутил её в руках.

   Брац поджал губы и уставился на меня:

   — Где вас леший носит? — наконец выговорил он. — У нас катастрофа! А вы таскаетесь не пойми где!

   — Был в Зодчеке, — спокойно произнес я, — с частным расследованием. От работы вы меня отстранили, а жить на что-то надо, — мои плечи неопределенно дернулись. — А что собственно... — но капитан не дал мне договорить.

   — Пока вы прохлаждались в этой портовой клоаке, тварь зверски расправилась с с Кузьмой Куцевичем, и градоправитель потребовал, чтобы вы лично занялись этим делом!

   

   Капрал нервно икнул и еще сильнее вытянулся по стойке смирно, словно хотел достать до потолка. Убитый был сыном градоначальника, и теперь всей Ночной страже грозило землятресение, извержение вулкана, наводнение и ураган одновременно.

   — Вы, кажется, забыли, что я отстранен от дела, — стараясь сохранять невозмутимость, во второй раз напомнил я.

   — Видите! — зарычал Пшкевич. — Он еще и издевается... В такой трудный для города момент, когда все должны...

   — Да, погодите вы! — поморщился капитан. — Градоначальник уверен в Вильке.

   Я самоуверенно кивнул и, покосившись в сторону, с удовольствием заметил, как побагровел Рекар.

   — Нужны немедленные результаты, — продолжил Брац, — поэтому я возвращаю вам дело. Но если вы не остановите убийцу за пять дней... вам не только придётся искать другую работу, но и другой город...

   Я коротко кивнул.

   — Постойте! — выдвинулся вперед красный, вспотевший Пшкевич.

   Промокнув лоб кружевной салфеткой, он яростно уставился на Браца.

   — Городской совет поручил мне контролировать ход следствия. Я не позволю!

   Капитан пожевал губу и бухнулся в своё кресло:

   — Что вы узнали в Зодчеке, пан Вильк? И не нужно делать такое лицо, — скривился он. — Ендрих Ночвицкий к вам явно не пива выпить заходил.

   Я возвел очи горе. Куць бы побрал неуместную наблюдательность Браца. Хотя, пан Ендрих особо и не таился. Да и мне теперь незачем, дело-то вернули, можно и рассказать кое-что, всего при Пшкевиче не стоит.

   — Пиво в рабочем столе не держу, — хмыкнул я. — А пан Ендрих всего-то зашел выразить благодарность за спасение сына и сердечно просил изловить треклятую тварь, наняв меня, смею заметить, как вольного боевого мага, а не сыщика Ночной стражи. В Зодчеке же я оказался по личному делу, намереваясь навестить тамошнего мастера-сноходца. Это уже на месте выяснилось, что пан сноходец, никто иной, как Ясь Дарецкий, давеча найденный убитым у черного хода музейного дома, — спокойно излагал я, возблагодарив богинь за умение врать не краснея.

   — Вот как, — пробормотал Пшкевич только фыркнул: — Катаетесь по Растии за счёт безутешного отца.

   — Кажется, пан Рекар лучше меня знает, что было в Зодчеке.

   Брац хмуро взглянул на Пшкевича.

   — Позволите продолжить? — любезно спросил я.

   Оба кивнули.

   — Так вот, выяснилась прелюбопытнейшая вещь, Ясь Дарецкий дядя первой жертвы — Юзефа Ничека, который в этом музее работал реставратором.

   — Прекрасно! — обрадовался капитан и даже привстал в кресле. — Хоть какие-то ниточки. Приступайте!

   Я уж хотел поклониться и выйти, но Пшкевич так просто не отступал.

   — А как же капрал Бродски? — взвизгнул он. — Вы приказали ему ехать с вами?

   — Что вы! — отмахнулся я. — Поскольку я собирался уехать, то дал ему отгул. Мы встретились в Зодчеке, хоть и плыли на одном корабле. Он, со своей подругой Аланой де Керси, направлялся к мастеру-сноходцу по частному вопросу.

   — Вы издеваетесь? — выдохнул Рекар.

   — Нисколько, — кивнув ему, заметил я.

   — На выяснение отношений сейчас нет времени, — отрезал Брац.

   — Что вы нашли в доме сноходца? Улики? Вы не имеете права скрывать их от нас...

   — Хотите чтобы мы вывернули карманы? — иронично перебил я Пшкевича. Извольте, нам скрывать нечего. Пусть капитан убедится в необоснованности ваших притензий.

   Рекар надулся, но всё же покачал рукой, мол давай-давай, показывай. Я пожал плечами. Заклятье сквозняком пролетело по одежде, освобождая личные вещи. Из наших с Мареком карманов выпорхнули монеты, кошельки, платки, блокноты. Из моего камзола вылетел и зазвенел футляр с колбами, а из брюк капрала длинная расческа с витой ручкой.

   — Убедились?

   Перед нами парили все привычные мелочи, но ничего особенного среди них не было.

   — Идите, работайте, пан Вильк. Можете взять повозку. Завтра утром жду отчёт, — и, предвосхищая возражения, добавил: — А вы, пан Пшкевич, получите копию.

   Я не смог скрыть торжествующую улыбку. Заставил наши вещи попрятаться обратно по карманам и, подхватив под руку бледного Марека, рванул к дверям.

   — Когда об этом прослышит Люсинда, она меня сглазит, проклянёт и уничтожит, — забормотал капрал.

   — Не хнычь, — буркнул я, — расколдую.

   — Пан чародей, — встряли стражники, всё еще дожидавшиеся у кабинета Браца, и показали на подозрительного типа.

   — В камеру пока, — отмахнулся я. — Позже разберусь. Лекаря к нему приведите, пусть посмотрит.

   — Будет исполнено!

   Мы уже мчались дальше по коридору.

   — Тварь охотится на отпрысков Кипеллинских богатеев. И ты уж мне поверь, это неспроста! Кто-то, что-то замышляет.

   — Зачем? — шмыгнул носом Марек.

   — Хотел бы я знать.

   Мы уже спустились на конюшню, когда я вспомнил про штаны.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Убираясь с причала, я едва не угодила под копыта запряженных в повозку лошадей. Возница разразился жуткой бранью, поминая меня по матушке до десятого колена. Но сунутый ему в руку серебряный, что та пробка, мигом заткнул фонтан ругательств. И краснолицый дядька ещё минуту назад поносивший меня на чем свет стоит, почти любезно спросил, куда же везти благородную панну. Я задумалась. Домой не хотелось — слишком взбудоражили последние события, а значит заняться трактатом не получится, нервы и спешка там ни к чему. Отправляться за платьем уже поздно — ни одна портняжная лавка не работает в такое время. Дело медленно, но верно идёт к ночи и быстро сгущающиеся сумерки так и норовят перетечь в непроглядную темень. Желудок призывно буркнул, выводя меня из пустых раздумий, бутерброда, полученного на шхуне Мнишека явно было недостаточно. Мне снова хотелось есть, а ещё согреться и наконец-то расслабиться.

   — Так куда едем-то? — нетерпеливо пробасил возница, начиная раздражаться снова.

   — Пёсий мост, любезный пан, — уверенно произнесла я, — едем на Пёсий мост.

   — Топиться что ль удумали, панна? — мрачно пошутил извозчик.

   — Идея недурна, но ближе к лету. Нынче вода холодная, — не осталась я в долгу.

   Кучер насмешливо фыркнул и цокнул на лошадей, понукая их сдвинуться с места.

   Пёсий мост встретил меня фонарщиками, неспешно толкавшими свою тележку и громкой перепалкой, далеко разносившейся над вечерней рекой.

   Румпель отчаяно жестикулируя, что-то доказывал застывшему на пороге лавки Врочеку. Пан Франц подобно маленькой, сухощавой, но очень крепкой скале стоял в дверях и совершенно отказывался внимать аргументам тролля, безкомпромиссно скрестив руки на груди. Румпель нетерпеливо подергивал хвостом.

   Распрощавшись с возницей, я подошла ближе и наконец увидела яблоко раздора, тускло поблескивавшее в сгущавшихся сумерках гнутыми позолоченными ножками-лапами. Вишневая бархатная обивка в тусклом свете уличных фонарей казалась почти черной.

   — Панове, а что собственно происходит? — озадаченно вопросила ваша покорная слуга, ненавязчиво вклиниваясь между троллем и старшим книгопродавцем.

   — Да диван они никак не поделят, — фыркнула Ася, материализовываясь за спиной у Врочека, порог был её пределом, дальше выйти она не могла. — Один заносит, другой выносит, я уж считать замаялась кто-кого одолевает, похоже, что пока ведет диван...

   — А ну кыш, покойница! — прикрикнул пан Франц на разошедшегося призрака. — Румпель, троллья твоя башка, в сотый раз говорю, не нужен мне диван! У меня лавка, а не изба-читальня. Если я его поставлю, то сначала у меня и вовсе книги покупать перестанут, а после, ещё чего доброго, с едой сюда приходить начнут, руками жирными все обложки испоганят и крыс объедками привадят. Нет, и не проси, не возьму!

   — А в таверне он мне на что? — хмуро оргызнулся тролль. — Я ж не дамским салоном владею, у меня 'Под мостом' посетителям и дубовых лавок хвататет. Богинь ради прошу, Франц, забери его. Не в зале, так в кабинете поставишь.

   — Э, а откуда он вообще у тебя взялся? — я задумчиво провела рукой по бархатной фигурной спинке.

   Диван вздрогнул и... мурлыкнул? Брр, я потрясла головой, и причудится же такое. Нет, мне срочно нужно отдохнуть и поесть.

   — Да клиент расплатился. Это ж антиквариат, ему поди лет сто — я клеймо мастера знаю — а выглядит, будто вчера из мастерской забрали.

   — Так подари его Адели, если мне память не изменяет, она и тебя на завтрашний бал приглашала. Румпель смутился, думал, бедняга, я не знаю, что Делька к нему после встречи в лавке заезжала. Похоже, образ мускулистого тролля сильно стукнул по голове мою впечатлительную подругу, раз она серьезно вознамерилась приударить за Румпелем.

   — Как-то неудобно такое девушке дарить, — пробормотал он, — да и есть у меня уже подарок для неё... А вот вам в лавку я эту орясину с радостью отдам. А там хоть сидите на нем, хоть книги ставьте — дело ваше!

   Я незаметно присела на бархатную подушку, диван довольно... фыркнул? Ой-ёй, кажется мой рассудок мне не служит. Неужели это сонный порошочек так аукается?

   — Пан Франц, — обернулась я к Врочеку, — давайте заберем мебель с улицы. Пусть хоть ночь у нас перестоит, после я найду покупателя, и всем будет выгода. В Школе на Живописном факультете за такую штуку для постановочного фонда ребята душу продадут.

   Врочек нахмурился, что-то прикидывая — идея дополнительной, пусть и разовой прибыли ему однозначно понравилась.

   — Ладно, — проворчал он, — заносите внутрь эту орясину. Мне и без этого проблем хватает.

   — Хе-хе, — хрипло кашлянула Анисия у меня над ухом и прошептала. — Францишек злится, что зря таскался в Зодчек. Капитан Эдрик начал торговать в Киппелене, представляешь. Естественно незаконно.

   — Хоть не книгами? — усмехнулась я.

   — Еще чего не хватало — какими-то картинами.

   Спустя час ваша покорная слуга с блаженством растянулась на отвоеванном диване, кутаясь в мохнатый плед, по доброте душевной выделеный Врочеком. От сытной еды и горячего глинтвейна меня порядком развезло. Кажется, Румпель на радостях, что избавился от дивана, добавил в напиток что-то из 'особых' ингридиентов, вроде гномьего самогона или прянно-полынной настойки.

   — Пусть ночует в лавке! — безапеляцинно заявил пан Франц, помогая троллю дотащить мою разомлевшую тушку до дивана. — Куда она пойдет в таком виде? Ещё не дай богини в реку свалится или упырь сожрет.

   — По-одавится-а, ик... — пьяненько заявила я, не имея ничего против предложения Врочека, идти мне сейчас никуда не хотелось, — или доблестный пан Вильк спасет. Он красавчик... — совсем ни к месту брякнула я, кулем опускаясь на диван.

   Пан Франц лишь покачал головой.

   — Францишек, у тебя хоть рассол-то на завтра есть? — Ася как всегда вылетела, словно куценок из табакерки. — А то нашей малышке, похоже, понадобится...

   — Я её к Румпелю похмеляться отправлю, заодно и умоется в Чистинке, — буркнул Франц, но я четко уловила в его голосе тревогу.

   Приятно, конечно, что о тебе беспокоятся, но я не была настолько пьяна, насколько они себе возомнили. Наконец все разошлись, и я провалилась в глубокий тяжелый сон.

   Страх пришел внезапно. Вот я только что стояла посреди сада, по щиколотку утопая в мягкой зеленой траве и любовалась огромными мохнатыми бабочками, как вдруг что-то изменилось, будто лопнула невидимая струна. Страх, липкий и холодный, накатывал волнами. Я затравленно озиралась, не в силах сдвинуться с места, к ногам испуганно жалось забавное пушистое существо с птичьим клювом и совиными глазами. Олысь — вдруг вспомнила я, домовой-защитник детей и детских снов. И тут я увидела его — чудовище из забытого детского кошмара, то самое, что я по глупости нарисовала, привязав к нашему миру. Оно словно билось в прозрачную стену на расстоянии вытянутой руки, и никак не могло прорваться ко мне. А я застыла, не в силах пошевелить даже глазами, и липкий страх постепенно перетекал в бесконтрольный ужас. Прозрачная преграда трещала и корёжилась под массивными когтистыми лапами. И когда чудовище уже почти схватило меня, внезапно появился Бальтазар Вильк и вытолкнул меня из-под удара. Кошмарная лапа полоснула по нему, брызнула кровь, я заорала и проснулась, обливаясь холодным потом. В голове трепыхалась совершенно дурацкая мысль: 'Не забыть узнать, что Румпель добавил в глинтвейн...'.

   Я встала и, пошатываясь, побрела на второй этаж в ванную комнату, моля Богинь, чтобы не столкнуться ни с Врочеком, ни с Асей, и не объяснять, какого лешего я орала среди ночи как резанная. Хотя, может я кричала только в сновидении?..

   Вернувшись в общий зал, я застыла в недоумении — дивана не было. Мне вдруг стало нехорошо — это ещё что за морок, куда делась мебель? Украсть не могли — древесы спокойно дремлют у входа едва шевеля листвой. Между стелажами раздалось вкрадчивое поцокивание дерева о дерево. Мысленно проклиная собственную дурость, я упрямо пошла на звук — ничего, между стелажами темно и пусто. Цоканье возобновилось, стоило сделать еще пару шагов. Я решительно двинулась вперед и вдруг застыла, в озарении — цоканье слышалось не передо мной, а позади. Я обернулась. Посреди прохода стоял диван, и переминался с ножки на ножку. Именно они и цокали по полу. Не зная, что делать, я напряженно отступала, пока не уперлась в стену. Диван потоптался на месте, пофыркал и, набирая скорость, рванул вперед, встал на дыбки, распахнул на торце широкую пасть, полную недюжинных зубов и... радостно облизал мое лицо розовым шершавым языком. Я даже заорать толком не смогла. Диван опустился на все четыре ножки и, ловко подбив мне ноги, заставил плюхнуться на подушки, а после гордо понес к тому месту, на которое его поставили несколько часов назад. Я осторожно погладила обитую бархатом спинку. Диван мурлыкнул. Аккуратно поскребла ногтями за одной из подушек — довольно запыхтел. Похоже, он не собирается меня есть. Пришлось улечься поудобнее, и почесывать мебель. Диван удовлетворенно мурчал, нагоняя дремоту. Что же ты такое, дружочек? И не забыть бы завтра спросить у Румпеля, кто тебя ему так удачно спихнул...

Глава 7 в которой в деле появляются новые подозреваемые

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Переодевшись, благо всегда держал в кабинете запасной костюм, я разузнал, куда ехать, и посадил Марека на место возницы. Грех не воспользоваться, если разрешили взять повозку. Невозмутимые лошади Ночной стражи зацокали по мостовой, а я пытался не упустить вырисовывающуюся разгадку. Кто бы ни натравливал тварь, он хочет запугать весь городской совет. Но зачем? Рвётся к власти? Пытается оторвать жирный кусок? Мстит? Слишком много версий, и никакой ясности. Подозревать можно любого из городского совета, хоть Рекара Пшкевича, хоть Редзяна Мнишека. Они не принадлежат к враждающим гильдиям, поэтому получить поддержку будет не так легко. И купцы и алхимики крепко держатся друг за друга, не особо пуская в свой круг чужих. Да и Алана как-то замешана — это факт.

   Мы уже выскочили к Гостиному двору, и беспорядочный поток мыслей иссяк сам собой. Стражники перегородили тупик, ведущий к черному ходу в Купеческую гильдию, выделяющуюся высокой башней из длинных приземистых торговых рядов.

   Пробравшись через толпу зевак, мы подошли к ступеням, и я недоуменно завертел головой:

   — Где тело?

   Скучающий лекарь вздрогнул:

   — Пан градоначальник забрал, — и добавил тише, чтобы эхо не разносило слова по гулкому тупику. — Его сыну, мол негоже, как забулдыге в подворотне валяться на потеху черни.

   Я заскрипел зубами. Пять дней на поиски пан Вильк, а мы поможем, затопчем следы и перевернём кверху дном место преступления. А вы работайте, только не надорвитесь от потуг.

   — Капитан и пан Пшкевич поначалу были, уехали, а следовательница Бряк все задокументировала, меня вам в помощь оставила и стражников, и отбыла в управление, — раздосадовано заметил лекарь. — Могу чем-нибудь...

   Я нетерпеливо замахал рукой:

   — Можете быть свободны. Вам не с чем помогать, а мне... придётся облазить тут каждую пядь, — пробормотал я и рапорядился. — Марек, опроси свидетелей, если хоть кто-то что-то видел, тащи ко мне.

   — Там уж до вас всех... с пристрастием, — проворчал лекарь, пятясь вдоль стены.

   Капрал кивнул и побежал к толпе, а мне ничего не оставалось, как встать на колени и испортить еще одни штаны. Солнце еще не село, но мрак уже собирался в густые тени. Пришлось напрячься, чтобы разглядеть сохранившиеся следы. На ступенях, ведущих к черному ходу, остались тёмные пятна крови. Судя по всему, несчастный еще не успел спуститься, а тварь уже бросилась на него со спины. Он упал, так что ноги и туловище остались на лестнице, а голова свесилась в сторону площади. Тут характерные капли. Я подцепил их пинцетом, стряхивая засохшие комки в длинную прозрачную колбу с зачарованной водой. Вряд ли от них будет толк, мой дар-наказание тут не поможет. Жертва, скорее всего, не видела нападавшего. Вот только почему смешливица напала исподтишка? Не в её это привычках. Да и откуда она тут взялась? Упала с неба? Я задумчиво оглядел гладкие стены без единого окна и даже выступа. Ерунда какая-то! Тварь, конечно, ловкая и шустрая, сам мог убедиться на конюшне Ночвицких, но летать она всё-таки не умеет. Значит, спряталась и ждала свою жертву. Я прошёл в самый тупик, рыская по тёмным углам. Где скрывалась убийца, дожидаясь несчастного парня? Не могла же она стоять у всех на виду, открыто? Заметили бы, обязательно заметили. В таком месте не ожидаешь увидить даму. Она бы сразу привлекла ненужное внимание. Я присел и прижался к стене. Если сгорбиться и накрыться черным плашём, можно сойти за гору мусора, вот только смешливица так не охотится, у неё свои приёмы. Я наклонился к самой земле. Среди старого сора возвышались две характерные горки пепла. Так наша смешливица еще и курит! Кто бы мог подумать, что тварь столь свободных нравов. Я покачал головой и достал из футляра новую колбу с зачарованной водой. Пепел когда-то был табаком. Его забивали в трубку, и он касался рук курильщика. И уж конечно, это не наша убийца. Скорее всего, кто-то воспользовался обмусоленной в газетах и подкрепленной слухами историей, чтобы расправиться с Кузькой. Это уже пошатнуло или ещё пошатнет власть гильдии купцов, поэтому сам собой напрашивается ответ, что виноваты алхимики.

   — Пан Вильк? — закричал Марек, подталкивая какого-то мужчину к черному ходу.

   Я вернулся к лестнице.

   — Этот извозчик всё видел, — выкатив глаза, заявил Марек. — С самого начала и до конца.

   Пожилой мужчина в коричневой свитке перепоясанной кушаком, мял в руках шапку и переступал с ноги на ногу. Я покрутил пальцем, предлагая начать.

   — Клиента до Гостиного двора довёз. Дай, думаю, постою. Можа кто из купцов подсядет. Бачу, а тута тварь жуткая. Вот прямо, — он показал рукой за ступени, — здеся.

   — Так! — поддержал я. — Продолжай!

   Кучер воспрял духом и, проведя пятерней по рыжим бакенбардам, воодушевленно затараторил:

   — Хлопец из двери вышел, а она на него как кинется. Когтищи расставила и по горлу, по горлу. Я тут как свистну! Она присела с испугу, повернулась и по стене закарабкалась. Только её и видели.

   — Вот! — поддакнул Марек.

   — Хорошо! — похвалил я. — До того, как хлопчик вышел, что тварь делала?

   Кучер нахмурился, почесав макушку.

   — Ничё.

   — Не курила? — переспросил я и капрал подавился вопросом, вытаращившись на меня.

   Свидетель удивлённо заморгал, скрутив шапку узлом.

   — Чё? — еле выдавил он.

   — Какая у неё была трубка? Чубук изогнутый или прямой? Длинная или короткая и толстая.

   Кучер втянул воздух сквозь сжатые зубы.

   — Дача ложных показаний сурово карается, и ты в этом скоро убедишься, — предупредил я.

   Свидетель сжался, опустив глаза.

   — Не губите, пан чародей, куць попутал, — пробормотал он.

   — Что было на самом деле? — потребовал я.

   — Я уж опосля приехал, — проговорил он, всё еще не глядя на меня. — Никого не бачил. Тип один подошёл, грит, хочешь десять растов заработать? А кто же не хочет? Тогда, грит, скажешь стражникам, что тварь видал с когтями. Я и согласился. У меня же семья, дети. Их кормить надо, — залепетал возница.

   — Твои дети давно уж сами родители, — бросил я, глядя на его морщинистую рожу. — Так что не жалоби! Ответишь по закону. Ну-ка, вспоминай, как тип выглядел!

   — Помилуйте, пан чародей, я ж глазами слаб. Память совсем плохая. Коли что увижу, потом уж и не вспомню. Вроде старый, постарше вас уж точно. Капюшон у него ниже глаз, да голос-то не скроешь. Воняло еще так, ну как от благородных, когда они от цирюльника выходят... деколоном от него воняло, вот... — он выпятил губу, а маленькие глазки совсем сощурились.

   — Да что вы с ним церемонитесь? — разозлился Марек. — Сейчас отвезу в Ночную стражу, там ему быстро голову прочистят. Всех зевак на площади вспомнит.

   Свидетель испуганно отпрянул, а я выждал 'томительную' паузу. Эту нехитрую схему мы с Мареком и покойным Казимиром придумали ещё в начале нашей совместной работы, раскалывая даже матёрых мерзавцев. Хорошо организованный допрос раскачает и крепкого, самоуверенного преступника, не то что кучера.

   — Хочешь домой вернуться? — доверительно спросил я.

   — Больше всего на свете, пан чародей!

   — Тогда давай руку.

   Я снова достал футляр и вынул длинную иглу. Пока сведетель трясся, так что подпрыгивала ладонь, ловко проколол ему палец, и выдавил кровь в колбу с зачарованной водой.

   — Завтра утром прибудешь в Ночную стражу и найдёшь капрала Бродски. Подтвердишь все показания, что я добуду.

   Чтобы у кучера не возникло соблазна сбежать или спрятаться, к словам я прибавил заклятье, которое не даст ему покоя и будет зудеть всё утро хуже старой жены.

   — Иначе, получишь по всей строгости, — посулил Марек.

   Свидетель закивал и попятился.

   Я повернулся к тупику. Теперь, думаю, пяти дней не понадобится. Какая хитрая дрянь решила обвести следствие вокруг пальца и прикончила Кузьку, мы узнаем уже сегодня. Если замарались алхимики, я им не завидую, градоначальник, при поддержке гильдии купцов, дойдёт до самого пресветлого князя, можно быть уверенным.

   Пришлось задержаться и ещё раз опросить всех свидетелей, задержанных до нашего приезда. Их согнали в кучу на первом этаже купеческой гильдии и не разрешали выйти даже в туалет. Поэтому большинство готово было рассказать, что угодно, лищь бы поскорее вырваться из капкана. Правда, толку от их откровенности вышло мало. Никто ничего не видел и не слышал. Убийца действовал быстро, хладнокровно и бесшумно.

   Мы вернулись в управление Ночной стражи в густой темноте. Марек остался в конюшне возиться с лошадьми, а я в нетерпении поднялся в кабинет.

   — Вильк! — взвизгнула из другого конца коридора огромная барышня и бодро рванула ко мне, подобрав густо обшитый рюшами сиреневый подол.

   'Люсюсенька!' — чуть не брякнул я, но вовремя прикусил язык.

   Связываться с полутроллями, почти так же скверно как с троллями. Толку мало, а проблем не оберешься.

   — Добрый вечер, следовательница Бряк! Как ваши дела...

   — Одно из них вы отобрали, — Люсинда приближалась и через мгновение нависла надо мной буравя водянистыми серыми глазами. — И не пытайтесь оправдываться! — предупредила она.

   Бурые волосы, стянутые на затылке в высокий улей и украшенные сиреневыми лентами в цвет платья, покачивались из стороны в сторону, как маятник часов. В грубоватых чертах лица, сильнее обычного выделялся горбатый нос.

   — Я бы с радостью от него отказался, но меня никто не спрашивал, — всё равно попытался я.

   Следовательница Бряк смерила меня тяжелым взглядом и как бы невзначай уточнила:

   — Ваш подчиненный разве не с вами?

   — Скоро подойдёт. Хотите нам помочь? Открылись некоторые обстоятельства...

   — Какие? — хмыкнула Люсинда.

   Я нажал на ручку и, протискиваясь в кабинет, проговорил:

   — Сам еще не знаю. Дайте несколько минут покоя и тишины, и я с вами обязательно поделюсь. Чтобы ни приказывал капитан, это и ваше дело тоже. Пока не придёт Марек, пожалуйста, проследите, чтобы никто не входил. Особенно, — я на мгновение остановился, серьёзно взглянув на неё, — Рекар Пшкевич.

   Люсинда кивнула, чуть не разметав прическу:

   — Подожду капрала Бродски здесь, — согласилась она, будто не услышав ничего остального.

   Вот только я-то прекрасно знал, как обманчива её напускная медлительность и непонятливость.

   Прикрыв дверь, я повесил редингот на вешалку, сел и раскурил трубку. Как нетерпелось узнать, что же на самом деле случилось в том тупике, торопиться нельзя. Дар припоя слишком опасен, чтобы бросаться в омут с головой, не думая о последствиях. Сначала надо успокоиться и дождаться Марека, он знает, что делать, если мне станет совсем плохо. Люсинда, конечно, притащится вместе с ним, и пить настой при ней совсем не хочется, но и от неё может быть польза.

   Я выдул кольцо дыма и передёрнул плечами. Начну с воспоминаний жертвы. Кузьма вряд ли что-нибудь видел, но пригодится даже не существенная на первый взгляд мелочь. Кучер говорил, что от подозреваемого странно пахло. Жертва тоже могла это почувствовать.

   — Люсюсенька! — услышал я из коридора.

   Несколько минут покоя и тишины закончились.

   За дверью зашебуршали. Раздался нервный шопот и возня.

   — Давайте начинать! — крикнул я.

   — Пан Вильк зовёт, — полузадушено всхлипнул под дверями Марек, уже не чая уйти живым из объятий следовательницы Бряк.

   — Подождёт...

   — Мы...

   — Время, господа следователи! — не выдержал я.

   В перерывах между яростным сопением, задёргалась ручка, дверь открылась, и капрал почти ввалился в кабинет, на ходу одёргивая сбившуюся одежду, а вслед за ним шагнула порозовевшая Люсинда.

   — Рад, что почтили меня своим вниманием, — недовольно бросил я.

   — Простите, — выдавил Марек.

   Следовательница Бряк отодвинула его и села в кресло для посетителей.

   — Какие обстоятельства? — напомнила она.

   Я выставил руку, прерывая остальные вопросы. Достал футляр и выставил на стол колбы, закрепив в специальных держателях. Начнём попорядку.

   Первый припой, как я и ожидал, почти ничего не показал. Кузьма разбирался с делом о поставке просроченных зелий. Алхимики возражали, что поставили всё в срок и в надлежащем качестве, а испортилось зелье из-за неправильного хранения. Устав от криков и бесконечных жалоб, он собрался пообедать и вышел через черный ход, как выходил всегда. Он не любил толкаться в приёмной гильдии — там всегда собиралось много народу, и чтобы добраться до улицы приходилось переплывать эту бурную человеческую реку. Убийца должен был знать его привычки, а, следовательно, они были знакомы. Вот только выбравшись в тупик, Кузьма не успел сделать и шага, ничего не увидел, не почувствовал запаха. Зазубренное лезвие впилось в шею и рванулось назад и в сторону, будно собиралось оторвать голову. Удивление опередило боль, но и она не заставила себя ждать, набросившись безжалостным хищником. Смерть обняла и выдавливала остатки жизненных сил... Я дергался... руки бились о ступени... холод пробирался по венам и цеплялся ледяными когтями, впиваясь в сердце...

   — Пан Вильк! Пан Вильк!

   Меня дернули за плечо, и я с облегчением почувствовал, что сижу в своём кабинете, а не корчусь на грязной лестнице.

   — Что-то узнали? — наклонившись надо мной, спросил Марек.

   Но я покачал головой и потянулся за новой колбой. Попробуем на вкус кучера.

   Я медлил, не решаясь сделать глоток. Живая кровь — не мёртвая. Может занести в любую, даже самую дальнюю часть жизни её хозяина. Тут главное не перестараться, а коснуться вскользь самых последних часов, иначе затянет в водоворот воспоминаний, которому не будет ни конца не края. Однажды, по неотпытности, я блуждал в чужой памяти несколько дней.

   Меня передернуло. Решайся! Перед смертью все равно не надышишься. Я прильнул к колбе и втянул безвкусную, бледно-розовую воду.

   Кучер ёрзал на козлах, с жадностью разглядывая спорящих купцов в дорогих одеждах. У каждого, подпрыгивая от взмахов рук, на груди покачивалась золотая цепь, знак принадлежности к гильдии. С таких можно срубить хороший куш. Они вечно торопятся и с легкостью накидывают несколько растов за скорость. А если завести такого в тёмную подворотню, то за одну цепь можно выручить...

   Кучер передернул плечами. Последнее время ему не везло, 'жирные клиенты' ускользали из-под пальцев. Мелкие купцы, да ремесленники не связывались с ним. И даже орастые скряги и те выбирали лошадь помоложе, повозку поновее, а возницу посговорчивее. Невольно полезет в голову всякая жуть. Он осенил себя знаком Четырех, и шмугнул носом. У тупика под башней купеческой гильдии собралась уйма народу. Что-то кричали, вопили. Кругом рыскали стражники. Прошел слух, что градоначальничьего сынка укокошили. Туда ему и дорога. И всем остальным богатеям впридачу.

   Промеж толпы суетился какой-то неприятный тип, подкатывал то к одной повозке, то к другой и быстро убирался подальше. Капюшон скрывал голову, а низ лица прятался в широком черном шарфе. Потерпев очередную неудачу, он направился прямо к кучеру и застыл, склонив голову. Из глубины капюшона смотрели два тёмных глаза.

   — Куда вас, неужто в саму Полуночную бездну? — недобро оглядывая длинный рваный плащ, съязвил я.

   То есть будущий свидетель, конечно. Я в... неважно... где-то в другом месте. И я это не он.

   — Везти никуда не надо, — неразборчиво проговорил незнакомец.

   От него нестерпимо несло знакомым одеколоном 'Мормора'.

   Голову затянуло туманом. Не может быть!

   — Скажите стражникам, что видели, как парня убила всем известная тварь, и получите десять растов.

   — Тридцать, — потребовал кучер, склоняясь ближе.

   — Жирно не будет? — фыркнул незнакомец и добавил с интонацией Рекара Пшкевича. — Хватит и двадцати.

   — По рукам, — испугавшись что не получу ничего, я согласился и протянул ладонь.

   В глазах помутилось. Нет! Я сжал кулаки. Никогда не договаривался с подлецами и убийцами. Сознание немилосердно двоилось. Моё 'я' протестовало против бездумной алчности кучера, но помешать сделке не могло.

   Всё расплылось окончательно. Из-за отчаянного сопротивления проклятый дар показал свою обратную сторону. Дикая боль скручивала тело. Меня словно варили в кипятке и медленно сдирали кожу...

   Где-то вдалеке знакомый голос звал меня и требовал очнуться, но из кошмара не так просто выбраться.

   Я неспешно поднимался из бездны. Даже понял, кем являюсь и где нахожусь. Вот только сил не осталось даже на то, чтобы пошевелить рукой. Она прилипла к подлокотнику кресла и свисала, словно ветка под тяжестью яблок.

   — Ты чего ждал? — ворчала Люсинда. — Чуть пана чародея не угробил.

   — Растерялся, — пробурчал Марек. — Такого, с ним еще никогда не было.

   Я с трудом разлепил один глаз. Следовательница наклонилась надо мной, удерживая в руках светящующуюся пирамидку. Та подпрыгивала, собирая витающие вокруг, едва различимые клоки дыма. Они нехотя отлеплялись от меня, дергались, как оторванные от кожи пиявки, извивались и пытались вырваться. Но магия затягивала их в пирамидку и растворяла в белесом сиянии.

   — Хорошо еще, что я мастер по зачарованным...

   — Его не зачоровывали, — возразил капрал.

   — Да какая разница, то же самое, — бросила Люсинда. — Без помощи застрял бы в вымышленном мире и окочурился.

   — Благодарю за помощь, — выдавил я. — Расцеловал бы, если мог.

   — Оставьте ваши глупости, — поморщилась следовательница, покосившись на Марека. — Сухие и чёрные не в моём вкусе.

   — Понял, улетаю, — пробормотал я так, что никто не расслышал.

   Пирамидка знала своё дело, медленно, но верно освобождая меня от последствий моей же собственной глупости. Дар припоя жесток и не терпит своевольства. Любые попытки, как-то влиять на череду воспоминаний всегда заканчиваются плачевно. Сопротивление безжалостно карается.

   Мне постепенно становилось легче. В голове прояснилось, и я даже смог распрямиться и сесть. Потёр затекшую шею и с признательностью оглядел своих помощников.

   — Если бы не вы...

   — Ах оставьте эти 'телячьи' нежности, — перебила Люсинда. — Что вы увидели?

   — Худшее, — тяжело вздохнул я, и рассказал все подробности.

   — Я, конечно, знал что он гад, но чтобы людей изводить, — ошалело выдавил Марек.

   — Это еще доказать надо, — сдержанно бросила следовательница. — Знакомые глаза под капюшоном и запах одекалона — да нас на смех поднимут. Это же не крестьянин какой, а сам глава кафедры боевой магии. В городском совете заседает...

   — Ты права, — закивал я. — Так что пока никому ни слова. В вас, я не сомневаюсь, но у Рекара везде свои люди. Хотя, зацепки могут быть здесь.

   Я потянулся за третьей колбой, но Марек хлопнул меня по руке. Припой с табачным пеплом выскользнул из моих пальцев и непременно разбился бы вдребезги, если бы его не подхватила Люсинда.

   — Совсем спятил уликами разбрасываться, — фыркнула она, вернув колбу обратно в крепление.

   — Простите, — потупился капрал. — Но пану чародею сегодня нельзя, он и так все силы потерял.

   — Уволю тебя когда-нибудь, — сухо процедил я, но спорить не стал.

   День и так был слишком длинным и насыщенным. Если немного не отдохнуть, то не выполню завтра и половины задуманного, а времени в обрез.

   — Давайте, домой вас отвезу, — предложил Марек.

   — Думала, ты меня отвезешь, — проворчала Люсинда. — Но раз такое дело, не буду разрушать вашу идиллию.

   Она поставила пирамидку на полку и двинулась к двери.

   — Никому...

   — Ни слова, помню, — откликлинулась она. — Спокойной ночи! — и вышла, притворив за собой дверь.

   Я тоже поднялся, подцепил третью колбу и сунул в карманный футляр. Ноги заплетались, и капралу пришлось поддерживать меня и помогать спускаться по лестнице в конюшню.

   Лошади недовольно заржали. Они уже не собирались никого никуда везти, а рассчитывали спокойно жевать сено и спать.

   Город спал, и мы катили медленно, чтобы не будить честных людей громовым стуком колес.

   — Пшкевич оказался так подл, что воспользовался нападениями и избавился от Кузьмы. Не знаю уж, чем он ему не угодил. А может, не он, а батенька его, досточтимый городской голова... но это еще отвратительнее.

   — А может, он и остальных убил, — заметил Марек с козел. — А про Кузьму узнал и решил тоже за своё преступление выдать, чтобы больше боялись.

   — Может и так, — качнул я головой. — Разберёмся.

   Больше мы не говорили. Я так устал, что не мог нормально соображать. Безконтрольные мысли толкались, путались и мешали друг другу, поэтому я погнал их прочь, сосредоточившись на одной — о мягкой кровати.

   Когда мы приехали, капрал довёл меня до дверей.

   Я только ухмыльнулся. Всё по-честному. С утра я его тоскал по всему Зодчеку, а теперь он меня.

   — Благодарю, Марек! Отдохни как следует. Завтра нас ждёт тяжелый день.

   — И вам всего хорошего, — пожелал он, сдав меня с рук на руки Проньке.

   Домовой привычно ворчал, но всё же помог мне раздеться и забраться в кровать.

   Прежде чем отключиться, я приказал:

   — Завтра утром отправь Алане де Керси её рисунок. Лежит у меня в столе. И коробку с янскими кистями. Мне они все равно без надобности, калиграф из меня паршивый, а ей пригодятся

   — Чего завтра ждать? — фыркнул Пронька. — Прямо сейчас побегу. Может еще чего пожелаете? Мостовую до Пёсьего моста подмести, али все фонарные столбы с мылом помыть?

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Если и существует в сутках наиболее паршивое время, когда даже самый сдержанный человек готов крыть вас на чем свет стоит, то это — раннее утро. Первые лучи бледного осеннего солнца, проникнув сквозь витрину, щекотали мои ресницы, заставляя хмуро щуриться и тереть глаза. К тому же под утро я изрядно продрогла — не спас даже плед, любезно пожертвованный Врочеком. После ночевки на диване зверски ломило все тело и немилосердно ныла затекшая шея. В голове тенькало. Стоит ли говорить, что я не выспалась и пробудилась, кажется, ещё более уставшей, чем была. Те несколько часов до рассвета, что остались после встречи с чудо-мебелью, меня не спасли, кошмары, правда, больше не снились. Посему, когда в дверь ещё запертой лавки настойчиво затарабанили и я, кряхтя, словно столетняя старуха, приковыляла открывать, раннему посетителю предстало то еще зрелище. Посыльный в ливрее Мнишеков с легким презрением уставился на мою помятую физиономию, торчавшую из одеяльного кокона и увенчаную вздыбленными кудряшками.

   — Панна де Керси? — недоверчиво осведомился он, отказываясь верить, что его отправили к такому чучелу.

   — Ну я-а-ах, — не успела я подавить зевок.

   — Панна Адель Мнишек шлёт вам поклон, платье и напоминает, что вы обязались быть на сегодняшнем балу в её честь.

   Тут только я заметила в руках у посыльного объемистую коробку, перевязанную золоченным шнуром.

   Тьфу ты, куць меня побери, вот дался Дельке этот бал! Хотя предусмотрительность подруги порадовала, изрядно облегчив мне жизнь — проблема платья отпала сама собой.

   — А за каким лешим пан приперся сюда? — паршивое утро и разбитое сотояние не способствовали раннему пробуждению вежливости. — Панна Адель, что, адреса моего не помнит?

   Оказалось, что этот расторопный малый уже успел побывать на улице Фонарщиков у моей домохозяйки, и пани Флося, отправила его сюда, отчего-то предположив, что я заночевала на работе.

   Холодный уличный воздух уже успел забраться под плед и меня потряхивало. Срочно требовалась чашка крепкой сладкой кавы, и, возможно, после этого священнодейства я возрожусь более-менее оживленной, как феникс из пепла. И на кой мне в лавке это платье сейчас? Вот насущный вопрос... Уличный холод понемногу пробуждал мозги к действительности и, подавив очередной зевок, я вяло изрекла:

   — Эмм, уважаемый, а если я дам вам два раста, вы отнесете это снова на улицу Фонарщиков к пани Бржеговской. Скажите ей, что я все получила и велела занести коробку домой.

   — За пять растов, для прекрасной, щедрой панны, я даже в комнату занесу.

   Я хмуро взглянула на обнаглевшего посыльного. Вот же крохобор куцев!

   — М-м... за пять я перестану быть прекрасной, а тем более щедрой, и сама его отнесу, — мрачно хмыкнула, — два раста, и я не говорю панне Мнишек, что её слуга пытался неправедно обобрать её лучшую подругу.

   Посыльный скривился, как от кислого. О да, Редзян Мнишек с прислугой строг, а Делька непременно ему перескажет. Поэтому наказание не заставит себя ждать.

   — Ладно, давайте ваши два раста, панна, — буркнул он.

   Я зашарила по карманам юбки, и плед сполз поплечам, явив миру сбившуюся в вороте блузу и мятую нижнюю юбку. Презрения в глазах посыльного прибавилось. Ну и куць с ним. Вручив ему две серебрянных монетки, я, наконец-то захлопнула дверь и побрела в глубь лавки одолеваемая мыслями о каве и умывании.

   — Алана! — сиплый вопль пана Франца сотряс лавку, заставив книги вздрогнуть на полках, а меня подскочить от неожиданности. — А-а-а, не подходи, не подходи ко мне, куцье отродье!! — последннее предназначалось уже не мне.

   Я опрометью кинулась вглубь лавки, догадываясь, что произошло. Зажатый в углу Врочек тщетно пытался загородиться табуреткой от радостно скачущего вокруг него дивана. Видно, противостояние начало разворачиваться, едва я ушла открывать двери посыльному. Чудо-мебель успела стащить с хозяина домашний халат, изрядно его пожевав. И теперь Франц щеголял передо мной, и явившейся на шум Асей, в исподней сорочке и портках до колена.

   — Фу! — резко выкрикнула я первое, что пришло в голову. Диван оставил попытки облизать Врочека, но отходить не спешил. — К ноге! — добавила я, внутренне содрогаясь от бредовости происходящего.

   Недовольно пофыркивая, диван оставил пана Франца в покое и смиренно проковылял ко мне.

   — Молодец, хорошая мебель, — пробормотала я, почесывая бархатную подушку.

   — Ч-что эт-то за трясца болотная? — хрипло выдохнул Врочек слегка заикаясь после пережитого.

   — Не знаю, — вздохнула я, набрасывая плед на плечи старику и усаживая его на злополучный диван.

   Книгопродавец тут же подскочил, словно ужаленый и поспешил увеличить расстрояние между собой и ожившей мебелью. Наступил мне на ногу, проскочил сквозь Асю и едва не смахнул колбу со светильным эликсиром с моего стола.

   — Спокойней, Францишек! — с легким недовольством прошелестела призрак, передергивая полупрозрачными плечами. — Оно тебя не съест. Старые кости ему не по вкусу. Разве что за зад тяпнет, ежели у тебя вдруг портки непросушены.

   Я прыснула со смеху, не сумев сдержаться. Врочек раздраженно вращал глазами, зыркая то на меня, то на Анисию.

   — Мои портки не твоего ума дело, — огрызнулся он срывающимся голосом. — И вообще, кыш, покойница! Нечего тут глазеть!

   — Пфф! — Ася презриельно фыркнула, не спеша исчезать в недрах лавки.

   — Пан Врочек, Ася права, оно не будет вас есть, — вздохнула я. — Сомневаюсь, что оно вообще может кого-то съесть. Обычный образумленый предмет. А если выясню, кто его образумил, то и создателю мозги вправлю. Наверняка, Румпелю его подсунул кто-то из студентов Школы Высших Искусств. О том, что этот кто-то нарушил минимум три закона из кодекса Чародеев, Ворожей и Живописцев, я уже не говорю.

   Кое-как успокоив хозяина и строго наказав дивану стоять смирно и не рыпаться, я все же умудрилась добраться до умывальника и, приведя себя в более-менее пристойный вид, отправилась на кухню Врочека варить каву себе и ему.

   О, нет ничего лучше правильно свареной кавы! Она гонит сонливость и дурные мысли, поднимает из мертвых не только вас, но и настроение с самооценкой. Правильно сваренная кава пробуждает вдохновение и порождает в сутках двадцать пятый час, и она божественна. А уж если сварить её по стариному растийскому рецепту, передающемуся в моей семье из поколения в поколение... Закончив колдовать над чашками я вернулась в лавку, аккуратно поставив перед паном Францем дымящийся напиток. Врочек, уже одетый, сидел на моем месте и настороженно косился на диван. Тот смирно стоял, где оставили и не выказывал ни малейших признаков жизни.

   Я плюнула на опасения и предрассудки и, чтобы успокоить Врочека, уселась на бархатные подушки.

   Старый книгопродавец опасливо отпил из чашки, остался доволен и неспешно произнес.

   — Надо бы наведаться в Ремесленный квартал к мастеру Брогу, заказать у него новый стелаж взамен развалившегося. Так что, Алана ты сегодня за старшую побудешь.

   — А-аммм, э-эмм, — проблеяла я от неожиданности. — мне бы сегодня пораньше, того... у Дельки День Рождения...

   — Не суетись, успеешь ты на свой бал, вертихвостка, — насмешливо хмыкнул Врочек, поднимаяясь из кресла и направляясь к выходу.

   Я только тяжко вздохнула в ответ. Вот так всегда...

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Казалось, что Пронька всё ещё бубнит под ухом, но меня уже утягивало в мир грез. После таких мучительных 'припоев' ждать радужных снов не стоило. Скорее всего, где-то здесь в темноте под закрытыми веками меня уже поджидают мерзкие кошмары. Я долго барахтался в тумане из обрывков воспоминаний жертвы и извозчика, пока не провалился ещё глубже в серое ничто. Невнятные отголоски чьих-то мыслей, чувств и надежд. Сколько их прошло перед моими глазами, а сколько ещё будет. Удержаться бы на краю этой бездны, не слететь вниз за многочисленными магами-припоями раз и навсегда заблудившимися в чужих жизнях.

   На самом краю сознания пульсировал неверным светом замысловатый узор. Плетение светящихся линий надвинулось и выдавило меня из серого безвременья на зеленую траву нового видения. Я попал в старый заброшенный сад, в котором, могу поклясться, никогда не был. Высокая кирпичная стена терялась среди кривых засохших веток, а в проёме огромных ворот, б-богини пресветлые, застыла панна де Керси. И здесь меня преследует! Я едва подавил мучительный стон. Она что, теперь и во снах будет меня донимать? Это уже совсем никуда не годится. Верну я тебе этот проклятый рисунок! Брысь! Я попытался проснуться, но замысловатый узор, проглядывающий из-за трясущихся голых деревьев, не выпускал из кошмара. Ворота задрожали и я, поморшивщись, вновь повернулся к Алане. Перед ней, по ту сторону, железных створок колебалась беспросветная тьма. Невообразимое чудище тянуло когтистые лапы и остервенело скребло по металлу. Прутья гнулись, и отвратительная тварь всё ближе подбиралась к обомлевшей от ужаса панне де Керси.

   Я уже один раз спас эту девицу из беды и горько жалею до сих пор. Но видимо жизнь ничему меня не учит, и наступать на одни и те же грабли — моя судьба. Инстинкты боевого мага бросили меня вперед. Руки окутало лиловым маревом атакующего заклятия. Подскачив к девчонке, я вытолкнул её из-под удара, и прежде, чем чары набросились на тварь, когти пропороли мою грудь. Ворота затряслись, всполошив закисшую тишину брошенного сада оглушительным звоном. Чудище отдёрнуло лапы, отскочив в серую пелену.

   Я оглянулся на Алану, но она бесследно исчезла. А вместе с ней пропал и замысловатый узор за сухими деревьями — выход из кошмара освободился. Я напрягся, и вывалился из старого сада в свою кровать. Сдвинул мокрую подушку и зашарил в поисках одеяла. Спать уже не хотелось, но я заставил себя лежать и не двигаться. Надо как следует отдохнуть. А с утра еще придётся и плотно поесть, чтобы набраться сил и выглядеть подобающе. Стоит наведаться к беспокойной девице самому. Не знаю уж, кто забрался в чей кошмар, но проводить так каждую ночь, я не хочу. Тем более что есть подозрения о природе узора, не выпускавшего меня из мерзкого сна, и моей мучительнице придётся многое объяснить.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Не успели двери закрыться за спиной пана Франца, как входной колокольчик задребезжал вновь, пропуская внутрь достойного пана чародея. При виде Вилька в душе моей шевельнулась вполне оправданная зависть. Пан Бальтазар смотрелся до того бодро и подтянуто, будто и не бегал вместе со мною вчера по Зодчеку день напролет и не 'инспектировал все тюрьмы Растии'. Чистая выглаженная одежда, аккуратно зачесанные волосы, подстриженная бородка и начищенные до блеска туфли. Я поплотнее запахнулась в мятую шаль, надеясь, что несвежая блузка останется незамеченной. В подоле юбки по-прежнему зияла изрядная прореха, а волосы только что дыбом не стояли. Темные круги под глазами и осунувшаяся физиономия тоже не добавляли мне привлекательности.

   — Ба! Пан чародей, великий и ужасный! — Ася как всегда выскочила прямо перед носом у Вилька, заставив его отшатнуться. — А Францишек по делам отбыл. Не судьба, да...

   — Будешь ерничать, развоплощу, — беззлобно пригрозил пан Бальтазар.

   — Силенок не хватит! — нагло заявила Анисия. — Это вам не барышень в краску вгонять, тут колдовать надо...

   — Алана, уймите вашу непрошенную заступницу, а то я за себя не ручаюсь, — чуть повысил голос Вильк.

   Я знаком показала призраку, что вполне могу справиться сама. И Ася, загробно расхохотавшись, растворилась между полок, мстительно пролетев сквозь мага. Вилька явственно передернуло. Ну да, неприятно, будто сквозь тебя острую ледяную сосульку протащили.

   — Чтоб тебе в Полуночной бездне икалось! — выругался пан Бальтазар. — Приходить к вам в лавку в хорошем настроении неблагодарное дело — его обязательно испортят!

   — В плохом — тоже, — философски пожала плечами ваша покорная слуга, — его тут и не поднимут.

   — Уж не знаю теперь, что мне больше по нраву: ваша косноязычность или обретенная велиречивость, — не приминул съязвить Бальтазар Вильк.

   — Это две крайности одной и той же сущности, — фыркнула я. — Но если вы к пану Францу, то его действительно нет.

   — О нет, панна! — Вильк иронично усмехнулся в усы. — Цель моего визита вы...

   Я? На моем лице отобразилась неподдельная заинтересованность. Арестовывать он меня, что ли, пришел при всем параде? Так не за что, вроде. Ведь не за убийство же Юзефа Ничека...

   А Вильк тем временем продолжил:

   — Я держу слово, если вы ещё помните о нашем вчерашнем уговоре. К тому же, при всей вашей несносности, вы действительно талантливы в своем деле, а я умею быть благодарным. Пан чародей опустился на злопоолучный диван. У меня внутри все похолодело — ану как мебель сейчас чего-то отчебучит...

   Бальтазар вынул из-за пазухи плоский сверток и протянул мне.

   — Ваш рисунок и небольшая благодарость за помощь на корабле. Объясните только почему ваш орнамент вдруг полез в мой сон... Ааа, да чтоб тебя!!

   Я слишком поздно услышала недовольный диваний рык, а Вильк, не ожидавший подвоха, оказался не столь проворен, как следовало бы. Маг подскочил, рванувшись в сторону, раздался треск плотной ткани, и диван, выдрав изрядный клок из чародейских брюк, набычившись, пошел в атаку. Между пальцев пана Бальтазара засверкала россыпь зеленых искр, а я кинулась наперерез, понимая, что сейчас произойдет.

   — Фу! — прикрикнула я на диван, — Фу! Плохой мальчик! Сидеть! Место! — вцепившись в резной подлокотник, я пыталась оттащить его от разъяренного чародея.

   — Вторые брюки за два дня, и снова по вашей милости! Ваши выходки у меня уже вот где сидят! — он выпрямился, несмотря на то, что несчастные штаны затрещали по швам, а подлая дыра разъехалась еще сильнее, и побелевшими губами выдавил: — Для объяснений придёте в Ночную стражу, — опалил взглядом, и едва сдерживая распирающую изнутри злость, вышел из лавки, оставив меня обниматься с диваном.

   — Вот кто тебя просил вмешиваться? — напустилась я на несговорчивую мебель. — Теперь точно несдобровать.

   Диван виновато ластился ко мне, норовя лизнуть в нос. Отпихнув его, я вернулась к столу и вскрыла сверток. На столешницу скользнул плотный прямоугольник рисунка, а в руках остался темный деревянный футляр с янскими иероглифами на крышке. Я поспешно открыла его, уже зная, что увижу внутри — янские кисти для каллиграфии, в наших краях довольно редкие и дорогие. И как прикажете это понимать? А ведь если бы не этот проклятый диван, все могло бы сложиться хорошо...

   Вскоре вернулся пан Франц и, сжалившись, отпустил меня домой — отдыхать и приводить себя в порядок перед балом. Я хотела было по дороге наведаться к Румпелю, узнать, кто такой умный подсунул ему образумленную вещь, но вспомнив, что все равно увижу его у Мнишеков, решила отложить разговор до вечера. А дома меня ждал ещё один неприятный сюрприз. Едва открыв дверь в комнату, я в недоумении застыла на пороге — внутри все было перевернуто вверх дном. На открытом окне нервно полоскались под осенним ветром занавески. Неизвестный грабитель перерыл все, не пощадив даже коробку с платьем, любезно занесенную утром в комнату пани Флосей. На темно-золотом подоле уродливым пятном растеклась чернильная лужа из разбившегося флакона. Помимо всего прочего, это означало, что мне придется наводить на себя не просто личину, узор для которой кроме рук можно нанести на шею или голову и спрятать под волосами, а полноценную иллюзию, скрывающую это безобразие, что значительно сложнее и куда менее стабильно. Ничего на пару часов хватит, а дольше на балу задерживаться незачем. Так или иначе, мне предстояло повторить свой школьный подвиг с рисунком на руках, как и предлагала Делька.

   Срывающимся голосом я позвала свою домовую хозяйку, размышляя, кому и зачем понадобилось устраивать погром в моей комнате. Ожидая пани Флосю, я так и стояла в дверях, сунув руки в карманы юбки. Пальцы скользнули по плотной почтовой бумаге. Письмо Юзефа Ничека! В лавке я так и не успела отдать его Вильку. И ответ на вопрос 'Зачем?' пришел сам собой. Богини пресветлые, во что я ввязалась? Куда вы меня втянули, пан Бальтазар?

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Пришлось поймать извозчика и вернуться домой. Это уже чистое безумие — натравить на меня образумленный диван! Девчонке стоит преподать урок. Иначе в следующий раз она отправит меня на тот свет. Ей давно пора повзрослеть и брать ответственность за свои поступки. Со времен проклятой твари на болотах она совсем не изменилась. Такая же... Слова не желали складываться в предложения, жужжа рассерженным роем в голове. Вызвать стражу и арестовать её за нападение на магистра... Только она ведь сама не нападала! Остаётся только на дуэль её вызвать. Будет потеха всему Кипеллену. Или старине Врочеку нажолаваться, пусть отшлепает нахалку, чтобы не науськивала на постоянных, глубокоуважаемых покупателей сдуревшую мебель.

   Я вздохнул.

   В лоб не получится. Чай не монстр какой, чтобы переть в атаку с заклятьями наперевес. С ней надо по-другому, всё-таки панна, а не пан. Брать надо хитростью. Как говорит мой старинный друг, глава кафедры алхимии Габриэль Ремиц: 'Легче приручить стаю живоглотов, заставить их жонглировать и распевать гимны Четырем Пресветлым, чем образумить одну женщину'. А что, вот к нему и поеду, пусть даёт совет, раз такой мастер по этой теме.

   Заскочив домой, я быстро переоделся и приказал кучеру гнать к школе Высших Искусств. Как раз немного отвлекусь перед безумным днём.

   Старинное здание вздымалось над утёсом, видимое половине города. Похожее на гигантскую раковину улитки с кривыми, торчащими во все стороны, башенками. От единственных ворот, издалека напоминающих сложенные в магическом жесте ладони, тянулся длинный хрустальный мост. Пересекал Чистинку и соединял школу со студенческим кварталом.

   К счастью, забираться на утёс не пришлось, декан только что вышел из своего дома на самом краю кампуса и, привычно размахивая золоченой тростью, направился к мосту.

   — Остановите, — я расплатился с кучером, спрыгнул на заиндевевшую брусчатку и догнал алхимика.

   — Прекрасное утро для прогулок, — усмехнулся я.

   — Для кого как, — отозвался Габриэль. — Доброе утро, Балт! Не ожидал увидеть тебя в такую рань, ты, вроде, птица ночная.

   — Давно уже вне времени. Сплю и отдыхаю в мечтах.

   — Представляю, — вздохнул он, имея в виду серию убийств. — У меня жизнь тоже не сахар. В гильдии все как с ума посходили. Вот скажи, с каких это пор алхимикам понадобилась власть земная? Мы же итак властвуем над незримым. Того и гляди меня в эту кутерьму втянут. А я, как ты знаешь, далёк от всей этой суеты.

   Я пристроился к его шагу, размышляя с чего начать, но хитрый алхимик слишком хорошо меня знал, чтобы недоумевать о причине столь раннего визита.

   — Нужен совет?

   — С чего ты взял?

   Декан остановился и повернулся ко мне:

   — За дистиллятом или колбами твой Пронька отправил бы посыльного к моему брату. Да, помнится, Гжесь обмолвился, что ты уже заходил давеча. Если бы просто соскучился по общению, заехал после работы, чтобы посидеть в 'Старом пирате' или какой-нибудь другой таверне. А ты притащился поутру. Взъерошенный, с мечущимися глазами и безумными мыслями, которые можно читать по твоему лицу.

   Его лицо озарила ехидная улыбка. Он чем-то напоминал брата, такое же вытянутое лицо, но более выразительное с живыми чертами. Особенно привлекали глубоко посаженные черные, как алхимический уголь, глаза. Они затягивали в потаённые омуты, а взлетевшие в разные стороны густые, пожелтевшие от жара тигелей и ядовитых растворов, брови добавляли еще большей таинственности.

   — И кто после этого должен служить в Ночной страже? — не сдержавшись, проворчал я.

   — Тот, кто всю свою жизнь защищал слабых, — отмахнулся Габриэль.

   — Иногда мне кажется, что ты знаешь какую-то страшную тайну, — вздохнул я.

   — Поживи с моё, узнаешь столько, что не сможешь решить, что с этим делать, — он шутливо стукнул тростью по брусчатке, и глухой звук ударился в ноги.

   Я вздрогнул, бросив на него укоризненный взгляд.

   — Ты всего на год старше меня.

   — Суть не в том, кто когда родился, а в том — кто сколько перенес!

   — Ты из Кипеллена ни разу не выбирался...

   — Повторить еще раз? — удивился он.

   — Нет! — я даже ускорил шаг, преградив ему путь. — Перейду к делу, иначе весь день буду слушать твои великие мудрости. У меня проблема с одной... э-э... панной...

   — Этого стоило ожидать, — нахохлился Габриэль. — Ты всегда уделял им слишком мало внимания. Слышал, могут помочь в храме Четырех Пресветлых у Околицы, фреска в дальнем нефе возвращает мужскую силу...

   Я только рукой махнул и закатил глаза, простонав:

   — Не такие проблемы. Она доставляет мне столько неприятностей, что впору выть.

   — А! — алхимик подцепил меня под руку и повёл дальше. — С этим справиться намного легче, — он подтянулся и заговорщески прошептал. — Давай её отравим. Знаю бесподобный яд: ни вкуса, ни цвета, ни запаха. И никаких следов не оставляет. Пойдёт?

   — На что? — переспросил я, споткнувшись о мостовую.

   Мы уже подошли к мосту и брусчатка медленно, но верно полезла вверх.

   — Проверял твою реакцию, — закивал декан. — Чтобы определить степень проблем. Чую, что с этой девицей что-то не то, и моя первая догадка была не совсем неверной.

   — Куць бы побрал твою проницательность, — насупился я. — Она, конечно, ничего, но дело не в том. Она стихийное бедствие, которое превращает мою жизнь в балаган. С того самого момента, как я спас её на болотах от...

   — Та самая? — Габриэль даже остановился, с неподдельным удивлением всматриваясь в мои глаза. — Если ты носишь в своём сердце эту занозу целых шесть лет, яд тут не поможет...

   — А что? Молнией её...

   — Фу! Пан чародей, — он даже остановился. — Лучше расскажи мне о ней поподробнее. Чем она занимается?

   — Работает в лавке старика Врочека. Превосходно рисует. Талантливо, я бы даже сказал. Пан Франц доверил ей восстанавливать рисунки из моего трактата...

   — Того самого?

   — Именно. Я добыл его, представляешь. Ни какие-нибудь копии, а настоящий Мартин Гориц. Обязательно покажу тебе, когда всё будет восстановлено. Но... Сейчас речь не об этом. Она буквально преследует меня. Её слишком много. Я просто хочу преподать ей урок... чтобы запомнила и держалась от меня...

   — Так! — вскрикнул декан. — Мне все ясно. Чтобы наказать девицу, её надо победить её же методом.

   Он нарочно сделал эффектную паузу и подмигнул.

   — Выведи её из равновесия. Сделай что-то неожиданное — позови её на свидание.

   Последний раз я так кричал посреди улицы, когда мои помощники напоролись в трущобах на короткохвостую химеру, прикидывающуюся толстой дворняжкой. Тогда нам повезло — отбились. Против алхимика шансов не было. Этот куцев советчик заболтает даже мертвяка. Что и за какое место меня вообще дёрнуло, обратиться к нему за помощью?

   Успокоившись, я все же пообещал подумать над его предложением, и попращавшись отправился в управление Ночной стражи. Порядка в голове стало ещё меньше, и извозчик даже не сразу понял куда меня вести. Пришлось показывать руками. Попробуй сохранить холоднокровие, когда за два дня лишаешься пары лучших брюк и самоуважения. Это, вам пан боевой маг, не за чудищами гоняться. Хотя легче сразиться с десятком топляков, чем договориться с одной панной.

   Я даже не заметил, как доехал до нужного места, механически расплатился и взбежал по ступеням, находу здороваясь с дежурным стражником. Главное не встретить Рекара Пшкевича, настроение и так ниже не куда, а от его паскудной улыбочки и вовсе хочется удавиться на собственном шарфе.

   Проскочив в кабинет, я тоскливо взглянул на пирамидку на полке и развалился в кресле. Марек сидел мрачнее тучи, наверное, всё утро доказывал Люсинде, что слухи о его поездке в Зодчек с молодой панной, досужие домыслы.

   — Доброе утро, — хмуро протянул он, не отрываясь от своего стола.

   — Добрее видали, — в тон ему ответил я. — Подымай нос и смотри в оба — буду третий припой пробовать.

   — И охота вам... — начал он, но вовремя осекся, встал и подошел ближе.

   — То-то же, — проворчал я, вытаскивая карманный футляр с единственной колбой.

   Любимая работа лучше всего изгоняет из головы дурные мысли.

   Пить настойку на табаке не самое приятное занятие. Раствор проскочил в горло, оставив горечь во рту. Я сипло закашлялся, а голова закружилась. Перед глазами заплясали цветные пятна, и водоворот чужих воспоминаний затянул меня в черную бездну.

   Кто-то на кого-то кричал. Высокий, но при этом мужской голос, который я не узнавал, постоянно срывался на визг. Слова улетали прочь, а вместе с ними ускользал и смысл. Разглядеть тоже ничего не получалось. В темноте яркими пятнами вспыхивали факелы, и я догадался, что 'убийца-курильщик' идёт по подземелью.

   Получается, я слишком глубоко окунулся в его воспоминания. Надо двигаться в самый конец, нельзя застревать тут надолго. Болезненно сглотнув, я попытался всплыть на поверхность его памяти, но меня ослепил яркий свет.

   Когда зайчики прекратили скакать перед глазами, я разглядел площадь перед купеческой гильдией. Не знаю через какие подвалы 'убийца-курильщик' пробирался к своей цели, но вылез почти у самого тупика. Проскользнул в дальний угол и опустился на колени. Укрылся плащом и, скукожившись, затих.

   Время едва шевелилось, так что перезвон на колокольне храма Четырех Пресветлых заставил вздрогнуть. Сколько я тут сижу? То есть он. Уже довольно долго. Ноги затекли, а нетерпеливые руки выудили из-за пазухи кисет и трубку. Тогда-то я и разглядел его пальцы. Заскорузлые, желтые от частого курения, с особыми отметинами на фалангах. Стоило терпеть горечь табачного настоя и остальные мучения. Теперь я его точно найду. У 'убийцы-курильщика' тюремные наколки. На указательном пальце кинжал с каплей крови — значит, уже не одну жизнь отнял. На среднем солнце с семью лучами. Безымянный чистый, а на мизинце горшок — клялся пану Тыкве, предводителю горшечной банды. Этого хорошо знаю, вор старой закалки, 'моркых дел' не любит и своим не разрешает. С контрабандистами работает. Мы с ним из-за незаконной продажи фей и пересеклись, с тех пор и знаемся. Того, кто его запрет нарушил, со скрипом, но сдаст, чтобы остальным неповадно было.

   Я так увлёкся своим планом, что чуть не пропустил нападение.

   Скрипнула дверь черного хода и неподвижный 'убийца-курильщик' вскочил с места. Натянул на руку 'кошачью лапу' — перчатку с острыми кривыми лезвиями, чтобы симитировать нападение твари, и бросился к лестнице.

   Меня так резко выбросило из его воспоминаний, что закружилась голова.

   — Пан Вильк!

   — Со мной всё в порядке, — отозвался я, ухватившись за подлокотники кресла. — Принеси моей воды, во рту пересохло.

   Пока Марек наливал дистиллят из особого графина, я уже пришел в себя. Пора действовать, но самому везде не поспеть. Я подозвал Марека и вполголоса приказал:

   — Отправишься на Горшечную улицу, трактир 'Святая крыса'. Хозяину передашь, что пан магистр будет ждать пана Тыкву в шесть в 'Старом пирате'.

   Прочитав недоумение в глазах Марека, я пояснил:

   — Кузьку пришил его подмастерье.

   Капрал кивнул.

   — Возьми повозку, чтобы побыстрее. Нам с тобой еще на бал сегодня ехать.

   — Куда?

   — Туда-туда, — закивал я. — Убийцу градоначальникова сына разыскать надо, но и про тварь забывать нельзя. Смешливица вечно голодная и может заявиться сегодня к пану Мнишеку. Значит и нам туда дорога.

   — Понял, — выдохнул Марек.

   — Вот и хорошо, — пробормотал я. — Тогда одна нога здесь, другая там. Тебе еще западню для твари готовить. А мне отчет для капитана писать и уговаривать выделить пятерых стражников на бал.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Промозглый вечер прочно угнездился в моей скромной обители, вторгшись сквозь распахнутое окно и выстудив комнату едва ли не до инея на стенах. Пробравшись сквозь бесформенные завалы разбросанных вещей, я раздраженно захлопнула створки. Пани Флося ошарашено взирала на устроенный неизвестными бардак, а я в легкой растерянности прижимала к себе поднятое с пола платье.

   — Пресветлые Четверо, — выдохнула хозяйка, — да что же это деется в моем доме! Я вызываю стражу! Пусть свой хлеб отрабатывают, бездельники, а то только и умеют, что мзду с кумушек на рынке взымать!

   — Не надо, — мой голос звучал устало и тускло, — ничего не украли. А то еще сильнее всё перевернут! Вы же их знаете, будут искать не пойми чего. Похоже, это пикси похозяйничали. Здесь неподалеку живет выводок. Я, видно, щеколду на окне не прикрыла, а они и рады, — откровенно соврала я.

   — Окстись, деточка, какие пикси?! Они давно уж в спячке, — всплеснула руками пани Бржеговская, проходя в комнату и помогая мне собирать разбросанный скарб. — Тем более, пикси не ждут когда хозяйка на рынок уйдёт, чтобы в её доме нахулиганить.

   — Так-то болотные, — пожала я плечами. — А те, что в городе поумнее будут, и после Солнцеворота не всегда успокаиваются, а до него ещё неделя, между прочим.

   — Побыстрее бы месяц Хрустальной луны закончился, от него всегда одни неприятности, — Пани Флося дернула уголком тонкогубого рта, не особо принимая на веру мои пространные рассуждения о нечисти, но настаивать на вызове стражи не стала, переключив внимание на безвозвратно испорченное платье.

   — Такую красоту испортили, пакостники! — воскликнула она и так, и эдак рассматривая бурую чернильную кляксу на тяжелом парчовом подоле. — Может её замыть чем, Аланка? У меня как раз и молоко на леднике стоит...

   Я представила, как к чернильной кляксе добавляются молочные разводы и моей поездке на бал приходит конец, потому что иллюзию, повторяющую узор по всему подолу платья я просто не потяну, и отрицательно покачала головой.

   — Помогите мне переодеться в этот пыточный наряд, а пятно я сама спрячу.

   До открытия коробки я ещё тешила себя робкой надеждой, что Делька ограничилась просто платьем, пусть красивым, зато без выкрутасов. Но нет, подруга решила, что приглашенная 'эльфийка' должна выглядеть по всей моде, и к своему ужасу в остаткаках растерзанной коробки обнаружились и корсет, и турнюр, и даже тонкое батистовое белье (последнее как раз радовало, но все же), чтобы я могла без проблем во все это впихнуться. Благо, туфли у меня были свои, действительно эльфийские из мягкой бежевой замши, бережно сохраненные со времен школьного выпускного. Пани Флося деликатно вышла, пока я облачалась в новое исподнее, а после взялась за меня с алчностью моли, узревшей бесхозный шерстяной моток.

   — Х-хэ, — беспомощно хекнула я, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

   Мерзкий корсет затянулся еще чуть-чуть, и моя домохозяйка отступила, довольная делом рук своих.

   — Я сейчас надвое переломлюсь, — сдавленно пропищала ваша покорная слуга, послушно дав обрядить себя в пышные нижние юбки и турнюр.

   — Красота требует жертвоприношений, — философски пожала плечами пани Флося, споро орудуя крючками на платье и расправляя складки. — Зато ты чудо как хороша, деточка. Глядишь, и чародей твой оттает, а то все мрачен, да черен, будто с похорон вышел...

   — Ка-акой ч-чародей? — заикаясь, пискнула я, не в силах нормально говорить из-за дурацкого корсета.

   — Да тот, что шоколад передавал, пан магистр из Ночной стражи. Давеча столкнулась с ним на улице, так он все про тебя выспрашивал: давно ли знаю, да как живется с тобой, не беспокоишь ли старуху, поздно ли приходишь по вечерам, с кем дружишь...

   Угу, не отращиваю ли клыков в полнолуние для загрызания бедных граждан Кипеллена... Но в ответ я лишь нечленораздельно фыркнула. Вильк, похоже, всерьез меня подозревает, попутно втянув в какие-то опасные делишки. Нет, с этим пора заканчивать. Завтра приду с повинной, тьфу, то есть объяснюсь, как положено, а то он, чего доброго, меня скоро под конвоем в каземат потащит.

   Пани Флося закончила с нарядом и степенно удалилась, оставив меня наедине с кисточкой и баночкой водостойких чернил. Я вздохнула и принялась за работу, тщательно прорисовывая на ладонях и запястьях каждый завиток. Хорошо, что к платью прилагалась пара перчаток, не придется узоры маскировать.

   Закончив, я взглянула в тяжелое ростовое зеркало у стены. Из серебристой глади на меня взирала незнакомая эльфийка. Точеные высокие скулы, огромные зеленые глаза, волнующий излом бровей, пухлые алые губы, густые золотистые волосы, потоком спадающие на плечи... А главное, пятно на платье исчезло.

   — Алана, — донеслось снизу. — Тут за тобой панна Мнишек карету прислала.

   — Иду, пани Флося, — пискнула я, подхватывая сумку.

   Она совершенно не подходила к наряду, но брала я её не для того, чтобы щеголять на балу. Там болталась папка с рисунками для Джульеты Скворцонни и книга Бальтазара Вилька, которую, я, по здравому размышлению, решила отвезти к Врочеку. Целее будет. Невольно вспомнилась стычка в Зодчеке, когда меня чуть не усыпили посреди улицы. Тот неприятный тип явно хотел завладеть книгой. Не знаю уж кто этот Мартин Гориц, но его труды прямо на расхват. Надо будет почитать о нём и его работах.

   Письмо же, столь бесцеремонно подброшенное Вильком, я спрятала в футляре с янскими кистями, да-да, теми самыми, что он презентовал утром. Решив, что камень дважды в одно окно не влетает, я сунула футляр в ящик с принадлежностями. Закуталась в привычную шаль, спустилась вниз и, попросив кучера по дороге завернуть к книжной лавке 'У моста', забралась внутрь.

   — Любой каприз панны, — благодушно откликнулся возница. — В лавку, так в лавку. Все одно панна Адель повелела и за паном Грюком на Песий мост заехать.

   — За кем? — не поняла я.

   — За Румпельстилтскином Грюком, — слегка удивился кучер, — панна говорила, вы знакомы.

   — Знакомы-знакомы, — махнула я рукой, — не расслышала просто. Поезжайте.

   Врочек, выслушав мою сбивчивую речь о погроме в комнате и мудром решении передать книгу пана Вилька на хранение ему, долго молча глядел на меня из-под седых бровей.

   — Ремня на тебя нет, — проворчал он, закончив сверлить взглядом. — Тебе когда сказано было: книгу с собой не таскать? Пан Вильк не желторотый студентик, зря предупреждать не станет. Это хорошо, что все пока обходилось, а если б не обошлось?.. А-а-а, да что я говорю, — Франц обреченно махнул рукой, мол, горбатого могила исправит. — Давай, раз принесла.

   Я оставила книгу у Врочека, и, пожелав спокойного вечера, вернулась к карете, где уже успел расположиться Румпель. Краем глаза, заметила худую фигуру, свернувшую в темный переулок. Рыжий вихор, торчавший из-под картуза, едва не побудил меня окликнуть неизвестного, в надежде, что это Марек, и поинтересоваться, где завтра поутру будет подвизаться его патрон. Я подавила окрик, рвущийся с языка — мало в Кипеллене рыжих что ли — и забралась в карету.

   Румпель ёрзал на сидении, то и дело, одергивая рукава плотного иссиня-черного камзола и поправляя шейный платок. Темно-песочные космы убраны в аккуратный пучок. На широких коленях покоится обитый бархатом ящичек.

   — Чувствую себя чмопселем под неразношеным седлом, — пропыхтел он, заметив меня. — Туго и хрустит при каждом шаге! В последний раз так выряжался, когда мы пять лет назад илардийское посольство на Катэхо брали...

   Я изумленно округлила глаза. История о грабеже пиратами резиденции илардийского посла на центральном острове Янского архипелага гремела по всему побережью. Сорвиголовы под командованием Арстейна Махаона, прикинувшись растийской дипломатической делигацией, высадились на острове и нагло выкрали из-под носа янской и илардийской охраны золото, обещанное за их головы правительствами обеих стран. Имя легендарного капитана было у всех на устах. От его хитроумных комбинаций и рискованных проделок страдали все торгово-судовые компании от Растии до Илардии. Редзян Мнишек, у которого Арстейн потопил несколько кораблей с каким-то особо ценным и совершенно нелегальным грузом, пообещал лично вздернуть каждого из махаоновской команды, когда попадутся ему в руки... А пять лет назад Махаон исчез. Кто говорил, что его наконец-то поймали, кто, что легенда берегового братства ушел на покой.

   — Ты плавал под командованием Махаона? — недоверчиво выдавила я, изумленно разглядывая Румпеля.

   Хотя, отчего я удивляюсь. По сути, знала его только как хозяина таверны и закадычного приятеля Врочека, что было довольно странно при значительной разнице в возрасте со стороны последнего. Когда я появилась в книжной лавке, тролль уже несколько лет держал свое заведение и о прошлом не распространялся.

   — Плавал, — не стал отрицать Румпель. — Руководил абордажной командой. Нападение на илардийское посольство — последнее дело, — продолжил он, отвечая на немой вопрос. — После решили разбежаться. Я сошел на берег в Зодчеке, баркасом переправился в Кипеллен. Дела у тогдашнего владельца 'Под мостом' шли из рук вон плохо, и старый забулдыга охотно спихнул свое убыточное имущество за бесценок...

   — Ну, ты даешь, — выдохнула я, польщенная, что Румпель снизошел до таких откровений.

   Врочек-то наверняка знал обо всем, учитывая свою дружбу с бывшим пиратом капитаном Эдриком. Наверняка старик навел через него справки о новом соседе.

   — Надеюсь, Дельке ты об этом не рассказывал? Она конечно девушка хорошая, но только уж очень восторженная...

   — Обижаешь, — хмыкнул тролль, — думаешь, я не помню, что её папенька грозился сделать с каждым, кто ходил под флагом Махаона?

   — Надеюсь, у тебя не зреет какая-нибудь извращенная месть пану Редзяну, направленная на мою подругу? — я грозно сдвинула брови, уперев кулаки в тугие бока корсета.

   — С чего бы? — удивился Румпель. — Лично мне он ничего не сделал, хотя сволочь, конечно, преизрядная. Видела бы ты, что мы на его кораблях находили, храни меня Первопредок... — тролля передернуло, а мне подумалось: 'и хорошо, что не видела'.

   — Так что ты ей дарить собрался? — сменила я тему. — Давай колись, хочу заранее знать глубину гнева пана Мнишека, чтобы меня ненароком не зашибло, когда он будет гонять тебя по особняку.

   Друг смерил меня негодующим взглядом и любовно открыл обитый бархатом ящик. Внутри на атласной подушке лежала искусно вырезанная из красного дерева... дубина, весьма характерной формы, длиною в локоть. Замысловатые орнаменты с вплетенными в них пожеланиями прибытка и плодовитости, оплетали деревяшку сверху донизу.

   — Ты собираешься подарить ей, эммм, фаллос? — выдавила я, честно пытаясь представить выражение лиц Адели и её батюшки, когда она откроет подарок.

   — Что? — возмутился тролль. — Это жезл Первопредка, очень сильный троллий талисман, способствующий процветанию, удовольствию и плодовитости. Я четыре обережные лавки вверх дном перерыл, пока нашел.

   — Угу, — я сдавленно хрюкнула, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, хотя, с точки зрения тролля, это действительно был очень ценный подарок.

   Дело в том, что хоть в Четырех Пресветлых и верило большинство племен и народов, но вера эта часто имела сильно разнящиеся особенности. Так эльфы Благословенного Двора почитали Вилу превыше всех богинь, у Неблагословенного Двора на вершине божественного престола сидела Крин, в их представлении обретающая довольно жутковатые черты. Кочевники с Пустошей молились исключительно Зарнице. Цверги — Огневе, которую вообще мнили своей прародительницей, ибо считалось, что в далекие времена богине так понравилось ожерелье, выкованное двумя первыми цвергами, что она провела с ними целый год, лишь бы получить драгоценность. Но круче всех оказались тролли — они считали, что их Первопредок был настолько могуч, что взял себе в жены сразу всех Четырех Пресветлых, от которых и появились горные, равнинные, речные и болотные тролльи племена. А когда он почил, благодарные жены сделали его, кхм, жезл самым сильным оберегом всех четырех племен, и с тех пор, если тролли желали выразить кому-то высочайшее почтение, то подносили в подарок искусно вырезанные копии великого талисмана.

   — Пан Редзян будет счастлив, — все ещё похрюкивая от смеха, выдавила я.

   — Я хочу обрадовать Адель, а у Редзяна свой жезл есть, второй ему ни к чему, — гоготнул тролль, закрывая ящик.

   Кучер постучал по стенке кареты, хрипловато возвестив: 'Приехали, панове!' И мы с Румпелем неспешно покинули обитый вишневым сукном салон, направившись к озаренному подвесными фонарями парадному входу в особняк Мнишеков.

Глава 8 в которой гости, и не только, попадают на бал

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Брац отчетом не насытился, вызвал меня на ковёр и долго выпытывал всякие незначительные детали, видимо, чтобы блеснуть перед градоначальником. Хотел даже собрать 'всю кавалерию' и нагрянуть в убежище убийцы. С трудом отговорил его от штурма, надавив на то, что лучше все сделать тихо. Ведь нить может никуда не вести, а таинственный 'убийца-курильщик' давно выйти из банды. Сам, я, правда, так не думал, но капитана мои доводы убедили. Он 'спрятал шашку' и немного успокоился, даже разрешил взять переодетых стражников на бал и задействовать капрала Бродски. Остальное уже зависело от меня. Пришлось вскрывать закрома. В таком деле без хорошего артефакта не обойтись, да и инструктаж стоило провести самый подробный. Случись что на балу, по головке потом не погладят.

   Время пролетело незаметно, кокетливо взмахнув хвостом из неуловимых секунд. Когда я открыл окно, чтобы проветрить кабинет, часы на колокольне Четырех Пресветлых отбивали пять вечера.

   — Вам пора, — не поднимая головы, заметил Марек.

   Ему тоже перепало немало работы.

   — Встретимся у Мнишека, — напомнил я, закрывая дверь.

   Брать повозку не стал, не люблю нею управлять, да и до 'Старого пирата' двадцать минут хода. Стоит прогуляться и разложить мысли по полочкам. Вопросов по-прежнему больше чем ответов, но теперь у нас, по крайней мере, есть подозреваемый и целых два исполнителя. Будем разрабатывать Рекара Пшкевича, надо разобраться что он замышляет и связан ли с остальными убийствами. На деньги пана Ночвицкого я нанял 'топтуна'. Побудет пока второй тенью главы кафедры боевой магии, тем более, что со способностью пана Пыжика отводить глаза это несложно. Посмотрим, что удастся накопать. Кстати, недурно было бы отправить посыльного к пану Ендриху. Не может же его сын вечно пребывать в бепамятстве, а о похоронах по городу слухи не ходили. Пан Ночвицкий — человек занятой, мог и забыть, что обещал прислать весточку о состоянии наследника. Младший Ночвицкий, да ещё письмо покойного Ничека, пока единственные ниточки в этом запутанном клубке. Вспомнив о письме, я нахмурился. Вчера в сумбуре 'нежной' встречи на причале я опрометчиво спрятал письмо у панны де Керси, а нынче утром совершенно забыл о нем, сцепившись с ошалевшей мебелью в лавке пана Франца. А ведь, если бы не оразумленный диван, у нас с панной Аланой могла выйти преинтереснейшая беседа.

   Я поднял воротник пальто в надежде спрятаться от пробирающего до костей холода. Ветер снова изменился и теперь гнал с моря ледяную сырость. Зима возвещала о своём приближении: 'Прячьтесь, а то будет худо!'.

   Несмотря на погоду, нога совсем не болела. Я даже посмотрел на неё с сомнением, на месте ли. Нанесенный Аланой узор работал исправно, и я, на мгновение забыв о позорном столкновении с очумевшим диваном, даже подумал о предложении Габриэля. Он как всегда понимал меня лучше, чем я сам. Хотя в этот раз явно перегнул палку. Надо же такое предложить — пригласи на свидание. Да я уже забыл, что это слово обозначает.

   Непрошенные мысли так захватили, что я чуть не прошел мимо вывески своей любимой таверны. На крышке почерневшей от времени бочки, качающейся на ржавых цепях перед крыльцом, едва проглядывали полустертые кости и череп. Я толкнул старинную дубовую дверь и, пригнувшись, вошел в 'Старого пирата'. Здесь ничего не изменилось со времен моего студенчества. В полумраке дрожали свечи в пыльных плафонах, за стойкой стоял одноглазный тавернщик, а на крошечной сцене у камина печально пиликал седой скрипач. Посетителей было еще немного, и я сразу заметил пана Тыкву в самом темном углу. Круглое желтушное лицо предводителя горшечной банды расплылось в ехидной улыбке. Рыжая борода и торчащие во все стороны волосы напоминали ржавое закатное солнце. Люсинда была бы в восторге. Я ухмыльнулся, и ответил на приветствие тавернщика поднятой рукой. Едва заметно покачал головой, показывая, что пришел по делу, и стал протискиваться между столов и неподъёмных кряжистых стульев. Чуть не зацепился за чучело неведомой даже мне твари. Её слепили из нескольких чудищ: когтистые лапы от детеныша живоглота, покрытая колючками спина от древесного попугайщика, а морда и вовсе от какой-то бешеной собаки.

   — Милости просим, не скажу, что рад повидаться, — привстал пан Тыква и его узкие глаза вспыхнули отсветами свечей. — Чего таки всполошилися, пан магистр?

   — Твой назлойдейничал, — буркнул я, — да еще как назлойдейничал.

   Предводитель горшечной банды нахмурил рыжие брови и задумчиво отхлебнул пива из большой кружки.

   — Кто? — выдавил он.

   — Вот и я хотел бы знать. Среднего роста, плащ, как на чучеле, курит вонючую трубку. На пальцах кинжал, солнце, пусто и горшок. Стало быть, твой.

   — Тьфу ты, опять этот Цвях начудил. Оставь его мне пан магистр, накажу по всей строгости.

   Я покачал головой.

   — Если бы он начудил, мы бы не встречались. Он Кузьку, головы сына, зарезал.

   Пан Тыква ошеломлено заморгал.

   — Как? — сглотнув, переспросил он.

   — Кошкой задрал.

   — Куць забери этого гада. Так меня подставить!

   — Во-во! — подтвердил я. — Голова брызжет ядом!

   Предводитель горшечной банды заерзал, чуть не разлив свое пиво. Но быстро собрался и кивнул, соглашиясь с собственными мыслями.

   — Он здесь недалеко, — мотнул головой Пан Тыква. — Только...

   — Покажешь, и я заберу его без шума и пыли, — понизив голос, предложил я, — никто и не узнает, что парень из твоих. Знак на пальце скроем.

   — Ха! — выдохнул предводитель горшечной банды. — У улиц есть уши и глаза. Через два часа весь Кипеллен будет знать, что я сдал своего.

   Я перегнулся через стол к самому желтушному носу пана Тыквы.

   — Не сдашь, пойдёшь на дно вместе с ним. За сына голова сгноит тебя и всех твоих выкормышей. Пока еще можешь выпутаться. Он же нарушил ваш кодекс, не так ли? Так что выгораживать его, себе дороже.

   — Да, понимаю я.

   Он допил пиво и покачал головой.

   — Но не могу, меня же на пики поднимут... или голова на части раздерёт... так и так пропадать.

   — Сам решай, — невозмутимо проговорил я, усаживаясь на своё место, — что для тебя хуже. Мне до этого дела нет. У меня свои проблемы.

   Пан Тыква совсем повесил голову, только судорожно сжимались и разжимались толстые пальцы, прижатых к груди рук.

   — Кричи, давай, что своих не сдаешь, — сжалился я. — Накрою заклятьем, будет вроде ты и не причём.

   Он удивленно взглянул на меня.

   — Стать вашим должником?

   Я пожал плечами.

   — Если бы кто другой предложил, ни в жизнь не согласился...

   — Кричи!

   Предводитель горшечной банды резко встал, чуть не перевернув животом стол. Желтушная морда покраснела, а всклокоченные рыжие волосы засияли в отсветах свечей. Он набрал побольше воздуха и пробасил:

   — Ни за что! Тыква своих на плаху не ведёт...

   — Именем Ночной стражи, — подыграл я, но он только передёрнул плечами и бросился в атаку.

   Кулак чуть не долетел до моего уха, но заранее сложенное заклятье вцепилось в руку, и мгновенно спеленало пана Тыкву, подняв над полом.

   — Ты еще пожалеешь, — прохрипел он.

   — Именем Ночной стражи, — повторил я, — вы арестованы за противодействие законам Кипеллена.

   По взмаху моей ладони предводителя горшечной банды понесло к выходу. Редкие посетители, недовольно ворча, убирались с его дороги и сквозь зубы костерили чародеев, стражу и городские власти от которых даже вечером в таверне нет никакого покоя.

   Я церемонно кивнул одноглазому тавернщику и прошёл вслед за вылетевшим на улицу паном Тыквой.

   Пришлось протащить его до соседнего переулка и притиснуть к стене подальше от загоревшихся фонарей.

   — Какой адрес?

   — На Кривом тупике в подвале за лавкой мясника, — прошептал он.

   — Схоронись пока, и чтоб неделю никто не видел, — приказал я. — Иначе, сам знаешь, пощады не будет.

   Заклинание ослабило хватку и развеялось, не оставив следа.

   — Век не забуду, — пробормотал предводитель горшечной банды и скрылся в тени между домами.

   А я еще постоял, всматриваясь в прохожих на хорошо освещенной улице. Возвращаться в управление Ночной стражи не хотелось. Цвяха надо брать тепленьким, пока весть об аресте пана Тыквы не разлетелась по округе. Иначе заляжет на дно и поминай, как звали, до весны искать будем.

   Я двинулся в сторону Кривого тупика.

   Лучше позвать подмогу прямо оттуда. Пусть забирают и везут убийцу в 'нежные объятия' капитана Браца. Уж он точно из него всю душу вытрясет, а заодно и показания получит. Все-таки дело государственной важности, а не абы что.

   Я остановился на перекрестке напротив мясной лавки. Хозяин уже погасил огни, и витрина погрузилась во тьму. Зато свет подрагивал в низком окошке у самой мостовой. Скорее всего, там и прячется злополучный убийца, Четыре Пресветлые ему судьи.

   Я прижал ладонь к фонарному столбу и огонь над головой задрожал. Накалился до багрового и от пламени отделилась переливающаяся точка. Скакнула вверх и, пролетев над домами, опустилась на плафон фонаря дальше по улице. Подпиталась светом и прыгнула дальше. Через пару минут доберется до управления Ночной стражи и подаст сигнал.

   Я перешел к мясной лавке и зашагал вдоль стены к темнеющему проёму между домами. Где-то здесь должна быть лестница в подвал. Ступенька подвернулась под ногу, и я едва не запнулся. Ухватился за шершавый парапет у спуска вниз и затаил дыхание. Не хватало еще спугнуть Цвяха. Сердце отдавалось глухими ударами в груди. Так и не привык охотиться на людей, выслеживать чудищ, все же сподручнее.

   Спустившись до самого низа, я сотворил открывающие чары, ударил ногой в дверь и ворвался в подвал. Убийца сидел на топчане, уплетая неказистое с виду мясо, но мгновенно бросил тарелку и схватился за карманный арбалет. Пружина отпустила зазвеневшую титиву, и болт выпорхнул на волю.

   Я успел в последнее мгновение. Смял её заклятьем прямо перед своей грудью и ударил в ответ чарами 'недвижи́мости'.

   Цвях застыл на топчане, бешено вращая глазами.

   Дело сделано! Теперь можно с чистой совестью отправляться на бал.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Усадьба Мнишеков сверкала высокими освещенными окнами и пятнами подъездных фонарей. Пан Редзян не скупился на иллюминацию, чтобы дорогие гости видели, куда едут. Расторопная челядь помогала найти места для карет, повозок и колясок и, подобострастно кланяясь, провожала до парадного входа. А распорядитель заводил разодетое панство внутрь и представлял. Хозяин дома и виновница торжества приветствовали вновь прибывших у входа в зал. Адель, одетая в шелковое голубое платье, расшитое тончайшим кружевом, принимала поздравления. Тонкая, хрупкая, с копной густых золотистых локонов, спадавших на плечи в изысканном беспорядке, радостно улыбалась гостям. И только я знала, как ей на самом деле тошно. Делька не выносила шумихи, которую Редзян устраивал вокруг её Дня Рождения, но положение обязывало, и подруга стоически терпела расшаркивания и фальшивое лебезение. Заметив нашу гротескную парочку, она встрепенулась и, оставив отца беседовать с толстым степенным паном, неспешно двинулась к нам, подметая натертый до блеска пол дорогущим янским шелком.

   — Панна Алариэль Златокудрая и пан Румпельстилтскин Грюк, — громогласно объявил распорядитель, сверившись со списком гостей.

   Я вздрогнула от непривычного имени. Так, теперь главное помнить, что на сегодняшнем приеме, я не Алана, а Алариэль и вести себя соответственно, как настоящая эльфийка, то есть высокомерно и с претензией. Адель налетела на нас словно шелково-кружевной ураган, едва не затискав меня и приняв галантный поцелуй руки от Румпеля.

   'Вот тебе и тролль...', — озадачено подумала я, краем уха слушая, как друг витиевато восхищается платьем Адели, её алебастровой шеей и чудными волосами.

   Взгляд заскользил по залу и тут же споткнулся о жилистую долговязую фигуру. Вот ещё холера на мою голову. Он-то что здесь забыл?! А, куць меня за ногу, Мнишек же лично пригласил его вчера. Я судорожно вздохнула, отводя взгляд от Бальтазара Вилька, а то чародей уже начал озираться, пытаясь вычислить, кто так настырно сверлит ему спину. Корсет немилосердно сдавливал ребра, не давая нормально вдохнуть. Я обернулась к друзьям. Если меня немедленно не проводят на балкон, я грохнусь в обморок от удушья. Делька смущенно хихикала, прижимая к груди подарочный ящичек, судя по её порозовевшим щекам и довольной физиономии тролля, она уже ознакомилась с содержимым.

   — Наворковались, — хмуро просипела я, мечтая только об одном, побыстрее сбежать с бала.

   Вильк меня опознать не должен, живописная иллюзия магией не определяется, но зная свою природную везучесть, можно предположить, что морок развеется в самый неподходящий момент, явив расфуфыренным гостям непритязательное зрелище всклокоченной девицы с пятном на подоле.

   — Дель, давай завершим экзекуцию, я получу свою заслуженную золотую ложку и покину этот сумбурный праздник жизни.

   Да, иногда я бываю излишне резка, но помимо тугого корсета и тяжелого платья тому появилась ещё одна причина. Вдоль позвоночника разливался противный холодок страха — реакция на слишком пристальный взгляд. Вильк буквально сверлил меня глазами. Разглядеть личину магическим зрением невозможно, так какого дидька лысого он пялится? А если Вильк заранее озаботился какой-нибудь зачарованной штукой? От боевого мага можно ждать чего угодно. Разоблачит и глазом не моргнёт. Помогите мне Четверо!

   — О, Румпель, вынуждена оставить вас на время, — проворковала Адель, — иначе на мою голову падут все Зарницины кары. Представьтесь отцу, думается, ему будет интересно вас послушать. Но помните, все танцы сегодня за вами, вы обещали...

   Она подхватила меня под локоть и повлекла через зал.

   — Представьтесь моему отцу, ему будет интересно... — перекривляла я подругу. — Ты же только что отправила его на заклание!

   — Спокойно! — глаза Дельки озорно блестели. — Он же должен получить родительское разрешение ухаживать за мной. Не в таверну же папу волочь. Пусть лучше это сделает известный ресторатор, чьи глинтвейны покорили столицу...

   — Спелись, авантюристы, — фыркнула я, — Крин вам в помощь.

   Липкий страх, гонявший ртутные капли вдоль позвоночника, отступил, как только из виду потерялся Бальтазар Вильк.

   — Кто там страстно хотел лицезреть великую рисовательницу похоти и блуда? Веди! — иронично хмыкнула ваша покорная слуга, горделиво расправляя плечи и вздергивая подбородок.

   И меня проворно потащили к стайке расфуфыренных девиц. Узнав, кто перед ними, они обступили меня плотным кольцом, звонко щебеча всякие льстивые глупости. Кто-то даже подсунул на подпись пачку дурных копий с моих рисунков. От плотного облака разномастных духов и восторженного писка у меня снова закружилась голова, поэтому я не сразу заметила с достоинством подплывшую сухощавую пожилую даму. Короткие седые волосы кудряшками обрамляли тонкое остроносое лицо, а блёклые голубые глаза смотрели цепко, с интересом. Она легким мановением руки разогнала восторженых девиц и сочувствующе произнесла:

   — Они вас совсем заклевали, милочка. Джульета Скворцонни, — представилась она, протягивая худую ладонь, затянутую в кружевную черную митенку. — А вы, Алана де Керси, полагаю? Моя внучка довольно точно описала вас — потерявшийся кудрявый воробышек...

   — А... — только и смогла выдавить я, — в-внучка?

   — Адель, — уточнила Скворцонни, — приходится мне двоюродной внучкой, её покойная мать, Агнешка, была моей племянницей.

   — Рада знакомству, пани Скворцонни, — пролепетала я, прижимая к животу изрядно потрепанную папку с рисунками.

   — Джульета, — поправила она меня, — Внучка ещё не делает меня бабушкой. Зовите по имени, не прибавляйте к глупому редзяновскому этикету лишних сложностей.

   Я облизывала пересохшие губы, не в силах собраться и задать мучивший вопрос, но моя собеседница и так все поняла.

   — Ваша иллюзия безупречно создана, — пояснила она, — но мороки мне не помеха, такой, знаете ли, подарок от прабабки-ведьмы. Вот избранный образ подкачал! То, что я вижу, получше этой кичливой личины. Полагаю, Адель толкнула вас на этот абсурдный маскарад лишь оттого, что Редзян вам не благоволит?

   — Ммм... — согласно кивнула я.

   — Не поддавайтесь так чужому влиянию, иначе никакая карьера вам никогда не светит. Себя надо принимать такой, какая есть. Без жалости и без пощады, только с любовью. Да и платье вам к лицу, несмотря на ужасающую кляксу.

   — Вы не эльфийка, — тупо произнесла я, пытаясь переварить её слова.

   — Конечно, нет, деточка, — отмахнулась она, — я человек, как большинство моих коллег по цеху, у которых с эльфами столько же общего сколько у красного вина со свекольным самогоном. Но хватит праздной болтовни! Займёмся делом. Показывайте свои работы? О! Какая прелесть — 'Литьянская шкатулка'. Мой первый роман...

   Я молча протянула папку, и Скворцонни деловито приняла рисунки, забормотав себе под нос: 'Так вот как оно выглядит для других...'.

   — Чудные иллюстрации, — наконец произнесла она, — вы мне подходите, Алана. Я, безусловно, хочу видеть вас художником своей новой книги, но при одном условии...

   Я вся напряглась — вот он, подвох. Он всегда есть...

   -...подпишите работы настоящим именем, — закончила она, — и никогда не используйте этот ужасный псевдоним. Вы такая, как есть и другой уже не будете — смиритесь. И ещё! Все документы принимаются только на моих условиях, поверенный передаст вам экземпляр контракта, копию рукописи и чек на пятьсот левков. Возражения есть?

   Я ошарашено закачала головой. Такой ганорар мне в самых смелых снах не снился.

   — Эти работы я тоже беру, — Скворцонни самоуверенно прижала папку к груди, всем своим видом показывая, что отказ не примет и лучше мне даже не пытаться спорить.

   — Во сколько ты их оцениваешь? — она пристально уставилась на уродующую платье кляксу и поджала тонкую губу.

   — Наверное они... не представляю сколько все вместе... может...

   — Прекрати этот жалкий лепет, — строго оборвала Скворцонни. — С такой хваткой ты навсегда останешься в этой сиротской библиотеке и никогда не поднимешься в высшие литературные круги.

    — Книжная лавка, — поправила я.

   — Смелее, — поднажала собеседница.

   — Сто...

   — Громче!

   — Сто левков, — чуть ли не выкрикнула я.

   — Хм... — Скворцонни криво усмехнулась. — Получишь пятьдесят. Половину я оставлю себе, в качестве оплаты преподанного урока. Есть возражения? — она вынула из маленькой сумочки чековую книжку и, оторвав уже заполненный корешок, протянула мне.

   Я не в силах вымолвить и слова, кивнула и в отсутствие карманов сунула бумажку за корсаж. Пятьдесят левков тоже немало — моя зарплата за три месяца. Для Адели я рисовала за куда более скромные суммы.

   Чтобы как-то скрыть неловкую паузу, я махнула рукой официанту и подхватила с подноса какой-то экзотический фрукт посыпанный шоколадной крошкой.

   — Еще увидимся, Алана, — бросила Скворцонни и крепко сжимая мои рисунки, удалилась.

   Я жевала сочный плод, не веря в свою удачу. Только что стала состоятельной панной, пожалуй, ради этого стоило лазать по водосточной трубе и ставить ультиматумы магистру Ночной стражи. Ох, Пресветлые Четверо, а вот и он, легок на помине.

   Бальтазар Вильк приближался неспешной походкой сытого хищника, уверенного, что жертва уже не сбежит. Парадный темно-синий китель Ночной стражи сверкал серебряными пуговицами в два ряда, но больше мое внимание привлек цеховой знак мага — четырехконечная звезда, оплетенная драконом — старинная, штучная работа, к которой точно приложил руку кто-то из мастеров-живописцев. Ой-ей, если это артефакт, то он вскроет мою личину, как ножовка кровельную жесть.

   — Бальтазар Вильк, — коротко отрекомендовался он, по-военному кивнув. — Магистр-наставник оружейного факультета Школы Высших Искусств.

   Э? Что за чушь он несет! Хотя... Значит, Вильк всё же не видит сквозь личину, это несомненное облегчение, но что он замыслил? Я попыталась выдать мелодичное воркование, подражая певучим эльфийским интонациям, но коварный фрукт, так невовремя показал свою обратную сторону — от терпковатого сока язык онемел и едва ворочался.

   — Ал-р-эл Зл-т-кудр-я, — промычала я, — л-чны х-д-жни Джу... — от волнения получалось еще хуже и я бросила попытки, но пан Бальтазар, казалось был доволен моим косноязычием.

   — Вы позволите пригласить вас на танец?

   Тьфу ты, резец мне в стило! Пьяная каракатица танцует лучше, чем я... Но отказываться нельзя, иначе что-нибудь заподозрит. А-а-а, помирать, так с музыкой.

   — Че не? — пробормотала я, и вложив ладонь ему в руку, кинулась в омут с головой.

   Мы заскользили по паркету, влившись в толпу танцующих.

   Хм... А вот Вильк, в отличие от меня, весьма недурно держится. Только ничего быстрого, пожалуйста, ничего быстрого, а вальс я уж как-нибудь отползаю...

   Мы закружились среди остальных пар, и я краем глаза уловила завистливые взгляды нескольких барышень, видно тоже точивших зубы на Вилька. Пришлось приложить все возможные усилия, чтобы не опозориться. Я поймала нехитрый ритм и мертвой хваткой вцепилась в партнера.

   Так, все нормально, пан магистр хороший ведущий, главное не наступить ему на ногу и, возможно, все обойдется. Проклятый корсет! От волнения мне снова стало нечем дышать, и я, естественно, сбилась надавив каблуком на его начищенные сапоги.

   — Панна, — ласково проговорил Вильк.

   — А... — я замучено подняла на него глаза, язык, вроде бы, начало отпускать

   — Вы прекрасно танцуете, с истинно эльфийской грацией. Как поют ваши луноликие минестрели, танец столь воздушен и невесом, что у партнера могут отняться ноги.

   Да он же издевается, куць меня задери!!! Тоже мне великий танцор выискался. Посмотрим как тебе такое понравится. Что там делают благородные панны в щекотливых ситуациях? Правильно! Благодаря Дельке я прочла довольно эльфийских романов, чтобы достоверно разыграть сцену 'мне дурно, умираю'. Тем более, что и так была недалека от обморока. Чтоб я ещё раз надела корсет, да ни в жизнь!

   — Ах... — простонала я, повисая у пана Бальтазара на руке, — душно.

   Меня деликатно отвальсировали на открытую веранду, где гостям положено освежаться. Холодный воздух мгновенно выстудил кожу, заставив пойти пупырышками, и я наконец-то нормально вдохнула. Вильк продолжал держать меня за талию, прижав к перилам балкона. Цеховой знак чародея нестерпимо засиял и меня словно парализовало. Руки, ноги и всё тело налились нестерпимой тяжестью, если бы он так не вцепился в меня, я бы уже грохнулась на мраморные плиты. Но самое страшное, что магия начала взламывать личину. Меня словно нагло раздевали, а я не могла сопротивляться, да еще это уродливое пятно на платье. Я постаралась вспомнить каждую завитушку орнамента, чтобы замедлить неминуемый позор. Цеховой знак засверкал сильнее, фиолетовые лучи оплели меня с головы до ног, бесцеремонно вплетаясь в рисунок личины. Еще немного и она треснет.

   — Не сопротивляйся, мерзавка, — прошипел Вильк. — Я узнаю кто ты, даже если придётся...

   Он наклонился и впился в мои губы. Н-да, не так я представляла наш первый поцелуй... Меня скрутило жесточайшей болью, пронзившей от кончиков пальцев до груди. От яростного света цехового знака резало глаза. Иллюзия лопнула, мириадом искр осыпавшись на пол. Невыносимо! За что он так со мной? Неужели это месть за тот несчастный случай на болотах? Я же тогда сделала всё, чтобы облегчить его боль. А он...

   — Пан Бальтазар! — чей-то резкий окрик прервал затянувшуюся пытку.

   Вильк вздрогнул и отшатнулся от меня. В замутнённых глазах клубилась тьма, еще более глубокая и страшная, чем тогда на корабле Мнишека. Он смотрел сквозь меня, но не видел ничего. Оно и к счастью, от перенапряжения у меня носом хлынула кровь, окончательно испортив злополучное платье. Зато погас цеховой знак, магия рассеялась, и я смогла пошевелиться, даже простонать.

   — К-какого лешего, вы меня едва не убили!

   Вильк вздрогнул, видения померкли, и в остекленевших глазах снова появилась жизнь.

   — Простите, — хрипло выдавил он, оторвавшись от перил.

   С другого конца веранды к нам уже спешили Делька и Румпель, ставшие невольными свидетелями произошедшего. Наверное, это Адель окликнула Вилька...

   Я провела рукой по лицу, стирая перчаткой два красных ручейка под носом.

   — Пан Бальтазар, что здесь происходит? — возмущенно прозвенел в холодном воздухе голосок моей подруги. — Что вы сделали с Аланой?!

   — Принял за другую, — чародей отрешенно коснулся своих губ.

   — За какую? Бархатную розу? Так оскорбить мою лучшую подругу, да еще во время моего праздника ... — в голосе Адели зазвенели угрожающие нотки.

   У меня подогнулись ноги, и, если бы бдительный тролль не подхватил, я бы рухнула на пол.

   — Румпель, — тихо просипела я, — отвези меня домой, пожалуйста.

   Он перемигнулся с Делькой и, получив утвердительный кивок, сгреб меня в охапку и повлек к боковой лестнице. За спиной еще раздавались обвинительный монолог подруги и напряженное молчание Вилька.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Всё шло по плану. Прибывший вслед за мной Марек с переодетыми стражниками, расставил их по залу и у особняка на заранее обговоренные места, так, чтобы мимо не проскользнула ни одна подозрительная панна. Гости прибывали, и распорядитель едва успевал представлять всех по именам и званиям. Я старался держаться ближе к центру. Старинный артефакт в виде цехового знака пульсировал на груди, прощупывая каждого вошедшего. Конечно, вся кипелленская знать носила маски, но к магии они не имели никакого отношения, только к притворству, лжи и прочим неотъемлимым чертам высшего общества. Редзян с дочерью любезно встречали гостей, выслушивая обязательные комплименты и поздравления. Росла гора подарков, а проклятая бестия никак себя не проявляла. Неужели она и её хозяин стали осмотрительнее?

   Я уже начал сомневаться, что сегодня встречу смешливицу, когда цеховой знак завибрировал, сообщая о найденных чарах иллюзии. Недалеко от входа, почти по центру зала, Адель Мнишек слушала тонкую, будто бы прозрачную эльфийку. Вот только её дерганые, взволнованные движения никак не соответствовали истинной грации древней расы.

   Я, не скрываясь, разглядывал её, пока не обернулась. Увидев меня, она явственно вздрогнула и как-то сжалась, будто желала немедленно исчезнуть. Хозяйка бала подхватила её под руку и повела к верандам, что ж, очень кстати, там меньше свидетелей. Я кивнул Мареку, чтобы пока оставался на месте, и двинулся следом за ними. Торопиться не стоило, сначало надо приглядеться. Как бы искусна ни была смешливица, она не сможет притворяться долго, тут уж ей и хозяин не поможет, а уж он должен быть поблизости. Чары повиновения слишком сложны, чтобы надолго терять тварь из виду.

   Адель Мнишек подозвала стайку визжащих девиц, и я на некоторое время потерял подозреваемую из виду. В урагане кружев, оборок, бантов и высоких причесок скрылся бы и гигантский горный живоглот. К счастью подоспела 'сушеная треска' в дорогом платье и нетерпеливым взмахом разогнала взбаломашных панн. Она высокомерно взглянула на поддельную эльфийку и, судя по движениям и властным интонациям, долетающим до меня сквозь шум, начала её отчитывать. Я старался держаться подальше, чтобы ненароком не спугнуть смешливицу, и детали разговора услышать не мог. Но моя подозреваемая всё больше молчала, изредка кивая и уверенность крепла — это именно она.

   Наконец 'сушеная треска' отбыла, и я решил, что ждать дальше не имеет смысла: хочешь победить — атакуй первым, и медленно, как опытный загонщик на охоте, пошёл к ней.

   Она смотрела в обреченном ожидании, но я-то знал насколько обманчиво бывает это подчинение. Только что считал себя победителем, а через мгновение мерзкая тварь уже жрёт твою ногу. Только в этот раз ей не достанется ничего. Цеховой знак ковали лучшие мастера старой школы, против такого артефакта у смешливицы нет шансов.

   — Бальтазар Вильк, магистр-наставник оружейного факультета Школы Высших Искусств, — представился я, с интересом рассматривая личину.

   Тонкая работа, ни одна тварь не способна так искусно воссоздать лицо, особенно нежное эльфийское. Больше похоже на работу живописца. Их чары коварны — если бы не артефакт, я бы ничего не заметил. Панне Алане, думается, такое вполне по силам. Её, кстати, не видно, а ведь была приглашена. Что-то тут не так! В душу закрались сомнения.

   — Ал-р-эл Зл-т-кудр-я, — пробормотала подозреваемая, — л-чны х-д-жни Джу...

   Голос такой сдавленный, будто мошку проглотила. Я снова вспомнил бедовую девицу. Они могли бы посоревноваться в косноязычии. Даже склонил голову, будто мог заглянуть под наведенную иллюзию. Сомнения не развеялись, поэтому стоило тянуть время дальше и заставить её ошибиться.

   — Вы позволите пригласить вас на танец?

   Она задрожала, как невинная девица, которой предложили пройти в будуар.

   — Че не.

   Подозреваемая сунула мне руку, и мы вклинились в толпу танцующих. Двигалась она неуверенно, словно механическая кукла. Конечно, жуткой смешливице в человеческом теле некомфортно. Я ухватил её за талию и закружил в неторопливом вальсе. Решись она напасть, пусть прямо сейчас, цеховой знак вскроет все охранные заклятья, если хозяин решил защитить свою цепную тварь, и мгновенно парализует. Поэтому я не беспокоился, даже наоборот вошёл в раж и крутил её всё сильнее. Она едва успевала перебирать ногами, раз за разом наступая на мои сапоги, и мертвой хваткой вцепилась в китель, словно планировала запустить когти.

   — Панна? — со всей нежностью спросил я.

   — А... — она уставилась на меня глазами с поволокой.

   Нет, бестия, со мной эти штуки не пройдут. Я-то знаю кто прячется за этой милой мордашкой.

   — Вы прекрасно танцуете, с истинно эльфийской грацией, — с издевкой проговорил я. — Как поют ваши луноликие минестрели, танец столь воздушен и невесом, что у партнера могут отняться ноги.

   — Ах... — простонала она, и притворно обмякла, повиснув на моей руке.

   Вот и прекрасно. Нам и правда, пора уединиться. Я потащил её к балкону и, оглянувшись, лишние свидетели сейчас не нужны, прижал к перилам. Пора показать своё истинное лицо. Я заставил цеховой знак вгрызться в иллюзорные чары, и он ослепительно засиял. Податливое тело под моими руками, задеревенело. Личина пошла рябью, но не желала разрушаться. Да что же это такое? Ни одна тварь не в состоянии сопротивляться такому мощному артефакту. Но она упорно держалась, словно наведенная иллюзия могла спасти её от неминуемой участи. Я поднажал, но цеховой знак, даже превратив подозреваемую в кокон из фиолетовых лучей, не мог взломать проклятую иллюзию.

   — Не сопротивляйся, мерзавка, — рявкнул я. — Узнаю кто ты, даже если придётся...

   Что же, посмотрим кто ты на самом деле, а заодно и твой хозяин. Я наклонился, прижимаясь к сухим губам. Боль не заставила себя ждать. Лезть в память живого существа совсем не то, что пробовать припой. Всё намного ярче, живее, подлиннее...

   Я моментально провалился в темноту. Меня... Точнее кого-то... Качало от стены к стене, будто вусмерть пьяного. Низкий коридор вёл к... Не может быть... Я уже был тут. Это лазарет при храме Четырех Пресветлых.

   Мы... я... он... дошли до последней комнаты и толкнули дверь. В крошечной комнате на перепачканной кровью койке лежал я... Теперь уже точно я, шестилетней давности. Меня привезли в лазарет прямо с болот, и совсем юный неопытный лекарь под завязку накачал зельями. Как мне потом сказали, он и подумать не мог, что перед ним маг-припой. У меня началась жуткая горячка. Пока ногу пожирал яд, я провалился в тёмную пропасть совершенно диких воспоминаний, которым не было ни конца, ни края. Намертво переплелось прошлое десятка человек от сборщиков целебной травы до алхимиков варивших растворы.

   Мы... я... он... повернулись, и из замызганного стекла на меня уставилось знакомое отражение. Панна де Керси, бледная как оживший мертвец с красными опухшими глазами, нерешительно застыла в дверях, не в силах сделать еще один шаг. Не может быть! Так это всё-таки она? Зачем же весь этот нелепый маскарад? Притворяться эльфийкой, какая детская блажь. Я же мог её покалечить... Почему не призналась?

   Алана испуганно смотрела на меня. Теперь я отчетливо понимал кто есть кто, ведь моё окровавленное тело на койке не позволяло запутаться в чужих воспоминаниях. Я не помнил, чтобы она приходила и часто поминал её черную неблагодарность. А оказывается взбаломашная девица совсем не такая, как я привык думать. Она дрожала, едва сдерживая рыдания. Глаза уже застилали слезы, но руки упрямо сжимали старинный перстень.

   — Простите, — бормотала она. — Я всё исправлю. Надо только...

   Алана все же набралась смелости и шагнула в комнату.

   — Вам станет легче...

   Она протянула руку, но моё окровавленное тело подскочило на койке. Глаза открылись, но вместо зрачков сияло фиолетовое пламя.

   — Убью! — вымолвили мои синие губы.

   Комната наполнилась ослепительными искрами. Они соединялись в ловчую сеть, а там, где касались стен оставляли черные пятна.

   — Я не виновата, — вскрикнула Алана, пытаясь закрыться руками.

   Девчонку отшвырнуло ко входу, с хрустом впечатав в деревянную дверь.

   — Найду и убью! — завопил я не своим голосом.

   Очередной пульсар пропахал доски в сантиметре от её головы.

   Перед глазами снова замелькал низкий коридор...

   

   — Пан Бальтазар!

   Меня выбросило из чужих воспоминаний. Вместо поддельной эльфийки передо мной стояла бледная, перепуганная панна де Керси. Наверное, также она выглядела в своём воспоминании, когда прибежала в лазарет, чтобы помочь мне. Я отшатнулся. Так вот почему Алана заикалась, едва увидев меня. Думала, что я ненавижу её и собираюсь отомстить. Откуда же бедняжка могла знать, что мои отчаянные вопли: 'Найду и убью!' предназначались топляку.

   Цеховой знак потух, и ко мне вернулась ясность мышления.

   — К-какого лешего, вы меня едва не убили!

   Меня передёрнуло.

   — Простите, — пробормотал я.

   С другого конца веранды к нам бежали тролль и Адель Мнишек.

   — Пан Бальтазар, что здесь происходит? — возмутилась хозяйка бала. — Что вы сделали с Аланой?!

   — Принял за другую, — я прижал руку к губам.

   Казалось, на них ещё остался горький привкус воспоминаний.

   — За какую? Бархатную розу? Так оскорбить мою лучшую подругу, да еще во время моего праздника.

   Тролль сграбастал панну де Керси в охапку и, переглянувшись с Аделью Мнишек, понесся к боковой лестнице.

   — Думаете, я спущу вам такое. Зря! Отец обо всём узнает, и вы ещё ответите за своё разнузданное поведение. Гости так себя не ведут.

   — Безусловно, — отозвался я. — Но я не гость! Я здесь по службе. Ваш отец всё знает, и, если сочтет нужным, обязательно введет вас в курс дела. А меня ждет работа. Простите!

   Я выскочил в зал и махнул Мареку. Надо раз и навсегда исключить Алану из числа подозреваемых, еще одна такая случайность, и я окончательно рехнусь.

   — Они спустились по боковой лестнице, какой-то тролль и пана де Керси. Проследи до самого дома! — бросил я капралу, тот коротко кивнул и помчался к выходу.

   А я запретил себе думать о взбаламашной девице, сейчас не время отвлекаться на романтические глупости и выращивать в себе чувство вины.

   — Добрый вечер! Не ожидал вас увидеть, пан Вильк.

   Я резко обернулся, чуть не натолкнувшись на заместителя главы кафедры алхимиков.

   — А уж я тебя и подавно, — сказал я. — Извини за резкость, не назвал бы этот вечер добрым.

   — Так вы на работе, — вздохнул Гжесь Ремиц. — Я вот тоже не по своей воле. Вы же знаете, брат терпеть не может подобные сборища, но обожает быть в курсе последних слухов и новостей. Вот и отправил меня на разведку.

   — Сочувствую, — оглядывая зал, проронил я.

   — Да, времена неспокойные. Если так будет продолжаться, начнётся настоящая война. Представляете, гильдия купцов, в лице градоначальника, обвинила нас в убийстве Кузьмы Куцевича.

   — Кого? — не понял я, обследуя взглядом зал.

   — Гильдию алхимиков. Это надо до такого додуматься? Они уже не знают на кого скинуть свои проблемы. Брата аж перекосило, вот и отправил меня шпионить. А я, знаете ли не в восторге. Но ничего, мучиться осталось недолго. Через час созреет зелье, и можно будет отправляься в музей. Во время месяца Хрустальной луны выходят лучшие зелья, это еще в древности знали. Слышали когда-нибудь про белое зелье? Его можно изготовить только в этот месяц. Так что нам очень повезло, что сейчас именно Хрустальная луна. Знаете про неприятности в музее? Преинтереснейшая задачка, знаете ли. Один из тамошних реставраторов напартачил, вот приходится исправлять. А подобрать состав старинных красок — та ещё морока, без перегонного куба не разберешься.

   — Рад за тебя...

   Младший Ремиц еще что-то говорил, но я не слушал и не запомнил ни слова. Интуиция меня редко подводит, и даже после трагического недоразумения с поддельной эльфийкой, я был уверен, что тварь объявится. По залу разносили игристое вино, и место танцев заняли ничего не значащие разговоры. Гости разбились на группы по интересам, шушукались и смеялись. Перебрасываясь с ними невинными шутками, к нам пробрался Редзян.

   — Я обижен, — проворчал он, но не выдержал и расплылся в довольной улыбке. — В следующий раз, когда соберетесь выкинуть что-то подобное с панной де Керси, сообщите мне. Хочу это видеть!

   Мнишек панибратски хлопнул меня по плечу.

   — А что произошло? — заинтересовался Гжесь.

   — Ничего! — перебил я. — Вашему брату все расскажу сам.

   Заместитель Габриэля пожал плечами.

   — Ты что-то слишком грозен, — усмехнулся Редзян. — Ошибся и ошибся, я говорил тебе, что на моём балу никаких убийств не будет.

   — Мне бы твою уверенность, — хмуро выдавил я.

   — Тебе надо расслабиться...

   В дальнем конце зала, за спинами гостей мелькнула высокая фигура, и цеховой знак нервно заерзал на моей груди.

   — Простите, — пробормотал я, и бросился к ней.

   Гости удивлённо шарахались от меня, бурча неразборчивые ругательства, но я не останавливался. Второй осечки не будет. В этот раз тварь от меня не уйдёт. Я налетел на сухопарого пана, и на меня щедро выплеснулось чужое вино.

   — Кто позвал вас в приличное общество?

   Я узнал в пострадавшем Рекара Пшкевича. Он мрачно глядел в свой бокал с игристым, а точнее уже без него и брезгливо морщился, будто вместо меня через бальный зал продирался вонючий бродяга.

   — Что-то стража совсем распоясалась, раньше они такого себе не позволяли.

   Глава кфедры боевой магии выплеснул остатки из бокала и потянулся к подносу за следующим.

   — О чём я говорил... Да, вы представляете сколько могут стоить картины старых мастеров? Это вам не современная мазня, уж поверьте мне, я разбираюсь, — продолжил распинаться Рекар Пшкевич, вернувшись к собеседникам

   Я почти перебрался через запруженный зал, когда вдруг увидел её. В тени арки, у кадки с каким-то заморским растением застыла высокая черноволосая панна. Заметив меня, она поплыла в мою сторону, её ярко-алые губы исказила хищная улыбка. Цеховой знак так трепыхался, будто норовил оторваться от камзола и улететь. Похоже, я нашел, что искал. Подавшись вперед, словно охотничий пес, я шагнул к незнакомке.

   — Прекрасная панна скучает одна? — помимо воли слетело с моих губ.

   Артефакт раскалился так, что жег даже через плотное сукно мундира, мгновенно отрезвив затуманившееся сознание. Дидько! Эта дрянь, похоже, околдовывает не только своими прелестями. Какого лешего в книгах об этом ни слова? Хочешь поиграть? Хорошо же!

   — Можно развлечь панну? — на моей ладони материализовалась толстая пупырчатая жаба, через секунду превратившаяся в пунцовую розу.

   Смешливица под личиной прекрасной незнакомки мило хлопала глазами и заливалась мелодичным смехом. Я же продолжал нести всякую фривольную чушь, мысленно прокручивая в голове причудливую мозаику сегодняшнего вечера. Что-то не сходилось. Смешливица будто бы не выбирала жертву из разомлевших гостей, а поджидала кого-то конкретного. Хозяин совсем потерял разум от безнаказанности и решил устроить резню прямо на балу? Раньше он таких глупостей себе не позволял. Может, смешливица ему больше не нужна, и сегодня её ждет последняя жертва? Внезапно всё встало на свои места, жертва — это я. Меня ненавязчиво теснили в самый темный угол под аркой. Ну, и кто тут охотник?

   Тонкая бледная рука властно коснулась моей груди, и артефакт полыхнул белой вспышкой, превратив мелодичный смех в злобный болезненный вой. Я ударил воздушной волной, отшвыривая тварь к балкону и ринулся следом. Очертания человеческой фигуры таяли, показывая чудовищную сущность. Серая кожа плотно обтягивала выпирающие кости, непропорционално длинных конечностей с изогнутыми когтями. Волосы обратились в узловатые жгуты, увенчаные костняными крючьями. В один прыжок она выскочила на балкон и запрыгнула на перила.

   Гости испуганно загомонили, а некоторые слишком мнительные особы закричали и попытались рухнуть в обмороки.

   Я вылетел следом за смешливицей, намереваясь испепелить на месте, но она метнулась в сторону от огненного луча. На мраморных балясинах остались уродливые пятна копоти, но тварь даже не задело. Виртуозно балансируя, она пробежала по перилам. Схватилась за лепнину и полезла вверх.

   Я бросился наперерез, но достать не успел. Тварь ловко вскарабкалась на крышу, прикрываясь гипсовыми гаргульями, торчащими из фасада, чтобы я не сбил её заклятьем. Всё повторялось! Она снова улизнула тем же путём. Но на этот раз я был готов. Заранее составленные чары швырнули меня вверх, как пробку из бутылки игристого, и перебросили через карниз. Черепица полетела из-под сапог. Керамические лепестки заскрипели под ногами, но я схватился за каминную трубу до того, как поехал вниз.

   Смешливица сидела на коньке, склонив голову на бок. Она уже потеряла сходство с человеком и жадно смотрела на меня, обнажив клыки. Осторожность не позволяла ей напасть на мага, а голод — бросить подвернувшуюся дабычу.

   — Прибью твою шкуру в трофейной Ночной стражи, — пообещал я, осторожно поднимаясь.

   Под ногами предательски хрустела черепица, а перекосившаяся труба уже не казалась прочной опорой.

   Тварь медленно забирала в сторону, пытаясь зайти сбоку. Но после несчастья с Казимиром я продумал каждую мелочь, тысячу раз прокрутив в голове все возможные варианты развития событий. Главное не подпускать её ближе трех ярдов, иначе спеленает своими жгутами, как младенца. Секунда, и моя фантомная копия рванулась к смешливице. Инстинкты у неё, как и у любой нежити, оказались сильнее разума. И тварь ударила, насквозь прошив фантома смертоносными волосяными жгутами. Иллюзия лопнула, на мгновение ослепив нежить, и я ударил струей лилового пламени. Достал уже на излете, тварь была на диво проворна. Смешливица взвыла, её левое бедро почернело, а нога вздрагивала в непрекращающихся конвульсиях.

   — Попалась! — выдохнул я, растягивая в пальцах ловчую сеть, но проклятая бестия и не думала сдаваться на милость победителя.

   Подволакивая раненую ногу, рванула к дальнему краю крыши, стремясь затеряться в тенях каминных труб. Не выйдет! Недоплетенная сеть, обратившись световыми шарами, взмыла над крышей, лишая смешливицу возможности спрятаться. Тварь продолжала отступать к краю, периодически пытаясь достать меня своими треклятыми волосами.

   На что она рассчитывает? С поврежденной лапой по стенам не полазаешь... Она и не собиралась. Зазубренный костяной крюк ударил в дюйме от моего виска, выбив кирпичную крошку из каминной трубы, я отшатнулся и едва не загремел вниз, поскользнувшись на коварной черепице. Воспользовавшись моим секундным замешательством, смешливица развернулась, сжалась и перепрыгнула на старинный акведук, примыкавший к дому.

   Давным-давно по нему подавалась вода. Когда появился городской водопровод надобность в нём отпала, но Мнишек оставил древнюю конструкцию. Ходили слухи, что по туннелю переносят контрабанду из его подвалов прямо на склад верфи.

   — Да чтоб тебя! — рявкнул я, кидаясь следом, чтобы пришибить гадину, даже если это будет стоить мне жизни.

   Перепрыгивать сам я даже не пытался, магия помогла перелететь тёмный провал, но древние камни хрустнули под ногами, и я, поминая куця, соскользнул вниз, хорошенько приложившись о шершавую кладку. Инстинктивно ухватился за карниз, пытаясь не слететь вниз. Расцарапал руки, но все же удержался на самом краю.

   Подняться оказалось не так-то легко, изувеченная нога сразу дала о себе знать. Не спасал даже аланин орнамент. Но и моей сопернице изрядно досталось. Рана все больше замедляла её, уравнивая шансы. Я рванул по желобу вслед за тварью, собираясь добить. Тут уж не до церемоний, либо я, либо она. Смешливица почти достигла конца акведука. Ругая на чём свет стоит свою ногу, я припал на колено и ударил кулаками в каменную кладку. Лиловая волна пронеслась над выщербленным дном желоба и врезалась в тварь. Та взвизгнула и неуклюже соскользнула вниз. Ха! Я подхватился и спрыгнул следом за несколько ярдов от места падения твари. Тут судьба решила, что хорошего помаленьку. Чары левитации окончательно рассеялись в середине прыжка, и я приземлился, изрядно отбив пятки. Узор Аланы, на прощанье разлившись успокоительным теплом, окончательно перестал действовать и бедро пронзила тянущая боль. Костяные крючья свистнули над головой, похоже, нежить атаковала вслепую, заставив меня неуклюже рвануться в сторону и прокатиться по грязи, уходя из-под удара.

   Луна, неспешно выползшая из-за крыш, озарила узкий переулок, зажатый глухими стенами — нижние арки акведука давно заложили, превратив улочку в каменный мешок и единственный выход был у меня за спиной. Вот и всё, теперь — пан или пропал. Откатившись к стене, я подорвался на ноги. Выставил магический щит и пошел на прижавшуюся к земле смешливицу, перекатывая в пальцах нервно мерцающий пульсар. Сейчас, как никогда жалел, что при мне нет верной трости. Пять дюймов заговоренной стали, прятавшиеся в древке, упокоили бы её вернее магии. Смог бы ударить, не поднимая щита. Нежить неохотно отступала, припав к земле и выпростав волосяные жгуты, в надежде достать меня, если ошибусь. Ничего и не таких видали, и тех бивали. Смешливица уперлась в стену, дальше отступать было некуда. Наплевав на боль в раненной ноге, я прыгнул вперед, в последний момент убирая щит.

   Мы ударили одновременно: гибельная магия против волос-крючьев. Заклятье вонзилось в уродливую голову, но серповидные крючья проскочили мимо отведённой на время защиты. Пропахали грудь и руку и с силой швырнули меня о стену. От удара померк свет, но в наступающей тьме плотоядно блеснули оскаленные клыки.

Глава 9 в которой тварь загоняют в ловушку

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   — Пан Вильк! — окликнул будто сквозь вату смутно знакомый голос.

   Я заелозил руками по земле, пытаясь сесть, и разлепить глаза.

   — Ребята, живой он!

   Меня аккуратно подняли на ноги и прислонили к стене.

   — Давно тут валяюсь? — прохрипел я, порадовавшись, что треклятая смешливица унесла ноги, не обглодав полоумного мага.

   — Та не дюже, — хмыкнул стражник.

   От акведука к нему спешили ещё двое ребят.

   — Мы ж почитай сразу за вами побегли, по акведуку. Видали, как вы сцепилися, значит, тока пока сразумели где тут слезть, шобы ноги не переломать, не подсобили, убегла, стервь!

   'Хорошо, что не успели, — хмуро подумал я, вспоминая несчастного Казимира, — не то остались бы от вас рожки да ножки'.

   Нежить всегда опасна, а раненная опасна вдвойне. Видно, я снова пополз по стене, так что меня подперли с двух сторон, не давая упасть.

   — Пан магистр, к лекарю бы вас, — пробасил тот, что приводил меня в чувство.

   — К дидьку, — прохрипел я, сплевывая кровь. — Куда она рванула?

   — Да вестимо куда, к выходу, тут хорониться негде. А славно вы её отделали, жалко, что не до смерти.

   — То-то и оно... Бырь, — я наконец-то вспомнил его имя.

   Магией остановил кровь. В голове противно затенькало — слишком много колдовства на сегодня. И держась рукой за стену, побрел к выходу из тупика, махнув рукой парням, чтобы следовали за мной, но вперед не совались. Ночное зрение использовать не стал — хватало лунного света. Цепочка темных, маслянисто поблескивающих пятен, начиналась в метре от того места, где я упал, и не иссякала. Все же мой удар настиг цель — кровь из смешливицы хлестала ручьем. Пришлось немного задержаться, чтобы растворить несколько капель в колбе и спрятать в карманный футляр.

   Мы выбрались из каменного мешка на узкую улочку. Цепочка пятен стала реже, но не пропала. Дома разошлись широко в стороны. Перед нами, ослепшая из-за потухших фонарей, проваливалась во мрак какая-то площадь. Каблуки глухо били по брусчатке, пугая сонную тишину. На открытом пространстве идти стало легче. Когда не ждёшь удара в спину, она сама собой распрямляется. Мы медленно подобрались к огромному зданию, и последние следы крови я обнаружил на просевшем каменном крыльце.

   — Бырь, где это мы, не пойму? — тяжело дыша, спросил я.

   — Дык, это... — стражник ненавязчиво подпер меня плечом, не давая сползти по стенке, — Постромкин проулок. Тут ещё недавно убиенного нашли. Вот на этом самом месте. Андрусь, ты ж вроде тода на осмотре тела со мной был? — повернулся он к одному из двоих стражников.

   — Ага, — хрипловато откликнулся Андрусь. — Туточки и нашли. Прямо в проеме и лежал, болезный.

   'Ясь Дарецкий, — невольно всплыло в мозгу — найден мертвым в Постромкином переулке на пороге черного хода музейного дома...'.

   — Андрусь, гони-ка в управление. Пусть поднимают людей. Надо оцепить всё вокруг.

   Второго парнишку, имени которого так и не вспомнил, отправил к центральному входу. Туда тварь не сунется, все проходы кишат охранными чарами, но надо смотреть, чтобы никто не вошёл, случайно или со злым умыслом. Сам остался у чёрного хода, запечатал дверь заклятьем и устало опустился на перекошеное крыльцо. Привалился спиной к облупившейся стене и замер. Теперь никуда не денется. Окон со стороны проулка у музея нет. Если сигать, то только на площадь. Крыша высоко, на соседний дом не перескочишь.

   Бырь уселся рядом и принялся сворачивать 'козью ногу'. Предложил и мне. Я затянулся дрянным горлодером и хрипло закашлялся. Ничего, всё здесь перерою. Каждую пядь. Костьми лягу, а найду, куда нечисть схоронилась. Еще одной охоты у неё не будет.

   От центрального входа раздалась невнятная ругань, и мы невольно подскочили.

   — Да как ты смеешь? — долетели особенно резкие в тишине слова.

   — Пшкевич! — хмыкнул я. — Очень кстати.

   Никогда бы не подумал, что скажу такое, но я был почти рад его приходу. Моих сил уже не осталось, а он сильный маг.

   Раздраженный голос приближался.

   — Какой к дидьку Вильк? Чхал я на его приказы!

   Красный, вспотевший пан Рекар выскочил из темноты.

   — Совсем страх потерял... — начал он, но не договорил.

   Узкие глаза цепко прошлись по моим ранам.

   — Что случилось? — почти мягко уточнил Пшкевич.

   — В музей её загнали... — начал Бырь, оглянувшись на меня.

   Я кивнул.

   — Ваш выход пан Рекар. Я выдохся.

   Он только хмыкнул, задумчиво оглядевшись.

   — Музей курирует Школа Высших Искусств. Я как глава кафедры боевой магии лично устанавливал защиту, и могу уверенно заявить, что она не выберется.

   Я снова кивнул.

   — Прекрасно, тогда ждём оцепления.

   Он нервно заходил перед крыльцом, посматривая в темноту и непрестанно бормоча:

   — Под самым моим носом. Я ведь давно мог её сцапать, — Пшкевич повысил голос. — Каждый день тут бываю. Неужели такую мерзкую нечисть держали прямо в музее?

   — Похоже. В прошлый раз от Ночвицких она драпала именно сюда, — я чуть выпрямился. — Ясь Дарецкий погиб на этих самых ступенях, а Юзеф Ничек...

   — Не напоминайте! — недовольно поднял руку пан Рекар. — От этого бездаря и при жизни была куча проблем, не хочу слышать о нём и после смерти.

   — Каких? — удивился я.

   — Всяких. Запорол проклятую картину ... — он остановился на полуслове. — Вы что меня допрашиваете?

   — С пристрастием, — подтвердил я и вяло усмехнулся. — Не добивайте меня своими шуточками, и так еле говорю.

   — Прискорбно слышать, — надменно бросил Пшкевич. — Всегда бы так.

   — Не станете со мной секретничать?

   Он лишь надменно задрал подбородок.

   — Слова бы не сказал, но всю кашу заварил ваш дорогой приятель Габриэль Ремиц. Не знаю на какой помойке он подобрал, эту так называемую, живопись, но быстро пристроил её в музей. В любую дырку без мыла влезет.

   — Вы всё-таки в приличном обществе, — хмуро напомнил я.

   Пшкевич брезгливо сморщился.

   — Ах, простите, наш нежный пан магистр Ночной стражи. Буду краток. Какой-то болван, не знаю уж какой именно, доверил реставрировать эту нелепую мазню криворукому юнцу. И этот... этот Ничек, бездарь этот... наворотил дел! — он тяжело втянул воздух. — Не знаю тонкостей, но скандал вышел знатный. Пришлось вашим Ремицам самим расхлебывать свою кашу.

   — Так вот о чём Гжесь говорил на балу...

   — Во-во! — вскрикнул Пшкевич. — Они еще и хвастаются, что прибрали за собой.

   — А что за картина? У Габриэля прекрасный вкус...

   — Не смешите, — отмахнулся пан Рекар. — Я бы такую в сортире не повесил. А уж я-то в живописи разбираюсь. Это моя страсть и приличный доход.

   — Препочтения у всех разные, — устало пробормотал я.

   — Нынче рисуют кое-как, — непонятно с кем согласился Бырь.

   Пшкевич только сверкнул глазами, продолжая расхаживать взад-вперед.

   — Я доверяю только признанным мастерам, — заносчиво бросил он. — Веду дела с известным коллекционером Эдриком Бриловым.

   — С кем? — удивленно выпрямился я.

   Причем тут старинный друг пана Врочека, через которого старик достаёт свои самые дорогие книги.

   — Вы вращаетесь в разных кругах, — надменно проговорил пан Рекар. — Хотя о нём знают и у нас, и в Зодчеке, и много где ещё.

   — Вы правы, — ответил я. — Плохо знаком с пиратами и контрабандистами. Но про капитана Эдрика Брилова слышал.

   Пшкевич надулся, но его ядовитую речь прервал заполнивший площадь гомон. Казалось, к музею стекается вся Ночная стража. Оцеплением командовал сам капитан, и его отрывистые приказы грозили разбудить весь Кипеллен.

   — Ну, надо же, сколько у нас народу служит, — подивился Бырь.

   Я же прикрыл глаза. Пшкевич оставил меня в покое, бросившись командовать, и я смог привести в порядок мысли. События и люди переплетались вокруг твари в замысловатый клубок. Будто у каждого моего знакомого был потаённый мотив. Рекара, Мнишека, братьев Ремицев, даже Врочека что-то связывало, и эти проклятые узлы проступали всё сильнее. А может быть я просто ранен, устал и несу полную чушь?

   Брац еще вопил, а стражники уже обложили каждую возможную лозейку. Даже если бы смешливица могла превратиться в дождевую воду, то все равно не вытекла бы по водостоку.

   — Пан Вильк!

   Ни минуты покоя.

   — Довёл до самого дома, как приказывали, — сообщил запыхавшийся Марек. — Да ещё за троллем проследил. Ничего подозрительного не делал, забрался к себе под мост и затих.

   — Всё?

   — Пока я за ним присматривал увидел как к книжной лавке подъехала подозрительная карета.

   — Какая? — устало переспросил я.

   — С заплаткой, — прошептал капрал. — Такая цветная на задках кожаного салона. Такой раньше не видел. Из неё вышел завкафедрой факультета алхимии...

   — Кто?

   Может нелепые мысли не такой уж и бред? А совсем наоборот?

   — Пан Габриэль Ремиц, — отступив на шаг, удивленно проговорил Марек. — Он постучал в дверь, ему открыл сам пан Врочек. Но алхимик проходить не стал, только спросил чего-то прямо на пороге.

   — О чём? — потребовал я.

   — Ну, я близко не подходил, — стушевался он, — боялся, что заметят. Слышал только, что вас упоминали и Алану де Керси.

   Я поджал губы.

   — И?

   — Пан Ремиц уехал на той же подозрительной карете, на которой приехал.

   — Куда?

   — Откуда же мне знать, пан Вильк?

   — Карету и вприпрыжку не догонишь, — поддакнул Бырь.

   Он так и крутился рядом, словно продолжая охранять меня от неведомых опасностей.

   — Догонишь, если надо, — отрезал я.

   — Вам, конечно, чародеям виднее...

   — А ты чего вообще дожидаешься? — перебил я.

   — Ну, как же, лекаря же...

   Бырь даже отступил, так я напрягся и вытянулся. Даже вскинулся над ступенями, от которых никак не мог оторваться.

   — Обойдусь, — шикнул я и повернулся к двери.

   — У пана припоя с лекарями разговор короткий, — шепнул Марек за моей спиной.

   — Рвётесь в бой пан Вильк? — спросил подошедший Брац.

   — Зубами готов её загрызть, — брякнул я.

   — Тогда срывайте свою печать, и идёмте внутрь. Музей уже оцепили.

   — А Пшкевич? — подозрительно уточнил я.

   — Идёт через главный вход.

   Я коротко кивнул Мареку, и он, всё поняв без слов, бросился через площадь. Будет следовать за главой боевых магов шаг в шаг. Да и мы тянуть не будем. Легким взмахом руки, я снёс запирающие чары, и пошатнулся. Ноги подгибались, не желая слушаться.

   — Можа таки лекаря? — пробормотал Бырь, и его слова, как ни странно придали сил.

   Я дёрнул ручку и вступил в тёмный коридор. Через пару шагов на грязном полу нашлись уже подсохшие пятна крови. Смешливица прошла тут больше часа назад. Брац заглядывал через плечо, натужно сопя в ухо.

   — Далеко ушла, — проворчал он.

   Ничего не попишешь, придётся снова прибегнуть к магии. Я прикусил губу, создавая поисковое заклятье. Внутри всё похолодело. Ноги задеревенели, но зато я остался стоять прямо. Чары тянули вперед, будто заарканенного коня. Да еще капитан постоянно норовил сунуться передо мной.

   Мрачный коридор привёл нас в малый зал древней Растийской живописи. Тут сохранились картины начала прошлого века, потемневшие от времени, но еще достаточно 'живые', чтобы удивлять чистотой линий.

   Судя по тому, что во всех экспозициях начал загораться свет, Пшкевич тоже зря времени не терял.

   Я, подслеповато щурясь, огляделся. Вряд ли тварь застряла рядом со входом, наверняка забилась в самый дальний, тёмный угол. Да и поисковое заклятье тянуло вперёд. Только торопиться не стоило. Минус этих чар в том, что они идут непосредственно по следу, и если хитрая бестия сделает крюк и вернётся на то же место, с которого пришла, то может напасть со спины. Я с сомнением взглянул на ряд статуй, выстроившихся вдоль стены — прекрасное место для засады.

   Брац тоже взволнованно озирался. Невозмутимым оставался только Бырь. Он стражник тёртый, как-то ходил со мной и на вурдалака, и на одну свихнувшуюся ведьму. Если что, спину прикроет.

   Мы медленно продвигались, пока не вышли в фарницийский зал. Нас встретила скульптурная композиция 'Княжий выезд', на которой его светлейшество верхом на диком скакуне рвался впереди своей свиты. Левую сторону галереи занимали портреты правящей династии: от её основателя до нынешнего правителя чахнущего на троне последние пятьдесят пять лет. Посвященный Фарниции зал не поражал ни размерами, ни великолепием и находился в самом конце экспозиции, так что до него добирался не каждый посетитель.

   Да и мы задержались ровно на минуту. Брац прошёлся вдоль правой стороны галерии, придирчиво заглянув за тяжелую, кроваво-красную партьеру и махнул рукой.

   Поисковые чары выжимали из меня последние силы. Хотелось прибавить шаг и бежать, лишь бы побыстрее добраться до цели и снять заклятье, но ноги уже не двигались. Стали ватными и мягкими. Еще чуть-чуть и колени начнут гнуться в обратную сторону.

   Мы миновали еще один зал, посвященный Янским островам, и еще один. Скульптуры, картины, фрески, мозаика — всё смешалось в один аляповатый, тягучий калейдоскоп от которого рябило в глазах. Идти было всё тяжелее, а след чувствовался всё слабее, будто проклятая смешливица таяла и растворялась, как развеянное приведение. Я потерял счет пройденным залам. Каждый шаг отдавался болью в груди. Наконец поисковое заклятье отпустило 'аркан' и я остановился посреди длинной галерии.

   — Куда дальше? — переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо спросил капитан.

   Я недоуменно огляделся. С портретов смотрели давно умершие люди. Их надменные физиономии выражили неприкрытое презрение, а нарисованные губы корчились в ехидных улыбках. Словно они сотни лет ждали, когда на их глазах опростоволоситься самонадеянный маг. След исчез прямо посреди зала. Растворился, будто нечистая сила провалилась в Полуночную бездну, откуда вылезла.

   — Всё, — еле выговарил я, держась из последних сил, чтобы позорно не рухнуть на пол.

   — Что значит всё? — зарычал Брац. — Здесь никого нет!

   — Сам вижу, — выдавил я. — Тварь остановилась здесь.

   — И улетела? — вспылил капитан и приказал Бырю. — Немедленно приведите Рекара Пшкевича. Нужен еще один маг. Скорее!

   Я добрёл до стены, сел, и прижался к ней спиной.

   Полный провал!

   Не могла же тварь исчезнуть? Такого просто не бывает. Тут же и спрятаться негде. Длинная зала увешенная картинами. Ни закутков, ни закоулков, ни... Я вздрогнул.

   — Когда построили музей?

   — Что? — недовольно переспросил Брац. — Какая разница? Лет сто пятьдесят назад. Вроде Горан Мышевич проектировал...

   — Безумный архитектор, — выдохнул я. — Здесь может быть потайной ход или секретная комната.

   Капитан сощурил глаза.

   — Да, да, да, — забормотал он.

   Я попытался встать.

   — Сидите уже, — рявкнул Брац. — Вы мне нужны живой и здоровый.

   Я, и правда, осел. Только не из-за его слов. Передумал. Немного передохну и в бой. Сейчас силы вернутся. Надо только восстановить дыхание и расслабиться. Я прикрыл глаза.

   Вскоре прибежал озабоченный Пшкевич. Выслушал капитана и пафосно заявил, что ожидал чего-то подобного, мол заслуги пана Вилька сильно преувиличены и он в очередной раз это доказал. Его слова отдавались эхом в моей голове, но не доходили до сердца. То ли я уже привык к его подковыркам, то ли так устал, что совершенно потерял чувствительность.

   Пан Рекар расстарался на славу. Меня будто окатило волной магии. Он творил заклятье за заклятьем, создавая причудливую волшебную вязь, окутавшую весь зал. От чар накалился воздух, но даже я, оставшись почти без сил, ощущал, что тварь пропала бесследно.

   Все его старания пошли прахом. Сколько он ни бегал, ни махал руками, ни метался от стены к стене секретное убежище смешливицы не проявлялось. Либо он на самом деле хозяин твари и водит всех нас за нос, либо...

   — Похож на невиновного, — пробормотал, подсевший ко мне Марек. — Вёл себя как обычно, орал на всех, кто под руку подворачивался.

   — Ни одного намёка? — прошептал я.

   Капрал пожал плечами.

   — Я не подметил.

   К нам подошёл капитан.

   — Поднимайтесь пан Вильк, вас отвезут домой, — сухо проговорил, но всё же добавил. — Вы и так сделали всё, что могли.

   В этот раз я спорить не стал.

   — Только не снимайте оцепление. Передохну и сразу вернусь.

   — Обыщем все помещения.

   Марек помог мне подняться и повёл из галереи.

   — Этого не может быть! — вопил за спиной Пшкевич.

   — Тебе придётся вернуться и следовать за ним по пятам, пока он не уберётся из музея. — тихо приказал я.

   Капрал кивнул.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Утро после бала мучило зудом в опухших, покрасневших руках и поиском толстого шерстяного носка. Его брат-близнец теплым коконом грел правую ногу, тогда как левая, вылезшая из-под одеяла, зябла. При более тщательном осмотре носок обнаружился на полу возле кровати, и я поспешила натянуть беглеца на холодную пятку. От камина ещё тянуло едва ощутимым теплом, а среди пепла тускло поблескивали недогоревшие золотистые клочья. Вернувшись ночью домой, я первым делом избавилась от злополучного платья, безо всякого сожаления затолкав его в камин и чиркнув спичкой о кованную решетку. Дорогой наряд все равно был безнадежно испорчен, а комнату перед сном следовало прогреть. Темно-золотая парча отлично подошла в качестве растопки. Вот если бы ещё и от воспоминаний о прошлом вечере можно было так же легко избавиться. Перед глазами встало перекошенное лицо пана магистра Ночной стражи, и у меня противно заныло в груди. Глубоко вдохнув, я усилием воли отогнала дурное видение и проковыляла к шкафу, дабы облачиться в толстый свитер грубой вязки ядрено-зеленого цвета. Его мне когда-то подарила Делька. Зная, какая я мерзлячка, подруга собственоручно связала этого шерстяного монстра. И все бы ничего, если бы она не решила покрасить пряжу в 'веселенький цвет'. Ребята с кафедры алхимии что-то намудрили с красителем и вместо 'чайной розы' получилась 'пещерная плесень'. Но в школьных мастерских мы рядились и не в такое, а свитер вышел на диво теплым, даром, что на размер больше. А вкупе с портками моего производства составлял отличную домашнюю пару.

   Прихватив с кровати шерстяной илардийский плед, я пошлепала на кухню. Пани Флоси не было видно, а судя по отсутствию свитки и широкой плетеной корзины, она отправилась на рынок. Каюсь, работу я сегодня решила безбожно прогулять, отправив с подвернувшейся оказией записку для Врочека. Пусть старик думает, что я перебрала на балу, или танцевала всю ночь напролет, или ещё что... А Румпель будет держать язык за зубами. Хотя слухи по городу и так поползут.

   Я сварила кавы и, укутавшись в плед, забралась на кухонный подоконник. От забитых паклей щелей едва ощутимо тянуло прохладой. Припухшие пальцы слегка пекло от прикосновения к разогретой кружке. Мне нужно было подумать. Вокруг творилась какая-то бесовщина, и я, против воли, оказалась едва ли не в гуще событий. Вчерашнее происшествие тому подтверждение. Я невольно коснулась верхней губы. Надеюсь, после случившегося Вильк раз и навсегда перестанет подозревать меня невесть в чем. Нахальный припой получил, что хотел, и даже больше. Злорадство смешалось во мне с сожалением. Когда ломалась моя личина, ему ведь тоже досталось изрядно 'приятных' ощущений. И поделом! Чего уж греха таить, я была зла на него. Вчера пан Бальтазар перегнул палку. Мало ему того, что подсунул проклятое письмо, из-за которого мою комнату перерыли вверх дном, так ещё и ославил чуть не на весь город...

   Да, а что такого в том письме, если неизвестный злоумышленник рискнул забраться в чужой дом? Я вспомнила, как погиб Юзеф Ничек и мне совсем подурнело. По всему получается, вчера ко мне на огонек заглянул ни много ни мало убийца. А кому ещё могло понадобиться изобличающее письмецо!? И если бы я не осталась ночевать у Врочека, то мое хладное тело нынче лежало бы в покойницкой, а пан Вильк рвал на себе усы и волосы, проклиная меня за такую подлянку. Я решительно спрыгнула на пол и, отставив кружку, устремилась наверх, обуреваемая желанием немедленно ознакомиться с содержанием письма. Если меня убьют, то хоть буду знать за что.

   Вытряхнув сложеный вдвое лист грубоватой почтовой бумаги, я углубилась в разбор хвостов и закорючек. Почерк у Юзека был преотвратнейший. И чтобы продраться сквозь дебри этой псевдо-эльфийской вязи мне пришлось изрядно попотеть. Чем дальше я читала, тем озадаченней становилось мое лицо. Юзеф то восхищался отданой ему на реставрацию картиной, то жаловался на внезапно обрушившиеся кошмары, просил пана Яся помочь если не делом, то хоть советом...

   Я аккуратно вернула письмо в конверт, а конверт на место и застыла на кровати, лихорадочно пытаясь ухватить за хвост явившуюся мысль. Картина, кошмары, мастер-сноходец... И тут у меня будто щелкнуло в мозгу. Я мигом припомнила свою детскую эпопею с кошмаром и рисунком. Только живописец мог таким образом запереть кошмар, и живописец же его разбудил...

   Дар у Юзефа был так себе, ни Виле свечка, ни дидьку кочерга. И он о нем больше помалкивал, чем развивал. Ничек всегда отличался некой ленцой и основные-то предметы, сдавая через два раза на третий. И совершенно не жаждал взваливать на себя дополнительные пары по живописному мастерству и начертательной магии. Вот и доленился, походя разбудив старинный кошмар и даже не поняв, что произошло. Кажется, я знаю, что за нежить повадилась жрать невинных горожан.

   Хм, Вильк ведь тоже читал письмо... Что ж, тогда у него действительно имелись основания меня подозревать.

   Однако это все досужие домыслы. Пока я не увижу над чем работал Ничек, все мои размышления и выеденого яйца не стоят. Пожалуй, стоит наведаться в музейный дом. Наверняка они ищут нового реставратора.

   Сырой осенний воздух вымерз за ночь, инеем осев на кромках ещё не опавших листьев и пожухшей траве. Тонкий ледок, сковавший немногочисленные лужи ломко похрустывал под каблуками ботильонов. Я зябко поежилась, дыша на озябшие пальцы. Пожалуй, пора сменить шаль на зимнюю накидку. Ибо как её не кутай, а все равно уже не греет. Ещё немного и в Кипеллен придет промозглая приморская зима. Зачастит снег с дождем, и улицы превратятся в кочковатый каток.

   Музейный дом встретил меня небывалым оживлением. Улица перед ним оказалась перекрыта, а вокруг деловито сновали стражники, да стояли столбом праздные зеваки, вальяжно шушукаясь и травя байки, одна другой невероятней. Из обрывков фраз я уловила, что ночью возле музея некий чародей из Ночной стражи настиг ни много ни мало целый полк мракобесов с упырицей во главе и загнал их обратно в Полуночную бездну, вход в которую, конечно же находился в музее. И теперь бравые стражники разыскивают его, сбиваясь с ног, дабы раз и навсегда отвадить чудовищ от города. Я лишь иронично фыркнула себе под нос. Похоже, пан Бальтазар нашел вчера на ком сорвать злость, но получил щелчок по носу и теперь бесится.

   Послушав ещё немного, я направилась к реставрационной. Мастерская при музее имела собственный выход и мне не пришлось пробиваться через парадную дверь, рискуя нарваться на приснопамятного магистра. Спустя пять минут я уже сидела в мастерской пана Пшыся, старшего реставратора. Тот неодобрительно разглядывал меня, подслеповато щурясь, словно выискивая, чего бы подправить в моей радостной физиономии. Я же мило улыбалась и поедала его честными-пречестными глазами, заливая, как бы мне хотелось работать реставратором, особенно под началом такого хорошего мастера.

   — Что у тебя с руками? — грубовато перебил мое трещание пан Пшысь. — Никак ожоги?

   — Неудачный эксперимент, — ничуть не смутившись, ответила я, намереваясь продолжить лить в уши предполагаемого начальника словесную патоку с медом.

   — Больно вы, молодые, эксперименты любите, — недовольно буркнул он в ответ. Один уже доэкспериментировался, так, что до сих пор состав красок восстановить не можем. Уж на что пан Ремиц искусный алхимик, а и тот пока только руками разводит.

   — Это кто же у вас тут такой одаренный? — полюбопытствовала я.

   — Да Ничек покойный, чтоб его на том свете перевернуло да подбросило! Наалхимичил невесть что и помер, а нам теперь мучайся! — Пшысь едва не брызгал слюной от негодования.

   — А нельзя ли взглянуть, что он напартачил, может, я смогу помочь?

   Старший реставратор наградил меня взглядом разъяренного василиска, мол знаю я вас, молодых да ранних.

   — Пойдешь к пани Таяне, — безапелляционно отрубил он, — поможешь с гобеленами, а после решим, брать тебя или нет.

   Отлично, всю жизнь мечтала перетряхивать пыльное тряпье, поеденное всеми возможными вредителями: от моли до мышей.

   Хозяйка гобеленовой мастерской оказалась полной, чуть обрюзгшей дамой сильно за пятьдесят. Выслушав, кто я такая и зачем пришла, она усадила меня за станок, наказав натянуть и вычистить совершенно непотребного вида тряпку, на поверку оказавшуюся золототканым покрывалом из Султанеша. Пани Таяна трещала без умолку, и уже через час моя голова оказалась под завязку набита разномастными кипелленским сплетнями. В основном про то, как гильдия купцов и алхимиков делает друг другу подлянки, чтобы добыть побольше мест в городском совете на будущие выборы.

   Благо, во второй половине дня гобеленщица все чаще клевала носом над своей работой, и я, воспользовавшись моментом, тихонько ускользнула из мастреской, на ходу растирая затекшую поясницу. Глаза щипало так, словно кто-то хорошенько сыпанул в них песка. Отойдя на достаточное расстояние, я с хрустом потянулась, соображая, где здесь алхимическая мастерская. Принюхалась, выделяя среди скипидарно-лакового духа характерный аммиачный запашок. Ага! Я уверено двинулась по коридору, идя на запах 'оленьего рога'. Свернула и остановилась у тяжелой двери, окованной железными полосами. Уже взялась за ручку, намереваясь проскользнуть внутрь, как дверь распахнулась, едва не съездив мне по лбу. На пороге стоял чуть сутулый тщедушный мужчина, в котором я с запозданием опознала замдекана алхимического факультета Гжеся Ремица. Его самого и его брата Габриэля знали многие. По Школе ходили легенды о их незаурядных способностях и высоком положении в гильдии алхимии. Не знаю, как Габриэль, а Гжесь был страшным занудой. Спесивым и заумным. К несчастью, именно он преподавал реставрационную алхимию на старших курсах, и единственное, что я вынесла из его лекций, так это, что все мы безголовые дубины недостойные светоча его разума и знаний. А ещё он совершенно не запоминал лица...

   — Что вам нужно, панна? — хмуро поинтересовался алхимик. — Вы заблудились? Выход в другой стороне.

   — А? Нет, — я решила если врать, то врать до конца. — Я новый реставратор. Пан Пшысь отправил меня за работой моего предшественника. Вы уже закончили с краской? Мне нужно осмотреть картину, — говоря это, я активно наступала на сутулого алхимика, стремясь попасть в мастерскую, чтобы хоть краем глаза взглянуть на злополучную картину.

   — Что вы... куда вы, — он попытался вытолкать меня вон. — Здесь зелья! Вы не подготовлены должным образом, нарушите процесс!..

   Ремиц таки выпихал меня вон, захлопнув дверь прямо перед носом, но пока мы препирались на пороге, я успела разглядеть низ картины на станке — среди причудливых кустов стелилась по нарисованной земле от изящных женских ног жуткая тень чудовища. Кажется, я нашла, то что искала.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Пронька, позабыв на время даже про своё неприменное ворчанье, возился со мной, как родная мамочка. Всего обмотал бинтами, как гардарскую мумию, напоил кипятком и упорно пытался уложить в кровать. Но боевые маги так просто не сдаются! Замотавшись в халат и плед, я уснул прямо за столом на кухне, так и не выпустив из рук любимую керамическую чашку.

   Снилась погоня по акведуку, беготня по музею и ехидная ухмылка Рекара Пшкевича.

   Я проснулся еще более уставший, чем был. Болели оставленные на груди и руках раны, напряженно жужжала, будто в ней развели улей иллардийских пчёл, нога, да и остальные части моего несчастного организма ломило и крутило от вчерашних приключений.

   — Будто и не отдыхал, — пробормотал я, поднимаясь за трубкой.

   — Потому что нормальные люди в кровати почивают, а не крючатся, не пойми где, — немедленно запричитал домовой.

   Но я только отмахнулся.

   — Не твоего ума дело.

   Помяв табак, напихал его в чашу трубки и чиркнул спичкой. Затянулся и, привалившись к подоконнику, выпустил облако дыма.

   Дело вроде бы шло к концу. Мы обложили тварь со всех сторон, и ей некуда деться. Значит, так и прячется в музее. Когда мы её найдём, вопрос времени. Но вот с её хозяином всё намного сложнее. Уж слишком многие претендуют на эту неблагодарную роль. Хорошо, что хотя бы с Аланы теперь можно снять подозрения. Не знаю уж зачем она нацепила на себя иллюзию на балу, но к смешливице это не имеет никакого отношения. Тот, кто ею управлял, находился совсем рядом. Больше всего хотелось повесить все убийства на Рекара Пшкевича.

   — Пронька! — вскрикнул я. — Немедленно найди мне Ерамира Пыжика.

   Домовой забормотал что-то неблагожелательное, но с кухни всё-таки скрылся. Сам-то он никуда не пойдет. Домовые на то и домовые, чтобы при доме жить, но связь у них между собой налажена отличная. Так что можно не сомневаться, что Пыжик получит мое приглашение в кратчайшие сроки.

   Глава кафедры боевой магии без сомнения влип в это дело по самые уши. Даже признался, что частенько наведывается в музей и, так или иначе, появлялся на всех местах преступлений, Марек проверил по моему приказу. У него есть железный мотив. Повергув Кипеллен в хаос, опозорив имя городского головы и других членов совета, перевесив обвинения в убийствах и смуте на гильдию алхимиков он сможет наконец выйти из тени и выделиться. Конкурировать с двумя могущественными гильдиями и стать новым градоначальником по другому, он просто не сможет. Скорее всего Пшкевич собирается поймать тварь, чтобы собственноручно остановить бесконечную череду убийств, чтобы всем показать, что может сделать то, с чем не справились Ночная стража и городская власть. Тогда понятно, зачем он устроил спекталь в картинной галерее, сделав вид, что не может найти никаких следов твари. Боялся, что придётся делить славу со мной и капитаном.

   Связать его со всеми жертвами будет сложно, но если Цвях из Горшечной банды признается, что для убийства Кузьки его нанял именно Рекар, разобраться в этом деле будет значительно легче.

   Я не успел докурить вторую трубку и допить еще одну чашку дистиллята, как вернулся Пронька, а следом за ним, хмурый, невзрачный топтун. Он полностью соответствовал своей профессии. Незапоминающееся лицо, темная, неприметная одежда и такой же тихий, неразборчивый голос.

   — Приветствую, пан магистр, — прошелестел он.

   — И вам всего хорошего, — кивнул я, — чем порадуете, пан Пыжик?

   — Ничего сверхъестественного, — пожал плечами топтун. — Рекар Пшкевич ведёт разгульный образ жизни. Преподаёт мало, зато каждый вечер посещает увеселительные заведения. Часто бывает в городском совете и Ночной страже. А ещё чаще в музее.

   — Подробнее опиши вчерашний вечер, — прервал я.

   — Так, всё как я и сказал, — приглушенно заметил Ерамир Пыжик. — После обильного обеда, во время которого он поглотил четырех перепёлок, паштет из гусиной печени...

   Я нетерпеливо покрутил пальцем, мол переходи к делу.

   — Да, да, — он пристыженно втянул голову в плечи. — Простите пан магистр, иногда мелкие детали имеют слишком большое значение, я привык замечать и фиксировать всё. После обеда Рекар Пшкевич поехал в музей. Пришлось постараться, чтобы дойти до реставраторских подсобок незамеченным, отводить глаза легче всем сразу, чем куче людей по одиночке... Там он общался с неким подозрительным типом, я еще не выяснил его имени, они обсуждали какую-то картину, из-за которой полетят многие головы.

   — Так и сказал головы? — встрял я. — Вот тут давай поподробнее, желательно слово в слово.

   — Так и сказал, — почти незаметно кивнул топтун. — Тип требовал быстрее со всем закончить. А Рекар Пшкевич отвечал, что и так сильно рискует, что всё делает практически один. Что с картиной всё решено, и она больше не нужна...

   — Картина больше не нужна? — уточнил я.

   — Не знаю, — пожал плечами Ерамир Пыжик. — Он больше ничего не уточнял и не говорил, поэтому может и картина, а может и какая-то панна.

   — Или какая-то тварь, — заскрежетал зубами я.

   — Что? — не понял топтун.

   — Ничего, продолжайте.

   — С картиной всё решено, и она больше не нужна, — повторил он. — Всё уже получилось, и теперь полетят многие головы. Тип ёще спорил про цену, а потом ушёл. Тогда Рекар Пшкевич поехал на бал к пану Мнишеку. По дороге нигде не останавливался и ни с кем не разговаривал.

   Ерамир Пыжик договорил совсем тихо и опустил глаза.

   — К дому меня не пустили, и пришлось остаться у ворот. Но Рекар Пшкевич не мог покинуть усадьбу Мнишека за это время...

   — Да, да, я видел его на балу. У входа не заметил ничего подозрительного?

   — Гости, как гости, — пожал плечами топтун. — Все расфуфыренные и надменные. Кроме одного. Сразу после Рекара Пшкевича подъехала очень странная карета. Я бы даже не приметил, если бы не цветная заплата на кожаном салоне. В городе такой раньше не видал. Из неё никто не выходил, но судя по откинутой занавеске, изнутри кто-то наблюдал. А уехала она почитай перед самой паникой, когда орать, да голосить начали.

   Я уже пару минут вертел в руках трубку, забыв, зачем поднял её с подоконника. Причём же тут Габриэль?

   — Знаешь главу кафедры алхимии в Школе Высших Искусств? — спросил я.

   — Его все знают, — ответил Ерамир Пыжик.

   — Значит, это не он разговаривал с Рекаром Пшкевичем в музее? — на всякий случай уточнил я.

   — Что вы пан магистр, тот совсем другой, на пирата похож. Тёмный весь, обгорелый, да морда в шрамах. Неблагородный, по всему видать.

   Я нахмурился.

   — Как только узнаешь, кто таков, немедленно доложи мне. Не сможешь сам, пришли записку.

   — Как пожелаете. Мне продолжать?

   Я кивнул всё же раскурив не помню какую по счету трубку.

   — В общем-то рассказывать особо нечего. Как только началась суматоха, Рекар Пшкевич покинул резиденцию Мнишеков и последовал за Ночной стражей. Я ни на миг не выпускал его из виду, но когда стражники бросились выручать вас, он остановился и двинулся в обход к главному входу в музей.

   — Дальше я знаю. Ты молодец.

   — Благодарю, пан магистр, — он слегка поклонился.

   — Узнаешь, что за тип разговаривал с Пшкевичем в музее, получишь двойную оплату. А с самого Рекара вообще глаз не спускать, прыгай за ним хоть в Полуночную бездну.

   Ерамир Пыжик кивнул.

   — До встречи, пан магистр.

   — Удачи! — бросил я ему вслед и рявкнул. — Пронька!

   — Да что еще? — раздался недовольлный голос.

   — Письмо от пана Ночвицкого не приходило?

   — Ну, приходило.

   — И что? — яростно пыхтя трубкой, крикнул я. — Только не говори, что не читал.

   — Сыночку его уже лучше, — проворчал домовой. — Так что в гости вас просят в любое время.

   — Вот и собери меня по всей форме. Чтобы был похож на магистра Ночной стражи, а не на больного проказой.

   Я с ненавистью дёрнул бинт и пошёл в спальню, а Пронька сопя и ругаясь, зашаркал следом.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Тяжёлая дверь алхимической мастерской звучно захлопнулась перед моим носом, едва не прищемив взметнувшиеся концы шали. Постояв в коридоре ещё несколько секунд, я одернула сбившуюся во время препирательств с алхимиком одежду и направилась к выходу. Все, что нужно, я увидела, пора и честь знать. Не хватало ещё столкнуться с паном Пшысем. Или, не дай богини, с Бальтазаром Вильком, от этого точно байками про должность реставратора не откуплюсь. Всю душу вытрясет. А я от вчерашнего поцелуя ещё в себя не пришла. Поплотнее закутавшись в шаль, нет, все-таки надо менять на меховую накидку, я крадучись двинулась прочь из реставраторской. Благополучно миновала мастерскую пани Таяны, кабинет Пшыся и выскользнула на улицу. Холодный сырой воздух мигом окутал меня, выстуживая тепло мастерской. Зябко поежившись, я поспешила прочь от музея. На половине пути, изрядно продрогнув на сыром ветру, с запозданием поняла, что переоценила собственную холодоустойчивость. И если немедленно не окажусь в тепле, то превращусь в ледышку. По счастью, к Песьему мосту было куда ближе, чем к дому, а Румпель никогда не отказывал в тёплом местечке и глинтвейне. Я, не колеблясь, поспешила в сторону реки.

   Оскальзываясь на влажных, истертых множеством ног ступенях, спустилась под мост, решительно дернула на себя тяжелую дверь и ввалилась внутрь таверны. Ранний вечер укутал Кипеллен то ли пеленой прозрачного тумана, то ли просто мелкой противной моросью, оседавшей на ветвях деревьев и висевшей тонкой взвесью вокруг фонарей. Может, поэтому в вотчине тролля было малолюдно. Гудела за сдвинутыми в дальнем углу столами компания старшекурсников Школы Высших Искусств человек в десять, да рубились в домино несколько цеховиков из гильдии резчиков.

   Отряхнув волосы от мелких капель, осевших на кудряшках, я неспешно двинулась к стойке, отделявшей открытую кухню от зала. Готовил Румпель сам, ни приходящего, ни постоянного персонала не держал. Тролль был за повара и вышибалу, а с обязанностями уборщицы и посудомойки отлично справлялись подручные местного водяного, с которыми он благополучно договорился. Может, поэтому, в отличие от прошлого хозяина, и оставался на плаву. Да и на внешний вид своего заведения не тратился. На неоштукатуренных стенах из красного кирпича висели окованные медью тележные колеса, грубо сработанные шестерни и оплетенные пенькой якоря с рыбацких баркасов. С темных балок свисали пучки терпко-пахнущих сухоцветов, пара чесночных плетенок и единственное украшение — чучело морского саблезуба. В дальнем углу, аккурат над столами будущих магов тянулась труба городского водопровода.

   Глухо цокая по каменной плитке набойками ботильонов, я взгромоздилась на высокий табурет у стойки. Румпель оторвался от сковороды, где шкворчала яичница на сале, и приветственно махнул рукой. Пока я растирала озябшие пальцы и млела от идущего с кухни тепла, тролль переставил сковороду на стойку и, окликнув одного из цеховиков, повернулся ко мне.

   — Тебе как обычно? — осведомился он, подхватывая с крюка глиняную кружку с толстыми стенками.

   — Только без твоих чудных добавочек, — хмыкнула я, припоминая, какие сны мне снились два дня назад, — прошлого раза хватило, полночи от каждой тени шарахалась. А вот корицы с медом побольше.

   — А не слипнется? — беззлобно подначил тролль.

   — Только если сапожного клея дольешь, — фыркнула я.

   — Смотрю, ты бодрячком после вчерашнего, — Румпель навалился на стойку, выставив передо мной исходящую ароматным паром кружку. — Что вообще произошло?

   Угу, кто бы мне объяснил, что это вчера было! До сих пор губы болят... и руки.

   — Да так, досадное недоразумение, спутал меня, — отмахнулась ваша покорная слуга.

   — Ничего себе недоразумение! — бесцветные глаза тролля потемнели от гнева. — Берега твой Вильк попутал! Он же тебя едва не угробил!

   — Во-первых, дидька лысого он мой? А во-вторых, ну, не угробил же... — я острожно отхлебнула глинтвейна, ой хорошо-то как, уже не кипяток, но ещё горячий, в самый раз...

   — Не понимаю я тебя, Алана, — вздохнул Румпель, наливая себе пива. — Если бы не Адель, я бы вчера эту породистую рожу так подправил, чтоб полгода всю зарплату на зубного лекаря тратил!

   — Спасибо, конечно, — я медленно и аккуратно поставила кружку на стойку, — у меня и других проблем хватает, — пальцы сплелись в замок вокруг горячих глиняных стенок, а внимание переключилось на компанию студентов в дальнем углу.

   Похожий на тощего полинялого крысенка адептик, взгромоздился на стол и, чуть пошатываясь, нагло хвастался своими весьма скромными успехами. Лицо показалось знакомым.

   — Румпель, — я отпила ещё глоток.

   — Мм? — невнятно откликнулся тролль, дожевывая соленый сухарик из миски на стойке.

   — А кто тебе диван отдал? — наконец озвучила я насущный вопрос.

   — Да он из ваших, из школьных, то ли преподает чего, то ли так, у кормушки крутится, — Румпель поскреб макушку, — Конрад Мыш... Да вон он на столе стоит, паскуда! Защиту обмывает...

   — Ха! Ты не представляешь, что эта бешеная мебель в лавке устроила. Врочек до сих пор, небось, успокоительное пьёт.

   — Что? Ну, я ему сейчас обмою! — тролль звериным прыжком перескочил через стойку, а я поспешила следом.

   Мыша я знала, не то чтобы хорошо, но достаточно, на одном потоке учились, как-никак. Он ещё тогда теорией образумления вещей увлекался, а сейчас, выходит, аспирантуру защитил. Это что же получается, он диван троллю спихнул, чтоб от неудачного эксперимента избавиться? Ну, сейчас получит, криворукий!

   К столу мы с троллем подошли одновременно.

   — Ты что же мне в прошлый раз подсунул? — заревел Румпель.

   Пьяный Конрад подавился зубодробительной фразой, потерял равновесие, зашатался и нелепо всплеснул руками. Покрасоваться перед товарищами не получилось. Он едва не свалился со стола. Зато выпаленное заклятье улетело в сторону и голубой стрелкой впечаталось в медный бок водопровода. Труба вздрогнула, с силой ломанула обод соединения и, ощерившись зубами-болтами, начала извиваться змеей. Из разорванного стыка хлынула ледяная вода. Румпель мигом крутанулся спиной к потоку, прикрывая меня, а товарищи Конрада с гиком и улюлюканьем рванули на выход. Цеховики бросили домино с недоеденной яичницей и, матерясь, поспешили следом.

   Мыш тоже попытался сбежать вместе со всеми, но ноги заплетались, и тролль схватил виновника безобразия за шиворот. Дернул, вовремя оттащив горе-мага от разошедшегося водопровода. Зубы-болты лязгнули в дюйме от дурной головы.

   — К стойке! — рявкнул Румпель, отступая.

   Не дотянувшись до нас, труба с остервенением набросилась на ближайший дубовый стол. А из торчавшего в стене обломка прибывала вода.

   — Немедленно верни всё, как было! — зарычал тролль.

   Конрад завертел головой, удивлённо хлопая мутными глазами.

   — Как было, больше никогда не будет, — икнув, филисофски заметил он.

   — Колдуй, морда крысиная!

   Румпель с силой впечатал горе-мага в стойку, но Мыш только затряс головой.

   — Час, два, и само угомонится, — с трудом выговорив последнее слово, сообщил он.

   — Лучше начинай колдовать, а не то, я тебе колдовалки повыдергаю и так засуну, что сесть не сможешь! — гибкий троллий хвост нервно хлестал по бедрам, оставляя на штанах мокрые следы.

   Мы обернулись на хруст дерева. Змее-труба бросила стол и, ухватив тяжелый табурет за ножку, безжалостно крошила его о разбитую столешницу. К такой не подступишь — совсем озверела. А вода уже доходила до щиколоток.

   — Как утихомирить эту дрянь? — напустилась я на невменяемого горе-мага.

   — Да чего ты взбеленилась, — проблеял он, — временное образумление само пройдёт.

   — Через час мы тут кверху брюхом всплывем! — завопил тролль, встряхивая Конрада, словно тряпичную куклу.

   — А на диван ты, значит, постоянное использовал? — мои глаза недобро сузились.

   — Ка-акой диван? — Мыш залупал маленькими глазками-бусинками.

   — Который ты мне, паскуда, в счет долга отдал!.. — тролль ещё раз ощутимо приложил виновника ребрами о стойку.

   — Конрад, — подколодной змеёй прошипела я, нависая над ним, — или ты немедля утихомиришь это гадство или я лично сдам тебя в Серый Трибунал за нарушение чародейского кодекса.

   Мыш, и без того изжелта-бледный, стал почти бесцветным. Серый Трибунал, состоявший из магов и храмовников следил за недозволенным колдовством и сурово карал виновных. Попавшие под его надзор, могли смело ставить крест на карьере. А уж студенты и вовсе прощались со светлым будущим раз и навсегда. Судя по вытянувшемуся лицу и трезвеющим глазам, за Конрадом уже водились грешки, и этот мог стать последним.

   — Я всё исправлю! — взвыл он, рванувшись из лапищ тролля, — ну, кроме дивана, — стушевался он, под тяжелым взглядом Румпеля, — его только в топку.

   — Я тебя сейчас самого в топку засуну, — прорычала я, — утихомирь трубу, пока мы не утопли!

   — А... ну не всё так просто... Она там вон погнулась, — указывая трясущейся рукой, забормотал Мыш. — Не смогу одновременно выпрямить и расколдовать. Пусть её тролль зафиксирует, тогда получится!

   Румпель смачно выругался, но ослабил хватку на воротнике Мыша.

   — Попробуешь сбежать, превращу в половую тряпку, причем без магии, — тролль отпустил Конрада и переключился на трубу, доламывавшую очередной стул.

   Образумленный водопровод заметив подбирающегося хозяина таверны, оставил расщепленную деревяшку и кинулся в атаку. Румпель качнулся в сторону и, изловчившись, взвалил трубу себе на плечо. Обхватил морду-раструб огромными лапами и, зафырчав от натуги, прижал к ободу соединения.

   — Чуть правее, — скомандовал Конрад.

   — Да... чтоб тебя... Быстрее, пока она мне пальцы не отгрызла! — рявкнул тролль.

   Мыш что-то неразборчиво прошептал и взмахнул руками, накрыв трубу мерцающей сетью. Румпеля, ненароком коснувшегося заклятия, с силой отшвырнуло в сторону и прокатило по залитому водой полу. Труба дернулась и застыла, снова обратившись в кусок водопровода. Тролль, пошатываясь, поднялся, зло зыркнув на горе-мага. Конрад надменно вскинул руку, намереваясь сотворить какое-то заклятье и сбежать, оставив нас наедине с последствиями своего головотяпства, но я толкнула его в спину. Мыш, не удержавшись на ногах, полетел под стойку и окунулся в воду, а я наступила ему на спину, не давая подняться.

   — Отпустите, — отплевываясь, вопил он, пытаясь вывернуться из-под моей ноги, но подоспевший Румпель хорошенько притопил мерзавца.

   — Не торопись, дорогой, я тебе еще счет не выписал.

   Тролль вздернул Мыша на ноги. Из разбитой губы по острому подбородку текла кровь. Горе-маг уже не пытался колдовать, смирившись со своей участью.

   Румпель водил свободной рукой по таверне и бормотал сквозь стиснутые губы:

   — Дубовый стол — одна штука. Стулья — четыре штуки. Уборка, сбежавшие клиенты, неоплаченные ужины и выпивка... итого... пять левков.

   — Сколько?

   Даже известие о Сером Требунале так не напугало Конрада, как выставленный счёт.

   — Могу добавить за моральный ущерб, — невозмутимо добавил тролль.

   — У меня столько нет, — пролепетал Мыш.

   — Тогда пиши расписку и заверяй словом мага, — встряла я.

   Горе-маг сел за стойку и, получив клок бумаги с пером, что-то измученно зачиркал. Каждое написанное слово давалось ему с трудом, он всё сильнее сжимался и истончался. А когда поставил точку, застыл, не в силах вывести подпись.

   — Ну! — заревел у него над ухом Румпель.

   — Но трибунал ни о чём не узнает? — вжав голову в плечи, промычал Конрад.

   — Ещё условия тут будешь ставить! — взвилась я.

   — Стукачем никогда не был, — гордо бросил тролль, и Мыш тут же поставил свою магическую подпись.

   Клочек бумаги засветился и погас. Мы переглянулись с Румпелем, он сграбастал расписку, отпустил горе-мага и отвесил ему напутственный подзатыльник.

   — Катись отсюда!

   Тот не заставил себя просить дважды, и пулей вылетел вон.

   — Надо было заставить его ещё и воду убрать, — задумчиво произнесла я.

   — К дидьку, пусть катится. Сами уберем. Тем более, в полу есть сток. Сейчас открою.

   — А чего ты его закрытым держишь? — недоуменно вскинула брови я, отряхивая ноги.

   Вода медленно, но верно просачивалась в обувь, а длинный подол успел намокнуть уже до половины.

   — Да жаболаки из канализации лезут, ловить замаялся, — пожал плечами тролль и полез открывать сток.

   Вода сошла за считанные минуты, а остатки мы в четыре руки вымокали тряпками. Я скептически оглядела мокрую юбку и, усевшись на стул у стойки, демонстративно вылила воду из ботильонов. Меня начинало ощутимо знобить.

   — Раздевайся, — приказал тролль, исчезая в жилой половине таверны, — сушить тебя будем, — приглушено донеслось оттуда.

   Румпель вернулся с шерстяным одеялом и сухими штанами, немедленно всучив все это мне.

   — Эй, а ты?

   — А что я? — не понял он, — я тоже сейчас переоденусь, из-за этого колдуна недоделанного вымок весь.

   Пока тролль менял одежду, я избавилась от мокрых вещей и, натянув чужие штаны, закуталась в одеяло, зябко поджав голые ноги. Трясло меня все сильнее. Тут уже одним глинтвейном не отделаешься, как бы не заболеть. То-то Врочек обрадуется...

Глава 10 в которой всё становится ещё сложнее

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Усадьбу Ночвицких окружал всё тот же по-осеннему мрачный парк. Между голых деревьев, выгнув покатую спину, торчала проклятая конюшня. Эх, Казик, Казик! Я отвернулся от окошка крытой повозки. Мы вывернули на вечно запруженную экипажами и людьми Масельную площадь, и остановились у главных ворот.

   — Магистр Бальтазар Вильк, — бросил я сторожам и нас без лишних вопросов пропустили внутрь.

   Огромный дом семейства Ночвицких мог посоперничать с усадьбой Мнишека размерами и богатством отделки.

   Я поднялся по парадной лестнице и вошёл в приёмный зал. Меня встретил седой слуга в порчовой ливрее, поклонился и зычным голосом попросил:

   — Соблаговолите следовать за мной, пан Вильк.

   Коридоры, анфилады, переходы и ступени. Если бы он оставил меня на пару минут я бы непременно заблудился. Был не прав, дому Мнишека с этой громадиной не тягаться. Тут настоящий лабиринт с дорогущими коврами, гобиленами и золотой инкрустацией.

   Мы наконец поднялись в небольшую спальню. У дверей нас перехватил лекарь и вежливо, но категорично потребовал:

   — Не долго, пан магистр, мой подопечный еще недостаточно здоров, чтобы подвергаться длительным допросам.

   — Что вы говорите? — хмыкнул я, и, оттеснив его в сторону, шагнул через порог.

   Недолюбливаю лекарскую братию. Помощи на раст, а разговоров на сто левков.

   Младший Ночвицкий сидел в кровати. И правда, ещё бледный и болезненный на вид, особенно на фоне белой-белой рубахи. Он встрепенулся, даже попытался подняться, но я покачал головой и выставил руку.

   — Доброе утро, пан Ночвицкий. Лекарь сказал, что вы еще не поправились окончательно, так что не утруждайте себя лишними движениями. Я хорошо знаю, что такое раны, нанесенные нежитью и понимаю, как вы себя чувствуете.

   — Как скажите, пан магистр. Моя жизнь всё еще принадлежит мне, благодаря вам. Поэтому я сделаю всё что угодно, чтобы возместить это.

   — Не стоит, — улыбнувшись, ответил я. — Всего лишь ответьте, как вы познакомились с той дамой, с которой оказались в беседке.

   Он заёрзал на кровати.

   — Нелепая история, пан магистр. Отец пригласил на бал этого невыносимого Пшкевича.

   — Какого именно? — для порядка уточнил я.

   — Главу кафедры боевой магии в Школе Высших Искусств. Он может быть трижды мастер своего дела, но как человек чрезвычайно неприятен. Он очень грубо разговаривал со своей дамой, даже дернул её за руку. Я не смог вытерпеть. Отца не было на месте, и как хозяин дома, я обязан был вмешаться.

   Мои подозрения начинали подкрепляться. Рекар с завидной регулярностью появлялся в том же месте, что и смешливица. А на тот трагичный бал привёл её сам?

   — Я потребовал его извиниться перед панной, но он насмешливо бросил, что перед бархатными розами не кланяется и высокомерно удалился. Я попросил прощения вместо него.

   — Что она ответила?

   — Ничего, — пожал плечами младший Ночвицкий. — Только улыбалась так... — он смутился, — мило и загадочно.

   — Вас кто-нибудь видел?

   — Нет, мы пересеклись в одной из дальних комнат с выходом в сад.

   — Расскажите, как есть, — попросил я. — Вам нечего стесняться это существо околдовало вас, и вы не могли сопротивляться.

   — Да, да, — подтвердил он. — Меня словно подменили. Я слушал её мелодичный смех и больше ничего слышал, и не видел кроме её прекрасного лица. Она взяла меня за руку и увела в парк подальше от людей, до той самой злополучной беседки...

   — Дальше мне известно, — перебил я, чтобы не заставлять парня воскрешать те жуткие мгновения. — Вы очень помогли пан Ночвицкий. Можете быть уверены, очень скоро с этим существом будет покончено.

   — Спасибо, — потупился он.

   — Выздоравливайте, — пожелал я, вернувшись к дверям. — Надеюсь когда увидимся в следующий раз, вы будете крепко стоять на ногах.

   — Непременно.

   К счастью лекарь куда-то подевался, зато слуга невозмутимо дожидался меня в коридоре.

   — Соблаговолите следовать за мной, Пан Вильк, — снова поклонился он.

   Мы опять пробирались через десятки залов, галерей и лестниц, пока не достигли небольшой гостиной, обшитой дубовыми панелями. Перед камином с чашкой ароматного чая сидел хозяин усадьбы, а второе кресло с мохнатым пледом на спинке, по-видимому, дожидалось меня.

   — Рад видеть вас снова, — привстал Ендрих Ночвицкий. — Присаживайтесь.

   — Благодарстую, но чай мне, к сожалению, нельзя, — я развёл руки, не приняв протянутую слугой чашку.

   Хозяин нахохлился, но больше ничего предлагать не стал.

   — Слышал, вы загнали нечисть в музей.

   — Так и есть. Скоро мы отыщем её логово, и наша сделка будет завершена.

   — Принесёте мне какой-нибудь трофей? — заинтересовался Ночвицкий, глянув на меня исподлобья.

   — Если будет возможность.

   — Это было бы прекрасным напоминанием для моего сына и для меня. Чтобы не забывали о том, что деньги и положение не обеспечивают бессмертия.

   Я задумчиво кивнул. Не ожидал таких слов от одного из самых богатых купцов Кипеллена.

   — Постараюсь достать вам трофей.

   — Хорошо, — тихо проговорил он и отпил чаю.

   Я понял, что аудиенция закончена, но обязан был задать мучавший меня вопрос.

   — Прежде чем откланяюсь, позвольте спросить. В тот день во время бала у вас гостил Габриэль Ремиц?

   Ендрих напряженно взглянул на меня.

   — А почему вы интересуетесь?

   — Необходимо проверить некоторые детали, — не вдаваясь в подробности, заюлил я, не обвинять же Габриэля почём зря.

   — Вы знаете, что между нашими гильдиями практически война? — он вздохнул. — Да все об этом знают. Мне не нужна лишняя огласка. А после смерти Кузьки и подавно. Личные договоренности между гильдиями сейчас не преветствуются. Поэтому всё что я расскажу, останется сугубо между нами.

   — Можете быть уверены...

   — В противном случае, я буду всё отрицать, — Ночвицкий так взглянул на меня, словно уколол. — Пан Ремиц действительно должен был заглянуть по одному... коммерческому вопросу, о котором я не вправе распространяться, — задумчиво продолжил он. — Но в тот вечер я неожиданно отбыл по торговым делам и наша встреча отменилась. Не знаю, заезжал он или нет.

   — А можно ли проверить? — не сдавался я.

   Ендрих подозвал слугу и что-то коротко сказал ему.

   — Простите, не хотел лезть в ваши дела, но это действительно важно, — сказал я.

   Он только кивнул, невозмутимо допивая свой чай. Говорить о погоде или других несущественных глупостях для поддержания разговора, не входило в его привычки. Ночвицкие не тратили попусту время и умели ценить его. Наверное, поэтому возможность навсегда потерять сына произвела на Ендриха такое глубокое впечатление и заставила задуматься о своей жизни.

   Слуга вернулся с объемной папкой перетянутой синей лентой. Ночвицкий долго ковырялся в бумагах, а потом безразлично произнёс:

   — Был. Прибыл, как мы и договаривались ровно в полшестого, а убыл незадолго до нападения мерзкой твари.

   — Признателен, что потратили на меня лишнее время.

   Я поднялся из кресла и, распрощавшись с хозяином дома, пошёл к выходу.

   Кажется, у Рекара появился соперник. Почему Габриэль неизменно появляется там же где смешливица? Но, что наводит на еще большие подозрения, в отличие от Пшкевича, постоянно скрывается в тени?

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Когда я вынырнула из одеяльного кокона в который закуталась по самые уши, Румпель поставил передо мной терпко пахнущий взвар, курящийся паром.

   — Вот, выпей, а то заболеешь.

   Тролль пытался привести меня в порядок после 'всемирного потопа', а я забилась в угол между стойкой и кирпичной колонной и зябко вздрагивала. Юбка и чулки парадными флагами колыхались над очагом, от ботильонов, стоявших возле жаровни, шел пар. Хоть бы не покоробило, обувь нынче недёшева, а на мою ногу ещё поди подбери — стопа узкая, без подъема. Я благодарно вцепилась горячую кружку, грея покрасневшие припухшие пальцы. Отвар пах мятой, имбирем и ещё чем-то неуловимо пряным. Немного подумав, тролль плюхнул туда ложку мёда. Покатав кружку в ладонях, я осторожно отхлебнула. Горячая терпкая жидкость огненной каплей рухнула в желудок и заставила тело вздрогнуть. Озноб потихоньку отступал, сменяясь расслабляющим теплом в конечностях. Н-да, намерзлась я сегодня на месяц вперед. Вода из трубы хлестала ледяная... Румпель молча опустился напротив, оседлав оставшийся в 'живых' после схватки с трубой дубовый табурет.

   — А каким ветром тебя ко мне вообще занесло? — полюбопытствовал он. — Франц, вроде, говорил, что ты выходной на сегодня взяла.

   — Угу... — буркнула я, отпивая из кружки. — Взяла. Нужно было прояснить кое-что. Вильк ведь не просто так вчера на меня накинулся...

   — Вот! — вскрикнул тролль, — Что я говорил! Эх, зря я ему вчера зубы не пересчитал.

   — Да успокойся ты! — не выдержала я. — Он действительно меня за убийцу принял!

   — Чего? — вытаращился Румпель. — Ну, знаешь ли! У него совсем черепица потекла!

   — Да нет, у него были основания... — задумчиво побарабанив пальцами по стойке, я вздохнула и вкратце поведала товарищу историю своих злоключений в Зодчеке и сегодняшней вылазки к реставраторам.

   — Знаешь, — тролль поскреб квадратный подбородок, — я в ваших живописных делах не разбираюсь. Зато неприятности нюхом чую. Что-то во всей этой истории не так: и сноходец убитый, и письмецо, тебе подброшенное, и книга Вилькова, зачем-то ведь её пытались у тебя украсть, и картина... Идем-ка к Врочеку сходим, думается, старик лучше должен знать, что творится.

   — А не поздно ли? Времени-то уже прилично, — засомневалась я.

   — Ничего, все равно бессонницей мается и раньше полуночи не ложится, — успокоил меня Румпель. — О, и шмотье твое уже просохло, — он передал мне юбку и чулки.

   — Отвернись, — скомандовала я, — забирая одежду из лапищ тролля.

   — Да чего я там не видел, — хмыкнул тот.

   — Штопаных панталон в сердечки, — фыркнула я, — отворачивайся, давай.

   Тролль мстительно швырнул в меня ботильонами, и я, разложив вещи на стойке, принялась одеваться.

   Обувь была ещё сырой, но деваться некуда, пришлось напяливать так.

   Свет у Врочека не горел, и сомнения вновь шевельнулись внутри, но Румпель решительно потащил меня к входу.

   У лавки я на секунду застыла, не донеся руку до дверного молотка. Фонарей на улице было достаточно, чтобы увидеть, что створка не прикрыта. Сердце кольнуло иглой дурного предчуствия. Румпель, тоже почуявший неладное, властным жестом задвинул меня за спину. Внутри послышалась возня, дверь распахнулась и на крыльцо, оставляя за собой кровавый след, вывалился Франц Врочек. Кажется, я вскрикнула, тролль подхватил теряющего сознание старика, не давая расшибиться о каменные ступени.

   — На помощь! — мой крик прорезал сонную тишину пустой улицы. — Кто-нибудь!

   Захлопали ставни, начали зажигаться огоньки в ближайших домах. Первыми на улицу выскочили двое цвергов-чеканщиков, чей гильдейский дом стоял вплотную к лавке.

   — Лекаря! — рявкнул Румпель, осторожно укладывая пана Франца на землю.

   Младший цверг, перекинувшись словом с товарищем, поспешно заковылял вверх по улице. Я опрометью кинулась в лавку, и, схватив на столе подвернувшийся под руку кусок угля, выбежала обратно. Упала на колени перед Врочеком и рванула на тощей стариковской груди окровавленную рубашку. Франц застонал, открыв мутнеющие глаза. Несмотря на попытки тролля пережать кровоток повязкой из собственной рубахи, из треугольной раны под грудиной старика стремительными толчками уходила кровь. Я поспешно зачиркала углём по мостовой. Руки дрожали, не желая слушаться, но орнамент выходил лучше, чем на экзамене. Я знала за что борюсь и сдаваться не собиралась. С каждой пульсацией тёмной крови из Врочека улетала жизнь. Я стремительно вырисовывала вокруг него преграду из угольных черточек, будто эти каракули могли не пропустить смерть. Только бы продержаться до прихода лекаря.

   — А...лана... — пан Франц попытался остановить мою руку, но я молча скинула его пльцы, продолжая остервенело чертить все новые и новые завитки.

   Я смогу, знаю! Главное заплести разорванные линии жизни, и не давать текущей крови уносить остатки жизненной энергии.

   -...книга... — пан Франц судорожно цеплялся за мою шаль, — книга пана... Вилька... не нашли... спрятал......

   Р-резец мне в стило! Рука заработала быстрее. Время утекало сквозь пальцы, унося с собой чужую жизнь. Я смогу, успею! Сухая рука пана Врочека прекратила цепляться за шаль. Румпель перехватил мои пальцы за секунду до того, как я попыталась дать узору ещё силы, и обреченно покачал головой. Сквозь малочисленную толпу сонных соседей к нам протолкался молодой цверг в компании всклокоченного плотного человечка в темном сюртуке. Он склонился над Врочеком и потрогал жилку на шее.

   — Все кончено, панна, — скорбно произнес он, разглядывая мой узор, — мастер-живописец, да?

   Я судорожно кивнула, машинально кроша в пальцах остатки угля.

   — Вы молодец, не растерялись, сделали, что могли, — толстячок успокаивающе погладил меня по плечу, — и вы тоже, молодой человек, — добавил он, повернушись к троллю, зябко поводившему голыми плечами.

   — Посторонись! Разойдись! — прозвучало над головой, и к телу, расталкивая зевак, пробился патруль Ночной стражи, за которым, как оказалось, уже успели послать.

   Румпель осторожно поднял меня с колен, отведя в сторону. Я двигалась словно сомнамбула, время замедлилось. После всех вопросов и осмотра, тело несчастного Врочека увезли в холодную, а лавку опечатали 'до выяснения'. К концу всех следственных мероприятий меня снова бил мелкий озноб, а когда кто-то из стражников упомянул имя Бальтазара Вилька, я внезапно встряхнулась, забормотав себе под нос: 'Вильк, чтоб ты сдох! Из-за тебя все заварилось, будь ты неладен! Из-за твоей поганой книжонки!' — и стряхнув с плеч троллевы лапищи, рванула к дому чародея, намереваясь выяснить все здесь и сейчас.

   Я кричала, ругалась, ободрала вкровь костяшки пальцев, и наверняка перебудила полквартала, ломясь в запертую дверь, прежде чем та распахнулась, и на пороге появился Бальтазар Вильк. Из-под наброшенной на плечи рубашки выглядывали расцвеченные алыми пятнами бинты. На скуле маслянисто поблескивала свежая ссадина, будто пана чародея провезли лицом по брусчатке.

   — Какого мракобеса? — хмуро спросил он, нависнув надо мной. — Вы ранены? — цепкий взгляд мигом засек кровавые пятна на одежде.

   — Франц Врочек убит, — простонала я.

   Весь порыв злости, словно остался там, за дверью, с остервенелыми ударами по шершавым доскам. Из глаз хлынули слезы и меня снова затрясло.

   — Вы! Вы во всем виноваты! Если бы не ваша проклятая книга!.. Если бы я не привезла её к нему вчера вечером... Это все из-за вас, из-за меня!!!

   Кажется, я кинулась на Вилька с кулаками. Пан чародей сгреб меня в охапку, прижав к себе, и держал, пока не перестала вырываться, а лишь громко всхлипывала, вцепившись пальцами в бинты. Дождавшись, пока я успокоюсь, Вильк провел меня на кухню, усадил за стол и молча протянул стакан с водой. Чуть растерянно повертел головой и скомандовал:

   — Пронька, завари барышне мяты с мелиссой!

   — Пронька то, Пронька сё... — недовольно донелось из-за печки. — Приперся додому как драный мракобес, весь в кровище, полкухни изгадил пока бинтовался, еле отмыл. Сейчас спать не даешь! Вот тебе твоя мята с мелиссой, — на стол сами собой бухнулись две жестянки с плотно притертыми крышечками, — от сердца отрываю, из личных запасов! Где чайник, поди, сам знаешь, Бальтазарушка, вроде как тоже здесь живешь! Плиту так и быть, разожгу.

   За печкой что-то загрохотало и затихло, над широкой конфоркой затеплились языки пламени.

   Вильк ругнулся сквозь зубы и полез за чайником.

   — На кой куць мне такой домовой, — бормотал он. — Хуже злобной мачехи.

   Пока он возился, я, нервно цокая зубами о стакан, выпила почти всю воду, лишь под конец распознав мерзкий вкус дистиллята. Впрочем, сейчас я бы и кислоты хлебнула, не задумываясь. Пан Бальтазар допил остатки воды из моего стакана, поморщился, убрал чайник с плиты и поставил передо мной надколотую глиняную кружку, исходящую мятным ароматом. Отошел к подоконнику и, распахнув форточку, раскурил трубку.

   — Рассказывайте, — коротко бросил он.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Поездка по городу и качка в коляске не прошли даром. Присохшие к ранам бинты оторвались и покраснели от крови. Чувствовал я себя скверно. Казалось, что болит абсолютно всё. А из-за нехватки сил, энергия так и не восстановилась после вчерашней погони, тело била мелкая дрожь. Но самое худшее, что тень подозрения пала на моего лучшего друга, Габриэля Ремица. Этот удар пережить было труднее всего. И если бы я мог хоть немного шевелить ногами, непременно отправился бы в Школу Высших Искусств и спросил бы его, какого лешего он так замарался в этом деле?

   Добравшись до дома, я кое-как поднялся в кухню и начал отмачивать бинты. Пронька бубнил, что теперь ему снова убираться и всё запачкано проклятущей чародейской кровью, но помогал. Я кривился, но менял повязки одну за другой. Терпению за последние годы я научился. Да и раны заживут, никуда не денутся — найти настоящих друзей намного сложнее.

   Кое-как перебинтовавшись, я присел за стол и чуть не задремал, но снизу упрямо задолбили в дверь. Не иначе отряд обезумевших троллей брал мою берлогу штурмом.

   — Ну, кто там ещё? — измученно простонал я.

   — Опять та безумная панна, — проворчал домовой. — Я ей открывать не буду.

   — Конечно, пусть полудохлый чародей тащится по ступеням.

   Я с трудом поднялся из-за стола и, пошатываясь, затопал вниз. У моей нежданной гостьи, в отличие от меня, сил было хоть отбавляй, она так лупила в дверь, что мне начало казаться, будто она снесёт её с петель раньше, чем я спущусь.

   — Какого мракобеса? — рыкнул я, открыв створку.

   — Франц Врочек убит!

   Три слова добили меня окончательно. Я ухватился за косяк, прижавшись плечом к стене. Почему в жизни всегда так? Пока беспокоишься об одном друге с другим происходит беда и ты уже никак не можешь помочь. Судьба что нарочно отвлекает, чтобы творить за спиной свои грязные делишки? В горле встал ком, а Алана уже вовсю ревела, бормоча что-то о том, что все мы виноваты и лупила меня кулаками. Едва прилаженные повязки снова сбились, а раны налились болевым жаром. Пришлось сгрести её в охапку и держать покрепче, чтобы не навредила нам обоим. А когда она успокоилась, тащить на кухню и отпаивать.

   — Пронька, завари барышне мяты с мелиссой!

   — Пронька то, Пронька сё.

   Проклятущий домовой будто чувствовал охватившую меня беспомощность. Что может быть страшнее, чем потерять старого друга? Я даже не слушал его наглое ворчание. Оно казалось таким мелочным, незначительным и бессмысленным, что не стоило внимания. По сравнению со смертью всё остальное всегда кажется несущественным!

   Я полез за чайником и чуть не опалился об вспыхнувшую конфорку.

   — На кой куць мне такой домовой, хуже злобной мачехи.

   Пришлось самому возиться с мятой, отмерять пропорции. Даже такие незначительные расчёты, как количество ложек сухой травы, отвлекали от неприятных мыслей. Я перемешал мяту с другими успокаивающими травами, а когда над чайником поднялся пар, долил кипятка.

   Алана нервно глотала мой дистиллят, отбивая по стакану дробь зубами. Я забрал у неё свою 'мёртвую воду' и подсунул кружку. Она вся тряслась, но ждать уже невыносимо, я должен знать какая тварь осмелилась поднять руку на безобидного старика. Стоило успокоить её, погладить по голове, прошептать успокаивающие слова, но у меня так всё зачерствело внутри, что выдавить из себя ничего не получилось. Я даже протянул руку, но отдёрнул её и, обругав себя последними словами, отошел к подоконнику. Дернул створку форточки и вытащил кисет с табаком.

   — Рассказывайте! — бросил я, ненавидя себя за резкий тон.

   Но она даже не заметила. Плотина прорвалась и на меня обрушился поток безсвязных предложений. Насколько мог, я направлял её рассказ в нужное русло, но узнал не так много. Кто-то пробрался в лавку, обошёл древесов, прошмыгнул мимо призрака и нанёс Врочеку единственный, но оказавшийся смертельным удар. Хотелось немедленно броситься в лавку, собрать все, что мог оставить убийца, приготовить припой, нырнуть в чужую память, опознать убийцу, найти и покарать.

   Я выдохнул горький дым. Вряд ли я сейчас сложу даже простенькое заклятье, а если и смогу, то позорно рухну в обморок. Почему же всё так не вовремя? Не гоняйся я за проклятой смешливицей, сейчас бы уже во весь опор мчался в книжную лавку, но судьба-злодейка решила по-своему.

   Алана уже выдохлась и рассказ превратился в безсвязное бормотание, а потом в глухое сопение.

   От обнаглевшего домового помощи ждать не приходилось, поэтому я поднял её на руки и понёс в кабинет. Почему-то, казалось, что отнести в спальню будет неловко. Пристроив Алану на кушетку, я сел за письменный стол. Усталость всё еще мучила мое измотанное тело, но для сна места в нём не осталось. Старик успел спрятать трактат. Значит ли, что убийца приходил за ним или это совпадение? Я вспомнил доклад Марека: 'К книжной лавке подъехала подозрительная карета с цветной заплаткой на задках кожаного салона, из которой вышел завкафедры алхимии Габриэль Ремиц'. Они разговаривали с Врочеком на пороге, упоминали меня и Алану де Керси'.

   Неужели всё связано? Как же не хочется подозревать одного своего друга в убийстве другого. Если Габриэль замешан, мне навсегда придётся покинуть Кипеллен. Жить в этом городе после всего произошедшего, я уже не смогу.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Я даже не заметила, как провалилась в липкий омут белесой сонной мути. Не сна, а дурной липкой дремы из которой не вырваться. Измотанный организм требовал передышки, пусть даже такой паршивой. Видения на грани полусна-полуяви безжалостно выворачивали мозг. Снилось, что я вычерпываю воду в таверне Румпеля. Но как бы ни старалась, вода все прибывала. Болели руки и согнутая спина. Становилось всё тяжелее. От усталости и переутомления в горле встал твёрдый ком и подступила тошнота. От тёмной воды расходился приторно-сладкий запах, и я не сдержавшись, подняла липкие пальцы к лицу. Чуть притронулась к губам и оторопела — солёная. Я вскрикнула, забарахтавшись в кровавой жиже, и оказалась посреди улицы над умирающим Францем Врочеком. Стояла на коленях и иступленно чертила, чертила, чертила, уже не углем, а окровавленными пальцами. Пискнула от боли, и мы с паном Францем провалились в заброшенный сад. За коваными воротами клубилась первозданная тьма. Моё чудовище дожидалось своего часа и плотоядно зарычало, обрадованное нашим появлением. Рык разнёсся по саду, пригибая ветви деревьев, жухлую траву и пожелтевшие цветы. Тело Врочека начало погружаться в мягкий дерн, а я отбрасывала его пластами, не давая поглотить книгопродавца. Тварь за воротами издевательски хохотала, цепляясь за ржавые прутья. От каждого её скачка сотрясался забор и вздымался клоками тёмный туман, прячущийся у корней деревьев. Пан Франц проваливался всё глубже, но я не сдавалась, упиралась как могла и тянула его обратно в сад. Холодное негнущееся тело выскальзывало из рук, но я цеплялась. Тварь ревела всё сильнее и травяные стебли рванулись вверх, изрезав мне руки. Я отпустила Врочека. Он мгновенно исчез под землёй и потянул меня за собой. Чудище довольно заухало, снова и снова кидаясь на ворота, а меня засасывало в душную пустоту...

   Я проснулась от невнятного грохота. Села возле кушетки, запуталась ногами в пледе и ошарашено оглядывалась. Кажется, во сне, свалилась на пол... Я с силой потерла виски, пытаясь понять, где нахожусь. Не до конца проснувшийся мозг подсовывал мертвое тело Врочека и мою истерику в дверях Бальтазара Вилька.

   Вильк! Всплыло в моём сонном мозгу. Я у него дома. Неужели уснула прямо на кухне? И сколько я проспала? Судя по рассветной сери за окном, немного. Час, может, два от силы. Из прихожей доносилась неразборчивая ругань и возня. Кое-как заставив затекшее тело повиноваться, я поковыляла в прихожую. Там, набычившись, как две бойцовые саламандры, кружили Бальтазар Вильк и Румпель. А этот-то что здесь делает? Хотя, что я спрашиваю! И так ясно... Под глазом у тролля наливался темный синяк, а Вильк, наращивая на ладони лиловое пламя, даже не пытался остановить идущую носом кровь. Я только выругалась сквозь зубы. В отличие от Адели мне никогда не хотелось, чтобы мужчины дрались из-за моей скромной персоны.

   — Хватит! — крикнула я, спеша вклиниться между разъяренными противниками.

   Голос звучал глухо и сипло. Неужели все-таки простудилась?

   — Пан Вильк, что вы не поделили со смотрителем моста? Румпель, что ты здесь делаешь?!

   Они замерли и уставились на меня, словно на говорящую мебель.

   — Алана? Ну слава Первопредку! Я думал он тебя прикончил! — воскликнул тролль.

   — Угу, — прогнусавил Вильк, впитав лиловые языки пламени в ладонь и тщетно пытаясь остановить идущую носом кровь. — А тело порубил, в бочку засолил, и в море утопил.

   — А солить зачем? — не поняла я, — да и неудобно в бочку совать. Проще в канализацию сбросить крысюкам на корм или магией испепелить.

   — Рано я списал вас со счетов, де Керси, вы прирожденная злодейка, — иронично протянул Вильк.

   — Так, марш на кухню оба! — я начала раздражаться. — Помогу, чем смогу, а то ваши рожи, как грязная палитра. Заодно объясните, что за трясца происходит, и почему я опять крайняя.

   Нет, все-таки мастерство не пропьешь. Зря я что ли старостой последние три года учёбы была?! Одногруппников гоняла в хвост и в гриву. Вот и пригодился отработанный командный голос.

   — Вообще-то, вы в моём доме, — возмутился Вильк.

   — Хотите пойти ко мне? — я заломила белобрысую бровь. — Боюсь, пани Флося не поймёт, если я приведу в ее дом двух подбитых забулдыг на которых вы похожи.

   Я подтолкнула драчунов к кухне.

   — Вильк, где у вас зелья, или чем вы там пользуетесь, когда нужно?

   — Лед в холодильном шкафу, — буркнул пан чародей, тяжело опускаясь на стул.

   Я застыла посреди кухни. Хорошо, что в шкафу, но где он сам? А лед ещё нужно куда-то положить. Ха! Знаю! Присев у печки, постучала по заслонке и громко позвала:

   — Хозяин домовой, помощь нужна!

   — Чего надыть? — ворчливо донеслось из-за печки.

   — Да пан Вильк тут... повздорил с другим паном. Лед нужен. Ты уж не обессудь, уважь просьбу.

   — Ишь ты, какая ученая, — домовой высунул мохнатую мордочку. — Учись, Бальтазарушка, девка в доме и суток не пробыла, а уже кумекает, что к чему.

   — Пронька! — взвыл пан чародей, явно ища, чем бы таким тяжелым швырнуть в домового, но тот показал язык и скрылся за печкой, а на столе появилось блюдо колотого льда.

   — Выгоню, зараза лохматая. Под забором жить будешь! — пригрозил Вильк.

   — Так что между вами произошло? — я повернулась к виновникам драки.

   Пан Бальтазар прижал два куска льда к распухшему носу, а тролль неспешно катал ледяной обломок по всему лицу. Хорошо, что у его народа такая противомагическая 'толстокожесть', иначе недавняя драка могла закончиться совсем плохо.

   Никто из них не спешил отвечать. Да и друг на друга они не смотрели, надувшись словно сычи. А Вильк, по-моему, вообще может молчать часами. Поэтому я обратила взгляд на тролля.

   — Румпель?

   — Я был в лавке, — неохотно произнес он, — уже после того, как ты унеслась, словно тебя куць за мягкое место щипнул. Приехала следовательница, гхм, внушительная такая дама, явно соплеменники мои из горного клана в роду отметились...

   — Люсинда Бряк, — пояснил пан Бальтазар, не отрывая кусочков льда от носа, из-за чего вышло гнусаво.

   -...угу, и с ней ещё копатели, ну кто там у вас в страже следы всякие раскапывает. Им свидетели понадобились, а тебя, как на зло, не было уже, — тролль с укоризной посмотрел на меня. — Так я вызвался. Врочек и мне был не чужой.

   — Что в лавке?! — не выдержала я.

   — Да ничего, даже разбросано не сильно, все больше кабинет Францев пострадал. И это, Анисия пропала... Ну как...вроде есть она, чую её, а вроде так, что и нет...

   Я озадачено потерла подбородок. Известия совсем не радужные. Надеялась, что призрак видела убийцу, но судя по всему от Аси тоже избавились. Запечатали где-то, а то и вовсе развеяли.

   — После осмотра сразу к тебе рванул, — продолжил Румпель. — Хозяйка твоя спросонья меня чуть ночной вазой по голове не приложила! А как узнала, говорит, не было тебя, не приходила. Что мне было думать? Я же помню какая ты от лавки сбежала... ну и пришел сюда...

   — Н-да, — Бальтазар вздохнул, — я собрался в лавку. Дело бы мне не отдали, Люсинда панна капризная, но не вредная, что нарыла, обязательно бы рассказала. Задумался, только нос за дверь высунул, так сразу по нему и получил.

   Великие Четверо, шапито на выезде, я схватилась за голову и несколько раз дернула себя за волосы, вновь запутавшись в них перстнем! И Ася пропала... А что с древесами? Будь с ними все в порядке, они бы ни за что не выпустили убийцу! И Вилькова книга... О паре тайников пана Франца я знала, но что если он спрятал трактат куда-то ещё? Дом-то с лавкой — старинный. Тайных мест, как блох на собаке. Чем он вообще так ценен? За что убили Франца? Кому помешал старый книгопродавец? Вопросов высыпалась целая куча. Мне срочно надо попасть в лавку, иначе ответы не получить.

   Вильк словно почуял мои молчаливые метания.

   — Алана, вы же знаете, где Врочек хранил особо ценные вещи?

   Я хмуро кивнула.

   — Покажете, если проведу вас в лавку?

   — Если расскажете, чем так ценен этот проклятущий трактат.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Сном пришлось пожертвовать. Я выгреб из тайника несколько накопителей магии, хранимых на черный день и тут же опустошил два из них, а третий, мало ли что, сунул в карман. Это позволило восстановить запас энергии и взглянуть на мир более жизнерадостно. О том, что за столь поспешное восстановление резерва придется расплачиваться, я старался не думать. Времени на размышления еще будет предостаточно, когда на сутки слягу пластом после стимуляторов. Сейчас же мир сменил цвет с серого на более яркий. Правда, ненадолго. Стоило, зевая, спуститься по лестнице и открыть дверь, как меня со всей силы двинули в лицо. Причудилось, что на полном ходу встретился с повозкой, но все оказалось куда прозаичней. На меня разъяренным чмопселем пёр давешний тролль. Надо будет узнать какое отношение этот малый имеет к случившемуся. Я инстинктивно ответил силовым импульсом, впечатав незваного гостя в захлопнувшуюся дверь, но ни сползать оглушенным на пол, ни отступать он не собирался. Проворно уйдя от второго удара, тролль снова атаковал. Не знаю, чем бы закончилась потосовка, если бы сверху не раздалось:

   — Хватит!

   Алана слетела вниз, сверкая глазами. А дальше мою гостью и вовсе прорвало. Расскомандовалось словно квартирная хозяйка. Я даже не сдержался от колкого замечания о том, где она находится, но получилось только хуже. Пришлось идти на кухню, будто нашкодившему пацану. А она продолжала рапоряжаться, еще и Пронька ей поддакивал, так что я не сдержался от угрозы:

   — Выгоню, зараза лохматая. Под забором жить будешь!

   Де Керси уставилась на меня таким грозным взглядом, что я еле сдержался от усмешки. То, что Пронька ей благоволит ещё не значит, что можно командовать в моем доме! Богини, а ведь всего-то ночь здесь провела... в кабинете... на кушетке. Страшно представить, что будет, если переберётся в спальню. Я отогнал непрошенные мысли, пропустив мимо ушей её вопрос. Тогда настырная девица переключилась на тролля.

   — Я был в лавке, — неохотно произнес тот, — после того, как ты унеслась, приехала следовательница, гхм, внушительная дама, явно соплеменники мои из горного клана в роду отметились...

   — Люсинда Бряк, — вставил я и не узнал собственного голоса.

   Нос опух и слова вылетали, будто из глухого колодца.

   А вот вам и ещё один вопрос — откуда хвостатый громила знал Врочека? И неплохо знал, судя по тому, что рассказала Алана. Или я в последние годы настолько отгородился от мира, что перестал обращать внимание на окружающих? Чем больше говорил тролль, тем сильнее смурнела Алана. Упомянул, что куда-то подевался призрак. Тревожный знак! Я ни на секунду не верил, что это заурядное ограбление, но где-то глубоко надежда всё же оставалась. Теперь она несчастно пискнула и окончательно исчезла.

   Тролль замолчал, и мне пришлось рассказать свою часть истории о 'разбитом носе'. Алана слушала вполуха, обдумывая прошедшие события, и я почти видел какие мысли бродят в её голове, такими явными они были.

   — Вы же знаете, где Врочек хранил особо ценные вещи?

   Она кивнула.

   — Покажете, если проведу вас в лавку?

   — Расскажите, чем ценен этот проклятущий трактат, а после, хоть с маслом его ешьте, — буркнула она.

   — Не при посторонних, — проворчал я, с неприязнью глядя на тролля.

   Румпель зло оскалился в ответ, до хруста в пальцах сжав пудовые кулаки.

   — Алана, у него точно что-то с головой... — прорычал тролль, поднимясь со стула. — Врочек мертв, ты сама чудом жива, а он торгуется!

   'Конечно, ты же меня по ней стукнул!' — чуть не съязвил я, но одернул себя.

   По внутренностям расползался неприятный холод. Что-то я слишком часто получаю по носу в этом деле. Мои ошибки уже ударили по Казику и Францу...

   — Румпель, стой! — Алана вскочила, проталкиваясь между мной и троллем.

   Тонкие руки мелко дрожали.

   — Вильк, прекратите! Прекратите изображать из себя героя-одиночку. Хватит! С книгой что-то не так. Это уже стоило жизни Врочеку и едва не стоило мне! В Зодчеке тот тип хотел завладеть трактатом. А потом мою комнату перерыли вверх дном, и если бы я по чистой случайности не заночевала в лавке, то вы имели бы счастье сплясать на моей могиле! — выпалила она. — Сначала я думала, что все из-за письма, которое вы подбросили мне в карман, но теперь... возможно, из-за книги. Так что или вы рассказываете, что за бесовщина творится, или я отказываюсь вам помогать. Можете забирать трактат и катиться на все четыре стороны!

   Стоп! Что? Какая комната? Письмо? Письмо Ничека! Пресветлые четверо, так вот как оно обернулось. Сам того не желая, я подставил Алану под удар. Сколь бы несносной панной она ни была, но с моей стороны получилось подло. Вдруг стало противно от происходящего и от самого себя.

   Буркнув на ходу: 'Сейчас вернусь!' — я вышел в коридор, протиснулся в ванную, сунул голову в рукомойник и открыл кран. На затылок хлынул ледяной поток, потекло и за шиворот. Надо погасить эмоции! Они мешают внятно думать и загоняют в трясину самокопания. Сейчас мне это никак не поможет! Стало легче, и я вынырнул из-под холодной струи. Когда вернулся в кухню тролля уже не было. На его месте сидела Алана.

   — Отправила Румпеля домой, — хмуро произнесла она. — Решила, что так будет лучше. Не хочу, чтобы вы поубивали друг друга. Пусть он и бывший пират, но очень надежный друг. А еще хозяин таверны 'Под мостом'. Делает лучший в Кипеллене глинтевейн. И вообще, я лишнего сейчас наговорила... — де Керси хлюпнула носом.

   Только слез мне сейчас не хватало. В своей-то голове с трудом навёл порядок. А если начнём копаться в её, до вечера из дому не выберемся, а время тикает неумолимо.

   — Все правильно, — я машинально провел рукой по затылку, ероша мокрые волосы, — пусть ненамеренно, но я подставил вас... и тогда на балу, сожалею, что так вышло. Помогите мне найти книгу, и клянусь, больше вас не потревожу. Порекоммендуете другого художника?..

   — Художника? — тонкие губы дрогнули в грустной усмешке. — Так вы не понимаете?

   -Не понимаю чего? — напрягся я.

   — Узоры создавал мастер-живописец. Мало кто сможет их восстановить. Чтобы не потерять их свойств, надо поправить поврежденную магию. Обычный художник этого сделать не сможет...

   — А вы, выходит, сможете?! — с легким раздражением буркнул я.

   Алана неопределенно повела плечами.

   — Уже делаю, — просто ответила она. — Расскажите, почему именно эта книга? Зачем она вам? Я должна понять, что происхдит. И почему пробудился мой кошмар? Тогда станет понятнее, как Юзеф Ничек оживил монстра. И как все это прекратить, пока ещё кто-нибудь не погиб.

   — Ничек? — я подался вперед, словно гончая почуявшая след. — Оживил?

   — Он был заперт в картине, — Алана всплеснула руками, из-за чего шаль, взметнулась крыльями моли. — Перед смертью Ничек реставрировал полотно и нарушил магический узор, сдерживающий это чудовище. Ну, вы же читали письмо!

   — Читал, но я не реставратор, не мастер-живописец, и даже не художник, — выдавил я, — в картинах ничего не понимаю.

   Душой, конечно, покривил, как загнать живое существо в предмет известно любому магу. И хоть у живописцев собственная техника и свои особые методы, сам факт от этого не меняется. Вот только если в картину заточили не живое существо, а тварь из снов, это уже совсем другое дело. Такие чудища в разы опаснее обычной нежити.

   — Юзеф был живописцем, да вот только мало кто об этом знал, и, взявшись за старинное полотно ненароком разбудил дремлющий в нем кошмар. Он до самой смерти так и не понял, что сотворил и какую тварь выпустил на волю. Я видела ту картину в реставраторской...

   Я тяжело вздохнул. Теперь понятно куда подевалась тварь.

   — Насколько сильно он повредил узор? Смешливица... тварь может выбраться из картины когда угодно?

   Алана пожала плечами.

   — Вряд ли, — вместо неё ответил я. — Там наверняка куча художников и музейных смотрителей, если бы могла вылезти, уже бы не справилась с голодом и пожрала всех под чистую.

   — Всё равно надо приставить охрану.

   — И спугнуть хозяина твари? — проворчал я.

   — Кого? — удивилась Алана.

   — Идемте в лавку, — бросил я, — договорим по дороге. Постараюсь все объяснить. Но вы тоже должны рассказать про свой кошмар, который пробудился. Надеюсь, вместе мы найдём верное решение и отправим всю мерзкую нечисть туда, откуда она вылезла.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Безумная ночь словно глупый пес заливаясь дурным брехом, дико проскакала в такое же утро, а то грозило перетечь в не менее безумный день. Голова пухла от свалившихся на неё неурядиц. Краткий сон не принес ни покоя, ни отдыха, оставив после себя лишь общую разбитость и мерзкий привкус мяты во рту. Я украдкой поглядывала на пана Вилька и понимала, что ему так же паршиво, как и мне, если не хуже. Меня, по крайней мере, не располосовала поперек груди озверевшая нежить. Пока мы сидели в кухне, пытаясь привести распухший нос магистра в относительный порядок, рассветная серость уступила место пасмурному осеннему утру. Стоит ли говорить, что по улице мы тащились как две побитые собаки, и когда Вильк предложил мне руку, то в голову закралась мысль, что ему просто нужна ещё одна точка опоры, чтобы не упасть.

   — Зомби на прогулке, — мрачно пошутил он, — заметив наше отражение в витрине бакалейной лавки.

   — Тогда уж некромант с питомцем, — нервно хихикнула я.

   — И кто питомец?

   Я невнятно хрюкнула, пытаясь подавить смешок, и вдруг поняла, что Вильк своей мрачноватой шуткой пытается вытянуть меня из пораженческого состояния. Странный он, все-таки. Стоит немного вытащить его из-под панциря, как он тут же натягивает ещё более шипастый, мол, смотрите какой я сердитый и неприступный. Ведь смеялся же над моими художествами в Зодчеке, над собой смеялся, тот же набор кистей в лавку принес в благодарность и тут же, как сбесился, когда на него очумелый диван попер. Снова меня виноватой выставил. И на балу... то чуть не убил, то... Ну я же видела какое у него лицо было, когда мы расскочились. Сожаление, боль, недоумение, страх, и ведь не за себя же...

   — ...Алана, вы меня не слушаете, — выдернул меня из размышлений усталый баритон.

   Куць меня за ногу! Оказывается, он все это время что-то говорил, а я вилькокопанием занималась...

   — Простите, пан Вильк...

   — Бальтазар, — поправил он меня, — зовите по имени. Вот где уже эти политэсы, — Вильк весьма красноречиво провел ладонью по горлу. — А то иногда ловлю себя на мысли, что забываю, как меня зовут, настолько въелся этот 'пан Вильк'.

   — Хорошо... — я вздрогнула от порыва холодного ветра. — Так что такого важного в этой книге?

   — Можно сказать, что от её содержания зависит моя жизнь. Она моя последняя надежда, и, если не поможет, останется утопиться в Чистинке, — он невесело усмехнулся. — Когда в двадцать семь лет вдруг ставишь крест на карьере и нормальной жизни, перестаёшь верить в светлое будущее и его перспективы...

   Дидько, ну вот зачем он так со мной?! Я ведь до сих пор грызу себе локти, за ту ночь на болоте и за то, что не смогла ему помочь в лазарете. Но...

   — Алана, да не тряситесь вы. Поверьте, ваши слезы, это последнее, что мне сейчас нужно. К тому же... та неудачная стычка с топляком на болоте оказалась не более чем следствием иных событий. Теперь-то я это понимаю, а тогда... Ну что ж, все мы склонны искать виновников своих бед.

   — Что с вами случилось?

   — Стал жертвой неудачного ведьминского ритуала, — Вильк недобро оскалился, — не люблю, знаете ли, когда меня пытаются принести в жертву в собственном учебном кабинете. Девушке самоуверенности было не занимать, зато недостало сил и опыта, а я слишком хотел выжить. Так что, она отправилась в Полуночную бездну, а я отделался даром припоя и весьма болезненной раной.

   — Смертное проклятье. Это Дарена Рамски пыталась вас убить, а умирая, прокляла, — догадалась я, припоминая довольно мутную историю с исчезновением старосты старшего курса ведовского факультета.

   Темные брови Вилька выразительно поползли вверх. Ну, никто не говорил, что я плохо соображаю, а то, что директор весьма быстро замял эту историю, представив Дарену как жертву свирепствовавшего тогда в городе убийцы, говорило само за себя. Кстати, после исчезновения Дарены, убийства резко прекратились...

   — О Дарене и до этого по Школе гуляли довольно мрачные слухи, — пожала я плечами, — а потом она внезапно пропала, и смерти девушек, терзавшие город, тоже прекратились. Пан Вильк... Бальтазар, я вполне могу сложить два и два, чтобы получить нужный вывод.

   — Гм... — чародей замялся, — а вам не приходило в голову, что это я мог быть тем убийцей, наводившим ужас на Кипеллен?

   — А Серый Трибунал на что? Вас ведь наверняка допрашивали. И если бы вдруг выяснилось, что преподаватель слетел с катушек, директор бы не стал выгораживать вас, чтобы не пострадал его собственный престиж.

   — Вы довольно логично мыслите для... — Вильк осекся, почувствовав, как напряглась моя рука у него на локте.

   — Ну же, договаривайте! — я начинала закипать.

   Вот что за человек? Почему обязательно надо гадость сказать?!

   — Как для кого? Для безмозглой девчонки, из-за которой вы покалечились? Для упертой рисовальщицы, натравившей на вас диван?..

   — Вообще-то я хотел сказать для творческой натуры. Так что перестаньте подпрыгивать и плеваться кипятком, как чайник на плите. Ведете себя, и правда, как девчонка!

   Я заткнулась, посмотрела на него, представила, как сейчас выгляжу и едва не расхохоталась ему в лицо. Богини пресветлые, мы друг друга стоим, честное слово! И если не перестанем огрызаться, выискивая подвох в каждой фразе, то никогда не сдвинемся с мертвой точки. Все, девочка, шутки кончились, пора взрослеть...

   — Спокойна, как скалы в заливе, продолжайте, — выпалила я на одном дыхании.

   Вильк подозрительно покосился на меня. Ну что же, его не в чем винить, сама напросилась на такое отношение.

   — Так я права? Это Дарена вас прокляла?

   -Да, — буркнул он, — причем довольно изобретательно. Хотя мне ещё повезло, почти сразу, на меня, истекающего кровью, наткнулся Габриэль Ремиц. Историю с гибелью студентки действительно замяли, а мне, чтобы не вызывать подозрений пришлось как ни в чем ни бывало проводить практические занятия на треклятом болоте, и топляк на них запланирован не был. Думается, если бы не свежее ранение, все бы обошлось. Я бы прикончил нечисть, вы бы отделались легким испугом и строгим внушением. Но все вышло так, как вышло. И с того момента не было дня, чтобы я не искал способа избавиться от проклятия и вернуть свою жизнь в нормальное русло. Пан Врочек рассказал мне о Мартине Горице. Вы вряд ли о нём слышали, в программу обучения подобных безумцев не вставляют. Он был сноходцем, магом, алхимиком и еще бог весть знает кем...

   — Мастером-живописцем.

   — Как оказалось теперь, и им тоже, — согласился Вильк. — Его исследования уходили за грань дозволенного, а полученные им знания позволяли сотворить такое, что большую часть рукописей уничтожил Серый Требунал. Оставшиеся разбрелись по всему миру и найти было непросто. Однажды я наткнулся на упоминание о его трактате про магию иллюзий и снов, в котором часть гравюр была посвящена снятию ведьминских проклятий. За долгие годы экспериментов Мартин Гориц пришёл к выводу, что проклятие и кошмар имеют общую суть. Для меня это стало лучём надежды. Я бросился на поиски в надежде навсегда избавиться от своего проклятого дара. Потратил уйму времени и сил, чтобы добыть трактат, но в конце концов меня ждало разочарование. Гравюры, именно те, что мне нужны, были безнаждённо испорчены.

   Он обречённо взмахнул рукой, и мы остановились.

   — Знаете, в чем-то мы с вами похожи, — протянула я, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Богини редко так шутят, зато в их меткости сомневаться не приходится. Всё нынешнее дело, как я понимаю, один сплошной ужас, вырвавшийся на волю. Когда-то, ещё ребенком, сама того не зная, я привязала к реальному миру свой ночной кошмар. Тогда меня выручил мастер-сноходец.

   — Ясь Дарецкий? — уточнил чародей.

   Мы снова пошли вдоль набережной.

   — Да, он запер мой кошмар на границе миров, между явью и сном. И много лет я не вспоминала о нем, но где-то в глубине души всегда тлел уголек страха, что чудовище вернется и доведет свое дело до конца. Наверное, поэтому сонная тварь так и не развеялась со временем. Все эти годы её подпитывал мой подспудный страх. А когда Дарецкий погиб, узы сдерживающие тварь начали слабнуть. После я увидела ту иллюстрацию в трактате, и мой страх ожил и начал разгораться, ну, а когда мы нашли журнал пациентов, и я наткнулась на свой детский рисунок — все пошло по нарастающей. И теперь, засыпая каждую ночь, я холодею от мысли, что тварь вырвется и довершит начатое. В первый раз меня спасли вы, простите, что затащила вас в свой сон. Это было ненамеренно, видимо мой узор послужил крючком. Но спасибо, что спасли меня тогда... ещё раз. Сегодня меня вовремя разбудила ваша драка с Румпелем, но долго такое везение продолжаться не будет. И если я не пойму, как спеленать чудовище, то в следующий раз рискую не проснуться.

    — А картина Ничека имеет совершенно противоположную природу, — задумчиво произнес Бальтазар, поскребши бороду. — Узор, нарушеный этим горе-мастером, много лет сдерживал ночной кошмар неизвестного художника.

   — Успешно сдерживал, смею заметить, — хмыкнула ваша покорная слуга. — Думается, если восстановлю трактат Мартина Горица и ознакомлюсь с его содержимым, смогу упрятать вашу смешливицу обратно в картину, а заодно и обуздать свой кошмар. Да что там! Я бы наверняка смогла вам помочь! — во мне проснулся мастер-живописец, и шестеренки в мозгу завертелись с удвоенной силой, изгоняя усталость.

   Казалось, ещё немного и я пойму, как все это работатет. С точки зрения живописца, конечно. В сложившейся мозаике мыслей недоставало нескольких кусков, очень важных, и относились они увы не к живописному мастерству, а к магии снов, будь она неладна. Теперь проклятущая книга становилась нужна и мне.

   — Мы пришли, — заметил Вильк как-то странно разглядывая меня.

   В темных глазах явно читались надежда в перемешку с недоверием. Я прямо-таки слышала, какие мысли гуляют у него в голове, от радостного: 'Неужели кошмар закончится?!', до хмурого: 'Ни куця она не сможет!'.

   Смогу, пан Вильк, будьте уверены. Когда на кону собственная жизнь — это отличный стимул.

   На пороге лавки, у дверного проема перетянутого джутовой бечевкой с биркой, дежурил хмурый стражник. И пускать нас внутрь он явно не собирался.

   — Доброе утро, Бырь, — поприветствовал его Вильк. — Сними-ка бирку на время, нам с панной де Керси необходимо попасть в лавку.

   — И вам того же, пан магистр, — хрипловато откликнулся тот. — А только пущать вас внутрь не велено. Панна Бряк запретила. Так и сказала, мол если этот прохвост Вильк, уж простите, пан чародей, припрется, давать от ворот поворот.

   Да уж, я только фыркнула. Похоже пан Бальтазар с этой самой панной Бряк на ножах. Интересно, что он не поделил с полутроллихой?

   — С каких это пор обычный следователь... — начал Вильк, но Бырь предупредительно поднял руку. — Капитан Брац всё подтвердил, сказал, что для вас это личное, и у вас много других дел, чтобы отвлекаться на какого-то старика.

   Бальтазар отступил, но судя по лицу, намеревался вырубить несговорчивого стражника сонным заклятием.

   — Пожалуйста, — я несмело тронула его за рукав, — оставьте этого несчастного в покое. Незачем толкать его на должностное преступление...

   — В лавке есть черный ход?

   — Я так громко подумала?

   Усмехнувшись в ответ на фырканье мага, я потащила его в узкий переулок, связывавший набережную с параллельной улочкой. Но и тут нас ждало разочарование в виде серой фигуры, прислонившейся к стене. Чтобы не попасться на глаза другому стражнику, я резко остановилась и Вильк врезался мне в спину, едва не уронив на брусчатку.

   — Простите, — хрипло пробормотал он. — Не ушиблись?

   — Н-нет... — я озадачено уставилась на его руку на своей талии. — Спасибо, что поддержали.

   — В любое время, — буркнул он, глядя поверх моей головы, но отпускать меня не спешил.

   — Этот парень в серой свитке из ваших? — на всякий случай спросила я.

   — Увы... Придется все-таки усыпить кого-то из них.

   — Не стоит, — я повернулась у него под рукой, и мы на секунду оказались лицо к лицу. — В лавку можно попасть ещё одним способом. — я скользнула обратно в переулок.

   — Алана, только не говорите, что это пожарная лестница, — Вильк нагнал меня, когда я уже ухватилась за нижнюю перекладину, чтобы вскарабкаться наверх.

   — Почему? Вон то окно ведет на лестничную площадку между залом и жилым покоем. И оно приоткрыто. Наверное, так... — я запнулась, к горлу подступил острый комок, — так убийца ушел из лавки. Подсадите меня.

   Бальтазар пробормотал что-то нелицеприятное про свою ногу, лестницы, крыши и глупых девиц, втягивающих его в неприятности, но плечо подставил. Я, подоткнув юбку, вскарабкалась наверх, невольно вспоминая недавнее восхождение по водосточной трубе. Как он мне ещё этого не припомнил, удивительно!

   Пару минут спустя мы ввалились на лестницу, и я хмуро глядела на клок ткани оставшийся на гвозде, торчавшем из рамы. Эта юбка проклята. Не успела я зашить предыдущую прореху, как она тут же порадовала меня следующей. Раздался треск рвущейся ткани, и Вильк страдальчески выругался, глядя на разодранную штанину.

   — Тсс, — я приложила палец к губам. — Только не говорите, что это ещё одни порванные по моей милости брюки, — тихо пробормотала я.

   — Нет, это те же, что на корабле, — Вильк мученически возвел очи горе, — Пронька мне печенку проест...

   Я начала осторожно спускаться в зал. Так, сначала древесы! Подкравшись к выходу, я кинулась осматривать Иву и Ясеня. Под шершавой теплой корой ощущалась пульсация. Хвала богиням, живы! Похоже просто спят, и как крепко! Это чем же нужно опоить, чтобы так надолго вырубить древесов. Я набрала влажной земли у корней Ивы и, размяв в пальцах, принюхалась. Вильк резко хлопнул меня по руке, не давая поднести землю к лицу. Я пискнула, тряся отбитой кистью. Что он творит, куць возьми?!

   — Вытяжка человек-корня, — хрипло произнес маг, оттаскивая меня подальше от древесов, — я этот проклятый запах из тысячи узнаю. И ещё какие-то алхимические добавки.

   — Так бы и сказали, бить зачем?

   Чародей сердито засопел. Ладно, леший с ним. Дуться потом буду. Итак, древесов опоили какой-то алхимической бурдой на основе человек-корня. И пока действие зелья не закончится, толку от них никакого. Куда больше меня волновала Ася. То, что призрак не появилась, едва мы проникли в лавку, подтверждало слова тролля. Я принюхалась. В воздухе витал какой-то мерзкий душок. Сразу вроде и незаметно, но если обратить внимание. Я уверенно шагнула в сторону стола. Запах стал сильнее и резче. И тут я поняла — в лавке воняло 'оленьим рогом'. И помимо того, что этот запах был вечным спутником алхимиков, он ещё отлично отпугивал и ослаблял призраков. И кто-то щедро плеснул на стол этой гадости, прямо у книги, служившей Анисии последним пристанищем. Схватив потрепанный том, я кинулась подальше от источника запаха, в кабинет покойного пана Франца.

   — Что вы делаете? — недоуменно воскликнул Вильк, спеша за мной.

   — Пытаюсь спасти нашего свидетеля! Ася! Анисия! Ну же, давай, просыпайся, ты нам нужна!

   Сначала ничего не происходило, но спустя несколько минут возле меня начала проявляться еле заметная женская фигура.

   — Это... ты... малышка... — едва слышно выдохнула призрак.

   Богини пресветлые, да её же почти развеяли! Мерзавцы! Призрака-то за что?!

   — Бери! — приказала я, протягивая Анисии руку.

   — Не... стоит... малышка...

   — Бери! Ты нам нужна! Сейчас!

   Призрачная ладонь слилась с моей, и руку обожгло холодом. Я делилась с призраком жизненной силой, потому что не могла позволить исчезнуть навсегда.

   — Алана, что вы делаете?! — Вильк рванулся ко мне, намереваясь прекратить добровольную пытку. — Немедленно перестаньте!

   — Нет, — слабеющим голосом огрызнулась я, чувствуя, как холод подбирается к локтю. — Иначе Ася умрет...

   — Она и так мертва! Прекратите, это убьет вас саму! — пан Бальтазар взмахнул рукой, намереваясь навеки упокоить призрака.

   — Спокойно, колдунец, — фыркнула Ася, отлетая от меня, — всё под контролем.

   Теперь её можно было разглядеть. Со мной же всё совсем наоборот, я сама стала прозрачной, как призрак и словно собиралась немедленно исчезнуть. Отданная энергия утекла вместе с последними силами, в глазах потемнело, ноги подкосились, и я кулем свалилась на руки Бальтазару Вильку.

   Ругательства мага и звон стекла долетали будто сквозь вату. Оставьте меня все, дайте я в обмороке полежу, это не смертельно... Губ коснулась холодная стекляшка, и в рот полилось мерзкое зелье. Я закашлялась и открыла глаза. Великие четверо, ну и гадость! Чем это меня напоили?

   — Не делайте так больше, — хрипло произнес Вильк, поднимаясь с подлокотника кресла, в которое усадил меня. — Вам повезло, что я таскаю с собой зелья, не дающие мне сваливаться в обморок, после того, как попробую новый припой. Надеюсь, ваше самопожертвование было не бессмысленным и эта, гхм, дама нам поможет.

   — А такое понятие, как дружба, вам, видимо, незнакомо, — не сдержалась я.

   В ответ чародей наградил меня таким взглядом, что захотелось немедля закопаться в подпол. Ну вот кто тянул меня за язык? Да и он хорош. Впрочем, Асю маг не любит, этого следовало ожидать. Д-дидько! Мы опять пришли к тому с чего начали!

   — Бальтазар, либо мы работаем все вместе, либо не работаем вообще, — вздохнула я, — и... спасибо вам, что вытащили.

   — Ой, ну ещё поцелуй его, чтоб он вконец растаял, — съехидничала призрак.

   — Кыш, покойница! — не сговариваясь, в один голос возопили мы с Вильком.

   Ася взвилась под потолок от греха подальше.

   — А книгу-то Францишек в стене спрятал, — донеслось сверху.

   Вильк гордо проигнорировал её, но у меня все же спросил:

   — Вы знаете где тайник?

   Я лишь кивнула. Еще бы мне не знать. Врочек почти ничего от меня не скрывал.

   — Тогда забираем её, и убираемся подальше, пока стража не почуяла, что в доме кто-то есть.

   — Ааа... — попыталась я, но он только рукой махнул.

   — Постараюсь выбить для вас охрану! Если капитан Брац поверит, что вы ценны для следствия...

   — То глаз с меня не спустит, — вздохнула я.

   — Какие мы щепительные, — процедил он. — Перетерпите, ничего с вами не случится.

   — А ваш бесценный свидетель больше ничего сказать не хочет? Я так и думал, стоило только силы тратить...

   — Чужие силы все мастаки считать! — Ася материализовалась прямо перед носом у Вилька. — Лучше свои побереги, пригодятся ещё.

   — Не обижайся, — вмешалась я. — Пан чародей не злой, просто его жизнь побила.

   — И моль потрачила, — саркастически огрызнулась Ася.

   Вильк закатил глаза, но промолчал.

   — Рассказывай, что еще видела? — елейным голосом попросила ваша покорная слуга.

   Призрак издала странный звук, похожий на шмыганье носом, но всё же проговорила:

   — Рассмотреть этого гада я не смогла. Услыхала, что кто-то возле древесов толчется, но когда подлетела, он уже 'олений рог' разлил. А склянку в ящике стола оставил, чтобы уж наверняка со мной разделаться. Еще бы день, и мы с тобой малышка уже не встретились.

   — А где был Врочек? — не сдержался Вильк.

   — За грибами ходил, — проворчала Ася. — Шум услышал и с лестницы спускался, Францишек... Во цвете лет старик погиб...

   Призрак ещё причитала, а пан Бальтазар вышел из кабинета Врочека. Я последовала за ним. Он залез в мой стол и выдвинул ящик. В его пальцах сверкнула алхимическая колба с полустертым клеймом мастерской. И судя по тому, как перекосилось лицо чародея, он знал, кому оно принадлежит.

   — Лучше бы вы были правы Алана, — простонал он, — лучше бы я ничего не знал о дружбе...

Глава 11 в которой раскрываются самые тяжкие подозрения

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   

   Раны ныли, и к ним из проклятого чувства солидарности происоединилась нога. После карабкания по пожарной лестнице, она объявила мне войну и болела с каждой минутой сильнее и сильнее. Я кое-как дохромал до ступеней и, стиснув зубы, спустился в зал. Куць задери этого Браца, зачем ему понадобилось недопускать меня к делу Франца? Неужели, и правда, думал, что я забуду про смешливицу?

   Алана, стараясь не отсвечивать перед витринами, пробралась ко входу и присела возле древесов. Потрогала гибкие стволы и зашуршала у корней. Зачерпнула липкой земли и потянула к лицу. Я уже догнал её, встав за спиной, но даже отсюда почувствовал резкий запах. Да это же сущий яд! Пришлось хлопнуть её по ладони.

   — Вытяжка человек-корня, — шикнул я, потянув её подальше от древесов, — этот проклятый запах из тысячи узнаю.

   — Так бы и сказали, бить зачем? — обиделась Алана.

   Затем! Что теперь лекцию читать об опасности человек-корня? Да при большой концентрации он самого шустрого человека превратит в неразумный овощ. Я уже открыл рот, чтобы сказать, что надо было лучше учиться на старших курсах, но несносная девица, сопя как чмопсель во время брачного периода, рванула через зал. Наверное, тоже унюхала 'олений рог', которым разило на всю лавку. Может старик перед смертью все же решил избавиться от призрака и выбрал такой гуманный способ? К сожалению, он бы такого никогда не сделал. Выходит, что убийца прекрасно знал и про древесов и про неупокоенную. А значит, готовился заранее. Специально присматривался или бывал здесь по делам. Дождался, когда лавка закроется и в ней не будет никого кроме хозяина, пробрался по пожарной лестнице через окно, так же как и мы. Я попытался втиснуться между Аланой и столом, но она схватила книгу и бросилась в кабинет Врочека.

   — Что вы делаете?

   — Пытаюсь спасти нашего свидетеля! Ася! Анисия!

   Пришлось довольствоваться теми следами, что еще сохранились. Люсинда оставила все вещи на своих местах, наверняка сначала решила побольше разузнать, а потом уже строить гипотезы, но панна де Керси не разменивается по мелочам. Да ещё вопит на всю лавку, словно никаких стражников на улице не существует. Я наклонился над столом. Спустившись в зал, убийца положил книгу к которой привязалась призрак на стол и налил вокруг удерживающий круг из раствора на основе 'оленьего рога'. Я повернулся к выходу, потом он пошёл и подлил зелья древесам. Потом...

   Алана что-то пискнула, и мне пришлось броситься в кабинет Врочека. У кресла покойного книгопродавца витала почти неразличимая дымка, в которой с трудом, но еще можно было разобрать женскую фигуру.

   — Бери! — крикнула Алана, сунув призраку руку.

   — Что вы делаете?! — я бросился к ней. — Немедленно перестаньте!

   — Нет! Иначе Ася умрет...

   Глупая девчонка! Устанавливать связь с потусторонним миром без соотеветствующего обряда...

   — Она и так мертва! Прекратите, это убьет вас саму!

   Я взмахнул рукой, чтобы раз и навсегда избавиться от призрака, но та отлетела прочь. Теперь её можно было разглядеть, а вот Алана покачнулась, и мне пришлось подставлять руки, чтобы она не свалилась на пол.

   — Что же никогда не слушать тех, кто добра желает, — зашипел я, укладывая её в кресло Врочека.

   Призрак подлетела поближе, но я щелкнул пальцами и предупредил:

   — Развею!

   — Фу ты, ну ты, — фыркнула она, и растворилась в воздухе.

   К счастью всегда ношу с собой бодрящее зелье, возвращающее силы. Обычно хватает всего лишь понюхать этой гадости, чтобы прийти в себя. Но в данном случае, лучше не рисковать. Я надавил Алане на щеки и влил несколько капель в рот. Она вдохнула и закашлялась.

   — Не делайте так больше, — предупредил я. — Надеюсь, ваше самопожертвование не было бессмысленным и эта, гхм, дама нам поможет.

   — А такое понятие, как дружба, вам, видимо, незнакомо?

   Я взглянул на неё с упрёком. Вот и спасай после этого глупых девиц!

   — Бальтазар, либо мы работаем все вместе, либо не работаем вообще.

   Я еле сдержался, чтобы не послать её куда подальше. От таких помощников вреда больше чем пользы. Она за пару минут уничтожила все следы, которые трепетно сохранила Люсинда. Если следовательница узнает, кто 'разорил' её место преступления, то объявит мне настоящую войну.

   — Спасибо вам, что вытащили, — пробормотала Алана.

   — Ой, ну ещё поцелуй его, чтоб он вконец растаял, — раздался голос призрака.

   — Кыш, покойница! — не сговариваясь, одновременно, крикнули мы и та подскочила под потолок.

   — А книгу-то Францишек в стене спрятал!

   Кажется, от неё все же будет польза. То, что убийца не забрал трактат первая хорошая новость за сегодня.

   — Вы знаете где тайник? — спросил я у Аланы, и та кивнула. — Тогда забираем её, и убираемся подальше, пока стража не почуяла, что в доме кто-то есть.

   Она хотела ответить, но я не дал ей такой возможности.

   — Постараюсь выбить для вас охрану! Если капитан Брац поверит, что вы ценны для следствия...

   — То глаз с меня не спустит.

   — Какие мы щепительные, — оборвал я. — Перетерпите, ничего с вами не случится.

   А про себя, добавил. Чем дольше пробудете на привязи, тем целее будете, да и другим перестанете создавать проблемы. Чтобы снова не скатиться к выяснению отношений, я перевёл тему.

   — А ваш бесценный свидетель больше ничего сказать не хочет?.. Я так и думал, стоило только силы тратить...

   — Чужие силы все мастаки считать! — кинулась в бой призрак, появившись прямо передо мной. — Лучше свои побереги, пригодятся ещё.

   — Не обижайся, — попыталась урезонить её Алана. — Пан чародей не злой, просто его жизнь побила. Рассказывай, что еще видела?

   Призрак качнула головой и принялась вспоминать то, о чем я и так уже догадался, но в конце добавила, что преступник оставил в столе склянку с 'оленьим рогом'. А это уже что-то. Если найду хоть одну частичку этого мерзавца смогу составить припой и понять, зачем он вообще влез в лавку.

   Неупокоенная ещё причитала, а я вернулся в зал и выдвинул ящик стола. На дне и правда лежала пустая алхимическая колба с почти вытертым клеймом мастерской Габриэля Ремица. Я поднял её и оглянулся на Алану:

   — Лучше бы вы были правы, и я ничего не знал о дружбе.

   Преступник не оставил мне ни одного шанса. Судя по прозрачному, блестящему стеклу, колбу он держал в перчатках. Даже попытался уничтожить клеймо, правда, не слишком старательно. Зато припой готовить не из чего. Остаётся одно, навестить моего старого друга. Я даже шагнул к выходу, но вовремя сдержал нелепый порыв. Не могу поверить, чтобы Габриэль! Зачем ему оставлять такую улику? По меньшей мере глупо. Он должен был прекрасно понимать, что это неминуемо приведёт к мастерской. А это не аптека, не скажешь что кто угодно мог купить. Тут что-то другое. К примеру, если бы трактат понадобился гильдии купцов, они бы вполне могли подставить конкурентов.

   — Вы знаете, чья это склянка? — полуутвердительно-полувопросительно сказала де Керси.

   — Подозреваю, — поправил я. — Сначала давайте извлечем книгу, а с этим, — я положил колбу в карман, — разберёмся позже.

   Мои слова её явно не убедили, но она, все же, кивнула. Мы вернулись в кабинет, и Алана склонилась у книжного шкафа. На нижних полках между темных фалиантов притаился тройной подсвечник с отбитым правым держателем.

   — Странно, — проговорила она. — Насколько я помню, раньше он был целым.

   — Подожди, — попросил я. — Пока ничего не трогай.

   Пришлось становиться на колени. Почти весь пол кабинета застилал ковёр, поэтому чтобы найти отбитый держатель, пришлось поползать. Он закатился под письменный стол Франца.

   — Вот! — показал я. — Преступник тоже пытался вскрыть тайник.

   — Но откуда он узнал?

   Я пожал плечами.

   — Хороший вопрос. Может, вынудил Врочека говорить. Не знаю. Меня беспокоит другое. Складывается впечатление, что он пришёл за моим трактатом.

   — Но откуда...

   — Он узнал? — я поскрёб бороду. — А откуда узнал, что трактат был у вас дома? Про призрака, про древесов? Очень уж осведомленный мерзавец.

   — Может, следил за нами? — поёжившись, спросила Алана.

   — Кто знает. Открывайте тайник, надеюсь, что он своего не добился.

   Она снова склонилась к шкафу и надавила на подсвечник. В стене заскрипели механизмы. Одна из полок отъехала в сторону, открыв тёмную глубокую нишу. Этот нехитрый тайник Врочек использовал как сейф. Тут лежали и скопленные деньги и редкие, наверняка незаконно полученные книги. Одна, две, три. Я еле сдержал вздох разочарования. Трактата среди них не было.

   — Она исчезла, — простонала Алана.

   — Ха! — разлетелся надменный голос призрака. — Францишек как следует припятал то, что было нужно.

   — Ты что-то знаешь, Ася?

   — Еще бы.

   — Говори...

   — Пусть он попросит, — проскрипела неупокоенная.

   — Пожалуйста, — не стал спорить я.

   — Не-е-ет, — протянула призрак, витая над столом. — Разве бесценных свидетелей так просят? Сделайте усилие, потратьте на меня немного силы.

   — Могу развеять, — едва скрывая раздражение, выдавил я.

   — Ась, ну ты нашла время, — расстроилась Алана.

   — Ладно, — подлетая поближе, бросила призрак. — Только ради тебя малышка, но этот надутый чародей будет мне должен по гроб жизни.

   — Интересно чьей? — вздохнул я.

   Неупокоенная то ли меня не услышала, то ли сделала вид что не услышала. Она подлетела к открытому тайнику и ткнула бесплотным пальцем в верхнюю книгу.

   — Вот она. Прежде чем спрятать, Францишек заменил на ней обложку.

   — Точно, — вскинулась Алана. — А я еще удивилась, что тут делает 'Неистовый Тролланд' Ифигении де Лобзаль. Врочек терпеть не мог любовные романы.

   Она взяла книгу и раскрыла на заглавии.

   — Фуууф! Трактат у нас.

   Я тоже сунул туда нос, чтобы убедиться лично, и с облегчением выдохнул.

   — Прекрасно! Глаз с неё не спускайте. Я отвезу вас домой, и договорюсь насчёт охраны. А вы быстрее восстанавливайте рисунки, пора призвать к ответу мерзкую нечисть.

   — Тебе бы в городском совете выступать, — усмехнулась призрак, но я уже тянул Алану к лестнице.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Скатившись по пожарной лестнице обратно в грязный узкий проулок, Вильк потащил меня по улице, развив невиданную прыть, будто и не кривился только что, прихрамывая по лавке, словно подранок. Вот что шило в одном месте с человеком делает — себя не пожалеет, других загонит, а всё равно не остановится. Мне совершенно не понравилось, как он смотрел на ту проклятую колбу в лавке. Ведь точно знает, кому она принадлежит, и, судя по страдальческому выражению лица знает владельца лично. А значит, наверняка отправится поговорить по душам, а там... В то, что тебя предали, всегда сложно поверить... И кем бы ни был этот гипотетический знакомец пана чародея — он, несомненно, опасен, а упрямый маг сейчас совершенно не в состоянии кому-то прищемить хвост.

   Нога соскользнула в выбоину на брусчатке и неловко подвернулась, в суставе хрустнуло, заставив меня резко остановиться и зашипеть от боли.

   — Что ещё?!... — Бальтазар резко обернулся ко мне.

   Ну вот, снова этот взгляд 'что за бестолочь белобрысая!!'.

   — Ногу подвернула, — буркнула я, не спеша наступать на онемевшую ступню. — Летите как на пожар, честное слово. От спешки ещё никому проку не было.

   Ответом мне был ещё один уничижительный взгляд. Я вызывающе уставилась на него в ответ.

   — Конечно-конечно, я же ничего не понимаю в сыскном деле, человек-корень сходу по запаху отличить не могу, лезу, куда не следует, трогаю, что ни попадя. Да-да, я прекрасно видела, как перекосилась ваша породистая чародейская физиономия, когда я схватила Асину книгу со стола. Место преступления, как же! Это вы ещё не видели, как я ворвалась в лавку в поисках угля, пытаясь спасти Врочека. Я бы и её всю перевернула, если бы это спасло ему жизнь, Румпелю или вам, да и любому, кто мне дорог, и плевать на улики. Ну, что поделаешь, вот такая я бестолковая... Ай! — выпалив всё это ему в лицо, я-таки наступила на злополучную ногу, и та аукнулась резкой болью в лодыжке и подломилась, заставив меня повиснуть на чародее.

   Сквозь стиснутые зубы Вилька невольно прорвался стон, видно я нечаянно задела одну из ран.

   — Идти сможете? — хрипло выдохнул он, аккуратно, отстраняя, но при этом не отпуская меня.

   Я отрицательно покачала головой. С последней тирадой из меня словно выпустили весь воздух. Стоит открыть рот, и я малодушно расплачусь от боли, усталости и полного опустошения. Мы кое-как доковыляли до ближайшего крыльца, и Вильк усадил меня на каменный парапет. Немногочисленные ранние прохожие, то и дело, оборачивались на нас. Ещё бы, такое зрелище! Вильк, морщась, опустился на корточки и стянул с меня ботильон. Богини пресветлые, такого стыда я ещё не испытывала — на чулке красовалась свежая дыра, из которой победно торчал большой палец. Кажется, я пошла красными пятнами. Маг только саркастически хмыкнул себе под нос, ощупал лодыжку, и резко дернув ступню, вправил выбитый сустав на место. Я только сдавленно пискнула, отобрала ботильон и поспешила скрыть под ним драный чулок.

   — Идемте, — мне снова протянули руку. — Чем скорее отведу вас домой, тем лучше. А то я за себя не ручаюсь — пристукну от переизбытка чувств, и спрячу где-нибудь в подворотне.

   Я оперлась на предложенную ладонь и соскочила с парапета, стараясь не слишком резко наступать на поврежденную ногу. Да, болит, но терпимо. До дома доковыляю. Однако что-то насторожило меня в чародее, и не пройдя и пары метров, я вновь остановилась и потребовала:

   — Вильк посмотрите на меня!

   Он и посмотрел. Клянусь, даже разъяренный василиск выглядит безобиднее, чем доведенный до белого каления пан Бальтазар. Ну да ничего, на месте не испепелил, уже хорошо, мне совершенно не хочется, чтобы с этим дурным чародеем по его же глупости что-то случилось. Хватит с меня потрясений.

   — Де Керси, мне ваши выходки уже вот где! — взвыл он, пытаясь перехватить меня за руку и потащить дальше по улице.

   Его ладонь оказалась холодной и влажной. Я всмотрелась в бледное лицо чародея: расширенные зрачки, бисеринки пота на лбу — точно, магических стимуляторов нахватался!

   — Бальтазар, вам нужно к лекарю, а не нестись сломя голову, куда вы собрались, — вздохнула я, позволяя тащить себя за руку к дому.

   Ответом мне было сердитое сопение.

   — Вильк, да послушайте же! Вам нужна помощь, с такими вещами не шутят...

   — Единственное, что мне нужно, это довести вас до дома и посадить под замок, — процедил он сквозь зубы, — тогда будет хоть какая-то гарантия, что с вами ничего не случится. Поверьте, пляска на вашей могиле не значится среди моих развлечений! — сквозь раздражение, я почувствовала неожиданное беспокойство.

   — Хотите, чтоб со мной ничего не случилось, тогда помогите принести стремянку в мою комнату из чулана, — хмыкнула я, отворяя дверь в прихожую.

   — Это ещё зачем?

   — Затем, что хрупкая девушка с подвернутой по вашей милости ногой не сможет сама втащить её на второй этаж!

   — Насчет ног, мы с вами квиты, — огрызнулся маг, но лестницу в комнату принес.

   — Я вас прошу, Алана, пощадите меня, сидите дома и никуда не высовывайтесь. Постараюсь выбить для вас охрану... — в голосе чародея сквозила смертельная усталость.

   Я вновь пристально вгляделась в его лицо. Как по мне, так именно Вильку следовало остаться дома зализывать раны, а не носиться по городу в поисках неприятностей. Повинуясь внезапному порыву, я шагнула к нему и коснулась плеча.

   — Бальтазар, пожалуйста, будьте острожны!

   Маг взглянул на меня, будто впервые увидел.

   — Буду, — хрипло пробормотал он, болезненно сжав мою ладонь и, прихрамывая, вышел прочь.

   А я осталась стоять посреди комнаты тщетно пытаясь понять, что это только что между нами было.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Передав Алану с рук на руки квартирной хозяйке, я притащил из чулана старую скрипучую лестницу и рванул в Школу Высших Искусств. Впору было самому садиться на место кучера, так хотелось пришпорить лошадей и быстрее добраться до Габриэля. Зато, когда повозка остановилась у черного входа, запал начал сходить на нет. За жизнь я не успел накопить достаточное количество друзей, чтобы размениваться ими при каждом удобном сулчае. Да и не так просто обвинять дорогого тебе человека в жутких преступлениях. Ещё и де Керси подлила масла в огонь. К лекарю мне надо, видите ли! А то я сам не знаю, что того и гляди свалюсь окончательно. Еще бы он мог мне помочь. А уж к ней обращаться, и того хуже — хватило узора на ноге. И думать не хочется, куда её художества затянут в следующий раз.

   — 'Бальтазар, пожалуйста, будьте осторожны...' — всплыло в памяти обеспокоенное лицо Аланы, заставив меня стряхнуть головой, отгоняя наваждение.

   Я — припой, и, возможно, этого не исправить, а значит не время строить даже иллюзорных надежд. Нужно собраться и довести до конца это проклятое дело.

   Я всё же поднялся по спиральной лестнице до лаборатории алхимиков. Кабинет завкафедры разместился в самом большом флигеле кривой башни. Чтобы окончательно не потерять самообладание, я не стал стучать, а сразу толкнул тяжелую дверь, обитую кожей скального дракона. Габриэль развалился в кресле, и, закинув ноги на стол, бессовестно дремал в самый разгар рабочего дня. Обе стены за его спиной занимали полки, заваленные книгами, свитками и колбами с выпотрошенными гадами. В самой большой, из зеленоватой жидкости, вылупились покрытые капиллярной сеткой глаза. На вставшем на дыбы скелете волколака болталась шляпа, а шею скрывал небрежно накинутый шарф.

   — И этому человеку Школа платит достойное жалование, — посетовал я.

   — Что? — заморгав, переспросил завкафедры алхимиков.

   Он еще некоторое время озирался, словно не мог понять, где находится, но потом беспечно откинулся на спинку кресла.

   — Мудрецы издавна говорили, что дневной сон продлевает жизнь. А ты и ночью-то редко спишь, поэтому и выглядишь как сушеная рыба, которую долго били об стол, чтобы размягчить, — лениво проговорил Габриэль. — Надеюсь, ты разбудил меня по веской причине?

   — Шесть трупов, по-твоему, достаточно веско? — не сдержался я.

   Он только пожал плечами, устраиваясь поудобнее.

   — Смотря чьих, — декан махнул рукой за спину, указывая на колбы на полках. — Если жаб, змей и норных дракончиков, то вряд ли кто-то прольёт над ними горючие слезы. А вот если скажем породистых скакунов...

   — Людей! — рявкнул я, начав звереть от его лекторского тона.

   — Так ведь и люди бывают разные, — не сдавался Габриэль. — О некоторых не то, что жалеть не будут, наоборот скажут: 'Так и надо!'. Ты лучше толком скажи, в чём я провинился перед Ночной стражей? Уж больно вид у тебя строгий.

   — Последнее время ты слишком часто кружишь у мест преступлений.

   Я специально остался стоять, чтобы смотреть на него сверху вниз. Вот только моего старинного друга это ни капельки не смущало.

   — Кто бы мог подумать, — он поскреб ногтем краешек носа. — Думаешь, в этом есть какая-то закономерность?

   — Семь дней назад у Ночвицкого был большой приём, ты же был там?

   — Был, — протянул Габриэль. — Когда тебя приглашают для решения важного вопроса, ты обычно приходишь. Разве нет?

   Я едва сдержался, чтобы не начать мерять кабинет шагами. Как он умудряется так легко выводить меня из равновесия?

   — О чём вы разговаривали?

   — Собирались о тщетности бытия. О чём еще говорить алхимику с купцом?

   Я недовольно поджал губы и заложил сжавшиеся в кулаки руки за спину.

   Алхимик разочарованно вздохнул.

   — Сегодня ты еще более скучный, чем обычно. Кажется, ты побил свой собственный рекорд занудства за последние шесть лет, неужели все-таки пригласил ту несносную панну на свидание, а она тебе отказала?

   Видно в этот момент мое лицо весьма красноречиво выразило все, что я с ним сделаю, если не перестанет ерничать потому, что он убрал ноги со стола и сел прямо, скрестив руки на груди.

   — Это, между прочим, тайна, без всяких шуток. Узнай кто-нибудь в наших гильдиях об этом договоре, и мы оба здорово пожалеем. Ночвицкий давно хочет разработать новое покрытие для своих корыт, и пригласил меня, чтобы обсудить длительность исследований и их стоимость. Но, когда я прибыл в усадьбу, он срочно отъехал по делам. Я немного подождал, в надежде, что он вернётся и убыл домой. Что еще ты хочешь узнать?

   — Ты видел его сына?

   — Нет! Я ждал в малой гостинной. Там было слишком много народу, если бы кто-нибудь из купеческой гильдии меня увидел, вышел бы страшный скандал. Ты что не видешь, что происходит вокруг?

   — Вижу.

   — Тогда должен понимать, что это настоящая война. Если бы Великий магистр гильдии алхимиков вышел из тени всё могло быть совсем иначе, но кто он такой не знаю даже я. Балт, я не понимаю, что происходит и меня это пугает. Мои собратья словно сошли с ума, а купцы, которых раньше не волновало ничего кроме прибыли, перестали следить за своим кошыльком.

   Не выдержав, я все же опустился в гостевое кресло напротив него.

   — Хватит мне зубы заговаривать. Два дня назад у Мнишека?

   — Не был, отправил Гжеся — отрезал Габриэль. — Во время бала я проезжал мимо, решил заскочить и дождаться Рекара Пшкевича, но так и не смог с ним повидаться.

   — Зачем он тебе понадобился? — насторожился я.

   Габ наклонился через стол и прошептал:

   — По очень важному делу.

   Стоило больших усилий сдержаться и не влепить по его ухмыляющейся физиономии.

   — Подробнее, — процедил я.

   — Случилась непрятная история, — откинувшись в кресло, начал Габриэль. — Братец пришёл после обеда в лабораторию и застал там невыносимого колдуна...

   — Кого? — не понял я.

   — Твоего любимого Рекара Пшкевича, — ухмыльнулся декан. — Этот напышенный мерзавец рылся в готовых зельях. А после того, как братец возмутился, начал угрожать. Представляешь, каков наглец! Я мирный алхимик, но этого гада отравил бы.

   — На твоём месте я бы такими фразами не раскидывался, вдруг, кто услышит, — проворчал я, невольно оглянувшись на дверь.

   — Всю жизнь будешь припоминать мне фарницийских шпионов? — расстроился Габриэль.

   — Ты отравил трёх человек, — прошипел я, но он только отмахнулся.

   — Во благо Растии! Сам светлейший князь подписал моё помилование. Погоди-ка! Ты поэтому здесь? Ты меня подозреваешь?

   Габриэль так удивился, что даже поднялся из-за стола.

   — Слишком многое говорит не в твою пользу Габ, что прикажешь мне делать?

   — А мне? — он ошарашенно заморгал. — Мне что же сдаться на милость Ночной стражи, чтобы повысить тебе раскрываемость, Балт? Поверить не могу.

   — Пожалуйста, — с нажимом повторил я, — расскажи, что случилось в лаборатории.

   Алхимик сел, поправил бумаги на столе и крутанул старинный глобус.

   — Может, вызовешь меня в управление Ночной стражи? — ехидно бросил он.

   Вокруг глаз уже собралась смешливая сеточка.

   — Наденешь на меня антимагические наручи и протащищь по самым оживленным улицам, — Габриэль мечтательно зажмурился. — А я буду стенать и кричать, что ни в чем не виноват. Представляешь, какие слухи пойдут?

   Я упорно молчал, не поддаваясь на провакацию, Габ всегда был склонен к театральности, только повторил вопрос:

   — Ты расскажешь про инцидент в лаборатории?

   — Неужели проблемы моего брата вдруг стали такими важными? Что же, если мелкие неприятности Ремицев вышли за стены башни, пусть превращаются в достояние всего Кипеллена, — он задумчиво поскреб ногтем нос. — Ты же знаешь Гжеся, он только строит из себя, а на деле... Перед напором напыщенного мерзавца он отступил, а Пшкевич прихватил несколько настоев и обещал ему руки на задницу пересадить, если будет болтать.

   — Какие?

   — Настой человека-корня и...

   — Оленьего рога, — закончил я вместо него.

   — С усиляющими добавками, — кивнул Габриэль. — Как ты узнал?

   А меня интересовало, как узнал Пшкевич? И зачем ему понадобился трактат? Если это он прикончил несчастного старика, не представляю, что с ним сделаю. Пусть градоначальник с капитаном встают в очередь.

   Зато моя догадка заинтересовала декана, он, даже подался вперёд, склонившись над столом.

   — Тайна следствия, — фыркнул я.

   Мне всё же удалось подцепить его на крючок, осталось 'подсечь и вытащить'.

   — Но если будешь подробно отвечать на все мои вопросы, то я могу сделать исключение.

   Он задумался, продолжая скребсти нос.

   — Не знаю, стоит ли оно того... ну... давай попробуем.

   — Во время бала, уехав от ворот усадьбы Мнишека, куда ты отправился?

   Габриэль озабоченно нахмурил лоб.

   — Дышать воздухом. Очень полезно перед сном. Настраивает на правильный лад и призывает спокойные сновидения. Вот, я и катался вдоль Чистинки, пока не заметил книжную лавку. Вспомнил твою печальную историю про девицу-художницу и решил переговорить со стариком о её благонадежности. Из первых уст узнать достойна ли эта панна моего славного друга.

   — Издеваешься?

   Я заерзал в кресле и с трудом заставил себя сидеть смирно.

   — Нисколько. Ты мой друг, и я искренне за тебя переживаю, — он протянул руку, собираясь похлопать меня по плечу, но не дотянулся. — Старик был не в настроении. Даже на порог меня не пустил. Ворчал что ваши отношения не мое дело, и нечего всяким двинутым припоям портить девчонке жизнь...

   — Что?

   — А что?

   Я встал.

   — Пан Франц никогда бы так не сказал.

   — Перестань, — отмахнулся Габриэль. — Он у тебя прямо святой!

   — Он мертв, пень ты бесчувственный! И он был моим другом, — разозлился я.

   — Мы все когда-нибудь умрём, — отрезал алхимик.

   Я только головой покачал.

   — Иногда мне кажется, что ты пропитался своими проклятыми ядами и совсем ничего не чувствуешь. Его убили прошлой ночью.

   — Отравили?

   — Нет!

   — Тогда ты можешь быть точно уверен, что это не я, — Габриэль передвинулся поглубже в кресло, подставив руки под подбородок. — Хочешь ещё что-нибудь спросить?

   Я покачал головой.

   — Тогда поведай мне тайну следствия, как обещал.

   — В другой раз.

   Я двинулся к двери. Порой он совершенно невыносим.

   — Не стоит, — долетело из-за спины. — Настои применили на месте преступления. Скорее всего в лавке Врочека, он же там и жил?

   Я не ответил, уже начав спускаться по лестнице. Как можно быть таким бессердечным? Иногда начинает казаться, что даже моя смерть не произведёт на него впечатления. Что, узнав о ней, он пожмёт плечами и невозмутимо продолжит чистить зубы. Габ живёт по каким-то собственным законам морали и принципам, да так, будто бы все остальные неправы, а он один знает истину. Может быть, его слова и ложь, но все ниточки снова видут к Пшкевичу. Надеюсь, что Цвях, этот неудачливый убийца Кузьки Куцевича, прольёт свет на его причастность.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Завершив возню с лестницей, я рухнула на кровать, не раздеваясь, и мгновенно уснула. Пробрался в мои сны кошмар или нет, я так и не поняла. Проснулась от того, что хозяйка настойчиво трясла меня за плечо.

   — А? Что? — я с трудом разлепила глаза, пытаясь понять на каком я свете, и не чудище ли из сна ухватило меня за руку.

   Пани Флося отступать не собиралась, твердо вознамерившись выдернуть вашу покорную слугу из мира грез.

   — Алана, к тебе из Ночной стражи пришли, за пана Врочека спрашивают.

   — А... — я с трудом села. — да-а, сейчас спущусь... — я с силой помассировала затекшее лицо, чтобы растормошить не желавший просыпаться организм.

   Немного приведя себя впорядок, спустилась вниз, застав в кухне двоих стражников, в одном из которых опознала того, что мы видели у лавки.

   — День добрый панна, сержант Бырь, — кивнул он. — Панна следовательница побеседовать с вами хочет, вот просила в участок доставить.

   Я наградила Быря хмурым взглядом, сдержав при себе то, что панна следовательница и сама могла бы зайти, а не отправлять ко мне домой пару конвоиров. Уж больно это смахивало на арест.

   — Панна следовательница срочно желает меня видеть? — мрачно поинтересовалась я, больше всего мечтая забраться в горячую ванну и вернуться обратно в постель. — Ночка у меня выдалась та ещё, ни сна, ни отдыха...

   — Да уж, — неприятно хохотнул второй стражник, помоложе, — с паном магистром поди не поспишь. Видно, всю ночь утешал...

   Пани Флося ахнула, а я задохнулась от негодования, да как он вообще смеет?!

   Бырь отвесил ему увесистый подзатыльник.

   — Ты это, паря, думай, чего говоришь и про кого! — рыкнул он на напарника. — Простите, панна, молодое, дурное, а все туда же... А панна Бряк срочно просила явиться. Уж почему, тут мне сказать не изволили.

   Леший с вами, я нехотя полезла в притаившийся в прихожей гардероб, выискивая там хоть что-то на замену изгвазданной в крови шали. Вытянула старенький кунтуш, ещё школьных времен и набросила на плечи.

   — Идемте, что ли? — неуверенно обратилась я к Бырю, делая заметку на будущее, выяснить, кто его напарник и припомнить ему мерзкое обхождение.

   Я человек не злопамятный, но память у меня хорошая, да и трепать своё доброе имя недалеким идиотам, позволять нельзя. Попращавшись с пани Флосей, которая смотрела на меня с укоризной и всё причитала о нынешних нравах, я уверенно толкнула дверь на улицу. Слава Четырем Пресветлым, у стражников была повозка. Ну хоть не буду идти по улицам под конвоем.

   Доехали мы быстро и, поднявшись по ступеням в управление Ночной стражи, сразу окунулись в деловитую суету: стражники, следователи и простые служки сновали туда-сюда, не разбирая дороги. Не иначе какая-то проверка в преддверии выборов градоправителя. Бырь сопроводил меня в самый дальний кабинет. Что ж, не допросная, уже хорошо.

   Здоровая полутроллиха в ярко-сиреневой блузе с обильными рюшами на груди, отчего казалась на два размера больше, сидела за столом, опустив выдающийся нос в кипу каких-то бумаг. Но стоило мне опуститься напротив, как бесцветные глазки-буравчики уставились на вашу покорную слугу, стремясь просверлить дыру.

   — Идите, сержант, — проскрипела следовательница, не сводя с меня пристального взгляда.

   Бырь козырнул и исчез за дверью, оставив меня наедине с сиреневой дамой.

   — Люсинда Бряк, старший следователь Ночной стражи Кипеллена, — словно нехотя представилась она. — Какие отношения вас связывали с покойным Францем Врочеком, панна де Керси?

   — Дружественно-партнерские. Я на него работала...

   — И как?

   — Что как?

   — Ни конфликтов, ни разногласий, ни прочих трений?

   — Нет... — я озадачено смотрела на панну Бряк, к чему она клонит?

   — И зарплата вас устраивала?

   — Вполне, а что...

   — То есть вы утверждаете, что не убивали пана Врочека с целью получения выгоды?! — полутроллиха подалась вперед, хищно прищурив один глаз.

   Богини Пресветлые, что она несет?! Какого лешего!

   — Вы в своем уме? — воскликнула я, — Какая выгода? Я работала в книжной лавке, а теперь лишилась всего, потеряв в лице Врочека не только работодателя, но друга и наставника!

   — Иными словами вы утверждаете, что не убивали покойного с целью поскорее завладеть положенным вам наследством?

   — Я не убивала Франца Врочека! Наоборот пыталась спасти его!

   — Хотите сказать, что не знали о наследстве? — Люсинда неспешно перелистывала подшитые в папку бумаги и скрипела длинным белым пером, выводя аккуратные буквы.

   Точно, издевается!

   — Да каком наследстве? — не выдержала я.

   — Имейте ввиду, я всё записываю. Ваши показания будут подшиты в дело. Итак, вы не знали, что покойный Врочек перед смертью составил завещание по которому его торговое дело, а также дом в котором располагается лавка, перейдут в собственность Аланы де Керси.

   Я глупо захлопала глазами, пытаясь понять, чего хочет от меня следовательница.

   — Вы что-то путаете, Врочек не составлял такого завещания... я бы знала.

   — Ну почему же? В поисках родственников погибшего я обратилась в Торговый реестр, где мне любезно предоставили все документы, в которых значилось, что пан Франц Врочек бездетный вдовец, не имея кровных родственников завещает свое имущество деловому партнеру, совладетелю лавки, младшему книгопродавцу Алане Де Керси.

   — Стойте! Я не была партнером Врочека. Младшим книгопродавцем — да, не совладельцем. Прав у меня было не больше чем у любого наемного служащего! — я почти сорвалась на крик, не понимая, зачем следовательница напридумывала все эти глупости.

   Вместо ответа Люсинда медленно выложила передо мной несколько плотных листов гербовой бумаги, широким жестом предложив ознакомиться. Трясущимися руками я взяла первый лист о введени меня в права совладения. Потом договор о равном партнерстве, и третий, завещание по которому Врочек всё оставлял мне. Я уставилась на дату — четыре дня назад. Именно тогда Франц внезапно сорвался в Зодчек к капитану Эдрику, а потом полдня пропадал неизвестно где. Теперь понятно чем он занимался. В свидетелях значились мой учитель — магистр Никол Полянский и Эдрик Брилов. В бумагах о партнерстве и совладении напротив моего имени было пусто. Видно Франц хотел на днях показать их мне, но не успел, свою подпись я так и не поставила.

   — Никогда до сего дня не видела этих документов, — пролепетала я. — Клянусь, я ничего не знала об этом!

   — И ни вы, ни ваш подельник Румпельстилтскин Грюк не убивали старика?

   Она точно издевается. Причем здесь Румпель. Я покачала головой.

   — Что вы делали вдвоем поздним вечером вчера у лавки Врочека?!

   — Мне нужен был совет, — чуть не плача простонала я, — у меня сейчас очень сложный заказ, Франц был наставником...

   — В одиннадцатом часу ночи?

   — Дело не терпело отлагательств, а пан Грюк просто меня сопровождал. Да нас видели два десятка человек в 'Под мостом'! И ещё столько же на улице, когда мы наткнулись на Врочека.

   Полутроллиха продолжала буравить меня взглядом.

   — Ладно, будем считать, что я вам пока поверила, — проворчала она. — Можете идти. Бумаги получите по завершении следствия. Когда прозектор позволит забрать тело для похорон, вам сообщат.

   Я поднялась, и словно сомнамбула вышла в коридор. Едва не столкнувшись с подпиравшим стену Румпелем.

   — О, и тебя сюда притащили! — мрачно хмыкнул он. — Что, затирали небось, зачем Врочека убила?

   — Ты-то откуда знаешь? — хмуро буркнула я.

   — Да мне эта панна Бряк два часа рассказывала, почему я должен был грохнуть старика. Уж и так и эдак подкатывала, а я ни в какую. Нет, говорю, не трогал я Франца, — раздраженно повел плечами тролль. — Всё тебя мне в подельники записать пыталась. Вот и помогай после этого страже, — Румпель в сердцах плюнул на грязный пол. — Идем, что ли? Провожу до дома.

   Я согласно кивнула, раздумывая, что мне нынче делать. Вильк приказал лишний раз не высовываться и доделывать трактат. Но для того, что я задумала понадобятся книги по ненавистной начертательной магии, которых у меня не было... Зато они стояли в лавке у Врочека.

   — Идем, — согласилась я, — только не домой, проведешь меня в лавку.

   — Аля, ты часом головой не тронулась, — вкрадчиво спросил Румпель, — или этот проклятый Вильк на тебя так влияет?! Там охрана на каждом входе!

   Я лишь отмахнулась. Знаем мы эту охрану, проходили уже. Без начертательной магии с трактатом Мартина Горица мне не справиться. После ухода Бальтазара я долго изучала трактат. Его составлял безумный гений, будто знающий всё на свете. Поэтому и мне стоило подновить свои знания. Если не добуду книги, тварь из картины убъет кого-нибудь еще. А я не смогу помочь Вильку избавиться от проклятия. О том, что, если мои расчеты окажутся неверны, меня сожрет собственный кошмар, я старалась не думать.

   Когда мы добрались до Песьего моста, крыльцо лавки на удивление пустовало. То ли у стражи случилась пересменка, то ли охрану и вовсе сняли, не знаю. Так или иначе, я беспрепятственно подошла, и аккуратно поднырнув под бечевку, толкнула двери и ввалилась внутрь. За моей спиной пыхтел тролль.

   — Тихо, — шикнула я на него, — не маячь, отойди из проема.

   В глубине лавки слышалось тихое переругивание на два голоса, и я замерла в оцепенении. Кто здесь, куць возьми!

   — ...ой-ей, больно ты грозен! Гляди развеешься от злости! — долетело до меня.

   — А-а-а, кыш покойница!

   — А сам-то, сам! Вот уж где и могила горбатого не правит!

   Из-за стелажей переругиваясь и бурно жестикулируя, выплыли две прозрачные фигуры. В одной я опознала Асю, а во второй...

   — Врочек! — воскликнули мы с троллем в один голос, едва разглядев призрака.

   На месте раны в полупрозрачном теле сквозило черное пятно, а руки и грудь покрывали серебристо-синие узоры.

   — Алана! — обрадовано воскликнул бывший хозяин лавки, — ну наконец-то, где тебя носит, негодница? Какого лешего тебя вторые сутки нет на рабочем месте?!

   — Э-э... — вкрадчиво протянула я, — Франц, вообще-то вы мертвы.

   — Р-резец мне в стило, думаешь я не знаю, девочка?! Но дух мой крепок, и во многом это твоя заслуга, — Врочек демонстративно сунул мне под нос испещренные рисунками руки. — Поначалу думал — свихнусь, ан нет, Ася помогла. Хотя её помощь быстро превратилась в сущий вред. Хоть в жизни, хоть в посметрии, а старая перечница не меняется, — призрак безнадежно махнул рукой.

   — Но-но, ты это полегче, Францишек! — возмутилась Анисия. — Мы теперь с тобой одного поля ягоды!

   — Франц, — перебил её тролль, — вы видели кто вас убил? И зачем?

   — Нет, — уныло качнул головой призрак Врочека, — этот подлец закутался в шарф по самые глаза, да ещё капюшон...

   Я обреченно вздохнула.

   — Между прочим, могли бы и предупредить, что в партнеры меня перевели и завещание на мое имя сделали, а то мне убийство из корысти вменяют, а я ни сном, ни духом, — проворчала ваша покорная слуга.

   — Ну, прости, прости старика. Не успел. Думал тебе к Солнцевороту подарок сделать, а оно вон как обернулось, — откровенно расстроился Врочек.

   — Алана, — окликнул меня Румпель, — ты, вроде книги какие-то хотела взять, Давай, пока стражники не появились, а то будет нам веселый вечер в околотке.

   Я подошла к стелажу с теорией начертательной магии и пробежалась пальцами по корешкам, выискивая нужные.

   — Э, да никак за ум взяться решила? — ехидно прокомментировал призрак пана Франца. — Давно я тебе говорил, хватит баб похабных малевать! Начертательная магия — это основа основ, без неё настоящим живописцем никогда не стать.

   — Хорошо, — сдалась я. — Пан Франц посоветуйте, что мне понадобится! — и я принялась сбивчиво рассказывать, зачем мне понадобились книги.

   Старик хмуро потер призрачный подбородок.

   — Возьми Никона Сабрийского и мастера Бан Тэна, благо здесь очень недурной перевод с янского, — Франц ткнул прозрачным пальцем в нужные тома. — И ещё... Ася, ну-ка принеси из кабинета мою тетрадь в кожаной обложке.

   На удивление Анисия беспрекословно унеслась в кабинет.

   — После того, как пан Вильк принёс трактат Мартина Горица, я хотел тебе про него рассказать, но не нашёл подходящего времени. Боялся, что начнёшь экспериментировать. Уж больно тебя всегда тянет в неприятности, а Гориц... совершенный безумец... Он сплёл воедино магию, сны и живопись. Будь очень осторожна. Он не просто запирал свои кошмары в картины... Он искал путь, чтобы проникнуть в Полуночную бездну, будучи живым.

   Меня передёрнуло.

   Ася вернулась левитируя перед собой потрепанную кожанную тетрадь, а за моей спиной послышалось удрученое сопение. Резко обернувшись, я едва не споткнулась о подкравшийся диван, тот доверчиво ткнулся валиком мне в ногу. Так, а ты-то где прятался красавчик? Румпель с любопытсвом разглядывал свое нечаянное приобретение. Я же пристально смотрела на стык рамы и подушек, откуда раззявилась диванья пасть. Из стыка неряшливо свисал кусок рукава. Я осторожно высвободила обрывок и, завернув в лист бумаги, припрятала.

   — Отлично, дружочек, — я потрепала диван по спинке. — Врочек, мне действительно пора уходить. Ася... — я махнула на прощание призракам. — Румпель, идем, проводишь до дома.

   — Будь очень осторожна, — напутствовал Врочек.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Я даже в кабинет не стал заходить, а сразу направился в допросную, велев привести туда Цвяха. Когда стражник открыл тяжелую, низкую дверь, мне предстало жалкое зрелище. Над убийцей Кузьки 'потрудились на славу'. Я бы не узнал того гордого, злобного и опасного сорвиголову, что чуть не вогнал мне арбалетный болт в грудь. В допросную втолкнули сломленного, раздавленного человека. Неудачливый убийца все старался утереть скованными руками кровь, струящуюся по лицу из разбитой брови. Левый глаз заплыл, сверкая всеми оттенками багрового.

   Я щелкнул пальцами, зажигая пламя, и подкурил трубку. Цвях захрипел сквозь остатки зубов и шарахнулся назад, но стражник пнул его обратно в комнату:

   — Не двигайся, чмопсель драный, перед тобой цельный магистр стоит.

   — Можете идти, — холодно отозвался я, затушив колдовской огонь и от души затянувшись терпким дымом.

   Надо было собраться с мыслями.

   Убийца не вызывал жалости, но лупить его почём зря, тоже смысла не было. Узнаю кто его так отделал, руки пообрываю за подобную самодеятельность. Как мне теперь допрашивать, если он от малейшего шороха норовит в угол забиться!

   Я присел за неошкуренный грубый стол, наконец дав отдых больной ноге и жестом указал Цвяху на место напротив.

   — Распоряжусь, чтобы прислали тюремного лекаря, — пообещал я, — только расскажи кто тебя нанял, и, возможно, удастся добиться, чтобы плаху заменили на каторгу.

   Он подался вперед, словно я не рудники ему предложил, а полновесное помилование.

   — А то ж! Не по своему почину на мокруху пошел. У Тыквы с этим строго. Если бы в карты не проигрался, да ни в жизнь...

   Звуки с трудом выбивались из разбитого рта, искажаясь до неузнаваемости.

   — Да, — я убежденно кивнул. — Тебе заплатили. Меня не интересует сколько. Я хочу знать, кто нанял тебя убить Кузьму Куцевича.

   Цвях распрямился. В потухших глазах начала разгораться надежда.

   — Спасибо пан, а то уж совсем крест на шкуре своей поставил... Мне ни один лягавый... простите пан, не верит. Верховод ваш сказал, что градоначальник велел казнить меня немедля. Тоже не по указу?

   — Какие же тебе указы, — жестко ответил я. — Ты без всякой причины убил ни в чём неповинного человека!

   Цвях только хмыкнул.

   — Кто невинный? Кузька? Шкура он... Вы пан, видать, шутите или не из нашего города. Этот щенок, такая сволочь, что даже мне не доскочить.

   Я поднял руку. Кто такой Кузьма Куцевич, и какие грешки за ним числились, я знал и без этого подонка. И то, что он отправился в Полуночную бездну от рук наемного убийцы, а не палача, лишь неуданое стечение обстоятельств.

   — Не дави на жалость, я не кабацкая девица. Кто тебя нанял?

   — Да я тысячу раз балакал. Мужик в капюшоне. Тощий, словно щепа, одёжа ценная, а одеколон блювотный, как помои за пивной. Из ваших он, из состоятельных, — еле выговорил убийца. — Верно видно. Руки белые, ровные...

   — Ты что? — зашипел я. — Не видел его лица?

   Цвях отшатнулся.

   — Неа, — пробормотал он. — Капюшон же, говорю такой.

   — И, конечно же он не назвался? — саркастически протянул я, и так понимая всю наивность подобного предположения.

   — Кто себя сдаст, пан магистр. Коли кого на перо толкают, фамилию не сбалтывает.

   Я поднялся и кликнул стражника, чтобы оттащил этого мерзавца обратно в камеру. Цвях оказался бесполезен.

   — А как же лекарь, пан? Мне очень плохо!

   — Будет еще хуже, — бросил я, выходя в коридор.

   Мои надежды на свидетеля рухнули в один час. Остальные улики такие косвенные, что никто, ни за что не позволит мне обвинить члена городского совета, да еще и главу кафедры боевой магии. Куда еще копать в толк не возьму?

   Я задумчиво поднялся по лестнице и добрёл до кабинета. Марек подскочил ко мне как к больному родственнику.

   — Пан Вильк, здраве будьте! Как ваше самочувствие? Хорошо. Отдохнули? К вам тут какой-то Ерамир Пыжик забегал.

   — Что он хотел? — прервал я неожиданный фонтан красноречия подчиненного.

   — Сказал, что выполнил ваше задание: Эдрик Брилов владеет антикварной лавкой в Зодчеке, а до этого командовал боевой шхуной 'Мантикора'. Сейчас открывает торговлю в Кипеллене. Связи обширные, из известных вам, так он сказал, пан Мнишек и покойный пан Врочек.

   Вот и узелок! А я-то думал, как Рекар связан с книгородавцем? Бывших пиратов не бывает! Привычка получать всё что пожелаешь, остаётся с ними на всю жизнь. Тем более старик сам мог рассказать капитану Эдрику о трактате. Да и еще куць его знает о чём. Вряд ли Пшкевич мог пролезть в окно на втором этаже книжной лавки и пырнуть старика ножом. А вот бывший пират запросто.

   — Давно он здесь был?

   — Только что, — отрапортовал Казик.

   — Немедленно догони его, — приказал я и вошёл в кабинет.

   Наконец-то у меня возникло предчувствие, что дело сдвинется с места, и я получу возможность прижать Пшкевича за всё, что он натворил.

   Капрал вернулся через несколько минут с раскрасневшимся, взволнованным Пыжиком, который недовольно вырвал свою руку из его цепких лап, и оправился.

   — Я не привык к подобному обращению, — бросил топтун.

   — Простите, — вмешался я. — Марек, ты чего вцепился, как в бандита?

   — Я думал...

   — Не стоило, — оборвал я. — Оставь нас на несколько минут, ты смущаешь пана Пыжика.

   Капрал поджал губу, но препираться не стал, и вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь.

   — Простите, — еще раз повторил я. — У стражников свои привычки, и не каждый может держать себя в руках. Присаживайтесь, пан Ерамир!

   — Я бы не хотел, — замялся он. — Обычно тут сидят не самые уважаемые люди. В их число лучше не попадать даже по приглашению магистра. Вы хотите узнать подробности? Я могу ответить стоя.

   — Как пожелаете, — не стал спорить я.

   Чтобы Пыжик не нервничал, я тоже не стал занимать своё место и остался у стола.

   — Эдрик Брилов замешан во многих делах, но никаких доказательств его вины у Ночной стражи Зодчека нет.

   — Еще бы, — согласился я. — Капитан Эдегей только шумными соседями занимается.

   — Точно могу сказать, что последнее время он охотится за картинами Мартина Горица, поэтому и расширил свою сферу деятельности на Кипеллен. Болтают в нашем музее появилась такая, подробностей не знаю, одни слухи. Кличут 'Полночной смешливицей'.

   Я даже вздрогнул. Выходит Алана полностью права, и мерзкая тварь всё время была у меня под носом. Проклятый Гориц, сколько еще сюрпризов приподнесёт нам его наследие. Не зря Серый Трибунал много лет уничтожал все его работы.

   — Расскажите мне о передвижениях Пшкевича. Где он успел побывать после музея.

   Топтун начал перечислять бесчисленные подробности пока я его не остановил:

   — С этого места поподробнее.

   — Он приехал в книжную лавку около шести часов вечера. Я решил, что могу зайти следом за ним, не вызвав подозрения, он спрашивал у хозяина атлас архитектора Горана Мышевича. Особенно те наброски, где есть кипелленский музей. Как всегда кричал и вёл себя вызывающе. Тогда хозяин лавки потребовал, чтобы он ушел. Но вы же знаете Пшкевича, он устроил настоящий скандал, даже сбросил с полок несколько книг.

   — Они поругались?

   — Еще как, — согласился Ерамир. — Хозяин лавки вёл себя сдержанно, а вот Пшкевич вопил и угрожал. Обещал сжечь все книги.

   — Что случилось вчера? — не выдержал я.

   Пыжик опустил взгляд.

   — Простите, пан чародей, как раз после этого мне пришлось отвлечься, чтобы получить всё по Эдрику Брилову, а Пшкевич куда-то подевался. Простите! Я нашел его только в восемь десять. Он был крепко пьян и задирал посетителей в заведении около гильдии купцов, то, что они называют 'Обдираловка'...

   — Да, да, — задумчиво заметил я и достал кошелёк, отсчитывая обещанную сумму. — Спасибо, пан Ерамир, вы сделали всё что могли.

   Он принял только половину.

   — Это вы простите, пан чародей, я не могу взять больше. Простите, — повторил он от двери.

   А я наконец-то развалился в кресле, закрыв глаза. Почему же мне так не везёт? Будто все пресветлые богини отвернулись от меня. Неужели они не хотят, чтобы убийца ответил за свои преступления?

Глава 12 в которой всё запутывается окончательно

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Я всё-таки выбил охрану для Аланы, пришлось пообещать, что совсем скоро поймаю хозяина твари, но её безопасность того стоила. После препирательств с капитаном, решил отправиться к ней. После известий о 'Полночной смешливице' нетерпелось побольше выяснить о кошмарах, запертых в предметах. Раз уж не удалось прижать к стенке Пшкевича, стоило пойти другим путём. Марек уже откомандирован в музей на неопределенный срок, будет присматривать за картиной, чтобы чего не случилось. Но нужно торопиться пока Рекар или его подельник не избавились от самой смешливицы. Скорее всего, Пшкевич проворачивает свои дела вместе с капитаном Эдриком. Попытаться выйти на самого Брилова? Вот только на путешествие в Зодчек совершенно нет времени, пока я буду мотаться по заливу, в Кипеллене может произойти что угодно.

   Меня довезли до аланиного дома, и я нетерпеливо застучал в дверь. Что они там, уснули что ли все. Квартирная хозяйка выскочила на порог и строго нахмурилась:

   — Зачем же так шуметь? Весь квартал на ноги поставите!

   — Простите, но дело срочное, мне нужна панна де Керси.

   — Она уже отдыхает.

   Я невольно замер.

   — Вы не позволите мне пройти?

   — Ни в коем случае. Время уже позднее, а приличные, достойные люди не приходят к приличным девушкам на ночь глядя.

   — Вы меня не узнали, я же только...

   — Еще как узнала! Уже по всему городу слухи ходят. Даже стражники болтают. Уходите!

   — Тут что, пансион благородных девиц? — с досады брякнул я.

   Квартирная хозяйка сощурила глаза и, вжав голову в плечи, бросилась в атаку, словно маленькая птичка защищающая гнездо от норного дракончика.

   — Прочь! Немедленно уходите или я вызову Ночную стражу!

   Я даже отступил от такого напора.

   — Хорошо-хорошо, — попытался утихомирить её я. — Передайте, что Бальтазар ждёт скорого ответа...

   — Ах! Еще и ответа! Да как вы смеете? Об ответе надо просить лично...

   Квартирная хозяйка снова начала наступление, задохнувшись от возмущения. Не знаю уж, что насочиняла эта старая дева, но боюсь теперь мне к аланиному дому и на милю не подойти. Даже в приличное обеденное время!

   Я перешёл через улицу, чтобы не вызвать новый приступ борьбы за пристойности и замер. Идти домой, чтобы слушать нескончаемое брюзжание Проньки, не хотелось. Встречаться с Габриэлем, не разобравшись до конца в этом проклятом деле, я тоже не мог. Можно напроситься в гости к Мнишеку, но тащиться через весь город без уверенности, что застанешь его на месте, казалось чистым расточительством. Врочека больше нет, и получается, что я остался совершенно один. Не с кем даже поговорить!

   Я вспомнил аланиного тролля — хозяина таверны и, вроде бы, бывшего пирата. Он обретается совсем недалеко, а опыт подсказывает, что лучшие друзья получаются из бывших врагов. Я усмехнулся. Пойду проведаю, как его, Румпеля. Самая безумная и дикая идея, приходившая ко мне за последнее время. Я стоял в нерешительности, но чашу весов перевесила мысль, что он может что-нибудь знать о Брилове. Махнув рукой на предрассудки и прочие глупости, я двинулся к набережной. Еще одного вечера в одиночестве, я просто не выдержу.

   Пока дошёл до моста успел еще раз перебрать в голове всех подозреваемых и, кисло усмехнувшись, повернул к таверне. Улик катастрофически не хватало, и, если срочно не придумать, как выманить хозяина твари и заставить ошибиться, ему всё сойдёт с рук.

   Я толкнул дверь и втянул кислый запах питейного заведения. Вид у него был пошарпанный: кирпичные стены, на них старые колеса от телег, ржавые якоря и пучки вонючих трав под потолком. У стойки притулилось чучело, нет не хозяин заведения, а пожранный молью морской саблезуб с обломанными клыками. В одном углу копошились вездесущие студенты, в другом отпуская скабрезные шуточки, отмечала конец рабочего дня компания цеховиков. Почти все столики занимали мелкие служки из разных гильдий. Поэтому мне пришлось сесть на высокий табурет у стойки.

   Тролль обернулся в зал и удивленно уставился на меня. Его глаза опасно сузились, а губы скривились.

   — Чего надо? — недружелюбно поинтересовался он, нависая надо мной угрюмой скалой.

   — Пришёл вызвать тебя на дуэль и сжечь до тла эту таверну, — устало произнес я. — Ты оскорбил меня в присутствии дамы, и я требую сатисфакции.

   — Вали ты подобру-поздорову! — рыкнул тролль.

   — Это была шутка, — вздохнул я.

   — И её с собой прихвати.

   Я и не ожидал, что меня встретят с распростёртыми объятиями.

   Румпель застыл, уперев огромные лапы в бока.

   — Девчонку в свои разборки не впутывай, — хмуро прорычал он. — Покалечишь или ещё чего, я не посмотрю, что лягавый, пущу под пирс и вся недолга.

   Я собирался спросить про капитана Эдрика Брилова, но вместо этого выдавил:

   — Она мне тоже дорога.

   — Что? — опешил тролль.

   — Ты зря беспокоился, я бы никогда не причинил ей вреда.

   — Было заметно. Особенно на балу!

   Теперь Румпель сплёл ручищи на груди и поглядывал на меня с плохо скрываемым раздражением. Было слышно, как хвост сердито шоркается о грубую ткань штанов.

   — Терпеть не могу оправдываться, — вздохнул я. — У Мнишеков я разыскивал тварь, которая прикидывается девицей и уже прикончила полдюжины людей, слыхал, наверное.

   Тролль только хмыкнул.

   — Ну, допустим, облажался. А вот что это на балконе было? Какого дидька лапать полез, да ещё против воли? Ты на всех заколдованных чудищ кидаешься? — саркастически осклабился хозяин таверны, упираясь локтями в стойку.

   — На некоторых... Я припой. Если по-другому информации не добыть, то я и жабу поцелую, как тот Киван-царевич.

   — Ещё пива! — крикнули из зала.

   Румпель налил несколько кружек и свистнул:

   — Забирай!

   Я же раздумывал уйти или потерпеть ещё пару минут. Разговор свернул куда-то не туда, и всё меньше мне нравился.

   — Припой это тот, кто из любой жидкости воспоминания высасывает? — переспросил тролль.

   Я кивнул.

   — Тю, так у нас шаманы через одного такие, и ничего живут как-то, правда, на то они и шаманы, а чего они там себе бодяжат для лучшего существования, уж не знаю... А тебе, выходит, совсем ничего пить нельзя? — заинтересовался он, вытирая руки об фартук.

   — Только дистиллят — мёртвую воду.

   — Тяжело. А как же ты ешь? Всё же на воде готовят?

   — Во время приготовления пищи происходит много алхимических процессов: окисление, разложение, замещение, объединение, поэтому все воспоминания растворяются.

   — А суп? — не отставал Румпель.

   — С супами опаснее, — кивнул я. — Если будет очень жидкий, то могут остаться крупицы чужой памяти. Поэтому, стараюсь их не есть.

   — Беда! — согласился тролль. — Я бы без лукового супа завыл.

   Я снова кивнул и серьёзно взглянул ему в глаза.

   — Если бы тогда на балу, я догадался что это Алана то... никогда бы. А уж тем более...

   — Да хорош! Сам говорил, что оправдываться не любишь. Проехали! Я на тебя зла не держу, — тролль протянул руку. — Мир?

   Я пожал его огромную ладонь.

   — Мир!

   Он хмыкнул.

   — Был бы я припоем, вконец бы озверел! Это же надо — супчик не ешь, грог не пей, девиц не трожь, — Румпель закатил глаза. — Впору вешаться!

   Я вздохнул.

   — Выпить бы не отказался... только тогда, я действительно сожгу твою таверну, и это уже будет не шутка.

   Румпель задумчиво подбоченился.

   — Я, когда на корабле ходил, не всем качка легко давалась, особенно в шторм. Спиртное помогало, но после того, как один молокосос свалился за борт, капитан запретил пить. Так наш колдун, большой любитель заложить за воротник, вот что придумал.

   Он убежал на кухню и долго гремел посудой, а когда вернулся, притащил высокую железную флягу необычной формы.

   — Вот! — довольный тролль ткнул её мне под нос. — Без колдовства, наверное не обошлось, зато морскую болезнь здорово отбивало. Тут две колбы. В нижнюю льёшь кипяток, а в верхнюю разогретый грог.

   — И что? — не понял я.

   — Что-что, — передразнил Румпель. — Сидишь и нюхаешь. У нас один трезвенник так паров нанюхался, что полночи потом песни орал. Хочешь попробовать?

   Я осторожно кивнул.

   — Не отравлю, — гоготнул тролль, — да ещё и пригляжу за тобой, — он неожиданно посерьезнел. — Но, если будешь чудить, рука у меня тяжелая, сам помнишь.

   — Наливай! — потребовал я.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Тусклые солнечные лучи положили конец моему глубокому, но короткому сну. Вчера мне было настолько не до всего, что я забыла закрыть ставни, и теперь расплачивалась. Ну что же, по крайней мере одно я выяснила точно — доведение до полного изнеможения отличное средство от кошмаров. Правда надолго меня в таком темпе не хватит. Пора заканчивать эту канитель, пока ещё кто-нибудь не погиб. Вчера весь остаток дня и большую часть ночи я провела за книгами, пытаясь объединить и упорядочить разрозненные сведения в единую систему. От выкладок Мартина Горица вскипали мозги. Его идея-фикс — пробраться в Полуночную бездну, сквозила между строк всего трактата. Похоже он исполнил задуманное или поверил в то, что исполнил. Он открыл что самая тонкая грань между мирами живых и мертвых проходит во снах. Поэтому начал изучать контролируемые сновидения. После этих жутких погружений его мучили кошмары. Неведомые твари являлились к нему в разных воплощениях и пытались положить конец исследованиям, но Гориц запирал их в свои картины, разработав систему печатей и ловушек. И то, что я, будучи ребенком, проделала по наитию, он творил осознанно. Неудивительно, что с такими экспериментами под конец жизни свихнулся окончательно и умер в безвестности, а картины с сюрпризами разошлись по свету, всплывая то тут, то там, часто без указания авторства. Я почти не сомневалась, что злополучное полотно в реставраторской принадлежит его кисти.

   Однако, несмотря на безумие, именно он стал ключом к решению свалившейся на меня проблемы. Теперь я точно знала, как поймать кошмар. У этой твари было только одно слабое место — мой страх. Он породил её, питал и не давал развеяться. И чтобы победить, мне нужно перестать бояться. Загвоздка крылась в том, что кошмар набрал такую силу, что совладать с ним на его территории, то есть во сне, нечего было и мечтать. Там он почти всесилен и запросто сломит мое хлипкое сопротивление. Единственным выходом, по мнению Горица, оставалось вытащить тварь в реальный мир и заставить играть по своим правилам. Видимо, именно это он проделал в свое время со смешливицей. Ловчий узор прилагался, а мой страх должен послужить приманкой и одновременно связать меня с чудищем и выдернуть его в реальный мир.

   Итак, нужно начертить ловушку и уснуть ровно настолько, чтобы успеть подцепить тварь и вытащить до того, как она сожрет меня с потрохами. А уж в реальном мире я с нею потягаюсь, накрою — рыкнуть не успеет.

   Оставалось решить проблему сна. Единственным известным мне зельем краткосрочного действия был 'Сонник', активно использовавшийся медиумами, пифиями и нерадивыми студентами. Зелье позволяло уснуть ровно на пятнадцать минут, взамен даруя с десяток часов бодрости. Во время ночных бдений перед сессией вещь незаменимая. Мы с Делькой на старших курсах частенько ею пользовались. Она с присущей жизнерадостностью все пятнадцать минут колдовского сна видела розовых единорогов на радужной лужайке, а ваша покорная слуга напряженно кружила по серым и мрачным улицам Кипеллена, будто из них выпили все краски. Сны от зелья были настолько реальны, что я просыпалась в холодном поту, почти поверив, что и вправду заблудилась в угрюмых портовых трущобах, или закоулках Тролльего рынка... Учитель, знакомый с моими детскими сонными похождениями, услышав жалобы, обозвал глупой девчонкой и зельем пользоваться запретил, так ничего толком и не объяснив. Что ж, придется нарушить запрет, к тому же я давно не в Школе.

   Всё окончательно решив, я сползла с кровати, вынула из комода шкатулку с притираниями и вывернула её содержимое на покрывало. Кажется, у меня валялся флакон 'Сонника' на черный день. Но, увы, нужной колбочки среди рассыпаных на кровати не оказалось, а значит, придётся сбегать в аптеку.

   Приведя себя в порядок, я неспешно спустилась вниз и заглянула на кухню, узнать у хозяйки, не нужно ли ей чего в аптеке, раз уж я все равно туда иду.

   Пани Флося суетилась у плиты, грея воду в медном чайнике, а за столом сидело двое мужчин, в одном из которых я узнала сержанта Быря. Напарник у него сегодня был другой. Однако присутствие Ночной стражи на нашей кухне заставило напрячься.

   — Э... хм... — я поперхнулась заготовленным 'добрым утром'.

   Хозяйка обернулась ко мне и наградила недовольным взглядом. Конечно, кому понравится терпеть в доме стражников, тем более, что пришли они похоже, опять по мою душу.

   — Алана, эти молодые люди утверждают, что пан магистр из Ночной стражи отправил их приглядывать за тобой? — желчно произнесла старуха, продолжая сверлить меня взглядом.

   Я только тяжело вздохнула. Похоже, моим хорошим отношениям с хозяйкой пришел конец. Ну, спасибо, пан Вильк, удружили, нечего сказать.

   — Так точно, пани, — ответил вместо меня Бырь, которого молодым могла назвать только такая старушенция, как Флося, сержант годился мне в отцы, — и бумага соответствующая от начальства имеется...

   — Я не вас, спрашиваю, почтенный пан, а эту вертихвостку.

   — Да, — мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть, — пан магистр, из-за гибели пана Врочека обещал приставить ко мне охрану. Он думает, что убийца теперь может добраться и до меня. Здравствуйте, сержант, — я кивнула Бырю. — Пани Флося, я в аптеку иду, нужно что-нибудь? Капли лавандовые, отрава для крыс?

   — Э нет, панна, — жестом остановил меня Бырь, — нам велено глаз с вас не спускать. Мы за вашу жизнь перед паном магистром головой отвечаем.

   — Так что мне в затворницы теперь уйти, пока пан Вильк не соизволит вас в участок отозвать, а панна Бряк дело не закроет? — вознегодовала я.

   — Отчего в затворницы-то? — примирительно пожал плечами Бырь, — вы скажите, что нужно, вон Младек сбегает, — сержант кивнул в сторону второго стражника, молодого плечистого парня с простецкой физиономией.

   Ага, так я вам и сказала, что мне нужно. Тут же Вильку доложите. А Бальтазар мигом догадается зачем мне внезапно понадобился 'Сонник', и плакал мой план. Он ни за что не одобрит такого рискованного предприятия, и будет прав, между прочим...

   — Хм, сержант, я бы с радостью попросила эээ...

   — Капрала Младека...

   — ...да, капрала Младека, отправиться для меня в аптеку, да вот беда, мне нужны товары чисто женского толка. Вы хоть представляете, как будет выглядеть, когда он попросит это у аптекаря? — вот люблю себя, когда так вдохновенно и возвышенно вру.

   Главное мину посерьезней состроить и взгляд — 'дело жизни и смерти' — повыразительнее. Бырь только хмыкнул в вислые усы, а Младек заметно покраснел.

   — Так я пойду? — ваша покорная слуга смело развернулась к прихожей.

   — Нет панна, так не пойдет! — сержант поднялся на ноги. — Ну, не могу я вам позволить, хоть режьте!

   — Пресветлые четверо! — я страдальчески возвела глаза к потолку, — Да аптека на соседней улице! Два шага пройти...

   — Вот что хотите, делайте, панна, не могу я вас отпустить, — набычился Бырь, — Ладно уж, с вами пойду, хоть и не велено из дому выпускать.

   Я скривилась. Не совсем то, на что я расчитывала, но и на том спасибо. Пока Бырь инструктировал Младека, отведя того к окну, меня дернула за рукав пани Флося и, утащив в дальний угол кухни, заговорщицки проворчала:

   — Алана, деточка, что у тебя с паном магистром?

   — А что? — я озадачено уставилась на неё, а ведь действительно, 'что?', то смех, то слезы... — Мы с покойным паном Врочеком консультировали его по нынешнему делу...

   — Ой, не ври старухе, — пани Флося хитро прищурилась, — консультировали они. Так бы он по ночи и пришел о тебе справляться, если б только по работе. Я-то не пустила, поздненько уж было. Да и нечего незамужней девушке ночами мужиков привечать, а опосля глупости злоязыкие выслушивать. Так что, ежели у вас там серьезно, то пусть честь по чести будет...

   Богини пресветлые! За что мне это?! Наша единственная совместная ночь больше напоминала лазарет инвалидов, про поцелуй вообще молчу, а в городе уже навыдумывали невесть что! От дальнейших наставлений спас Бырь, жестом показав, что готов меня сопровождать, и я спешно ретировалась, оставив пани Флосю в компании Младека.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Прошлая ночь больше напоминала шабаш ведьм. По крайне мере, именно таким его рисуют в женских романах. Веселым, бесшабашным и непостижимым! Кажется, я даже пытался танцевать на стойке. Тролль особо не возражал, но взабраться на неё, я так и не смог. Вроде... или смог?

   Уже в самом начале, помимо двух колб, я почувствовал в пиратской фляге чуточку волшебства. Но разобрать, что к чему, так и не смог. Хотя Румпель пояснил, что корабельный маг, пусть и не большой мастак по части чар, но всё же что-то там наколдовал. И я убедился в этом достаточно быстро. Сами по себе пары алкоголя, за три-четыре вдоха не в состоянии произвести такого эффекта. У меня мгновенно развязался язык, и я наболтал больше, чем за последние десять лет. Тролль оказался прекрасным слушателем и очень мудрым собеседником. Успел наговорить кучу полезностей, в том числе сдвинуть с мертвой точки расследование.

   Я взглянул в тёмный угол. Давно не просыпался таким легким и пустым. В голове аж звенело. Запутанное дело совершенно не тревожило. Простой, но действенный план сложился сам собой. Я перевернулся на спину и, уставился в потолок, не спеша вставать. Румпель сказал, что если других методов не оставалось, смутьяну посылали черную метку. Я собирался поступить так же, и вынудить Пшкевича раскрыться.

   — Как ты, Бальтазарушка? — заботливо спросил Пронька из-под кровати.

   — Прекрасно! — громко крикнул я, так что домовой испуганно забормотал.

   Вскочив, я несколько раз присел и расставил руки. Казалось, с меня сняли проклятье. Во рту образовалась непривычная сухость, но в остальном... Я не чувствовал себя так хорошо уже лет десять.

   — Готовь свежий костюм, у меня сегодня много важных дел.

   — Как прикажите, пан чародей, — покладисто пробормотал Пронька.

   Моё необычное поведение напрочь выбило его из колеи. Он даже забыл про своё непременное ворчание.

   — Забацай-ка мне яичницу, — потянувшись, приказал я. — Что-то я проголодался.

   Перейдя на кухню, я выпил полграфина дистиллята и пошёл в ванную комнату. Отшкаблился, казалось, что в меня впиталась кислая вонь таверны, и долго чистил зубы. Пришлось еще тщательно полоскать рот мертвой водой, чтобы паста случайно не попала в горло. Совсем не хочу знать, как, и из чего её готовят алхимики. Я собирался так тщательно, будто мог сегодня преставиться. И моё чересчур хорошее настроение, только усугубляло это жуткое предсказание.

   Расправившись с завтраком, я оделся в лучший костюм и пошёл в управление. Что может быть лучше, чем в солнечный день прогуляться по легкому морозцу?

   Отвешивая вежливые кивки встречным прохожим, я добрался до Ночной стражи и, поздоровавшись с охранником, отправился в кабинет. Два часа возился с бумагами, но больше выдержать не смог. Зашкалившее настроение требовало выхода неуёмной энергии. Хотелось действовать, и действовать немедленно. Чтобы меня не искал капитан, наплёл дежурному про неотложные дела в городе и поехал в музей. По дороге написал на коленке записку. Повозка так тряслась, что буквы плясали вверх-вниз, совсем не попадая в строки. Оттого содержание короткого текста казалось ещё тревожнее: 'Я всё знаю! Цвях опознал в нанимателе главного боевого мага Школы. Так что лучше сдавайтесь! Иначе, я за себя не ручаюсь. Вильк'.

   Если это не выведет Пшкевича из себя, тогда уж и не знаю, что использовать в качестве живца. Придётся оживить всех мертвецов и представить его на опознание строю зомби.

   По музею прогуливались редкие посетители, а вот Марека я нашёл не сразу. Капрал хорошо спрятался у реставраторской в подсобке и сипло шикнул, когда я повернулся к нему спиной.

   — Доброе утро! Что новенького? — спросил я.

   — Ничего, — прошептал он. — Вы меня выдадите!

   — Успокойся, — улыбнулся я и протянул записку. — Отдай её Пшкевичу, когда придёт.

   — Хорошо, — проворчал он. — Только уходите поскорее. Вы слишком заметный.

   — С каких это пор ты мной командуешь? — наигранно проворчал я, но всё же двинулся прочь.

   Иногда бывает приятно быть заметным! Я передернул плечами, что со мной такое? Совершенно не хотелось возвращаться в управление. Почему-то я был уверен, что механизм запущен и всё решится само собой. Поэтому принял совершенно нестандартное решение — отправился в свою любимую таверну 'Старый пират'. Хотя теперь, заведение Румпеля заняло своё особое место в моём сердце, старые привычки так просто не переделать.

   Народу в это время было мало, а из полумрака мне навстречу вышел сам одноглазный тавернщик.

   — Вы к нам зачастили, пан чародей! Очень рад вас видеть! Проходите! Желаете пообедать?

   — Желаю, — кивнул я.

   Решил не лезть в дальний угол и уселся за ближайший стол прямо посреди зала.

   — Мне всего, и побольше, — бросил я. — Страшно голоден, будто неделю не ел.

   — Расстараемся, — поклонился тавернщик.

   Я откинулся на спинку тяжелого стула и уставился на пыльные плафоны под потолком. Самый лучший день в моей жизни. Сорваться посреди рабочего дня, устроить сомнительную авантюру и завалиться в свою любимую таверну просто так, без всякой необходимости, что может быть лучше? Кажется, я начал понимать Алану. У неё такое безумие, похоже, творится каждый день.

   Я долго с чувством наслаждался обедом, а потом медленно, прогулочным шагом направился в Ночную стражу. Весточку от Пшкевича лучше ждать там.

   — Пан Вильк! Пан Вильк!

   Я остановился посреди улицы. Ко мне запыхавшись, несся молодой стражник.

   — Пан Вильк, меня сержант Бырь за вами послал. Я уже и дома у вас был, и в управлении, везде искал...

   — Давай по делу... мм, — перебил я.

   — Капрал Младек.

   — Объясни толком, Младек.

   Стражник уже отдышался и смог выговорить:

   — Панна Алана...

   Моё возвышенное настроение начало резко опускаться.

   — Что с ней?

   — Пока ничего. Но сержант Бырь подозревает, что она что-то затевает. С раннего утра зачем-то засобиралась в аптеку, и вела себя очень странно. Находу сочиняла неубедительные отговорки и совершенно не слушала то, что ей опасно выходить одной.

   Я вздохнул. Опять двадцать пять. Кой леший ей понадобилось в аптеке? Травиться что ли надумала? Я озадачено потер лоб, ухватив за хвост промелькнувшую мысль. Про 'травиться' это я конечно глупость подумал, но ведь в аптеке продаются и некоторые сонные зелья, а учитывая то, над чем она сейчас работает, Алану вполне могло понести на рискованные эксперименты в духе злополучного Мартина Горица.

   — Идём!

   Надеюсь днём её квартирная хозяйка-церберша меня пустит. Иначе, придётся брать дом штурмом.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   В аптеку Бырь со мной заходить не стал. Деликатно отстал у входа, зато дверь за мной закрывать не спешил, став так, чтобы видеть и меня, и небольшой, пропахший лекарствами зал. Чтобы не выглядеть совсем уж обманщицей, пришлось кроме 'Сонника' купить и пресловутый 'дамский набор'. Лишним не будет. И пустую стеклянную склянку с плотно притертой пробкой — это уже для дела, мне ведь нужно не просто обуздать тварь, но и заточить где-то, чтобы не вернулась обратно в мои сны.

   Когда мы пришли домой Младека на кухне не было. То ли пани Флося навязала стражнику какое-то поручение, то ли он по приказу Быря отправился на поиски Вилька — зря, что ли они шушукались перед уходом. И если второе предположение верно, то мне следует поторопиться, пока пан магистр не взгрел меня за самоуправство.

   Отговорившись головной болью, что было не так уж далеко от истины, я с чистой совестью удалилась в комнату, оставив стражника в компании квартирной хозяйки.

   Ну что ж, приступим! Я деловито скатала коврик в рулон и задвинула под кровать, обнажив крашенные доски. Раскрыла трактат Мартина Горица на нужной странице и принялась тщательно копировать печать. Время от времени сверяясь с трудами по начертательной магии.

   Когда закончила рисовать, колокол в храме Четырех Пресветлых прозвонил полдень. Я забралась в центр печати и замкнула контур. Всё — возврата не будет. Вообще-то, в одиночку такие вещи делать ни в коем случае нельзя, обязательно кто-то должен страховать. И хорошо бы это был такой же живописец, а ещё лучше боевой маг. Чтобы в случае чего прикончить вырвавшееся чудовище раньше, чем оно откусит голову неудачливому экспериментатору. Но Врочека нет, а надеяться на помощь Вилька не стоит. Этот скорее полезет делать все сам и, что наиболее вероятно, угробится, не зная тонкостей дела. А этого мне точно не нужно. Так что лучше по старинке, самостоятельно, чтоб потом никого не винить.

   Я уселась на пол и, откупорив склянку 'Сонника', душевно хлебнула, единым махом выпив всё до капли. По телу разлилось тепло, руки и ноги онемели, перед глазами поплыло, и я опрокинулась навзничь, мгновенно уснув.

   ...Вокруг меня снова простирался заросший сад, а кованые ворота, сдерживавшие тварь, смятыми листами валялись на траве. Я сглотнула, а что если кошмар уже вырвался в наш мир без моего вмешательства и харчит сейчас какого-нибудь невинного прохожего. По спине потек липкий пот.

   Хотя... так, наверное, и должно быть. Сейчас мне очень нужно бояться, до абсурда, до колик в желудке, до трясущихся поджилок.

   Ближайшие кусты всколыхнулись, и оттуда разнесся победный рык. Тварь почуяла меня, и собралась сожрать. Она поднялась над темно-зеленой листвой, круша тонкие ветви, и ломанулась в сад. На долю секунды мы столкнулись взглядами. Черные безумные глаза без белков с ненавистью уставились на меня, и что-то дернуло в груди. Похоже чудовище заглотило не только приманку, но и крючок, связав нас в единое целое. Кошмар попался. С трудом совладав с трясущимися ногами, я развернулсь и, путаясь в юбке, кинулась прочь. Тварь громадными скачками понеслась следом. Я так и не успела понять, когда сад сменился серой копией Кипеллена. Трава под ногами превратилась в брусчатку, запах влажной земли в промозглую городскую сырость. Я едва не застонала от бессилия. Будто вернулась в далекие студенческие годы. Всё как во время экзаменов, только теперь за мной гонится голодное чудище. 'Сонник' зашвырнул меня на серые улицы и теперь остаётся только бежать, надеясь, что действие зелья закончится раньше, чем тварь настигнет меня. Справа мелькнула набережная Чистинки с Пёсьим мостом. И меня внезапно осенило. Я кинулась туда. Нужно во что бы то ни стало добежать до копии моего дома во сне и попасть в комнату. Иначе может случиться непоправимое и чудище вырвется на свободу на улицах Кипеллена.

   — Алана! — окрик прозвучал, словно глас небес.

   От неожиданности я запнулась, упала и, не успев сгрупироваться, ударилась виском о бордюр. Пресветлые Четверо, во сне это так же больно, как и в жизни. Сознание померкло и меня окутала тьма.

   — Алана! Алана! Да очнись же! Б-богини пресветлые, я себе этого не прощу!.. Алана!

   Знакомый голос долетал будто сквозь вату. Меня трясли за плечи, пытаясь привести в чувство. Бесполезно! Пока действие 'Сонника' не пройдет, я буду спать. Губ коснулось холодное стекло, и в рот хлынула мерзкая жидкость. Похоже та самая, которой Вильк отпаивал меня в лавке.

   Я распахнула глаза и резко подалась вперед. Вильк стоял возле меня на коленях, крепко удерживая за плечи. Бледное лицо пана магистра перекосило. Р-резец мне в стило, что он наделал! Я сидела на полу не в силах сказать и слова, в голове стучало.

   — С вами все в порядке? — хрипло выдохнул он, не спеша отпускать.

   — Нет, — простонала я, чувствуя, как продолжает дергать в груди, тварь по-прежнему привязана ко мне. — Что вы наделали, Бальтазар!

   — Всего лишь спас вам жизнь, — огрызнулся он, — снова. Когда я ворвался в комнату, вы были белее мела и почти не дышали!

   Я почувствовала, как натянулась незримая нить. Кажется, я все-таки успела выдернуть чудовище в наш мир, и оно где-то рядом. А значит не все потеряно. Вильк поднял меня на ноги, а я, подхватив пустую колбу расписанную Горицкими печатями, рванула прочь из комнаты, потащив за собой чародея.

   — Ради четырех богинь, что вы творите?!

   — Долго объяснять! Вильк, я так не хотела впутывать вас, но похоже без вашей помощи не обойтись.

   Пролетев через прихожую мимо ошарашенной хозяйки, мы выскочили на улицу и рванули к Песьему мосту. Невидимая нить дергала все сильнее. Я догадывалась, куда выкинуло проклятую тварь. Город из сна соприкоснулся с реальным Кипелленом и выплюнул из своих недр, ставший инородным кошмар.

   Мы заметили его одновременно. Тварь ошалело вертела рогатой башкой.

   — Вила Всеблагая, вы это сделали! — ошарашено выдохнул Вильк. — Выгнали чудовище в наш мир.

   — Да, Бальтазар, не стойте столбом, прикройте меня, пока я буду рисовать! — и не дождавшись ответа, я шлепнулась на брусчатку, вытащила из кармана кусок мела и принялась по памяти восстанавиливать печать из трактата Мартина Горица.

   Ненавижу начертательную магию! Здесь угол в пять градусов или восемь? Пять или восемь? Если ошибусь в рассчетах нас запросто порвет на мелких хурмяков от неправильно раскрученной энергии, а что останется — доест оголодавший кошмар. Дидько-о, ведь есть же формула! В голове проносились обрывки рассчетов, не желая выстраиваться в четкую комбинацию. Меня затрясло, мелок выскользнул из пальцев и упал на землю. Я почувствовала, как воздух вокруг завибрировал — похоже Бальтазар накрыл нас защитным куполом. Богини, а это что? Здесь же пентакль должен быть, а не круг. Я нервно принялась затирать перепутаные знаки.

   — Алана, — Вильк опустился на корточки. — Посмотрите на меня.

   Я затравленно взглянула на магистра. Вот только нравоучений мне сейчас не хватало!

   — Успокойтесь. Я продержу купол столько, сколько будет нужно. Тем более, что тварь, кажется, не интересует никто кроме нас... то есть вас.

   Чудовище остервенело кидалось на магическую преграду, пытаясь добраться до создателя. В груди болезненно дергало. Прохожие голосили на все лады, разбегаясь в разные стороны и отчаянно призывали Ночную стражу. Какая-то особенно впечатлительная девица хлопнулась в обморок прямо посреди улицы. На неё чуть не наехала повозка, возница которой, открыв рот, уставился на невиданное чудище. С другой стороны мост перегородили Бырь и его младший помощник. Молодой капрал сам во все глаза пялился на тварь.

   — ...поэтому сосредоточьтесь и доведите рисунок до конца. Вы ведь уже проделывали это, не так ли?

   В ответ я лишь нервно кивнула. Хорошо, когда в тебя верит кто-то, если даже сама в себя не веришь. Сейчас не самое лучшее время сообщать о моей неспособности к начертательной магии.

   — Отлично, тогда действуйте!

   Я сглотнула и глупо уставилась на свои каракули. Р-рзец мне в стило! Что за ересь я начертила?! Все не так! Быстро меняя конфигурацию, я перестраивала печать, запнувшись на том же месте, что и в прошлый раз. Пять или восемь? Либо не хватит мощности удержать тварь, либо выжжет к дидьку от перенапряжения. А-а-а, пан или пропал, шесть с половиной!!! Начертив последний угол, я поднялась на ноги и встряхнула ладонями, активируя вязь. На пальцах замерцало голубоватое кружево узора.

   — Бальтазар, встаньте за мной. Убирайте купол, не путайтесь под ногами. Прищучим поганца!

   Богини, что я несу? Азарт затопил сознание, отодвинув инстинкт самосохранения в далекие дали.

   — Ничего себе заявочки, — проворчал Вильк.

   Прежде чем убрать защиту, он сплёл какие-то чары и приготовился к отпору. Купол растаял, и тварь будто почувствовав это, кинулась вперед. Пан Бальтазар напрягся, но все же сдержался, чтобы не жахнуть по ней заклинанием. Стоило кошмару преодолеть внешний контур узора, как я впечатала синее кружево в его грудь. В стороны разлетелись сияющие брызги. Горящими росчерками расползлись по плечам, проскочили за спину и опутали чудище. Оно попыталось вырваться, дернулось назад, но печать держала крепко. Узор вспыхнул еще ярче и зашипел как раскаленные угли. Обоняние резанул запах паленой шерсти и горелого мяса. Я резко развела руки в стороны, давая энергии печати хлынуть сквозь меня и окончательно спеленать кошмар. Энергетические нити сжимались и сжимались, сминая тварь в светящийся комок. Она дергалась, размахивая когтистыми лапами, рычала и скалила желтые клыки, но узор не оставлял ни единого шанса на бегство, намертво сковав её сияющими путами. Уже сжавшись до размера вязального клубка, кошмар смирился со своей участью и замер. В покрасневших глазах мелькнуло понимание и яростная надежда. Крошечное существо нахохлилось и тонко взвыло. По спине прошёл холодок, я почувствовала, как разрывается связь, а звуковая волна разлетается по мосту. Вильк вздрогнул и, погасив чары, схватился за грудь, а я ловко откупорила колбу и поймала в неё светящийся комок. Вот и всё! Пробка плотно встала в горлышко, а я в изнеможении опустилась прямо на брусчатку. Тело потряхивало от переизбытка энергии, ноги стали ватными, одновременно хотелось плакать и смеяться.

   — Всё-таки нужно было ставить пять, — хихикнула я, машинально затирая меловые линии. — Иначе, хлоп, и на мелких хурмяков... пуфф! — я картинно взмахнула руками, показывая это самое 'пуфф'.

   — Всё вам игрушки! — покачал головой Вильк, бесцеремонно вздергивая меня на ноги, — на земле холодно, простудитесь.

   Меня била мелкая дрожь, на этот раз уже от холода. Я же выскочила на улицу как была — без кунтуша и в домашних туфлях. А сатиновая блузка совершенно неподходящее одеяние для поздней промозглой осени. Маг стянул редингот и набросил мне на плечи. По белой рабушке расплывались кровавые пятна.

   — У вас раны открылись, — пискнула я, но он только рукой махнул.

   — Идемте, отведу вас к Румпелю. Похоже он единственный, кому можно доверить вашу безопасность.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

    — Всё в порядке, охрана пока не нужна, сам пригляжу, — объяснил я подбежавшему Бырю.

   — Как скажите, пан чародей. Вас задело?

   Я мотнул головой.

   — Это еще с прошлого раза...

   — Вас нужно перевязать, а лучше показать лекарю, — снова завелась Алана.

   Пришлось приобнять её за плечо и подтолкнуть к таверне 'Под мостом'.

   Тролль выбежал на шум и теперь стоял на ступенях с самым недовольным видом. Хвост лупил по сторонам, похуже плетки.

   — От вас одни беды, — сокрушенно выдал он. — Если сходитесь, то уж лучше с девятым валом встретиться, чем с вами.

   — Это всё она, — пожаловался я. — Представляешь, одна без подстраховки, выволокла свой кошмар в реальный мир. На такое не каждая магическая гильдия решится...

   — Это потому, что маги в таких делах не разбираются, — встряла несносная девица. — Тут мастер-живописец нужен.

   — Ага! Был живой писец, а стал дохлый, — буркнул тролль. — Кто же так делает?

   Мы уставились на неё, как на нашкодившую девочку, и она удивленно отступила.

   — Когда это вы успели спеться? Еще вчера друг другу морду били.

   Румпель хитро усмехнулся.

   — Дурной мир лучше хорошей войны, а хороший мир лучше всего на свете.

   У моста уже собралось полтора десятка стражников. Горожане вызвали, как только увидели неведомую тварь. Но поскольку её благополучно обезвредили до их прихода, доблестным блюстителям порядка оставалось только без дела топтаться на месте. Молодой капрал красочно рассказывал о случившемся, размахивая руками и подпрыгивая, а Бырь только молча кивал, удерживая какого-то паренька с кучерявой головой. Тот несколько раз вырывался, норовя перебежать мост, и сержант не выдержал.

   — Пан Вильк, то по вашу душу, грит записка для вас имеется. Из рук в руки, лично то бишь.

   — Я присмотрю, — пообещал тролль.

   — Я вам кто? — разобиделась Алана. — Дитё малое? Как-то до этого сама за собой присматривала, и дальше без вас справлюсь.

   Румпель только головой покачал. А я махнул рукой, чтобы Бырь пропустил паренька и двинулся навстречу. Обменял записку на медный мелек и впился глазами: 'Жду в музее после закрытия. ОДНОГО! Иначе, я за себя не ручаюсь. Еще посмотрим кто сдастся! Рекар'.

   Прекрасно! 'Рыба' заглотила наживку, теперь главное не спугнуть.

   — Да с какой стати вы решаете, что я должна делать? — все ёще не унималась Алана.

   Я задумчиво вглянул на тролля.

   — Приглядишь за ней, чтобы еще куда не влезла? У меня важное дело!

   — Вы никуда не пойдёте, пока я не осмотрю раны, — совсем взбеленилась невыносимая девица.

   — Вы что, вдруг стали лекарем? — не сдержался я.

   — Нет! Но я могу нанести орнамент, который облегчит боль и...

   — Хорошо! — я даже поднял руки, только бы она замолчала.

   Мне на самом деле не помешает помощь. Схватка предстоит серьёзная и меня ничего не должно отвлекать.

   — Идёмте ко мне, — предложил тролль и подмигнул.

   Я коротко кивнул.

   Мы пропустили Алану вперёд.

   — Запрём её в чулане, — шепотом предложил Румпель.

   — Сбежит.

   — Вы что там шуршите, заговорщики? — обернулась несносная девица.

   Мы с троллем отвернулись в разные стороны, всем своим видом показывая, что совершенно ничего не задумали.

   В таверне не было ни одной живой души. Меня заставили снять рубаху и усадили на стол, мол, так выше, и нагибаться не придётся. Румпель притащил подозрительную жестянку и свинтил крышку. По таверне поплыл горьковатый запах травы.

   — Это ещё что за трясца? — я подозрительно воззрился на жестянку.

   — Я тебе что, шаман? — хмыкнул тролль. — Раны затягивает и глазом моргнуть не успеешь, или ты кровью хочешь истечь?

   Я отрицательно покачал головой.

   -Так и не рыпайся. — Румпель щедро сыпанул бурого порошка на раны.

   Запекло так, что я едва не взвыл.

   — Не барышня, потерпишь, — проворчал он, увидев как перекосилось мое лицо. — Алана, твоя очередь.

   Пока Алана раскрашивала мою грудь, я думал о предстоящей встрече в музее. Пшкевич опасный противник. Не уверен, что справлюсь с ним один на один, а если он призовёт смешливицу, то шансов вообще не останется. Мне тоже нужен козырь! Несносная девица надавила на рану, я поморщился и неодобрительно посмотрел на неё. Взгляд сам собой задержался на блузке и торчащей из кармана колбе. Вот оно! Её кошмар станет моим тайным оружием. Если Рекар прижмёт меня к стенке, можно будет выпустить на него эту тварь.

   Я взглянул на тролля.

   — А что там у тебя в чулане?

   Он ухмыльнулся.

   — Пока ничего интересного.

   — Вы это бросьте! Друг дружку будете в чулане запирать, а меня не надо, — прозорливо заметила Алана.

   — Что? — возмутился Румпель. — Да как тебе такое в голову пришло? Мы же друзья.

   — Вот и помни об этом, — проворчала она.

   Причудливая вязь разрасталась и скоро заняла всю грудь вокруг ран и верхнюю часть живота. Насколько я мог разглядеть, те же самые завитки, которые украшали мою ногу несколько дней назад. Хотя могу и ошибаться, для меня они все одинаковые. Алана придирчиво осмотрела свою работу и кивнула.

   — То, что надо! Через полчаса забудете, что у вас вообще были раны.

   — Спасибо.

   — Видите сколько от меня пользы, — не унималась она. — Может возьмёте с собой? Я вам пригожусь.

   — Куда? — не понял я.

   — Ну, куда вы там собирались, по своему важному делу.

   — Слишком опасно, — покачал я головой.

   — Значит в музей, — зарычала Алана и повернулась к троллю. — А ты что молчишь? Даже не думай про чулан...

   Она не успела договорить. Я поднял руку над её головой и накинул сонные чары. Она отключилась прямо на полуслове, но я успел подхватить бесчувственное тело.

   — Крепкий сон надежнее любого чулана, — объяснил я, и тролль кивнул.

   — Но я всё равно глаз с неё не спущу.

   — Это уж точно, — согласился я, вытаскивая колбу из её кармана. — Вообще от неё не отходи. Еще увидимся!

   Румпель махнул рукой на прощанье, и я вышел из таверны, находу застёгивая редингот. Время до закрытия музея у меня еще было. Прежде чем бросаться в логово врага стоило вытащить оттуда Марека.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Вильк, чмопсель неблагодарный! Я слишком поздно распознала сонные чары и от оплеухи мага спасло только то, что все тело сделалось ватным, а руки повисли, как вареные макаронины. Перед глазами поплыло. Румпель — друг называется — спелся с чародеем. Ну ничего, я тебе это ещё припомню, предатель! Колдовской сон черными крыльями укутал меня и, повертев среди бессвязных обрывков мутных грез, выкинул на серые улицы Кипеллена-призрака. Я стояла у необъятной реки... или не реки?

   

   Пёсий мост тянулся над провалом в черную бездну. Вместо домов над мёртвой улицей нависали сиротливые развалины со слепыми провалами окон. Ни одного светлого пятна. Ни одного теплого огонька. Лютый холод. Тьма. И ужас. Кипеллен превратился в город-призрак. Я замерла около таверны Румпеля, бросилась было обратно, но дверь не открывалась. Не вздрагивала под ударами, будто превратилась в камень. Да и внутри словно никогда не существовало темплого уютного зала, а тролль ни разу в жизни не варил свой знаменитый глинтвейн.

   

   Спина покрылась липкими мурашками. Что-то подобное, наверное чувствовал Мартин Гориц, отправляясь в свои путешествия через кошмары к Полуночной бездне. Сотрясаясь всем телом, я сделала несколько шагов. Гладкая, но не твердая, а ватная, проминающаяся мостовая, не разносила эхо. Звуки тонули в напряженной, звенящей тишине. Утроенная сила тяжести придавливала к земле и сопротивлялась каждому движению.

   

   Когда я добралась до середины моста, то так устала, что обессиленно привалилась к парапету. С ужасом взглянула во тьму, затопившую берега Чистинки, но не смогла даже отпрянуть. Черное болото заменившее реку, притягивало и манило вечным покоем. Оно обещало, что все обиды останутся в прошлом. Что ни один Вильк больше никогда не обидит и не предаст. Не бросит в жутком подобии города, ставшего родным и любимым.

   

   Я чуть подалась вперёд. Достаточно перекинуть ногу, наклониться, качнуться и полететь с моста. Тогда все проблемы исчезнут и начнётся совершенно другая... Жизнь?

   

   Я дернулась. Нет! Да что же это такое творится? У меня же всё хорошо. Мои работы оценила сама Джульетта Скворцонни, я избавилась от кошмара, почти наладила отношения с Бальтазаром. Откуда такая безысходность?

   

   Тёмные волны внизу качнулись. Призывая забыть обо всём и прыгнуть в их успокоительные объятия. Ага, сейчас! Только новое платье надену, чтобы не стыдно было перед Пресветлыми богинями предстать.

   

   Не зря я штудировала трактат Мартина Горица. Он забрался в сновидения так глубоко, что видимо заблудился в них окончательно. Не стоит повторять его ошибок. Для меня это не выход! Вода, если бы не такая чёрная и жуткая, могла бы смыть всё плохое и пробудить от навеянных сновидений. Как бы её очистить? Я огляделась. Беспросветная стена города-призрака не давала даже намеков. Серый Кипеллен говорил только одно: 'Сдайся!'.

   

   Я вцепилась в парапет, подавив стон, и старый камень закрошился под пальцами. Куски посыпались на мостовую. Я подобрала один, задержала дыхание и бросила в черную муть. Ни звука, ни всплеска, ничего. Но когда камень провалился в черную воду, вглубине на мгновение блеснул просвет. Тусклый и невзрачный, но дающий хоть какую-то надежду.

   

   Я опустилась на колени возле парпета. Соберу всё что смогу найти.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Чтобы не привлекать лишнее внимание, возле музейного дома всегда крутилось много зевак, а после происшествия со смешливицей их количество выросло как минимум вдвое, я прошёл в мастерскую. У неё был отдельный вход, и я не рисковал встретиться с Пшкевичем раньше времени. За неимением других начальников пришлось договариваться со старшим реставратором.

   Пан Пшысь щурился и мотал головой.

   — Вы с ума сошли? — в очередной раз охнул он. — Я не могу эвакуировать всех работников музея. Это невозможно!

   — Тогда если хоть один из них погибнет...

   — Погибнет? — ошарашенно повторил Пшысь.

   — Вы думаете шутки тут с вами шучу? — зашипел я. — Не выполните всех требований пойдёте под суд, как соучастник. Развели тут!

   Старший реставратор побледнел.

   — Чтоб к закрытию тут не было ни одной живой души, — рявкнул я. — Особенно капрала Марека Бродски, который прячется в подсобке возле реставраторской.

   Он подскочил из-за стола и часто моргая, выбежал из мастерской. Я прошёл к окну и приоткрыв форточку, раскурил трубку. Отсюда открывался прекрасный обзор главного входа. Успею увидеть всех покидающих музей до последнего человека.

   Я старался сосредоточиться на будущем поединке, просчитать все возможные ходы Пшкевича, выстроить защиту и ответные атаки, но мысли постоянно возвращались к Алане. Как бы она снова чего-нибудь не учудила. С её талантом встревать в неприятности на пустом месте и мастерством живописца, она даже из зачарованного сна может устроить кавардак. Я старался убедить себя, что ничего страшного не произойдёт, но в итоге запретил себе думать о чём-либо кроме предстоящего боя.

   Пока толпа на ступенях музея сошла на нет, я покончил с четырьмя трубками и перебрал десяток тактик магического боя. Моего капрала тоже вывели вон, он хоть и пытался не привлекать к себе внимания, но всё норовил вернуться обратно. Я усмехнулся. Похвальное рвение.

   Теперь и мне пора идти, а то уже от табака в носу першит. Да и перед смертью, как известно не надышешься. Я прошёл в музей через мастерскую. Главный вход, как и было приказано, заперли снаружи, и если Пшысь хорошо выполнил свои обязанности, во всём огромном здании не осталось ни одного обычного человека, только один из самых опасных боевых магов Кипеллена и жуткая тварь из кошмара Мартина Горица.

   По безлюдным залам шарахались длинные тени. В проёмах тоскливо подвывали сквозняки, но я нигде не задерживался, точно зная куда идти. В прошлый раз смешливица исчезла в галерее маринистов. И хоть саму картину перенесли в реставраторскую, я был уверен, что Пшкевич подготовил мне встречу именно там. Не зря же он в прошлый раз устроил в галерее целый спекталь.

   Чем ближе я подходил, тем напряженнее казалась вязкая тишина. Мои шаги гремели на весь музей, а враг притаился и поджидал совершенно беззвучно. Я попытался выпустить поисковый импульс, но древние стены настолько пропитались охранными чарами, что заклятье исказилось до неузнаваемости и лопнуло лиловыми искрами. Придется действовать вслепую. Главное не останавливаться, а то в этой беспредельной тишине оглушат удары собственного сердца.

   Очередной зал остался за спиной, а высокие двери в следующий оказались закрыты. 'Поле боя' совсем рядом. Я сделал несколько глубоких вдохов. Чую, что они рядом. В подтверждение из галереи маринистов донёсся едва различимый скрежет, как будто мерзкая тварь точила когти об паркет. Я приготовился. Как говорили между собой мои коллеги по чародейскому ремеслу 'развесил защитные заклятья на кончики пальцев', вскрыл колбу и накрыл горлышко ладонью. Толкнул двери и шагнул в зал.

   Рекар застыл на противоположной стороне, как древнее изваяние. Не двигался, только таращился на меня безумными глазами.

   — Все кончено, Пшкевич! — крикнул я. — Столько смертей не могут остаться безнаказанными.

   Он не ответил. Даже не шелохнулся, а я обшаривал взглядом галерею. Где же смешливица? Неужели он так самоуверен, что не выпустил её на свободу. Я плотнее сжал колбу с аланиным кошмаром. У меня-то всё готово!

   Над головой послышался легкий хлопок. На затылок и плечи посыпалась хрупкая стеклянная крошка, а голову окутала прозрачная синеватая взвесь. От неожиданности я вздрогнул и заморгал, не успев задержать дыхание. Перед глазами поплыло. Это еще что такое? Я посмотрел вверх. Прикрепленная к притолоке, покачивалась отбитая верхушка круглой алхимической сферы-ловушки. Я покачнулся, ноги перестали держать и сами согнулись в коленях. Меня переиграли? Кто бы мог подумать, что боевой маг опустится до такого. Повалившись на пол, я раскинул руки и выпустил колбу с кошмаром. Она, звеня, покатилась по паркету.

   Я пытался разглядеть Пшкевича, но темнота уже не выпускала из железных объятий, сжимала всё сильнее, сильнее и уносила в чёрную бездну. В её самую беспросветную глубину.

   'Он усыпил меня и теперь натравит смешливицу', — мелькнула жуткая догадка.

   Возможно сейчас она уже рвёт на части моё тело, а я этого даже не чувствую, и проснуться мне уже не суждено.

   Меня затягивало на самое дно бездны в непроглядную первозданную тьму. Сопротивляться алхимическому зелью не получится! Я чувствовал только тревожный зуд в груди. Может тварь ломает мои ребра и тянется к сердцу? А может... В темноте наметился просвет. Я дернулся и выскочил у Песьего моста, туда, где всего несколько часов назад стоял рядом с Аланой перед тварью из её кошмара. Только в отличие от настоящего Кипеллена этот походил на отраженье в старом тусклом зеркале. Всё тоже самое, только ненастоящее. Тёмная брусчатка, длинный парапет с вырезанными собачьими головами, и сама пана де Керси бросающая камни в Чистинку.

   Я встряхнул головой, словно мог проснуться.

   — Пресветлые четверо, и тут она, — проворчал я. — А ведь оставлял же под надежным присмотром! Голову с Румпеля сниму!

   Она испуганно обернулась.

   — Вы? — подскочила и бросилась на меня с кулаками. — Да как вы смели?

   — Что? — ошарашенно пробормотал я, отступая под градом ударов.

   — Закинуть меня в эту мерзость! Я тут чуть рассудком не тронулась по вашей милости. Немедленно вытащите меня отсюда!

   Она замерла. На глазах выступили злые слезы.

   — Я же почти поверила, что не безразлична вам.

   — Конечно, — всё еще не понимая где нахожусь и что происходит, ответил я.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   В воду или то, что было водой в этом сером кошмаре с гулким чваком летели камни. Просветы, возникавшие на месте падения, затягивались то быстрее, то медленнее. Я заметила эту странность и начала целенаправленно смотреть, что кидаю. От мелких камешков чернота затягивалась почти мгновенно, от булыжников покрупнее держалась до полминуты. Выходит, что чем больше объект, тем сильнее нарушается полотно сна. В голове снова застучало навязчивое желание прыгнуть вниз. Вот только я насильно заперта в безумном сновидении и одни богини ведают, куда меня зашвырнет эта черная жижа. А то что я проснусь, гарантии никакой нет.

   — Пресветлые четверо, я же оставил вас под надежным присмотром! — изумленно раздалось за моей спиной.

   От неожиданности я подскочила и резко обернулась, столкнувшись нос к носу с Бальтазаром Вильком. Причина моих нынешних злоключений стояла посреди моста и ошарашенно смотрела на меня.

   Я подавилась праведным возмущением. Оставил он меня... Под присмотром! Чтоб ему пусто было с такими 'разумными' решениями! Ну сейчас я ему устрою, чтоб неповадно было!

   — Вы-ы! Как вы смели закинуть меня в эту мерзость! Я чуть рассудком не двинулась по вашей милости, — я мстительно ткнула Вилька кулаком в грудь, лишь секунду спустя впомнив, что тот ранен.

   Но судя по тому, что Бальтазар даже не поморщился, во сне это значения не имело.

   — Почти поверила, что не безразлична вам... — я безнадежно махнула рукой.

   Вильк ошеломленно смотрел на меня, силясь понять, что происходит. Дидько! Но если он в моем сне... Память услужливо подкинула воспоминание о той ночи, когда я осталась в лавке. В прошлый раз я нечаянно затащила пана чародея в свой кошмар через злополучный узор. Получается, что и в этот раз тоже! Теперь понятно почему живописцы редко применяют свой дар на живых существах. Слишком непредсказуемы последствия! Стоп, но если я вновь утащила Бальтазара в свой сон, то он, выходит, спит? Или, что более вероятно, в беспамятстве! Пресветлые четверо, что с ним случилось?

   — Алана, что... — начал было он, но я перебила.

   — Вильк, что с вами? Что с вами произошло?! — кажется, меня затрясло.

   — Провели, как первогодку, — поморщился он, — вляпался в алхимическую ловушку и теперь кукую здесь с вами. Поделом мне, — невесело усмехнулся Бальтазар, — пора бы понять, что вам перечить бесполезно, обязательно боком вылезет. Ничему меня жизнь не учит, — иронично закончил он. — Не съел топляк, так кошмар подзакусит...

   — Вы мне этого топляка до смерти припоминать будете! — вспылила я, наступая на мага и тесня его к парапету.

   — До чьей?

   — До вашей! — прошипела я, все больше распаляясь, — Если не вытащите меня отсюда, она наступит очень скоро!

   — Алана, я же сам сплю, — попытался урезонить меня Вильк, неубедительно закрываясь руками.

   — Так проснитесь, куць вас задери! — я с силой толкнула Бальтазара в грудь.

   Парапет за его спиной пошел призрачной рябью. Вильк потерял равновесие, и нелепо взмахнув руками, полетел вниз. С ужасом понимая, что натворила, я попыталась перехватить запястье мага. Пальцы беспомощно скользнули по манжету рубашки. Камни под ногами вдруг выгнулись дугой. Да что же это такое? Подошвы заскользили, как на льду и я с воплем рухнула следом!

   Черная жижа, сыто чавкнув, сомкнулась над нами и тело обожгло холодом. Я попыталась дотянуться до мага, но тут наши сны разошлись. Я проснулась, резко сев на лавке. Надо мной обеспокоенно навис Румпель, серые глаза пристально вглядывались в мою физиономию.

   — Великий Первопредок, — облегченно выдохнул он, сообразив, что все в порядке, — ну ты и визжала!

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Меня еще трясло, но вместо мерзкой жижи под Пёсьим мостом под ногами уже скрипел музейный паркет. Я очнулся от алхимического зелья. То ли закончилось его действие, то ли вода во сне сыграла роль катализатора. Приподнявшись, я провёл ладонью по лицу. Мокрое! Да и костюм весь хоть выжимай. Всё взаправду, надо запомнить это навсегда, чтобы больше никогда не соваться в сновидения живописцев, и не позволять рисовать на себе всякие узоры, пусть и для лечения.

   В центре галереи друг перед другом застыли аланин кошмар и смешливица. Твари из снов пока только примерялись, но я уже чувствовал мощную магию, расходящуюся от них по всему залу, словно круги на воде. Даже отголоски этой энергии заставляли стиснуть зубы. Волосы на голове шевелились, а ноги наоборот никак не желали двигаться, будто я еще не выбрался из сновидения и существовал по его особым законам.

   На другой стороне галереи сидел на полу Пшкевич и тёр шею.

   — Что гадина, не сработала твоя ловушка, — пробормотал я.

   Кошмар со смешливицей так и не сделали ни одного шага. Только выгнули спины и шипели, как рассерженные коты. По их телам прокатывались волны ряби. Они расплывались, как мороки во время жары, но тут же собирались обратно и становились больше. Мерзкие твари росли прямо на глазах. Вокруг них собирались клоки тьмы и окутывали их как огромные плащи. От тёмной энергии, раскатами оглушающего грома расползающейся по галерее, заложило уши. Я почти ничего не слышал, кроме низкого клокочушего шипения. Кошмар вырос выше висящих на стенах картин. В его пасть уже могла въехать повозка. А смешливица вздымалась над ним, в тёмном саване похожая на морскую богиню бурь, в которую верили на островах Янского архипелага.

   Чем больше они становились, тем сильнее давила сконцентрированная темная энергия. Я чувствовал, как она проходит сквозь меня, подавляя готовые защитные заклятья. Сметая на своём пути все магические препоны. После неё оставался только страх. По дороге в Кипеллен я успел ознакомиться с трактатом Мартина Горица и почерпнуть для себя кое-какие особенности запертых кошмаров. Эти твари пришли со стороны неподвластной обычному волшебству, более древней и опасной чем все чары Растии. К счастью они не могут объединиться, иначе всем нам пришлось бы туго, а будут рвать друг друга, как хищники за добычу.

   Воплощения кошмаров уже подпирали потолок. Темные щупальца метались по всей галерее. Они трепетали, как лоскуты тумана на ветру. Будто могли развеяться в любую секунду, исчезнуть, как наваждение, но вместо этого только сильнее увеличивались, заполняя зал. Аланино чудище стало таким громадным, что нависло над фигурой смешливицы и яростно зарычало. Тварь дрогнула. Перестала шипеть и начала сжиматься. В глазах отразился страх, но потоки черной энергии буквально хлестали из них. Сдувался черный саван, а вместе с ним и сама смешливица.

   Я зажмурился. Незримый бой закончился. Кошмар победил, и мерзкая тварь, убившая столько неповинных людей, растворялась в нём, наполняя еще большей силой.

   Когда шипение стихло, я открыл глаза. Он впитал в себя всё без остатка, превратившись в чёрную тень. Вот только его голод невозможно утолить. Кошмар не остановится, пока не поглотит всех, до кого сможет дотянуться.

   Как только в него втянулась темная энергия, я смог подняться. Хорошо, что эта тварь не в состоянии использовать её против чародеев, только против себе подобных. Иначе, я бы с ней не справился.

   — Да что тут вообще творится? — донеслось с другой стороны зала.

   Пшкевич тоже поднялся с пола.

   — Ты чего устроил?

   — Я?

   — Совсем рехнулся? Это же матереализованный кошмар? Как ты собираешься загнать его обратно? Не зря тебя турнули с кафедры, бездарь...

   Раздувшаяся тварь низко зарычала, припала к полу и замерла. Клок черного тумана, похожий на хвост, угрожающе бился об паркет. А над головой кошмара появились хорошо знакомые отростки с крючьями на концах. Он отобрал у смешливицы не только энергию, но и часть её угрожающего арсенала.

   Не дожидаясь нападения, я сплёл заклятье и ударил в средоточие тьмы лучём света. Яркая стрелка пронзила тварь насквозь. Тень затрепыхалась, расползаясь от ослепительного луча.

   — Позёр! — рявкнул Пшкевич и создал зеркальную сферу.

   Луч отразился, прошив кошмар в другом месте.

   — Прекрасный ход, — пробормотал я, копируя его заклятье.

   Сверкающая стрелка еще раз искривилась, снова метнувшись к твари.

   Мы пуляли свет взад-вперед будто играли в игру с мячом и сачками. Паутина из ослепительных линий быстро переплетала галерею, а материализованный кошмар метался между вспышек, пытаясь скрыться от жалящих лучей. Ему оставалось всё меньше места. Ловушка почти захлопнулась.

   — Держи крепче, — крикнул я Пшкевичу, — пытаясь дотянуться до колбы. — Нужно упрятать его обратно, здесь нам с ним не справиться!

   Оставалось стянуть сеть и загнать тварь обратно в колбу. Я поднял стекляшку с пола и проготовил крышку.

   — Не все такие бездари, как ты! — ехидно донеслось с другой стороны зала. — У меня достанет сил размазать тварь по паркету, город должен знать своих героев!

   — Ты убийца, — фыркнул я.

   — Да? — заревел Пшкевич, — тогда попробуй справиться один!

   Он мгновенно погасил сферу отражения, и сверкающая паутина начала таять. Вжавшийся в паркет кошмар, поднял голову и плотоядно взглянул на меня пылающими глазами.

   — Куць тебя подери, Рекар, — заорал я. — Он же нас прикончит!

   — Тебя — да, — крикнул Пшкевич. — А после я спокойно пришибу тварь, пока она будет харчить твой ливер!

   Тварь передернула острыми черными ушами, будто понимала о чём мы говорим, и глухо зарычала. Прижатые к затылку отростки с крючьями, угрожающе встопорщились.

   — Хорошо, — согласился я. — Пусть будет так, как хочешь. Не знаю, чем тебе это поможет.

   — Ты и дважды два сложить не можешь, пока купцы дерутся с алхимиками, я спасаю Кипеллен и праздную победу в кресле градоначальника, — ответил он. — Как ты вообще стал сыщиком? Давай её сюда!

   Я опустил колбу на пол и толкнул в его сторону. Как только она скользнула на другую сторону зала, Рекар восстановил сферу отражения, и померкнувшая паутина, начала разгораться прежним светом.

   Кошмар разочарованно взвыл.

   — Учись, щенок! — крикнул Пшкевич.

   — Было бы у кого... — буркнул я себе под нос

   Он не ответил, но сеть вспыхнула еще раньше. А когда сияние стало настолько ослепительным, что среди лучей уже не просматривался побледневший клок кошмара, Рекар небрежно бросил:

   — Держи крепче!

   Я едва мог разглядеть, как он опустился на пол и пополз к скрючившейся твари. Накачивать сеть за двоих было не так-то просто. Такие чары требовали полной сосредоточенности. Я не видел, что делает Пшкевич, но чувствовал, что он приближается к цели. Кошмар низко ревел, словно пытаясь напугать своего палача. Но в его угрожающем рыке всё сильнее проскальзывали тоскливые нотки. Чудище понимало, что проиграло, но сдаваться, похоже не собиралось.

   Я влил в сеть еще энергии. Лучи вспыхнули, но даже сквозь их ослепляющее сиянье в центре паутины на мгновенье мелькнуло сердце тьмы. Черная сфера сжалась и душераздирающе взвыв, исчезла.

   Я погасил заклятье и шагнул к центру зала. Рекар лежал на спине, прижав колбу к груди, вокруг шеи, пульсируя, обвился тёмный отросток. Прежде чем я успел его сбить, он втянулся под кожу, оставив на горле пурпурные бугры. Пшкевич захрипел и закашлялся. Я опустился рядом на колени, складывая охранные чары, но прощальный подарок кошмара лишь сильнее впился в свою жертву.

   — Не надо, — попросил Рекар, и я опустил руки. — Крючья уже подбираются к сердцу, ты ничего не сделаешь, — его сдавленный голос слабел. — Скажи всем, что я герой. Я остановил убийства, я спас Кипеллен...

   — Но...

   — Скажи! — потребовал он.

   На губах выступила кровавая пена.

   — Ты же сам...

   — Нет! — зашипел он и закашлялся. — Я прикончил Кузьку, каюсь. Этот щенок лез в мои дела с контробандой картинами. Его никто жалеть не будет... Но других я не трогал...

   Губы посинели. Каждый вдох давался Пшкевичу с трудом, но он продолжал гнуть своё.

   — Я боевой маг, а не душегуб. Если ты, хоть наполовину так хорош, как я, — он криво улыбнулся, — то докапаешься до истины.

   Рекар задёргался, из уголка губ заструился кровавый ручеек. Звуки вылетали неразборчивые, и я понял только: 'Не смей порочить моё имя — я герой!'.

Глава 13 в которой всё совсем запутывается

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Я хмуро скукожилась на высоком табурете у стойки, прихлебывая из кружки какую-то успокоительную бурду, мерзко разившую валерианой. Румпель бдительно нависал надо мной, следя, чтобы его варево перекочевало в меня, а не отправилось на пол. Пять минут назад, едва вырвавшись из дурного колдовского сна, куда меня засунул Вильк, я больше напоминала рассерженную кошку, порывавшуюся с диким мявом носиться по стенам и расцарапывать все, что попадается под лапы.

   — Предатель, — тоскливо буркнула я, давясь очередным глотком мерзкого вяжущего зелья.

   — С чего бы? — иронично заломил брови тролль.

   — Мог бы и не подыгрывать Вильку.

   — Это ещё почему? Балт мужик здравомыслящий, даром что припой...

   

   — Ага, так уже Балт! Быстро же вы спелись, — взорвалась я, едва не грохнувшись со стула.

   Но прозвучало мое возмущение неубедительно. Тролль лишь усмехнулся в ответ. В глубине души я понимала, что оба они правы. Вряд ли бы от меня был толк в том, что собирался провернуть чародей, но паршивый червяк наивной, почти детской обиды грыз изнутри. Ведь не усыпи меня Вильк, ещё неизвестно, что случилось бы с ним... Хотя я и так не знаю, что сейчас с магистром. В том, что он очнулся, я не сомневалась, но где? Я зябко обхватила свои плечи. Неизвестность и бездействие убивали. Соскочив со стула, я решила, что хорошего помаленьку. Если немедленно не выясню, что происходит в музее, а в том, что Вильк направился именно туда сомнений не было, то тронусь умом.

   — Эй! — Румпель успел перехватить меня за рукав. — Куда это ты собралась? Алана, не глупи!

   

   Поздно! Мой указательный палец попытался ткнуть друга в болевую точку, которую он сам мне показал для самообороны на тёмных улицах Кипеллена, но тролль предусмотрел мою неумелую атаку. Накрыл ладонь своей лапищей и притянул к себе. Что остаётся хрупкой девушке? Моё колено въехало Румпелю между ног. Он со стоном согнулся и с коротким всхлипом свалился на пол.

   — Прости, — пробормотала я, — до свадьбы заживёт.

   Выбравшись из таверны, я предусмотрительно повесила на дверь табличку 'Заперто' и выскочила на набережную. Не знаю, чего во мне было больше: злости или страха. От одной мысли, что с Вильком может что-нибудь случиться наворачивались слёзы, но если тварь с ним не разделается, это сделаю я. Чтоб знал, как девушек без спросу усыплять и троллей подговаривать. Кстати, пока Румпель не пришел в себя, я рванула в сторону музея. Холодный ветер продувал насквозь, но я его не замечала. Праведный гнев согревал лучше всякой накидки. Немногочисленные прохожие с удивлением смотрели на всклокоченную бледную девицу в домашних туфлях и без верхней одежды. Как ещё не вызвали стражу, чтобы забрать подозрительную особу в околоток. Воистину, Вила хранит дураков и пьяных. Я несколько раз оглянулась, но тролль не бежал за мной по улице. Видимо приложила я его знатно. Стало даже стыдно.

   Медленно катившаяся по улице карета с заплаткой на задках, затормозила почти у выхода к музею и перегородила узкую улочку. Я, ругаясь, протиснулась бочком, но не успела выскочить на площадь. Распахнулась дверца, а лицо запорошило синей пудрой. Я инстинктивно зажмурилась, закашлявшись. Ноги стали ватными и ослабели. Я покачнулась, но меня втащили в салон.

   'Вот ты и допрыгалась, де Керси, — пронеслось в голове, чувствуя, как затягивается на запястьях узкий сыромятный ремень.

   Меня бесцеремонно швырнули на пол кареты, не озаботившись кляпом. Похоже, похитители, кем бы они ни были, находились в полной уверенности, что я без сознания. Кстати, а почему так? Тело онемело, крикнуть я тоже не могла, но при этом оставалась в сознании. Похоже, травки Румпеля послужили частичным противоядием от той дряни которую в меня сыпанули. Что уже неплохо. В салоне царил полумрак, единственное, что я могла рассмотреть — это пара дорогих ботинок из василисковой кожи. Да и лежала я на чьих-то ногах — литые пряжки больно впивались в рёбра. То есть, похитителей двое. Тут я, наконец, продышалась от отравы и ноздри уловили печально знакомый аммиачный душок. Похоже, убийца Врочека все-таки добрался до меня. А раз так, то Вильк скорей всего мертв... К горлу подкатил противный острый комок, я едва сдержалась, чтобы не застонать от безысходности. Нет, нельзя себя выдавать. Я сглотнула и задышала, настолько ровно насколько могла. Карета ещё немного покружила по городу и остановилась. Мы куда-то прибыли...

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Я вызвал Ночную стражу. Весь музей снова оцепили. После магического сражения кошмаров в залах могли сохраниться темные эманации, и пока их не очистят, обычным людям там лучше не появляться.

   Я не стал задерживаться надолго и вместе с телом боевого мага и колбой отправился в управление. Мысль о том, что Пшкевич сказал правду, и настоящий хозяин твари гуляет на свободе, не давала покоя. Кто может подтвердить его слова или дать новую ниточку? Я так крепко задумался, что налетел в коридоре на Мнишека.

   — Давно не виделись, пан оголтелый чародей, — улыбнулся Редзян. — Меня вот затаскали с допросами после бала, сил нету от вашего брата. Может, замолвишь словечко?

   Я кивнул.

   — Теперь всё наладится. Твари больше нет. Мы с ней раправились, но Рекар Пшкевич погиб.

   — Как? — Мнишек расправил бородку и поморщился. — Не скажу, что сильно растроен, но право не ожидал. Он, конечно, заноза, но один из лучших боевых магов.

   — Он и тебе успел насолить, — механически бросил я, всё еще перебирая в памяти последние слова Рекара.

   Редзян наклонился поближе и понизил голос.

   — Настырно лез в мои дела, — проговорил он.

   — Наслышан.

   — Вот как? — удивился Мнишек. — Доставил мне целую кучу проблем. Я даже обрадовался, когда Кузька Куцевич к нему прилип. Думал, поубивают друг друга и мне проблем будет меньше.

   — Они, правда, враждовали из-за контрабанды картинами? — не удержался я.

   — Тссс! — замахал руками Редзян, оглядываясь. — Не забывай, где находишься. Враждовали, не то слово. Думаю, это Рекар Пшкевич Кузьку и заказал. Хотя, если бы он не поторопился, Кузька бы сам с ним разделался. Слухи ходили, что он уже подыскивал исполнителя...

   Я открыл рот для следующего вопроса, но Мнишек отступил на шаг.

   — Я тебе ничего не говорил. А то сам в подозреваемого превращусь. От их смертей мне сплошные доходы.

   Он ухмыльнулся.

   — Ты мне, кстати, пиво должен, еще с Зодчека. Может отметим удачное завершение дела?

   Я покачал головой.

   — Не сегодня. Мне теперь неделю отчеты писать и бумажки в стопки складывать.

   Редзян сочувственно вздохнул.

   — Как разделаешься с волокитой, приезжай, буду рад.

   — Спасибо!

   Мы пожали друг другу руки и разошлись.

   Теперь сомнения терзали меня еще сильнее. Если покойный боевой маг сказал правду в одном, мог ли он не солгать и в другом? Я толкнул дверь в кабинет.

   — Пан Вильк! — заголосил Марек. — Победа?

   Я пожал плечами.

   — Как так? — не понял капрал.

   — Сам не знаю, — вздохнул я. — Что-то не сходится.

   В дверь сунул голову Бырь.

   — Поздравляю пан чародей. Узнали, что вы здесь и сразу меня прислали. Беда у нас! Тип тот, что вы из Зодчека привезли, совсем выздоровел, говорить уже может, а уж жрёт... Все запасы уже сожрал. Сколько можно его кормить? Может, отправим его обратно?

   — В допросную его тащи, сейчас приду.

   — Как пожелаете, но жрет он, как прорва какая...

   Бырь скрылся в дверях, а я забил трубку. Надо привести мысли в порядок.

   — Может и правда его, того, — предложил Марек. — Что он может знать?

   — Проверим, — задумчиво отозвался я, выходя в коридор.

   Всё вдруг выстроилось в верную цепочку. Раньше я этого не видел, но теперь понимаю, что всё связано. Тогда в Зодчеке, этот странный тип не только шарился в доме Дарецкого, чтобы уничтожить все улики, но и пытался отобрать у Аланы мой трактат. А уже здесь, в Кипеллене, его пособники перевернули комнату де Керси, а потом и лавку. Труды Мартина Горица могли понадобиться только для одного — запечатать смешливицу в картине, после того, как она перестала быть нужной. Оставалось узнать нанимателей типа и его пособников, чтобы подтвердить мои самые худшие опасения.

   Бырь уже притащил его в допросную и тот настороженно ёрзал на жестком стуле.

   — Кто и для чего тебя нанял? — рявкнул я ему прямо в лицо, наклонившись через стол.

   — Ви миня с ким-то путаите, — отпрянув, заныл тип.

   Я оглянулся на стражника и мотнул подбородком. Он нахмурился, но вышел, не издав ни звука.

   — Расскажешь, отпущу, — бросил я.

   Тип сплёл руки на груди, нервно сжимая и разжимая пальцы.

   — Ми будит кляститца, что никогда ничиго такого ни говорил, — наконец выдавил он.

   Я кивнул.

   — Как пожелаешь.

   — Миня нанила гильдия алхимиков. Должин бил жичь письма и разискать трактат с рисунки Мартина Горици.

   — Для чего?

   Тип даже подскочил.

   — Откуди мини знать? Алхимики болтати не любить.

   Я повернул к выходу.

   — Бырь, выведи его вон, пусть валит на все четыре стороны.

   Я вышел из подземелья. Голова кружилась. Неужели Габриэль мне врал? Смотрел в лицо и нагло врал? Или он совсем сошёл с ума и просто не понимает, что делает. Остаётся только отправиться к нему и выбить правду.

   Я уже вышел с главного входа и спускался по лестнице, когда меня нагнал Марек.

   — Пан Вильк, пан Вильк, вам записка!

   Остановившись, я развернул поданную бумажку. Мой старинный друг опередил меня и в этот раз. Крупными, изящными буквами были выведены всего несколько слов: "Думаю ты и сам всё понял, поэтому поторопишься. Буду ждать тебя у Аланы де Керси".

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Меня вытащили из кареты и куда-то понесли. Хлопнула входная дверь и под двойной тяжестью заскрипели ступени. Меня втащили в комнату, бесцеремонно свалили на стул и, натужно сопя, привязали к спинке. Руки по-прежнему стягивал проклятый ремень, и кисти уже изрядно затекли. Шум стих, но я не спешила открывать глаза. Мало ли что. Мнимый обморок создавал хотя бы иллюзию защиты, но мучительный выбор — продолжать спекталь или открыть глаза, уже терзал мою непоседливую натуру. От страданий меня избавил насмешливый, но вместе с тем усталый голос.

   — Де Керси, прекратите ломать комедию, актриса из вас никудышная. И что Бальтазар в вас нашел?..

   — Спрошу при встрече, — буркнула я, открывая глаза и одновременно проверяя насколько крепки путы.

   Изрядно... жаль...

   Я удивленно огляделась. Меня привезли в мою собственную комнату и уже успели похозяйничать. На рабочем столе совершенно неуместно расположились чашки и пышущий жаром медный чайник.

   Напротив меня сидел мужчина в элегантной кофейной тройке и задумчиво рассматривал вашу покорную слугу. Я хмыкнула и нахально уставилась на него в ответ. Разглядела черты вытянутого лица и узнала, хоть и не сразу. Я же не обязана помнить всех преподавателей Школы Высших Искусств, особенно тех, которые не вели на моем курсе. Но Габриэля Ремица я помнила. После Вилька он был объектом воздыханий номер два для всех студенток. Но в отличие от пана Бальтазара, Ремица в Школе не любили. Боялись, уважали, да, но не любили, за глаза называя то Змеем, то Аспидом. Как по мне, так второе подходило куда больше.

   — И что вы делаете здесь в таком, гм, парадном виде? — язвительно поинтересовалась я, раз за разом дергая опостылевшие верёвки.

   — То же что и вы — жду! — чуть заторможенно откликнулся он, к чему-то прислушиваясь, — Да не грохочите вы так! — поморщился Ремиц, когда я снова задергалась, шаркая деревянными ножками стула по полу.

   Я перестала ерзать и прислушалась, последовав примеру Габриэля. Снизу раздался хлопок, а после грохот упавшей входной двери. Похоже, её снесли с петель магией.

   — Кажется дождались нашего дорогого Бальтазара, — с какой-то странной интонацией произнес Ремиц.

   Богини пресветлые, если это действительно Вильк, если он жив и с ним все в порядке, я... не знаю что сейчас сделаю... Я откинулась на спинку стула, чувствуя, как по губам расползается абсолютно неуместная сейчас счастливая улыбка.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   По-моему, я научился перемещаться сквозь пространство. Спустился по ступеням управления Ночной стражи и сразу оказался у аланиного дома, по крайней мере, так мне показалось.

   Я облизал пересохшие губы и постучал.

   — Пани Флося! — позвал я, но никто не ответил.

   По спине пробежал предательский холодок. Если он отравит несносную девчонку, я его убью. Без всякой магии. Задушу. Заклинание сложилось само собой, и дверь, жалобно треснув, разлетелась роем щепок. В прихожей тихо и пустынно. В кухне никого. Только подозрительно таращатся на незваного гостя начищенные бока кастрюль, да булькает на плите, исходя паром, забытый горшок. Я обшарил весь первый этаж, заглянув в каждый закуток. Осветил чулан колдовским огнём, мимолетно взглянул на старые швабры и бросился к лестнице. Надеюсь, квартирная хозяйка вышла по делам. Не растворил же он её алхимическими реактивами?

   Я так спешил, что окончательно загнал себя. Проклятая нога припомнила мне все страдания, отказываясь гнуться, а легкие горели огнём. Я едва взобрался по ступеням и замер в коридоре, чтобы отдышаться. Да что со мной такое? Не могу сообразить в какую сторону идти. Стены вдруг наклонились, а ковёр вздыбился, собираясь вырваться из-под ног. Я прижал ладонь ко рту и носу, но было слишком поздно. В воздухе растекался мерзкий сладковатый запах, с каждым вдохом становившийся все отчетливее.

   'Горшок, — внезапно мелькнула догадка, — забытый горшок на плите. Из которого валил, совсем не безобидный пар...'

   Габриэль снова переиграл меня. Стоило догадаться ещё в музее. Зачем главе кафедры боевой магии прибегать к алхимии. Чтобы запутать следствие? Вот и запутал, только не он, а настоящий алхимик. Мой старый друг... Дом снова покачнулся, и я схватился за стену. Задерживать дыхание бесполезно, уже наглотался. Судя по жжению и горечи в горле, яд проник глубоко.

   Я с трудом переставлял ноги, но всё же доковылял до аланиной комнаты. Дверь открыта нараспашку. Внутри полумрак, но несносную девицу я разглядел сразу. Жива! Сидит привязанная к стулу.

   — Бальтазар! Хвала богиням, вы живы!

   Я успокаивающе закивал.

   — Уже пришёл. Всё будет в порядке.

   — И тебе привет, Балт, — с усталой насмешкой чуть кивнул головой декан алхимиков.

   Он сидел за столом, перед медным чайником и тремя чашками вполоборота ко мне.

   — Прикончить бы тебя прямо сейчас, — я угрожающе поднял руку, но он глухо засмеялся.

   Бледное лицо сморщилось, грудь затряслась, но руки так и остались за спиной. Как бы ни был одурманен мой мозг, но имевшихся крох сознания хватило на то, чтобы понять, он такой же связанный пленник, как и Алана. В замешательстве я опустил руку, впитав готовое сорваться заклятие обратно в пальцы. Перед глазами на секунду поплыло и я покачнулся, по иннерции шагнув вперед и судорожно вцепившись в спинку пустующего стула.

   — Ты всё неправильно понял, — примиряюще сказал Габ. — Мы тут потихоньку ждём смерть, вдвоём, — алхиик мотнул подбородком на третий стул. — Садись с нами, таким моментом надо насладиться, ведь это самое захватывающее приключение в жизни.

   — Умеете вы подбодрить, — пробормотала Алана, встревожено глядя на меня. — Бальтазар, с вами все в порядке?

   В порядке? Вряд ли. Я никак не решусь, что делать. Голова не соображает, и мысли спутались клубком, а она еще спрашивает. Да и друг мой настырный не унимается.

   — Проходи скорее, чай остынет. Ты же не хочешь пропустить последнее чаепитие в жизни и остаться без сладкого. Именно такие простые глупости и делают нашу жизнь стоящей.

   Еще один шаг дался неимоверными усилиями. Словно я не к стулу тянулся, а преодолевал ущелье. Потолок, стены и пол плясали безумный тролльский танец. Всё шаталось и плыло так, что меня начало подташнивать.

   — Ну же, мой друг, присаживайся, — осипшим голосом пробормотал Габриэль.

   Попытка развернуть к себе стул окончилась неудачей, меня вновь повело, покалеченая нога подломилась и я неуклюже свалился на пол, упершись спиной в ножку стола. Проклятый яд высосал все силы. Даже дышать было так тяжело, что я хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

   — Вот и славно, — лицо алхимика исказила вымученная улыбка, Габ неотрывно глядел в распахнутую дверь. — Все в сборе...

   Я посмотрел туда же, куда и он.

   В проеме возник уродливый силуэт с прямым длинным клювом. Меня передернуло. Я дотянулся до лица и потёр глаза. Тёмная фигура превратилась в человека в жуткой маске. Такие носили во время эпидемий чумы, чтобы не заразиться.

   — Вот вы и вместе!

   Я вздогнул, узнав голос. Гжесь Ремиц брат Габриэля, незаметный алхимик поставляющий мне дистилят, торжественно шагнул в комнату. Рука дернулась, чтобы оглушить мерзавца, но привычная магия отказалась повиноваться. Просочившийся внутрь яд, перекрыл токи магии, и теперь амбар пуст, как после нашествия крысюков. И все что я мог — это скрипеть зубами от безысходности.

   — Зачем? — спросил Габриэль.

   — Вы втроём слишком много знаете, а гильдии алхимиков не нужны лишние проблемы. Если бы с тобой можно было договориться, брат, я бы попытался, честное слово. Но тебе же совершенно плевать на всех и каждого. Тебя ничего не волнует, кроме собственной персоны. Даже гильдия!

   — Тебя же найдут, — прохрипел я.

   Гжесь покачал головой, показывая тот самый горшок с кухни.

   — Тут очень редкий яд. Вы скоро уснёте и больше не проснётесь. А когда вас обнаружат, то в чашках найдут 'Сон мертвеца'. Если мне не изменяет память, именно им опоили тех злополучных фарницийских шпиков, не так ли Габриэль? Всё спишут на тебя, мой брат. Ты же известный чудак! Вот и подумают, что окончательно слетел с катушек и снова взялся за старое. Ты же любишь травить людей?

   Он вылил дрянь из горшка на ковёр и помахал нам рукой.

   — Прощайте!

   Дверь захлопнулась, и в замке заскрежетал ключ. Как только его шаги удалились, я пополз к Алане.

   — Ты выберешься, — шептал я, вцепившись в её путы.

   Пальцы срывались, но я настойчиво теребил ремень, распутывая узел. Слишком туго. Я привалился к её ногам и пальцы нечаянно скользнули по гладкому набалдашнику оброненной трости. Великие четверо, я идиот! Перехватив негнущимися пальцами полированное дерево, я с трудом повернул серебряное навершие, заставляя лезвие выскочить наружу. Привстал на колено, намереваясь вспороть проклятые ремни.

   — С нами ничего не случится... — начала де Керси, но Габриэль не дал ей договорить.

   — Ты прав друг, давай спасём девчонку. Предлагаю выбросить её в окно! Там свежий воздух, ей сразу станет лучше. Насколько я помню по твоим рассказам, панна де Керси отлично лазает по водосточным трубам.

   Я чуть не кивнул, но во время остановился, со злостью глянув на иронизирующего алхимика.

   — Это единственный выход, — настаивал тот.

   Я с оттяжкой полоснул по ремням и Алана ойкнула. Кажется, вместе с путами я нечаянно вспорол и рукав на её плече. С магией было бы сподручней, но Гжесь всё предусмотрел. Яд блокировал даже простейшие чары.

   — Смирись, — попросил Габриэль. — Сейчас не время для геройств. Просто скажи то, что нужно.

   — Что? — зарычал я, разрезая ремни на тонких запястьях художницы.

   Закончив с ней, я взялся за Габриэля. Нас разделяло не более метра, но расстояние казалось непреодолимым. Я пытался встать на ноги, опираясь на трость, но проклятая нога совсем перестала повиноваться.

   — Сам знаешь.

   Я обессилено привалился к стулу. Магии нет, сил тоже. Неужели всё? Не может быть. Я же был так близко к успеху. К тому, чтобы избавиться от проклятия припоя. К тому, чтобы зажить новой жизнью. Чтобы позволить себе любить...

   Алана нервно заерзала на стуле, задев меня краем юбки. Я дернулся и собрав оставшиеся силы заставил себя подняться. Они здесь не умрут. Меня вновь качнуло, и я тяжело оперся о стол.

   — Не молчи, — бросил Габриэль. — Часы тикают. Если не скажешь сейчас, другого шанса не будет.

   — Почему Гжесь не прикончил тебя где-то в другом месте? — вздохнул я, чувствуя как накатывает смертельная усталость. Ноги подогнулись, снова бросая меня на пол.

   — Потому что иначе, ты бы занимался всякой ерундой, вместо того, чтобы потратить последние минуты своей жизни на самое важное.

   Алана задумчиво молчала, растирая затекшие руки, а я никак не мог составить тех самых слов. У меня даже звуки не желали состыковываться между собой. Какая теперь разница, если совсем скоро мы умрём? Ведь уже всё равно ничего не изменишь. Зачем себя мучить?

   — Я вот, — решил показать пример Габриэль. — Очень рад, что встретил тебя, и ты стал частью моей жизни. Она была бы другой, если бы в ней не было тебя. Ты верный друг, — он хмыкнул. — Даже не смотря на то, что подозревал меня и собирался убить... никто не совершенен. Но ты дорог мне таким, какой есть.

   — Прости, — попросил я. — Я не должен был сомневаться. Столько всего...

   — Прощаю! — перебил он. — Время уходит!

   Я взглянул на Алану. Она переводила настороженный взгляд с меня на Габриэля, что-то лихорадочно обдумывая. Он прав, если не скажу ей, буду мучиться даже после смерти. Я заставил себя поднять голову и взглянуть ей в глаза.

   — Не знаю почему, — слова царапали пересохшее горло и выскакивали жалким скрипом, но мне удалось подняться и встать на колени. — Не знаю как.

   Габриэль закатил глаза, но я не отвлекался на его ужимки и больше не косился.

   — Ты очень дорога мне, намного больше, чем я мог представить ещё утром. Когда получил эту проклятую записку, то много понял. С самого начала, когда забрал тот рисунок между нами что-то произошло... Алана! — позвал я.

   — Да?

   — Я люблю вас...

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки "У моста"

   В голове звенело. Похоже, та дрянь, что выплеснули на пол, наконец, преодолела мое сопротивление и потихоньку делала свое черное дело. Небольшое отрезвление наступило, когда Бальтазар, вспарывая ремни, притянувшие меня к стулу, случайно задел лезвием плечо. Я рванулась встать, распахнуть окно и прекратить пытку, но тело не повиновалось. Из груди вырвался стон. Габриэль, похоже, нас всех заживо похоронил, фаталист куцев! Вильку было совсем паршиво, но он с каким-то обреченным упрямством все ещё пытался что-то сделать.

   Бальтазар тяжело привалился к моим ногам. Пресветлые четверо, нет! Я не хочу чтобы все закончилось вот так! Ведь ещё куча незаконченых дел: сказать Вильку, как я рада, что он жив, и пусть больше так не пугает, и что я его люблю... На последней мысли я испуганно споткнулась.

   Из-под коврика лихо загибаясь, выглядывала полустертая меловая линия. Я тупо смотрела на неё, а после подняла глаза к потолку. Идиотка! На побелке отчетливо проступали линии второго узора. Защитного. Когда я лихо ловила свой кошмар, то перво-наперво поставила в комнате достойную защиту, но из-за выходки Бальтазара так ею и не воспользовалась. Ах, если бы только активировать узор, но самой мне сейчас это не под силу, нужна помощь мага. И пусть Вильк тоже не в лучшей форме, но вместе мы бы справились, я уверена. По телу растекалась предательская слабость, невыносимо хотелось спать. Бальтазар вяло переругивался с алхимиком, огрызаясь на его подначки. Тот пытался добиться от него каких-то слов, но я уже почти ничего не слышала. Внезапно чародей замолчал. Неужели и он сдался? Но Вильк на поверку оказался двужильным. Ему ещё достало сил на отчаянную попытку встать.

   — Алана! — охрипший голос Бальтазара выдернул меня из надвигающегося забытья.

   — Да?

   Холодные сухие пальцы мага коснулись моих.

   — Я люблю вас...

   Что? Брови непроизвольно поползли вверх. В голове испуганно трепыхалась мысль: 'Невозможно...'. Богини пресветлые, Вильк издевается? Или у него от проклятого яда в голове помутилось? Или... взаправду??? На последней мысли меня кинуло в жар, а к щекам прилила кровь. Наверное так глупо я не выглядела никогда в жизни. Чародей же, сообразив, что именно сказал и, видя как меняется выражение моего лица, искренне смутился и постарался хоть как-то спасти ситуацию.

    —... то есть вы мне дороги. Вы и Габ. Несмотря на то, что иногда вас обоих слишком много...

   — Та-та-та, — перебил его Ремиц, — вот только врать не надо, друг Бальтазар! Ты не умеешь! Ну, а вы? — он вытянул шею в мою сторону. — Вы, де Керси, что скажете? Перед лицом смерти стоит быть честными. Вы же влюблены, признайтесь!

   — Признаюсь, — согласно буркнула я. — Торжественно клянусь перед лицом смерти, что влюблена в жизнь, а посему с костлявой нам не по пути!

   — Молодец, Алана, — хрипло расхохотался Вильк, — она тебя переиграла Габ, манипулятор куцев! — смех перешел в лающий кашель, и чародей, ещё больше побледнев, осел на пол.

   — Бальтазар! — испуганно вскрикнула я, неуклюже сползая со стула, чтобы оказаться на коленях рядом с магом.

   Вильк неуверенным жестом попытался показать, что все в порядке. Но его лицо болезненно исказилось, и магистр вновь закашлялся.

   Нет, с этим нужно срочно что-то делать. Любит меня Вильк или нет, сейчас дело десятое. Вот выберемся, тогда и будем объясняться. Тет-а-тет, безо всяких непрошенных помощников. Но для этого нужна самая малость — выжить.

   — Алана, — Вилька наконец отпустило, но сорванный голос звучал глухо и сипло, — честно, я рад, что судьба столкнула нас лбами и не держу на вас зла за ваши выходки, — на губах чародея мелькнуло подобие улыбки, — жаль, что все закончилось вот так...

   — Бальтазар, — я неуверенно тронула его за плечо, — не хороните нас раньше времени. Ваш друг это прекрасно сделает сам, — я наградила Ремица уничижающим взглядом.

   — Если б не я, так и померли бы в неведении, — буркнул тот себе под нос, но я решила пропустить эту колкость мимо ушей.

   Куда больше меня сейчас волновал Вильк. Для воплощения в жизнь безумной идеи общего спасения мне нужна была помощь мага, а тому становилось все хуже.

    —...Бальтазар... помните стремянку? — вкрадчиво продолжила я.

   Маг осторожно кивнул.

   — Потолок, там узор, если его активировать... — я запнулась, не зная как лучше объяснить, — в общем, думаю это прекратит действие яда. Но я сама не смогу, не контролирую потоки, такого могу наворотить... У вас больше опыта, вы сможете...

   — Алана, я пуст, как неудачник после карточной игры, — отрицательно покачал головой Вильк.

   — Я — ваш резерв.

   Он озадачено посмотрел на меня.

   — Узор на вашей груди послужит проводником и...

   — Дагадался, только как мне дотянуться до вашей внутренней энергии? — переспросил чародей.

   — Тянуться не надо. Держите меня, крепко-крепко. Главное не теряйте сознание. Будет больно, очень.

   — Мне не привыкать, — грустно усмехнулся он. — Делай, что должно, и будь что будет.

   Старинный девиз Ночной стражи пришелся как нельзя кстати. Я уперлась ладонями ему в грудь и сосредоточилась. Поначалу из-за дурмана в голове получалось не очень, но вскоре я поймала поток и энергия распрямленной пружиной рванулась наружу. Вильк дернулся и застонал, едва не оттолкнув меня, но выровнялся, крепко удерживая одной рукой. На второй замерцали лиловые сполохи. Ещё миг и поток холодного синего пламени сорвался с его пальцев в потолок. Узор полыхнул ослепительным светом, выжигая отраву в комнате, а ударная волна заклинания с хрустом вышибла запертую дверь и оконную раму, пустив свежий холодный воздух с улицы. Дышать сразу стало легче. Я победно вскрикнула, но тут меня ударило откатом. Поток энергии ринулся обратно, принеся мою-чужую боль и резкими спазмами скрутил внутрености в узел, так что я завопила еще сильнее.

   — Шшш, спокойно, я здесь, все нормально... — Вильк успокаивающе гладил меня по спине.

   Меня ещё трясло, по щекам бежали слезы. Если меня так скрутило откатом, то насколько же больно было ему? Рубашка чародея стала влажной от крови. Снова открылись раны на груди.

   — Прости, — всхлипнула я, — я больше никогда... никогда...

   — Эй, голубки!

   Пресветлые четверо, я этого Ремица сейчас убью, вот только с силами соберусь!

   — Может, меня кто-нибудь развяжет, раз праздник смерти закончился, и мы все тут передумали умирать?

   Подняться удалось не сразу. Когда мы втроем, поддерживая друг друга, наконец выбрались из комнаты, к дому уже прибыл отряд Ночной стражи, вызванный кем-то из бдительных соседей. Сначала дверь, потом окно. Кого-то мы всё-таки разбудили. Бальтазар переговорив со старшим отряда, отправил одного из стражников в управление.

   В кухне что-то загрохотало. Я нервно дернулась и рванулась туда, но Вильк упреждаюжще придержал меня за локоть.

   — Пани Флося, — пискнула я, пытаясь вырваться из цепких пальцев чародея, — она же наверняка в доме была, когда этот мерзавец нас привез!

   — Я осматривал кухню и чулан, — устало возразил Бальтазар, — никого не было.

   — Кладовка! — я продолжала рваться на кухню, — там есть кладовка для круп, лука и прочей дребедени! — преодолев сопростивление, я потащила Вилька за собой.

   Габриэль, прекратив объясняться со стражей, мрачно поплелся следом за нами.

   Трясущимися пальцами я отперла задвижку и распахнула узкую дверку. Моя квартирная хозяйка лежала на полу без сознания, связанная с кляпом во рту. Рядом валялась разбитая банка с крупой. Именно её падение мы слышали. Видно, старуха потратила последние силы, чтобы опрокинуть посудину.

   — Жива, — констатировал Габриэль, деловито пробуя жилку на шее, — но если не доставить к лекарю, то ещё неизвестно, чем кончится, — он оглянулся на нас. — То же самое касается всех, яд уже проник в организм, и пусть медленно, но будет убивать нас, без противоядия долго не протянем...

   — Вот ты этим и займешься, — довольно жестко откликнулся Бальтазар, разрезая веревки. — Возьми одного стражника в помощь. И Алану... Ей необходима помощь лекаря. Я за Гжесем. Пора заканчивать... Габ, где он сейчас может быть?

   — В музее, я полагаю, — устало откликнулся он, — в мастерской реставраторов. У него там какие-то зелья дозревают...

   — Я еду с вами! — воскликнула ваша покорная слуга.

   — Нет! — мгновенно взвился Бальтазар. — Хотите серьёзно отравится?

   — А вы?

   — Я обязан его остановить, пока он...

   — Да! Я уже недавно отпустила вас одного, и что из этого вышло?!

   — А почему я должен заниматься малознакомой старухой, когда ты собираешься арестовывать моего брата? — вспылил Габриэль.

   — Именно поэтому, — отрезал Вильк, — Алана...

   — Нет! — я упрямо скрестила руки на груди, — и только попробуйте меня усыпить!

   Бальтазар столкнулся со мной взглядом, сил пререкаться у него не осталось, и он лишь обреченно махнул рукой, мол куць с тобой, делай, что хочешь.

   — Может у него есть противоядие, — устало проворчал он.

   От управления Ночной стражи прибыла повозка, и через двадцать минут мы были в музее.

   — Только вперед не лезьте, — устало попросил Вильк, когда мы с парой стражников оказались напротив окованных железом, тяжелых дверей алхимической мастерской.

   Бальтазар решительно толкнул створку и шагнул внутрь, предварительно накинув на нас магический щит.

   Гжесь Ремиц стоял на коленях возле камина и что-то ворошил там кочергой. В мастерской витал запах сгоревшего дерева и красок. Алхимик жег, ставшую ненужной, картину Мартина Горица 'Полночная смешливица'.

   Он обернулся на звук открываемой двери и застыл, увидев тех, кого час назад обрек на смерть.

   — Именем Ночной стражи Кипеллена, — усталый хриплый голос Вилька эхом отразился от высокого потолка, — Гжесь Ремиц, вы арестованы за убийство шестерых невинных граждан, попытку убийства магистра Ночной стражи при исполнении, а так же своего брата Габриэля Ремица и мастера-живописца Аланы де Керси... и... — чародей запнулся, — за порчу музейного имущества. Ребята, — он обернулся к стражникам. — Пакуйте.

   Гжесь даже не пытался сопротивляться. С тоскливой обреченностью взглянул на стражников и протянул руки для антимагических наручей.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки "У моста"

   Габриэль приехал посреди ночи ровно через полчаса, после того, как я его вызвал. Даже не попытался прочитать мне своё любимое нравоучение о пользе сна. Молча вошёл в кабинет и, не проронив ни звука, сел. Я торчал на подоконнике, докуривая одним богиням известно, какую трубку. После противоядия, найденного в реставраторской, мне пришлось совсем не сладко. Я едва выбрался из липких кошмаров, проклиная на все лады свой дар. До сих пор было не по себе, да еще и безумный убийца поставил ультиматум.

   — Сказал, что расскажет всё только тебе.

   — Не смогли разговорить? — удивился декан, показав руками пытательные клещи.

   Я поморщился.

   — У него капсула с ядом вместо одного из зубов. Попытайся мы применить силу, он бы покончил с собой.

   — Туда ему и дорога, — пожал плечами Габриэль.

   — Тебе и правда, всё равно? — не выдержал я.

   — Нет! Но тебе лучше не знать, что я на самом деле думаю.

   Его мрачная непоколебимость не оставляла шанса на нормальный разговор. Я спрыгнул с подоконника, и долго выбивал трубку, словно пытался отсрочить неприятную встречу. Декан терпеливо ждал, но мгновенно поднялся, когда я двинулся к двери.

   Мы спустились в подвал. У решетки дежурил Бырь.

   — Ничего запрещенного с собой нет? — спросил он.

   Габриэль помотал головой и поднял руки, позволяя себя обыскать. Обычно словоохотливый, он упорно молчал пока мы не подошли к допросной. Там он резко остановился и предержал меня за локоть.

   — Не оставляй нас одних, — попросил он, — иначе, я за себя не ручаюсь.

   — Постараюсь, — пообещал я и толкнул дверь.

   Гжесь сидел за столом, скованный по рукам и ногам.

   — Мы выполнили своё соглашение, ты готов выполнить своё? — сказал я.

   Хозяин твари кивнул и облизал губы.

   — Стражнику лучше уйти, а ты Балт, можешь остаться. Мне пригодятся твои способности, — хрипло проговорил он, безумно таращась на Габриэля.

   — Какие? — не понял я, но он смотрел только на брата. — Какие?

   — Магические, конечно, — не поворачиваясь, проговорил хозяин твари. — Ты наложишь на нас печать молчания. Чтобы мы втроем ничего, никому не разболтали.

   — Ты издеваешься?

   Хотелось каждое слово вбить поглубже в его глотку.

   — Иначе не скажу ни слова.

   Я покачал головой.

   — Ради всех богинь, что ты о себе возомнил... Прости, Габ, что поднял с кровати. Возвращаемся.

   Повернувшись к двери, я почти вышел, но Гжесь истошно закричал:

   — Это твой единственный шанс узнать правду. Утром, я в любом случае отправлюсь в бездну, и никто не сможет мне помешать. У алхимиков свои пути.

   Я посмотрел на Габриэля, и тот кивнул.

   — Братец понимает, — усмехнулся хозяин твари. — Либо делай, как говорю, либо ничего не узнаешь. А жертв было очень много.

   Гжесь злорадно усмехнулся.

   — Свидетельствовать против меня ты не сможешь, показания не дашь, но, по крайней мере, найдешь их тела и предашь земле в соответствии с обычаями. Ну что? Согласен?

   Больше я раздумывать не стал. Безумец прав — пусть лучше у меня будут знания, которыми я не смогу поделиться, чем не будет ничего.

   — Зачем тебе это? — спросил Габриэль.

   Брат довольно задрал подбородок.

   — Я всё расскажу, чтобы ты понял, насколько я могущественнее, смелее и одарённее тебя. Если бы не нелепая случайность, совсем скоро, я бы стал Великим магистром гильдии алхимиков.

   Габ только покачал головой.

   — Не веришь? — удивился Гжесь. — Поверишь! Колдуй, Балт. Тебе же любопытно. О! Тебя ждет много разочарований. Я водил тебя за нос, убивал твоих друзей, а ты бессильно скрипел зубами. Это трудно принять.

   У меня чесались руки. Вогнать бы мерзавцу молнию в сердце. Вот только он прав, я хочу узнать всё, что знает он. Только поэтому, мне удалось сдержаться и начаровать печать молчания. Над нашими головами блеснули синие сполохи.

   — Прекрасно, — хозяин твари выдал широкую улыбку. — С чего пожелаете начать?

   Габриэль отошёл в угол и прислонился к стене, а я остался стоять посреди допросной, молча глядя на безумного убийцу.

   — Какие вы скучные, — надул губы Гжесь. — Думал хотя бы ты, брат, меня поддержишь. Тебя же всегда раздражали жалкие людишки... нет? С каких это пор?

   — С тех, когда ты решил меня убить, — напомнил он.

   — Так нужно для дела. Ни ты, ни я, ни кто-либо другой не может быть важнее гильдии алхимии. Давайте по порядку, и вы сами всё поймёте.

   Я пожал плечами, Габриэль тоже промолчал.

   — Впору обидеться, — буркнул Гжесь. — может ничего вам не говорить? А?

   Он задумчиво поёрзал на стуле. Поводил плечами, поскрёб туфлями по полу.

   — Нос чешется, не поможете?

   — Не выделывайся, ты совсем не похож на брата! — бросил я.

   Хозяин твари дернулся, будто я залепил ему пощечину.

   — Гильдия заботится о тебе несмотря ни на что, — проговорил он своим обычным тоном, без дурашливых ноток. — Гильдии всё равно кто ты, и что о тебе думают окружающие. Гильдии важно на что ты способен!

   Меня передернуло от заученных слов, похожих на молитву обезумевшего монаха. Но Гжесь больше не смотрел вокруг и ни на кого не обращал внимания. Он погрузился в себя, продолжая бормотать.

   — Гильдия поддерживает тебя, но и ты должен поддерживать гильдию. Способствовать её развитию, вести к совершенству. Надо стремиться возвысить Великого Магистра.

   — Зачем людей губили? — буркнул Габриэль.

   Хозяин твари вздрогнул и замотал головой.

   — Они гибли не зря. Им еще при рождении суждено было стать частью великого плана. Они родились в месяц Хрустальной луны, в последнюю самую важную декаду. Их кровь впитала особую силу, серебро и сульфат...

   — Ты что, создаёшь белый порошок? — переспросил Габ.

   — Что? — не понял я.

   — Божественный эликсир...

   — Не ожидал? — оживился Гжесь. — Все ингредиенты собраны...

   — Чтобы получить нужный элемент понадобились бы десятки человек... Скольких же вы убили? — выдохнул Габриэль.

   — Подвал забит до отказа, — отмахнулся хозяин твари. — Из реставраторсокй есть ход, ведущий в подземелье. Там холодно, но мы всё равно забальзамировали останки, чтобы отбить запах.

   — Врёшь! Мы перерыли весь музей, — не сдержался я.

    — Горан Мышевич, тот самый архитектор, что проектировал музей, сделал тайный ход. Ни капли магии, одни древние механизмы, если не знаешь, нипочём не найдёшь, — кандалы загремели и Гжесь наклонился ко мне. — В том самом зале, где висела картина, за третьей колонной от угла есть каменный орнамент, похожий на листок дерева. Если вдавишь посильнее, пройдёшь в подземелье.

   Габриэль выбрался из своего угла, нависнув над братом.

   — Белый порошок — это миф! — вскрикнул он.

   Я впервые услышал, что он повысил голос. Ни один студент на кафедре алхимии, да и во всей Школе Высших Искусств никогда не слышал, чтобы он ругался.

   — Нет! — протянул Гжесь. — Во главе гильдии алхимии должна стоять божественная сущность, тогда мы установим истинный порядок вещей и полную гармонию во всём мире.

   — Ты безумен.

   Декан закрыл лицо руками, но его брат подпрыгивал на стуле и закричал:

   — Ты не хочешь верить, потому что знаешь, что я прав. К власти всегда рвались худшие, больные ублюдки вроде Куцевича, проклятые торгаши со своей купеческой гильдией. Они мать родную продадут ради пары лишних растов. Это пора менять! Мы вознесём на городской престол божественное создание. Установим благость по всему Кипеллену, а потом и во всей Растии.

   — Хватит! — оборвал я. — Скольких человек вы убили, и кто тебе помогал?

   Хозяин твари замотал головой.

   — Помощников не назову. За всё отвечу сам, — гордо сказал он. — Умертвили шестьдесят шесть человек. Начали с бездомных и нищих, сколько бы их ни пропало никто не хватится, и страже и городскому совету на них плевать. В этом и проявляется вся их купеческая подлость. Но месяц Хрустальной луны быстро подходил к концу, а точно установить, кто, когда родился, проще среди знатных. Поэтому пришлось перейти на них. Вот только их так просто в тёмный закоулок не заманишь. Это нищему пообещал медяк или краюху хлеба, он уже за тобой и тащится как слепой кутёнок...

   Габриэль дернулся, задев стол, и снова забился в свой угол.

   — Давай без этих мерзостей, — приказал я.

   Гжесь пожал плечами.

   — Я говорю правду — не хочешь, не слушай. Так вот с богатенькими папенькиными сынками мы намучались. Но Пресветлые богини благоволят гильдии, поэтому нам повезло. Сопливый реставратор разбудил запертую в картине тварь. Чтобы не привлекать лишнего внимания, мы попытались запечатать её в полотне, но ничего не вышло. Мне удалось лишь составить специальный раствор, чтобы подчинить её. Но его действие было очень нестабильным и нечисть переставала подчиняться, если была голодна. Пришлось выводить её на охоту. А чтобы не тратить зря время, заставлять разбираться с рождёнными в Хрустальную луну.

   — На что вы надеялись? — взорвался я.

   — На то что ты не вернёшься раньше времени и не влезешь в наши планы, — саркатисчески фыркнул хозяин твари.

   Я сжал кулаки.

   — Зачем вы наняли человека в Зодчеке?

   — Сопливый реставратор успел написать письмо дядюшке, тот припёрся в музей и начал всё вынюхивать. Старик слишком хорошо разбирался, как запереть и отпустить сновидение, но рассказывать ничего не стал, поставил условие — или даем ему уничтожить картину, или катимся к дидьку — только проболтался, что все нюансы описал в своих трудах Мартин Гориц. Когда тварь с ним разделалась, оказалось, что письма при нём нет, — Гжесь вздохнул. — Такую улику оставлять было нельзя, к тому же мы получили почти весь необходимый материал и от прожорливой бестии пора было избавляться.

   Ему доставляло удовольствие смаковать подробности и смотреть на наши перекошенные физиономии. Когда его слова долетали до Габриэля, и тот вздрагивал, будто от ударов, глаза Гжеся наливались фанатичным блеском и он продолжал с еще большим азартом.

   — На конюшне Ночвицких тварь испугалась и хотела сбежать, но ваши недоумки перекрыли путь к отступлению и она разделалась с мальчишкой. Но и это стало на руку — тебя отстранили от дела!

   — Лучше замолчи, — заревел я, наклоняясь над столом.

   — Неужели испепелишь? — округлил глаза хозяин твари. — Сделай милость!

   — Держи себя в руках, — простонал Габриэль. — Расправишься с этим безумцем Серый Трибунал придёт за тобой — получишь пять лет каторги за самоуправство в лучшем случае. В худшем — лишишься способностей, а то и головы!

   — Ты бы не вмешивался! — разозлился Гжесь. — Я же уже видел, как разгорается смертельная магия в его руках.

   — Не дождёшься! — отворачиваясь, бросил я. — Пусть палач марает руки.

   Хозяин твари надрывно засмеялся.

   — А я вот не побрезговал прирезать ворчливого старикашку. Представляешь, отказался отдавать мне трактат Мартина Горица.

   Габриэль пошатываясь подошёл к двери.

   — Больше не могу, — еле выговорил он.

   Я тоже махнул рукой и вышел из допросной.

   — Вы проиграли! — кричал нам вслед Гжесь. — Гильдия всемогуща и скоро во главе неё встанет божественная сущность!

   Декан пошёл вперёд, а я задержался. Взял Быря за плечо и шепнул:

   — Делай с ним что хочешь, только узнай кто его сообщники.

   — А как же яд? — засомневался сержант.

   — Плевать! — рявкнул я, и зашагал вслед за другом.

   Мы не успели дойти и до конца коридора, когда из камеры пулей вылетел перекошенный Бырь.

   -Пан Вильк!

   -Что случилось?!

   -Заключенный мертв! Воспользовался-таки зубом, паскуда.

Заключение

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

   Чтобы свести концы с концами и закрыть дело, потребовалось две недели. Гжесь выполнил своё обещание, убил себя ядом, почти сразу после нашего ухода. Бырь так и не смог выудить из него ни одного имени. С Габриэлем мы ни разу не виделись. Он взял отпуск в Школе Высших Искусств и укатил в неизвестном направлении. Зато тайное подземелье в музее открыло нам свои мрачные тайны. Даже видавшие виды стражники, едва держались на ногах, пробираясь через усеянный трупами подвал. Как мы ни пытались скрывать жуткие подробности нашумевшего дела, скоро про кровавое подземелье музея знал весь город. Разгорелся страшный скандал. Браца отправили в отставку, а передо мной стал нелегкий выбор: градоначальник предложил его место мне, а ректор Школы Высших Искусств звал на освободившееся место главы боевых магов. Я взял время на размышления, и задумчиво бродил по городу. Мысли же всё время возвращались к Алане. В последний раз я видел её почти сразу после ареста Гжеся, на похоронах Франца Врочека. Но тогда нам было не до разговоров.

   Два дня назад я забрал у Люсинды Бряк завещание книгопродавца, но даже такой железный повод не позволял мне решиться на встречу. Надо же было так некстати сказать, что я её люблю. О чём я только думал в тот момент? Или все действительно так? Если уж в последние минуты своей жизни, как я тогда думал, мне пришли в голову эти самые важные слова, то это должно быть правдой. И все эти отговорки, что я припой и не имею права любить просто глупое вранье самому себе... Ноги сами повернули к Пёсьему мосту. От него до аланиного дома было рукой подать. Всю дорогу я думал что и как сказать, но так и не смог придумать ничего по-настоящему стоящего. Нельзя же подойти к достойной панне и сказать: 'я тут решил, что ты должна быть со мной, давай попробуем, вдруг и правда будем жить долго и счастливо'.

   — Балт! Балт! — Румпель, стоявший в дверях таверны, приветственно махнул рукой.

   Я остановился. Тролль проворно выбрался на мост.

   — Давно не виделись. Слышал, вы целый могильник в музее нашли...

   При одном упоминании меня передернуло. Гримаса не укрылась от Румпеля и тот поспешно сменил тему.

   — Не дурак, понял. Сам-то как?

   — Нет худа без добра, — с мрачной иронией произнес я. — Предлагают возглавить Ночную стражу или кафедру боевой магии. Не знаю куда деваться.

   — Ничего себе, — закивал Румпель. — Тут стоит всё как следует обмозговать. А сейчас куда направляешься? Ко мне зайти не хочешь?

   — Не сегодня. Мне нужно поговорить с Аланой.

   — Аааа... — тролль хитро подмигнул. — Дело нужное. Только она от пани Флоси съехала, старуха после отравления на неё страшно разобиделась. Выставила вещи на улицу и сказала, чтоб духу её на пороге не было. Так что...

   — И где же она живёт? — не сдержался я.

   Румпель нахмурился.

   — В книжной лавке на том бешеном диване, будь он неладен. Говорил ей, чтобы переселилась в покои Врочека, но она ни в какую. Мол, без документов на руках она там и так на птичьих правах.

   — Они как раз у меня. Забрал накануне...

   — Прекрасная новость. Иди, обрадуй её. А потом заходите ко мне, выпьем, поболтаем.

   Я закивал.

   — Договорились.

   До лавки было рукой подать, но я неожиданно начал хромать. Больная нога взбунтовалась или это я придумал очередную отговорку, чтобы не встречаться с Аланой?

   — Помочь? — крикнул из-за спины Румпель.

   — Нет-нет, — отмахнулся я. — Всё в порядке.

   Ещё не хватало притащить с собой тролля. В прошлый раз мне хватило присутствия Габриэля. Нет, сейчас никаких посторонних!

   Я прибавил шагу.

   Толкнул тяжелую дверь, звякнув колокольчиком на притолоке. В лавке всё было по-прежнему. Даже древесы уже вполне оправились и приветственно махали гибкими ветвями.

   Хмурая де Керси высунулась из-за полок, посмотреть кто пришёл и так осталась стоять.

   — Добрый день.

   Она кивнула.

   — Я принёс документы Врочека. Теперь сможете нормально спать.

   В ногу ткнулся обитый бархатом диванный валик. Я неодобрительно взглянул на очумелую мебель, подскакивающую на месте, будто игривый щенок.

   — У меня и так всё хорошо. — буркнула Алана. — Документы можете оставить на столе. Спасибо за заботу.

   Она снова вернулась к расставлению книг, что-то бормоча себе под нос.

   — Я вас чем-то обидел? — шагнув ближе, спросил я.

   — Что? — Алана снова высунулась из-за полок. — Нет, что вы. Я обожаю, когда сначала признаются в любви, а потом две недели даже не заходят. Что может быть лучше?

   — Но вы бы могли...

   — Я? — переспросила она.

   Недалеко от неё появился призрак.

   — Кто из вас мужчина? — прищурившись проскрипела Ася.

   Я сжал кулаки, но рядом с ней возник полупрозрачный силуэт Врочека и заявил:

   — В этот раз я с тобой согласен Анисия. Не ожидал от вас подобной чёрствости, пан Вильк...

   — Ааа... — я забыл исключительно все слова.

   — Вы что-то еще хотели сказать, Бальтазар? — уточнила Алана.

   — Давайте пройдёмся, — сглотнув, предложил я. — Здесь слишком много постронних, а я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

   — О чём? — с сомнением переспросила она.

   — О нас.

   — Вот как? Разве есть какие-то мы?

   — Пока нет. Но я бы хотел, чтобы были.

   — Хорошо, я дам вам ещё один шанс, Бальтазар.

   Призрак Врочека довольно усмехнулся.

   — Не подведи уж.

   — Постараюсь, — пообещал я, протянув Алане руку. — Теперь всё будет по-другому.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'

   Наверное, я должна была испытать облегчение после того, как закрутившийся вокруг меня кошмар наконец-то закончился. Тварь, жравшая горожан мертва, моё собственное чудовище тоже, виновный арестован. Но на душе было паршиво. Пани Флося выставила меня вон, едва вернулась из лазарета, сказав на прощание, что такую безнравственную девицу, водящую в её дом развратных чародеев и убийц она видеть не желает. Раздумывая куда податься, я и сама не заметила, как вышла к Песьему мосту. Румпель и Адель заметили меня, когда я задумчиво застыла у парапета, предаваясь пораженческим мыслям, и бросила на землю изрядно оттянувший руки баул. Видно, их авантюра на балу увенчалась успехом.

   По счастью, тролль не держал на меня зла за то, что от души приложила его коленом. И друзья, не слушая вялых протестов, затащили меня в таверну, потихоньку выудив из вашей покорной слуги подробности случившегося.

   Адель настаивала, чтобы я временно пожила у неё. Румпель уговаривал остаться в таверне, широким жестом уступив свою комнату. Пока оба не вспомнили, что я теперь не просто младший книгопродавец, а владелец книжной лавки с собственным жильем.

   — Без документов Врочека, подтверждающих право владения, я там все равно, что бродяга в чужом доме, — уныло возразила я, умом понимая, что лавка мой единственный выход.

   — А чего твой Вильк до сих пор бумажки не занес? — резонно задал вопрос Румпель.

   Вильк...В последний раз я видела его на похоронах Франца. И поговорить нам не удалось. А дальше магистр, как в воду канул...

   — Он занят... наверное, — неуверенно протянула я. — Отчеты или что там положенно стражникам делать...

   — Ну да, ну да, — с какой-то странной интонацией хмыкнула Адель.

   В итоге друзья все же уговорили меня отправиться в лавку. Для себя я решила, что останусь на первом этаже в книжном зале. Стол есть, диван... Я усмехнулась, поглаживая спинку ластившегося дивана. Призраки тоже были рады моей компании. Ничего как-то перекантуюсь пока, а дальше будет видно. На душе скребли кошки, мысли то и дело возвращались к словам, нечаянно вырвавшимся у Бальтазара, когда мы уже не чаяли выбраться из проклятой комнаты. Врочек, видя мою хандру, заставил разобрать книги, свитки, гроссбухи и прочие причиндалы, касавшиеся книжного дела, закончить иллюстрации к приснопамятному трактату, выполняя данное Вильку обещание.

   Доведя последний рисунок, и отставив опостылевшую книгу, я вдруг поняла, что это творение можно смело отправлять в топку. Ни одна из глав не поможет Бальтазару. Здесь нужно нечто совершенно иное. Иллюзия она и есть иллюзия — лопнет как мыльный пузырь. Проклятия по сути своей трикомпонентны: желание, слово и носитель. Так почему бы мне не сделать то же самое, чтобы прекратить многолетнюю пытку чародея? Я по привычке запустила пальцы в волосы и в очередной раз намертво запуталась перстнем в кудряшках. Ругаясь сквозь зубы, аккуратно высвободила украшение и задумчиво уставилась на него, будто впервые увидела. Тяжелый мужской перстень, постоянно норовивший соскочить с пальца... Идиотка! Решение все время лежало у меня под носом, а я занималась куць знает чем. Эта старинная побрякушка хороша тем, что может нести на себе любые чары неограниченное время. Я редко использовала его по назначению, нося больше по привычке.

   Продолжая ругать себя на чем свет стоит, я засела за узор, стремясь впихнуть необходимые завитушки на широкий серебряный ободок. Обнаруженный в кабинете Врочека травящий раствор оказался как нельзя кстати, иначе краска бы просто стерлась.

   Вильк появился спустя почти две недели. Как всегда выглаженный и подтянутый. Я выглянула в зал на звук брякнувшего колокольчика, перестав наводить порядок на полках.

   — Добрый день. — пан магистр смущенно застыл на пороге лавки.

   Бальтазар Вильк и смущение — это что-то новенькое. Я хмуро кивнула в ответ на приветствие.

   — Принес документы Врочека. Вы полноправная владелица лавки. Румпель сказал, вы ночуете в зале — теперь сможете перебраться на жилой этаж.

   — Мне и так неплохо, — буркнула я. — Документы можете оставить на столе.

   Я вернулась к расставлению книг. Что ни говори, а я была зла на магистра.

   — Я вас чем-то обидел? — Вильк прошел в зал.

   — О нет, что вы. Я обожаю, когда сначала признаются в любви, а потом две недели даже не заходят. Что может быть лучше? — я развернулась к нему, скептически скрестив руки на груди

   — Но вы бы могли...

   — Я? — глухое раздражение внутри начинало переростать в гнев.

   Ася, почуяв неладное легким облачком материализовалась возле меня, наградив Бальтазара саркастическим взглядом.

   — Кто из вас мужчина? — прищурившись проскрипела призрак, подаваясь вперед.

   На лице Вилька заиграли желваки. Уж не знаю, что он хотел высказать на этот выпад, но тут к Асе присоединился пан Франц и чародей удивленно отпрянул. Ах да, он же не знает про нового-старого обитателя лавки.

   — В этот раз я с тобой согласен Анисия. — хмыкнул Врочек. — Не ожидал от вас подобной чёрствости, пан Вильк..

   Чародей издал нечленораздельный звук, продолжая таращиться на бывшего хозяина книжной лавки.

   — Вы что-то еще хотели сказать, Бальтазар? — уточнила я.

   — Давайте пройдёмся, — выдавил он. — Здесь слишком много постронних, а я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

   — О чём? — я не спешила принимать предложение Вилька.

   — О нас.

   — Вот как? — похоже иронично заломленные брови станут постоянным выражением моего лица. — Разве есть какие-то мы?

   — Пока нет. Но я бы хотел, чтобы были.

   — Хорошо, — усмехнулась я, — решив сменить гнев на милость, — дам вам ещё один шанс.

   — Теперь всё будет по-другому, — уверенно кивнул маг.

   Минуту спустя мы вышли из лавки и неспешно двинулись вдоль реки. Вильк молчал. Похоже, он нервничал, не зная с чего начать.

   — Вы о чем-то хотели поговорить, — вкрадчиво напомнила я. — На улице, знаете ли не травень месяц, и я как-то не предрасположена к долгим прогулкам.

   Чародей вздрогнул. Ну вот кто меня опять за язык тянул?

   — Алана, — Вильк остановился и встал напротив меня. — Вы самая несносная панна, которую я знаю. Вы взбалмошная, своенравная, непредсказуемая, сумасшедшая...

   — Ничего себе комплимент, — хмыкнула я.

   — Вы и мертвого до икоты доведете... С того момента, как я забрал ваш рисунок, моя жизнь, кажется, перевернулсь с ног на голову...

   — Не вижу в этом ничего плохого.

   — Вот и я тоже, — Вильк улыбнулся, — Похоже, именно этого мне и не хватало, но... — маг запнулся. — Я припой, — лицо исказила болезненая гримаса, — и я не знаю...

   — Бальтазар, — перебила я. — Выход есть всегда. Вместе мы что-нибудь придумаем, а пока, — я запустила руку в карман юбки и вытащила перстень. — Кое-что мне уже удалось сделать.

   Он нерешительно взял тяжелый ободок с моей ладони.

   — Ну же, надевайте!

   — Вроде обручальное кольцо должен дарить я, — он усмехнулся, но перстень всё-таки надел, и озадачено уставился на меня. — Оно работает?

   — Это вы мне скажите, — предложила я.

   Бальтазар как-то странно посмотрел на меня и пробормотав что-то вроде: 'А-а, к дидьку...' — поцеловал.

   На секунду мне показалось, что сейчас все повторится, как на балу, мое сознание взломают и вывернут наизнанку, но нет. Похоже, в этот раз все действительно будет по-другому.