Нф-2017: Демон

Демон — а я не сомневалась, что это именно он — замер, не спеша откинуть занавеску. Высокий, идеально сложенный. От него веяло силой и грацией хищного зверя. Огромные крылья топорщатся за спиной, хвост замер, выгнувшись дугой. В лунном свете и сквозь колышущуюся занавеску я видела только темный силуэт. Игра теней и лунного света завораживала и манила, дразнила, не давая рассмотреть посетителя.

Демон склонил голову набок, протянув правую руку ладонью вперед. Кончик хвоста, увенчанный кисточкой-сердечком, играючи, отодвинул занавеску. Демон шагнул в комнату.

От окна до кровати было не менее семи шагов, однако демон преодолел это расстояние мгновенно. Только что стоял у окна, а уже в следующий миг его массивный силуэт нависал надо мной, склонившись над кроватью. Потревоженная занавеска еще не успела вернуться на место.

Одеяло слетело куда-то вбок. Да и зачем оно нужно? Только мешает. Мне было жарко. Свежесть летней ночи сменилась духотой. Я пылала, жара была невыносимой, хотелось скинуть ночную сорочку, обнажая разгоряченное тело, но я была не в состоянии шевельнуть даже пальцем.

Кончик хвоста скользнул по моему лицу, пройдясь по скуле, спустился ниже, щекоча шею. На мгновение замер в ямочке ключицы, скользнул под сорочку. От нахлынувших ощущений я бы выгнулась дугой, но тело было не моим. Каково это: чувствовать, стремиться навстречу, стоять в полушаге от блаженства, но быть не в состоянии пошевелить хоть пальцем? О, теперь я точно знала.

Демон склонил свое лицо надо мной. Я все еще не могла различить его черты. Только горящие желтые глаза с вертикальными зрачками. Впрочем, сейчас зрачки были отнюдь не вертикальными. Они расширились, стали круглыми, почти человеческими. Чернильная тьма затопила его глаза, оставив теплу янтаря лишь закоулки. Я тонула в них, мир кружился, ускользая от моего внимания. Все стало неважным. Все, кроме темного силуэта, желтого сияния и непроглядной тьмы. И кончика длинного хвоста, увенчанного кисточкой в форме сердечка, заблудившегося там, где...

* * *

Первый луч солнца прыгнул прямо мне в левый глаз. Я пошевелилась. Все тело затекло, словно я проспала ночь, ни разу не пошевелившись.

Ночь вспоминалась смутно, но... вспоминалась. Меня кинуло в краску от этих воспоминаний. То, что произошло со мной этой ночью, было... стыдно. И прекрасно. Вот оно — искушение. Мать-настоятельница не говорила, что это настолько прекрасно. Прекрасно, прекрасно, прекрасно! Тело пело. Разум требовал покаяния.

Я быстро оделась. Спустилась в часовню. Утренняя служба еще не началась, и я упала на колени перед алтарем.

Нет, я не молила Господа о прощении моего греха. Да и грех имел место всего лишь в моих снах. Я молила о милосердии для моего демона. Это странное создание, чуждое нам и нашей природе, нуждалось в помощи Господа, ибо помощи людской ожидать было бы наивно. Если вчера его не забили камнями воодушевленные собственной безнаказанностью горожане, то сегодня пленник имел все шансы умереть от жажды и побоев. Или завтра. Или послезавтра. Участь демона была предрешена. Но я категорически не была согласна с такой участью.

4

День выдался суматошным. Платье, прическа, похотливые пожилые вдовцы... Я молилась, чтобы это все поскорее закончилось. И наконец-то этот день подошел к концу. Почти.

Предстоял еще разговор с матерью-настоятельницей.

— Он верующий. Хороший гражданин. Рачительный хозяин. Да, пожилой.

Но ты ведь сама понимаешь, что с твоей внешностью на большее рассчитывать не приходится. Ты, конечно, вправе отказаться, но я бы не рекомендовала.

— Но, мать-настоятельница... — Я замялась. — Я ведь могу остаться в монастыре? Я думала о том, чтобы стать невестой Господа...

— Пойми, девочка, — мать настоятельница вздохнула, — этот путь не для тебя. Ты можешь сейчас тешить себя иллюзиями. Ты можешь искренне думать, что у тебя получится. Ты можешь даже попробовать. Но рано или поздно твоя горячая натура возьмет верх. И тогда ты возненавидишь себя. Возненавидишь свое решение, а потом возненавидишь и Господа, которому поклялась служить. Я дам тебе время подумать до утра. Держи, — в руку мне скользнул кошель. — Это на случай, если ты решишь уйти. Если решишь остаться, ряса монашки будет ждать тебя. Но я бы порекомендовала выбрать замужество. Поверь, пожилой вдовец — это не так уж и плохо. Несколько лет — и ты свободна и почти богата. Вольна распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению.

— Я поняла, — только и смогла ответить я. Разговор был исчерпан.

* * *

Полная луна точно так же, как и прошлой ночью, смотрела в мое окно. Точно так же тени от ветвей старого платана танцевали на полу, и точно так же я ворочалась без сна.

Я подошла к окну. Там, за густыми ветвями, пряталась залитая луной городская площадь. Там, в тесной клетке, томился демон. Я вздохнула. Сложно же мне далось это решение.

Подхватила котомку с моими немногочисленными пожитками: пара сменного белья, Писание, мешочек с медяками-подъемными — и выскользнула в окно.

* * *

Демон лежал, сжавшись в комок в углу клетки. Синяков и ссадин на его теле прибавилось.

— Эй, — тихо позвала я его.

Демон слабо пошевелился. Его взгляд был мутным, но при виде меня янтарь его глаз вспыхнул тем ярким сиянием, которое я помнила по давешнему сну.

Я распахнула дверь клетки. Выкрасть ключи у брата-инквизитора оказалось непросто, но я справилась. Пришлось изображать гулящую девку, но... мне было все равно. И я сумела. О, как я играла! Во мне умерла великая актриса, надеюсь, что навсегда.

Демон, пошатываясь выбрался из клетки.

— Иди сюда, только не убивай меня, пожалуйста, — попросила я. — Вот, у меня ключи от кандалов.

Демон послушно подошел поближе.

Руки, ноги, ошейник. Последней упала маска-намордник.

А клыков-то у него и нет. И вообще, черты вполне человеческие. Красив! Только избит сильно. Я жадно рассматривала демона, пытаясь навсегда запомнить каждую черточку.

Демон смотрел на меня. Янтарные глаза поймали мой взгляд и не отпускали его ни на мгновение.

Демон медленно поднял правую руку ладонью вперед. Я протянула свою навстречу. Наши пальцы переплелись. Подушечки закололо, по телу пробежал разряд.

— Врат аль самар Дирут, — произнес демон, подняв левое запястье ко рту.

— Что? — Не поняла я.

Вместо ответа, демон меня поцеловал. Да! Это был первый в моей жизни поцелуй, и он был... великолепен? Нет, не так. Он был. Первый. Самый сладкий. Головокружительный. Нереальный. Поцелуй демона.

А потом красноватое сияние окутало его фигуру, и демон растаял в этом сиянии.

— Прощай! И благослови тебя Господь, — прошептала я.

Нахальная улыбка лезла на лицо, растягивая губы. — Ну здравствуй, мир, — рассмеялась я. — Да, мне страшно! Но я иду к тебе, зная, что начинаю жизнь с поступка, который считаю абсолютно правильным.

5

Пыльная дорога стелилась под ноги. Городок наш остался далеко позади. Всю ночь я шла, не останавливаясь ни на минуту. Мне казалось, что все стражники и братья-инквизиторы уже в курсе, что именно я совершила. Но, к удивлению, на Южных Воротах задерживать меня никто не стал. Стражники лишь позволили себе отпустить парочку не самых приличных шуточек в сторону одинокой молодой путницы, однако, ни приставать по-настоящему, ни удерживать меня в черте города, никто не стал. Однако, более-менее свободно вздохнуть я себе позволила, только отойдя от ворот на приличное расстояние.

Пыльная дорога хранил жар летнего дня, щедро делясь им со мной и с душной летней ночью. Полная луна ярко освещала путь. Луну я воспринимала как союзницу в этой моей новой жизни. Казалось, она глядит на меня своим желтым глазом, одобряя и подбадривая. Желтым, как глаза демона. Как он там? Вернулся в свою преисподнюю? Я молилась за то, чтобы путь его был легок. А еще мне очень хотелось, чтобы свершилось чудо, и у него вновь отросли украденные людьми крылья. Господь милосерден к нам, грешным. Я надеялась, что на демонов Его милосердие тоже распространяется.

Небо слева от меня посветлело. Первые лучи солнца уже золотили верхушки деревьев, прогнав с небосклона мою подружку. Впереди показалась деревня. Я замедлила шаг, не в силах принять решение, стоит ли заходить в деревню или лучше ее обойти. Желудок, привычный к ранним завтракам в приюте, намекал, что не мешало бы зайти, прикупить у крестьян какой-нибудь еды. Прихватить с собой в дорогу немного провизии я как-то не подумала, да и не до бутербродов мне было. Однако, город был все еще чересчур близко. И я уверена, что пропажу демона вскоре обнаружат. А припомнить рыжую девицу, выходящую на ночь глядя из города, стражники, думаю, в состоянии. Ничего, поголодаю до следующей оказии, а то и яблоню какую по пути встречу, поживлюсь яблочками. Я в еде неприхотливая, а яблочки в августе чудо, как хороши. При мысли о желтом наливном яблочке с розовым бочком, у меня прямо слюнки потекли.

Обходя деревню, я забрала сильно вправо, через пшеничное поле. Золотистые тяжелые колосья склоняли головки передо мной, гордо выпрямляясь позади. Время жатвы еще не пришло, и стебли пшеницы все еще хранили достаточно влаги, чтобы не ломаться и не осыпаться от малейшего прикосновения. Поле прорезали вытянувшиеся в ровные линии шеренги кипарисов, деля его на квадраты почти правильной формы.

За одной из таких стен-посадок мелькнуло что-то яркое, голубое. Сойка? Потакая своему любопытству, я свернула к заинтересовавшим меня деревьям, удаляясь от деревни и дороги еще сильнее. Легкий утренний ветерок донес до меня едва слышный перебор гитарных струн. Ярких пятен за кипарисами стало больше. Красные, синие, желтые. Теперь слышен был еще и хриплый голос певца, выводивший грустную песню.

Если могла бы ива,

Что над водою склонилась,

Знать, как его ты любила,

Как ожидала дива.

Если бы сокол знал,

Как ты в мечтах летала,

Счастье свое ты искала,

Покой, что демон украл.

Если бы ветер мог...

Любопытство мое все-таки победило в борьбе с осторожностью, и я вышла из-за деревьев прямо к стоянке цыган. Обитатели табора сонно бродили между едва тлеющими кострами. У одного из костров сидел вихрастый чернявый мужчина, перебирая струны гитары. Это его песню я прервала своим появлением. Еще не старый, но с изрезанной глубокими морщинами смуглой кожей. Он поднял на меня сонные, слегка пьяные, глаза и замер. Отпущенная не вовремя струна гитары жалобно тренькнула.

— Карменсита, иди сюда, скорее! Она пришла! — Заорал он во всю мощь тренированных легких. Я вздрогнула, отступая обратно под сень деревьев, а спящие еще обитатели табора, если таковые имелись, наверняка попросыпались.

Из кибитки, обтянутой черным холстом, расшитым голубыми звездами, показалась неопрятная старуха. Закутана она была в такое количество цветастых шалей, что хватило бы на весь наш приют, еще бы и осталось.

— Ну чего орешь, оголтелый, я не слепая, — пробурчала она. — Видела я, что девочка к нам идет, вот только дорожку извилистую выбрала.

Старуха, переваливаясь с ноги на ногу, подкатилась ко мне. Ухватила меня шершавыми скрюченными пальцами за подбородок, поворачивая мое лицо то так, то эдак.

— Вот с чего ты решила демона этого раньше срока освобождать? — Удовлетворившись осмотром и кивнув своим мыслям, осведомилась она.

— Какого срока, бабушка? — Недоуменно спросила я. — Он же умер бы там вскоре! Да и не было у меня времени раздумывать особо, мне сегодня утром все равно нужно было решение принимать. Вот я и ускорила этот момент немного.

— Обождала бы ты до рассвета, и была бы у тебя любовь огромная и нереальная. А так — поторопилась, и осталась лишь нереальная. Ищи теперь ветра в поле. Идти тебе к счастью своему через боль и страдания.

Я поежилась. Жуткое что-то было в словах цыганки. Вспомнилась ярмарка и полная, румяная гадалка. Тогда ее слова показались мне преддверием счастья. Огромного и светлого. Слова же этой, сухонькой и сморщенной старухи обещали проблемы. Много проблем. И страданий.

Но о сделанном я не сожалела. И не собиралась начинать. Моя судьба — это моя судьба. Она подвластна только мне и Господу. И позволить страдать живому существу, даже зная заранее, что это склонит чашу моих весов в пользу счастья, я бы не смогла.

6

— Горяча ты, девонька, ох горяча. Смотри, не растрать пыл попусту, — глядя мне в глаза, проговорила цыганка. — Да что уж там, сделанного не воротишь, драгоценная. Ты присядь к костру, отзавтракай с нами.

Я послушно присела на бревно возле весело потрескивающего небольшого костерка. Его огонь выглядел как-то бледно и робко на фоне разгорающегося на востоке пламени рассвета. Рассветы я всегда любила. Спускаясь на утреннюю молитву, зачастую специально проходила дальней дорогой, через закрытое восточное крыло приюта. Монашки не разрешали нам заходить в анфилады его заброшенных комнат. Восточное крыло построили еще лет двести тому, когда монастырь только-только открыл первый сиротский приют. Многие лестницы и потолочные перекрытия уже обвалились. Те, что еще стояли, грозили обрушиться в любое мгновение. Но я все равно бегала полюбоваться игрой первых лучей восходящего солнца в узких окнах-бойницах, в которых кое-где еще сохранились цветные стеклышки витражей. В те времена монастырь не был вынужден так экономить, как сейчас. То ли люди были щедрее, то ли ртов меньше кормить приходилось.

Однако, сегодня я решительно отвернулась от так обожаемого рассветного солнца, предпочтя ему скромный огонек костра. Рассвет меня сегодня пугал. Чудилось в нем что-то зловещее. Настроение после слов цыганки начало стремительно портиться. Не помог ни сытный завтрак, состоящий из вчерашнего жареного кролика, разогретого над углями, и ячменных лепешек, ни перебор гитарных струн. Это Нелу — так звали вихрастого гитариста — позавтракав, снова принялся наигрывать песню, что позвала меня подойти к табору.

— Выпей, девонька, — старуха Карменсита протянула мне глиняную кружку, зачерпнув ею кипятка из висевшего над огнем котелка. Убедившись, что кружку я держу крепко, не уроню и не обожгусь, она полезла куда-то под свои платки, выудив из них мешочек, подвешенный к поясу. Достала из него щепотку сухих трав и кинула в мою кружку, что-то бормоча себе под нос.

— Что? — Переспросила я, не разобрав ни слова.

— Выпей, говорю, травки, — закивала головой каким-то своим мыслям цыганка. — Полегчает. Поможет душу освободить.

— От чего освободить? — Я не спешила пить. Несмотря на свое внешнее добродушие и проявленное гостеприимство, цыганка меня сильно чем-то смущала. Почему-то при взгляде на нее вспоминались слова матери-настоятельницы, что гадания — от Нечистого, а цыгане — верные его приспешники. Хотя, если это так, то почему святая инквизиция цыган не трогает, позволяя им облапошивать наивных девушек на ярмарках?

— От тревог напрасных. Пей, — старуха ухватила меня неожиданно цепкой и сильной рукой за запястье, заставляя поднести кружку ко рту и отхлебнуть обжигающей жидкости. От неожиданности, я сделала глоток. Кипяток раскаленной волной прошелся по горлу, проваливаясь в желудок. Пекло, будто в меня свинец расплавленный залили. На глазах выступили слезы. Я закашлялась.