Нф-2017: Демон

— Пей, — повторила старуха, пристально глядя мне в глаза. И не смогла я противиться этому взгляду. Послушно выпила до дна, чувствуя, будто нутро у меня выгорает все от этого раскаленного пойла. Шевельнулась в голове вялая мысль, что не может обычный кипяток так обжигать. Я миллион раз отвары горячие пила, не было таких ощущений.

А потом мир сузился до черных глаз цыганки.

— Катись, катись перекати-поле, наматывай радости и горе, лети, лети ветерок, обдувай судьбы порог, поиграй лозою пьяной, расскажи судьбу Жоаны.

Я еще успела удивиться, откуда цыганка мое имя знает, я ведь так и не успела представиться. А потом у меня перед глазами стемнело.

Нет, я не сознание потеряла. Просто вокруг потемнело. Ночь настала. Я сидела на склоне горы, поросшей виноградниками, начинающимися чуть ниже того места, где я расположилась. Безумно яркие звезды смотрели с неба на меня. Полная луна играла резкими тенями между лозами. Далеко внизу темнела водная гладь реки, вьющейся между пологими горами, словно змея. Несмотря на жару, меня била дрожь. Было холодно. Так холодно, как долгими зимними вечерами, когда в камине заканчивались дрова, выделенные приюту на сегодняшний день. Зато ступни пекло. Пахло паленой шерстью. Я опустила глаза. Подол моего платья весь обгорел. Ноги были покрыты волдырями, кое-где кожа слезала клочьями. Руки тоже были красными от ожогов. Волосы, мои длинные волосы, отсутствовали. Вместо роскошных локонов, которыми я втайне гордилась, пусть они и были неприлично рыжего цвета, остался короткий опаленный ежик. Вонь шла именно от волос.

Я обхватила себя руками и заплакала.

По щеке скользнуло что-то знакомое, будя в истерзанном теле бурю эмоций, совсем не подходящих. Открыв заплаканные глаза, я увидела две золотых луны с черными зрачками, в которых мерцали звезды. Демон.

Кончик хвоста прошелся по моей скуле, стирая дорожку слез. Юркнул за ухо. Невесомо, словно перышко огладил шею. Боль и холод отступали, уступая место жару, разгорающемуся где-то внутри меня.

Огромные черные крылья распахнулись, обещая защиту. Лицо демона, как и в моем недавнем сне, скрывалось в тени, и я не могла его рассмотреть. Я хотела поднять руку, чтобы отвести с этого лица падающую на него прядь черных волос, повернуть его к лунному свету. Почему-то казалось ужасно важным увидеть его черты. Однако, как и в том сне, мной овладело оцепенение. Пошевелиться я не могла. А кончик хвоста, увенчанный кисточкой-сердечком, продолжал путешествие по моему телу. Принося облегчение и даря невыносимую муку. Желтые глаза приближались, звезды в черных зрачках сияли все ярче.

Я распахнула глаза. Лежать на голой сырой земле было неудобно и холодно. Все тело затекло, меня била крупная дрожь. Надо мной раскинулся купол черного неба, густо усеянного звездами. С трудом поднявшись, я огляделась. Табора не было. На то, что цыгане мне не померещились, указывала лишь взрытая колесами повозок и копытами лошадей земля со следами кострищ, и отсутствие кошелька с медяками на моем поясе. А также, выпавший из моей жизни день. Я осмотрела и ощупала себя. Ничего не болело, никаких следов ожогов. Волосы на месте. Привидится же такое. Я перекрестилась. Правда, запах паленой шерсти остался. Оглянулась. В остывшем костре виднелись не догоревшие остатки одного из шерстяных платков старой цыганки.

Я присела на бревно, и крепко задумалась. Теперь, когда я лишилась последних медных грошей, что у меня были, начало новой самостоятельной жизни усложнялось в разы.

7

Остаток ночи я провела, пытаясь разжечь костер на месте одного из кострищ, оставленных цыганами. Мне повезло: я нашла пару яиц, закопанных в золу — видимо, их там забыли, когда табор снимался с места. Яйца были уж очень крутые, но мне выбирать не приходилось: завтрак, хоть и сытный, был очень давно.

К "волчьему часу" сильно похолодало. Совсем не летняя прохлада проникала под тонкую ткань платья. Теплой одежды у меня не было: прошлогодние платья стали мне малы и были переданы подрастающему поколению, в этом году теплую одежду мне не выдавали. С костром пришлось помучиться. Ни кресала, ни огнива у меня не было. То, что я плохо подготовилась к самостоятельной жизни, я уже поняла. Вся моя надежда была на медяки, но они канули в Лету вместе с цыганами.

Разжечь костер мне все-таки удалось, и перед ним я просидела до рассвета. А потом хлынул дождь. Впрочем, хлынул — это слишком сильно сказано.

Дождь зарядил, похоже, надолго. Мелкий, противный, моросящий, косой. Совсем на август не похоже. Из-за дождя похолодало, и даже с рассветом теплее не стало. Я по-прежнему мерзла.

Так и просидев около хилого костерочка без сна всю ночь, я решила продолжить путь, когда солнце, кутающееся в хмурые тучи, все-таки соизволило влезть на небосклон. Грязь помесить пришлось изрядно.

К тому моменту, как я добрела до городских ворот Амаранта — а именно так назывался первый городок, встреченный мной на пути, — я была похожа на хрюшку. Подол был в грязи почти до колен. Я даже лицо и руки умудрилась выпачкать. Как — ума не приложу.

На воротах меня остановили. Стража ни в какую не хотела пропускать чумазую замухрышку, каковой я являлась после почти целого дня ходьбы по дождю. Хорошо хоть, волосы, намокнув, потемнели. Не то могли и за ведьму принять. А с ведьмами разговор короткий. Мне же просто предложили заплатить за вход в город. Всего пять медяков, которых у меня не было.

Понурившись, я отошла на обочину, пропуская обоз, запряженный парой быков, гораздо более платежеспособный, чем я, судя по одежде его хозяина.

— Эта со мной, — хозяин обоза, румяный и весь какой-то слишком округлый мужичок кивнул на меня.

— Пять медяков, — скучающе повторил стражник единственные слова, которые я от него слышала в ответ на мои уговоры пропустить 'затак'.

— Пять? За служанку? Всегда же было три, — возмутился хозяин обоза.

— А, так она — ваша служанка? А с чего ж она у вас такая грязная, сеньор? — Издевательски протянул стражник.

— Повозка на дороге застряла, вы же видели, как ее развезло нынче, — не моргнув глазом, соврал купец. — Пришлось толкать. Вот и вывозилась, как хрюшка. Доберемся до дому, получит выволочку. Вечно с ней такое!

— И не совестно девицу заставлять повозку толкать? — Стражник не унимался. То ли цену набить хотел, чтобы разницу в карман положить, то ли просто скучно ему было, вот и чесал языком.

— Дык, а зачем мне служанка, ежели я сам всю работу делать буду, — недоуменно возразил хозяин обоза.

— И то верно, сеньор — стражник захохотал так, будто собеседник и в самом деле пошутил удачно. — Ладно, давайте пять за себя, десять за обоз и три за служанку, и проезжайте.

Толстячок расплатился, дал мне знак забираться на повозку, и тронул быков. Въехав в город и поплутав немного по узким улочкам, обоз остановился перед заметно пошарпанным домом в не самом богатом районе.

— Тебе же идти некуда, как я понимаю, — повернулся ко мне обозчик.

— Некуда, — не стала кривить душой я. — Я думала работу попробовать найти. При церкви или монастыре каком. У меня опыт с детьми есть, я могла бы в приюте сиротском помогать. Да и шить, стирать, готовить, убирать обучена. Сеньор, вы мне скажите, куда деньги занести, я, как только заработаю, сразу отдам!

— Да не нужны мне твои гроши, не обеднею от трех медяков, — махнул рукой толстячок. — Я тебе работу предложить хотел. Мне как раз девушка вроде тебя нужна. Только, нужно, чтобы тебя сеньора одобрила.

— Правда, сеньор? — Я не поверила своему счастью. — Это же здорово!

— Тогда, идем, я тебе комнату выделю, приведешь себя в порядок. Есть сменная одежда? Негоже перед сеньорой в таком виде представать.

— Есть! У меня еще одно платье есть. Нарядное, голубое, — второе платье было предметом моей гордости, я его сшила сама из отреза нежно-голубой ткани, купленной на ярмарке на деньги, которые я год собирала. Старшие девочки в приюте подрабатывали: кто стиркой, кто урожай помогал собирать окрестным фермерам. Большую часть заработанного мы отдавали в приют, но и себе на карманные расходы оставалось.

— Отлично, его и наденешь, идем, — толстяк радостно заулыбался, потирая руки. Не знаю почему, я причин объяснить не смогла бы, но мне отчего-то очень не понравилась эта его улыбочка. Но я отмахнулась. Мало ли, как человек улыбается. Главное — добр ко мне и работу предложил. Теперь еще на супругу его благоприятное впечатление произвести, и жизнь имеет шанс наладиться.

В крохотной комнатке почти под самой крышей имелось единственное окошко, забранное частой решеткой. Мебели было не густо: кровать под стеночкой, небольшой сундук и столик для умывания в углу. По дороге мы прошли через кухню, прихватив ведро воды и таз для меня. Вода была холодная, но я не привередливая. Главное — она чистая. Боже, как же я мечтала побыстрее смыть с себя всю грязь!

Оставив меня осматриваться, хозяин вышел, прикрыв дверь. Показалось, что замок щелкнул, но я не обратила на этот звук внимания, увлеченная осмотром помещения. Здесь даже зеркало есть! Небольшое, очень тусклое, но настоящее, стеклянное! Такой роскоши у нас в приюте не было.

Я быстро сбросила с себя изгвазданное платье и белье и принялась мыться. Вода оказалась не просто холодная, а ледяная. Шмыгнула носом. Только простудиться мне сейчас не хватало! Что, учитывая, что я весь день топала по дождю, было очень вероятно. Простуживалась я всегда легко.

Я поспешно вытерлась сухой тряпкой, выданной хозяином. Встала перед зеркалом, чтобы расчесать волосы. Платье решила пока не надевать, пока волосы немного не подсушу, а то с мокрой спиной ходить придется — они у меня длинные.

Задумчиво вертясь перед зеркалом, я напевала мелодию, крутившуюся в голове.

Если бы сокол знал,

Как ты в мечтах летала,

Счастье свое ты искала,

Покой, что демон украл.

Чертов цыган! Прилипло же. Хотя, положа руку на сердце, песня хорошая, красивая. Жаль только, что я так и не узнала, что там в третьем куплете. Впрочем, Нелу и сам не знал, по-моему: песня была в процессе сочинения.

При воспоминании о цыганах, у меня по спине пробежал нехороший холодок, рука с расческой внезапно замерла. На миг показалось, что у меня за спиной стоит черный силуэт демона из моих снов. Демон делал какое-то знаки, но я не понимала его. Я резко обернулась. Никого. На всякий случай перекрестилась, быстро прошептав "Отче наш". Привидится же такое! Поежившись, быстро оделась. Не стоит заставлять хозяев ждать.

Шагнува к двери, взялась за ручку, и... ничего. Дверь была заперта. Снаружи. Я начала колотить по двери кулаками и кричать, зовя хозяина дома. Но на стук и крики никто отзываться не спешил. Меня охватила паника.

8

Сколько часов я просидела одна в запертой комнате — не знаю. Много.

За окошком унылая серость дождливого дня перешла в черноту пасмурной ночи. В комнате было прохладно, тянуло сквозняком. Я забралась с ногами на кровать, однако, так и не решившись воспользоваться одеялом. Волосы сохли медленно, холодя шею. В горле начинала скрестись подступающая простуда.

Сначала я стучала в дверь, звала хозяев. Но на мой стук так никто и не откликнулся. Видимо, хозяину потребовалось отлучиться по делам, и, побоявшись, что подобранная на дороге бродяжка может стянуть что-нибудь из дома, где ее приютили, он запер меня до своего возвращения. Однако, время уже было почти ночное, а его все не было.

Мне показалось, что за дверью я пару раз слышала осторожные шаги и шепотки. Голоса были женские. Но стоило мне подбежать к двери, чтобы их окликнуть, как все звуки за ней стихали.

Даже моя подружка-луна отказывалась заглянуть в окошко, кутаясь в облака. В комнате стемнело, но ни свечей, ни лампы тут не было. Перебирать в мыслях возможные причины, почему меня заперли, и почему за мной никто не приходит, быстро надоело. Все равно, изменить я ничего не могла. Могла только помолиться. Но молитва не шла. С самого детства я верила, что Господь не даст меня в обиду, если я буду хорошей девочкой. Монахини учили нас поступать по совести и проявлять милосердие. Однако, не давали они нам инструкций на случай, если милосердие потребуется демону. И где-то глубоко в душе шевелился у меня червячок сомнений. А что, если мой поступок не был угоден Господу? Что, если теперь меня ждет расплата? Кары Господней я боялась. Но раскаяться в содеянном никак не получалось: я была твердо убеждена, что поступила правильно, отпустив демона. И что, дай мне Господь шанс все переиграть заново, я бы снова сделала это.

Мои терзания прервал скрежет поворачивающегося в замке ключа. Вскочила с кровати, поправляя сбившееся покрывало.

На пороге стояли хозяин и сухощавая сеньора, одетая чересчур вызывающе для своего преклонного возраста. Да и вообще, на мой вкус, чересчур вызывающе. За ее спиной толпилось, перешептываясь, несколько девушек моего возраста или чуть постарше. На их фоне я смотрелась бледной мышью: яркие нарядные платья, пышные прически, подведенные сурьмой глаза, яркая помада.

— Бледновата, — бросила сеньора моему знакомцу и, поджав губы, шагнула в комнату.

Купец прошел за ней, прикрыв дверь, отрезавшую коридор с любопытно заглядывающими в комнату девочками.

— Но мордашка смазливая, кожа чистая, да и выражение невинное, как у святоши, — продолжила она, ухватив пальцами за подбородок и поворачивая мое лицо к свету лампы, которую держала во второй руке. — Отличный экземпляр.

— Я рад, сеньора, что вам девочка понравилась, — заискивающе начал купец. — А когда я могу надеяться...

— Я забираю ее прямо сейчас, сегодня должен быть клиент, которому она придется по душе. Деньги получишь у Франсишку, когда тот освободится.

— А долго он развлекаться намерен? — Заметно нервничая, спросил купец. — Не пойму, откуда такая любовь к искусству...

— У него бургомистр, сам понимаешь. Ты куда-то торопишься?

— Да жена ворчать будет, что я снова в борделе пропадал пол ночи, — этой реплике купца сеньора рассмеялась, как хорошей шутке.

Я недоуменно переводила взгляд с одного собеседника на другого. Из их разговора я поняла ровным счетом, что сеньоре я понравилась, и на работу меня берут, а также, что купец — не муж сеньоры, а деловой партнер, и ему положено вознаграждение за то, что меня привел. А также, что вознаграждение это должен выплатить некто Франсишку, который, так же, как и бургомистр этого городка, любит искусство.

— Идем, — сеньора цепко ухватила меня за руку чуть выше локтя. — Можешь называть меня сеньора Гайвота.

Мы вышли в коридор. Девушек там уже не было. К моему удивлению, на улицу мы не пошли. Вместо этого, спустившись по скрипучей лестнице, ведущей из мансарды, мы прошли в неприметную дверь в конце коридора второго этажа, попав, по всей видимости, в соседнее здание, стоявшее вплотную к этому. Причем, на первый этаж. Амарант стоял на холмах, и такая разница в уровнях, на которых стояли расположенные рядом дома, была совсем неудивительна.

Пышно украшенный холл, в который мы попали, был весьма тускло освещен свечами в канделябрах, ютившихся по углам. Честно говоря, свечи рождали больше теней, чем света. В этих тенях мне чудились перешептывания и противные смешки.