Белое и чёрное

Хотя... Он тяжело вздохнул и горько усмехнулся. Если даже среди нас первое время звучали призывы договориться — что уж говорить о младшем народе? А если к тому же вспомнить, сколько раз за последние годы мы сами говорили: "Это не наше дело?" И когда в своей гордыне толкнули Древлянье навстречу посулам Тёмного... И когда восточные братья пришли к нам за помощью... Это... не... наше... "Ну уж нет! Просто так мы не сдадимся! Прошлое нашествие было страшнее, но деды выстояли. Выстоим и мы!" Эоситей дёрнул за шнур колокольчика, вызывая из приёмной адъютанта и резко встал, повернувшись к окну: "Оповестить алексаменос[1], — бросил он, не оборачиваясь к вошедшему. — Жду всех завтра в малом зале в десять".

Первым, почти за пятнадцать минут до начала появился Тюхон — наследник восточной короны. Единственный уцелевший из правящей семьи — потому что оказался в момент дворцовой резни вместе с посольством на западном берегу Истра. До сих пор не привыкший к своему новому статусу, он робко старался приходить самым первым, пока ещё никого нет. Словно боялся, что его могут в любой момент изгнать из числа решающих судьбы, и не хотел, чтобы позор видели остальные. Хотя на самих совещаниях нередко вёл себя довольно нагло и бесцеремонно.

Эоситей вежливо кивнул, приглашая Тюхона на место рядом с собой. Мысленно поморщившись. Неглуп, обаятелен... и божественно красив — даже по меркам эльфов. О чём знает и чем пользуется. Завлекая в постель каждую юбку. Вот только как родич короля и единственный сын своей матери не любит ни в чём себе не отказывать, и тех, кого не получилось уговорить — тащит в постель силой или шантажом. К тому же, предпочитает обихаживать человеческих девочек лет четырнадцати да эльфиечек вёсен восемнадцати-двадцати — что у Эоситея вызывало брезгливость. Больше он, наверное, не терпел любителей мальчиков.

Из-за такой малолетки Тюхон, кстати, и попал в своё время в ссылку в самую дальнюю западную провинцию. Соблазнённая соплюшка оказалась внебрачной дочкой одного из Великих лордов, на которую тот строил большие планы. И когда девица потеряла невинность и, следовательно, всякую ценность для предстоящей торговли, взбешённый лорд Ясеня добился высылки негодяя на самую глухую окраину. Где Тюхон и провёл почти пятнадцать лет. Пока, воспользовавшись благоприятным случаем, нахально не заставил принять себя в свиту проезжавшего на Запад посла — откуда принца выгнать не посмели.

Впрочем, в здешних местах Тюхон вел показательно благопристойный образ жизни. Отчасти на это повлияли те огромные средства в западных банках, которые как наследник Восточного предела Тюхон получил в свое распоряжение. И на которые мог исполнить любую свою фантазию. Но куда больше его отрезвлял разговор, состоявшийся с архистратигом на следующий день после известия о гибели дяди: Эоситей вызвал принца в свой кабинет и предупредил, что если узнает хоть об одном случае насилия или шантажа — то оторвёт виновнику голову. И его не остановит даже польза Тюхона как наследника. После чего для лучшего запоминания завязал узлом лежавшую на столе золотую ложку, и сунул "сувенир" в руки ошеломлённого собеседника. Конечно, Эоситею докладывали, что своей тяги к малолеткам Тюхон не оставил. Но пока те шли к нему в постель сами, или он покупал их ночи за деньги у родителей — владыке Запада было всё равно.

Вторым, ровно в десять в зал вошёл старший клана изменённых Танатос, который возглавлял военную разведку. В сражениях неистовый до бешенства, во всём остальном он был образцовым воплощением аккуратности и порядка. Кафтан мундира, не в пример Тюхону, застёгнут на все пуговицы, сапоги сияют чищеным блеском. Поклон приветствия старшему по рангу наверняка до миллиметра соответствует этикету. Правильное мужественное лицо можно было бы назвать привлекательным... если не всматриваться в глаза. В самой глубине которых время от времени возникает какая-то безумная кровавая жажда.

Если Тюхон вызывал у архистратига только презрение, то своего заместителя Эоситей давно мечтал удавить своими руками, хотя вынуждено и признавал государственную полезность таких как Танатос. Лучшие воины и замечательные командиры — обратной стороной Изменённых была тяга к пыткам и убийствам. Хаос толкал их к безумным кровавым развлечениям — которые творились с методичностью и холодной жестокостью Порядка. Развлекались, естественно, только с людьми: ещё первые вожди изменённых сделали запрет на "игры" с теми, в ком течёт родная кровь, самым нерушимым. Чтобы не перебить друг друга и пользоваться защитой владык Запада и Востока, продавая тем своё непревзойдённое искусство нести смерть. И потому теперь у сородичей Танатоса не было выбора: если обычный эльф ещё имел шанс хоть какое-то время уцелеть в резервации, то Изменённых без защиты Светлого Совета сразу же перебьют до последнего младенца. Как это произошло ветвями клана, жившими на востоке.

Вслед за Танатосом подошли остальные: военный совет начался. И первая же новость — что помощи не будет — вызвала тяжёлое молчание. Сменившаяся скоро криками и руганью о том, как они должны поступить теперь. Эоситей вмешиваться не стал: пусть выговорятся. Для себя он давно всё определил, но возможно советники сумеет подсказать ему что-то упущенное. Вот только спор сегодня был хоть и шумным, но каждый старался говорить ка можно осторожнее. Выжидая слова архистратига — чтобы высказанное случайно не вошло в противоречие с решением хозяина.

Внезапно встал король Туманного архипелага. Единственный человек в алексаменосе, слово он брал редко, да и говорил обычно мало. Некоторые даже считали этого высокого и чуть грузного от избытка мышц рыцаря не слишком умным, лишь случаем затесавшимся в число советников правителя. Но Эоситей, знавший сэра Ланселота лучше многих, ценил его мнение много больше той пустопорожней болтовни, которую несла свора павлинов, навязанных по политическим мотивам. К тому же Ланселот всегда был единственным, кроме Танатоса, кто не считал нужным думать, оглядываясь на решения архистратига. Вот и сейчас, не дожидаясь слова правителя, он грохнул кулаком по столу и гаркнул:

— Умолкли, пустомели!

После чего окинул тяжелым взглядом притихших придворных. Обычно ему давали не больше тридцати: гладкая кожа, густые каштановые волосы без единого седого волоска. Но сейчас он выглядел на все свои почти пятьдесят, а в суровом взоре сквозила какая-то мудрость и недовольство, словно это король Туманных островов, а не сидящие перед ним принадлежал к Старшему народу. Ещё удивительнее для всех была вдруг неожиданно долгая речь, в которой сэр Ланселот обвинил собравшихся в трусости и в том, что они собираются отсидеться за чужими спинами.

— Если вы надеетесь, что тёмный император растратит силы на штурме дальних городов, как предлагают многие, и не пойдёт дальше — то ошибаетесь! — закончил он. — Очень скоро все прибрежные крепости станут редкими островками Света в океане Тьмы, но и это продлиться недолго. Лучше рискнуть умереть стоя, чем провести остаток жизни, пресмыкаясь на брюхе!

Ошеломлённые придворные не успели вымолвить ни слова, как встал Эоситей:

— Я рад хотя бы одному достойному соратнику. Который не забыл, что такое долг и честь. Я долго думал. Но благодаря Вам, — последовал уважительный поклон в сторону правителя Туманного архипелага, — решение принято. Мы дадим сражение врагу — и остановим его.

И вот через неделю Василиса провожала мужа вместе с войском. Провожала с тревогой, хотя старалась этого не показывать. Три дня назад она решилась сказать Эоситею, что у них будет сын... Лицо любимого тогда вдруг просветлело, и впервые за последние месяцы на нём вдруг появилась радость: слишком редки были у обращённых драконов дети. Ведь не каждая эльфийка захочет и сможет носить ребёнка втрое с лишним дольше от нормальных двенадцати месяцев. В тот миг их обоих словно обняла какая-то не принадлежащая земному радость, оба будто забыли о творящемся... но сейчас Василиса безумно боялась, что мальчик никогда не сможет увидеть отца.

И вот сборы закончены: Василиса подала мужу большой щит, сияющий серебряным зеркалом.

— С ним или на нём! — девушка улыбнулась, боясь, что сейчас вдруг расплачется.

Но Эоситей нежно приподнял жену на руках, а потом поставил и обняв за плечи произнёс:

— Только с ним! Потому что у меня, в отличие от врага, есть за что сражаться. Не за жажду власти, не за владычество над миром. Не за остальной тлен, который длиться не дольше жизни. Я буду сражаться за вас!

[1] Алексаменос — от греч. ?λ?ξω (алексо), "защищаю"+ μ?νος (менос), "сила". Здесь — военный совет.

Глава 24

Сила силе доказала:

Сила силе — не ровня.

Есть металл прочней металла,

Есть огонь страшней огня!

Ранним утром решающей битвы Альвар смотрел на пока ещё пустую равнину, где через считанные часы словно тысячерукие и многоглавые чудища встретятся в смертельных объятиях два войска. И вдруг подумал, что нити судьбы плетутся путями, непонятыми даже самым могущественным смертным. Словно Норны[1] или случай решили переиграть случившееся, как будто им чем-то не понравился предыдущий результат: и потому сегодня армии сойдутся совсем недалеко от места последнего из сражений первой "Ники". И также, как и на другом поле где-то далеко в прошлом струится туман, обтекая каждый камень, каждую былинку и каждое дерево... ещё молочно-белый, но уже подкрашенный алым. Альв будто снова стоит на Туманной равнине, и через несколько минут его с улыбкой и словами: "Опять задумался, умнейший?!" — хлопнет по плечу Александр... Только нет сегодня рядом никого из прежних друзей: ни благородного Аргироса, ни сурового Артемизайоса, ни ворчливого бородача Гисли с его гномами. Ни остальных... Да и главы Светлого Совета Стюримада Мудрого тоже нет — есть Альвар. А за спиной потомка Александра стоят не рыцари Запада, а витязи Востока.

Туман рассеялся только к девяти часам утра, обнажая боевые порядки. Вражеского войска пока не разглядеть, чародеи обеих сторон постарались укрыть своих солдат от чужих глаз. Ворожба не самая сильная, и едва ли простоит даже до первого столкновения — но пока, если посмотреть в ту сторону, вместо блеска стали увидишь лишь серую дымку морока. Зато свои своих могут видеть хорошо. И потому сейчас каждый, от нукера Великого Хана до северного викинга, смотрит на пространство перед шеренгами передовых полков: там, словно проводя последний смотр, неторопливо едут император вместе с императрицей. В вороной и серебряной бронях, на чёрном и белом жеребцах, они смотрятся так, будто Вотан вместе с лучшей своей валькирией вышел благословить дружину на победу. А солдаты, мимо которых шествует царственная чета, шумно приветствуют правителей.

Линия войск раскинула свои крылья широко, и путь до середины боевых порядков у идущих шагом коней занял довольно много времени. И каждое мгновение этой дороги Герман, ловя восхищённые взгляды, мысленно корил себя, что не уговорил жену остаться в тылу. Они спорили не один час и не один день, но Ингрид была тверда: не так много у них Великих магов, чтобы хотя бы один сидел вдали от битвы. И правитель с тяжёлым сердцем вынужден был уступить, повинуясь долгу — тому, что превыше личных желаний и чувств. Но вот кони остановились, император поднял руку. Гул и разговоры среди воинов смолки, все боялись упустить хоть слово. А над полем раскатисто полетел голос: "Наши прадеды вышли на это поле с кличем: "Свобода или смерть!" Но сегодня я скажу иначе — только победа. Ника! Побеждай!" В ответ раздался стук мечей о щиты и ритмичный рёв: "Ника! Ника!" Сражение началось.

Эоситей построил войска широкой дугой, обращённой внешней стороной к врагу. Так, чтобы один конец этой дуги упирался в лес, а второй — в берег высохшего старого русла Секваны. Впрочем, поначалу такое расположение хотя и насторожило Германа, но не сильно: варги легко могли пройти по любому бурелому, а широкое сухое ложе бывшей реки довольно удобная дорога для всадника. К тому же каменистое дно не позволяло перекрыть его рвами и ловушками полностью. Идеальное место для конницы, чтобы прорвать заслоны и оказаться на широкой равнине в тылу противника. Да и своя пехота по основному фронту будет наступать на врага сверху вниз: хотя уклон от нескольких холмов, возвышавшихся сразу за ставкой императора и был на поле битвы почти не заметен, в сражении любая мелочь даёт преимущество.

Но уже первая разведка показала, что впечатление обманчиво: бывшее русло настолько плотно простреливалось лучниками и метательными машинами, что любая попытка атаковать с этой стороны была самоубийством. Попытка же обойти фалангу[2] эльфов через лес принесла ещё один неприятный сюрприз: волчих всадников встретили рыцари Ланселота в могучих закованных в броню лошадях. Встреться они с варгами в поле один на один — можно было бы и поспорить в воинском искусстве. Но при поддержке эльфийских лучников латная конница оказалась неодолима. И теперь оставалось надеяться только на пехоту: что сумеет создать в порядках врага брешь, достаточную для прорыва.

На силу пехоты рассчитывал и Эоситей. Хитрым манёвром он сумел на какое-то время сравнять силу армий. Но архистратиг хорошо понимал, что рано или поздно враг сумеет решить эту трудность. И поэтому тоже стремился как можно быстрее прорвать строй врага, чтобы захватить холмы дальше к востоку. Там, закрывшись рыцарями Ланселота и гвардией эльфов, гномы сумеют установить метательные машины — и сметут артиллерией вражеские порядки. От тяжеленых камней и ядер, летящих вниз, не спасут никакие щиты и маги.

Тараном наступления армии Совета стали гномы: единственные, кто мог держать ровные шеренги на любой, даже самой неровной местности. Нанося страшный всесокрушающий удар — атаку даже одного панцирного хирда не выдержит ни один строй пехоты, а у Эоситея полков "рыжебородых агнаров" было даже два. Дежурный маг развернул перед ставкой изображение, передаваемое с одного из гриффонов: два сверкающие металлом треугольника со срезанной вершиной подошли к линии червлёных и воронёных щитов. Вот гномы перешли на бег, наращивая скорость перед столкновением! Вот два строя сошлись, вот красно-чёрная линия подалась назад... но почти сразу выпрямилась! Теперь неприятный сюрприз ожидал уже Эоситея. К изумлению и ужасу стратигов, красно-чёрная фаланга двинулась вперёд, шаг за шагом тесня хирды обратно. Строй людей не просто выдержал, он наступал! Еще несколько минут — и гномы, разбившись на небольшие группы, побежали, отбиваясь от оркских мечников, которых пропустили сквозь свой строй копейщики. После чего линия красно-чёрной пехоты начинает ровное и неодолимое движение вперёд.

За спиной росла паника, слышались какие-то разговоры и советы, лишь Эоситей был спокоен: он ждал, когда вражеская фаланга дойдёт до середины поля. Там на рытвинах и неровностях в ней неизбежно появятся бреши — и можно будет нанести ответный удар. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Архистратиг приготовился подать сигнал встречной атаки... но тут, едва в линиях стали намечаться изломы и разрывы, ровные шеренги разбились на манипулы[3], расставленные в шахматном порядке. А промежутки между ними заполнились мечниками, которые внезапно прекратили преследовать отступающих гномов.