Спартак 2

— Он говорил как человек, который с детства привык отдавать приказы другими. Это было сразу по нему видно — коротко отрезал Антоний, вспомнив взгляд проклятого гладиатора, пристально смотревшего на подошедших к пифосам римлян. В его взгляде не было ни капли торжества или презрения к тем, кто лихорадочно пересыпал даровое зерно в мешки. Он смотрел с колким прищуром человека, ведущего одному ему понятную игру. Марк Антоний был готов проставить свою голову против дырявого горшка, что это было именно так.

— И все равно, я считаю Спартака рабом и никем иным! — упрямо твердил Гай Публий, но Цезаря это мало интересовало.

— Раб, он или нет, сейчас не так важно. Главное, он очень опасный для нас противник и нам нужно как можно быстрее его устранить. Иначе он отправит нас и все величие Республики в царство Плутона — изрек Юлий, и никто из присутствующих в комнате людей не стал с ним спорить.

После недолгого обсуждения, заговорщики пришли к мнению, что после неудачи Тиберина, выдавать себя за сбежавшего из Рима раба не имеет смысла. Никто из них совершенно не был похож на раба и был бы моментально разоблачен. Куда было лучше назваться другом и соратником Сергия Катилины или Публия Суры бежавшего от рук Сенатом. Спартак наверняка захочет узнать подробности разоблачения заговора, прикажет привести беглеца к себе, и тогда, все будет зависеть от милости бессмертных богов и удачливости нападавшего.

Чтобы каждый из заговорщиков имел равные возможности в этом важном и ответственном деле, было решено бросить жребий. Один за другим они опускали руку в ящик и вытаскивали из него камни. Белый камень достался Азиний, который откровенно обрадовался этому.

— Хвала Юпитеру, услышавшему мою молитву! — радостно воскликнул Гай Публий. — Я с честью выполню свой долг перед Римом, как только окажусь рядом со Спартаком. Можете в этом не сомневаться, но как мне избежать ошибки Тиберина? Я не хочу разменять свою жизнь на жизнь писаря или военачальника фракийца?

Азиний вопросительно посмотрел на Антония, единственного из всех заговорщиков знавшего вождя рабов в лицо и получил довольно неожиданный ответ.

— Как только увидишь человека с волчьим взглядом, можешь не сомневаться — перед тобой Спартак и никто другой.

— Ценная примета — усмехнулся Азиний.

— Тогда уступи свой жребий мне, я его точно узнаю — предложил ему Марк Антоний, но Гай Публий решительно его отклонил.

— Уступить честь стать вторым Брутом — никогда — гордо отчеканил Азиний и, помолчав, добавил. — Если меня все-таки постигнет неудача, тебе лучше подойдет роль дезертира, а Цезарю придется довольствоваться образом философа киника.

Новоявленный избавитель отечества собрался исполнить свои намерения ближайшие два-три дня, но на следующий день Рим пал и спасать было уже некого.

Юлий Цезарь так и не узнал, как сложилась дальнейшая судьба Марка Антония и Гая Азиния. Вместе со своим отрядом милиции он храбро бился на подступах к Капитолию, а когда натиск врагов разбросал их в разные стороны, бросился домой.

Сколько раз он мог погибнуть от мечей и копий, снующих по городу спартаковцев или случайной стрелы выпущенной кем-то из римлян, трудно перечислить, но богиня Венера хранила своего отпрыска. Целым и невредимым он вбежал в дом и, потрясая окровавленным мечом, приказал до смерти перепуганным женщинам собираться.

Не слушая криков и причитаний матери и жены, он не дал им время на собирания вещей, платьев и прочего скарба что, по мнению женщин нужно было обязательно взять с собой из дома. Цепко схватив Помпею за её густые темно-рыжие кудри, он буквально притащил жену к дверям дома, не обращая внимания на её истошные мольбы.

Мать, жена и служанка с Юлией на руках покинули дом в том, что было надето на них. Единственное исключение было сделано для кошельков с деньгами и фамильных ларов. И то и другое было торопливо положено в две плетеные корзины. Одну несла Аврелия Котта, другую с богами, нес сам Цезарь. Вбитое с детства почтение к ларам не смог переломить даже страх перед смертью.

Выставив вперед меч, он храбро вел свой небольшой отряд по горящему городу, и богиня вновь укрывала его своей эгидой. Пробежав несколько кварталов, они достигли нужного места, где находился люк открывавший путь в царство Большой Клоаки.

Он был специально сделан для ассенизаторов, что регулярно спускались под землю и проверяли состояние канализации. От запаха, который ударил в нос из разверзнувшегося отверстия в земле, у бедной Помпеи началась истерика, которая была быстро подавлена при помощи грубой физической силы её мужа.

Первым начал спускаться в дурно пахнущую шахту старый привратник Ганимед, за ним последовала Помпея со своей служанкой Валерией и молодым поваром Варроном. Обоих их внучка Суллы привела в дом Цезаря, как и часть денег, что лежали на дне корзины Аврелии.

Стоя у края шахты вместе со служанкой Миррой, она с тревогой смотрела на Цезаря, что лихорадочно озирался по сторонам, отчаянно надеясь увидеть рабыню Эвтибиду с Юлией на руках. Движимый любовью к дочери, Гай Юлий был готов броситься на её поиски, но мать остановила его.

— Юлий, у тебя ещё будут дети! А пока нужно спасаться! — повелительно выкрикнула Аврелия и решительно схватила сына за руку. Неизвестно, что заставило Цезаря покориться воли матери. Возможно любовь и уважение к ней, что славилась среди римских матрон своей высокой нравственностью и добродетельностью, а возможно, что и отряд спартаковцев, что показался в этот момент в конце квартала.

С тяжелым сердцем, Гай Юлий задвинул крышку люка над головой и в наступившей темноте стал спускаться по крепким скобам, вделанных в кирпичную стену шахты. Каждая пройденная им скоба все надежнее и надежнее отделяла беглеца от того страшного ужаса, что творился над его головой на улицах и площадях Рима. С каждым метром спуска, тьма все надежнее скрывала отпрыска богини Венеры в своих мрачных объятиях.

Когда Цезарь достиг нижней площадки шахты, ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, но беглецы недолго пребывали впотьмах. Благодаря тому, что он внимательно изучил устройство этого отрезка Клоаки, Цезарь точно знал, где находятся смолистые факелы и заправленные маслом лампы, при свете которых, ассенизаторы проводили свои осмотры.

Как достойные наследники этрусков, римляне создали Большую Клоаку обстоятельно и добросовестно. Дорожки, по которым ходили смотрители вдоль канала нечистот, были ровные без выбоин и имели небольшой уклон. Это позволяло попадавшим на них из сточных труб отходам человеческой жизнедеятельности беспрепятственно стекать в саму клоаку, не создавая на них больших луж.

Где там далеко, Вечный город переживал страшные минуты своей истории, но при всем этом, его канализация исправно работала. Несколько раз группа Цезаря попадала под струи зловонных нечистот, что нет-нет, да и обрушивались на них из-под самого потолка. В условиях невыносимых миазмов каждый шаг вперед беглецам давался с большим трудом. На их счастье, через определенное расстояние им попадались выемки с небольшими площадками, где они могли отдышаться и собраться силами.

Солнце уже клонилось к закату, когда беглецы добрались до того места, где сточные воды Клоаки выходили наружу и через мелководье впадали Тибр.

Трудно представить с какой радостью измученные беглецы ринулись вперед, чтобы вдохнуть спасительного воздуха, но на их пути возникли две серьезные проблемы. Первая, в виде массивной решетки, что прочно перегораживала выход из туннеля Большой Клоаки. Римляне строили все добротно и обстоятельно и, создавая канализацию, позаботились об её защите. Чтобы открыть створки решетки, нужны были специальные ключи. Именно в этот вечер Цезарь намеривался взять их у главного ассенизатора города, чтобы обеспечить проход Азиния, но капризная госпожа Судьба все переиграла.

Единственная надежда беглецов заключалась в том, никто не знал, насколько глубоко был погружен створ решетки в вытекающие наружу нечистоты. До самого дна стока или оставлял определенный спасительный зазор для беглецов.

Не минуты не раздумывая, Цезарь был готов выяснить это, но едва он приблизился к решетке, как возникла другая, не менее острая и опасная проблема. Она была представлена спартаковским караулом, что громко обсуждал, продолжать ли им сторожить "эту чертову дырку" или присоединиться к грабящим город братьям.

Слыша их голоса, Цезарь взмолился к бессмертным богам, чтобы те в споре долга и алчности перевесили чашу слабости людской души в их пользу. Однако пока он молился, а боги думали, за его спиной родилась третья проблема, в лице старого привратника Ганимеда.

Трудно сказать, что заставило его оставить маленький отряд и броситься к решетке закрывающей выход из Клоаки. Возможно, у старика от нехватки воздуха просто помутился рассудок и, позабыв обо всем, он бросился к свежему воздуху. А возможно, у него прошла оторопь привычно сгибать спину перед хозяином, и он решил свести с семейством Цезаря старые счеты, которые были у любого раба к своему господину.

Так или иначе, нетвердой походкой он двинулся вперед, не обращая внимания на все запрещающие знаки со стороны Цезаря. Ганимед не остановился даже тогда, когда Юлий Цезарь попытался остановить его. Недовольно сбросив его руку, раб стал обходить своего господина и даже открыл рот, чтобы сказать ему что-то гневное и недовольное.

Голос Ганимеда наверняка услышал бы спартаковский караул и тогда, судьба семейства Цезаря была бы предрешена. Нужно было принимать решение, и Гай Юлий без колебания принял его. Участие в битве при Силари и последующая схватка у стен Капитолия научили потомственного аристократа быстро и решительно защищать свою жизнь при помощи оружия. Не успел Ганимед далеко отойти от него и подать голос, как Цезарь мгновенно оказался у него за спиной с мечом в руке.

Как не тяжел было Цезарю в этот момент, как не хватало сил в натруженных руках и усталой груди, но он сделал то, что посчитал нужным сделать. Крепко перехватив старое морщинистое горло привратника, он не дрогнущей рукой всадил ему в спину гладиус, а затем устоял на ногах, пока тело умирающего Ганимеда билось в конвульсиях.

Схватка с привратником отняла у Цезаря последние силы. С большим трудом и дрожью в коленях он смог положить убитого раба на каменную дорожку. Если бы в этот момент кто-то ткнул в него пальцем, Юлий бы непременно упал. Так он был слаб в этот момент, но когда он поднял голову и посмотрел на своих спутников, все они дружно попятились от него. Столь страшным и грозным был его взгляд в этот момент, и никто из оставшихся рабов не посмел последовать примеру Ганимеда. Варрон со служанками стали испуганно жаться к стенам Клоаки не смея открыть рта.

В это время, спор между караульными закончился. Богиня Венера склонила чашу спора в пользу своего отпрыска и, бросив свой пост, солдаты отправились к ближайшим городским воротам, чтобы принять участие в грабеже.

Возблагодарив богов за милость и выждав определенное время, Цезарь приблизился к преграждающей путь к спасению решетке. Крепкие железные прутья в руку толщиной позволяли пролезть между собой только ребенку, тогда как для взрослого человека они были непреодолимым препятствием.

Все в ней было сделано на совесть, и даже искусно сделанная калитка, не уступала по своей толщине остальным прутьям решетки. Охваченный чувством полной безысходности Цезарь собрался броситься в нечистоты, но Венера избавила его от подобного купания. Когда от злости, Гай Юлий тряханул решетку калитки, она неожиданно легко отошла, открыв беглецам дорогу к спасению.

Уже много времени потом, Цезарь стал догадываться, что калитка была, не просто открыта, а ловко взломана снаружи. Однако это было потом, а пока измученные беглецы с радостью покинули свое укрытие и выбрались наружу.

В быстро наступавших сумерках, они добрались до близлежащих речных зарослей и затаились. Теперь перед беглецами встала новая проблема, куда идти дальше? Где искать спасение? Ведь благополучно избежав смерти в гибнущем городе и объятиях страшной Клоаке, они могли погибнуть, наткнувшись на врагов, все ещё стоявших у стен Рима плотным кольцом.

Цезарь в глубине души очень надеялся, что чувство соблазна возьмет вверх и спартаковцам в этот момент будет не до них, но при этом он хорошо понимал, что удача не может быть бесконечной.

После недолгого разговора с матерью, Цезарь решил вести свое семейство на север Лацио или Этрурию. Там у него были дальние родственники и знакомые, но до них нужно было ещё и добраться.

Не желая подвергать жизнь матери и жены риску, Цезарь придерживался следующей тактики. Он шел впереди своего маленького отряда в разведку и, только убедившись, что все спокойно, возвращался за ними.

Дважды, Цезарь натыкался на спартаковские заставы стоящие в засаде на дороге. Дважды он подвергался сильнейшей опасности, но оба раза солдаты его отпускали, приняв за сбежавшего из Рима раба. В этом ему помогал его грязный и оборванный вид, а также сильный запах, что исходил от беглеца. Он был столь силен, что ни один караульный не хотел долго с ним находиться.

Когда же солдаты спрашивали Цезаря, почему от него так пахнет он, не моргнув глазом, говорил, что он золотник и неудачно опрокинул на себя помои, когда их вывозил с виллы, что в большом количестве было на морском побережье.

Последним штрихом, что заставляло солдат поверить, что перед ними именно рабы, а не римляне было то, с каким видом Цезарь просил у них хлеба. Упав на колени и прижав к груди черные от грязи и нечистот руки, он плачущим голосом умолял караульных не дать ему умереть с голоду.

Артистическими способностями Гая Юлия боги не обидели и, один из караульных, тронутый его мольбой, порывшись в своей походной сумке, протянул ему кусок заветренного хлеба. Однако не всегда слова Цезаря трогали солдатские сердца. Другой караульный разразился в адрес смердящего попрошайки отборной бранью и вместо хлеба, наградил Юлия сильным пинком в зад. А когда тот упал в придорожную пыль, громко смеялись над ним.

Очень может быть, что в другое время, днем, Цезарь вряд ли бы смог столь легко миновать вражеские караулы, но в это вечер и эту ночь все было по-иному. Известие о взятие Рима Спартаком уже разнеслось по всему войску рабов и гладиаторов с быстротой молнии. Все как один радовались этому грандиозному событию. Строили радужные планы на будущее, и никто из дозорных солдат не видел никакой угрозы и опасности в стоящем перед ними на коленях человеке.

Единственный, кто сразу заподозрил в Цезаре римлянина, была рабыня, что попалась ему на проселочной дороге, уже далеко за линией караульных постов восставших. Вместе со своим товарищем, она сидела на краю дороги в обнимку с кувшинами вина, и праздновали победу Спартака. Скорее всего, они достали им в подвалах одной из вилл разоренной рабами.

— Привет, тебе брат! — радостно воскликнула рабыня заметно заплетающимся языком. — Слышал, Спартак взял Рим и вырезал всех до единого римлянина! Хвала богам и нашему вождю!