— Да...
Он, выбитый из привычной колее и успокоенный мной, был поддатлив и легко следовал за более сильной волей.
— Ох...
Издав вздох, он не стал вырываться, лишь сам крепко обнял и стал двигаться, направляемый моими руками на его ягодицах, мой нос обдавал жаром его шею и плечо. Его волосы, как и других, были грубо срезаны по затылку — скальпы снимали только с убитых воинов, оказавших достойное сопротивление. Уши тоже забрали — их вымачивали в особом растворе и лакировали. Они служили местной валютой, а из волос шили ыххаху(*) — это и набедренная повязка, и броня, и услада в бою. Заговоренная шаманом ыххаху в оркском боевом трансе приносила физическое наслаждение — члены возбуждались, отвлекая организм от ран. Если орк кончил в бою, то он действительно кончил, свою жизнь. Бой для орков это наслаждение во всех смыслах.
Месяц назад сложилась подобная ситация, только это меня эльф пользовал и в хвост и в гриву. Он-то и пояснил изъясняющемуся жестами о потере памяти, что анус у эльфов весьма и весьма чувствителен внутри, вот и распространены однополые браки, и официально разрешены тем, кто ранее зачал ребенка с эльфийкой, продолжил род. Тем более следует учитывать и подобную особенность у женщин, которые не имеют девственной плевы и менструальных циклов, а так же не могут понести от собственных отцов, братьев или сыновей. Только у однополых мужских пар тоже может быть ребенок, но лишь дважды — мужчины приносят свое изымаемое непосредственно из яйца семя родильному цветку, и тот положенный срок выращивает альфара. Эти дети не равны в правах с эльфами, всегда рыжие и бронзокожие или чересчур белые и сереброволосые, рабами обычно не считаются, могут иметь детей естественным путем, или в союзе с эльфом-мужчиной. Альфары живут не столь долго и стареют не в раз, а постепенно. Именно они составляют военное мясо, рядовых солдат, а так же из них строится когорта элитных слуг, надзирающих за рабами-людьми, разводимых подобно свиньям. Между прочим, у орков в рабах все, кого они поймают, а вот у более цивилизованных в этом плане гномов и дварфов разновидности магомеханических големов.
— Гы-гы! Топырь зад, — на ломаном лоре.
Влез в клетку, отдернув полог, Угкпаыг. Эльфенок в ужасе напрягся, но не разрешил отвести удерживаемый мной взгляд. Пришлось немного потрудиться, чтобы быстро и аккуратно согнуть его ноги, положив себе на плечи — гибкостью все эльфы отличались, — эта поза была более-менее оптимальной. Тут же сверху нас придавила оркская туша.
Четвертый раз он вот так приходит. В самый первый он просто ворвался с эрегированным членом, видимо насмерть порвавшим мальчишку без всякого удовольствия, на взвовде и не посмотрел, чем я с только недавно доставленным подарком занимаюсь — мне тоже очень-очень хотелось не только принимать, но и самому кому-нибудь вставлять, да еще и чтоб согласие было — яростное пламя внутреннего пожара продолжало жечь нутро, причиняя боль на гране терпимости, но спать или отключаться в изнеможении на третьем десятке все равно приходилось. Мне хотелось разрядки, чего-то со знаком плюс. Ворвавшись, командир роты просто лег на меня сверху, начав ритмично вгонять в меня и меня в эльфа. Наш совместный финал тогда основательно вынес оркскую крышу.
Два прошлых вечера были с многовековыми эльфами, которые принимали происходящее стоически, поливая презрением, став снулой рыбой подо мной. А сегодня Уг дождался излова, дождался окончания разговора, дал время на разогрев. Чудеса — он даже дал мне самому двигаться.
Член Орка был едвали не в два раза толще и в полтора длинее того, что я недавно щупал, эрегируя. Расслабление в области таза, что там, что тут. Я уже научился сам себя смазывать — орк вошел легко и безболезненно, мне ничего не стоило чуть подстроиться под размеры. Я еще не научился водить своим пенисом внутри так же, как это делал тот памятный эльф, но я вкладывался в нежность, еще большую, на которую так чувственно реагировало тело подо мной. Перенял и легкие обжимы чужого пениса в себе, приносящие обоюдное удовольствие, стараясь как можно быстрее подтянуть удра к финалу.
Помогая себе руками, чувствуя на затылке смрадное — к своему душку привык, эльф же пах просто божественной свежестью — дыхание орка, а на заднице удары крупных яиц, я доводил нас троих до одновременного улета. В послений миг сорвал с эльфа долгий поцелуй, проглотив его крик, и вовремя выставил руки, держа собой мелко затрявшегося в оргазме орка, чьи руки подогнулись от пылающего в паху жара.
— Соглашайся на что угодно, я попрошу оставить тебя со мной... — прошептал я в ухо с моей помощью пришедшему в себя раньше орка эльфу.
— Иии... — тонко запищал он, пока я опять не впился ему в губы.
— Поверь, уж лучше так... — губами забирая влагу.
Мне он понравился. Еще двоих, с которыми не хотелось расставаться, с которыми было просто приятно находиться рядом, не удержал. А жестокость наказания — ничто не сравниться с горном душы, раскаленным жарче Ра.
— Наездник дикого зубра(!!!), достойна ли шавка безухая кости? — чуть отставив голову и зажимая рот все еще лежащему подо мной. Очень надеялся, что видящий в темноте лучше меня орк заметит ласки.
— Ыхгы... — выдала осоловевшая морда. — Кисть ухов, гы-г-гы, — пять пар ушей слишком много.
— Пара ухов.
— Рыгр! — даже в таком состоянии офицер не потерял всей силы и ума. Его кулак врезался в мой затылок. Уловка сработала — я проехался по свежим ранам эльфа, тут же от боли замычавшего и задергавшегося, и с глухим звуком расшиб свой лоб о настил. — Ыххаху из волос к завтрашнему, ухи до и после битвы, — ну и язык, сплошные согласные, зато в командном боевом одни гласные — их даже в лесу слышно, что уж про северную степь, откуда пришли завоеватели.
— Есть, удр, — не ответить нельзя. Не отвлечь обделенного от темы тоже. Разжег ли я в этом борове любопытство?
— Гы-гы-гы, — удар ребром по хребтине. Естественно с хрустом. — Знавай место, выкормыш шавки! — поджопник на прощанье выбил сознание. Он думал, что сможет всегда играть с огнем?
Отдавать команды телу не значит понимать, как они будут исполняться. За проведенные дни научился приказывать себе, изучил порог боли физического тела, но до сих пор не знал, откуда берутся силы на регенерацию. Одно точно — сытым быстрее выхожу из сна. Протекли недели на мое смирение, на выработку хотя бы нейтрального отношения к ждущим в персональном аду болям. Прогресс есть — думаю о сне как о пытках через раз, или два.
Переход из сна в явь прошел отработанно четко — сразу включился в окружающую среду, но виду не подал. В углу сидел давешний эльф, весь сжавшийся, и скуляще подвывал, тихо-тихо, ну и, конечно, громко шмыгал рассопливившимся носом. Сил не чувствовал, но привычка не опаздывать на кормление выработалась и гнала завтракать.
— Хватит, — черезчур резко. Стоящая на полозьях из сплющенных зачарованных змей кибитка мелко задрожала.
Подумал о моей смерти? Испуг затмил глаза и разум? Брезгливость? Он как выбрался из-под меня, так и оставил лежащим на боку.
— Меня зовут Лионэль, — просто знал и все. Эльф промолчал. — И послушай внимательно, как-тебя-там, — кое-как сел рядом с ним, щелки в незадернутом Угкпаыгом пологе хватило увидеть эльфа, а не расплыватый силуэт. — Удр ушел один — это значит, орки отказались от тебя, малой. Ты теперь либо будешь моим рабом, либо пойдешь на корм скоту и чдуасам(*).
— Гад... — сказали его синие губы.
— Решай, — постучав наконец-то отросшим до нормы ногтем среднего пальца по его лбу. — Ну?
— П... — мой кулак расквасил ему губы, второй рукой я держал его за пакли, частично сохранившие красивый сине-зеленый цвет.
— Действуем так: я выбираюсь первым, ты ложишься пластом и выползаешь сразу следом за мной, — выдавив из себя отходы, бесцеременно дернул вперед за волосы, размазывая выдавленное по его заднице. — Снаружи ты встаешь на четвереньки с опущенным задом и подбородком на груди, затем, поддерживая меня своим плечом, ползешь прямо к шаману, а от него к чану с бурдой для скота. Выше чресел глаза и голову не поднимать, слушать только меня, и ни звука, понял!? — прокричал шепотом ему в ушное отверстие, причиняя боль. Какого яла!? Ну нельзя же быть настолько тупым.
Стоянка жила своей обычной утренней жизнью. Здесь мы стояли третий день. Добычи у теныртов почти не было — неподалеку шарились из соседнего скучающего дрыгна оркского тьмырга племени Юблаарыж. Полукольцом у края расчищенной поляны стояло четыре кибитки, моя самая последняя. Напротив, в тылу, еще пять развернытых носами на север кибиток, богато украшенных гирляндами из уймы костей, выбеленных, с искусно вырезанными рунами, центральная была самая большая. За ними размещались буйволы, сорок голов, бронированных мощными рогами, хищно выгнутыми вперед, усиленными кольцами, к которым крепились боевые лезвия, отдельно стоял воплощющий боевую мощь зубр. В центре в защитной фигуре стояло одиннадцать шатров, из которых всего один отличался малыми размерами. По бокам стояло восемь колесных телег.
Лес южнее густился настолько, что пускать вперед стадо, вытаптывающее дорогу интендантскому тенырту с шаманами и рабами, не представляло возможным, даже если умудриться переправить буйволов через несуществующий брод. Да и судя по словам удра, думырг готовился принять битву на ближайшем взгорье рядом с озерцом. Боковые дрыгны, как наш, выжигали ближайшие подступы, а последний третий дрыгн, с двумя, уже нагнавшими нас, курсировавший между глубоким тылом и передовой, должен появится сегодня до ночи. Вся награбленная добыча отправлялась назад тяжелыми обозами. Не уверен точно, что орки конкретно жгут — запах гари сопровождал постоянно, а порой шаманам приходилось защищать стоянку от едкого дыма, гонимого с боков и тыла.
Окружения думырг Егыдажд, вожак сделавшего меня рабом племени, не боялся — десятки племен двинулись на эльфов почти от подножий Гидандраго до самых болотистых предгорий Цилиябарх, пройдя около тысячи верст до реки широкой Сверьялус, в которую впадала вытекающая из безымянного озерца безымянная речка длинною в версту. Стеающая с ледников Гидандраго река служила второй естественной преградой, о переправе через первую я совершенно не помню, хотя семерик мелких речушек в сажень глубиной помню, более чем хорошо.
Эльфийский город, находившийся в излучине за взгорьем, однозначно был обречен — лишенные магии, эльфы не в состоянии противостоять шаманам. Мечники и лучники сноровку потеряли — что-то в этом эфире незаладилось, чувствительный народ по моим наблюдениям еще не пришел в себя, не начал оказывать вторженцам достойное сопротивление, но уже сорганизовался и бежит с насиженных мест. Линии лесных крепостей, как я понял, орки миновали скорым маршем еще в первый месяц, оставив их идущим следом женщинам, старикам и детям во главе круга стареших и сильнейших шаман-ырг.
— У, животина! — пнул меня окованным металлом сапогом постовой.
Лепешка от буйвала уже растворилась, смылась, стала общей грязью, однако пинок в который раз бросил меня именно туда. В недоконца восстановившемся позвоночнике стрельнуло дикой болью, упал на четвереньки, получил древком по ребрам. Шлоскырт своей маленькой злобной головой признавал старших по званию и положению, оттого я и не был избит до потери сознания за то, что посмел вылезти стоя, что я раб, животное, которому позволено чуточку больше. Молча развернулся боком к входу в кибитку. Три судорожных вздоха — боль от сломанного ребра унялась, остальное терпелось.
— Это моя кость, нукер Шлоскырт, — безбожно польстил, заработав лишь тычек в бедро. После третьего спокойного вдоха-выдоха надежда почти растаяла.
— Гы! Ешь свои жилы с живого, раб, гы-га, — вдавив ногой голову в грязь, когда эльф неосмотрительно поднял ее. И встал второй на задницу, когда тот дернулся.
— Молю, нукер Шлоскырт, не отбирай кость, брошенную мне удром Угкпаыгом.
— Вали к почтенному Баартычу, увижу безошейную скотину — убью, — схаркнув на голову.
— Быстрее, щенок, — зло. Говорил на лоре — за непонятный эльфийский никогда не станущий даже уэтом выходил из себя.
С искровавленными ягодицами, содранными волосами вокруг рваной раны, эльф жадно втягивал воздух, явно собираясь сделать что-то не то.
— Давай вперед, — сквозь зубы, больно сжав плечо, о которое планировал опереться. — Молча.
— Га-га-га!.. — излишне громко развеселился орк, обратив на нас внимание. Сильная струя мочи ударила в нас — я помешал попасть ей в раскровившиеся остатки уха.
— Ну! — приглушенно. Вроде подействовало.
Немногим припозднились бы и получили меткие броски острыми костями плотного утреннего пайка, а так смешки, обидные — для эльфенка — выкрики, ну и огрызки от яблок и грушь, чьи косточки слишком горьки и пучат ненасытные животы. Впился в плоть ногтями до крови.
— Ослушаешься — достанется обоим, — мы уже достаточно отползли, а рядовой отвлекся на птичий крик. Вороны постоянно нас сопровождали, подъедая отъедаясь. — Будь опорой, или я свалюсь. И на завтрак у рабов будешь ты... — проняло.
— Нагл, гаденышь, — прошипел шаман-ыт еще издали. — Думаешь, ублажая удра, понесешь от него? — этот тоже выше ыта не станет, уже шестой десяток пошел, а все шаман-ыт.
— Здравия, почтенный Баартыч, — на оркском, встав на колени и поклонившись вместе с несопротивляющимся эльфом, которого ткнул головой в грязь. — Раб готов застегнуть залтрич(!!!).
Взнуздывающее камлание происходило на закате, когда пленникам напрочь ломали волю, прежде чем те сами одевали на себя рабский ошейник с меткой племени — таково условие у заключенных в залтрич чдуасов. Учет всем и всему велся строгий, дабы потом в становище поделить добытое.
— Бааха-ха-ха! Я вижу безухое животное!
— Раб готов застегнуть залтрич, — пришлось повториться, не я диктую цену, а отсылку на удра он все же мне закрыл, гнида.
— Ха-ха, говорящий раб! Давно язык не отрезали?!
— Режь. Когда раб застегнет залтрич.
— Поганый язык, — шаман плюнул в лицо. — Залтрич собственность племени. У тебя нет пары ухов. Ах-ха-ха!
— К закату пара ушей, племени и почтенному шаман-ыту. И немедля язык со всеми волосами, — мне не зазорно побыть лысым.
— Быть посему, — оскалился падкий на унижение. — Приблизься, раб.
— Это моя кость, почтенный Баартыч, — залтрич помнит последние руки, я видел, как мне собственную метку оставить.
— Сперва язык и волосы, раб!
В руках шамана ошейник сменился большим блюдом, притягивающим к себе волосы, обязательно бы разлетевшиеся на промозглом ветру, со специальным инструментом для быстрого бритья.
— Ха-ха, все волосы! Подставляй лицо!
Гнида!!! Раскровил все, еще и часть век срезал.
— Язык, га-га-га!
Все ушло на обезболивание от с корнем вырезанной мышцы и поврежденной гортани.
— Га-га-ха-га! Вот, вот залтрич, ха-ха. И только попробуй отрастить маломерки, скот! — двинув кулаком, расквашивая нос.
Пока не передумал, одеваю на шею эльфийского силуэта под боком видимый лишь непонятно каким зрением контур залтрича, на ощупь кладу на затылок ладонь, нажимая пальцами в призыве к действию. Долгих три удара серда под гогот окружающих — и вот раздается скрежещущий звук соединившегося залтрича под всхлип эльфа, мои пальцы отыскали болевые точки. Обессиленно свалился на него, сделав зацеп из рук на шее — ноги боле не держали.
