Белое и чёрное

— Пахом! Пахом, хрыч ты старый! Ты где? — гаркнул с порога Филин.

— Здесь я, мочалка горластая! Чего надо? — отозвался приятель из подпола.

— Дело есть.

— Ну давай, коль не шутишь. Будешь? Пока Агапея у дочки? — Филипп захлопнул за собой крышку, воровато оглянулся и достал из-за печки большую бутыль самогона.

— Ты это, осторожней. От второго инфаркта я тебя не вылечу.

— Ладно тебе, я ж по маленькой, — смутился Пахом. Но бутыль убрал в сторону и вместо неё достал из печи чугунок с травяным отваром. — Так чего надо-то?

— Дело есть. Мальчонку я сегодня подобрал, учеником хочу взять.

— Так бери, в чем проблема-то? Сирота небось, родители жаловаться не будут, — демонстративно пожал плечами ведун, показывая, что из-за такой мелочи его можно было и не беспокоить. — Да и были бы — не жаловались! Сам Филин к себе берёт!

— В том то и дело, издалеча он. Из столицы, похоже. Впиши в учётную книгу, что не сегодня он пришёл, а с прошлой среды у меня.

— Под каторгу меня подвести хочешь? — ведун резко подобрался. — За подделку записи сам знаешь, что будет...

— Да не выпрыгивай ты из штанов! — резко оборвал его Филин. — Какая разница? Шесть дней всего. Если всплывет чего — да числа просто попутал, грамоту плохо разумеешь. И ещё... — голос мастера стал мягким и вкрадчивым, — тебе мальчишку не жалко? Сам знаешь, канцлер да верховный маг под каторгу скольких за последнее время подвели, да всё вместе с семьями. А мальчонка — явно из Таких. Да пусть отец канцлеру не угодил, но мальцов-то за что? Будь человеком.

Вдруг сквозь благодушный и мягкий облик старого корзинщика на несколько мгновений проступил кто-то другой: жестокий и привыкший повелевать. А в голосе появились стальные нотки: "Да и должок у тебя передо мной... за тот случай".

— Не напоминай. Сам помню... — сник ведун, — да и без этого помогу. Видел я его сегодня, пропадет ведь. Ноябрь скоро...

Вдруг на лице Пахома появилась отчаянная обречённость: "Но если что — ответ с тебя будет!"

— Вот и договорились, — в дом вернулся добрый мастер-корзинщик. — Я к себе, пока парень не натворил чего с испугу. А ты давай, с этим делом, — Филин звонко щёлкнул по бутыли, — завязывай.

Когда Филин пришёл домой, мальчик всё ещё спал. "Можно было столько сон-травы и не сыпать", — подумал мастер.

— Вставай, лежебока! — толкнул он гостя.

— Что?! — Герман очнулся, одновременно хватаясь за нож, спрятанный в куртке.

— Ты железку-то брось, не пригодится. Если б хотел чего, так давно уж сделал. Вот что, ученик мне нужен. Травам научу, да и корзины плести тоже. У тебя талант хоть и есть, да выучка никакая. Небось, сынок благородного из столицы? Сбежал?

По тому, как мальчик сжался, Филин решил, что угадал.

— Да не бойся ты, не выдам, — как можно мягче начал мастер. — Много вас теперь таких, стараниями-то нашего всеблагого канцлера да его сиятельства Георгия... Мне всё равно, чем твой папка им не угодил. Сбежал — и ладно. Только вот пропадешь, ноябрь скоро, а там и зима на носу. А я тебя и от зимы и от ищеек, если что, укрою. Ведун здешний должник мой, запись в книге жителей он поправит. Так что ты у меня ещё с той недели в учениках числишься. Согласен?

— Согласен! — не раздумывая ответил мальчик.

— Вот и хорошо. Давай-ка во двор, пока дождя нет — дров поколи. Баньку распарим, воняет от тебя с дороги... А корзинщику чистота — первое дело, в корзины люди снедь класть будут, или ещё чего. Да и травнику чистота не последнее дело.

Баню успели истопить перед самым дождём. Обратно пришлось бежать сквозь мелкую водяную пыль, которую заносило под навес. А потом пили душистый мятный чай с листьями малины и смородины. Впервые за последние дни мальчик засыпал в тепле, не думая о завтрашнем дне. Капли дождя стучали по крыше звонкой барабанной дробью — трам-тарарам, завтра будет новый день! Ещё лучше и интереснее вчерашнего!

Глава 2

О гроза, гроза ночная, ты душе — блаженство рая,

Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,

Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,

Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?

Дождь лил всю ночь. Утро встретили воздух, пропитанный водой, да мелкая морось дождя, который силился поспеть за убегающими облаками. Влага норовила собраться на чём угодно, чтобы потом холодными каплями свалиться за шиворот и на землю. Ещё вчера везде царила золотая осень, а уже сегодня стало ясно, что яркие краски осеннего багрянца уступили место ноябрьской серости. Лес по-прежнему стоял в золоте, но уже совсем ненадолго. Природа, словно готовясь отойти ко сну, умылась и начала раздеваться, чтобы затем сладко уснуть под пушистым снежным покрывалом. Вслед за природой и людей охватила щемящая смесь радости, грусти и облегчения: вот и закончился год. Пусть до солнцеворота и новогодних гуляний ещё почти два месяца

Залесскому посаднику утро облегчения не принесло. Наоборот, к остальным проблемам добавилась головная боль от погоды. Ну не могли этого проклятого торгаша зарезать в каком-нибудь другом городе?!

Достопочтенный ростовщик Северьян Панкратыч был убит неделю назад в своём доме. Редкие рифейские изумруды, естественно, пропали. В городе ходили слухи, что купца задрал вампир, но посадник от этого только морщился: зачем вампиру камни и золото, тем более что убили купчину ножом в спину? Да и случай похожий год назад был. Тогда вся округа шепталась об оборотне, нападавшем на одиноких прохожих. Когда мерзавца словили, при нём нашли искусно сделанные волчьи челюсти.

После убийства купца город перерыли сверху донизу, всех подозрительных хватали и запирали в городской тюрьме, сквозь дыбу пропустили половину главарей банд и булыней[1]. Удалось выяснить, что налётчиков было двое или трое, а один из грабителей — норманн с явным пристрастием к чёрной конопле. Последнее вытрясли из Таракана, крупнейшего в Залесье скупщика. Северянин пришёл к нему на рассвете следующего дня, чтобы продать один из камней. Выглядел он плохо: расширенные глаза, шелушащаяся кожа, боязнь света и нервные пальцы. Все это выдавало в нём наркомана со стажем, который давно не пробовал настоя. Камень продал не торгуясь, и поспешил в одну из забегаловок, где торговали дурным зельем. Хозяин притона тоже опознал необычного посетителя, но сказал, что получив дозу, тот поспешил скорее убраться.

Получив ниточку, люди посадника и "Ночные тени" ещё раз обыскали город и окрестности самым тщательным образом. Но банда словно сквозь землю провалилась. Новость уже дошла до столицы, и казначей, разъяренный смертью родственника, добился отправки комиссии из Надзорного приказа. Всё бы ничего, но этот жирный боров — глава местного отделения "Ночных теней" — вдруг решил перевалить всю ответственность на посадника. Скотина! Сначала неделю сидит в своём поместье, скинув расследование на заместителей, а теперь пытается копать под посадника: не выполнил секретный циркуляр самого канцлера! А кто должен был проверять всех побирушек и бродяг по этому циркуляру?! Уж не сам ли посадник лично? Да и вообще: канцлеру приспичило — вот пусть служба канцлера и бегает! Если отожравшийся вислоухий козёл Гостибыл не в состоянии оторвать зад и приехать — это не городское дело. И тюрьма не безразмерная, а сажать матёрых бандюков для допросов куда-то надо: вот и пришлось всех оборванцев, пойманных за неделю, гнать из камер. Пусть радуются, хоть кому-то от гибели кровопийцы Северьяна польза будет. А если Гостибылу нужны побирушки — пусть селит их у себя дома!

Последняя мысль так понравилась посаднику, что он наконец-то взял себя в руки. С интересом оглядев стол, на котором валялись сломанные перья и порванные бумаги, вдруг злорадно подумал: "А про циркуляр-то, Гостибыл, ты зря заговорил. Я тебе его припомню, и неделю, когда кое-кто отсиживался после ограбления — тоже. Выжидал, как повернётся, на нас хотел всё повесить? А вот тебе! И виноватым со всех сторон выйдешь именно ты!"

Глава местного отделения "Ночных теней" давно уже не вызывал у посадника ничего кроме глухого раздражения. Столичный бездельник, получивший должность по чьей-то протекции. Особых дел в Залесье у него не было: разбойников на Рудном тракте вылавливала городская стража, да и мало находилось охотников нападать на вооруженные до зубов караваны гномов и рудокопов. Шпионов же в городе не видели с момента основания: с гномами отношения были неплохими (попробовали бы залессцы иначе!), а орки лазутчиков не засылали. Да и не вышло бы у орка спрятаться в городе: двухметровых детин с жёлтоватой кожей и клыками среди людей не встречается. Вот и оставалось Гостибылу вытрясать деньги с купцов, брать взятки, да набивать поместье роскошью и крестьяночками. Посаднику, искренне переживавшему за свой город, такой образ жизни был откровенно противен. Да, он, конечно, и сам не гнушался подарками. И в казну лапу запускал, чего таить. Но в трудный год страшной засухи не постеснялся выложить большую часть состояния в помощь городу, о чем никогда не жалел.

Посадник позвонил в колокольчик, вызывая секретаря.

— Пиши. "Его превосходительству главе Ночного приказа высокочтимому Ратмиру. Спешу уведомить вас..."

Канцлер устало отложил письмо из Залесья.

— Всё, Георгий. Это уже шестая жалоба. И все — на твоих выдвиженцев. Больше никого по твоей просьбе я назначать не буду. И княжеский суд по твоему желанию на каторгу и плаху никого больше не пошлёт.

— Андрей, друг мой, — голос Верховного мага был полон мёда, — мы же с тобой договаривались...

­— Я помню наш договор. Но, по-моему, двух месяцев вполне достаточно, чтобы свести счёты. Хватит. Мне умные нужны, и не для того чтобы камни ломать. Ты и так разгромил полторы сотни боярских родов, причём почти все — из старых фамилий. Хватит, так и до бунта недалеко.

С каждым словом между собеседниками ощутимо нарастало напряжение. Казалось, ещё немного, и они вцепятся друг другу в бороды. Это было бы смешно: брызжущий слюной, невысокий, полненький, с оттопыренными ушами и лохматой курчавой бородёнкой маг — и спокойный, статный канцлер, напоминающий собаку-овчарку. Смешно, если бы не грозило перерасти в усобицу самых влиятельных людей страны.

Внезапно в кабинет ворвался тёмно-русый парень лет двадцати пяти:

— Отец!

— Мы продолжим позже, ваша светлость!

— Как изволит ваше высокопревосходительство, — сквозь зубы процедил чародей и вышел из кабинета. Георгий торопился настолько, что чуть не налетел на лакея, открывавшего дверцу кареты. От немедленной расправы слугу спасло то, что маг торопился включить Подслушника, ловко спрятанного в кабинете соперника. Всё-таки навыки из далёкого детства пригодились. Тогда он ловко обчищал карманы, а теперь!.. Георгий вслушался в происходящее.

— Зачем? Сядь. Сядь, я сказал. Ты не понимаешь, почему я приказал везде трубить о твоей свадьбе? Почему терплю этого напыщенного индюка? Мы — бояре. И принадлежим не себе, а княжеству. Всё что идет на благо княжеству — хорошо, всё, что идёт во вред — плохо. И неважно, выгодно ли это нам или нет. Старый князь совсем плох. Лекари говорят, он протянет не больше трёх-четырёх месяцев, а то и меньше. Что нас ждёт потом? Усобица? Когда забывшие о своём долге будут рвать страну на части? Ты подумал, сколько горя это принесёт простым людям? Которых ты, боярин, должен защитить? Твоя свадьба — это жертва, которую ты приносишь за своё положение. А моя жертва — терпеть оскорбления этого надутого индюка и слухи за спиной.

— А союз с Полесьем...

— Забудь. Если бы планы князя удались, соседи ударили бы по нам со всех сторон. И гномы бы их поддержали — им ни к чему наша монополия на зерно для Рифейских гор. Поэтому Светлый совет и отнёсся к этой идее неодобрительно. Кому он был выгоден? Купцам да мастеровым, которые лишь о мошне и думают. А остальному люду... Остынь. Свадьбу сыграете через месяц. Родители Татьяны согласны. Да, как там матушка...

Остальное было не интересно. Георгий рассеял Подслушника и усмехнулся: "Да ты оказывается идеалист, Андрей. Кто бы мог подумать. А индюка я тебе припомню отдельно! Высокорождённый идиот!"

Благородных Георгий ненавидел люто. До самых кончиков пальцев, до судорог! Как он радовался, когда его, мелкого карманника, приметил один из магов Светлого совета и дал стипендию в Академию. О беззащитного сироту вытирали ноги и сокурсники, и преподаватели. Он держался, зубами прогрызал дорогу! Запись в списке учеников "без происхождения" рядом с фамилией закрывала перед ним все жирные места в жизни. Он старался... Интригами, взятками, лестью и талантом создавал карьеру, продвигаясь от мелкого мага в дыре на краю мира до главы Магической Гильдии одного из самых сильных государств. Но даже когда он достиг вершины, проклятое "без происхождения" снова проявилось как клеймо. Да, с главой Гильдии имели дело, он обладал немалой властью... но при каждом удобном случае проклятые дворяне кичились своими предками, родами... Как будто специально каждый старался напомнить: ты грязь, у тебя никого нет.

Узнав о мечтах канцлера, Георгий с жаром ухватился за них. Именно себя Верховный маг считал вдохновителем и основой всего! Заслуженная награда не заставила себя ждать: последние два месяца стали для Георгия раем. Он наконец-то смог отомстить! Как сладко оказалось смотреть на избитых благородных в камере, самому пытать их магией и железом. Как валялись в ногах боярские красавицы, прося за мужа, брата... а ведь до этого даже не смотрели в его сторону. — "Всех, всех, кто меня презирал, изведу!" — кипело внутри.

— Значит, Андрей, говоришь, всё на благо родного края? Тем лучше. С патриотами так легко работать... И так удобно менять одного патриота на другого. Ты перестал меня слушаться — ай, ай, ай. Значит, пора поискать какого-то другого патриота. Посговорчивее. Всех, всех вас к ногтю, высокомерные ослы. А пока... стоит назначить встречу кое-кому из истинных благодетелей княжества.

Верховный маг махнул вознице, и карета понеслась по улице. Чтобы попасть в резиденцию Гильдии, необходимо было проехать в Средний город, но быстро добраться не получилось, упряжка встала, упершись в ремонт дороги. Городской голова давно уже хотел заменить перед ратушей дубовую мостовую каменной, подражая Верхнему городу. Естественно, предупредить о начале работ никто не озаботился, и доски выворотили как раз в тот момент, когда Верховный маг был у канцлера.

Объехать этот разгром по соседним улицам возница даже не пытался: на узких, полутёмных переулках богатых кварталов едва расходились всадник и пешеход — что уж говорить о роскошной карете. Пока все дома в городе строили из дерева, каждый год по всем улицам проезжал всадник с особым мерным шестом: любой дом или забор, который задевала мерка, нещадно заставляли перестраивать. Теперь же, вместе с модой на каменные хоромы, пропало и правило измерять все новостройки: городские богатеи не желали ломать дорогие дома и раз за разом проваливали проверку. Широкими остались только главные улицы да проходы в районах победнее: их по-прежнему осматривали ежегодно.