Том 4. Поиск забытого "я"

Том 4. Поиск забытого "я"

Аннотация

Хаос основательно потоптался в душе и теле, но жизнь продолжается, пусть и в качестве не помнящего себя раба, пытающегося легализоваться среди эльфов и приносящего окружающим сплошные муки или несчастья.

Глава 1. Проснуться рабом

Что-то или кто-то ворвалось и колыхнуло пламя, выбив из привычной колеи. Из всей круговерти тут же накрывшей меня мешанины единственное понял — внутри меня что-то есть, что-то толстое и длинное. Кол? Что такое "кол"? А "длинное" и "толстое" это как? Сознание ухватилось за возможность выплеснуть скопившееся — я не знал, что такое "крик", но, видимо, именно его издал. Дико истошный, он оборвался так же резко, как начался, к тому же аукнулся болью сразу в нескольких местах. Во мне что-то оставили, кол вышел.

Наслаждался блаженством, ослепший и обоженный. Что мне это жалкое подобие, локализованное и в насмешку сладкое? Сознание цеплялось за новое состояние, в котором нет слепяще яркого света, заживо сжигающего. Там я мог мыслить только одну мысль — терпеть. Нельзя поддаваться, прекращу — умру, позорно. Перед собой будет стыдно потом. Как? Почему? Это все возникло сейчас, рой хаотичных мыслей приносил облегчение. Лучше так, чем обратно. Однако это оказалось не в моей власти — после пятого кола, менее толстого и длинного, когда я уже приспособился расслабляться, усиливать приятное, глушить плохое, вновь свалился в ад, поняв мысль — и в этом состоянии возможна сильнейшая боль, острая и точечная, достаточная для низвержения в пучину нестерпимых мук и страданий.

Могу думать мысль. Мысли. По одной. Очередь. Остров. Осколок. Пламенею, не сгорая. Целиком. Боль всеобъемлющая, всеохватывающая, всепоглощающая. Это "всепоглощение" неимоверно растянулось, из точки в линию. Да, мысль летит по линии, разрешая себя думать.

Во второй раз самый толстый и длинный из пяти, изливаясь, вытащил мое сознание, захрипевшее от счастья перехода. Тогда был крик, сейчас хрип. Резкие толчки выбили посторонее, заставив поскорее притупить остроту, сделать состоянее как можно более комфортным. Я был все еще ослеплен, не представляя что творться вокруг, что означает то или иное, не приносящее явно выраженных страданий. Хотел найти мужество, а нашел лишь страх возврата. Безумный, тотальный ужас, помогший пережить хлесткую резь и остаться на плаву в этом странном состоянии. Ненадолго — множество мелких источников внезапно сложились в молот, вбивший сознание в ад.

Мыслю, значит, существую. Мне открылся бесценный клад, сокровище попало в мои думы.

Я существую.

Это главное, прочее тлен. Пыточный Свет до сих пор меня не убил. Сколько уже я здесь? Время. Вот ты какое. Не все ли равно? Вечность, одна или три... Знаю, подруга Вечность, знаю, подруга Боль. Я Вас знаю! Не дождетесь!!! Вам меня не сломать, не убить. Я Вас уже знаю. Не важно, откуда и как. Горите обе пламенем! Вместе со мною...

Еще дважды круг повторялся. На третий раз из океана света меня вывела жаркая боль. Она была повсюду снаружи, пока сам не впустил внутрь. Почему? Как? Что-то более сильное, чем воля, сработало. Рефлекс? А что это? Это он и есть? Не бывать боле! Моя воля сильнее какого-то там рефлекса, я первичен! Хм, что это? Жар, проникший внутрь, обратился печкой, дающей силы противостоять. А вот здесь жар причинаяет лишь боль. Значит, глотать жир, сколько влезет. Глотать? Так вот, что значит "глотать". Все, не глотается больше, предел. Здравствуй, Предел. Ну заходи, что ль, в гости-то...

Точно. Я перешагнул предел мук, приносимых светом. Смог встать "над", а не мертвецом рухнуть "под". На милиметр, нанометр или километр, к ялу! Здравствуйте, Радость и Гнев. Воспламенеем? Куда ж мы денемся...

В очередной раз переход отличался плавностью. И чуть было не прекратился, когда я закрыл глаза и увидел колючий свет. Что больше поразило? Глаза или всего лишь колючесть? Новизна от понимания. Открыл глаза — темень, закрыл — колючий свет. Куда это побежала странная жидкость?! Стоять! Все мое. Нет, вот это и это лишнее. Ох, как же легко сразу стало. На волне блаженства окунулся в пламя.

Я стал больше. Разгорелся. А одна мысль даже затмила собою все. Горение — это жизнь! И только я могу и вправе подкладывать в этот костер дрова. Пусть свет жарит и ярится, пусть огонь пылает! Это Я! Постепенно разгорюсь из уголька. Восстановлю былое. Верно. Я — перегоревший уголек, тлеющий. Прошлое? Не суть! Главное выжить.

Еще толще и длинее вдалбливался в меня, своим резким вхождением вырвавший из адского пламени. Меня качало, как тростинку на ветру. Да-да! Пусть качает! Это проясняет сознание, это вызывает ассоциации, щепками летящие в костер души. Остальные не сильно отличались, а на шестом я, качаясь на волнах с гигантской амплитудой, вдруг подлетел в блаженстве, стремительно ворвавшись в персональный ад.

В следующий раз я испытал тоже чувство на четвертом колу, однако не отрубился, сверзившись в глубь самого себя, а успел пережить еще и на девятом, и пятнадцатом.

Потом меня бросили во что-то вязкое, познакомив с новой пыткой запахом. И вкусом — я впустил это нечто внутрь, но печка пыхнула, исторгнув часть топлива обратно. Боли не было особо. Я смог обдумать положение. Сопоставил ощущения и понял, что колы проникали туда же, откуда я выводил отходы, и изливаемая мной сладострастная жидкость тоже, но из второго. Вспомнил прошлый пятнадцатый раз, когда одновременно излился я и кол во мне. Значит, у меня тоже есть кол!? И он выводит разные жидкости... Йейль! Да это же значит, что есть минимум пятнадцать таких же, как я! Но... но я не чувствовал — ни разу, — как мой кол в кого-нибдуь входил. Или было такое? Не помню. Передышка закончилась, когда я слишком долго не пускал в себя окружающее.

На сей раз я проснулся, когда мне в горло вливали горячий, но не сравнимый с моим пламенем, жидкий огонь. Нет! Это из-за него заработала печь, выхватившая меня сюда. Все... Хватит! Попытался остановить, но какое-то препятствие во рту помешало. Заблокировал ниже. Однако резкая боль продырявила меня, заставив спешно рассовывать топливо, пока все само не ушло из внезапно образовавшейся дырки, двух дырок. Внезапная боль отправила в адское небытие.

Стоп, это жизнь! Какое небытие? Мой внутренний мир, объятый яростным и неиствующим пламенем, воспылавшим на малую долю ярче.

Два десятка пенисов стучились о мой зад. Я научился улетать стоя. Я вспомнил понятие секс. Трижды с тремя изливался одновременно, а последний слишком резко кончал в меня — что-то хрустнуло, отправив внутрь.

Гори огонь ясно, гори огонь жарко!

Очнувшись, я лежал долго. Настолько долго без сильных внешнийх воздействий, что осознал свое лежачее положение. Услышал тишину. Разобрал в ней стук своего сердца и ток крови по артериям и венам. Я ощутил холод и сырость. Ощутил нагим телом: спиной, затылком, пятками, попой, икрами, локтями, кистями, бедрами, плечами. Какой я? Но домыслить не дали — тишину разовал ужасный скрип, а темноту ярчайший свет. Новое слишком внезапно резануло.

Следующий раз я очнулся, разрываемый изнутри. Трещал зарубцевавшийся шов. Стал срочно искать пути отвода — легче не стало. Наоборот — их перекрыли. Заткнули и перевязали. Зато осталось множество мелких повсюду на теле. Однако резко увеличившийся напор вышиб сознание.

Круг секс-пытка-ад повторялся и повторялся, изредка прерываясь кормлением. Я насчитал под сотню членов, хотя бы раз входящих в меня. Форма и размеры разнились так же, как ритм, как сопровождение. Мои внешние пять чувств прояснились настолько, что стали способны различать нюансы.

Краснокожие орки, выше меня на голову, их голову с прямоугольными лицами, на которых выдавалась вперед мощная нижняя челюсть с клыками, лопушились ухи, отяжеленные кучей косточек. Одежды этим мощным мускулистым телам с толстой кожей много не требовалось, как и брони, в основном кожано-пластинчатой.

Целый дрыгн(*) с шаманами набивал хатти-клетки эльфами. Я был, наверно, одним из первых. И самым стойким, судя по частоте смены пленных в моей камере-арбе, закрытой непроницаемой тканью, натянутой на прутья. Периоды моего невменямого состояния свелись ко сну и финалам пыток.

О, пытали здесь отменно. Кого вызываемые шаманами чдуасы(*) ломали, тех группами отправляли назад. А над другими измывались, как только могли в походных условиях. Из тыла или трофеи — не знаю, но вскоре на мне применили дыбу, костедробилку-ломалку, дробящую кисти, выворачивающую наизнанку стопы, берущую на излом кости в продольных или поперечных тисках. На мне тренировались оркские палачи как на самом живучем — уши я уже научился не отращивать, их слишком часто срезали. Меня пускали по командному составу — удру(*), ытгам() и отличившимся уытам(*), — как изюминку, как десертную клубничку, которыми лакомились орки. Изюм сами сушили, клубнику прихватывали в эльфийских селениях.

К тому времени, когда я стал понимать нашивки и знаки отличия, на мне перестали пробовать новые экзекуции — я превратился в элитную шлюху. Уж лучше тонуть в удовольствии, оргазмируя со старшими в любое время суток, чем подолгу валяться, регенерируя в пылу внутреннего огня.

Им доставляло особое моральное удовольствие мое изливание в их, гм, руках — как же, жалкий эльф, бывший великий маг, которого хватает лишь на регенерацию и противление чдуасам, кричит девкой, сам подмахивает. Я даже выиграл сражение за грубость и жесткость — когда орки распускали свои лапы, то не получали полного кайфа, тем более вдрызг пьяные. После их грандиозных попоек, когда каждому доставалось по эльфу или эльфийке, выживало не более десятка безухих, поломанных во многих местах. И сражение за пах — без мужских причиндалов я не взлетал на пик наслаждения, а значит, не уносил с собой и орков.

— Это унизительно! — опустился до разговора со мной недавно пойманный сокамерник, ставший свидетелем открытой сцены — орки не заморачивались кустиками, когда приспичит секса с животными. Здесь каждая раса считала других животными, судя по мельком виденным мною гоблину и гному.

— Если унизительна жизнь, выбери смерть, — кортавя и безбожно путаясь в гласных. Первая моя речь.

Гордец не ответил, а назавтра уезжал с пустыми глазами в оркское становище рабом в ошейнике. На мне он тоже был, но попытавшийся сломать волю еще тогда, в самый первый раз, приставленный к боевому грыту(*) начинающий шаманчик больше не может общаться с чдуасами. Чдуас сгорел в моем пламени, а другие посчитали вызывателя обманщиком. Никто больше насекомого на его просьбы теперь не отвечает, у более опытных шаманов чдуасы ко мне пытались забраться внутрь, но и они сгорали, причиняя мне неимоверные страдания — согласно подслушанному, я весь покрываюсь кровью и минимум сутки валяюсь в отключке, в первое деление издавая потусторонние крики, наводящие на всех ужас, согревающий сердце мучителям.

На небе вращалось две луны. Из разговоров, ставших постепенно все более понятными, узнал, что именно появление на небе Рухма стало причиной бесконечно чередующихся ливневых гроз, а так же бешенством океана, вынудившего северные народы мигрировать на юг. Про гнев, обмен женами и многое другое не разобрал — мне хватило мозгов не соваться с распросами, а терпеливо выжидать.

— Я маг! Да что толку!? — горько всплеснул руками еще не закованный в хатти. — Видел? — на пальцах и ладони что-то пыхнуло совершенно безвредно.

— Что? — мягко спросил, ничего не поняв.

Этот тоже был гол, его только-только доставили, еще и рассвета не было, и ничего не успели сделать. Подарок мне, от удра Угкпаыга. Еле удалось разговорить новичька на сведения. Мы сидели, прижимаясь боками к друг другу, я его обнимал правой рукой, не пытаясь суетиться раньше времени, не обращая внимания на наготу обоих. Вроде трястись перестал, переключился с ужаса пленения на ужас вообще, глобальный, ставший более менее привычным.

— Обычный светляк! Самое примитивное кантио... — красивое название для заклинаний. Оркский колдун, что однажды развлекался со мной, называл сплетение чар заклианием. И малор певучий кажется совсем иным, чем у орка.

— А почему? Ну я вправду не понимаю, память отшибло...

— Эх. Что со мной сделают, а?

— Не отчаивайся... собрат. Не ерепенься и останешься жив. Так почему не получилось?

— Э... на пальцах если, то мировой эфир штормит во сто крат хуже, чем сейчас лес снаружи, — очередной удар грома сотряс тюремную камеру походного типа, а вой ветра не прекращался ни на минуту, пронизывая сквозняками, выхолаживая. Молодой эльф, а их через меня прошло больше сотни, научился видеть возраст, весь трясся от холода, мои невинно-скромные объятья не слишком-то согревали его. — А раньше и дуновение было редкостью, — проклацал он.

Зимние ночи сыпали и снегом, и градом. Скоро повалит буран, знаю. Погода сошла с ума, принося порой град с ноготь, нестерпимую жару ночью или солнцепек днем, прерываемый вьюгами.

Когда битком набивали в мою кибитку, а когда и вот так, по одному. Было еще три рабских, но моя считалась элитной, постоянно здесь жил только я. В остальных теснились обстирывающие, копатели отхожих мест, обмывающие после пыток, и другие разнорабочие обоего полу, коими пользовались простые солдаты, завершившие дежурства или ненасытившиеся от пойманых. Эльфы из совершенно разных кланов, о чем говорили преобладающие цвета их глаз и волос. Попадались и южане, и альфары. Их ошейники, как и мой, были двойными: хатти, касающийся тела, и обернутое в кожу змеи железо с призванными и прявязанными шаманом чдуасами, которые, например, следили за тем, чтобы раб не мог уйти за пределы стоянки. Однако у меня еще была красная лента, лично от удра.

В первые недели, самые массовые на пленников, когда я еще почти ничего не соображал, валяяся едва ли не хладным трупом, орки собрали самые сливки. Грыты уходили на три-пять дней, приволакивая выехавших за грань магов. Потом пригоняя толпы. Но уже прошло больше трех месяцев, эльфы стали оказывать сопротивление — на каждого шамана не выделишь. Общающимся с чдуасами наступило раздолье — их вокруг летало что мошкары на болоте. Отзывались охотно — даров много, хочется урвать послаще, а шаманы и не жадничали. Потому ытги(*) и бесились, когда воины из их тенырта(*) возвращались с культяпками или иными серьезными ранами, в основном колотыми, ведь лечение займет не только время воина, но и время шаман-ытов, взнуздывающих рабов, а тьмырг(*) никого ждать не будет, думырг(*) с позором возвращает таких бойцов вместе с командующим над ними ытгом, лишая всех рабов.

Вообще орки никогда не брали в рабов скот, людей. Те быстро мерли, не выдерживая суровых условий. Тот же холод — люди окоченевают, а теплолюбивые эльфы трясуться, но ведь живут голозадыми неделями, пока в становище не примутся за работу. Поэтому их просто рубили и резали, когда встречали. И орки никогда не выращивали рабов и не давали им плодиться, они жили набегами.

— Хочешь согреться? — задал я провокационный вопрос, облапив пах. Знал уже, что все непрочь, если не с животными и не с опозоренными, хоть раз с ними сношавшимися.

— Да...

Он, выбитый из привычной колее и успокоенный мной, был поддатлив и легко следовал за более сильной волей.

— Ох...

Издав вздох, он не стал вырываться, лишь сам крепко обнял и стал двигаться, направляемый моими руками на его ягодицах, мой нос обдавал жаром его шею и плечо. Его волосы, как и других, были грубо срезаны по затылку — скальпы снимали только с убитых воинов, оказавших достойное сопротивление. Уши тоже забрали — их вымачивали в особом растворе и лакировали. Они служили местной валютой, а из волос шили ыххаху(*) — это и набедренная повязка, и броня, и услада в бою. Заговоренная шаманом ыххаху в оркском боевом трансе приносила физическое наслаждение — члены возбуждались, отвлекая организм от ран. Если орк кончил в бою, то он действительно кончил, свою жизнь. Бой для орков это наслаждение во всех смыслах.

Месяц назад сложилась подобная ситация, только это меня эльф пользовал и в хвост и в гриву. Он-то и пояснил изъясняющемуся жестами о потере памяти, что анус у эльфов весьма и весьма чувствителен внутри, вот и распространены однополые браки, и официально разрешены тем, кто ранее зачал ребенка с эльфийкой, продолжил род. Тем более следует учитывать и подобную особенность у женщин, которые не имеют девственной плевы и менструальных циклов, а так же не могут понести от собственных отцов, братьев или сыновей. Только у однополых мужских пар тоже может быть ребенок, но лишь дважды — мужчины приносят свое изымаемое непосредственно из яйца семя родильному цветку, и тот положенный срок выращивает альфара. Эти дети не равны в правах с эльфами, всегда рыжие и бронзокожие или чересчур белые и сереброволосые, рабами обычно не считаются, могут иметь детей естественным путем, или в союзе с эльфом-мужчиной. Альфары живут не столь долго и стареют не в раз, а постепенно. Именно они составляют военное мясо, рядовых солдат, а так же из них строится когорта элитных слуг, надзирающих за рабами-людьми, разводимых подобно свиньям. Между прочим, у орков в рабах все, кого они поймают, а вот у более цивилизованных в этом плане гномов и дварфов разновидности магомеханических големов.

— Гы-гы! Топырь зад, — на ломаном лоре.

Влез в клетку, отдернув полог, Угкпаыг. Эльфенок в ужасе напрягся, но не разрешил отвести удерживаемый мной взгляд. Пришлось немного потрудиться, чтобы быстро и аккуратно согнуть его ноги, положив себе на плечи — гибкостью все эльфы отличались, — эта поза была более-менее оптимальной. Тут же сверху нас придавила оркская туша.

Четвертый раз он вот так приходит. В самый первый он просто ворвался с эрегированным членом, видимо насмерть порвавшим мальчишку без всякого удовольствия, на взвовде и не посмотрел, чем я с только недавно доставленным подарком занимаюсь — мне тоже очень-очень хотелось не только принимать, но и самому кому-нибудь вставлять, да еще и чтоб согласие было — яростное пламя внутреннего пожара продолжало жечь нутро, причиняя боль на гране терпимости, но спать или отключаться в изнеможении на третьем десятке все равно приходилось. Мне хотелось разрядки, чего-то со знаком плюс. Ворвавшись, командир роты просто лег на меня сверху, начав ритмично вгонять в меня и меня в эльфа. Наш совместный финал тогда основательно вынес оркскую крышу.

Два прошлых вечера были с многовековыми эльфами, которые принимали происходящее стоически, поливая презрением, став снулой рыбой подо мной. А сегодня Уг дождался излова, дождался окончания разговора, дал время на разогрев. Чудеса — он даже дал мне самому двигаться.

Член Орка был едвали не в два раза толще и в полтора длинее того, что я недавно щупал, эрегируя. Расслабление в области таза, что там, что тут. Я уже научился сам себя смазывать — орк вошел легко и безболезненно, мне ничего не стоило чуть подстроиться под размеры. Я еще не научился водить своим пенисом внутри так же, как это делал тот памятный эльф, но я вкладывался в нежность, еще большую, на которую так чувственно реагировало тело подо мной. Перенял и легкие обжимы чужого пениса в себе, приносящие обоюдное удовольствие, стараясь как можно быстрее подтянуть удра к финалу.

Помогая себе руками, чувствуя на затылке смрадное — к своему душку привык, эльф же пах просто божественной свежестью — дыхание орка, а на заднице удары крупных яиц, я доводил нас троих до одновременного улета. В послений миг сорвал с эльфа долгий поцелуй, проглотив его крик, и вовремя выставил руки, держа собой мелко затрявшегося в оргазме орка, чьи руки подогнулись от пылающего в паху жара.

— Соглашайся на что угодно, я попрошу оставить тебя со мной... — прошептал я в ухо с моей помощью пришедшему в себя раньше орка эльфу.

— Иии... — тонко запищал он, пока я опять не впился ему в губы.

— Поверь, уж лучше так... — губами забирая влагу.

Мне он понравился. Еще двоих, с которыми не хотелось расставаться, с которыми было просто приятно находиться рядом, не удержал. А жестокость наказания — ничто не сравниться с горном душы, раскаленным жарче Ра.

— Наездник дикого зубра(!!!), достойна ли шавка безухая кости? — чуть отставив голову и зажимая рот все еще лежащему подо мной. Очень надеялся, что видящий в темноте лучше меня орк заметит ласки.

— Ыхгы... — выдала осоловевшая морда. — Кисть ухов, гы-г-гы, — пять пар ушей слишком много.

— Пара ухов.

— Рыгр! — даже в таком состоянии офицер не потерял всей силы и ума. Его кулак врезался в мой затылок. Уловка сработала — я проехался по свежим ранам эльфа, тут же от боли замычавшего и задергавшегося, и с глухим звуком расшиб свой лоб о настил. — Ыххаху из волос к завтрашнему, ухи до и после битвы, — ну и язык, сплошные согласные, зато в командном боевом одни гласные — их даже в лесу слышно, что уж про северную степь, откуда пришли завоеватели.

— Есть, удр, — не ответить нельзя. Не отвлечь обделенного от темы тоже. Разжег ли я в этом борове любопытство?

— Гы-гы-гы, — удар ребром по хребтине. Естественно с хрустом. — Знавай место, выкормыш шавки! — поджопник на прощанье выбил сознание. Он думал, что сможет всегда играть с огнем?

Отдавать команды телу не значит понимать, как они будут исполняться. За проведенные дни научился приказывать себе, изучил порог боли физического тела, но до сих пор не знал, откуда берутся силы на регенерацию. Одно точно — сытым быстрее выхожу из сна. Протекли недели на мое смирение, на выработку хотя бы нейтрального отношения к ждущим в персональном аду болям. Прогресс есть — думаю о сне как о пытках через раз, или два.

Переход из сна в явь прошел отработанно четко — сразу включился в окружающую среду, но виду не подал. В углу сидел давешний эльф, весь сжавшийся, и скуляще подвывал, тихо-тихо, ну и, конечно, громко шмыгал рассопливившимся носом. Сил не чувствовал, но привычка не опаздывать на кормление выработалась и гнала завтракать.

— Хватит, — черезчур резко. Стоящая на полозьях из сплющенных зачарованных змей кибитка мелко задрожала.

Подумал о моей смерти? Испуг затмил глаза и разум? Брезгливость? Он как выбрался из-под меня, так и оставил лежащим на боку.

— Меня зовут Лионэль, — просто знал и все. Эльф промолчал. — И послушай внимательно, как-тебя-там, — кое-как сел рядом с ним, щелки в незадернутом Угкпаыгом пологе хватило увидеть эльфа, а не расплыватый силуэт. — Удр ушел один — это значит, орки отказались от тебя, малой. Ты теперь либо будешь моим рабом, либо пойдешь на корм скоту и чдуасам(*).

— Гад... — сказали его синие губы.

— Решай, — постучав наконец-то отросшим до нормы ногтем среднего пальца по его лбу. — Ну?

— П... — мой кулак расквасил ему губы, второй рукой я держал его за пакли, частично сохранившие красивый сине-зеленый цвет.

— Действуем так: я выбираюсь первым, ты ложишься пластом и выползаешь сразу следом за мной, — выдавив из себя отходы, бесцеременно дернул вперед за волосы, размазывая выдавленное по его заднице. — Снаружи ты встаешь на четвереньки с опущенным задом и подбородком на груди, затем, поддерживая меня своим плечом, ползешь прямо к шаману, а от него к чану с бурдой для скота. Выше чресел глаза и голову не поднимать, слушать только меня, и ни звука, понял!? — прокричал шепотом ему в ушное отверстие, причиняя боль. Какого яла!? Ну нельзя же быть настолько тупым.

Стоянка жила своей обычной утренней жизнью. Здесь мы стояли третий день. Добычи у теныртов почти не было — неподалеку шарились из соседнего скучающего дрыгна оркского тьмырга племени Юблаарыж. Полукольцом у края расчищенной поляны стояло четыре кибитки, моя самая последняя. Напротив, в тылу, еще пять развернытых носами на север кибиток, богато украшенных гирляндами из уймы костей, выбеленных, с искусно вырезанными рунами, центральная была самая большая. За ними размещались буйволы, сорок голов, бронированных мощными рогами, хищно выгнутыми вперед, усиленными кольцами, к которым крепились боевые лезвия, отдельно стоял воплощющий боевую мощь зубр. В центре в защитной фигуре стояло одиннадцать шатров, из которых всего один отличался малыми размерами. По бокам стояло восемь колесных телег.

Лес южнее густился настолько, что пускать вперед стадо, вытаптывающее дорогу интендантскому тенырту с шаманами и рабами, не представляло возможным, даже если умудриться переправить буйволов через несуществующий брод. Да и судя по словам удра, думырг готовился принять битву на ближайшем взгорье рядом с озерцом. Боковые дрыгны, как наш, выжигали ближайшие подступы, а последний третий дрыгн, с двумя, уже нагнавшими нас, курсировавший между глубоким тылом и передовой, должен появится сегодня до ночи. Вся награбленная добыча отправлялась назад тяжелыми обозами. Не уверен точно, что орки конкретно жгут — запах гари сопровождал постоянно, а порой шаманам приходилось защищать стоянку от едкого дыма, гонимого с боков и тыла.

Окружения думырг Егыдажд, вожак сделавшего меня рабом племени, не боялся — десятки племен двинулись на эльфов почти от подножий Гидандраго до самых болотистых предгорий Цилиябарх, пройдя около тысячи верст до реки широкой Сверьялус, в которую впадала вытекающая из безымянного озерца безымянная речка длинною в версту. Стеающая с ледников Гидандраго река служила второй естественной преградой, о переправе через первую я совершенно не помню, хотя семерик мелких речушек в сажень глубиной помню, более чем хорошо.

Эльфийский город, находившийся в излучине за взгорьем, однозначно был обречен — лишенные магии, эльфы не в состоянии противостоять шаманам. Мечники и лучники сноровку потеряли — что-то в этом эфире незаладилось, чувствительный народ по моим наблюдениям еще не пришел в себя, не начал оказывать вторженцам достойное сопротивление, но уже сорганизовался и бежит с насиженных мест. Линии лесных крепостей, как я понял, орки миновали скорым маршем еще в первый месяц, оставив их идущим следом женщинам, старикам и детям во главе круга стареших и сильнейших шаман-ырг.

— У, животина! — пнул меня окованным металлом сапогом постовой.

Лепешка от буйвала уже растворилась, смылась, стала общей грязью, однако пинок в который раз бросил меня именно туда. В недоконца восстановившемся позвоночнике стрельнуло дикой болью, упал на четвереньки, получил древком по ребрам. Шлоскырт своей маленькой злобной головой признавал старших по званию и положению, оттого я и не был избит до потери сознания за то, что посмел вылезти стоя, что я раб, животное, которому позволено чуточку больше. Молча развернулся боком к входу в кибитку. Три судорожных вздоха — боль от сломанного ребра унялась, остальное терпелось.

— Это моя кость, нукер Шлоскырт, — безбожно польстил, заработав лишь тычек в бедро. После третьего спокойного вдоха-выдоха надежда почти растаяла.

— Гы! Ешь свои жилы с живого, раб, гы-га, — вдавив ногой голову в грязь, когда эльф неосмотрительно поднял ее. И встал второй на задницу, когда тот дернулся.

— Молю, нукер Шлоскырт, не отбирай кость, брошенную мне удром Угкпаыгом.

— Вали к почтенному Баартычу, увижу безошейную скотину — убью, — схаркнув на голову.

— Быстрее, щенок, — зло. Говорил на лоре — за непонятный эльфийский никогда не станущий даже уэтом выходил из себя.

С искровавленными ягодицами, содранными волосами вокруг рваной раны, эльф жадно втягивал воздух, явно собираясь сделать что-то не то.

— Давай вперед, — сквозь зубы, больно сжав плечо, о которое планировал опереться. — Молча.

— Га-га-га!.. — излишне громко развеселился орк, обратив на нас внимание. Сильная струя мочи ударила в нас — я помешал попасть ей в раскровившиеся остатки уха.

— Ну! — приглушенно. Вроде подействовало.

Немногим припозднились бы и получили меткие броски острыми костями плотного утреннего пайка, а так смешки, обидные — для эльфенка — выкрики, ну и огрызки от яблок и грушь, чьи косточки слишком горьки и пучат ненасытные животы. Впился в плоть ногтями до крови.

— Ослушаешься — достанется обоим, — мы уже достаточно отползли, а рядовой отвлекся на птичий крик. Вороны постоянно нас сопровождали, подъедая отъедаясь. — Будь опорой, или я свалюсь. И на завтрак у рабов будешь ты... — проняло.

— Нагл, гаденышь, — прошипел шаман-ыт еще издали. — Думаешь, ублажая удра, понесешь от него? — этот тоже выше ыта не станет, уже шестой десяток пошел, а все шаман-ыт.

— Здравия, почтенный Баартыч, — на оркском, встав на колени и поклонившись вместе с несопротивляющимся эльфом, которого ткнул головой в грязь. — Раб готов застегнуть залтрич(!!!).

Взнуздывающее камлание происходило на закате, когда пленникам напрочь ломали волю, прежде чем те сами одевали на себя рабский ошейник с меткой племени — таково условие у заключенных в залтрич чдуасов. Учет всем и всему велся строгий, дабы потом в становище поделить добытое.

— Бааха-ха-ха! Я вижу безухое животное!

— Раб готов застегнуть залтрич, — пришлось повториться, не я диктую цену, а отсылку на удра он все же мне закрыл, гнида.

— Ха-ха, говорящий раб! Давно язык не отрезали?!

— Режь. Когда раб застегнет залтрич.

— Поганый язык, — шаман плюнул в лицо. — Залтрич собственность племени. У тебя нет пары ухов. Ах-ха-ха!

— К закату пара ушей, племени и почтенному шаман-ыту. И немедля язык со всеми волосами, — мне не зазорно побыть лысым.

— Быть посему, — оскалился падкий на унижение. — Приблизься, раб.

— Это моя кость, почтенный Баартыч, — залтрич помнит последние руки, я видел, как мне собственную метку оставить.

— Сперва язык и волосы, раб!

В руках шамана ошейник сменился большим блюдом, притягивающим к себе волосы, обязательно бы разлетевшиеся на промозглом ветру, со специальным инструментом для быстрого бритья.

— Ха-ха, все волосы! Подставляй лицо!

Гнида!!! Раскровил все, еще и часть век срезал.

— Язык, га-га-га!

Все ушло на обезболивание от с корнем вырезанной мышцы и поврежденной гортани.

— Га-га-ха-га! Вот, вот залтрич, ха-ха. И только попробуй отрастить маломерки, скот! — двинув кулаком, расквашивая нос.

Пока не передумал, одеваю на шею эльфийского силуэта под боком видимый лишь непонятно каким зрением контур залтрича, на ощупь кладу на затылок ладонь, нажимая пальцами в призыве к действию. Долгих три удара серда под гогот окружающих — и вот раздается скрежещущий звук соединившегося залтрича под всхлип эльфа, мои пальцы отыскали болевые точки. Обессиленно свалился на него, сделав зацеп из рук на шее — ноги боле не держали.

Боль мешала сосредоточиться на том, что говорили вокруг, оставалось лишь чувство движения — меня таки волокли. Прошло много ударов сердца — упорно гнал мысль о том, что распределяющий бурду по садкам альфар Ватпоули отольет и мне, а не укажет на буйволовий садок, к которому после своего завтрака орки поведут ездовых и тягловых животных. Сознание уплыло, зная, что живот наполнился даже косточками, которые пришлось провожать по пищеводу, превозмогая боль, иначе бы совсем ничего не попало. Обратно организм уже не отдаст взятое, а прокалывать вроде не должны, еще утро, и чужого раба трогать не должны — за него отвечает хозяин, раз стоит персональная метка вместо ничейной племенной.

Личный раб как имущество, удр вместе с шаман-утом имеют по паре таких — одного, как я понял, каждый до великого похода имел — эльф и гоблин, — по второму, эльфу, здесь обзавелись, вели спор обо мне. Все прочие двадцать ютились в трех кибитках — эх, тепло им там, — и выполняли хозяйственные работы: ставили шатры, подавали еду, мыли посуду, трясли и латали ковры с цинновками, обмывали оставшегося в единственном числе лежачего раненого, собирали отходы буйволов, мешали их с чем-то и затем сушили для получения брикетов, горящих скоро, жарко и бездымно. Они же собирали плоды, которые потом частично шли в загон к пленникам, сегодня опустевшим — в бурде завтра мяса не будет, и нас вообще врятли покормят.

— Что делаешь? — проснулся из-за того, что мне теребили волосы.

— Ыххаху.

Его пальцы сноровисто перебирали отросшие пряди, отведенные вбок от лежащего на спине меня у самого края настила.

— Наэнлоис, — осторожно разорвал эльф тишину бьющихся сердец. Мое радовалось редкому спокойному дню, пятому за весь срок моей жизни. Прошлое не пришло, хотя многие термины вместе со знанием языков так и всплывали сами собой.

— Оседлай меня, — начав перекатываться на живот. Тот дернулся, резко выдохнув. — Так теплее. И прекращай дергаться по пустякам. Мало утром клевали?

— Так? — сердце билось слишком часто.

Локтями прижал к бокам его согнутые в коленях ноги, спиной чувствуя лишь легкие касания.

— Садись и расслабься. И доплетай скорее, раз начал.

— Угу.

— Ты полный девственник что ли?!

— Угу.

— Везет, как утопленнику... Наэн, два дела сразу осилишь?

— Каких? — заикаясь.

— Ясно. Тогда просто слушай и запоминай. Лион я здесь, снаружи Хозяин. Доплетешь — я покажу, как лучше гнуть спину на полусогнутых. В ошейнике можно почти нормально на ногах ходить...

— Зачем? — пальцы жили отдельно.

— Формулируй яснее, — недовольный прерыванием.

— Зачем я тебе? — и затаил дыхание.

— Три в одном — грелка, матрац и подушка. Хех, разрешаю дышать. Ссс! А вот дергать не надо!

— Прости, — так я и поверил.

— Организм твой справится со здешним пойлом. Ссс! А от каннибализма никуда не деться, — йейль, достал. — Еще раз специально дернешь — покалечу, раб. Не забывайся. Понял?

— Угу.

— Йейль, с отшибленной памятью я и то помню, что угукают совы.

— У-ай!..

Сбросил волосы, заехал пятками по спине, затылком расквасил нос, быстро извернулся, оберегая сплетенное, и заехал по уху, вырубая. Постовой снаружи загоготал возне, но заглядывать в гадюшник не стал — не положено. Как бы и общий, и личный — это решит думырг, когда береговая линия будет очищена. Территория богата, рабов много, мужики будут закрепляться на завоеванном, а бабы и старики пусть кормят и думают.

А ничего из него плетун. Подушечки пальцев ощупывали затейливый узор, плотный и в то же время мягкий. Неужели сам насил такое? Да нет, вроде как только животные ходят голошеими, или есть специльно те, у кого отращивают? Какие-то не те вопросы. Хм, а в этом плетении ничего сложного, только учесть размеры удра, добавить ремешок. Все, готово, дальше шаман и сам удр добавят внешний кожаный слой с пластинами, кольцами, наклепками.

Заодно и вторая пара ушей выросла и отпала. Ох, и сильны позывы почесать, ненавижу расплачиваться своими частями! Ткнул в бок лежащего тела, посадив большой синяк. И голод нарисовался — все топливо в печке-желудке кончилось, благо пойлом можно заполнить — хуже, а вторая пара нужна не меньше бодрого состояния, ведь после сражения придеться окучивать быстро, качественно, много. Иначе пьяные рожи таки бросят в костер. Нет, меня уже поджаривали с вырыванием сердца, неделю очухивался на памятной стоянке — уж лучше бы меня забыли там, а не бросили у отхожего места на полюбу всем, естественно, заметившим действие регенерации.

Битва точно ночная — в небе ожидается Рухм с Бодо, света хватит. Орки сталкивались несколько раз с карой небесной, рухнувшей с небес напророченной смертью. Но по рассказам Катэльпауса, принявшего по здравым размышлениям судьбу, как и я, одноглазые големы с мифриловыми сложнопрофильными алебардами еще в самом начале похода появились рядом с загоном для скота. Орки знатно повеселились, глядя, как те превращают животных в фарш. Однако шаманы жестко присекли попытку десятка големов покрошить и рабов. С тех пор огромные летающие циллиндры орков не трогали, а иногда и помогали с крупными городами — добычу краснокожего племени не трогали, да орки и сами старались побыстрее убраться из обреченного поселения, от которого не оставалось и камня на камне. Какие чары не сбились из-за неизвестного небесного катаклизма, те уничтожались вспыхивающими глазами молчаливых големов. Недавно пошел слух, что их создатели гномы с Рухма. Говорят, подгорные жители Гидандраго спелись с сородичами и сейчас рвут на части сердца эльфийских деревьев Оккидентали и Ориентали — западную и восточную столицы вместе с разбросанными по громадной эльфийской территории мэллорновскими рощами. О, удр с месяц назад специально делал стоянку рядом с колоссальным, более трехсот метров от корней до кроны, поваленным и сожженым мэллорном, а шаман-ут устраивал камлания в центре гигантской воронки на месте пня — но и это не помогло сломить меня, единственного из вышедшей оттуда тысячи элитных рабов-эльфов, в целости сохранивших все знания и навыки при полном отсутствии свое воли. По-моему, у них вообще личность стерли, изгнали дух, я потом долго размышлял над виденным.

— Хмырь, ты мой РАБ! — оглушительно дыша в самое ухо лежащего подо мной на животе Наэнлоиса, которому больно вывернул руки, чем и разбудил. Неприятно, очень-очень, знаю. — Жуй, червь, выплюнешь или проблюешься — умрешь в жутких мучениях. Краножопые навострились пытать долго, сохраняя ясность сознания. Я знаю. Жуй, гнида! Я не для того играл спектакль, чтобы ты ерепенился тут, — вот ж словечко вылезло. Один из сидевших здесь актером был, славно пел сутки, пока не охрип и не одел ошейник, отправившись развлекать жен.

— Не мычи. Сам выбрал жизнь, когда вылез. И когда притащил меня после кормежки обратно. К лучшему устроенное у чана представление — меня накормили до отвала, — инициатива по плетению тоже хороша. Но не забывайся, Наэн. Нам еще предстоит работа по удовлетворению этих тварей. Для них забава — для нас жизнь. Понял?

— Да. Хозяин.

— Ну хоть так. На четвереньки, раб. Обслюняв мои пальцы. Сильнее, всю слюну отдавай. Теперь наклонись и кусай свой большой палец. Вот так. И только посмей издать громкое мычание.

Засунул два пальца с проколотыми подушечками, потом три.

— Расслабься. Иначе будет слишком больно. Тише-тише, — похлопывая, когда всю кисть внутрь засунул. — Царапины, раздражаясь, дадут кровь. Это и боль, и смазка для ее облегчения. Наш номер в этой драме жизни сохранит нам эту самую жизнь. Приготовься, я прокручу и резко выну. Пожалуй, не вытерпишь, лучше сперва вырублю.

Неприятно на душе. Но какого яла!? Короткое общение с тремя предыдущими — и Наэн. С ним могло получиться выжить — с теми нет. Давещее чувство назревающего события только сейчас притупилось. Или затемнилось виной? Жалостью? Лишнее на празднике смерти, абсолютно.

Спрятав в себе предназначенное шаману, посеменил к удру. Большинство отсыпалось, а в загоне ожидаемо сверкали миндалевидными глазами обритые безухие. Смертники. Наэн молод, взрослые и опытные разобрались с эфиром, иначе бы город взяли с наскоку. Но все равно, переделывать заклинания наново... В общем я точно знал, что передвигаться в воде и по суше — совсем разные вещи. Ял этих магов разберет, однако я видел установку шатров старенькими и новенькими рабами во время сильного ветра. Опыт разгромно победил, до смерти проигравших.

— Куда, скот?!

— Это удру, он ждет, — зарабатывая пару кровоподтеков, сохраняя в целости прижимаемое к груди. Больших трудов стоило достать лист ближайшего лопуха, чтобы завернуть красоту пшеничного цвета, не запачкав. Жалость умерла, не родившись.

— Поторопись, — подтвердил старый раб-эльф, выскользнувший из-под полога. Симюланэль — вышколенный слуга. От него лишнего жеста не дождешься, а слов и подавно.

Дежуривший со своим грытом уыт отстал, харкнув мне под ноги. Жудрогч все равно возьмет свое, жестко и с кровью. Он не распускает руки, он юлит колом так, что всегда разрывает проход, и оставляет внутри синяки. Он меня притащил в дрыгн. Он следующий в этом дрыгне станет ытгом, после битвы точно. Если никто не умрет, поставят над молодняком.

— Гы! Давай сюда! — лично отобрав.

— Стой, — лишний раз напомнил раб.

Циновки выдерживали оркскую обувь, если о них заботиться. Тонкая подстилка для Сима в хламиде, заштопаной и перештопаной, но греющей и выглядещей опрятно. Ковры для хозяина и гостей. Низкий столик с пиалами, второй с пергаментными свитками и эльфийскими картами. Жаровня с пляшущими огненными чдуасами, освещающими и согревающими. Абсолютно голый Угкпаыг и второй раб — девушек всегда в жертву, — натирающий красное тело специальными маслами, противно вонючими, обеззараживающими раны, и с еще какими-то нужными свойствами.

— Ых, всех порву! — примеривая. — Гы, кость не встала поперек горла?

— Нет, большак, — сгибаясь в три погибели.

— Га-га-га! Если скот останется вменяем, то станешь моим. Гы-гы! Иначе Баартычу уступлю, а не почтеннейшему Граздугу, га-га-га! — хрен редьки не слаще. Хоть бы отпустил, перед битвой не принято заниматься сексом.

— Да, большак, — не смея поднимать глаза, а измазанная лысая голова не должна сверкать, привлекая внимание. Впрочем, изляшняя чумазость тоже не к месту.

— Ползи животное.

Вслед слышалось довольное ржание, сверху долгожданные харчки и плюхи острыми оружными пятками. Меткий уыт попал, куда целился. Ему что, женушка-стерва попалась? Не дает? Или в детстве кто опустил? Пришлось проявить чудеса прыткости, чтобы заначка не повредилась. А потом еще умудриться незаметно извлечь у поилки для скота и перебить запах. Под хмурым взглядом ставшего лидером в рабской прослойке Ватпоули истратил цело ведро на помывку. Не будь рядом озера, хрен бы он позволил такую расточительность. Четыре пары новеньких глаз наблюдали с ужасом — снег на дворе, а я смываю дающую тепло грязь. Зоркий глаз альфара уследил за ушами, рот промолчит — сам промышляет ушами втихую. Свеженькие дороже ценятся.

— Баа, животное!

— Здравия, почтенный Баартыч, — протягивая уши, стоя на коленях прямо в покрывшейся коркой льда луже, ямки для которой утром не было.

— Поганый язык! Я вырежу твое сердце!

— Удр будет недоволен.

— Буага-га-га, он уже пообещал тебя мне, скотский смерд!

— Да, почтенный.

— Вали к ялу, мразь! И не смей попадаться мне на глаза! — с удовольствием. Очередное его проклятье благополучно сгорело во мне.

Мда, холод действует благотворно — стоящий в овечьей шкуре дежурный лишние движения не совершил, проходящие мимо орки не шпыняли голого эльфа. Постовой рядом с моей кибиткой клацнул зубами, поведясь на пущенные мной мурашки и морозное вздрагивание. В коем-то веке мой зад не был оплеван при юркании в смрадную темноту. Даже думать не хочется, какие морозы ударили по степи в ароте. Или то был взорвавшийся вулкан? Океан не мог перелиться через Цилиябарх.

— Не боись, выживем.

Наэн сидел опять весь сжавшись. И не удивительно. Ветер проникал всюду, особенно сильно охлаждался настил. Сел на пятки в сторону трепыхающегося полога.

— Будем греться.

Пояснил я льдышке. Глазами вроде двигает. Повозившись, сам раздвинул руки, убрав с ног, и колени, отогнув от еле теплой груди. Наэн вяло сопротивлялся, но когда усадил его промороженный зад себе на бедра, когда завел негнущиеся руки себе за спину, когда подтянул ноги, когда сам крепко обнял, он ответил тем же. Холод выбил пошлые мысли, да и трудно о таком думать с сосулькой и двумя градинами.

— Движение правой кистью — это да, левой — нет, — зашептал я, обдавая шею и спину теплым дахынием. — Понял?

Спустя шесть моих ровных ударов сердца и четыре его, правая кисть чуть дернулась.

— Хорошо. Теперь шевельни левой. Молодец. Утром Баартыч проклял тебя, оттого и ослабло тело. Да что ты дергаешься все, а!?

— Ммм...

— Издавать звуки не разрешал.

Игра в молчанку длилась долго. Снаружи выл ветер и Баартыч. Шло камлание, били бубны и барабаны, трезвонили костяные бубенцы из черепов то ли суслков, то ли крыс, то ли еще какого животного, или всех вместе взятых. Но удерживать в кишках воду та еще пытка.

— Крови с пальцев, когда царапал тебя внутри, не хватило на избавление. Другого способа снять проклятье не знаю. Слушаешь? Хорошо. Придется нанести раны на грудь для лучшего смешения крови. Йейль!

Достал вздрагивать, елозя. Если тебе не до секса, то я очень хочу, еле сдерживаюсь. Жестко сбросил его с себя. Приготовленную для него воду сам употреблю, запас карман не тянет, а приказать себе заснуть научился так же, как сохранять сознание до определенного порога, много выше прежнего. Как-нибудь выкручусь и без него.

Наэн упал болезненно неудачно. На шум никто не заглянул — шаманы спросят чдуасов, и никто не позавидует рабу, виновному в смерти другого. Неизвестно из чего сделанная ткань, или шкура, свет не пропускала, полог прижат плотно, в тюремной камере свет не положен, да и Ра сел за горизонт. Впрочем, я видел силует, сложившийся в три погибели — загляни кто сюда, непременно бы вставил кое-кому кое-куда кое-что. Лоб касается настила, а отогревшиеся ладони деликатно легли на холодные колени. Дышит едва-едва, а сердце то как колотится. Что-то я видимо упустил. Какой-то обычай? Где ж ты, моя память...

— Типа извиняешься? И больше не будешь?

Его правая ладонь мягко погладила мою отогревающуюся коленку, дважды. Пирятно, йейль!

— Так вот, о чем бишь я. Для полноты и гарантии необходимо биение сердец в унисон. Я помню себя лишь со дня пленения орками, и никаких эльфячьих, — намеренно грубо, — обрядов и традиций не ведаю. В рабстве не до них, Наэн. Или выживаешь, или умираешь, все просто, как дважды два. Хм. Понятно?

Получив порцию приятности, продолжил:

— С утра ты не пил и не ел. Ты понимаешь, что тебе не хватит сил на борьбу с проклятьем? А то, что ты, потеряв кровь при избавлении, не выдержишь напряжение разгулявшихся орков? За твое поведение полагалось бы наказание, но я дам тебе выбор, слушай. Я принес тебе воды. Правая ладонь — будешь пить из заднего прохода. Левая — я отрыгну изо рта. Обе разом — из письки. Уберешь руки — отказываешься.

Как бы не так — парень вцепился в колени, но выбор его потряс. Да тут не из чего выбрать, дурак!

— Что ж... Обозначай правой очередной глоток, не подавись сильной струей, и я сам прекращу, понял? Теперь аккуратно возвращайся ко мне и целуй, я в темноте вижу лишь силуэты.

Задвинул мешающие делу мысли в пятки. Плотно обхватив его губы своими, стал постепенно отрыгивать, перегоняя воду. Ох, сколько же в меня вместилось воды — Наэн даже рискнул левой довести до меня, что ему уже хватит. Щаз! Знал бы он, чего мне стоило наполнить мочевой пузырь водой, и не мочей, еще только корки льда в кибитке не хватало. Хотя... Хех, так и быть. Оторвался от его рта. Когда-то целоваться я умел, а эльфик явно нет.

— Большого в тебе нет, а по малому хочешь? — замер в непонятках. Мда. — Ссать хочешь? Хех. Значит так, на улице холодно, орки заделали порог перед уходом, влагу терять нельзя. Поэтому будем пить друг у друга, понял? Рад, что мысль понятна и не вызвала вздрыгиваний. Тогда вставай первый, потом я.

Вот теперь пришла эрекция, и дрожь. Нетерпеливо — холодно же стало — шлепнул по правой ягодце. Мне это не унизительно, а у памятного орка я откусил головку, в назидание остальным, все равно предел терпения физической боли вытеснял сознание, в начале издевательств он в самую глотку вставлял. Мысль о том, что я должен показать пример хладнокровия, не дала позволить слабой плоти восстать. Рот Наэна был как будто лишен зубов, а разбитые губы не ведали боли.

— И вовсе не обязательно было обжимать губами, — заметил, садясь. Мне показалось, или действительно его силуэт покраснел? — Тебя била крупная дрожь. Но у меня даже не встал, — ух ты! Интересно ка-а-ак, хе-хе. — Теперь черед самого сложного. Чем скорее успокоишься и выровняешь сердцебиение, тем больше сил останется. Подстраивайся под мое. Но сознанием не уплывай, понял? Контролируй сердечную мышцу.

Все шло замечательно. Всего за сотню моих ударов ритм почти совпал. Еще с полста для верности. Потом объятья разжались — быстро полоснул ногтем по груди себе и ему. И крепко прижал к себе в последний момент ответившего тем же Наэна, за удар сердца сумев совместить кровоточащие порезы.

Удар в унисон взорвал мир к ялу. Всем существом ощутил, как замерло время, как ярко изнутри полыхнул Наэн, в миг оказавшись с ушами и прелестными циановыми волосами, буквально выстрелившими из головы, голубые глаза ярко засветились, рот еще не открылся, но я четко понял, что он закричит.

Я одновременно воспрнимал свой внутренний мир с неиствовавшим пламенем и осветившееся нутро кибитки. Не думал в тот миг ни о том, что от него останется, если пламя поглотит, как тех чдуасов. Ни о пришедшей боли. Ни о том, что сам стал таким же красивым, чистым и розовокожим, с пышными завившимися волосами. Ни о причинах сворешенно неожиданного эффекта. Об ответственности, которую взял на себя, заявив права на него перед удром и перед ним самим. Я чувствовал, что он мне поверил, доверил свою жизнь, целиком и без остатка, с юношеским максимализмом, или идиотизмом. Я не мразь и тварь, Наэнлоис.

При разрыве контакта крови мне было не до исчезнувших следов — еле успел, зная о раслате за скорость, заткнуть его рот согнутым хвостом волос, быстро положить на спину и разорвать физический контакт, подсвечивающий места соприкосновений, приносящий боль.

Приглушенный крик быстро утих, сменившись отплевыванием от перекушенных волос и странным сопением. Удивление панорамному зрению вылилось лишь в самуя частую мою гостью — мимолетную мысль: "Кто же я?" Практичный ум вовсю ворочал извилинами — я их точно видел, и ел, — как объяснить торчащие уши оркам? Закрыл глаза, и остро пожалел об этом. Открыл, моргнул, пролил слезу — теперь при закрытиии век свет был не просто колючий, а идентичный. Тело не слушалось — после третьего рефлекторного моргания зафиксировал веки пальцами. Сознание, вдруг обретшее круговое восприятие, было абсолютно к этому не готово, и поэтому не видело и не воспринимало ничего. Может быть, в иной ситуации...

— Ты... — и замолк, наверно все еще приходя в себя.

По звуку не определить, обострившийся слух мозг не воспринимал, оглохнув.

— Отвернись, — выдал дрожащий голос.

Выполнил просьбу. Кажись и вгляд причиняет боль, вздрогнул. Веки опустились, вырвался предательский стон. Просто положил подушечки пальцев на глазные яблоки, не раз выдавливавшиеся и вырываемые орками, не давая векам сомкнуться, надеясь непонятно на что. Из уверенного в себе превратился в затюканного. Мы поменялись ролями?

— Кто ты? — риторический вопрос.

— Ты можешь прекратить... жечься? — не помогло.

Могу, Наэн. Могу... Но это означало бы сдаться. Когда я первый раз увидел отражение в луже... Я разглядел подробности на восьмой раз. Тонкий зеркальный обруч, в центре кольцо, в середине которого горит огненная точка, разбрасывающая язычки пламени равномерно по всему ограниченному кольцом кругу, которые слегка выступали за зеркальную границу, а под кольцом знак на лбу в виде такого же кольца и трех кругов, соприкасающихся в центре. Еще с первого раза знал — вот причина такой всеобъемлющей боли, многогранной, разнообразной, с бесчисленными оттенками. Никто не видит больше, не чувствует, лишь я вижу и могу, когда сильно захочу, трогать столько, сколько выдержу без потери сознания. Думаешь, мне не приходит по несколько раз на дню мысль содрать эту штуку с головы? Язык не слушается, голова как в первый раз — забыла принципы и правила управления телом.

— Почему так, кровник? — это еще что за йейль? Он когда-нибдуь научится формулировать вопросы?

— Что произошло? Не молчи. Пожалуйста...

Да как я тебе отвечу? Вздрогну разве что. Как это делать запомнил.

— Тебе все еще больно?! Аййй! — и чего полез касаться? Не удивлюсь, если еще и в рот засунул. А теперь разглядываешь несуществующий ожог.

— Лион, что делать? — неужели вспомнил имя? Ждать, что еще. Пока я не освоюсь. А ты говори, говори, это помогает разобраться хотя бы со слухом. Вот уже различаю твое напуганно прерывистое дыхание и частое сердцебиение.

— Я ни разу, — затараторил он, — о таком не слышал, наставник... ой! Хнык... Лион, хнык... — хех, нащупал уши, за которые тебя драли?

Йейль, разревелся. Взахлеб. Тебе они так дороги были? Убиваться надо после отрезания, а не после возвращения — их все равно придется вновь отрезать. Хм, предстоит научиться быстро отращивать ногти, а не только их точить. Да-да, и сопли размазывай. И шмыгай почаще. А я потихому обоняние протестирую. Хм. Мде. Фу, короче! Что, неужели запал таки прогорел и фитиль радостного горя погас? Ух, ну наконец-то хотя бы силуэт различил. Эм, что-то тут не то. Йейль, я стал видеть ушами!? Час от часу не легче. Хм. Мде. Эм. Ух, зато здравая мысль родилась — может, уйдя в сон, заберу с собой и свет? Помыслено — исполнено.

Невыносимо! Невыносимо! Невыносимо! А-а-а-а! Горю! Горю! Горю! Иии! Ял! Как больно... Мыслю. Терплю. Терплю. Я помыслил терпеть!!! Спокойно, терпеть! Это можно терпеть. Нужно!

Приказать свету сидеть здесь? Я есть свет. Это мое пламя. М? Если это я сам, тогда почему мне же и больно? Опять двадцать пять. Все теже пламенные философские рассуждения. Снять или не снять — вот в чем вопрос. Быть или не быть. Отчего же я до сих пор не привык к тебе, пламя, как привык ко многому вовне? За что ты меня жжешь? Такс, пора прекращать солнечные ванны и проверять теорию практикой.

— Лион! Миленький, ты очнулся?.. — как он заметил?

— Миленький? — брякнул вертящимся вторым вопрос.

— Ы-ы-ы, Лио-о-он, ы-ы-ы...

— Хватит об меня сморкаться, — фух, вроде кошмар прошел, оставив приличное ночное зрение. зажмурился — покалывает привычно. Открыл глаза — светло как в лучах Ра. — Ну прекращай уже, Наэн. У нас нет времени на эти нюни!

— Да, Лион! — ууу, как все запущено...

— Здесь ты грелка, а не я. Отвисни с меня. И я не разрешал говорить, забыл? Черт... — и ругать язык не поворачивается. Теперь. — Остынь в том углу, Наэн. Ну!?

Ясно увидел потуги мысли, сдержавшие угуканье. Или он что-то прочитал в моих глазах? Забился в угол, обжал коленки, зыркает слезно.

— Все потом, главное выжить. Ночь битвы скоро кончится. И за наши розовые тела нас не погладят. Особенно за уши, — под округлившиеся глаза и остановившееся дыхание оттянул свои уши, будто держащиеся на сосновой смоле. Оставшийся в легкий воздух вышел звуком "о", когда я захрустел ими, не в первый раз, впрочем. От натуги он покраснел и шумно втянул смрадный воздух. — И за волосы, — ты же видел, как я их сбрасываю? Должен был запомнить. Раскинул светящиеся — светящиеся!? — волосы по грязному полу, как не раз делал, потом еще перемешать надо будет. Фух, погасли вроде. Но не у Наэна. И как я не обратил сразу на это внимание? Старею, четвертый месяц пошел, хех. — Теперь твоя очередь.

— Я не уме...

— Эх, за что мне такое наказание? Не умеешь — так съем. Хе-хе, — по-моему, кровавая улыбка с выглядывающим кончиком уха получилась слишком зловеще. Но эффект достигнут — малой в обмороке.

Не удивился знанию акупунктурных точек, воздействовав на которые продлил нокдаун и превратил уши в онемевшие хрящевые выступы. Некогда учиться фокусам с ногтями. Я не шутил, ногтем подправил выступы. Уши как уши, вкус обычных эльфийских ушей. Облизнулся. Вытер кровавые губы о руки. Мне кажется, или его ошейник испортился? Хлипко держится, ну да ладно, некогда изучать. Срезал остатки волос, ногой у порога сделал кучку грязи. Перемешал волосы с остальной травой и скопившейся грязью. Как все же здорово отлично видеть в темноте, не слепнуть бы только теперь на свету, хех.

— Иии... Ааа.. Ссс... — пищал под моими кулаками проснувшийся от засветившего в глазу фингала. — За что? — аж сердце съежилось от вложенных в вибрирующий голос непонимания и обиды.

— За звуки. Ну и для правдоподобия, конечно. Фингал так точно за неразрешенные звуки. Еще вопросы?

Тот открыл рот. Закрыл. Судорожно кивнул, не сводя очей цвета ясных небес.

— Так вот, процедуру с задницей придется повторить. Я не уверен, что ты выдержишь множественные оргазмы, плюс возможен импритинг. Хм. Если это слово знакомо — кивни. Хорошо, раз мы оба понимаем. Боль... В ней я уверен сильнее. Давай, слюнявь и подставляй. И посмей мне тут только пикнуть или мыкнуть! Береги голос для орков, если жизнь дорога. Вырублю так же, как в прошлый раз.

И хорошо. Обмочился к месту — орский нос должен чуять мочу, а не лесную свежесть трав. Да и ветер на улице, судя по температуре настила, резко сменил градусы, замерзнуть и покрыться льдом можно не бояться. Густо измазал Наэна, и себя не забыл — нам положено было мерзнуть. И знаю тех, кто был бы не прочь, если бы насмерть замерзли.

— Ну-ну, лишних синяков не бывает, не огорчайся так. Зато симметрично, хех. Сверкать глазами запретить не могу. Но если жить хочешь не со сломаными ребрами, снаружи не отрывай подбородок от груди, а глаза от грязи под ногами. Йейль, никогда так много не говорил, как сейчас с тобой. Все вопросы потом, когда переживем гульбище. Запомни твердо. Когда. А не "если". Будет невмоготу — ярись, переводи боль в гнев, на меня, или грязь под ногами. И еще. Сразу сильно не кричи, как бы не было больно, но и совсем без стонов нельзя, запомни. Ориентируйся на мои руки: сожму правый сосок — надо громче, левый — тише. Кивни, если понял. Воду ты в себе не сдержал, поэтому и я тебе пить не дам. Не зыркай, лично я тебе не мочу тогда отливал.

Что я несу? Какого йейля здесь происходит!? У меня не меньше вопросов, Наэн. И не на все суждено найти ответ, хотя бы приемлемый. Боже, эти глаза напротив я не могу больше пугать! А ведь я еще продуцирую сперму для обмана собственного организма.

— Пусть я и родился в здешней грязи, но в монстра меня не превратят, — с закрытыми глазами. — Извини, Наэнлоис, — ух, какие глаза, какие изгибы бровей и разрез глаз, а вот складка лишняя, и фингалы совсем не к лицу. — Все хорошо, тише, тише... — еще миг и утонул бы навеки.

Правильно сделал первый шаг, придвинувшись сидя на пятках. У парня сильнейший стресс, а держится пучком. Мир рухнул вторично для него вместе со всеми своими бедами — пережить за сутки столько всего!..

— Спокойнее, Наэн. Мы... со всем справимся.

Да, мы. Уже мы. Теперь мы. А ведь не хотел так, не планировал, ожесточили меня здесь. А ты молодец, вот и бешенно колотящееся сердечко успокаивается, дыхание без надрыва и посвиста, колотун в мелкую дрожь.

— Какой ты горячий...

— Тише, Наэн. Вспоминай все мною сказанное. Все-все. Это важно, Наэн.

— Угу.

— Они уже возвращаются и скоро пришлют за нами. Вспоминай Наэн. И не стыдись страха, не бойся его показать им при мне. Я рядом, Наэн.

— Ты защитишь?

— Да. И вспоминай, Наэн, не усложняй нашу долю.

— Я постараюсь, Ли...

Сам судорожно вздохнул. Во что я вляпался?! Угораздило же, а...

Йейль, Угкпаыг гостей привел, гадство! И ребро одно еще не зажило. Ох и озлобились же дежурные, пропустившие мясорубку, насилу протащил Наэна, собрав все тумаки на себя, отдавленная кисть не считается. Слишком сузились проходы меж раздувшихся шатров. Конструкция шатров позволяла их расширять, увеличивая внутреннюю площадь, рабы этим и занялись сразу после ухода.

Ближайший к центру шатер приготовили для начальства — там все ытги собрались. Нагретые камни по периметру, ковры в два слоя, курильницы с опьяняющими травами, трофейные оплетеные сосуды и бурдюки с собственным алкоголем, отрава та еще, блюда с фруктами и кусками шашлычного мяса с кольцами овощей.

Эльфийки. Вопреки политике искоренения расы как таковой путем уничтожения самок, их было много. Шаман-чу расстарался. Все мужчины с подавленной волей, выполняют любые оркские приказы, причем глаза ясные, все понимающие. Руки держат собственных матерей, жен, сестер, дочерей, увеличивая ужас от осознания всего происходящего, когда твой собственный родич ведет тебя на заклание или сам пытает.

Финальный экзамен для рабов. Кто не сорвется сейчас, потом никогда не сорвется. Но это в теныртских шатрах, здесь же все уже проверенные, вышколенные. Тела орков блестят от втираний, эльфы чисты и наги, перед тем, как отправить внутрь, их окатили заранее натасканной озерной водой, смывая кровь и грязь. По пути видел альфара, зорко за всем следящего, он руководил сортировкой трофеев и всюду сувал свой острый нос, направляя других рабов. Орки бронзовокожего не трогали — как-никак цветом в них, наверно.

Йейль, это же ребенок! На красную кожу теплая кровь ложится маслами, а стоны и крики умасливают слух. Орки вдвоем разрывают одну, от удовольствия вцепившись клыками в оба плеча умирающей, какой-то эльф при этом массируем обоим мошонки, уткнувшись носом в межягодичье верхнего. А новенький обладает просто чудовищным инструментом — головка с кулак, а длина по локоть будет. Вторую кроху ему отрок подводит, взамен умершей, которую сам же и уносит за полог, чтобы потом притащить очень на себя похожую, но более старшую, эльфийку, не умершую сразу, когда ее насадили по самый корень, сумевшую предсмертным стоном вырвать рык из ухмыляющейся клыкастой пасти.

Смотри в пол, Наэн. В пол! Зря я тебе, что ль, фингалы засветил!? Нельзя тебе это видеть. Нельзя. Слух притупил, собой стараюсь забивать фон... но уж больно бьет по нервам вдохновенная флейта. Тупицы не понимают, что музыкант оплакивает сородичей, провожая к чистой звезде...

Да что ж ты! Сжимания и оттягивания не помогают — Наэн на взлете. Мои пальцы причиняют боль, раскровили обе груди, но он чувствует, что там я, как в первый раз, столь же нежен, что не могу иначе. И оттого не та тональность у его стонов. Пока удается еще не допускать перехода границы, когда даже обкуренный и пьяный орк, лакающий для поддержания состояния отъезда шаманские настои, получивший порцию своей доли еще на поле брани, поймет, как тебе приятен процесс, а не отвратительно мучителен.

Что же ты делаешь, Наэн! И прокушенные плечи тебе нипочем, и не хватайся ты за ошейник. Ну потерпи, остался последний. Он уже разорвал всех эльфиек здесь, и мальчишек. Я сместил органы, но на гостя мой запас не был расчитан. Наэн! Прошу, выдержи естественный. Должен. Обязан! Угкпаыг зорко следит, хоть и разомлел в усмерть после меня и под облизыванием совсем малких. Как бы это сам думырг не оказался. Ох, Наэн... С тобой мне не приходится изображать и притворяться, прости за мою ношу. Ах, Наэн!.. Не веди меня за собой, и сам не спеши. Ял! Ял!! Ял!!! Я, выдерживающий бесконечный пожар боли, неужели я не выдержу столь же сильный кайф?! Извини, Наэн, но ты сейчас мой инструмент, я тебя играю, и ты споешь мою ноту.

Пальцы ловко побежали по его телу, ведя волну болезненных судорог по мышцам, делая их несгибаемыми. А теперь я сам, как испытавший, раздавлю тебе яички, готовые исторгнуть семя. Дикий вопль из одной глотки, дикий крик с брызнувшими слезами, финальный рык амбала, оторвавшего кусок мяса от шеи и плеча, от которых еле успел отодвинуть крупные кровеносные сосуды.

Двое еще живых эльфов, продержавшихся дольше всех, оттаскивают с меня орка в сторону манящего пальцем удра, единственного не отъехавшего настолько, чтобы соображать. Остальные довольствуются эротическим массажем, их колы вялые и уже небоеспособные после меня.

До хрипа, Наэн, а теперь можно и вот так. Правильно, все верно, ярись на предателя, смотри на них, пусть видят твой взгляд, смотри на мою подобострастно согнутую спину, и не надейся увидеть мои глаза, драма еще не отыграна. А флейтист сфальшивил, когда я мельком бросил осматривающий взгляд после зрительного контакта с Угкпаыгом под маской покорности и мольбы.

Конечно, хозяин, конечно я не откажусь ни от свежего шашлычка из эльфятины, ни от сладких помидроклубник, и выпью за что-то там из меха с горилкой. Конечно-конечно, хозяин, бальзам облегчил боль и там, и там тоже. Это было истинное наслаждение, хозяин, конечно-конечно все из-за мастерства старшего гостя. О, мне не трудно, не утруждайтесь, хозяин и его гость, я выпью и это, какой пустяк, право слово. Непременно приведу себя и кость в порядок, и перееду к вечеру в ваш шатер, хозяин. Не извольте беспокоиться. А вот это лишнее, Наэн. Простите, хозяин, всего лишь немного перчинки, я рад угодить.

Глава 2. Воля

— Баа, Угкпаыг сделал выбор.

— Гы-гы, вы проиграли спор, почтенный!

— Затмение не каждый день бывает, Жудрогч. А...

Ковыляние закончилось. Да, мой статус сменился, видимая оркам метка избавила от тычков и плевков. С онемевшей шеей и безвольными руками тащил своего безмолвного раба почти на собственных закорках. И чего эти двое тут забыли!? Ну разве вы не валяться должны обнаркоченные в своих конурах? Нашел же удр, кого в дежурных оставить в этом укромном закутке. Ох. Хозяин. Как же я тебя люблю, как люблю, аж сил нет. Мой последний тебе подарок, славно неожиданный сюрприз.

Взвинченная реакция, выплеснувшийся внутрь огонь из ставшего матово золотым обруча, туго обжавшего голову. И моя нога, не встречая препятствий в хлам разрывает одно только сердце краснолицего ублюдка. Правая рука вцепилась в мышцу второго, а левая, сняв свободно прошедший через шею ошейник, одела рабский реквизит на шаманскую шею.

— Хозяин приказал сжечь всё. Во всем тьмырге, Баартыч, но псов тихо и первыми. Ты понял?

— Да, Хозяин, — еще бы я не договорился с заключенными в ошейнике чдуасами, они ценят жизнь, они с радостью предали призвавшего их.

— Твой хозяин удр Угкпаыг. Запомни это раб. И забудь меня. И его тоже. Исполняй, — сквозь зубы, на одной только пламенной ярости.

Йейль, тихо смыться не удалось. А все из-за вышедшего из строя ошейника. Шаман однозначно не мог не заметить неладное. Это профессиональное, это его хлеб, это его жизнь.

— Наэнлоис, вложенная мной пища придаст сил. Пробирайся через заболоченный восточный берег озера, до рассвета надо переплыть Сверьялус, а там схоронишься. Оста...

Благо успел освободить скованные мышцы эльфа перед впадением в болевой шок — брать на руки и бежать на сверхскорости было лишним, но единственно верным. Эта грязь сокроет мое тело, авось не найдут — патрулей сегодня нет, а о псах позаботится раб-шаман.

Пожалуйста, огонь, пожалуйста... Ты ведь пожирал раньше все! Отчего же сейчас высвечиваешь их глаза!?.. Почему под эту кажущуюся знакомой мелодию, а? Волки, вороны... Пожалуйста, ОГОНЬ! Не трави меня... Я ни разу не просил милости, или жалости. Думаешь, пришла пора, да?..

...не предатель! Не предатель! Не предатель! — билась в голове единственная мысль. От напряжения появились судороги.

Прятал взгялд. Почему он так и не посмотрел? Почему!? Всхлип. Даже когда нес на руках! Всхлип. О, Великий Мэллорн, придай мне сил!.. Не предатель! Он говорил "мы"! Почему же "пробирайся" и "схоронишься"? Какого жмыха? Всхлип. Как он только подумал, всхлип. А? Нет-нет-нет, как больно думать! Всхлип. И не могу не думать, всхлип. За что, о Дитя Жизни? За что, о Великий Мэллорн, кара небесная сверзлась на эльфов? Всхлип, на меня и него, всхлип... Двигайтесь ноги! Давайте же! Он терпел, а я что? Всхлип. Больно... Всхлип, он терпел... Всхлип, и сейчас терпит жар внутри себя!!! Сдерживает в себе смерть... Всхлип. О, предки, я не посрамлю вас бессильем!..

Он не предатель. А я? Хнык. Я не могу больше, хнык. Ли!!! Очнись, Ли!.. Хнык. Ноги не идут, я не могу! Хнык. Очнись!.. Ну очнись же!.. Хнык. Пожалуйста... Как мне быть!? Хнык. О, Арас! Не смотри на меня в свое око. Хнык. Мне так больно внутри, хнык. О, Арас, я не могу больше идти, хнык, и бросить не могу, хнык. Ползти? Всхлип. Ползти! Я могу ползти, всхлип. Не брошу! Могу!.. Еще немного, еще чуть-чуть...

...Луч Ра и плеск воды. Что!?

Привычка взяла свое — первым делом оценил слуховые ощущения. Вода, птицы, ветер, плеск рыб. Запах гари, рыбьих потрохов, морозной утренней свежести. Сверху ластится роса, снизу шершавый песок и гладкое еле теплое тело. Настал черед быстрых бросков глазами в этом залитом багрянцем утре.

Йейль! Щенок ялов. Как две снулые рыбы, выброшенные на берег, валяемся на виду у всех. Ну что за бестолочь?! Сам виноват, недоговорил мысль. Не выдержал, не стерпел. А руки переворачивали, очищали лицо и нос. Дышит. Пока еще. И как, позволь, тебя через реку мне, ась? Молчишь. Вызвать еще раз золото сил не хватит, не после такого малого промежутка. А сам ты на издохе. И кровь не смешать — двойное зарево справа и сзади, еще один источник света удача не выдержит.

Поможешь, водица? Передай кислород моей коже, а я ему вдохну. Отнеси меня на тот берег, а я его придержу. Отвадь хищников — спасибо скажу. Знаю, дорогая, оскверинили твое тело кровью разумных твари бессердечные, испоганили берег северный, заставляют воды смерть нести. О смерти, хранитель, просишь? Невмоготу стало терпеть поругательство? Освобождения хочешь, и бросить не можешь. Платы с меня требуешь, на дно заведя, в стремнину самую. Отчаялся. Не вини меня, хранитель, не я отравил тебя. О милости просишь? О милости... Да, хранитель, клянусь. Позволь о нем позаботиться, и я растворю тебя в своем пламени.

Кровавый рассвет тянется нескончаемо. Понимаю, Ра. И тебе противно видеть всю эту вылезшую на свет мерзость, не торопишься вставать, хочешь укутаться облаками, а лучше тучами, да чтобы с грозно разящими молниями.

Теперь я под тебя подстроюсь, Наэн. Спи. В кустах этих плотных, в заводе скрытой никто не увидит нас. И ран на ладонях хватит. Хранитель обещал скрыть нас, и меня от тебя. Почему ты не ушел один? Забудь меня, Наэнлоис, как страшный сон, как ночной кошмар, разжавший свои призрачные объятия. Я не могу простить себе тот твой крик. Я видел ИХ глаза, Наэн, не ломай меня своими...

Не дожидаясь следующего общего биения, когда свет из меня вольется в него, зная о запущенном у него сверхбыстром восстановлении, с золотом на голове метнулся на середину заводи. Мы оба поклялись, хранитель...

...Тысячи глаз, с ненавистью и опаской всматривающиеся в противоположный берег, вдруг разом прянули назад — Сверьялус воспылала. Вся, разом. И ужаснулись тысячи сердец эманациям боли и страдания, черными языкам проклятья взметнувшимся ввысь. И подхватили их ветра на север...

...Я не простил себя, а хранитель мразей. Черным шрамом расчертило русло некогда величественной реки лик Арездайна, в мыслях духа Сверьялус. Я благославляю тебя Жить! Гори, ненависть, ярко, гори жарко, рыбы не виноваты в распрях, водоросли и кувшинки не виноваты, мы оба не виноваты, хранитель... Давай вместе сиять? Для мальков и лягушек, для форели и карпов, они такие прекрасные! Ну же, Сверьялус! Зажгись искрой от моего пожара, воссияй хотя бы ты для них, не бросай их на произвол очерствевших разумных, обрети силы противостоять потерявшим разум. Выходи из меня, Сверьялус, неси свет и помни обещание...

...Сумерки Пантеона озарилась яркой вспышкой, заставив от неожиданности моргнуть занявшего Престолы Огня и Земли Давжогла, который следил за развернувшейся кампанией против мерцающих и помнил о том, что здесь похозяйничало эльфийское отродье, выбравшее имя Гаер Моара Крон-Ра, видимо собой заделавшее прорехи на тронном ярусе. На лоне его родного лепестка появился сияющий.

— Кто ты, сияющий?

— Сверьялус, хранитель реки на Арездайне, лучезарный Давжогл.

— В чем причина твоего появления?

— Забота. Я преодолел себя ради защиты хранимого.

— Желаешь воссесть рядом, сияющий Сверьялус?

— Не ради Престола сияю, лучезарный Давжогл, и знаниями я скуд. Позволь откланяться...

...За черным пламенем взметнулось огненное золото, отразившееся во тьме очей. А затем муть прояснилась до самого дна, сияющая внутренним священным светом Река явила златому Ра пеструю гамму сверкающих в его лучах рыбьих спин, сочную зелень стрелолиста, рдеста, валлиснерии и других представителей речной пресноводной флоры и фауны. Сверьялус излучала жалящий тьму в душах свет, грея теплом любви, пролившейся сотнями слез. Многие прямо в чем были бросились в реку, жаждя окунуться в спокойные воды, напиться святой благославленной воды, забыть горе...

— За что!? — разнесся единственный голос на южном берегу, полный отчаянной боли.

Очнувшийся Наэнлоис рыдал над прозрачной гладью ласково сверкающей речной заводи, просматриваемой до самого дна, прекрасного в своих крайсках и буйстве жизни, в центре которого пышно кустилась золотистая водоросль, так похожая на волосы Лиона, бросившего его здесь одного.

— Чем я не вышел, чем не угодил тебе? — кончиками сине-голубых волос игралась приветливая рябь, принесенная сильным дуновением горячего южного ветра.

— Потеря памяти не опраздание, Лионэль!!! — лелеял Наэн руку с зарубцевавшимся шрамом, тающим в слезах. Вскоре он стал таким же тонким и незаметным, как росчерк на груди.

— Бросил, подлец. Поматросил и бросил! За что!? — лились слезы в три ручья.

Щемит сердце — нет мочи терпеть! Наэн приложил один шрам к другому. И поймал за хвост озарение. Сколько раз его брали на Сверьялус, где он только не перекупался, каких волшебных рыб не видел, но о растущем на дне ничегошеньки не слышал. И кровь так будоражит, когда он смотри на колыхание этих волос, что решимость добиться своего и найти хоть на дне осушила глаза, прояснила ум. Наэн нырнул...

...знакомый звук. Ох, Сверьялус, ох плут! Во время сделки на мне не было волос, их ты и выставил напоказ. Для Наэна.

— За что?.. — а вот и его надтреснутый голос, полный чувств.

Хлесткая пощечина. Э?.. Чего он сидит на мне? Не открою, не жги. Не увижу...

— Не ломай меня своим взглядом, Наэнлоис. Я не вытерплю еще и твоих глаз посредь кошмара взирающих на меня в том шатре. Прошу...

Раз. Два. Три. Еще три пощечины, наотмашь. А вот и детский кулак в грудь. Нет. Нет, Наэн!

— Ты повредился в уме, — начал он странным тоном, нос к носу, лоб ко лбу, глаза... в веки, — мой кровный муж и брат?

Что!? Инстинктивно распахнул глаза только для того, чтобы тут же утонуть в его очах. На меня смотрело само небо, ясное, облегченное, с затаенным лукавством, с всепрощающей любовью...

— Кккак это муж и брат? — глупо выдохнул в ответ его жаркому рту.

А глаза Наэна вспыхнуле светлее Ра, и он скатился набок, в приступе звонкого смеха держась за живот. Я можно сказать всей шкурой ощущал, как вместе со смехом из него выходила вся затаенная боль, непонимание, все страхи пережитого. Какой груз с него стекает смехом, смывая накипь и с моего сердца.

Сверьялус ласкал мои стопы. Я думал... Да какое имеет значение, что я думал!? Надо мной расслабленно взирающим на небо, вновь появилось лицо, полное незнакомого мне чувства. Он нежно целует меня у края левого глаза, потом правого, а следом робко приникает к моим губам. Мои руки обнимают стройный стан, губы пылко отвечают, я переворачиваю его на спину, и теперь сам смотрю сверху в его очи.

— Извини. Дай время забыть, время выплыть из океана того кошмара.

— Я помогу тебе, Ли, — и вырвал еще один поцелуй, быстрый, первым прервав. — Мы же кровники...

— Объясни, — устроившись на груди, чувствая его возбуждение. Но я не мог оторваться от того, что жаждал так сильно.

— Мы соединили сердца через кровь на груди. И побратались через ладони. Это же общеизвестно! Прости... Кровные союзы редки, с кровью не шутят, Ли. Не будь согласия между нами, истинного желания, ничего бы не вышло тогда. А выбрав мою левую руку и свою правую, ты принял меня в свою семью и как кровного брата. Любой жизнюк, ну, друид, подтвердит! Ли... Ли, я помню, о чем ты думал в момент таинства... Ли, почему Сверьялус ласково сияет, а ты жестоко пламенеешь?

— Эн...

— Почему Эн, а не Наэ?

— Хе-хе...

Сидящяя на ветвях птаха и стркоза стали свидетелями веселой возни. Теперь мои пальцы дарили не боль, а сладостную щекотку.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Ли. Ну я серьезно. Ли!

— Не знаю на первый, так короче на второй.

— А... — накрыл его губы поцелуем. — Так нечестно.

— Выслушай, пожалуйста, — мы поменялись местами. — Сперва выслушай и подумай, сразу ответ не приму, — пропуская пряди меж пальцев. — Оба раза я так поступил ради выживания. Ничего другого, никакого, гм, контекста. Я ничего не знал об этом, не просил и не хотел таких последствий. Но не снимает с меня взятой ответстенности. Подумай хорошенько, зачем мы друг другу нужны? Не скажу, что с легкой душой отпущу тебя, но калечить твою жизнь собой не имею права. Ты знаешь о том, какую боль я в себе ношу, будешь терзаться по этому поводу. А ведь я не слепой, по мне твои терзания ударит во сто крат сильнее. Ты молод, ты выжил...

— И кто тут молод, а? — жестко поднялся он на локте, упертом в меня. — Кара небес все еще довлеет над нами, гигантские корабли сеят сверху смерть, а ты решил меня им бросить на растерзание, едва дав ощутить чувство свободы и защищенности? Так, да?

— Ну...

— А если я тебя полюбил всего и сразу? Навсегда... Что если я хочу дарить тебе любовь здесь, зная о страданиях там? — пололожил он руку на грудь в области сердца. — А вдруг я своей любовью залью твой пожар?.. — тихо-тихо, касаясь носом носа. — Я повзрослел за сутки, став старше многих взрослых. Пока ты лежал на берегу, вытащенный мною из донного ила, я передумал много дум, Ли. Заруби себе на носу. Я. тебя. Не. Отпущу. Никогда. Лишь смерть разрулит нас. Но и там я тебя наду, не сомневайся. Ты чего?

— От зависти к тому, для кого ты все это говоришь.

— Я серьезно!

— Не обижайся. Мы едва друг друга знаем. А вдруг у меня в прошлом кто-то уже был?

— Был!!! Чего ж этот кто-то тебя отпустил, а ты его, ась? Почему ты здесь и сейчас со мной, а не ней или с ним? Будь кто в твоем сердце, я бы туда не вошел...

— Железный аргумент. Ну чего ты опять заслезился, а?

— От любви...

— Или желания помочь избавиться...

— Ли. Не передергивай. Ты ведь чувствуешь меня так же, как я тебя. Да, я... сгорал вместе с тобой. И не отвернулся, не побежал, это ты прервал контакт. Твоя память так коротка?

— Привык не замечать не существенное для выживания. Эн... я не знаю, как просто... жить. Я помню только рабство с каждодневными пытками и болью...

— Так я покажу! Научу, проведу... Я люблю тебя. Повтори.

— Я... Эн... — горло сперло, нос вдруг забился, навернулась влага на глазах, сердце сжалось. Захотелось захлопнуть веки. Эти глаза напротив оказались еще более невыносимее тех... — Я люблю тебя...

— Ну вот, это так просто, — всего лишь слова. Он знает, чего они мне стоили. — Еще раз.

— Я люблю тебя...

Ну вот, теперь он утешает взрослого дядьку.

— Ну вот, теперь я утешаю взрослого дядьку!..

— Шмыг.

Смех сквозь слезы. Но судороги сжимают в тугой узел — боль вырывается. Она ломится наружу через все барьеры воли.

— Ли, миленький! Ли, не мешай, освободись, Ли! Дай огню выйти... Ли, я приму. Верь. Я сказал ВЕРЬ!

Никто из нас не обратил внимания, что весь мир исчез. Что в целом свете остались лишь он и я. И я открылся. Я поверил в любовь, как он. Чистая душа. Чистая звезда. Творящейся в моей хаос стал мне так очевиден в сравнении, что я растворился в любви целиком, без остатка. И стал самим собою. Обрел покой. И друзей.

Лейо и Зефир! Знакомьтесь, Эн. Наэнлоис Каманлис, лист ол-Ранратакод из ветви Каесиус`Фестука стебля Пикэа Пандженс ствола Ок`Сеэнль древа Оккидентали. О, как! Они так красивы... Ты тоже, сияющий. Сияющий? Мы все здесь сияем. Время памяти не пришло. Насладитесь жизнью, светозарные. Круг замкнулся. Вы — одно целое. Любите друг друга. А мы позаботимся о мелочах.

Мы оба резко перешли — или нас, гм, перешли — в явь, обнаружив себя в воде, обнявшимися и соприкасающимися лбами, смотрящими друг в друга.

— Я тебя люблю, — одновременно.

Чувствовал себя как никогда легко и свободно. Я знал. Он знал, что я знал, что он знал. Все бесхитросные пятьдесят восемь лет жизни моей второй половины. Все месяцы пыток. Совпадающие мечты, сбывшиеся.

Глава 3. Единое

— Теплые. А почему они одинаковые?

— Хех, мы же целое. Теперь и ты видишь. И чувствуешь, когда хочешь.

— Мы растворились друг в друге и перемешались.

— Хм. Верно подмечено.

— А почему наши волосы сами растут именно такой длины?

— Неужели ты думаешь, что правящая элита не владеет подобными фокусами?

— Эээ...

— Ты Эн, я вкурсе, — получил кулачком в бок. — Не представляю, честно, — пропустив меж пальцев шелк его искрящихся волос. — Наша кровь же смешалась, потому еще тогда и на тебе почему-то отразилось...

— А когда придет время твоей памяти?

— Так. Выскажи сразу все вопросы.

— Эк какой хитрый! Хе-хе.

— Хе-хе, злодей коварный. Не знаю когда. Не помню, почему.

— А разве светозарные...

— Тише, юный эльф.

— А?..

— Это Сверьялус, Эн.

— Так это ты подарил эти одежды, да? Спасибо!

— Аха-ха! Да пожалуйста, Наэнлоис. Носите на здоровье.

— Эн, не произноси больше то слово.

— Верно. И вот что я вам скажу — сбежавший Бог Давжогл вернулся, захватив Престолы Огня и Земли. Это он начал истребительную войну против народа эльфов. Не скажу, что у него не было причин. Но расизм не к лицу Богу, а эльфам не впервой... Наэн, подбери подбородок.

— Я — Бог!?

— Дурак, ты, Эн.

— Какого жмыха?

— Милые браняться...

— Чеши отсюда, — хором.

И все трое расхохотались.

— Ты проявил недюжую волю, юный эльф. Обычная жизнь, а какой характер получился. Я помню, как ты любил во мне купаться. Вы — одно. Помните. Не разделенное и сызнова соединенное, а объединившиеся воедино. Запомните, пока жив один — жив и второй. Вы — неразделимое целое. Ваш венец — это ваши друзья, они прячут вас от чужого взора, защищают, помогают. Половинка Лионэль пережила тяжкую долю. Она стоила обретения целостности?

— Да.

— Помните. Вы — единое. Вас соединили небеса. Считайте, что сам Арас повенчал ваш вечный союз.

— О, Великий Мэллорн...

— Йейль...

— Аха-ха, вы не перепутались? Ха-ха-ха. Любитесь смело, не стесняйтесь, я многое повидал. Аха-ха-ха!

— Вуайерист!

— Ялов!

— Хах, одежду-то я дал. Шучу. Простите, я слишком радостен, даже под защитой вы эманируете бесконечной любовью счастьем. Извините еще раз, чего взять с только утром родившегося младенца?

— Ладно уж.

— Ну иди уж.

Я навис над Наэном и плотоядно облизнулся. Мы оба знали, что одно целое, и что у нас есть время на привыкание. И что мы очень хотели кое-что испытать.

— Не томи, Ли. Я теку уже...

— И ночами под одеялом...

— Я знаю, Ли. Наша память стала общей, но твое... я едва-едва воспринимаю.

— Зато ты мою затмеваешь. Дело в разнице между прожитым. И знаешь, я рад этому. Ты был добрым, тебя многие считали другом. Спасибо за жизнь, Эн.

— Спасибо за жизнь, Ли. Ну хватит патетики, давай уже!..

— Едва-едва воспринимаешь?

— Лиии...

Медленно прочертил своей смазкой дорожку на его животе. Прогнулся, подставляя. Он точно попал в цель.

— Оп, — захватив головку и выпустив, полностью не разрывая контакт.

— Ли-и-и. Я ведь припомню...

— Буду только рад, проказник, — не давая ему, двигая тазом, попасть, и сохраняя контакт.

— Ну подглядывал, и что?

— А как покраснел красиво, ммм! — дважды повторив фокус. С меня на нем уже лужица натекла. — Э!

— Хе-хе, — и начал ритмично водить рукой, теребя захваченный трофей. — Ох!

Отомстил, сев махом до корня. Я воплотил все свои бесхитростные эротические фантазии. Наши полные сил организмы до самой ночи скрупулезно проходились по всем пунктам.

Да, я всей душой ухватился за Наэна, как он за меня. Где-то внутри я точно знал, что мы едины, но осмыслить, осознать до самой глубины пока не мог. Как и он. Не знаю, концентрировал ли он внимание хоть на чем-то, кроме физического наслаждения, но я не мог не замечать моменты, когда он прогибался имено так, как мне хотелось, часто попадал в такт, хотя еще полный профан. Мы оба дарили наслаждение друг другу. Это было обоюдным желанием, потребностью угодить, удовлетворить. Я видел, как он едвали не мырлыкал от ощущения попадания в сказку, где все мечты сбываются, когда я припадал губами к его паху.

Я-эн с отрочества знал, эдак лет с тридцати, что мне не видать брака с эльфийкой лет сто. Слишком редко рождались девочки, слишком на периферии была моя ветвь и лист в частности. Поэтому я уже тогда постепенно готовился — вернее, я-ли вижу, как меня родители готовили — к браку с одним из школьного круга. Мне оставалось два года до момента сеяния. Это оло следовали всем канонам, когда первенец зачинается от двух девственников. Созревшая сила порождает даровитое потомство. А ол — тем более ло — достаются вторые, а то и третьи, и четвертые, и пятые дети. Не могущие понести от мужчин сверстников, многовековые эльфийки, желающие потомства, используют девственных юношей.

На меня уже имела виды чопорная черноволосая эльфа. А я так и не выбрал никого в своем круге общения, хотя подглядел с друзьями, как старший из нас, уговоренный всем миром, сеял с красоткой. Все кончилось так быстро, что никто и не понял ничего толком. Биукаэневель был под таким впечатлением, что позабыл о подглядке, когда на следующую ночь был со своим будущим более опытным и старшим супругом на ложе. Вся компашка мелких была еще в ауте, тогда их и накрыли. И ох как таскали за уши...

— Не делай бровки так, Эн, я вспоминал Биука...

— Хе-хе. Давай еще раз, Ли. А?

Я сам хотел предложить. Провел языком от хотящей дырочки до плотно собравшейся мошонки. Полизал вокруг да около, мягко играясь подушечками пальцев обоими сосками. Какая нежная и чувствительная кожа, какой тембр постанываний, какое приятное поглаживание стопами. Обжимал и покусывал губами, теребил языком, подсасывал. Нежно вошел под оптимальным углом, и еще ни разу не демонстрированным сопособом стал мелкими и быстрыми двежениями раздражать слизистую с предстательной железой, при этом только ласково водя пальцами по стволу, яичкам и вокруг. И на финале сжал в ладони его пенис, задвигав в такт, второй рукой облюбовав яички. И мощными движениями во всю длину ствола с громкими шлепками своим телом о его ягодицы стал продолжительно извергаться в него, слегка затянув и его оргазм.

— Достаточно, Эн, — остановил я впившегося в мой сосок. — Поешь речных даров и давай спать.

— Ты не устал же.

— Не бойся за мой сон.

— Это не за сон, это за обретенную любовь.

— Тем более!

— Хех.

— Хе-хе. Еще одну сочную ягодку за своего Ли.

— Давай, ты говорил про матрац и подушку.

— Дык тыж все равно моя половина.

— Ли...

— Да-да, я понял. Ты старший, уй! Не бери плохой опыт щипков.

— Ой ли, так и плохой? Ай!

— Ммм?

— Ех, вроде спать собирались...

— У тебя сосок острый, в ухо впивается.

— Отрастил лопухи, еще придирается!..

Крепко-крепко друг дурга обняли, а вода баюкала сплетение ног. Сверьялус и о мягкой мшистой траве для нас позаботился, и о сокрытии от непогоды. Тихим сапом он создал уютное гнездышко, куда мы могли возвращаться в мгновение ока откуда угодно, к нему под крыло.

Я — звезда. Вокруг вертятся две поменьше, в отдалении три планеты и четырнадцать комет. Завороженно созерцал веселое мельтешение и степенное вращение. Полный. Целый. Самодостаточный и в то же время нуждающийся в обществе. Ну какая звезда бывает одинокой? Тогда это и не звезда вовсе, подделка. И знание того, что все окружающие рядом потому, что я просто существую, побуждало дарить им свой свет, дарить радость не ради чего-то, а просто так, потому что правильно, потому что естественно.

— Привет, Ли!

— Привет, Эн, — сердечко под ухом забилось волнительно, переполненное счастьем.

— Горазд же ты спать!

— Да? Я впервые наслаждался сном, Эн... — ухнуло мощно, с эхом.

— Знаю, Ли, знаю. Мне хватило нескольких мгновений, чтобы проснуться полным сил.

— Спасибо за косу, Эн.

— Пустяки. Давай продолжим, а?

— Эн, — погладил мягко, — а если подумать? Скажи, чего я хочу?

— Чтобы я был сверху, да?

— Неугадал. И не подумал.

— Ну... Чтобы я тоже тебе... того... языком...

— Эн, милый, все не то. Ты же рос эльфом, это закладывалось природой и наставником, Эн.

— Ли, не становись букой.

— Эх, лентяй! Вот где-то ты лентяй, а...

— Ли!

— Ладно, разжую для самых, — возникла пауза на обмен тычками и щипками, — маленьких.

— Пфф!

— Любовь как вино, Эн, ее не хлебают...

— Да-да, ну вылакали мы тогда по бытулке, давай-давай, стыди. Сам же себя, между прочим! Хе-хе.

— И ничегошеньки ты не понял из уроков винораспития. Не знаю как ты, похотливый самец, а мы, эльфы, не стараемся мгновенно опустошить бутылку до дна, — обозначая касания самыми подушечками пальцев, — мы вкушаем каждую каплю божественного нектара, прочувствываем ее всю. Вспомни.

— Угу, я помню, где ты припрятал нектар и как потом вкушал... Фу! Фу, слезь с меня... — а руки уподобились моим, эрекция сошла на нет.

Оба тонули в глазах друг друга.

— Какие радужные глаза...

— Как сверкает радужка...

— Ли! Ты и вправду принял меня...

— Конечно, любимый. У кровников всегда рано или поздно смешиваются глаза.

— Ли, мы — единое! Ведь глаза — отражение нашей общей души, Ли, Ли... Любимый мой!

— Я люблю тебя, — легко сорвалось с наших губ, слившихся в сладком поцелуе.

Небо высветлилось, а многоцветные блики заиграли ярче. Создалась оптическая иллюзия светящихся изнутри глаз, а может, так и было в реале? Мысли скакали, как йейли, а упоительный поцелуй все длился и длился, не перерастая в страстный, остающийся нежнее и мягче воды.

Эн понял меня без слов, когда я стал принимать сидячую на пятках позу — он как тогда устроился, прижался любовно, начал рисовать на спине узоры, щекоча хвостиком моей же косы. А я зарылся руками в его пряди, наслаждаясь струящимися меж пальцев волосами.

Тихие постанывания, ничего общего с эротикой не имеющими, то и дело вплетались в звучащую повсюду реку жизни. Он был рядом, он обдавал теплом дыхания, щекотал волоски на затылке, хвастался умением ласкающе двигать ушами. Он расплел мои волосы, чтобы познать мое удовольствие, а я заплел его. Любование длилось, дыхание и сердцебиение сами выравнивались, синхронизировались.

— Ох, — вырвалось одновременно, разбивая поток на два русла.

— Ли, — уступил я ему, — я почувствовал тебя, Ли! — захлебываясь от восторга, отклонившись назад, чтобы видеть отражение своего лица. — Одновременно себя и тебя. О, Ли! Я не думал, что струящиеся волосы настолько приятны твоей спине, что перебор прядей... О, Ли! А как чувствуют меня твои ладони, Ли!..

— Любимый, — руки с плеч и шей легли на его раскрасневшееся лицо, вытирая слезки. Он понял, он примолк. — А я видел твоими глазами ту стрекозу со сверкающими в луче крыльями, ягодку и листок. Эн, никакое отражение не могло передать тех красок, той красоты, что ты видишь в моих волосах. Я и не знал, что они настолько нравятся тебе, Эн, что они вообще тамк выглядят...

— А мои тебе нравятся?

— Ох, Эн! Они самые-самые прекрасные на свете. Ты же помнишь, я запал на них с первого взгляда...

— Помню, Ли... — его лицо растворилось в счастье.

И оба неприлично заржали, когда наши желудки хором заурчали, давая знать забывшемуся начальству, что пора бы и о них подумать.

— Ну Ли, ну какая зарядка? День на дворе!

— На дворе?

— Ну Сверьялус же для нас этот дом создал... Вон и завтрак.

— Попался, Эн, хе-хе, повелся на уловку и решил, что сможешь сменить тему, да?

— Ты!.. Ли, ты хочешь полюбоваться на то, как я делаю упражнения, да? Да.

— И себя показать тебе, Эн. Напомнить о красоте наших тел, которые, хе-хе, так своеобразно о себе заявили. Хех, ты так мило краснеешь. Убери ладошки, а?

— Не вспоминай, Ли! Йейль...

— Аха-ха-ха! Эн, ну ты и отмочил номер. Обычная жизнь эльфа, да?

— Ли, это нечестно, — притворно насупившись, а потом сразив наповал тем самым выражением лица. — Вот! — звонко рассмеявшись своей победе. Глупышка!..

Приятно прохладная вода заводи зызвно блестела. И мы не устояли, превратившись в двух детишек, плескающихся весело и беззаботно, во вдруг раздвинувшейся до озера купальне начали гоняться за рыбками и раками, хватая друг друга за пятки и прочие места. В животе совсем не было тяжести, ничего не отвлекало нас, резвящихся в свое удовольствие.

— Ах, Эн, это было чудесное зрелище. Сверьялус, спасибо!

— Ли, давай просто полежим и...

— И посмакуем наши подводные игры. Конечно, Эн. Твои распущенные в воде изумительны!

— Не-не-не, просто полежим.

— Тогда ты первым снизу, я ненагляделся еще.

— Так это же вода играет ими, а не ты.

— Я ценю прекрасное.

— Тоже хочу.

— Тогда подстройся под меня. Давай ты попробуешь посмотреть моими глазами, а я почувствовать твоим телом?

Загоревшись идеей, мы сумели на целых два мига примерить чувства друг друга на себе. Сознание не захлебнулось в потоках ощущений, но нам и этого хватило, чтобы надолго погрузиться в грезы, пережеивания и впечатления убывающего дня. Поддерживаемые у самой поверхности и убаюкиваемые водой, мы предались медовой дреме, держась за руки друг друга.

Я сидел у любимого на бедрах, его руки сплелись в замок на моей спине, мои зарылись в его распущенные волосы, ласкали уши, щеки, скулы, нос и подбородок. Он целовал мои пальцы, облизывал и посасывал, а я медленно двигался на его скользких бедрах, то прижимаясь грудью, то лишь животом, чтобы прижать свой истекающий смазкой и возбужденный пенис, то крал поцелуи, то дарил, то шаловливо проходился языком по носу или пригублял части ушей.

— Ли-и-и...

— Терпи Эн, скоро...

— Сжалься...

— Ну-у-у...

Ура! Наш совместный сладостный крик погреб под собою последнее гнусное воспоминание, бельмом на памяти висевшее.

— Умничка, Эн, ты верно угадал, да, вот так, ммм!

Я был слишком счастлив, чтобы двигаться, зато любимый преисполнился энтузиазмом вырвать из моих уст мольбы. Не будет их. Не будет.

— Э-э-н!.. Ты, ых, пользуешься, ах, единством, ох!

— Угу...

— Молодец, — выдал совсем не то слово.

И расплылся в обворожительной улыбке, глядя на засопевшего между ног. Ой, о волосах это я зря подумал.

— Аа-а-а-а! Сжалься...

— Ну-у-у...

И сам по наитию обжал головку и обласкал языком уздечку, делая мощное всасывание, вытягивая мое семя до судорог во враз ослабевшией тазобедренной области.

— Эхо, Эн, — продышавшись, пояснил обалдевшему, неожиданно для себя извергнувшемуся сразу следом. — Ты подарил наслаждение мне, а я поделился с тобой. Ты сам открыл путь, читая...

— Ох, Ли!..

— Не все сразу, Эн. Бутылка не должна лопнуть от газов, пробка не должна вылетать, тогда напиток отдаст...

— Да, Ли, хе-хе, вылетело знатно! Аха-ха-ха!

Вот тебе — поймал его губы своими, залазя в рот языком за остатками своего. У меня преимущество — я вижу всплывшую память, и применяю не по наитию, а по своему хотению. Навыки в доставлении удовольствий у меня будь здоров, оказывается! Незакрытые глаза зафиксировали секунды обалделости в его очах, прежде чем он стал отвечать, сперва неуклюже, а потом отдавшись на волю чувств и новых ощущений.

Дни и ночи слились для нас в сплошное любование друг другом. Невыразимая нежность сменялась пылкой страстью. А небо все так же пересекали табуны облаков и туч: одни летели направо, другие наискось, третьи куда-то за спину, четвертые в пику всем остальным неслись вперед напролом, а пятые нагло висели на одном месте, наливаясь сизо-бурым цветом, подсвеченным изнутри бело-голубыми разводами. Небо бесновалось отраженьем помутневших рассудков тысяч разумных, в бессилье омывая наш островок любви, осиняемый светом Сверьялуса, маяком светившим в окружающем шторме.

Мы познавали тела друг друга. Исподволь я вел Наэна, все чаще в любовных играх разделяя ощущения. Постепенно он сам осознал нужность и важность овладения соединенным сознанием. Мы все чаще двумя парами глаз встречали и провожали Ра, двумя парами ушей слушали тишину, двумя наздрями гадали запахи. В форме игр или упражнениями мы развивали единение, научились справляться с потоками ощущений, выделять из общего частное. Маленькими шажками я вел себя к полному слиянию в созерцательном спокойствии, во время плавания или утренних и вечерних зарядок, постепенно подбираясь к заветной цели — единого чувственного наслаждения.

Мы не ограничивались одними лишь физическими усладами — у меня-Наэна и у меня-Лиона чудесные голоса, дарящие не меньше, чем переплетения тел. Мы из водорослей и трав плели фигурки — с моей подачи Эн должен был повторить то, что плету я, сидя спиной и на другом участке берега за высокой осокой. Упорство и труд все перетрут! Вскоре у нас стали получаться долгожданные куклы-близняшки, а не разные виды животных или отдаленные родственники в седьмом колене.

— Не выходит. Эфирные потоки слишком сильно напирают и сдувают кружево моего кантио.

— А если делать совсем маленькое и совсем рядом с телом?

— Получается... Но камень на расстоянии так не поднять, Ли.

— Хех, Эн, зато ты можешь светить не хуже роя светлячков!

— Лиии, я мечтал...

— Стаи туч гонять по небу, да-да. Ну Эээн... Раз снаружи не выходит, бери изнутри.

— Нельзя, Ли, внутреняя маэна расходуется на контроль, ее хватит на десяток камней и все, я буду пуст.

— Эн, а если из меня еще?

— Ли! Я не вамп... Мде.

— У самого себя же брать будешь.

— Ли, ну будет двадцать камней, и что?

— Угу, погоды не сделает, погодец ты мой...

— Ым-эм... Ли!

— Энчик, милый, ну все же просто. Наша любовь безгранична, так?

— Конечно!

— Воот. Черпай из любви, Эн. Иди сюда, любимый, дай прильнуть к спине, почувствуй единение, твори...

К нам ни разу не заходила Скука. Мы всегда знали, чем и как окрасить досуг. Какие пытки? Какие учителя и наставники? Мы учились друг у друга быть собой. Учились принимать прошлое таким, каким оно было, без прикрас. Мы познавали заново боль и любовь, растворяясь друг в друге. Это был самый сложный этап — примирение с пленом, принятие и прощение, убийства черных зародышей ненависти и жажды мести.

Да и зачем мстить? Северный берег давно радовал нас таким же буйством растительности, как вокруг нас. Мы видели краснокожих на том берегу, редких и не пытающихся ни перебраться, ни навредить — среди них тоже были чистые души, выжившие после проклятья Сверьялуса, выкосившего почти под корень все прибрежные тьмырги. Были на том берегу и эльфы, но лишь считанные разумные, по словам Сверьялуса, выдерживали его свет и переплывали на южный берег с очистившимися душами. А орки так вообще ограничивались лишь окунанием головы, мысленно прося прощения за свое племя. Хранитель реки раскрашивал наше затворничество, ненавясчиво делясь новостями.

Земная твердь все так же могла внезапно затрястись, погода все еще бушевала непостоянством, в течение дня меняя температуру от корки льда на воде до яишницы на камне, а с обоих берегов не прекращались попытки налаживания армейских переплав. Сверьялус даже решил вообще стать несудоходной рекой: никаких плотов, кораблей, понтонных переправ и мостов, а те, кто раньше спокойно переплывал реку, не могли этого повторить, будучи обвязанными веревкой. Планировавшие с деревьев тоже оставались с носом — питающиеся корнями от речных вод, прибрежные деревья отказывались держать тросы, то падая, то качаясь и сбрасывая в воду, или приближаясь к воде так, что та жалила желавших крови смельчаков насмерть. Сверьялус стал непреодалимым барьером.

— Я, Наэнлион Лис, согласен.

— Я, Лионаэн Лис, согласен, — опять одну "н" проглотил. Что за дед в голове ворчит? Фу, ты! Хе-хе...

Целую неделю мы воздерживались от соития, и во сне, и на яву поддерживая единение. Мы оба испытывали облегчение, когда одно из тел облегчалось — казусы с походами в туалет канули в лету. В эти дни бил звездный час Наэна — он смог овладеть своим телом на моем уровне. Долгое ожидание увенчалось радостью от свободного парения и полета, подобно ветру, от возможности слышать окружающее, проходить сквозь препятствия, от всего того, что не получалось ранее. Мы часами — Зефир и Лейо приучили нас к этой системе измерения времени, а еще и новое чувство растояния привили — лежали под водой, ласкаемые донными водорослями и растениями с рыбками. Мы трогали внутренние органы друг друга, совмещались елико возможно телами — все же я был повыше его, аж на целую ладонь с большим пальцем, и немного крупнее, хотя мы оба растили и укрепляли мышцы ежедневными тренировками — за время после кровесмешения Эн отыграл целый большой палец. Эльфы, по воспоминаниям Эна, выглядели в свои сорок восемь — половозрелый год — как одиннадцати-двенадцатилетные человеческие дети — ростом эльфы и люди были примерно одинаковыми, в пользу первых. За следующее десятилетие эльф вырастает, как человек всего за два-три года. К официальному совершеннолетию, в шестьдесят, фаза быстрого роста прекращается. К вековому рубежу эльф вытягивается еще на три пальца, плюс по два пальца к пятому и десятому веку, по расчетам дальше рост будет по пальцу на пятое, двадцатое и двухсотое тысячелетие, гипотетическая шкала тянется и дальше, на миллионы. Через полвека наши тела будут одинакового роста. А комплекция и так у всей расы ровная, крупных жировых отлажений, как у людей, эльфы не имеют, однако и совсем их не лишены.

Я тоже был безмерно счастлив, сплетая Светляков или вызывая эйрмарта, мог видеть и создавать вертушку(*) с вертолетом(*), которые теперь и у Эна получились, а то он все не мог придать переосмысленному мной плетению крыльев ветра(*) устойчивость — его каждый раз до этого болтало и швыряло в немыслимых кульбитах, когда его чудесный голос завершал волшебную песнь, с огромным трудом подобранную на малоре, с использованием погружения в память для выуживания мгновений пролистывания талмуда с азбукой этого магического языка. Взлетали поочередно, одновременно контролируя два направления вращения — остро не хватало практики и знаний, перед полетом приходилось читать строфы кантио как поэму, с выражением, на распев, дуэтом.

Мы теперь оба могли поднимать камни, как взглядом, так и с использованием кантио, устраивая вальс гальки или вместе делая сложные па с управляемыми кукольными партнерами, когда уставали от вертолета или вырезания фигурок из листьев.

— Я, Лис... — слаженно.

Пропала явь, исчезло все вокруг, была лишь наша душа, в эйфорическом бурлении нирваны рождавшая — или перерождавшая — единство духовное. Никаких мук и страданий — на пике мощнейшего обоюдно усиленного оргазма в полдень зимнего солнцестояния мы перешли к окончательному слиянию растверенных во взаимной любви сущностей, всеми частичками жаждущих истинно всеобъемлющего единения.

Глава 4. Подарки

Потухла острота резонирующих ощущений. Я трогал собственное тело, они оба мои, Лиса. Две личности стали индивидуальными грянами единого. Как после отличного сна — хочешь потянуться, знаешь, что потянешься, и как приятен сам процесс. Варьируя приглушенность, сохраняю разделенность восприятия двух разных тел. Как правая и левая рука одного тела. Приятно как коже на груди, так и подушечкам и проводящей ладони, иной окрас и оттенок. Новый, необычный, непривычный.

Эн принял Ли, животы сжали, окружив, дыхание одним воздухом, бесконечность отражений в глазах. Интимность обрела... сокровенность? Качественно иной уровень чувственности. Зачем кричать в безумии буйствующих реакций? Все видно на ином уровне. Соитие между Эн и Ли превратилось лишь в одну "из". Всего навсвего форма доставления удовольствия, отошедшая на второй план, безусловно приятная, но роль уже не ведущая...

— Здравствуй, Лис.

— Благ. — Здравия. — Сверьялус, — озвучил за раз две мысли, тепло и приветливо улыбнулся на двух лицах.

— Оккидентали и Ориентали пробудили Эннаф`оккиден-рьядьрар и Оэлу`ориен-даядьряд. Великие столичные Мэллорны переродились в царские Нордрассилы.

— Я вижу спокойствие в эфире и небе. — Уцелевшие деревья жизни объединились в один организм, — два потока мыслей с единым банком памяти — это слишком упрощенно, и даже пошло. Философ. Ня... Еще частичка памяти. Здорово.

— Давжогл стал стихиальным Богом, эльфы покорили природу. Раунд ничейный.

— Ты прямо орбитр. — Судишь поединок? — когда речи успеть за мыслями? Ни-ко-гда.

— Ха! Наблюдаю и делюсь с ва... с тобой.

— Польстил? — Говори уж...

— Хах... Гномы и орки заключили союз. Лис, я не смогу стать ареной боя. Одни готовы запрудить меня трупами женщин и детей, другие посадили на моих южных берегах мэллорны и хотят обуздать. Именно посадили... Лис, я хранитель, а не убийца, в которого они хотят меня превратить не мытьем, так катаньем.

— Сверьялус, ты сияющий. — Они мерцающие. — Свети мерно для каждого саженца. — Продублируй посадку на северном берегу. — Стань рекою в колыбели из мэллорнов. — Окружи себя искрами, Сверьялус.

— Помоги создать Стража, Лис, пожалуйста...

— Сверьялус, еще малость и я бы обиделся. — Разумеется, расчитывай на меня. — А что и как делать-то?

— Эм...

— Нда... — Мда... — Хочешь мое семя? — Вырастишь сам... — Даже два дам! — Рыба и водоросль!

— Ах! Конечно, я умею и рыб, и водоросли растить!

— А я еще ни разу целиком в воде не пробовал. — Какое досадное упущение, однако. — Хе-хе-хе.

— Эм, Лис, я смогу поделиться собою с тобой без взаимного растворения. Ты теперь о двух телах и воспримешь все лучше, чем было в прошлый раз. Ты без опаски можешь опробовать...

— Да! — Ура! — Тогда точно вместе двух Стражей состряпаем. — Опыт просто необходим, отличная идея! — Рассаживай мэллорны...

О, почему я ни разу не пробовал так!? Паря в воздухе или зависнув в воде? Ооо, второстепенно, да? Как бы ни так! Новое всегда заостряет внимание. И заостряет, и заостряет... Пошляк! А сам-то? Ммм...

Буря экстаза приближалась с неимоверной скоростью, топчась на месте. Сверьялус демонстриовал мастер-класс — Эн и Ли в ритме танго кружились, объятые рекой, держась за руки, сцепляясь ногами или руками, сворачиваясь в кольца вокруг тел. Дух реки возбуждал и снаружи, и внутри, вознося на невиданные доселе высоты. За миг до пика мой свет выплеснулся наружу. Прав был Сверьялус, я познал не грязь испражнений, а гармонию чистой экосистемы. Мои друзья помогли, знаю, без их помощи не взметнулись бы ввысь в тот же миг кроны посаженных мэллорнов, не объединились бы с речной поймой в невиданную до селе симбиотическую связь, презрев серую волю сажавших.

Это как переход от мастурбации к зачатию с партнером-гуру, проводящим по тропе эйфории. Вот в чем парадокс — вкушая медленно, умей осушать разом. Оттого и тянутся старые девы, познавшие все, к молодым за детьми, но забывают, иль закрывают, взгляд на главное. Еще миг — и сконцентрированный свет выходит двумя каплями, зачиная, взрывая душу оргазмом. Еще ярче вспыхивает Сверьялус, отец и мать своих детей, принявший сияющие духовные зерна, облекший их в плоть жизни...

... дети мои, лучезарный Давжогл.

— Сияющие не могут порождать себе подобных, Сверьялус.

— Вам виднее, лучезарный.

— Дерзишь, сиятельный!

— Клянусь от имени себя и детей — мы не взойдем на правящий пьедестал Глораса. Оставьте нас в покое...

Все мысли растворились, душа витала в эхо Акта Творения, смакуя послевкусие. Накал остыл, когда день сменился днем, томная расслабленность поствсплеском, прочертив в воде две белесых дорожки, причудливо перемешавшихся и растворившихся в кристально прозрачной речной воде.

— Хочется еще.

— Лелей воспоминание.

— Я был божеством в одной постели!

— У меня где-то есть сын.

— Все я понимаю, детей не строгают на конвейере.

— Ух ты че я знаю...

— Хорош пикалываться.

— Все пучком, Эн.

— Ли, все чудесно! Ох, какую красоту ты разглядел...

— Зато ты пристроился в самой мякине...

Нега плавно сходила на нет, открывая свету жажду деятельности.

— Мы засиделись.

— Нет, еще не время расцеплять руки.

— Согласен. Наведаемся вместе к ближайшему.

— А легенда? Да все я знаю, Ли! Лучше правды ничего нет. Но ты мастер по деталям.

— Лентяй и лежебока! С кем я связался!?

— С любимым!

— Муа, любимый! Фабула в пленении, венчании и побеге с отсидкой в укрытии.

— Отсиживались по полной, хе-хе!

— Цыц муха! Мы варимся в одном супе, поэтому сами решим, что будет в поварешке...

— Не лей из пустого в порожнее, Ли. Так б и сказал — не знаю. Чего ганглии пудрить?

— Действительно, их же солят! С чесночком и...

— Я не помню, когда меня пленили, а ты лишился памяти, сохранив личностные установки. Все дни сливались в одну сплошную пытку. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, научились обманывать хозяев, получив хорошие привилегии. Ты принял меня в свою семью, с учетом законов и реалий военного времени. В ночь взятия Таипеналли мы с трудом выбрались к реке, мечтая о помощи. Когда святой Сверьялус воссиял светом всепрощенья, мы были в реке и наши увечья исцелились. А вот дальше...

— Сверьялус наш дивный дом-альков свободно перемещал, вспомни чудесные панорамы. Можно смело говорить, что успешно прятались ото всех на северном берегу, питаясь дарами реки и боясь не успеть пожить, ведь вокруг толпами ходили всякие отморозки, жаждущие убивать. А недавно мы преисполнились света вместе с рекою, наконец-то увидев чудо торжества жизни, и прервали затворничество.

— Хех, перламутровых речных створниц с жемчугом сами собирали, а одежда — то подарок хранителя реки, умилившегося самозабвенно любящимися на своих берегах. И вот мы бредем по неизвестности в поисках пристанища, желая найти себя в этой жизни.

— И хотим обучаться искуствам, магическим и боевым.

— Владению магией, оружному и рукопашному бою. Втайне вспоминая твое былое.

— Хотим помочь отчизне защититься от супостатов.

— А мы хотим?

— Спроси еще какой. Хотим конечно, с учетом потери памяти можно считать, что для нас весь Глорас родной.

— Хе-хе, включая Рухм...

— Или Бодо. Чем ял не шутит?

— Око Араса? Святотатец! А куда ты там пальцы суешь?

— Ммм, приглашаю...

Сбылась мечта идиота: аккуратное переключение клемм с контакта на контакт и вуоля — полное ощущение для одного тела, что собственный инструмент двигается в себе же. Две поочередные волны как финальный аккорд симфонии, или зачин на будущее.

— Ааай! Какая прелесть! Это же сказочные феи! Ути-пути...

— Эн, ну нельзя же так реагировать на очередной сюрприз Сверьялуса... Ну нашел он применение семени наших тел. Эээн...

Приобнял со спины, зарывшись в теперь кудрявые волосы и вдыхая пьянящий аромат.

— Баловник! — волосы выпрямились, оставив тонкий намек на волны. — Для тебя же, Ли, стараюсь, твоими пальцами ласкаю пух...

— Эн, я тебя люблю!

— Ли, я тебя люблю!

— Это от королевы-матери и вашего сына, отец Лис, — церемонно объявила официальная делегация фей, за спинами которых торчал лукавый лик Сверьялуса.

— Ли? Ты мне не говорил ничего...

— Я и сам, Эн, только сейчас совершенно точно сопоставил это ощущение с чувствованием существования где-то там моего первенца-сына...

— Во, загнул... Хе-хе, не отмазывайся!..

— Доча, не надо так смущаться. — Доча, зачем этот пафос? — двумя лучезарными улыбками отвечая волшебному созданию, пархающему бабочкой на расстоянии вытянутой руки.

— Наша речная королева еще слишком молода, Лис. Распорядись ими с умом.

— Сверьялус, паразит ты этакий! — Сюрприз дивен и чуд, Сверьялус. — Я рад! — Вы прекрасны, королевна! — Судьбою обласканы, королевна. — Пусть будет счастлив народ фей!

— Отец... Благодарю от имени всех. Прими от нас искренний дар, отец Лис!

Изумительной красоты заплечные рюкзаки (!!!), тонко сплетенные из... золотисто-циановых волос фей! Вон они какие, на нас похожие... Эн! Ли! Мамаша-Сверьялус, ну ты и жучара на мои головы, йейль, поимел как хотел!

— Позвольте, отец Лис, помочь правильно одеть их, — с достоинством и смешинкой в глазах произнес фей, с легкостью держащий груз в несколько раз больше себя.

— Рюкзаки едины в своей бездонности, и всегда будут с вашими волосами, — с дикцией лектора произнес второй фей, прилаживающий подарок. — Стоит только захотеть, и они свернуться лентой, бантом, заколкой, чем пожелаете. Всегда с вами, всегда доступны и надежны.

— Пользуйтесь, отец Лис, там уже собраны ваши любимые лакомства в дорогу.

— Спасибо!

Сверьялус тактично удалился, дав возможность более свободного общения. И совместного танца — Эн не выдержал и банально присоединился, а Ли запечталевал в памяти чудесные картины с пархающими в лучах рассветного Ра.

— Лиии!..

— Тише ты, спокойнее.

— Но это же...

— Знаю. Придеться задержаться.

— Ли! Не юли...

— Вот, страх ушел. Хорошо.

— Я тебя всего полюбил, какой есть.

— Знаю. Теперь ясна причина?

— Да. Но я и так грамотный, лишние знания могут вредить.

— Извернулся, хех. Друзья правильно закрыли меня от прошлого — там однозначно много такого, что и плен оркский покажется жалкой серостью будней.

— Да уж... Если я от всего лишь способностей так себя повел. Но я постараюсь, Ли!

— Мы оба, Эн. Мы едины. Меня тоже шибануло лавиной.

— Мы задерживаемся, да?

— Угу, как же без ревизии-то?

— Понежились, называется...

— Типа тонкий намек, да? Кааак не стыдно заниматься самоудовлетворением...

— Хе-хе, все едино!..

Ни шатко, ни валко, но к полночи я постиг изменения, обуздав обострившиеся чувства и спонтанное видение истории камешка или ракушки, которых касались стопы. Совладал с видением внутреннего строения объекта внимания и с панорамным истинным зрением: когда Эн отходил на дальний пятачек, Ли тоже мог активировать его, однако одновременно долго смотреть в этом режиме не получалось, вот раздельно — сколько угодно, хоть целуясь. Обнявшись для чистоты эксперимента, ясно воспринимали дальние пятачки нашего дома, потом сели по разным углам спиной к центру и, сосредоточившись, оказались на желанной середине дна заводи. Это работало, когда оба тела концентрировались, при этом отключаясь от непосредственного окружения. Тогда же обнаружили, что достаточно четко пожелать Ли или Эну оказаться рядом с другим, то это тут же происходило, причем никакой телепортации или прочих эффектов, мгновенное перемещение. Успешно на радостях опробовали Мша.

— Нас прижучат, ли. За нарушение традиций будут косо смотреть. У тебя-то есть ребенок, а у меня?

— Эн, оболтус ленивый! Эх... Вспомнил дословно? Дитя ты точно подарил. Река — женский род, она же родила, верно?

— Хе-хе, и я вправе не уточнять детали! Эээ, но река не эльфа!

— Божеству чихать на условности, Эн. Будем считать, что та идиотская греза сбылась с Сверьялусом.

— Аха-ха-ха! Комбинатор ялов.

— Жизнь заставила. Да и все равно отвечать буду я — для несовершеннолетнего без старшего супруга все эти вопросы табу.

— Растлитель малолетних. Ох!..

Довольными и усталыми улеглись спать, как привыкли — в обнимку. Дуальность восприятия будоражила воображение, в том числе и во сне.

Глава 5. Определение

Переход из лета в раззоренную зиму потряс резкостью. По памяти Эна лютых холодов эльфийские земли не знали, он жил рядом, в этом же климатическом поясе, и зимой деревья никогда не сбрасывали листья, лишь пограничье со степью на два-три месяца теряло листву.

Сейчас в некогда прекрасном лесу под лучами Ра царствовали бурелом, запустение и гниение. Ранетки и яблоки на дичках прямо на голых остовах скукожились до седых черных комочков, источающих смрад. Трава и листья покрывали землю сплошным грязевым ковром, покрытым падальками, перемалывающими все в перегной, обещающий в будущем особое плодородие, хоть эта мысль вселяет надежду.

Поломанные ветки, упавшие стволы, вырванные с корнями. Когда-то богатый на бруснику, костенику, чернику, землянику лес ершился сухими палками колючей малины, по причуде не поваленной ветрами. Рык одинокого медведя, испуганные косули, перепачканные зайцы и кролики, изобилующие серые мыши с попадающимися матерыми крысами, тревожные голоса одиноких пернатых, не верящих в успокоение природы — для них все миграционные пути перепутались из-за внеапной смены магнитных полюсов Глораса, и спровоцировавшей чудовищно катастрофические последствия. И смердящие трупы животных со множеством ворон — язык не поворачивался назвать их вороньем, по-своему они даже красивы. Конечно, еще вились какие-то мелкие мушки, но более крупных насекомых не заметили.

Бугристая местность формировалась специально — на местах напряжения силы эльфы сажали дикую облепиху, рябину, королевские дубы, и те постепенно становились вершинами условно хаотически разбросанных бугров или холмов, в которых строили свои норы различные грызуны или создавали берлоги медведи. Из некоторых били родники, уходящие в овраги, где возвращались под землю. Землетрясения, пусть и слабые, нарушили многие русла, выложенные замшелыми камнями, когда-то радовавшие глаз своими боками, и искуственные чаши покосились или раскололись.

Однако уже образовались очаги восстановления — те же вершины бугров и холмов колосились молодой травкой, едва-едва показавшей свои зеленые листья. Рябина выдержала удары стихий, давая корм птицам, многие кустарники алели спелыми ягодами, желтели или чернели вполне съедобными для животных плодами. Темные холодные тона разбавлялись набухающими зелеными почками. И конечно же глаза тешили пушистые и разлапистые ели и елки, кедры, сосны. Богатейший на породы смешанный лес подавал признаки жизни, пережив пасмурный период.

— И как это понимать, а!? — возмущенно.

— Всего лишь проверял слов духа реки.

— Слушай, да ты же, Ли, был натуральным паранокиком! Точно!

— Эн, это элементарное обеспечение нашей безопасности...

— Конечно! Есессно!.. — попытавшись много раз виденное, но ни разу ранее не исполняемое кокетливое подергивание плечом.

— И кого ты пытался тут закадрить? Оленя или белку?

— Лисицу...

— Ах ты лисенок!..

Повтореный путь по своим следам уже не вызывал депрессивного настроения, вгляды цеплялись за нарождающуюся жизнь.

Я был в облегающем темно сером коринчево-зеленом комбезе и легких лесных чешках. Хождение в них по лесу давало через стопы прочувствовать лес глубже и полнее, это совсем не то, что хождение по углям, острым осколкам или в, гм, пометомешалке, не к месту вспомнившейся при очередном чавкающем звуке. На поясах плетеные из лозы ремни, на руках браслеты-плетенки — внешние символы кровного брака, созданные из перемешанных локонов. Прическа одинакова: волосы с висков отведены назад и перевязаны ремешком с пушистыми кисточками на концах.

Эн держал в замке своей левой руки сильную мужскую правую. На сердце разливалось тепло. Он знал, что у Ли такие же чувства. И нисколько не жалел о том, что стал Ли, а он стал им. В памяти до сих пор свежа сцена первого разговора, воспринимаемая с его, Эна, строны — сила уверенности в том, что ничего экстраординарного непроизошло — подумаешь, голышом сидим в темноте, что тут такого? Излучаемая надежность, крепкая мужская поддержка. И незабываемый первый раз, совершенно без боли, сумашедшая игра животом, ласково требовательные губы, невидящие глаза, от которых нельзя отвести взгляд, затягивающие, ставшие щитом между ним и всем остальным миром. И к жмыху практичное видение с другой стороны, портящее всю романтику лишения девственности в оркском плену, когда весь мир катиться к ялу, а двое так близки, хе-хе, греются... сердцами, хех. И мы не расстанемся, нас не разделить

Одновременно взрослый и юный, два разных взгляда на события, на жизнь. Законсервировавшееся состояние. Да, именно так! Зачем взрослеть, если уже есть взрослая часть? Хочется ощутить себя юным и беззаботным — пожалуйста! Но вот оно главное — нет никаких частей, есть одно! Нет частей у бесконечности, либо отрезок, либо прямая или луч, неделима точка — ну нет у нее половинок и все тут! В бесконечности можно бесконечно выделять бесконечности, множить на что угодно, получая бесконечность — у нас на два. Жизнь не математика и не геометрия, но меня вполне устраивает, что Ли, что Эн. У нас нет ни ведущего, ни ведомого, хотя при взгляде со стороны на некоторые аспекты создается такая иллюзия. И мозг не взрывается от парадоксов, бесконечная любовь не сглажывает все острые углы — их просто нет, углов нет, а есть любовь бескрайняя.

Пройдя Шагом до места перехода в альков у Сверьялуса, продолжил неспешное движение, замечая все зеленые мазки и размышляя о том, что больше съесть хочется — речной огурец или сладкую водоросль? Вера в собственную реакцию и безопасность эльфийский земель по южному направлению сыграла злую шутку.

— Йейль! Свои же! Ял, как я не подумал об усиленных патрулях на новой границе?!

— Не унывай, любимый, хе-хе, сработал план Йо..

— Хех. А ты чего расслабился то? Кто у нас маг-профилированный?

— Да обычные плети...

— Эй, мне ваш реестр заклинаний до жмыха. Каждая затычка мнит себя бочкой. Обычные живые плети, сформировавшие кокон, и точка.

— Эхе-хе, всем бы твою лаконичность, — заклинание вместо кантио резануло мыслилку грубостью хлеще пренебрежения к справочнику плетений, в котором весьма незначительная разница носила имя ее внесшего или внесшей. Впрочем, Ли и кантио казалось слишком вычурным, непрактичным и отчасти ложным. На памяти Эн тот же наставник и старшие эльфы никаких строф на малоре не произносили, пассами связывая те же крылья ветра, включая высший вариант. — А давай испытаем на прочность клинк... гм, хе-хе, лезвием ветра(*)?

— Ситуация того не требует, Эн. Всегда держи козыри в рукаве, или на носу.

— Думаешь, мое самое видное место на носу, так, да?

— Изучай лучше изнутри действие новых магических плетей, а не гоношись.

— Угу...

Попались как мыши в мышеловку. После часа однообразия потерял бдительность, решив полюбопытствовать, а что это там за ягодки выжили? Мда, вот и взрослый ребенок, развели как младенца. До последнего ничего не замечал, списывая чувство опасности на шатающегося вблизи медведя. Жаль, пожертвовал... Ай, да все ж здорово — сейчас сами доставят в ближайший населенный пункт. Эолос, деревня! Тьфу, да хоть в колос или амбар. Сколько времени сэкономим... Угу, на допросах. Зато скрываться не надо будет, получим официальную регистрацию. Ух, как неудобно это военное положение, и вроде бы не с другими эльфами воюют. Големы? Клоны? Биандры(!!!)? Доппельгангеры?

— Кто и откуда?

Потерянное чувство ориентации вернулось мгновенно и все разом — простейшие ленты вокруг запястий, торса и лодыжек не дали свалиться, когда живые плети свернулись тугими путами.

— Лионаэн и Наэнлион Лис, пришли с реки Сверьялус, — младшее поерзало. Фу, "старшее".

Дупло дуплом — неровные древесные стены с выступом-сиденьем полукругом напротив неровного входа — жуткой древесной пасти. Эльф с совершенно бесстрастным лицом и глазами обтекается светом от Ра, долженствующим резать глаза и не давать ничего толком рассмотреть, ну кроме двух наконечников копий.

— Где родились?

— У реки Сверьялус, — абсолютная правда.

— Гномов, дварфов, големов видели?

— Только одноглазых големов, и за месяцы до воссияния божественного Сверьялуса. А летающие улья...

— Куда и зачем шли? — перебив. Сканирующие кантио еще работали, а взятые ранее пробы крови, видимо, дали положительный результат, раз лицо несколько смягчилось, а свет поубавил свою резкость.

— В эолос конечно!

— Вот гнев небес переждали и возвращаемся к цивиллизации.

— Обучаться... — На благо родины, — Эн, лучше опусти очи долу. А ты бы еще грудь выпятил, вдруг орден пришпилют?

— С чего вдруг такой патриотизм? — вся тройка эльфов все еще держалась напряженно. Сканирующие кантио уже прекратили действовать, будоража желание окунуться в мир маэны — нельзя, наставник всегда умел определять по глазам, когда воспитанник соскальзывал в истинное зрение, а обычное магическое, едва ли не с младенчества доступное, малоинформативно, им не увидеть структуру кантио.

— Сообща легче противостоять травле, — смотря в лицо центральному.

А глаза Наэна косились на двух рысей(!!!), завершивших неторопливое хождение по нашим коленкам, обнюхивание и облизывание пальцев — каждая прокусила до крови подушечку безымянного пальца, зализав ранку, их слюна — хороший обезвобливающий и обеззараживающий анестетик.

— Откуда артефакты и в чем их назначение? Продемонстрируйте, — они не боялись, окруженные мощнейшими щитами.

Наконечники копий светились, роняя гаснущие у пола искры, у говорившего с внутренней стороны запястий наручни имели хитрый механизм, явно со скрытыми метательными ножами. Одежда была похожа на нашу, только их грудь и пояс с бедрами пересекали ремни, увешанные... да чем только не увешанные. Все закреплено, двигаться не мешает. Облегающий тело материал, выгодно выделяющий мускульный рельф, мало в чем уступал мифрилу, его ткали лишь из той паутины, которую паук от себя еще не отсоединил, попутно накладывая сложные чары, пропуская через алхимические пары и растворы, точнее мастера технологию производства не раскрывали.

— Одежда — подарок божественного Сверьялуса, — подобия их костюмов сменились на свободные штаны цвета темно-зеленого хаки и рубашку изумрудного цвета, темно-коричневые полусапожки завершили картину. — А рюкзаки подарили феи! — гордо. Пушистые кисточки живыми прядями заструились по плечам, раздуваясь в мешок на бедрах.

— В них еда и мидии-жемчужницы. — Я даже танцевал с ними!

— Феи? — бросил спрашивающий на Эна пронзительный взгляд.

— Такие маленькие, с ладонь, как в книжках! Они недавно прилетали, когда мы... эм, ну... после этого... — Эн, ты так мило краснеешь! А ведь при них даже и не помыслил стесняться. Ууу, опять хочешь, да? Ай-яй-яй... Чья б корова мычала! Ммм, не буду краснеть. Хех, а куда ты денешься!? Не буду краснеть, нет.

— Обычные... речные феи, — заговорил под переведенным взглядом. Тремя. — Нам неведомы божественные помыслы, — ну ладно, так и быть, покраснею кончиками ушей. Хм, а стража менее выдержана — в глазах отразилось многое.

— Объясните наличие непроницаемой ментозащиты и скрытый характер эфирных тел.

— Кровнику эти свойства перешли от меня, а сам я в оркском плену осознал себя уже лишенным памяти о прошлом.

— Почему до сих пор не воссоздали себя из скиссура(!!!)?

— Лион для расщепа сознания видимо использовал темпорально-триггерную схему, о которой вскользь упоминал учебник моего наставника... — так ты еще и шарился на запретной полке в кабинете? Ууу... Она там для того и стоит, вот! Угу, чтобы спрятать тайник на самом видном месте, хе-хе-. Ялов жмых...

— Признаны листом Оккидентали, — вынес свой вердикт старший из трех. — Определены во временный палаточный приют-распределитель мажор-эолоса Акиулюни. До особого разрешения властей эолос покидать запрещено, карается смертью.

Мир на мгновение потерял резкость, чувства расфокусировались. Щель в дупле, лихо сомкнувшая клыкастую пасть, столь же резво появилась вновь — виастирпс(*) в действии.

— Выметайтесь, живо! — тут же заорал всклокоченный эльф с темно-оливковыми волосами и нервно-раздраженными васильковыми глазами. — Вы еще здесь!? — через пять ударов сердца вновь заглянуло запыхавшееся создание.

— Мы привязаны, ув...

— Как они все достали! — закатил он глаза, выражая гневно поднятым кулаком... начало освобождающего от пут кантио. Каркающий голос вкупе со спешкой и недовольством нами и жизнью в целом неминуемо оставили бы кровавые царапины, не говоря уже о порванной одежде, оцененной бровями встречающего при первом заглядывании, но не на том он злобу вымещал — подаренная аквавестис(!!!) передала телу лишь легкий нажим. — О... — морду лица на лишние секунды не задержал, оставив за собой шлейф удивления, остро всперченый досадой.

Ленты освободили конечности, однако поперек груди одна осталась, растягиваясь в такт дыханию. Снаружи властвовали сумерки — все правильно, внутренний определитель времени передвинул стрелки. Тот кокон изменял плотность временного потока, да еще и это дупло искривило время, чтобы перемещающиеся не скучали, наверное. Гигантский мэл-кедр тянулся вверх по левую руку, по правую к одной из площадок неподалеку бежала тропа вдоль корня. Наша древесная кабинка выпустила пассажиров у самого ствола — правее и напротив из подобных створок, подгоняемые васильковоглазыми, выходили другие эльфы, все с резиновой лентой, стягивающей грудную клетку. По-летнему простая одежда редкостью не являлась, но большинство носило кожаные штаны и безрукавки или куртки, оттороченные разнообразным мехом, как и верха полусапожек, частью испачканных грязью или с налипшими листьями. Редкие спины кутались в плащи или накидки, шерстяные или подбитые мехом. Оно и понятно — температура в этой сырости казалась еще ниже реальной, превращающей дыхание в парок, середина зимы, как никак.

— Двигаемся-двигаемся! Не задерживаемся! — разносился звучный тенор разводящего.

С левого бока слышались более приветливые голоса, с правого неровный гул площадки, чей край видели сверху. Кто с котомкой, кто с саквояжем, кто с вещмешком, а кто и как мы налегке или с аккуратным походным рюкзачком за спиной. Подавленные, тяжелые лица, грузная походка — вот превалировавшее между этими корнями мэл-кедра. Неполовозрелых детей, судя по всему, ни у кого из явно семейных не было. Порой из корня выходили незнакомцы, тут же или приотстававшие или уходящие вперед, в отличие от семейных пар, чаще идущих рядом, реже обнимающихся или хотя бы дежращиеся за руку, как я, Эн и Ли.

Нам открылась редкая березово-сосновая роща с тополями, ивами и другими гармонично вписывающимися в пейзаж деревьями, стоящими в тени мэл-деревьев с северной стороны мажор-эолоса, чей мэллорн рос южнее и с окраны не просматривался. Среди деревьев раскинулся палаточно-шатровый лагерь, условно поделенный на несколько частей, самая западная видимо для малолетних отпрысков, оставшися сиротами, затем семьи с малыми чадами, затем граждане ол, ло и арестанты, как мы. Истинные оло никогда бы не подвергли столь унизительной процедуре, как размещение в общем шатре или в собственной палатке, не взирая на раздвинутое чарами пространство — вроде бы небольшая палатка высотой в примерно три метра и со сторонами около трех на пять метров с двумя выходами, однако вошло в нее четверо, а вышло девять совершенно других. У огромных шатров было по четыре входа, и они шли как бы разделительными линиями между разными частями раскинувшегося приюта, явно армейские части. Впрочем, и не спрятавшегося за деревьями разнообразия хватало — однотонные и цветные, круглые и треугольные, с вывесками и указателями, всякие.

Черные, фиолетовые, красные, желтые — всякие цвета волос и глаз встречались, но большинство сине-зеленых и со снежными отливами, холодные цвета. У эльфов вообще цветовая гамма насыщенна и ярка, орки и люди в этом плане много беднее, блеклее. Мы здесь выделялись на общем фоне: во-первых, прядями — среди моих пшеничных встречались циановые волоски, а у Эна моего цвета, что, на мой взгляд, выгодно подчеркивало наше кровничество наряду с браслетами, коих ни у кого не заметил в собравшейся толпе; во-вторых, длиной самих волос — ну росли они у меня до ягодиц, а после слияния и у Эна опустились с лопаток. У мужчин не принято носить длинее — опсукающиеся до копчика показатель статуса оло, у низших ло, большинство из присутствующих, до плеч. У девушек градация шла — лопатки, копчик, колени. Более длинные сигнализировали о княжеских кровях. В-третьих, искорками вокруг волос — у нас они были бледно-серые, но оттенки охватывали весь спектр, все же в тон глазам, такова магия расы.

Глядя на то, как держаться ол, понимал, почему определили сюда — ну какой из меня аристократ? Ли знал только плен, а Эн еще не выработал ту походку и постановку себя, его бедный род не мог себе позволить качественное образование, вот и являли собой ворону в голубятне.

Торопливость объяснялась просто — когда миновали выступающую часть корня, тот вздрогнул, выпуская очередную партию беженцев с арестантской лентой на груди. Соседние же никого не выпустили. Наша зона, сравнительно небольшая, дополнительно отделялась силовым барьером, внизу глушащим не только звук, но и проявляющийся рябью, мешающей взору.

— Внимание! — разнесся усиленный магией пыльный баритон, заглушая неровный гул голосов собравшихся на площади эльфов. — Граждане эльфы, присаживаемся, я, Екшиувитаэ оло-Миайтажадон, префект лагеря, разъясню часть скопившихся вопросов.

Граждане скривились — обращение явно непривычно грубое. Из жестковатой травы, успешно противостоящей сотням ног, полезли ровные ряды грибов, шляпки которых отличались сухостью и мягкостью. Последней партии пришлось пользоваться маленькими грибами-приступками для неизбежного "присаживаемся". Вспухшие под весом сидящих одноногие табуреты на удивление не шатались.

— Катастрофа Оккасускаэлум(!!!) произошла более двухсот тысяч лет назад. Бог-ренегат Давжогл все это время прятался на Рухмыкхгронже, первом из спутников Глораса, который вы все уже видели в небесах. По универсальному календарю десятого арота нуступил Диасаестусирарум — день реверсии магнитных полюсов Глораса и нападения давжогловских полчищь, день возвращения ренегата на пьедестал нашей планеты. Мы все очень чувствительны к природе и магии, поэтому извечные враги получили колоссальное преимущество. По всему Оккидентали в первую неделю уничтожены сотни мэллорнов и десятки эолосов, пока княжеские семьи лично не встали на защиту священных рощ. В последующие дни войны разрушались наши минор— и страми-эолосы, паджусы и лапидеурбсы, которые не могли ничего противопоставить бездушным машинам коварных гномов, сеющих смерть — подумать только! — с летающих кораблей... Одновременно начался завоевательный поход варварских орских племен, лишь чудом остановленный двадцать второго урота. Да, братья и сестры, все северные провинции потеряны. Почтим...

— В день зимнего солнцестояния Царь Рааэлданэль Оккидентали своего родившегося наследного сына Эннаффанэля, чье зачатие мы праздновали летом, отдал в дар Великому Мэллорну. Возрадуйтесь, эльфы! Пробужден царский Нордрассил Эннаф`оккиден-рьядьрар!!!

— Все вы из закрытых территорий или из зон боевых действий с пока еще не уничтоженными вражескими подразделениями. В нашем приюте мы надеемся помочь вам связаться со своими ветвями, определиться со своей дальнейшей судьбой. Все возникшие недопонимания мы постараемся разрешить в ближайшее время в индивидуальном порядке, будьте терпеливы. Надеюсь, вы все осознаете, насколько тяжело приходится в эти дни всему нашему Древу — достойной еды и крова на всех не хватает. Князь Лакуараюль Наидоаюль цеа-Улаюноуюни из ствола Ок`Шиидонр всем вступившим в его легион Онопордум-аканфиум гарантирует полное довольствие с еженедельным жалованьем, начиная с первых дней месячного подготовительного периода, от пяти грошей рядовым, полста деканам и ауреуса центурионам! Есть и вакансии разнорабочих при легионе — от гроша. Наше Древо Оккидентали как никогда нуждается в мужественных героях, способных защитть женщин и детей!!!

Висящие гирлянды светящихся цветов с роящимися искорками незначительно меняли тона или яркость, соответствуя вкладываемому оратором в речь эмоциональному посылу. Иногда ощущалась вибрация сидений, дуновения ветра, посторонние шумы, исподволь действующие на психику. Ауры многих впереди сидящих к концу монолога синхронно окрашивались в одинаковые цвета — будущие легионеры. Мой чуткий нос среди всей этой мешанины запахов обнаружил продовольственный — наш паек будет состоять из того, на чем сидим. Фу, поморщился то ли от него, то ли от царского "дара" — почему-то казалось, что это жертва, оторванная от сердца. Столь долгожданный сын в пару такой же долгожданной дочери Ориентали, которые имели бы шанс родить нового эльфийского императора... а родились нордрассилы.

— Теперь о бытийном. В лагере все жилые палатки — общие, и строго разделены по половому признаку. Зеленые шатры — харчевни, коричневые — уборные, многоцветные — торговые, полосатые — служебные. Виспы будут с вами три дня, в течение которых вам вменяется в обязанность определиться с дальнейшим направлением своего жизненного пути. Время проживания в приюте ограничено военным положением, а бесплатный паек положен только в первые три дня, начиная с завтрашнего, в рассветное деление, полуденное и закатное. По истечении срока неопределившихся переселят глубже в лагерь, отправят на полевые работы или прииски замест взбунтовавшихся рабов. Приглашение на собеседовение получите через виспов, а теперь следуйте за ними к местам своего ночлега. Спасибо за внимание.

Догадки подтвердились на все сто: огоньки виспов окрасились в разные цвета, определяя жильцов одной из палаток; многие молодые эльфы, заочно рекрутированные, оказались разлучены с родителями, как и они сами, вынужденные ночевать раздельно — альфаров ниодного не наблюдалось, они изначально относятся к низшей касте военного мяса и слуг, и дела совсем плохи, раз и чистокровных эльфов набирают в легионы; все потенциальные легионеры были разбиты примерно по возрасту, и заняли целую группу рядом стоящих палаток; отсутствие людей, ранее повсеместно используемых рабов, объяснилось слишком просто и обыденно, что аж сразу вкралось подозрение, сгубившее и так чахлое настроение, не поднявшиееся и после падения ленты по окончанию речи.

— Эй, следуй за своим виспом! — одернул васильковоглазый милиционер, следящий за порядком. На нас уставились несколько разноцветных пар глаз.

— Что мешает нам быть вместе?

— Решение префекта лагеря не обсуждаются.

Ли, какие здесь все беспринципные! Они ни в грош не ставят кровные узы. И это тоже, Эн, но умысел в другом — чуешь внимание? Этрас Екшиувитаэ оло-Миайтажадон? Хочет показать недовольным пример? Умничка. Или поскорее спихнуть нас куда-нибудь подальше от себя. Ой, а вон тот же?.. Да, переплывший Сверьялус. И родственник, чей лист к основанию ближе. У него глаза как те... Ли! Хех, ладно, давай-ка...

— Эй! — опять без всякого уважения, будто и не эльфы мы, а скот какой. — За развеяние виспа немедленный перевод на рудники! — громко, без магии, но услашили почти все. Скрючив пальцы рук со шрамами, поймал обоих виспов, тем самым, видимо, совершив надругательство на гране святотатства прямо. Ух! — За нарушения правопорядка аналогично!

— Разуй глаза, служивый. За скотское обращение вызов(!!!) хочешь? — не отрывая взгляда от бьющегося в клетке из пальцев живого огонька, души, которую "застряли" в тварном мире.

— Пока ваши личности однозначно не идентифицированы, вы все здесь никто, — холодно объявил префект, решивший вмешаться. — И звать вас никак. Ясно?

— Наэнлион, это точно не морок и мы среди реальных эльфов? — оп-ля, всколыхнулись ауры от активировавшихся плетений. Раздалось несколько смешков, и с нервным окрасом в том числе.

— Не уверен, Лионаэн, — наши руки сложились двумя чашеками вместе, закрыв ото всех виспов, — Настоящие или реальные... — Вы чуете жар. Вы боитесь перегореть. Вы на перекрестке. Это из разряда сокровенного, лучшие шаманы племени Юблаарыж не смогли ничего выведать у контактировавших с Ли духов, добиваясь лишь выхода зерна Абсолюта из терзаемой духовной оболочки. — Ой! — руки в ту же секунду высветились вспышкой изнутри. — Гляди, виспы как мы породнились! — совершенно искренне. Два выпущенных огонька были одинаково белые и кружились парой между Эн и Ли.

— Вы пройдете собеседование немедленно. Прошу, следуйте за мной, — коротко кивнуло ледяное изваяние.

— Расходимся-расходимся, уважаемые, — тут же стали приходовать толпу. У десятка пар, следом попробовавшим поймать огоньки, ничего не вышло. — Ваши виспы станут васильковыми, когда придет ваша очередь. Расходитесь, уважаемые, на передвижение ночью во всем приюте введено ограничение, поторопитесь устроиться на ночлег... — пытаясь унять ропот и недовольство, впрочем, не столь громкое, с оглядкой на длину волос.

Нас все провожали взглядами. Ли импровизировал лед отрешенности, а Эн любовался на пару огоньков с таким же одухотворенным лицом, как и те юнцы, что уже примеривали на себе гордое звание "легионер", но совершенно не догадывались, что в позиционной войне они могут максимум рассчитывать на операции против недобитков строевых частей, что их будут мотылять пару десятков лет по учебным полигонам, пока не вымуштруют, пока не получат приму — элиту растят с младенчества, тот общительный эльф, встреченный первым, из таких, а двоего с ним классом пониже, из примы.

Виляя между палатками, увитыми лозой стволами деревьев, усеянными бухнущими цветочными завязями кустарниками, мимо сторонившихся праздно шатающихся эльфов, козыряющей милиции, понурого обслуживающего персонала, я размышлял о впоследнее время ускорившемся токе терминологических пузырей, абсолютно лишенных личного исторического окраса, имеющих факторно-ситуационный, словарно-энциклопедический характер.

Превратив ласкающий жест в ободряющий, прошел в соседнее помещение этого самого по себе гигантского шатра, разделенного гобеленами, конечно же, природной тематики.

— Присаживайтесь, этра Лионаэн Лис. Какое вино предпочитаете?

— На ваш вкус, этрас Екшиувитаэ.

— Извольте... — я оказался много более прилежным учеником погибшего наставника Эна.

— Садитесь, этра Наэнлион Лис. Вина?

— И фруктов к нему. Если можно...

— Просто Боалимитаэ, договорились?

— Конечно, Боалимитаэ, — сделав глоток точно такого же вина и сразу перейдя к бананасу, деликатесному для северных провинций.

— Расскажите о своем детстве, Наэнлион.

— Оно кончилось, когда орки раззорили мой страми-эолос... Я видел труп своего наставника... И лишь много позже разобрался, что сильнейшее чувство потери — это и по родителям, покинувшим тогда же мир живых... — осушив тонкий бокал из отсвечивающего васильковым хрустального стекла.

— Примите мои соболезнования...

— Когда вы стали осознавать себя, этра Лионаэн?

— Календарно обратная перспектива даст третью декаду арота. Более ранние... моменты, гм, сопоставимы с реальностью относительно и с большой погрешностью, выходящей за, эм, Диасаестусирарум.

— Расскажите о своем плене.

— Пытки, — возникла пауза. Фиг вам! — Это слово выражает все наиболее полно и кратко, — ввернул полуулыбку. Не провоцируйте абстрактными вопросами.

— Скажите, а когда вы встретились с Лионаэном?

— Сразу, как только уыт выследил со своими псами мой ночлег, поймал и притащил на стоянку дрыгна.

— Скажите, а когда вы встретились с Наэнлионом?

— Незадолго до удачного побега.

— Этра Лионанэн, вы намеренно затягиваете беседу?

— Знаете, как порой можно соскучиться по общению в располагающей обстановке, этрас Екшиувитаэ? Как вы смотрите на счет тонизирующего и позднего ужина?

— Наэнлион, что толкнуло вас на кровные узы, и как прошел обряд в обстановке плена?

— У меня никого не осталось, Боалимитаэ... А он... он воплощал скалу, за которой можно спрятаться от жестоких ветров судьбы, выражал непоколебимую уверенность в своих силах, не превратился в мразь. Избавление от проклятья шамана, имевшего шкурный интерес к кровнику, всего лишь стало поводом. Мы с Лионаэном были одни в кибитке, нам не помешали и орки, готовящиеся к штурму портового страми-эолоса Таипеналли.

— Почему вы решили породниться с Наэнлионом?

— Разговоры пленных никогда не касались кровных уз или родства. Поэтому я всего лишь хотел с помощью своей крови, которую не смогли заклясть шаманы и колдун, избавить свою главную ставку на удачный побег от некстати появившегося проклятья крови, грозившего его гибелью сорвать план.

— В чем он заключался?

— Стать личным рабом удра, а не просто привилегированным племенным. У меня были основания полагать, что при изменении метки артефактом, без непосредственного контроля шамана, заключенные в окровавленном ошейнике духи частью улизнут, нарушится функционал, и я смогу начать искать помощь за Сверьялусом, не опасаясь удушающего ошейника, срезающего голову.

— Поход варваров завершился с проклятьем Сверьялуса еще в уроте. Причина вашей задержки?

— Черный пламень и золото сияния. Мы не стали удаляться от реки, благосклонно отнесшейся к нам. Ошейники больше не висели на наших шеях, не было нужды в творящийся вокруг бедлам покидать щедрую реку, дарующую открывающим себя кровникам и стол, и кров. Когда природа и эфир пришли в себя, тогда и решили идти на юг.

— Наэнлион, вам знакомы наши традиции и законы, касающиеся брака?

— Угу, знакомы, да...

— Вы поделились своим знанием с Лионаэном?

— Конечно!

— Как давно вы носите такие длинные волосы?

— С момента кровничества.

— Уверены?

— Нууу... В плену из них пришлось отрезать... но потом на реке они вновь такими стали.

— Кушайте, не стесняйтесь.

— Лионаэн, вы знаете принятые традиции и законы, касающиеся брака?

— Да.

— Вы — отец?

— Да, первенец-сын жив и где-то здравствует.

— А ваш несовершеннолетний кровник может им никогда не стать — он уже не девственик и состоит в союзе с вами.

— Я лично присутствовал при дарении Наэнлионом ребенка. И роды прошли успешно, кстати. О подробностях я вправе умолчать, они не изменяют факта.

— Требуется анализ семени обоих.

— Какие действия, исключая получение проб, он подразумевает и сколько времени они в совокупности займут?

— Сущие пустяки — достаточно мазка на лепестке Авитаэльфиус, это лучший индикатор.

— Думаю, это может подождать окончания беседы, не так ли?

— Конечно, уладить эти формальности можно и после. Осталось решить вопрос с принадлежностью вашего листа.

— Не вижу серьезной проблемы, даже с учетом будущего восстановления памяти.

— Вы правы, были прецеденты, когда кровники отпочковывались в отдельную альтер-ветвь. Ваша кровь перемешалась до невозможности идентификации прима-ветвей. Вы меня понимаете, этра Лионаэн?

— Отчасти, этрас Екшиувитаэ. Раскройте свою мысль, пожалуйста.

— Я предлагаю примкнуть к моему стеблю Кедрус`Центаурея.

— Полагаю, и эта формальность терпит...

Разговоры беседовались заполночь. Трюки с вином и едой научился видеть еще у орков, осторожность при отложенном эффекте у эльфов — все это пакостлив, но не смертельно, хотя пойми тут, что им выгодно...

Держался, как мог, как умел, как получалось. Делал паузы, заполняя смакованием вина, плода или блюда. Учился отвечать так, чтобы задали нужный вопрос — удовлетворительно получалось, посредственно. Зато выявил мысленный канал для общения между префектом и его помощником, подозревая с самого начала, видя подтверждение по характеру вопросов. Что не пояснял Ли, спрашивали Эна, и наоборот, анализируя прямо на лету, как я, Лис, но куда мне до них? Вертелся, как уж на сковороде, часто ссылаясь на Сверьялуса. Подробности последней ночи в плену удалось сохранить втайне вместе со многими особенностями организации рабской жизни, но пришлось выдать кучу мелочей про пленных эльфов, про организацию дрыгна...

Следуя за виспами, удивлялся перестроившемуся восприятию. Ночь приобрела для меня совершенно особый шарм, сказочно фантастический. Детализация на порядок выше, если не качественно иное мироощущение — я видел сторожевых рысей, комки тьмы на траве, живые тени, порой сверкающие монетами глаз. Грацильные кошки обходили стороной круг света виспов, наш и тех, кто из новичков посещал уборные, кутаясь и ежась. Один раз тень подала угрожающее урчание, когда сонный эльф сильно отклонился от прямого пути, единственно разрешенного, подсвеченного мелкими роящимися мушками, превращая туалет в пускающую по траве лучи звезду.

Двухспальных койко-мест здесь точно не водилось, приходилось довольствоваться мертвым деревом, ватным матрацем, шерстяным одеялом да ситцевым бельем.

— А чего не вместе? — грустно.

— Сам виноват, балбес. Учиться надо было лучше.

— Умеешь быть ласковым, угу.

— Нас вообще поместили к местным старожилам, якобы больше свободных двухярусных коек нет. Надо хотя бы в первую ночь приличия соблюсти.

— Блюститель, угу. Всю ночь будем рыться в памяти.

— Не гунди, все равно выспимся.

— Может, мне боязно, ты не подумал?

— Спермотоксикоз это. Надо развивать силу воли.

— Ладно уж, давай искать инфу для определения нашего статуса.

— Не хочешь болтаться у кого-то между ног?

— Эх... С кем я связался?

Имея опыт со Сверьялусом, я больше не хотел иметь незапланиованное потомство, разбрасывать свое семя тут и там без понимания сути отныне нельзя. Самому для себя легко поставить запрет, осталось в строгости ему следовать. Мое семя раньше сжигало, теперь он бесплодно, однако сомневаюсь, что такое подойдет для анализа. Идея вертелась в голове, на крайний случай обращусь к друзьям — чую, префект лагеря не откажется прорастить ради какой-нибудь селекционной коллекции, например.

Еле-еле прояснил ситуацию с примыканием к его стеблю: либо вайя, без прав на титул, на высокие посты и должности, стезя воина, пастуха, мастерового; либо вассальная клятва и титул баронета. В обоих случаях это кабала, а с учетом военного положения автоматически судьба воина. Милости. Он однозначно не расщедрится по доброте душевной на титул без клятвы, тем более и не освободит это от воинской повинности. Остается вариант с покупкой низшего титула, хм. В лагере, в этой его части, ЦБ — Царский Банк, единственное учреждение подобного рода — нет, ростовщики здесь все мелкие, с окраины эолоса не выпустят без определения приютско-лагерной префектуры.

— Эй, новенькие! На жрачку опоздаете, — раздался прямо над ухом шепелявый голос, разбрызгивающий слюну.

— Баа, да это никак те самые кровники?

— Хи-хи-хи!

— Уха-ха!

— Гы-гы.

— Уиу, одежонка то чарованная!..

— Слышь, продай, а? Грош даю!

— Га-га, да ты его вчерась продул, Карась!

— Ужалься, Пчел.

— Гм, мы пройдем?

— Ыгы! Скуласт проводит птенчика, гы-гы.

— Э не! Сюда проходите, зайчики, хоть оба! Эхе-хе-хе!

Твари! Вон как кинжалы ненавязчиво демонстрируют. А тебя, зайчик, я запомнил — ты единственный притворялся спящим, ты отрезал, спрятал и вышел с ними. Не кипятись, волосы вновь отрастим, подумаешь, ло? И не вздумай меня под лезвие подставлять!!! Мы же вырубимся от боли. Зато регенерируем быстро и поставим себя, с этими отморозками иначе нельзя — не дойдет до их ганглий. Ты не уверен в приемах, за убийство последует кара. Ты прав, и знаю, как мы поступим. Виспы, а виспы, я приму вас, позже, обязательно, помогите....

— Печально...

— Ась?

— Чего прощебетал?

— Виспы, дарите свет.

Один ослепительно вспыхнул, появившись у правого глаза зайчика, второй у птенчика, что стоял у ближнего прохода, куда и прочие взгляды были обращены.

— Стоять! — гаркнул милиционер, по бокам которого алели чарами два зазубренных наконечника.

— Атны, мы тут ни при чем.

— Что за крики? — короткий мша, пока все промаргиваются под особо сильный ор из двух глоток, разрешение напитаться от моей ауры.

— Они ослепили Филапосала и Тоногауапа! — обвинительно ткнув пальцем, прошамкал выглянувший кривенький, еще промаргивающийся.

— Клянемся кровью, никого не трогали и магию никому во вред не применяли, — почти слаженно.

— Еще есть, что сказать, этраны?

— Мы можем идти?

— Да, а... — что там дальше узнать не удалось — силовой экран отделил нас и редких зевак от продолжения дознания.

Он выглядел довольным. Эмоции эльфов и орков разняться. Не сильно, важен суммарный вектор. Ли, хочу виспов сейчас! Рано заводить амикусов, и так уже на гране содалисов витают. До оформления долго ждать... Все-все, тренирую волю, босс. Хе-хе. И все же они так похожи на нас. Внешне.

Под хохот Эна и приглушенную память, открывал для себя латринарию. Хохот сменился румянцем и притворно в обиде надутыми губками. Лепестки этого туалетного растения детей просто подтирали, а взрослых эротично. А вот расслышанные утробные звуки моим чутким ушам вмиг опротивили. Пусть ненасытное оно так питается, пусть имеет цветок-писуар и умный пружинящий ложемент, которому и юбки не проблема, но вот как взбесится такой? Как начнет тянуть и глотать лишнее? Хищное растение. Эльф-параноик.

Экспресс-помывка оказалась из той же оперы. Шершавый пружинистый мох, два чашелиста с мелкими слизистыми усиками, обнимающие тело до шеи спереди и сзади, полностью заключячая тельце смельчака в ядовито розовую пасть. Румянец превратился в багрянец — даже туда проникли и головку залупили, магически воздействуя так, что эрекция не возникла. Быстрый эротический массаж всего туловища разом супротив даже несколько противного вроде как бодрящего возюкания. Шаг — и объятья бархатных листьев, убирающих все следы слизи, впитавшей грязь и потный жир. Для лица, ушей и шеи отдельный цветок, белесый сок для полоскания рта. И огромный слизень-студень для волос — касаешься затылком, а дальше он сам натекает на скальп, распутывая узел на затылке, заодно и подровнял их, почти ровно по плечи — уроды криво отрезали, коса еле скрыла агрехи, а сейчас будут спасать хвостики фееного подарка, потому как слишком коротки стали даже для ло.

Эн даже думать боялся о том, что индивидуальные боксы только с южной стороны, у новичков, а дальше общие уборные по типу амейских. Конечно, привыкнуть ко всем этим склизким, хлюпающим и сосущим звукам с утробным урчанием можно, а лучше научиться фильтровать — обычные эльфы многого не слышат. Хотя если бы не острый слух, то не успел бы занять уборную — новички прилежно встали пораньше и вовремя ушли на прием своей казенной баланды из грибов и травок, а многие местные еще только просыпались. Фу, достаточно с меня этого опыта, и спасибо тебе, Сверьялус! Твоя аквавестис словно вторая кожа, да еще и позволяет дышать, отводит отходы, создает оптимальный температурный режим, защищает, еще и волосы бы, но пока не понимаю, как точно сформулировать мысль — все слизе-гелеподобные эффекты получаются.

Присев на свободную скамью, стал готовить опостылевшие бутерброды. Толстый мясистый лист от чего-то похожего на кочан капусты, правильно высушенная губка как своеобразный заменитель хлеба, красно-черная смесь из икры. Хм, а приправа из бурных эмоций проходящих мимо эльфов оказалась к месту и ко времени. Погорячился на счет опостылевших.

— Можно присесть, атны?

— Место для присяданий там, — махнул рукой в сторону дружно занимающихся рекрутов. Хорошая разминка обязательно предшествует завтраку.

— Хы-хы, вы вчера прибыли?

— Извините, вы любите жесткие посылы к йейлю?

— Аха-ха! Вас успели обидеть?

— Лучше не задевайте кровника, он с утра не с той ноги встал.

— Хы. Я Роиешасоен, сто третья палатка. Обращайтесь, если что... — черный с изумрудом глаз. Что здесь делает, интересно?

Какой прилипчивый, ужас. Зато теперь знаем порядок беженцев в лагере. Да и так было ясно, что в тысячах. Когда? Ааа, всего была примерно пара десятков цветов у виспов, помножим на десять двухярусных кроватей... Хм, чем они все заняты? Ну, сотня собирает или растит грибочки, ладно, еще сотня травки собирает, пускай еще сотня приводит в порядок территорию, а еще одна готовит еду. Праздно шатаются, проедая прихваченное с собой? Хм, ну ткачество еще есть, и пошив теплой одежды, работа с мертвым деревом. Тьфу, деревяшка и есть деревяшка, без пафоса. Стрелы штампуют, наконечники. Возможно где-то далеко дубильни работают, скотобойни...

— Извините, атны, не с вами ли вчера префект беседовал?

— С нами он не беседовал, простите... — правда зависит от точки зрения.

Лучше прикинуться тапком и пойти уже заняться разведкой. Тогда уж парой тапков, хе-хе. Тебе положено разевать рот и пялиться, зыркая по сторонам. Хех, это я умею, это с радостью!..

Дорожки и тропинки играли роль улиц, мощенных мелкой жесткой травой и непонятным гибридом, похожим на лишайник. Походка эльфов отличалась мягкостью, как и обувь, живое покрытие не истаптывалось настолько сильно, чтобы за ночь не восстановиться, эли это так сервисные службы работали незаметно. Среди кустов, под деревьями, у искусственного родника, заботливо и со вкусом облагороженного, вокруг маленьких дивописных прудов — всюду разбросаны скамейки и фигурно выращенные скульптурные композиции, как-то: живые арки из стволов, беседки, гигантские решетчатые оплетки под невидимые винные бутылки. Складывалось впечатление о парке, хех, приютившим приют.

Ха! Это оказывается шатры ростовщиков разбросаны на каждом повороте. Прочие торговцы образуют весьма просторные торговые ряды со своей внутренней охраной и притягивающей глаз расцветкой, косвенно повествующей о товаре. Одежда разных фасонов и материалов, утепленная обувь и сандалии, сумки, ремни, максимум кинжалы, без чар, зато амулетов защитных завались: и деревянные, и золотые, и костяные, и серебряные, и бронзовые, и живые. Броши, четки, подвески, медальоны, поясные обереги, цепочки и плетенки для круглых монет с квадратным вырезом в центре, удобным для организации стопок. Насадил грошей на стержень доверху — вот тебе и четверть ауреуса, сдачу сдавать удобно, снимая со столбиков. Но все больше в ходу обращались медные фоллисы и бронзовые денарии, сплав на основе меди и серебра. Гроши делались из стерлинга, ауреус — обычное золото с примесями, солид — белое золото высокой пробы.

Самый часто встречающийся товар — гребешки, гребни и расчески, ни один шатер не обходился без витрины с деревянными, металлическими, стеклянными, костяными и смешанными в разных пропорциях и сочетаниях этими чесальными принадлежностями. Ажурные, массивные, боевые, зачарованные. Очищающие чары, придающие пушистость, завивающе-выпрямляющие, снимающие маэну в накопители из мелких алмазов и даже редких иолитов, заставляющие волосы на время ровно сиять, а не искриться, заплетающие косы с памятью на несколько причесок. А так же огромный ассортимент заколок, лент и других аксессуаров для любимых волос.

Как здорово быть с отшибленной памятью. Аха-ха-ха! Не все млеют перед ними. Угу, привет от повернутого из прошлого. Ой-ёй-ёй, а сам-то как убивался — ах они такие сволочи, обрезали!.. Йейль, это расовая шиза. А?.. Ууу, ха-ха-ха. А?.. Хе-хе, обругаешь кого, а тот и не включиться — а вдруг похвалили? Муха-ха-ха! От нас уже шарахаются, хе-хе! Угу, а вдруг над ними угараем? Ну вот, и настроение улучшилось! Рулим к тому ювелиру. Да, Эн Зоркий Глаз. Хех, цени! Ценю... Ммм, еще хочу. Паек на сегодня кончился. Да? Эх, я караулить... Угумс.

— Добрый день, почтенный.

— Атс Маэоглуно к вашим услугам, — оценивающе произнес сереброволосый альфар с острым лицом.

— Лионаэн. Оцените жемчужину, атс, — маленькая и черная, ровно сияющая изнутри интригующим черным светом.

— Оу, эм, любопытно, позволите?

— Конечно, проверяйте.

— Я вам дам за нее двадцать грошей, Лионаэн.

— А какова оценка-то?

— Двадцать пять.

— Вы кажетесь мне умным альфаром, атс Маэоглуно.

— Полста.

— У меня к вам есть выгодное предложение, обсудим?

— Извольте, — активируя скрывающее кантио.

— Сегодня к середине сиесты организуйте мне встречу с полномочным представителем ЦБ, и я подарю вам вот эти пять жемчужин, — достав из кармана брюк заранее положенную пятерку жемчужин, примерно таких же по размеру. Белую, кремовую, розовую, черную и голубую. — Этот задаток примите в дар от всей души прямо сейчас, атс Маэоглуно, — доставая крайне необычно переливающуюся жумчужницу, катая другой рукой пятерку, приковывая к ней взгляд. — А жумчужиной, что держите, привлечете нужно мне банкира. Ну как?

— Любопытно, — хищно прищурился альфар. Ну же, я теперь знаю, как выглядит алчность, твои скрывающие амулеты рассеивают эмоции лишь в верних слоях ауры. Цена миимум на порядок выше.

— И одну живую подарю, — все равно без Сверьялуса последующие будут резко тусклее. — Решайтесь, или пойду к...

— А вы не боитесь, что я вас сдам?

— И лишитесь солидов за пустячную услугу?

— Пяти мало.

— Извините, — протягивая руку, — верните жемчужину, а мидия, — она была уже рассмотрена и положена, — уже подарена.

— Простите, но времени слишком мало!

— Успеете — подарю в довесок пять перламутровых раковин.

— Хорошо, я согласен!

— Отлично, атс Маэоглуно! Дайте для связи нагревающуюся монетку и вон тот зажим для волос за эту створку — надо же оправдать столь пребывание здесь, верно? — в ответ на колкий взгляд. Не только пребывание, но и ожидание кровника снаружи.

Жумчужиной моей коллекции, хех, жемчужин было несколько огромадных, почти с... Ммм, как они сияют! Особенно прекрасна голубая, превосходно сочетающаяся с более мелкими на шее и ушах Эна, буде оправлены в белое золото, а вот желтая на мне не смотрится. Их нам "нашли" почти в самом конце. Не хотелось бы со всеми расставаться — из них получатся мощные амулеты, когда подучусь их создавать. Да, когда. Стыдно будет просить Сверьялуса, он то не откажет, но ведь тааак посмотрит, ууу, тьфу-тьфу, к ялу!

А мне идет! Еще бы, хех, сам же и выбирал. Тихо! Это секрет... Бабочка "ночной павлиний глаз" из цветного стекла смотрелась броско, выделялась своими яркими цветами, хорошо сочетающимися с общей гаммой.

— Вы уже пообедали, атны? Вас проводить?

— Спасибо, офицер, мы как раз собирались из своих запасов покушать.

— Глядя на этих прекрасных птиц...

— Хм, приятного аппетита.

Хех, а ведь все васильковые о нас предупреждены. А что префекту от нас может быть надо? Ну как же, странные пришедшие от Сверьялуса, подозрительные. И? Помнишь патриотическое удивление? Сомневаюсь, что отведавшие сияющую воду, а тем паче переплывшие реку, хоть раз высказались иначе, чем про дарение шедевров пера, кисти, флейты или арфы, с лозунгами за мир во всем мире они будут растить самые большие и полезные урожаи, не ошибусь, если именно они восстанавливают природу тех же новых северных границ. А мы разве не будем? Мы иные, выживание — по-прежнему наша цель. Я бы назвал это по-другому. Что-то же заставило меня уйти в скиссура с эдаким вывертом. Да, первостепенный приоритет изменился... Эн, можно решать сразу несколько задач. Твоя практичность, Ли, неприятна, но понятна, в конце концов, мы же будем жить вместе. Эн, мы оба стремимся заниматься желанным в свое удовольствие, а попутное как приятный бонус, не больше. Угу, я ведь тоже все это хочу, Ли. Мы одно.

— Ему нельзя.

— Не вам решать, атс Маэоглуно.

— Это ваши риски.

— Конечно, вот обещанное.

Иллюзия не скроет чернь волос и золото глаз, не от меня. Ваша охрана отлично притворяется невидимками, жаль дернулись. Они хороши, спору нет, и вы прекрасно себя контролируете.

— Добрый день, этрас, — два вежливых поклона как старшим. — Это я просил о встрече, за нас обоих.

— Приветствую Лионаэн и Наэнлион Лис. Наслышан. Позвольте мне не представляться, я здесь инкогнито, — вежливая улыбка, изучающий спокойный взгляд, расслабленно-властная поза.

— Взгляниете, этрас.

— Встреча оправдана. Данный перл великолепен, уважаемые. Сколько вы за него хотите?

— Титул барона, этрас. Для обоих.

— Хех, а губа не дура, этрас Екшиувитаэ не готов к такому пассажу. Напомню вам прейскурант, уважаемые: титул баронета сто солидов, барона — три тысячи. Жемчужины достаточно для баронетов.

— Что ж, оцените и эти заодно, этрас.

На бархатную подушку красного цвета легла в центр самая большая из имеющихся у меня, еще одна черная. Вокруг нее по углам с помощью кантио на внутренней силе — все линии защиты сводились на банкире, — гуськом вылетая из мешка Эна, легли цвета молодых древесных почек, цвета светлого золота, ослепительно белого цвета и нежно розовая жемчужина. Та же скрупулезная проверка, затянувшаяся из-за количества. Шесть тысяч солидов, окрасивших рабочую меблировку и лица в причудливые тона.

— Вы сумели меня удивить, Лионаэн и Наэнлион Лис. Напомню вам о длине волос, принятая у нобилитета, на официальных приемах она обязана соответствовать традициям.

— Благодарю, этрас. Мы это недоразумение немедленно исправим.

По очереди, примерно за то же время, что ушло на проверку, наши волосы отрасли до ставшего уже привычным за проведенные вместе дни размера. Взвинчивание болезненно — раз, правильное время для банкира — два. Естественно, я пропускал пряди меж пальцев.

— Достойно, весьма. Надеюсь, уважаемые понимают всю срочность своего заказа? — этот эльф явно знал и умел влиять мимикой на клиентов. Царская монополия, соответствие марки, престиж...

— Да...

Эн полез за жемчужницами-матерями, аккуратно раскладывая их на полированном мореном дереве. А я со свой стороны сложил перламутровые створки от трех жемчужниц одна в другую, и запустил кататься три кремовых шарика, размерами примерно с ноготь мизинца.

— Это за срочность, — на обложенную перламутром подушку, уже свободную, легла крупная, но не огромная как предыдущие, сияющая бежевая жемчужина.

— Это личный подарок. Вам, — к трем катающимся из горсти упали более мелкие шарики — в серединку с желтым отливом, по бокам с сиреневым.

— А это за признание нашего союза, все положенные титульные регалии и грамоты, — вокруг кремовой Эн высыпал горсть мелких и разноцветных, улегшихся с приятным постукиваением. Мелочиться нельзя, но и прозапас надо оставить.

— Которые мы надеемся получить по окончанию нашей встречи, — как не жаль, но вторую живую тоже придется отдать.

— Вы правы, этраны, незачем откладывать все в долгий ящик. Желаемое имя и символ ветви с полным гербом.

— Конечно, — сформировал из силы лобный символ, едва ли не на самой черепной коробке прожженый у нас. С тройной рекурсией. А под золотом на белом серебряный трисвог, вдруг всплывший из памяти, с тремя своими подобиями меж дуг за внешним кольцом.

— Уверены, этраны? Лист оло-Солярис ветвь Фракталарасол древа Оккидентали? И символ с гербом такие? Хорошо. Да... — тут подал какой-то сигнал один из невидимых охранников. — Вас устраивает стандартное пояснение к обоснованию выделения?

— Хм, а какие варианты?

— Выслуга лет отпадает, — приветливая полуулыбка. — Лист у вас один. Заслуги? Нет. Наследственные экстраординарные способности?

— Поясните, пожалуйста, плюсы и минусы.

— Эм. Минусы — они станут известны, ваши враги будут о них знать, поэтому у многих семейств есть еще и скрытые. Плюсы — ваш кровный союз не отменят возможности брака с девушками. Повсеместно любовные партии срываются в пользу даровитости потомства. Например, если встанет выбор между повышенной сопротивляемостью к ментальному сканированию, эмпатией, хилерством и левитацией в дополнение к понимаю животных, предпочтут первое, а имея первое, выберут второе. Имея первое, вы получите большую степень доверия, третье и четвертое даст привилегии при служении в армии — раз в четверть века на пять лет в первый и на год в последующие вы, как бароны, обязаны проходить службу, хотя в ближайшие двенадцать лет, если не объявят всеобщую мобилизацию, вам это не грозит.

— А как определяется наследственный характер?

— Самый точный анализ по семени. Поисковое кантио ищет соответствия заявленному по ранее выявленным сигнатурам, иногда тратяться целые десятилетия на разработку новых.

— Этрас, вы можете в документах оставить этот вопрос открытым до полуночи? Нам еще только предстоит процедура...

— Да, этраны, триггер и связь с моими копиями будет. Что подтверждаем?

— Достаточно повышенной сопротивляемости ментальному сканированию и левитации?

— Вполне... Вот лист, он высохнет, когда оформление завершится, — специально демонстрируя кружево кантио, чтобы мы потом смогли проверить по справочникам и убедиться в честности.

Псевдоживые ветви мэллорна с листьями, оплетающие наш символ — вот наши медальоны на сплетенной из серебряной лозы ленте. Формальности уладили споро — заготовки есть всегда, главное уметь их извлекать из тайников. Пусть вдвое переплатил, расставшись с большей и лучшей частью. Благо не втрое — банкир оказался сам заинтересован в складывающейся интриге. Да, поимел солидный куш, но и я не в накладе, заодно и счет на сотню солидов открыл, наличность, вот, заимел.

— Этраны, здравствуйте. Простите за ожидание — дела.

— Здравствуйте, уважаемый префект. Мы все понимаем.

— Решились?

— Да. Если можно, давайте начнем с биологии. С анализов.

— Хорошо. Надеюсь, мой помощник и два лаборанта вас не смутят?

— А куда деваться? — хмыкнул, залился краской.

— Прошу, устраивайтесь.

Два смазливых лаборанта, юного женского полу, с нарочито небрежными амулетами, светлое помещение в бело-зеленых тонах, кушетка и два ничем не выразительных цветка в таких же безликих горшках, поддерживаемых тонкой работы подставками.

Пусть глазеют, и не при таком консилиуме выступали. Моя первая левая, моя вторая правая. Первая правая мнет вторую, вторая левая первую. Организм подстегивается...

— Только руки!

— Для чистоты проб.

Лейо, Зефир! Помогите... Ты сам в состоянии. Вспомни растворение в реке. Принцип схож. Вспомни метающую рыбу икру — в семени миллионы маленьких головастиков. Растворись среди них. Это же часть тебя. Как в реке. И управляй ими всеми, разом.

Эн закрыл глаза, оперевшись руками о свои бедра — напряжение выпало на него. Ли управлял остальным, демонстрируя разный темп и нежность. Руки не дали разлететься, размазав по стволам. Тело Эна блаженно расслабилось для зрителей, и в последний миг, ухватив суть, я поймал малышей за хвосты, всех-всех-всех, что вышли наружу. Пока один в ауте, второй делает указательными пальцами двух рук на лепестках двух цветков по мазку, не спеша удалять белесую жидкость, стоя нагим перед внешне бесстрастными лицами.

— Каков результат, этрас префект? — глядя на изменения и не спеша применять средства для очистки, при их значительном выборе.

— Положительный.

— Раз уж мы улаживаем формальности, то нам полагается соответствующий документ на руки, помимо отметки в канцелярии? — девушки немного разочаровались.

Немного — слабо сказано. Одежда вернулась на тела Эна и Ли, убрав все следы. Стало легче — головастики как маленькие тела, примитивные, но с частичкой духа. Имея опыт с двумя телами, контролировать еще тысячи микроскопических оказалось возможным, утомительным, конечно, но реальным. Эн, вынырнув из микромира, мог слабо ориентироваться, все еще удерживая контакт — стоит забрать частички духа обратно, и уже не получиться живорождения, а генетический материал напоследок перемешаю. Позже.

— Да, этра Лионаэн Лис. Боалимитаэ, принесите формуляр.

Поддерживая кровника, вышел из медпомещения с двумя копиями, чьи магические печати полностью активировали регалии, иначе не имеющие силы — официальное признание властями листа оло-Соларис состоялось. Возня с волосами, за завесой которых пришлось проводить манипуляции, была воспринята как ободрение, ведь после этого Эн полностью пришел в себя, исковеркав сперматозоиды за ненадобностью. Те растения еще при нас убрали, помещение после нас опустело. Риск вроде оправдался, небольшая фора есть.

— Вы определились с последним вопросом?

— Что нас ждет после?

— Да.

— Выход из приюта, комфортное жилье, полноценная еда, желаемое обучение.

— Таким образом, наш лист, прицепившись к ветви, сможет покинуть этот концлагерь?

— А как с остальными происходит?

— Хм. Сможет, безусловно. Остальные листья, основания чьих ветвей погибли, имеют тот же выбор.

— Ваш стебель или ветки, вицеграф?

— О, не только. Но стебель представлен в единственном числе.

— Разрешите ознакомиться с бумагами. Там ведь достаточно приложить выдаваемую вами печать, верно?

— Мои родители так заверяли документы... — крутя локон на пальце.

Зефир, Лейо... Вот нахлебник нам попался, а? И не говори — то ему, се. А сам?! Ладно уж, видим, как растеклись извилины. Будет печать под пальцем. Только силу сконцентрируй. Хых, и регалии будут.

— Боалимитаэ проконсультирет вас по всем возникшим вопросам, когда уладим формальности. Вы уже определились с именем своего листа и росписью?

— Да, определились. Их надо вписать в...

— Что вы творите!?

— Подпись. — Вашу копию, пожалуйста.

Кончики ушей префекта побагровели, когда рамки на документах пыхнули жизнью, принимая форменную печать.

— Этраны бароны, в мажор-эолосе Акиулюни введен полный ночной запрет, я не рекомендую покидать приют до завтрашнего утра, — чопорно процедил вицеграф, справившись с собой.

Уходя, создалось впечатление облитых грязью и втоптанных в помои по самую макушку. Васильковые глаза встречных ощутимо кололись. В ловушке из пальцев мерцали два огонька.

Совет был дельным, уже наступали скорые зимние сумерки и время ужина. Идти в незнакомый эолос на ночь глядя действительно опрометчиво.

Ах, какая красота! Как заиграли волосы, когда искорки оживились виспами. Они кружились, витая рядом в завораживающем танце. В момент запечатления огоньки растворились в нашей ауре, заиграв сразу мириадами искр в волосах. Они тоже стали единым во множестве. Почему не в двух? Виноваты изъятые в лаборатории частички? Ну конечно же! Ах, какое чарующее великолепие! Они связались с нами, как подарок фей, но на более глубоком уровне. Они отражали мое настроение, они воспринимались почти как продолжения двух тел, они грели спину, плечи и грудь с головой, всего, чего касались волосы, они защиту предлагали...

— Молодые эльфы заблудились? — якобы прервал наш ужин в тихом закутке из зеленеющего кустарника давешний знакомец.

— О, лепесток латринарии, и уже с тычинками...

— Хамишь, скот.

— А... — но главный двинул плечом, и давешний ослепленный вредитель заткнулся, а подельник оскалился. Вас плен миновал, уроды, иначе бы вы понимали, из-за чего меня так корежит — видеть подобные гримассы да на холеных лицах в приличных рубашках с меховыми безрукавками и шерстяных плащах, с обутыми ногами, а не с почерневшими пальцами, еще оставшимися.

— Я не умею направленно передавать образы, эльфы, но могу попробовать транслировать в окружающее.

— Ты посмел обидеть моих друзей, скот. Плати виру по-хорошему.

— Вам показать, как было в плену у орков, а? Как после него смотрятся ваши наезды и гримасы?

Ли! Не надо, не надо, Ли... Я в ментале никакой, Ли! Да тут же рядом дети! Ты подумай... У них будет мотивация. Ли!!! Да они станут хуже орков! Эн... Любимый!.. Да я простил их всех только за встречу с тобой, Эн! Вспомни, Сверьялус бы не воссиял без моего примера, не понял бы... Я выжил там, и не стал мразью. Да, жесток порой... Эн... Не смотри им в глаза.

— Гы-гы! Заливай больше, зайчик.

— Эхе-хе, бывший раб, хе-хе!

— Цэ, — сплюнул Роиешасоен под ноги. — Рассмешил, так и быть — сегодня обойдемся той бабочкой. Пусть сам снимет и отдаст. И потом мы вместе глянем на ваши оркские образы, зайчата.

— Гы-гы, и охотно реализуем ваши мечты!

— Эхе-хе-хе!

— Да будет так!

Гульбище. Флейта и Глаза. Глаза и Флейта. Вы не понимаете, Глаза! Я изменил планы побега ради него, ради этого юноши вытерпел, такие должны Жить! Светлые и чистые! Верящие в свет среди царства тьмы! Вы презираете, Глаза! Вы даже не слышите музыканта, Глаза! А он для Вас надрывает Сердце и Душу! Вы живете не слыша! Глаза, вам оказана милость! Вы не видели, что можно еще и так! И вот так! Вы не видели ломку, Глаза! Вас не ломали и не ломают, вас готовят на убой! В будущую жертву, как у того древа! А он трепещет, а я вынужден обратить наслаждение лишенного мною девственности в Бездну Боли! Глаза!.. Я не смогу больше видеть его глаза!.. Зато... Зато он ЖИВ!!! И будет жить, мы выживем, во что бы то ни стало! Играй, святой флейтист! Играй же! Для этих малышей, внимающих не понимая, для той малышки и той, что услышали, что ушли уже. Играй же! Дай и мне силы самому доиграть эту драму... О, Река!.. И тебя опоганили, а для нас ты спасение, река! Наша с тобой ненависть велика, речка... Но они подарили мне Его! Он должен выжить, речка. Пожалуйста, помоги, речечка, спаси хотя бы Его... Возьми меня, но спаси его, спаси... Ох, речка, какую боль я ему причинил, какую рану нанес сердцу... А он простил! Он, он, он простил, понимаешь!? Я не смогу заглянуть в его глаза, к тем-то я привык... А Эти Очи?!.. Он — чистая душа, спаси хотя бы ее, дух мщения, а меня спрячь от его глаз, даже мысли о которых разрывают заживо, мне не впервой, нет, не впервой, речка, я сдюжу, уж как-нибудь справлюсь... Ох, эти очи...

Сверьялус, Сверьялус... За фантиком помощи мне сам ешь конфету. Я не в обиде, что ты. Помог обезличить, расставил акценты. Я понял посыл, дух-хранитель, подмогну...

— Ты видел орков, Сиолен, — ах вот как его имя. — А теперь посмотри на родную кровь. Смотри, как из благославленных на жизнь ее по капле выдавливают. Смотри, Сиолен, как из разумных клепают безумных, биандров. Смотри, на что обрекают эльфы своих же сородичей, клеймя их позором, обвиняя в отступничестве! — Четверо молодых с клеймом во лбу и на скулах, стихийники, плюс лучник и мечник, ветеран-щитоносец. Они все висели в репликатории, в прозрачном цветочном желудке, как в том, откуда альфары на свет появляются. А вокруг сотни реплеций — людей в таких же слизистых чанах, жутких комков боли, чьи тела перестраиваются. Мал ты или старик, каждый станет двадцатилетним, биандром, в которого вложены навыки эльфов, их сила и способности. И не важны чувства шаблонов, до скелета обдираемых, раздраиваемых на десятки, на сотни частей, погребающих под собой личность реплеций. И среди семерых трепыхалась она, благославленная душа.

— Смотри, Сиолен! Он подобен тебе, он был первым, меня переплывшим. Они извращают, они очерняют, они оскверняют... Сиолен! В чем разница между орком и эльфов, скажи?! Ты видел и тех, и других. Скажи!!! Орки не предают своих, эльф. Орки гуманны — они дают Духу выбор, а эльфы его выпивают, до дна. Ради кого это все, Сиолен? Ради чего? Выживание вида? Ради этих детей, из которых растят исполнителей воли вышних? Ради этого эльфа? Или этого? — уже мое воспоминание об эльфе, проблеявшем про инижение. — Ты видел гульбище орков, Сиолен. Ради чего или кого здесь вот таких губят, которых вот так у орков спасали, а!? Для этого? Или этих с точеными лицами на оркских душах? Смотри, Сиолен, каких демонов эльфы создали, в какой ад превратили жизнь своих соотечественников и тех, кого приручили. Смотри на искру, что еще теплится в чистой душе, что еще верит, надеется, понимая, прощает... Прощает, Сиолен!!! Найди в себе силы, друг, обопрись на меня. Ты станешь звездой для заблудших душ, Сиолен? Ты поможешь благославленным, предательски убиваемым теми, кому всей душой хотели помочь?! Поможешь им добраться до дома? — Жизненные ракурсы поймы Сверьялуса, пропитанные чистым сиянием. Танец фей, птиц ухаживания, шелест листьев под аккомпанемент журчащей воды. Рай земной, с высоты птичьего полета щемящий сердце.

— Сиолен, ты со мной?

— Да, о божественный Сверьялус! Да!..

Браво, но апплодисментов от меня не жди. Ты весь приют отвернул в заводь реки времени. Исключая детей, всем разрешил внимать. Ты оголил нервы, истончил стержни душ. Ты заставил меня вновь пролить эти слезы. Теперь ты за всех этих эльфов в ответе, Сверьялус. Да!

Глава 6. Диэигнисинис

Эн жался к Ли. Я закономерно воспользовался шансом, сделав мша на верхнюю площадку мэл-кедра, из корней которого мы вчера вышли, чтобы в то же мгновение скользнуть дальше, вглубь, с болью совершая безостановочную смену курса. И теперь мы спускались с верхней ветки одного из мэл-деревьев вблизи мэллорна.

Эолос освещался снизу доверху, в длинные зимние вечера это насущная необходимость, а глубокой ночью светильники потушат, оставив одни светящиеся растения создавать таинственный шарм. Активное движение во всех направлениях в центральных райнонах не ощущалась. Здесь царила степенность на широченных проспектах, подражающих наземным мостам. Ажурные перила и фермы, опирающиеся на воздух быки, хрустальные вставки.

Но вся лепота была бессильна унять душевные муки и терзания, все впечатления после показанного Сверьялусом. Обнявшись, мы проносились под мостами и срощенными ветвями, мимо шикарных особняков, занимающих всю крону, и башен, пленивших ствол. Здесь допускались полеты, и запрещалось планирование: не умеешь свободно летать — не мешай другим, не загромождай собою воздух.

Случившее в приюте тряхонуло Акиулюни до основания. Примерно статысячное население, выросшее минимум раза в два за счет притока беженцев в безопасный мажор-эолос, под нашими ногами, головами и боками заметалось, загомонило на все лады, воздушные магистрали стремительно наводнялись летунами, вынуждая придерживаться трасс, обозначенных реберными тросами. На чистой левитации мало кто двигался, в основном поясные амулеты и собственные кантио. И всюду: "Божественный Сверьялус, воссиявший эльф, что будет, как, почему, куда, а вдруг". И все жаждали узнать подробности происходящего в карантинной зоне, в которую превратился бывший приют. Хех, карантинная зона...

Облетев три четверти мэлд-кольца, внял доводу разума, начав поиск пристанища — смерть за пределами мажор-эолоса не отменяли, мне все еще запрещено покидать окрестности. Свободных мест нет, сободных мест нет. Свободных мест нет! И цены не то, что кусаются, они еще и лягаются — солид в сутки за безоконную комнату! А без баронских колец с нами вообще не хотели разговаривать и не пускали даже вовнутрь постоялых гнезд. Хе-хе, назвать эти наросты дворами язык не поворачивается.

Вот, Ли. Молодец. Улыбнись, милый. Эй! Я заслужил не в лоб, а во все губы!.. Рефлексией некогда заниматься — в ней нет номеров, она не пансионат и вовсе не метрдотель.

— Ха, вы не найдете дешевле, этраны! Эолос переполнен, скоро полночь, вам не успеть найти и сьемную комнату! Три солида, и за неделю вперед, — усмехался пепельный альфар.

Его отель располагался на старом мэл-кедре, на его самой верхушке. Непрекращающаяся легкая качка, к которой я быстро привык, перестав замечать, компенсировалась великолепными видами из огромных стрельчатых окон, забранных плавным геометрическим узором, контрастирующим с лозой, оплетшей все строение, скрывающей внутренние дворики и комнаты без потолков.

— Оплата векселем ЦБ устроит? Покажите номер, — скрепя кошелек.

— Вот сразу бы так, — спокойным деловым тоном. Немногочисленная публика в золле провожала нас сочувственными взглядами, и злорадным, и вожделенным.

— А другие варианты у вас есть, атс? — йейль, как не хватает собственного амулета или умений вести тихую беседу, пришлось следовать в шикарный номер-люкс, явно показательный, чтобы задать этот вопрос.

— Аха, размечтались, вайя-барончики, — мы были согласны и на одиночное место, потому дополнившийся добротным ремнем и жилеткой и курточкой костюм лишился плетеных браслетов, волосы обрели сплошной цвет, Инти — виспы не возразили против имени и женского рода — фыркала бледностью, родство глаза выдавали, а кольца статус. — Сбежали из страми-эолоса, а под юбкой мест не хватило? — одинаковый фасон под разными косами.

— Мы хотим всего лишь один из пары беспотолочных, что у вас свободны, атс.

— А зад облизать не хотите?! Аха-х... — язвительный смех оборвался, когда Эн встал на колени и постарался эротично облизнуться.

— Нагибайтесь. Нам обоим?

— Чур меня! Под шантаж подводите, гады?!

— Постойте, вы не так поняли! Он мой официальный кровник.

— Аха-ха, опускаетесь до облектоев(!!!)?

— Работать, так с наслажденьем. — Парно обслужим, хотите?

— Охладитесь, этраны. Вы это серьезно?

— Совершенно.

— И не пытайтесь юлить — мой возраст в цене.

— Хах! Кровники? Официальные???

— Вот оригинал.

— Действительно... Вы из зоны!?

— Покинули до карантинизации. — Подробностей из карантинной зоны не знаем.

— Хах, ну, зайинтересуйте меня, удачливые расхитители развалин, ха-ха, а я решу.

— Оцените в эту ночь сами, атс.

— Только, сами понимаете, мне без него пока нельзя.

— Поэтому услаждаем вдвоем.

— Ежедневно по одному клиенту. — Можно одновременно группой.

— Только по вечерам. — И на сон не менее четырех делений.

— С вас стол и кров. — Подарки клиентов остаются нам. — Ну как?

— Целуй в очко. И ты. Так и быть, эту ночь проведете в моей постеле, облектои, заценю товар — мое заведение жмыха не держит.

Только с таким и могло сработать. Один только и умеет, что качественно топырить зад... Не принижай себя. А второй хочет ежечасно... Хех, и лучше не с самим собой! Приелось? Хе-хе, нет... Хочется... Не думать, не помнить, забыться под кайфом...

Случайность свела нас с этой лисой, хех, слишком громко грезил пролетавший мимо на дешовом амулете, наши ауры соприкоснулись. Увеселительные заведения широко не рекламировались, ярких вывесок и зазывал не держали, но порой под официальными ресторациями, проводящими вечера знакомств, скрывались демонстрирующие облико-морале облектои обоих полов. Разврат и аморальное поведение уголовно преследовались наравне с продажной любовью, однако, на заведения, подобные Люцайенге, власти смотрели сквозь пальцы — от проституции никуда не деться, ей выделили общественные рамки, жестоко пресекая разнузданное поведение на публике. Впрочем, Эну не полагалось, а Ли и не помнилось, я выяснил эти подробности позже.

Последовав за вожделеющим удовольствие оло, чья длина волос — между лопатками и поясом — и одутловатая фигура свидетельствовали о карьере чиновника, коим как и военным, начиная с выслужившихся центурионов, полагалась подобная привилегия, впрочем как и обладающим должной чистотой крови с предсказуемыми наследственными признаками, поддающимися регулированию. Над макушками властвовал ветер, и наш прелюбодей вынужденно ступил на лестничный пролет, часть спиралью опоясывающей мэл-дерево пешеходной дороги. А нас дуновенья ласкали, провожая. Обостренное восприятие после облета построило алгоритм поведения. Облектой — идеальный вариант. Бурлящая похоть пробивалась наружу, а с этой пеной удалиться и грязь из моей эмоциональной кастрюли, или вернее сковороды, заживо жарящей сердце в собственном соку. Ты хотел паству, Сверьялус, да? Хотел завести собственных эльфов на мэллорнах? Отделил агнцев от козлищ, да? Не допусти моего сожаления о содеянном, на тебе первом аукнется...

Проходя вглубь, обоими телами ощущал жгучие похотливые взгляды, мельком бросаемые редкими встречными. Ковры и картины, рельефные силуэты, панно и рокальная живопись. Декоративный стиль рококо с его тонкими эротичными подтекстами и общим богатством отделки, разительно отличающимся от фасадного фойе, прилегающего к малой сценической зале на скромное количество столиков для зрителей, совмещающих трапезу с плебейским театром. Особое впечатление производили окна — внешне пристойные, они внутри дополнялись до алеющих кончиков ушей, атс Вальментир Пальвентир, лист ол-Шлапаени ветви Альт-Берис`Ференсис, владелец сего заведения, хмыкнул, постоянно косясь на Эна и следя за реакцией.

Оседлал малого наездник резво, отрываясь по полной. Приказывал вылизывать в позе на боку. Альфар воплощал самое разнузданное и развратное, то ли вымещая на нас давние обиды, то ли намеренно унижая нас в своих глазах. После плена с катушек слетели моральные нормы, касательно секса, строгие нормы помножились на ноль, уйдя в хаос. Какое достоинство в целовании ног? Орки сформировали совсем другое представление о нем, свою лепту внесло и единение.

Вальментир ошибался, посчитав наш шаг вынужденной мерой. Все его прихоти — забавная прелюдия, выявляющая больные фантазии, с которыми предстоит столкнуться. Приняв решение успокоиться и отодвинуть в костер память — пусть прогорит до углей, — привычно выполнял рутинную работу по вымыванию золота собственной услады.

Спустившая пары тушка, готовенькой попала в мои руки. Пришел мой черед, прочь игрушки. Зажав его между собой, стал реализовавать свои скромные мечты, и планы. Разный ритм двух половинок, перехлестывающийся меж чашами раскачавшихся весов. Рваный, синхронный, томящий. Бессовестно медленно Эн сзади, ритмично с подвывертами Ли спереди, и плавная или резкая смена. У него всего две руки, заблокировать своими замочным сцепом или, как банной губкой, водить самому по вспотевшему телу, по всем изгибам и округлостям, не давая рукам причинять боль, царапать. Аквавестис блокировала клыкастые зубы, узоры сгорали, а наложенные на стены и дверь чары не выпускали звук наружу, блюдя покой постояльцев.

Ли вобрал в себя, излившись с переключенными чувствами, и Эн продолжлил свой марафон, балансируя на гребне волны, пока тело Вальментира не изготовилось наново помимо воли — режущая боль в коленях и локтях не способствует активному противодействию изнасилованию. Не стоило до крови долбиться, атс, ты слишком далеко зашел, альфар, а я в состоянии закрыть этот счет, постельный господинчик, заодно на тебе испытаю себя, отыщу твой порог, заступив, выгребу весь драгоценный металл из пещеры, выпью колодец до дна. Мне надо примериться, Вальментир, откалиброваться, соотнести аппетиты с ассортиментом порций. И заметь, я плотняком не занимаюсь тобой, я сам получаю удовольствие, ты попутчик, ты инструмент в руках грубого неуча. Пожалуй, ты не выдержишь мой эстафетный оргазм, но от единовременного и, пожалуй, чуть раньше начавшегося, тебе никуда не деться.

Может, юная комплекция с нераздавшимися плечами ассоциируется с женским станом? Узкий таз и тесный задний проход... Я в плену навидался на тех эльфов-рабов, что, наслаждаясь, юнцов приходовали на потеху разогревающегося теныртского шатра. Тело Эна внутренне изменилось, иначе бы я ни за что и ни кому не позволил бы так с ним обращаться, как Вальментир. Скользкий тип, хе-хе, спасибо, благодаря тебе я перевыполнил план. У тела тоже есть память, и этот сосуд наполняется, но ты плеснул каплю и выше, оформил ощущения в знание. Скорополительные выводы вредны, однако уверен в одном — в прошлом мои сексуальные связи не ограничивались эльфами, отнюдь. Первым всплыло насущное, связанное с иной комплекцией и размерами, потом исследовал свои тела, подчиняясь не приветам из прошлого, а другим ощущениям. Сейчас же я путался в тебе, значит, прошлый опыт включает еще и как минимум людей. И я умею учиться, факт. Где-то с ленцой, в чем-то спустя рукава, пусть...

Это не милость, не снисхождение, все банальней — я увидел границу, и к ялу мне сдался твой импритинг. Выдавив тело раньше срока, скользяще отвесил шлепок упругой ягодице, толкая — ты на карачках, а он брызжет на белье под лицо, вменяемость не ушла, скользкий тип, будь благодарен. Заткнись, жмых, достал! Мы взлетаем!!! Ранка без следа затянулась, Ли входит в Эна, и бурный финал, где нет места раздумьям, а все мысли толпою в сторонке стоят.

— Не-эт... — осипло, когда Эн облапал его чресла.

— Тише, Валя, не плач, зачаруешь колечки заново.

— Я еще хочу, Лион.

— Не пугай его, Наэн, — альфар дышал нервно и слезливо.

— Фу, какой... — как бы нехотя выпуская игрушку. — Я не корифей в этой сфере, Валя, но быстро учусь, — на ушко.

— Условия обоюдно выгодные, атс Вальментир, — зажав между коленей, просто сев сверху и глядя свысока, пытаясь подражать истинной голубой крови. Эн готовился перестилать постель. — После ваших фантазий была мысль сократить срок до этой ночи, однако я решил наладить сотрудничество. Вы меня понимаете?

— Дда, этрасс-с... — сглотнув.

— Из того номера лучшая панорама сразу и на восход, и на закат, — левитируя с ним, сжимая коленями, поддерживая пятками и руками под лопатками. — А эту, так и быть, проведем здесь. Вместе с вами, атс. Как поняли?

— Здесь, а потом в примномере.

— Замечательно. Вы альфар словно бы понятливый, глупостей не замышляете, я уповаю на это, — опускаясь на ровно застеленный край. Моей спины более не касался воздушный балдахин из серебристой органзы, собранной в единой точке над центром траходрома, образующей воздушый шпиль крыши, упирающейся в зеленый потолок. Поцелуй газа, не превращенного в пылесборник, возбуждал. — Деловой разговор состоится после завтрака, когда я высплюсь, — укладывая немытого альфара баиньки. Подложил под голову взбитую пуховую подушку, накрыл одеялом из золотистого виссона в три слоя, огладив холмик. — Вижу неплохой шанс обоюдовыгодно сторговаться, атс Вальментир. Утро вечера мудреннее, спокойных снов, — поцеловав в лобик все еще нервно дышащего.

Инти уже открыто искрилась в наших волосах, отражаясь в его глазах. Я может когда-то и спал на таких божественно мягких перинах в шелках, но ни Ли, ни Эн об этом не знали, да и не хотели о чем-то думать, кроме блаженной неги, переходящей в кемар. Чуткому сну совсем не повредит рой тусклых, ничего не освещающих искр над моими телами. Я хотел быть звездой, благодатью светящей движущимся вокруг планетам, не думать ни о чем, созерцать, напитываясь тихим счастьем, растворяющим плотный ком боли. Этот преуспевающий альфар, заслуживший отвод из армии, ни в чем не виноват, вся раса не виновата за действия отдельных представителей, умело стоящих во главе. Под неровное сопение рыжика, взбередившего забытое, не пожелавшее всплывать со дна, омытый и освеженный аквавестисом, безмятежно заснул, не ощущая в эмофоне направленной агрессии.

Ах, как приятны касания ткани, как воздушны и бархатисты. До чего же приятно лежать на в самую меру мягком! Совсем иные ощущения, чем на мшистом подстиле, более утонченные, изысканные, потворствующие неге и ничегонеделанью, а незаметная качель исподволь убаюкивала. Ничего не горит, все терпит, сладко потянулся.

Красное в золоте. Парча и позолота. На стене гобелен с зелено-песочным берегом, на котором принимали водяные и солнечные ванны томные обнаженные натуры. Бронза притушенных светильников. Ядовито желтые цветы перед темными мясисто-бугристыми листьями. Нежно теплый ворс ковра. Настоящая ванная комната с минибассейном и душем, обставленная богатой косметикой. Ажурная каталка с блюдами из баклажанов со спаржей под ласкающим нос соусом, два желтых глаза разрезанного пополам яйца с клюквенными зрачками, тонизирующий белесо желто-зеленый коктейль с мякотью, десерт из бананов под изумрудным медом. Эротичные намеки сильны в слабости.

Альфар размышлял здраво, иначе бы не удалось ему выскользнуть, не потревожив сон. Вышколенная обслуга, или просто профессиональная из-за возросшей конкуренции в перенаселенном мажор-эолосе, так же неслышно прибралась в личных аппартаментах хозяина Люцайенги, живущего на широкую ногу, и прикатила завтрак под чарами сохранения свежести.

— Проснулись, лисята? — в деловом костюме темного серо-зеленого цвета с отделкой из красного золота, светлые отливы ткани при движении. Пальцы украшали много более богатые перстни и кольца, серьга с черной жемчужиной в искусной золотой клетке, медальон баронета, максимальный титул для альфара, который не предполагает собственную ветвь.

Тон вежливо сдержаный удостоился хитрого взгляда Наэна, польщенного сравнением. Я был все в тех же штанах и рубахе, придерживаясь скромного шика. Ремень убирал эффект домашней пижамы вкупе с баронским медальоном и перстнем-печаткой на обоих, а так же сложной косой, плетение которой начиналось ото лба и спускалось двенадцатью двухцветными локонами, лежащей узлом на голове. Это из-за ветра, который вчера их трепал, и спинок кресел, стоящих вокруг столика.

— И вам не болеть, петушок.

— Извините за фривольность, этраны. Приветствую баронов Лионаэна и Наэнлиона...

— Доброе утро, баронет Вальментир, — кивая не вставая.

— Я обдумал ваше предложение, этраны. Возникли ли дополнения?

— Возникли, — убирая салфетку, лежавшую на простом воздушном куполе над перламутровыми раковинами. — Если постараться, можно выручить означенную вчера сумму.

— Нужны разнополые долгоиграющие умельцы-облектои, желательно парами.

— Чтобы освежить навыки и подучиться. Вчерашний экспромт ни к йейлю, ни к ялу.

— Нужна подробная карта Акиулюни, — а еще нужен принимающий оплату натурой хороший ювелир-артефактор, нужна справка о дейстующих в эолосе учебных заведений по магии, рукопашному бою и холодному оружию, включая их боевую комбинацию. Но тебе об этом знать не обязательно. Партнер.

— Среди прочих есть испытывающие удовольствие от причинения или получения боли в сексе. Я хочу знакомства с ними и с перечнем игрушек, но подобная клиентура в последующий за неделей месяц рискует сексуальным импритингом.

— Что скажете, Вальментир?

— Разумно. Вопрос в подарочной доле и визитном дипломе.

— Пополам, на руки монеты.

— По возвращении к вечеру будет.

— Согласен, тогда же и скрепим сделку.

— Печально.

— Милиция разыскивает двух очень похожих на вас, этраны. Я дорожу репутацией Люцайенги.

— Благодарю. Тогда вот створницы за мнемокристалл с картой.

— Не сердитесь и не корите себя, этрас, все обойдется.

— Вы еще юны, Наэнлион, чтобы правильно различать нюансы. Оставьте их все, Лионаэн. Топаз сейчас принесут, а двадцать один солид, если через трое суток вы не вернетесь, я переведу на ваш счет в ЦБ или оставлю там до востребования, если его нет.

— Извините, — моя ошибка, виноват. Четыре кончика заалели, взгляд седой синевы потеплел.

— Вы странная пара эльфов, я смогу ощутить много нового в своей ставшей пресной жизни. Все взаимовыгодно, — хитро прищурился альфар.

— Тогда посодействуйте скорейшему перемещению поближе к магистратуре.

Владению разноплановыми амулетами Эн обучился в совершенстве, я отлично видел активность магических украшений и без проблем разобрался в карте, представшей в голове объемным схематичным изображением. Мда, опять глупость сморозил.

— Или передайте образ с неприметным местом подальше от Люцайенги и поближе к мэллорну.

— Кха, как вы его небрежно...

— Мог бы сказать, что старая коряга несравнима с детищами Сверьялуса, но я вчера был не в том состоянии, чтобы корректно оценить Акиулюни.

— Однако... Хорошо, пройдемте в комнату перемещений.

С макушки одного из восточных мэл-кедров панорама в лучах Ра открылась принципиально иная, хотя пришлось помшарить по веткам от корней, заодно узнал об эфирных стяжках, не дающих сминать пространство, и милицейских пальмах, наводнивших пространство, и лично подтвердил наличие пустот в стволах мэл-деревьев, попав в чей-то тайный застенок, и удостоверился в отличных скрывающих свойствах аквавестис. Хвойное мэлд-кольцо с золотисто-зеленой жемчужиной — красота! Мэл-кедры достигали грибовидной кроны мэллорна, скрывая с просматриваемого мною ракурса колоссальный ствол. Шляпка не выглядела побитой и дряблой, топияриусы умело ухаживали за ветвями, превращая изъяны и последствия осад в достоинства — висячие цветастые клумбы или тематические сады, оформленные под общественные места прогулок и отдыха.

В кроне мэллорна располагался магистрат, а на стволе квартировались в чагах — если уж откровенно и невзирая на оформление — военные и милиционеры, комендатура там же. В корнях огромная площадь, по которой народ активно перемещался — отправляющиеся и прибывающие через комфортные кабины на принципах виастрипс. Противоположный сектор с прилегающими мэл-кедрами был закрыт под военные нужды, его ограничивала в том числе и свисающая с ветвей зеленая пелена, двумя гобеленами примыкающая к мэллорну, существовала целая почетная бригада тап-топий, растительных дизайнеров, еженедельно меняющих цветочный узор гигантских картин — из мелких бутонов издалека складывались фантастические пейзажи с живым сюжетом. По бокам секторы разбивались еще двумя выходящими наружу корнями так, что между плодовыми участками, где собирались богатые урожаи, размещались с одной стороны просторные термы с открытыми и закрытыми бассейнами и фонтанами, а с другой дивный парк. Свет Ра мистическим образом пропускался кроной, совершенно без рези глаз, освещая травы, кустарники, плодовые деревья и вообще пространство под километра на два распростершейся кроной, из которых сердцевина являлась самой густозастроенной, а последняя четверть вообще чисто прогулочная, с беседками, играющими роль малых огневых дотов. От ствола над площадью и примыкающими фермами тянулись широкие подвесные мосты — семь штук на разных ярусах, а с площади по стволу ввысь поднималась гармошкой магистраль, через первые две узловые площадки с мостами парно разветвляющаяся. И, конечно же, были лифты: как круглые платформы, скользящие вверх-вниз вдоль толстого зеленого ствола, покрытого хвоей, так и выделенные световыми столбами раздельные места для самостоятельного подъема или спуска.

Никаких свободных полетов — летать под сенью мэллорна разрешалось лишь великолепным травянистым шарам, как минимум служащим ночными светильниками. Никаких телепортаций и порталов, если ты не ниже графа, и то в мирное время — запрет для всех без разбора труднее обойти или взломать. Мша на короткие дистанции, чем длинее — тем выше сопротивление. Раз есть сопротивление, значит, есть его отслеживающие, не могут не быть при военном положении.

Как поступить? Варианты изобиловали положительными и отрицательными моментами. Я не столь высокого о себе мнения, чтобы пробираться незамеченным к нужному порогу, можно прибегнуть к помощи, и поднять сонм вопросов. Явиться в мэл-участок? Проваландают невесть сколько, на раз. Из раззоренных и разрушенных эолосов баронов с баронетами суммарно с местными сотни и тысячи в мажор-эолосе, фрэйграфов с вицеграфами десятки(!!!), небывалый процент на душу населения, где ло вынуждены выполнять непрестижную, так сказать, работу за пусть и привилегированных, но рабов, нынче полностью изъятых из эльфийских эолосов, разве что остались какие-нибудь каторжно-подобные паджусы, на которых не прекращается добыча полезных ископаемых или не останавливается вредное производство.

Гордое эльфийское общество переживает период острых перемен, когда вальяжное времяпрепровождение за мольбертами или соревнования в изящности поэзии и растеневодстве сменилось думами о хлебе насущном, когда в быту вместо животных вынужден окружать себя своими сородичами и пренебрегаемой ранее магией, что требует совсем иных ресурсов для удовлетворения привычных потребностей.

В минор-, мажор— и гранд-эолосах остро встала продовольственная проблема, поднялся квартирный вопрос, возникли перебои с нехватающей для всех водой, а молочная индустрия и вовсе сошла на нет — стада коров истреблены или перемерли, рабов не стало, а сами неумехи или нехочухи, да и не до сыров с мороженным и сливками. Подскочил и уровень преступности вместе с градусом общей озлобленности и нетерпимости вследствие стремительного погружения в конкуренцию за покоцаные блага. Княжеско-графские поместья, каэлес-эолосы, превратились в осажденные форты, вынужденные принимать к себе вассалов, которые подгорные жители небезуспешно уничтожают.

Мэлд-кольцо Акиулюни зияло прорехами. Где-то следы сражений, где-то молодняк. Мэл-деревья живут тысячи лет, однако всякое случается, поэтому среди сосен и ольхи по известной топиярусам схеме растут обычные кедры, из которых в случае чего и выращивают мел-деревья. Между огромными стволами стоят причудливые лапцистовые(*) дома, чья высота никогда не превышает половины обычного кедра, чьи изящные линии не повторить в камне, а так же коробки-паджу, в которых сейчас вместо рабов-людей ютятся эльфы. Вобщем, обычный лапидеурб, похожий на родной страми-эолос, со своими лужайками и улицами.

Тут и там разбросаны плотные группы из мэл-кедров — баронские родовые гнезда, ветви стебля. Три— четыре мэл-дерева переплетаются кронами, на которых располагаются потрясающей красоты дворцы, ограниченное стволами пространство огораживается, являясь частным парковым садом. Раскидистые кроны перемежаются с мноноствольными, как у мэл-кедра Люцайенги, на которых висят грозди квартир с менее чем десятью комнатами, охватывающими пару-тройку рядом растущих веток, встречаются и целиком, от основания до макушки, превращенные в жилые башни, приналежащие вайя или небогатым ветвям. На кронах моноствольных видов, над частными домами, располагаются как дворцы богатых, так и пансионаты, например, или небольшие элитарные школы.

Это страх, я боюсь своих сородичей, вот и поджилки уже трясуться. Мандраж в тяжелой степени, разъедающий доводы разума — скоро полдень, а я все еще притворяюсь ромашкой. Где-то в застенках испуга бьется мысль о важности и нужности легализации, о вливании в эльфийское общество, но как же противит растворяться в розовом говне! Йейль, так и до эльфофобии недалеко. Единение в новом свете выпятило связующее звено — Эн и Ли оба тяготились одиночеством, не осознавая, по-разному. Мы обрели друг друга, и вот на горизонте вновь замаячило одиночество. Я не трус, но я боюсь, и это все бредни перепуганного мальчишки, не понимающего свой вины во время переезда в отдельную комнату детского общежития — за что его изгоняют из родительского дома, а может, и вовсе отказываются?

Чем дольше сижу, тем плоше. От выпендрежа станет худо, сумасбродный путь лих и сулит лавину неприятностей — сомневаюсь в появлении у себя любви к многоходовым интригам или радости от войны со всем миром. Неужели Сверьялу отыграл спекталь еще и для меня? Для возвращения завел многотысячную компанию — типа на, смотри, сколько вокруг теперь светлых эльфов, какое разнообразие для общения с себе подобными, а не только куцые собеседники-духи, моллюски, рыбы, земноводные и теплокровные с водорослями и травами-кустарниками, раз уж и намек с феями пролился мимо четырех твоих ушей. На душе стало гадко. Друзья — осколки прошлого, следящие, вся полнота утрачена до поры, до времени.

Сижу, вкушая откат накатившего. К жмыху бы отрыгнул пилюлю горчащую, но все же катарсис... Она сидит. Она молчит. Она смотрит. Ее ржавая соломенно-коричневая шерсть в тон глазам, темное пятно на плоской морде придает взгляду угрюмость, граничущую с укоризной. Она гордый охотник, она ловит мышей и крыс, которым до яла потуги ловушек и яда, дай им продых — мэллорн сгрызут. Молниеносный прыжок — и вахта кошачья хрустящим обедом вершиться. А я все сижу и на кошку гляжу. Не ты так тебя — жизнь такова.

— Великия князья потому и сталкивают ветви деревьев якобы за место под Ра, а сами отсиживаются в тени, питаясь корневыми соками.

— Вы не боитесь казни за крамолу?

— А вы за впитанную истину?

— По окончании дела всех представят к орденам.

— И вы смертью храбрых сгинете в штольнях.

Воду на уши лили битое третьечасье в пародии на светское общение. Эскорт из пирамидального построения милицейской пальмы почетно отконвоировал мою пару последние полкилометра до ближайшего к злополучному парку-приюту участка, в оборот взяли на удивление быстро.

— Я ваше зеркало. Нравится?

— А вам смотреть на истязания кровника?

— Хотите экспрессметодами переплюнуть оркский счет с их нехилой форой?

— Время — движущееся подобие вечности(!!!).

— Вы не задумывались о том, кого и как приютили в охраняемом концлагере, кто пришел следом, за своей паствой, почему не затронуло эолос.

— Я начинаю сомневаться в вашем кровном родстве.

— Хм. Не прав — вы добиваетесь встречи с Ним. Понятно.

— Поделитесь соображениями?

— Давжогл узурпировал пъедестал, как еще реализовываться свои амбиции молодому дэю? Для надежности собрали в банке трех пауков, подобрав антураж, и поймали редкую удачу — к предыдущим одиночкам он не приходил. Но что-то у вас пошло не так, птичка сбёгла из клетки — не беда, заменим приманку, невпервой охотимся на сиятельных.

— Оригинальная интерпритация...

— Оу, так вас же играют в темную, подготовленная естественность действует обезоруживающе.

— Кстати, оцените наши познания в собственной анатомии.

— За все воздастся в посмертии. Клоака Азазвирона Бездны перемелет неродивые зерна, ведь время — движущееся подобие вечности. Когда начался процесс?

Мозг вскипал от экстраполирующего анализа, а кровь от реагентов. Они думают, что ясность ума — это их заслуга, идиоты. Я прочувствываю каждое отделение мышцы, которое сперва демонстрируют на Эне. Наши головы не трогают, зато к этому моменту то тело лишилось кожного покрова, грудная клетка была полностью вскрыта, а органы вынуты и разведены елико возможно без немедленной смерти, это тело не сильно отстало.

Меня вынуждают раскрыть главные козыри. Не важен кукловод, потому что их группа по интересам. Факт — я поуши замешан в божественных игрищах. Давжогл ненавидит эльфов, те отвечают тем же. Сверьялус наверняка конфликтует со старшим, раз вдруг стражи ему потребовались, а раз насолившие старшему эльфы уже списаны в расход, то отчего не урвать от них себе кусочек? И вот уже Сверьялус втянут в битву, и мается животом от несварения желудка из-за боком вылезающего куска — то есть мясо на крючке старого ловца. Они хотят восстановления моей памяти, пытаясь разрушить блоки условий, взломать не имеющий ключа замок.

Задействовать венок Зефир-Лейо? Круг знающих широк, в лесу не спрятаться от его хозяев, а на севере Кыграхо с краснокожими, а на западе Гидандраго с гномами, а вокруг Цилиябарх с многочисленными гоблинскими топями, покрывающимися зимою льдом, и все хотят отобрать жизнь эльфа — двух для их жалких умишков. Теперь я знаю, что на Глорасе несколько континентов — оказалось достаточно сопоставить пятна на обитаемом Рухме и деление Арездайн-Глорас. Сообщаются ли эльфы как вода в сосудах? Наверняка владыки вкурсе, или я ничего не понимаю в астрале, вместе со всеми здешними учащимися по распространенным повсеместно учебникам. Видя отношение "родных" эльфов ко всем остальным расам, то и на других материках не будет мне покоя. Забиться в райскую клеть Сверьялуса? Бросить вызов судьбе и удаче, переплывая великие океаны и чудом минуя при этом омывающие Арездайн сверхскоростные течения? Вернуть память и превратиться в архидемона из преисподней Азазвирона, любящего токмо себя, воюющего со всеми и вся, вечно? Или в какого-ниудь сошедшего с ума параноидального Бога, жаждущего жить любой ценой?

Лис. Ответ во мне самом — действовать хитро. Не получается с одной стороны — зайдем с другой.

— Как мелко вы мстите за своего отца, любезный.

— А кто же был вашим отцом?

— Вас устроит ответ — мертв?

— Оу, никак прогресс налицо?

— Я Лионэль, мой отец — Асколь Ораттаэ со`Итеншо тер`Зецу.

— Занятно, не лжете.

— Мелкой сошке не соизволили сообщать новости с других материков?

— Вы продолжайте, продолжайте. Вопросов было задано много.

— Как вы знаете, на месте его вотчины, Ашчата на Угэреже, зияет рана — там выходит пена кипящей крови земли, вызывая судороги на всем Глорасе, включая его материковую родину Омманэнс на Имриксе. Я не ведаю, что он сделал с моей кровью, союз с эльфом по имени Наэнлоис Каманлис, лист ол-Ранратакод из ветви Каесиус`Фестука стебля Пикэа Пандженс ствола Ок`Сеэнль древа Оккидентали, изменил нас обоих. Гипотетичны все предположения относительно действий Чародея-отца со мной, факт в том, что после его смерти я оказался здесь, у меня нет памяти — я уже говорил, что лишен ее. Если вы понимаете разницу между лишен и лишился, то зачем все это?

— Как вы узнали указанные подробности?

— Со мной на эту тему беседовал Сверьялус.

— Этот Асколь ваш родной отец?

— Эм, больше ничего не знаю, сколько не пытайте. Вы обещали прекратить и отпустить...

— Живым вы сообщили прискорбно мало, мертвые говорят охотнее, не юлят.

— А Наэнлиона зачем убивать?

— Сами делайте выводы.

Эн, крепись! Эн, милый, любимый... Мы одно! Мы — Лис! Эн, Ли ведь жив, не бойся. Эн! Это бесценнейший урок биологии, раздел анатомия эльфов. Эн... орки не пользуют зеркала. Эн, я же держусь, а мы едины... Вспомни головастиков, Эн... Я сдюжу! Я помню оркских наставников, теперь пришел черед эльфийских... Я все-все запомнил для анализа, наука впрок. Я — Лис, надсущность Эн и Ли. Они — благо, я понял, как сложить верусациёс и верусвизио, я использую дивусвизио(*).

— Лист оло-Солярис должен был просто отметиться в управе, все прочее — ваша самодеятельность.

— А вы крепки, уважаю. Вот что делает оркский плен, впечатлен.

— Кадавр из недозревшего слаб, верно?

— Хм, похвальное хладнокровие.

— Ордена за самоуправство не дают, ловец дутых шпионов, жаждущий заполучить нам дареное.

— Поразительно! Иногда достаточно простого намека...

— Вы обязаны титулованных особ по виастирпсу отправлять в центральное управление, на мэллорн, полномочия при задержании не распространяются дальше добровольных показаний, арест в ведении магистратуры. Ваш отец дейстсвовал тоньше, чужими руками.

— Вы же прекрасный ментат, неужели не видете перспективу?

— О, ваши лаборанты-кадавры совершенны. Вы с демонами сношаетесь...

— Занятно слышать такое от оркского скортатора.

— Ясно, балуетесь некромантией и демонологией с незапамятных времен, поднаторели до облектоев, продавая души, клепая биандров и кадавров. Какое познавательное знакомство...

— Восхитительно! Мне даже жаль прекращать нашу беседу.

— Вы прощаетесь?

— Охо-хо! Конечно да! Я вас давно не держу, а вы все не уходите.

— Что ж, быть посему — прощайте!..

Ты не хотел уговариваться, мэл-кедр — груда мяса не транспортабельна. Мне пришлось отключиться из-за вспышки регенерации, возвращая костям и мясу сознание в полноценном виде, в этот сплошной комок оголенных нервов. Мне пришлось на волне агонии ворваться в заживо гниющего изнутри эльфа, явив головной обруч. Мне пришлось еще и в тебе растворяться, почетный некогда эльф. Зато ты, мэл-кедр, до капли разделил со мною всю боль, от коей отворачивался — ты умирал в экстазе, ты паразитические цисторисы, свои раковые опухоли, воспринимаешь наркотиком счастья, отдавая им себя. Ты понимаешь творимый беспредел, мэл-кедр, но дереву как бы до фени проблемы использующих его животных, дерево должно радоваться появлению на небе Ра, дерево гордо приставкой мэл. А ведь ты из Кедрус`Центаурея, на тебе брат сдавал экзамен по анатомии. О, проняло, да? Разница в химии, залитой в кровь, вся твоя спесь — лишь концентрированный наркотик безграничного счастья. Ты был инфантильным ничтожеством. И заметь — ты сам все выудил из памяти братца, я — временный мост. Оу, тебе больно? Ну прости, мэл-кедр, прости зайчонок, ты посчитал меня неэстетичным и недостойным, а оказалось — отражение. Ты огромно, растение, я сохранил ясность сознания, растворившись в тебе на тот миг, что требовался для восстановления до считанного тобою порога боли, спасибо. Благодарю и за угрозу отправки всем твоего нового знания боли — я обязательно присовокуплю к ней и твое проклятье. Оу, ты говоришь о мести? Или ты хочешь смерти? Но тебе место в Бездне, и твой братец, как раз, любезно приготовил шикарный демонический круг. Одна радость — твое место в этом теле займет полноценный демон. Как мне не противно думать о таком, но я тоже хочу преподать урок, именно урок, кто бы что не мыслил, хех, официальная же версия — с ума сынок сошел, какой и от чего уже второстепенно.

Ничем не примечательное мэл-дерево на северной окраине вдруг истошным криком ударило по чувствительным окружающим, все мэлы пробила дрожь, а потом мэл-кедр, один из нервных узлов древесной системы, единомоментно расцвел огнем, выспыхнув от корней до факельной кроны — в отличие от корней и ствола с ветками, листья горели васильковым пламенем.

— Пшищпшиис!.. — разнесся глас титана-флэйманта(*).

Ниодна кошка даже мявкнуть не смогла, как и все прочие, отправившие в ментальную сферу Акиулюни душераздирающий вопль заживо летящих в Бездну.

Объединенная корневая система, транспортная сеть виастирпс, выплюнула всех перемещавшихся по всему эльфийскому лесу в разобраном виде, но с нетронутой головой, еще живыми и с пока еще ясными сознаниями, которым открыли окно в ад. Красота лиц и голосов очернилась жуткими гримасами и нечленораздельными звуками, взвывших хором.

Однако первыми, до демона, у порога магистрата Акиулюни прямым виастирпсом, при множестве свидетелей, способных отслеживать начальные точки перехода, и с постоянно активированными ментальными щитами, появилось два пособия, во всех боронских регалиях — на шее баронский медальон, на единственных оставшихся фаланговых костях соответствующие кольца и перстни, и длинные волосы, разметавшиеся веером над их живыми головами, на которых застыли маски выпавших из реальности от болевого шока.

Жители мажор-эолоса Акиулюни надолго запомнили Диэигнисинис, проклятую субботу, кровавое шестое, миг явленя Бездны, гораздо сильнее прочих. Весь эльфийский лес дрожал в те мгновения разрушения дармовых путей виастирпс, основанных на мэлах и проложенных через них.

Вылезший с корнями титан-флэймант стал вровень со всеми окружающими мэл-кедрами, наводя смертельный ужас на плебейское быдло. Стоящий рядом вицеграфский дворец Кеце-Ентир воспылал первым — огромный живой факел согнулся попалам, опуская до земли свою крону, сеющую пламя с яркими васильковыми огненными кончиками, страстно трескающимися и стрелающими смертоносными искрами. Феерическая картина в постзакатных сумерках под шипящий трескающе-стреляющий хохот резвящегося демона, залезшего в самый центр разведенного им костра из четырех толстых мэл-кедров, вспыхнувших промасленными тростинками...

Глава 7. Способ номер двенадцать

— Этраны... Стебель Кедрус`Центаурея срезан со ствола Ок`Шиидонр. Князь прислал свои личные извинения...

— Да хоть сам царь, пережитого не изменишь. Уйдите...

— От Их Высочеств извинения всем пришли еще в доран, этраны, пока вы восстанавливались, пребывая в болевом шоке.

— Претор, я обвиняю вас в преднамеренном необоснованном насилии над нижестоящими титулованными и вызываю на дуэль.

— У вас душевная рана, вы не в сво...

Палата тюремного типа — деревянная постель с мховым матрацем и согревающим полем, закрытая диафрагмой дырка и цветок с крепкими бархатными лепестками в ладонь размером за зеленой ширмой, торчащие из пола деревянные тумбы, символизирующие стол с сидениями, переплетеное лозой окно с видом на чудесный сад, узорчатая кора стен, сворачивающийся лепесток-дверь. Нетронутая одежда из двухслойного виметекса(*).

Ваши медики со всеми так поступили, всех в глубокий сон на время регенерации, чтобы проснулись целенькими, без всяких телесных следов. И не давали сознанию возвращаться, химически ли, магически ли — не суть. Я был не вправе просить Лейо-Зефира, я вновь сгорал заживо в костре принятого решения, в болевом откате. Вы заставили меня страдать, заперев. Но я вам благодарен — анализ урока Цевтошитаэ стал отдушиной, вкупе с диусвизиво вознесшей меня на вершины древнего элитарного дим-мака. Я унял пожар, сразившись насмерть с Болью — у меня не осталось выбора, кроме как пожалеть ее, раствориться в ней, обратить в себя. Эн и Ли, познавшие себя в любви, провели спарринг в горе, убивая друг друга сотни, тысячи раз, каждый раз возраждаясь в победившем. Лис простил себя, опустившись на новые глубины познания.

Кровавый фонтан из срезанного горла и покатившейся головы скатывался шариками с защитной пленки вокруг уже пятерых, в основном двух ставших впереди пепельных альфаров с шафрановой радужкой глаз. Ли всеми пятью чувствами воспринимал сферическую картину окружающего, видя ушами и слыша кожей, а Эн наблюдал информационно-энергетические структуры — отвязаться от срывающей крышу действительности не удавалось, вернуться к привычному восприятию не получалось — постоянно мешали. От меня не укрылись феромоны страха предупрежденного медика, а не в пример слабую защиту он не удосужился укрепить — раздробленное воздушное лезвие, по любимому принципу фрактала, не оставило ему шансов будучи специально подогнанным.

— Следующая наша встреча, тюремщик, это начало боя без правил. Ищите мэл-наркоманов на место в мэлд-кольце в соседних камерах.

— Это медицинская палата для восстановления вашего здоровья, этраны оло-Солярис.

Я наконец-то соизволил повернуться и посмотреть в глаза смертнику, кривящемуся наготе. Из-за моего плеча сверкали потусторонним зрением мои глаза.

— Публичной казни подлежит претор, не ведающий творящимся в собственной вотчине. — Для вас станем кусающимися зверьми, загнанными в угол творящимся произволом. — Сгиньте...

Двух пар пронзающих и выворачивающих наизнанку глаз эльф не выдержал — взбешенный развернулся на каблуках и поцокал прочь.

Они оставили труп. Я получаю новые данные для анализа. Я стал червствым? Я научился убивать, прощая. Страшно. Сосредоточиться. Надо сконцентрироваться на нем — фокусировка поможет нащупать отдельные нити чувств, на нем должно получиться — это не бабочки или пчелы за решеткой в саду.

Так и застыв у окна, с прижавшимся сзади Эном, смежившим веки, я стоял, глядя на труп глазами, вдыхая запах крови и испражнений, ощущая прохладный ветерок, несущий свежесть, слыша шелест листьев, порхание и жужжание, во рту вкушая сухость с железным привкусом. Широкая спина, грудь с тугими мышцами и острыми сосками, мятный запах волос, сладкий вкус кожи, мерное сердцебиение, стремительный ток крови в сосудах.

Это я, любимый, это все я, Ли, Эн. Обуздал свои чувства, и желания. Какой интим в тюрьме? Я потерплю до пуховых перин и благоухающих масел. Мне невтерпеж, однако, сбежать и пустить коту под хвост то, ради чего вытерпел все это, безусветная глупость. Из огня да в полымя — пусть. Болтает щепкой на волнах — пусть. Все к вящей пользе. Я хочу и буду учиться, по казематам и пыткам — пусть. И не позавидую учителям — со всех спрошу, каждому воздам, все они увидят надежды полный взгляд, провожающий их на переработку.

— Добрый вечер, бароны. Князь Лакуараюль Ок`Шиидонр приглашает Вас на аудиенцию, — парадный голос к парадной черной форме с золотым шитьем и золотому мелкоузорчатому ажурному обручу на черных волосах, в тон светлым глазам.

— Здравствуйте, герольд. — Сам престор признал нас больными. — Мы не хотим никого заразить, — все в той же позе, что провожали графа Ошаниулэна Крокус`Сативуса.

— Вы явитесь добровольно или вас доставят силой.

— И ствол прогнил. — Прискорбно. — Не Древо эльфов, а труха... — Махнем к омрахум?..

— Вы оскорбили все Оккидентали, смерды!

— Дерево. — Дуб дубом. — Они не уходят. — Уйдем мы.

Напрасно, все было напрасно. Обидно. Пока воины двигались к нам, лепестки ветра срезали решетку и стрелы, что помешали мне вылетать из окна, прочь от гнили. Сняли все регалии, насмехаются... Да пошли они все к ялу! Достали, твари!

Стрелою устремился ввысь, уклоняясь от медленных, пущенных в след, а потом и со всех сторон. Действуй, Инти, жги узлы бездушных кантио, радуйся, Ветер, гуляй всласть. И даже с обугленным сектором мажор-эолос Акиулюни прекрасен с надкронной высоты. Уже не летят стрелы и кантио, уже купол достигнут, смерть за которым. Действуй, Инти, пережигай связки, мы успеем выскочить до самовосстановления, а там хоть трава не расти, душно средь плесени.

— Дальше — смерть.

Концентрация маэны давила, Инти не в состоянии справиться с подобным. Маэна вокруг патокой стала, на плечи тяжестью ложась.

— Я готов засиять ангелом смерти. — Пора стереть гнусь с лика Глораса.

— Не судите, да не судимы будете.

— Во истину так. — Коль глянул в зеркало — смирись. — Отвалите прочь.

— Дальше — смерть. Возвращайтесь, проведем дискуссию.

— Смерть — рождение в вечность. — Смерть — лекарство от жизни. — Всякому воздастся по делам его.

Брр!..

— Добрый вечер, бароны. Князь Лакуараюль Ок`Шиидонр приглашает Вас на аудиенцию.

— Здравствуйте, герольд.

— Официальный визит предполагает регалии.

— Ваше облачение доставили днем, этраны.

— О кольцах, перстнях и медальонах на лентах забыли.

— Их не вернули, а этикет обязывает...

Какой труп? Брызги крови и голова — детали интерьера. Проблема с "забытым" футляром решилась в мгновение ока — пара мысленных распоряжений и вуаля — объект на столе. Узкие штаны и рубаха до середины бедер, приталенная и с разрезами до пояса, с каймой, воротником-стойкой и полоской по центру, скромно скрывающей переплетение усиков, и пусть уступает в богатсве пуговицам. На ногах плотные кожаные туфли на небольшом каблуке. Сверху туника до пола — прозрачная воздушная ткань, струящаяся и с переливами, обычно под доминирующий цвет, с в два с половиной раза более широкими рукавами, просторная на туловище и более широкая у стоп. Мне хватило мысленного напряжения, чтобы увидеть вульгарность обтягивающего варианта, принесенного днем, а золотистый отлив вассально причислял ветку к стволу. А герольд был в неопоясанном камзоле и с посохом, эдакой церемониально-боевой палкой, соответствующе украшенной.

Послал к ялу выданное еще при первом взгляде. На матово блестящем серебре привычного покроя переходящая из циана в пшено и наоборот растительная фрактальная фантазия. Тунику презрел — полупрозрачный плащ, откинутый за спину и самостоятельно держащийся там, не сползая, со сложным объемным рисунком, построенным по любимому принципу, сочетающий всю гамму цветов с гасящим яркость серебряным отливом, в тон глазам, фибула плаща — уменьшенная копия медальона на груди, а пряжка на сплетеном из волос поясе — увеличенная. На левой руке кольцо — символ барона, на правой — перстень-печатка, которые подлетели при помощи кантио. Инти вернула волосам сложную косу. У меня не было оружия — не обзавелся ничем, кроме себя. Обувь с пряжкой и все же на жесткой подошве с каблуком.

— Мы готовы, — мне было с чего улыбаться так холодно и свысока. Преображение из нагого в светского прошло стремительно, было на гране норм, их не переходя. Аквавестис не ограничивала фантазию.

Листья потолочного вьюнка давали много света, следовавшего за процессией. Коридоры сменялись анфиладами, вокруг лишь прячущаяся гвардия.

— Уведомляю вас, уважаемый герольд, о том, что при встрече с графом Ошаниулэном Крокус`Сативусом согласно дуэльному кодексу я буду вынужден напасть на него.

— Есть поправка о запрете разбирательств подобного рода во время публичных мероприятий, этрас, — не оглядываясь.

— Приоритет крови ее перекрывает.

— Князя воля прямо указует о запрете, — обернувшись.

— Рекомендательный характер, церемонийместер.

Как громко он думает. Или это иное? Мне нужен отдых, разобраться бы в себе...

Пару раз пользовались быстрыми тропами — волшебными путями, встречающимися в лесах. Я и не знал о существовании таких в кроне мэллорна, обычно лесные тропы связывают поместья-лапидеурбы со страми-эолосами.

— По праву крови требую от графа Ошаниулэна Крокус`Сативуса немедленной сатисфакции, — после представления и цеременного поклона, подабающего совершать барону перед князем. Скорее комната, чем зала, малая приемная с символическим возвышением и княжеским троном. Черные вьющиеся волосы прижаты венцом и укутаны нитью жемчуга, золотые глаза, казалось, светились изнутри, белая многослойная одежда с золотом смотрелась одновременно пышной и подчеркивающей стройность.

— В чем она выражается?

— Титул фрэйграфа, — ярость и злость супротив холоду расчета с толикой любопытства. По три ликтора справа и слева вдоль стен, двое у общего входа, двое у малого, двое по бокам у обоих титулованных, плюс два юных эльфа в пажеских ливреях, каждый при альфаре-слуге-одногодке, а так же дама в пышных перьях за столом с лежащими свитками и пачками листов, в переплете и без.

— Обоснование?

— Его подчиненные, сами или по его воле, насильно не давали выйти из болевого шока после перемещения по виастирпсу. Я умирал заточенным, страшнее и мучительнее урока анотомии. В пище, что приносили в палату тюремного типа, не спросясь подсыпали особый гормон счастья, природный наркотик для дураков-добровольцев в мэл-деревья. Его милиция занимается самоуправством: ради собственной выгоды особо жестоко пытает оло, опаивает честных эльфов, имеет связи с криминальными авторитетами. В его подответственном мажор-эолосе вызывают демонов и создают кадавров. Я не требую дуэли до смерти — право выбора казни за его сюзереном.

— Слово стеблю Крокус`Сативус.

— Консилиум ради душевного здоровья постановил не приводить в сознание эльфов, пострадавших при перемещении по виастирпс, до полного восстановления их физических тел, он же рекомендовал через еду унять стресс и ослабить воспоминания. Стебель Кедрус`Центаурея уже наказан срезанием.

— Ветвь Фракталарасол?

— Первое, пострадавшие при перемещении были в сознании, а лист оло-Солярис нет. Второе, лист оло-Солярис пострадал не вследствие перемещения по виастирпс, а еще раньше, в пыточной лаборатории этрас Цевтошитаэ, где он со своими кадаврами сходил с ума. Появление у порога магистратуры было обречено на множество свидетелей с ментальными щитами, зафиксировавших отправную точку прямого виастирпс. Цевтошитаэ явно лишился рассудка после инцидента со своим отцом, — рублеными фразами забивал доводы "за". Титул фрэйграфа даст мне свободный стебель, схожий с ветвью, но уже с пятью тысячами листков и почек, самым минимумом. Со всеми правами, привилегиями, обязанностями. Если уж взятие ответственности не поможет...

— Слышали, сорванцы? В чью пользу аргументы? — перемена выглядела дико.

— Казнить, нельзя помиловать, — тонким голосом сообщило янтарноглазое дите, внимательно слушавшее взрослых, теребя короткие волосы мальчка для битья, сидящего в его ногах.

— В пользу баронов, — насупился второй с сиреневатыми шафрановыми глазами и такими же черными волосами. Крутя палец с локонами альфара, он причинял ему боль.

— Стеблю Крокус`Сативус предписывается немедля выделить пять тысяч солидов, а так же пять тысяч листов в пользу стебля Фракталарасол, после чего вам и всем вашим совершеннолетним мужчинам предписывается в течение недели прибыть на полигон Вайдроежю для прохождения пятилетней воинской службы, вместе с бывшим стеблем Кедрус`Центаурея. Вам запрещено занимать любые чины выше центуриона, до особых заслуг. Магистратура мажор-эолоса Акиулюни переходит под мое прямое управление.

Вот так вот, одним росчерком пера дамы в перьях ублажить всех. Побледневший граф не сумел скрыть луч надежды, при упоминании бывшего стебля, листья которого, по-сути, переподчиняются ему. Для такого куша гипотетические потери на войне и выделение пяти тысяч листьев мне — пустяк. Князь полных легионов десять точно сформирует, закрыв какую-нибудь брешь. Да и я и не рассчитывал на приз — это будет около семи-восьми тысяч листков и почек, плюс солидный вклад. И все же я чувствую время в сложившемся решении.

— Почему ты пришел? — Этикет был соблюден, а после князь пригласил нас на уютную полуоткрытую веранду с накрытым на трех персон роскошным столом. Знакомое напряжение, но иной тип барьера вокруг.

— Хех, ясно. Кто-то досмотрел сюжет до собственной смерти. — Угу, кто-то заглянул в Бездну подобно тыщам "больным".

— У вас дар предвиденья?

А тушеные кабачки с поджаркой под сыром с лучком, помидорами и яйцом в двуцветном соусе из сметаны и томатной пасты просто пальчики оближешь. Святая простота первого блюда из семи. Аперитив из легкого березового вина подогрел и так гигантский аппетит от вида, от запаха — энергия не приносит чувственных удовольствий.

— Больным предписан постельный режим и уединение...

— Развесьте словеса на просушку, князь. Как говаривал мой знакомый, заинтересуйте.

— А казни за причастность к Диасаестусирарум не боитесь?

— Просящий вы.

— Копируя вас, один из сорванцов причиняет боль альфару.

От напряжения и волнения эльф неосознанно крутил на пальце свой локон — прилипшая детская привычка. Оказывается, князья тоже умеют краснеть.

— Вы получите полную свободу передвижения и личную неприкосновенность. Так же дворец в Акиулюни. И земельные угодья.

— Титул фрэйграфа и так поразумевает все это. Однако ж и баронство почему-то не дало положенной свободы и неприкосновенности.

— От... сумасшедших надо обороняться...

— Даа? А потом вдруг оказывается, что это была провокация и мы законно обложены со всех сторон? Приют действовал по вашей отмашке от а до я.

— Эльфы как были бесправным быдлом, так и останутся дойными коровами.

— Вы напрасно прощупываете степень нужды. Вы хотите видеть мое унижение?

— Простите, князь, но я не вижу в вас достоинство, унижаться нечему. — Вы не проходили через рабство, не испытывали это на своей шкуре.

Салат из фруктов оставил кисленькое послевкусие, стимулирующее слюноотделение под следующее блюдо.

— Я умею любить... — грустно сказал ссутулившийся эльф, не князь. — Моя младшая жена среди пострадавших, она в коме, Лионаэн... еще не оправившаяся от...

— Мне все то же самое, что и кровнику уже досталось.

— В дополнение ко всему нужен приветливый мэл-кедр в достойном районе Офийанэли, нежные цвета необремененного излишествами интерьера, лапидеурб с термами и садом на крыше, расходы по доделкам. Двадцать... верст от установленной Сверьялусом границы по всей длине реки. И порядочный фактический управляющий-барон со всей полнотой ответственности, за плату в четверть чистого ствольного дохода — остальное пока на счет в ЦБ. Ну и освобождение от налогов.

— А так же полный иммунитет от воинской повинности для нашего листа. И реальное действие презумции невиновности, вдвойне гарантированное фавео-браслетами(!!!).

— А княжеский венец не хотите!?

— Кончилась любовь? — ядовито, жестоко.

— Нет... Третьим, днем, проснулся один из докторов академии. Совершенно невменяемым... Добились? — всхлипнув.

— Салфеточкой промакните.

— Жмых, да провалитесь в Бездну, йейли!..

— Прощайте.

— Умоляю, помогите! Вы же можете, я все сделаю. Всё...

— Доктор сам проснулся или ему разрешили?

— Разрешили...

— Сядьте и успокойтесь.

— Отведайте медового десерта, он такой воздушный!

— Как вы можете?..

— Я знаю, у вас получиться плетение, совмещающее фавио, юини, нить белого золота и виметекса. Успокойтесь и сделайте для оло-Солярис браслеты, заклятые на своей крови. — Докажите делом, достало словоблудие и пустоцвет.

— Вы не понимаете, о чем просите!

— Это зовется доверием, Лакуар. Наша безответная вера в эльфов ушла далеко в минус.

— Представьте последний суд небес, князь, приведите весомый аргумент в пользу расы. Хотя бы за себя для себя.

— Мы оба отдали себя за любовь...

Сладкий поцелуй, долгий, до растворения меда синего и розового. Ох, какое послевкусие, какие волшебные оттенки букета скачут на языках, блаженство!

— Хорошо, — сказал эльф. — Я окажу вам доверие, — произнес князь.

— И стоило столько кочевряжится?

— С таким официозом на плаху кладут. Мы не напрашиваемся в приятели или друзья, а тем более в исповедники, но эльф нравится больше оло.

— Вы не осознаете всего... — тяжело выдохнув.

Объелся от пуза, позволил гулять вину, но меры не помогли снять усталость и простреливающую головную боль, держать узду на восприятии, сводя к привычному и понятному, стоило едва ли не большего напряжения. Плетение браслетов вынудило сесть в неудобную позу, приходилось полностью следовать урокам наставника, научающего правильно сидеть за столом в десятках ситуаций, и то он упускал касающееся высшего общества, в которое попасть было не суждено таким, как я, Эн.

Паук походил на тарантула — пушистое тело с тройным трехцветным крестом на головогруди, крапчатые лапки, огромное брюхо в иглообразных пятнах. И поразительная паутина, радужно переливающаяся под светом живого огня в изысканных масляных светильниках с зеркальными внутреними поверхностями, магически усиливающими яркость.

Эльф плел долго, выверяя движения с чарами. Подушечки его пальцев кровоточили, пачкая волосы липкой кровью. Он ровно дышал в мои плечи, сосредоточившись на процессе. Лицо не сказать, чтобы трагичное, но доля обреченности читалась.

— Почему? — требовательно спросил князь, когда я собрался уходить.

— Мы не в состоянии сегодня помогать — усталость и резь в голове. Завтра после полудня...

— Почему?.. — затухающе спросил эльф.

Повертел браслет, свободно и в то же время плотно прилегающий к руке, к двум. Внешне остался мой цвет волос с белым золотом и одиноким черным росчерком, внутри скрывался черный волос с паутиной. Внутренее плетение из трех цветов охватывалось паутиной, оно и впитало в себя всю кровь и чары. Поразительный псевдоживой амулет с бесконечными витками.

Он отлично закрывается, до браслетов мы оба судили об эмоциях друг друга по внешним и поведенческим признакам. Теперь я мог слышать его мысли. Это не ритуал Сара, абсолютно неуместный, но весьма и весьма близкое. Сделавший браслеты чувствует, когда считывают его эмоциональное состояние, он может выставить предупреждение-просьбу, однако носящий волен проигнорировать желание и вторгнуться внутрь. Предусмотрен интерфейс телепатического общения с мягким вызовом. Никто не ведет статистики, что чаще используется: одно или двусторонние. Наш был в одну сторону, позволяя мне насквозь видеть Лакуараюля.

— Ты в смятении... Хорошо, — двигая кресло ближе к краю веранды, спинкой к входу. Через фавио. — Не надо отчаиваться, выслушай. Вызови к двери провожатого до солфиала(*), завтра пусть до полудня встретит и приведет к жене. Садись, выставь внешний блокирующий щит на ментально-эмоциональный уровни и личный с порога восприятия. Я не умею или не помню, как передавать узким лучом или точечно, дозированно. Чтобы ты понял и оценил мое состояние, мне придется целиком открыться — по-другому не умею. Хорошо?

— Мой щит надежен, Лион.

— Он не дает беспрепятственно покинуть эту комнату. Ты разучился верить, Лакуар.

— Трудно открыться первому встречному-поперечному! Ты..

— Смог, — князь-эльф сдулся.

— И не жалею, — вслух.

Вся усталость и желание поскорее забыться целительным сном, все напряжение борьбы, весь бисер и острое крошево в черепном бубенце, все понимание и терпение, вся любовь, все прощение...

Из-за кресла прорвался стон и треск подлокотников, когда я разорвал свои объятия. Сам желал, а я и это вытерплю, невпервой. И пусть альфары шарахаются, пусть прохожие-графья уступают дорогу эльфам в пока еще баронских регалиях, пусть желанная солфиала в центре мэллорна осталась неясным пятном, едва не прорвавшим плотину — сдерживать все в себе сложно, когда глотка хочет орать, а тело дергаться в конвульсиях, вырываясь из-под контроля.

— О, Лионаэн!..

— Все потом, Вальментир...

Путь до постели не запомнился — сплошное мутное пятно. На инстинктах забрался под одеяло с покрывалом и заставил себя вырубиться, проявив венец.

Во сне я был звездой, а Ли светом. Во сне я плавал внутри Эна, растворенный в его жаре. Во сне я был скупым светилом, от жадности оставляющим все себе. Замкнулся сам на себя, устаканивая бурю реакций. Я подрядился на помощь, а как творить для других, когда в себе хаос? Я должен стать динамическим хаосом, описывающимся детерминической формулой, мной самим. Не обуздать или взнуздать. Я подобное делал? Прецедентов нет, не у кого спросить, некого молить. Виноватых нет в расшатывании — так ложатся руны в скрижалях судьбы. Да в конце-то концов, я здесь хозяин!!!

Жаль, рассвет пропустил — лучи предполуденного Ра косо втыкались в парчевое покрывало, аквавестис регулировало температуру под этим мощным потогоном. Ли свернулся калачиком под боком Эна, положив голову на его ладонь.

— Ути, малыш, кошмара испугался?

— Угу, папуся. Фууу! Как не стыдно пускать ветры?

— А сам-то?

— Кажись...

Ленивая мысль столкнулась с обрушившейся действительностью — наперегонки бросились в уборную, где позволили себе отмокать в настоящей воде — собранной росе. Водопроводная вода таки сок, на большую высоту доставляется специальным растением — разницу ощутил еще в спальне Вальментира, с содраганием вспомнил о гигиене в приютских общественных уборных, и с ужасом встопорщил волосы на затылке от намека на орков. Тьфу! Воздушное настроение испарилось, конденсировавшись в насущное...

— Добрый день, Лакуараюль. Уже вылетаем.

— Быстрее!.. Простите. Можно просто Лакуар.

— Не раздвигай шторы, мне и так хватает.

— Извини, как мальчишка метаюсь!..

— Все нормально.

В холле дежурил нас Вальментир. Народу мало на глаза попалось, либо пришибленные, либо в стельку пьяные.

— Здравствуй, Вальментир. — Привет!

— Добрый день, Лионаэн и Наэнлион. Расскажете?

— Не обижайся, позже. Клянусь.

— Потерпишь?

— Когда вас ждать?

— На днях. — События несутся вскачь. — Благо, тебя не задело.

— Через приятелей и знакомых весь мажор-эолос... задело. На днях меня не застанете — мой стебель Кедрус`Центаурея поднят к стреле.

— Все будет пучком. — Установи щит.

— М?

— Нам скоро потребуется мажордом и прочие лакеи.

— Подумай, если готов принести клятву верности вместе со своими друзьями, от полигона Вайдроежю будете освобождены.

— Лихо.

— Всюду кризис доверия и море соблазнов...

— За тобой сработанная команда, Вальментир, я согласен и так принять вас, остальное приложится, когда сработаемся. Скажи да — и я похлопочу.

— Не шутишь, Лионаэн, — долгий взгляд в глаза. — И торопишься. Мир слухами полнится, фрайграф Фракталарасол. Да, — с опущенными глазами. Хм.

— Мы обязательно поговорим, позже.

А регалии-то по-прежнему баронские. И наряд вчерашний. Первое скоро обновиться, а второе... родители постоянно насильно вытряхивали меня из обносившихся штанов, а наставник раз в месяц умел глядеть так, что хотелось тут же броситься вручную стирать и зашивать, или бежать за новым. Неряхой я не был, просто забывал. Угу. Хе-хе.

— Ты чего отключился так внезапно?

— Без нервов. Я не нянька. Я жестокий ял, крутящий рога в твой душе.

Так я себя действительно чувствовал, я сказал правду — при таком общении лгать невозможно, хотя многие и так не только чувствуют фальш, но и носят дорогущие детекторы лжи, основанные на работе с информационным полем. Гадкий, низкий поступок, ради себя. Создал ситуацию с желанием утвердиться, так чего удивляться подвернувшемуся благодаря этому случаю, отчего не воспользоваться? Гнусно. Но не жалею. Поймет ли, нет — не важно. Он может попасть в опалу... Йейль, да лечу я, лечу!

Разрушения сродни эльфийскому лицу с незаживающим шрамом от магического оружия, который постоянно гниет и кровоточит. Пепелище, обугленные ветки и широков раскиданные подпалины. Смрад горелого мяса локализован отчасти, о гари молчу. И всюду вездесущие вороны, презрительно каркающие на потуги отогнать. Район оцеплен двойным кольцом — армией и страдальцами, потерявшими части себя. Неровный путь флэйманта отмечен все еще курящимся следом, тянущимся до самой опаленной кроны Акиулюни. Никаких мостов на пустующей площади, сожженной пламенем, остатки успели убрать за прошедшие три дня. Спасатели вынуждены были заниматься реанимацией изувеченных тел в кабинах виастирпс под огненным обстрелом — бой шел кровавый, многих выкосил ментальный удар, предшествовавший появлению титанического демона. Да, князю было на ком выместить ярость и гнев, на ком сбросить пар. Чародеи явно не специализируются, однако магию холода с рвущимся сердцем не применить — умри жена, он мог стать апостолом, повелевающим льдом и холодом.

Восприятие едва самопроизвольно не скакнуло ввысь, когда открылась солфиала. Ветви мэллорна расходятся от ствола остовом кубка, и площадка в центре получается подобной плоской чаше. В центре — энергетическое средоточие, растворенное в патоке. На дне сложная вязь рун, вырезанная в древесине со снятой корой. В солфиале маэна становится медово тягучим янтарным соком, а древесная жидкость чистой маэной. Через разрезы идет постоянный обмен, в который включена осаждающаяся вода, более легкая, она лазурью закрывает живительное бурление. Солфиала — это площадь, по которой ходят. Таковы наложенные чары. Можно часами бродить по ней, смотря только под ноги, наблюдая медленный танец шариков и пузырьков магико-химических реакций. Есть предания, что раньше в солфиалах купались, исцеляясь от увечий. Сейчас же из раствора делают живительный эликсир, чрезмерная доза которого опасна. На самом дне солфиалы образуется эссенция жизни, которую топиярусы используют для воскрешения только что умерших, когда мозг все еще не жив. Она же используется в мощных кантио и как источник концентрированной маэны.

Князь встретил меня в средней приемной, раза в три большей малой. Мягкие касания браслета продолжались и во время церемонии посвящения в графы. Присутствовало еще четырнадцать графов в траурных туниках, в плаще я был один, контрастируя. Выделялся и отсутствием оружия — у всех были мечи с изящными гардами и в украшенных каменьями ножнах. Все боевые, риутальные богаче и эфесы иные. взгляды колючие, недобрые, злые. Маска и на лице князя, а на моих розоватом и обычном — кривая ухмылка и сжатая полоса губ. В зале аудиенций маэну можно было щупать, ее и напряжение.

Ритуал, видно, откатали по короткой программе. Кажется, тут все ждали только виновника торжества. Долго ждали. Устали. Новые регалии отличались влетеным в серебро золотом и мелкой крошой асталов с одним октаэдром асала, свободно подвешенного к нижней точке медальона. Их вручили не сказать, что буднично, но памятный герольд поменял их шустро на обоих. О землях упомянули как "на северной границе", что вызвало неприличное проявление эмоций — неподабающее шевеление ушами, практически синхронно. Родовитые графья не принимали выскочек, пролезших в дни кручины. Их распирало любопытсво — за что оба. Официальная версия про виру от двух стеблей не выдерживала критики, порождая кривотолки.

Она божественна!.. Увидь ее Эн раньше, влюбился бы безвозвратно. Роковая женщина. Она была по шею прикрыта жестким белым покрывалом с ласкающим взгляд зеленым рисунком, большие черные вьющиеся локоны в небрежной простоте раскинулись по подушкам. Покрывало скрывало идеал женской красоты, каким его видит большинство мужчин, я не исключение. Лицо принадлежало мирно спящей, легкая бледность украшала. Волевое, властное, чарующее. Пушистые ресницы, изгиб тонких бровей, аристократический носик, в меру полные губы, изумительные кончики ушей.

— Оставьте нас, — бросил князь. — Ну? — нетерпеливо переминулся с ноги на ногу эльф, когда створки дверей закрылись, оставив нас втроем в уютной спальне, не жилой.

— Прекрати, — поднял я руку с браслетом.

— Я выполнил твои желания. Мэл-кедр в столице примет тебя через неделю, а с управляющим и листьями знакомство состоится двенадцатого, — играя желваками, выдавил... эльф, от которого не укрылось то, как смотрел Эн. — Твоя очередь. Изложи все в подробностях...

— Остынь. У нас нет готового решения.

— Ккак?.. — ошалело выдохнул он. Интересно, он хоть раз видел у себя подобное выражение? А кто-нибудь другой?

— Прекрати вызов, Лакуар. И поддерживай самый свой мощный щит снаружи. Я сам позову.

— Э-эй, как понято? — помохал перед его лицом грустный Эн, переживающий огромную потерю целого пласта жизни.

Его провинцией правил другой ствол, Наэн видел портреты всех титулованных особ ствола Ок`Сеэнль, но жен среди них не было. Вообще двоежонство характерно только для высшего нобилитета, баронетам и покупным баронам оно запрещалось. Первый брак — династический, ради воспроизведения себя — пол второго ребенка гарантировался, в отличие от невмешательством для первенца. Второй брак по любви, и только после рождения второго ребенка, дети принадлежали семье жены. Ну и альфар-отдушина. Те два пажа имели в слугах собственных младших братьев.

— Лион... — на глазах навернулись слезы. — Не поступай так со мной... пожалуйста...

— Это может затянуться, — не глядя на него. На Эна он внимания не обращал. — Я не обещал обратного доверия. Выйдете, князь Ок`Шиидонр, не смотрите сами и не давайте другим.

— И деактивируйте десятки мнемокристаллов расширяющейся сферой, так надежнее.

— Не тяните кота за хвост, князь.

— Не дайте мне пожалеть о решении, — на мгновенье промелькнул взбешенный властитель, готовый на все, на все...

Что ж, пора за дело. Очевидное решение — обратиться к Сверьялусу. И получить очередного верующего в него. Живого. Это не вариант.

Перед обращением к Лейо-Зефиру надо самому посмотреть, что к чему. Основываясь на скудных знаниях Эна и опыте Ли, я примерно представляю ситуацию. Убоявшаяся личность сбежала в неимоверные глубины. Сама? Или толчек "доброжелателей", посчитавших более гуманным заживление спящего тела?

Мда, без дивусвизио я ничерта не пойму, что тут к чему. Первая попытка болезненно выбила слезу — князь наплел тугой узел, ослепляющий. Я знал — здесь и сейчас только я и она. Осталось сосредоточиться на ней. Физический контакт? Мгновение расколбаса, пока оба тела не прикоснулись одной рукой к волосам, воторой к лицу. Фокусирующее мгновение — и я на мгновение потерял сознание в потоке информации.

Хорошо, разбив мгновения на элементы, рассортировал по полочкам. Еще бы меня не вышибло — залез в самое скопище метаданных. Итог размышлений — откинутое покрывало и подушки, переложенная поперек одноместной кровати эльфа. Разместившись по бокам, начал знакомиться с телом без дивусвизио, преимущественно тактильно. Начиная с ног, стал проминать мышцы до самого лица. Второй заход после долгой концентрации и с использованием верусвизио. Третий заход — тело Луасиаталь и Лионаэна по бокам от Эна, медленно ведущего от ступней до макушек.

Как учил наставник, вошел в медитацию, сейчас это вышло легко и быстро. Состояние, схожее со сном, свапна, как его называют. Рядом нет наставника, но вроде все правильно, как надо — полученные знания укладываются, выстраиваясь в систему. Через час повторил медитацию с проявленным венцом.

Почти сразу пробелы стали заполняться понятийным содержанием. Вывод: пуповина души неимоверно растянута из-за ее бегства. Причины не ясны, но ситуация в целом понятна: надо вернуть беглянку. Как поступили маститые ученые? А ял их знает. Жмых, надо было узнать подробности. И что? Сколько бы в них приглось разбираться? То-то же. Тянуть нельзя. Последовать? А не воспримет ли она попытку за преследование? Попытаться отследить и мягко притянуть? Тогда мягко — это как? Йейль, а я бы воспринял любое возвращение туда, откуда сбежал, за насилие, и я совсем-совсем не уверен, что поплыл бы по течению при возвращении в лагерь орков, не сдался бы. А может наоборот? Стал бы до последнего отбиваться, лишь бы умереть свободным? Невменяемый доктор. Увидеть бы...

Мде, оказалось, хватило для ясновидения. Смирительная комната, для буйных психбольных. Откуда только? Светло зеленоволосый эльф с темными синими глазами как раз бился головой о мягкую пружинящую стену изумрудного цвета с успокаивающим гипнотическим узором. Явно, и шею свернуть не получится у него. Подозрения подтвердились — ярко выраженная всенаправленная агрессия, может что-то еще или как-то по-другому, но увиденного хватило. Душа должна захотеть вернуться.

Четвертый заход с дивусвизио, начиная от стоп. Сравнение тел показало общность эфирных тел их кардинального различия. Просьба о второй, не спящей, красавицы вызовет неадекватную реакцию, вообще обращение без наличия приемлемых вариантов смерти подобно. Исходя из этого решился на болезненное проявление венца и обязательный откат, благо хоть время увеличилось в разы.

Толстые энергоканалы, ветвистая система подвода жизненной энергии. И наложенные поверх природных главные энерговоды между измененными чакральными центрами. Жутко. Безжизненная красота — такая, вот, ассоцияция родилась, из безобидных. А груди ммм... Эн! Ли! Тьфу!

Придя в себя от преждевременного вылета, смотрел на свои багровые лица. Такого стыда я еще не ведал в своей жизни. Ладно бы... Ай, да что вспоминать!..

Час медитации особых идей не родил. Вернувшись на кровать, продолжил путь, начав с кистей рук. И завороженно ахнул, воспринимая поистине чудесную картину из информационных вихрей. Справедливая. Любящая единственную дочь мать. И в муже души не чающая. Все хорошо, пока меж ворохом не увидел мерзкую колючку, впившуюся в жизненные нормы и принципы, в светлые воспоминания, вообще в то, что составляет основу, стержень, надломенный. Маловероятно, что к такому вообще можно подготовиться, не окончив оркскую школу выживания. Не знаю, не буду судить, эти материи нельзя трогать, не готов.

Достав икру и плоды из волос, принялся ужинать — о еде здесь не подумали, а трогать ее любимые фрукты кощунственно. Проглотив живого моллюска, окончательно и бесповоротно уверился в необходимости зова. Не призыва или мольбы, зова. Кажется, я уже когда-то звал так кого-то. Нет, здесь не тогда.

Сделать ее телу очень-очень приятно? Йейль... А ведь я не просто так помял ее, всплыла еще одна частичка памяти тела, большая. Я воздействовал и на эфирное тело, усиливая обоюдно приятное. Да, реакция схожа. А не проще ли зов?

— Нет, тогда будет еще одна Инти. Сродни импритингу. Мы уменьшим силу, однако она вернется к любимому...

Спасибо. Так поступить с князем я не могу. Уж лучше обмануть через тело, здесь проще, но придется следовать по ее памяти, копировать интим с мужем. Это на грани, чисто моральная проблема исполнителя. Я знаю, вы притушите мое, эх...

Можно усилить зов ее мужа. Опять же вилка. Слишком сильно раскрыться или устроить групповуху с бесознательным телом и раскрыться в меньшей степени. Венец не утаить, но вот о моей единой сущности кроме Лейо-Зефира и бесконечно преданной Инти никто знать не должен, по крайней мере, до восстановления всех знаний и навыков из обезличенного прошлого, а лучше до полного восстановления.

Омрахум. Они в силах помочь. Однако это время. Хм. Зато их больше одного, они могут помочь сразу многим. О них тоже не стоит забывать. Хм.

Путь через тело прост. Воспоминания? Конечно! Проводник выпячивает донорские воспоминания, они резанируют со связанными реципиента, и... Надо только продумать все шаги, сделать аккуратно — а вдруг откликнуться отрицательные чувства? Менталон сможет справиться, их то уж точно сотня наберется, попотеет и одолеет задачку. Они умеют отрешаться от чужих чувств, вопрос в донорах, в этике, в морали.

— Князь. Пройдите.

Глубокая ночь, усталые лица и позы сидящих на кровати в ногах прикрытой тонким одеялом Луасиаталь, кресло напротив. Окаменевшее лицо буквально ворвавшегося Лакуараюля, поджатые губы. Взмах руки — он деревянно садиться. Общее молчание. Действующий барьер щита.

— Имейте терпение и волю выслушать варианты, князь. Имейте выдержку и сохраняйте адекватность. Снимите напряжение, князь, и подайте знак, когда начинать, я не могу для этого пользоваться этим... — приподняв руку с браслетом. Сказал тихо, перейдя почти на шепот в конце. Не глядя в глаза.

Казалось, прошла вечность. Время будто застыло, превратилось в лед.

— Говорите, — князь готов к докладу.

Узнать, так ли это, не пытаюсь. Ни Ли, ни Эн, не поднимают глаз, одни красные уши торчат.

— Способ первый. Обратиться к небожителям. Сверьялус лично или через Сиолена поможет. Однако ваша младшая жена — далее просто она — изменится, рано или поздно она будет ему поклоняться. Такова будет плата.

— Способ второй. Обратиться к омрахум. Если попросит эльф Лакуараюль, отшельники придут, хотя бы один да откликнется. Впрочем, я не уверен, что они и остальным пострадавшим помогут. Эльфу Лакуараюль — да. Отвечать за них я не могу, плюс им понадобится время.

— Способ третий. Я позову ее. Вы знакомы с силой моих чувств. Она вернется. Никакое насилие неприемлемо — позвать, пригласить, попросить. Она вернется к любимому. И к вам тоже.

— Способ четвертый. Убрать колючие воспоминания, затмить их. Через доступное тело. Князь. У нас с кровником получится, следуя по ее памяти, показать сбежавшей душе, насколько здесь ее телу хорошо. Хорошо от знакомых... — треск дерева. — Импритинга не будет, она вернется к вам, — теперь хруст.

— Способ пятый. Подобен четвертому. Вы сами извлекаете из памяти лучшие чувственные моменты близости, вы сами воздействуете одновременно и на эфирное тело. А я буду накалять вас. У вас отличная ментальная защита, вы сможете уберечься от привязки и в дальнейшем потушить этот эпизод.

— Способ шестой. Зовете ее вы, князь. А мы выступаем в роли катализатора, усиливающего зов, дающего импульс достичь тех глубин, куда забилась беглянка. Она в одном из прошлых переживаний, из детства, я не смогу объяснить, почему это невероятно далеко.

— Однако, я не пользовался браслетом, не заходил в ваш внутренний мир, не хочу зарекаться, но предавать ваше доверие и в будущем не хочу, постараюсь всячески избегать, пока опять в угол не загонят. А вы Безусловно увидите Всего меня. Это категорически неприемлемо.

— Способы седьмой, восьмой и девятый. Как и первые два, поможет всем, но с меньшими шансами и большим разбросом вариативности. Заключается в скрупулезном выпячивании лучших моментов, связанных с пострадавшим, у тех, кто его-ее любит, кого он-она любили, ценили. Менталон должен справиться с задачей общей оценки желающих помочь — без искреннего желания, насильно, лучше даже не пытаться, от души не скрыть. Оценить и выбрать отраженные эпизоды, мысли, думы, грезы, которые взаимно усилятся. Обязателен зовущий, в академии должны ухватить суть моих рассуждений. С действительно любящими парами проблем абсолютно никаких нет. Возможно, князь, вам проще нам разрешить провести подобный поиск и сортировку у вас и у нее, однако мы в этом деле профаны, все может затянуться на пару дней и будет в тягость участникам, но положительного результата мы достигнем, она вернется. Эти способы больше напоминают магнетизм. Постепенно и с ускорением. Все очень индивидуально. Вы сами, князь, можете провести ментальный анализ и позвать, вам потребуется обуздать себя, избавиться от спешки и предвзятости, выполнить все расчетливо и аккуратно. Глобальный минус в том, что каждая следующая попытка будет иметь меньший эффект, и потребуется едва ли не квадратичное увеличение силы воздействия. Единожды начав, процесс нельзя прерывать. Сорвется — вторая попытка станет дольше и тяжелее для участников, а четвертая уже не реальна.

— Способ десятый. Последовать своей душой следом. Плох тем, что доброжелателя могу перепутать с преследователем, или сам отправившийся заплутает, или оба при возвращении. Пятьдесят на пятьдесят. Возможны предварительные оценки вероятностей. Плюс незнакомец должен быть чист душой, чтобы ему поверили и пошли за ним. Думаю, омрахум именно так и будут действовать. А я... еще свежи отголоски, это крайняя мера.

— Вот все, что мы придумали навскидку, князь. И еще... Она блестяща...

— Мертвой красотой...

— Я не знаю, зачем при рождении ей поставили эти каркасные стяжки, искусственные нади. Прана должна течь по нади пингала, ида и центральному, сушумна, а кундалини циркулировать... Естественный крест извращен, князь, главные чакры капсулированы или изменены, а всякие третьестепенные и вообще непонятные выведены на первый план — внешне восхитительное кружево, а вблизи... это все мертво, заморожено, кристаллизовано, поддельно...

— Посмотри мне в глаза, Лионаэн, — попросил эльф после бесконечной паузы.

— Простите, князь, я еще не поборол детскую впечатлительность своего кровника. И свою...

Мой густой багрянец вызвал нервный смешок напротив. Подхихикивание вызвало несмелую улыбку смущения на моих лицах.

А потом я не выдержал — Эн встал на колени у низкой кровати, обняв. Я спрятался за волосами Ли на его груди. Краска сменившего стыд гнева имеет другой замес. Два неснимаемых браслета полетели на пол.

— Я умываю руки, князь, — почти трясло.

Внутри все клокотало, где-то там, под толщей льда, извергались вулканы — все они ничтожны в сравнении с пустотой вокруг. Как горох из дырки в мешке просыпались регалии и документы, а все еще нарядные одежды перетекли в простецкие, облитые светом Бодо за окном. Дурацкие графские венки из лозы с листьями и торжественно-парадные короны раскатились по полу, не чета тем, из приемной во время посвящения, они в собственных, ритуальные редко у кого остаются надолго — не престижно, это изначально показатель достатка, инструмент защиты и нападения, а не простое церемониальное украшение.

— Выпустите...

— Эээ...— обескураженно.

— Я зашхерюсь в ухоронке и схожу за беглой душой, на рассвете она сама проснется.

— И не ищите смерть. Выпустите.

— Жмыых. Да что не так-то!? Прошу... объясните, — растерянно в непонимающем раздрае чувств.

— Зеркало, — начал лед после вздоха и выдоха, — желает отражать гармонию, оно устало находить скелетов средь пастора...

— Лион, не вей из моих нервов веревки! Не рви душу...

— Я полюблю идеалы омрахум, у нас со временем получится. Мне противит быть эльфом — это позорно для асма.

— Пожалуйста...

— Ваша система размножения эффективна, спору нет. Однако каково мужчине понимать чудовищный обман и подлость? Два непонятных и мимолетных мгновенья в совершеннолетье, годы внушаемых традиций, годы дозволенной мужской ласки, для новых поколений все бесчетней. А потом оло солит тобой пресноту или брачная ночь открытий в полуторавековой юбилей... Женское тело, сдобренное лаской!..

— Я понял тот взгляд, что наставник порою ронял. А родители... они зачали меня, не поняв ничего и через полвека! Отец не мог дать, не умел, не хотел, не любил, а мать узнала оло до свадьбы, ей был противен муж в постели... Но они оба по-своему любили меня.

— А я еще удивлялся жестокости с клейменными! И проглядел еще одно дно в том вашем вердикте, князь.

— Да... Да я даже не мыслил о таком!..

— Руки прочь, Детище порочной системы! О, как был прав Сверьялус!

— Отпустите миром, князь, ради своей жены... отпустите. Мне невыносимо здесь быть.

— Умоляю, не убивайте эльфа Лаку... Не губите любовь. Князь обличен властью, он связан клятвами, от него зависят судьбы доверившихся ему. Вы понимаете, кого оставите за спиной? Лион? Наэн? Разочарованных, уверенных в действующих догматах князя и княжну, а не любящих Лу и Лаку. Вы!.. Да вы сами же воплотите ту химеру, от которой бежите!!!

Удар под дых, ниже пояса, в спину. Да что же это, а?! Лодку носит на волнах, и нет просвета в шквалистых облаках, жаждущих потопить, разорвать, докопаться до сокровенной сути. Он тоже спрятался, тихо рыдает под волосами, укрыв лицо ладонями. Мы оба с открытыми в себе душами. И чем я лучше приснопамятного божества!? Я причина, что сорвала кору с сердца, оставлю — умрет.

— Каков выбор, князь? — йейль, дернулся как от плетки.

— Князь за седьмой. А эльф... он хочет вернуть время назад, и никогда не выбирать, — глухо шепча в пол. — А вы?..

— Ответь, эльф Лаку, какую правду твоя Лу легче воспримет: что ее бессознательное тело ублажали чужие, что в вашем ложе ты ласкал ее-тряпку, а в это время тебя пользовали другие, вознося на гребень наслаждения? А может... то, что ее телом управлял чужой во время соития или что ты сам управлял ей, а твоим телом чужой?

— Жмыых, юные извращенцы! — проживший четверть тысячелетия эльф Лакуараюль владел собой не в пример лучше, а сотрясания к плачу уже не имели ровным счетом ничего.

С его плеч как гора свалилась. И прямо на мои — крепкие мокрые мужские руки стиснули меня, а пьяняще счастливый голос зашептал в ухо:

— Мы поступим проще, мои друзья, — выдох-смешок ошпарил шею. — В соседней комнате облектоя, — еще один выдох, — две облектои будут знакомить вас обоих с женским телом. А вы будете транслировать все во вне, как тогда, и мне этого хватит, так я справлюсь! — и он без видимых усилий вскружил Эна и Ли, радостно смеясь.

— Тише-тише... Хех, это просто способ номер двенадцать!

Как-то незаметно на руках волшебным образом появились графские кольца. И браслеты. Мягкий голос, крепкие и сильные руки. Йейль, я ненавижу свои резкие перепады и падкость на внезапные порывы души! Рокировка.

— Собирайтесь, лисята, пока я строю Путь(!!!) в свой личный каэлос(!!!). У меня есть рецепт для вас, друзья — будьте моими гостями, успокоете нервы в тишине и уединении, придите в себя после треволнений...

— Мы коварно выбили твое доверие, Лакуар, а ты захватил нашу дружбу. — Зачем тебе наша лояльность?

— Кхе! Не говорите одновременно под руку...

— Хех, и все же?

— Уже отдано распоряжение о формировании мобильных легионов из молодежи, которая будет по лесам искать прячущихся эльфов. О строительных, что будут хоронить руины и закладывать новые эолосы. На боевые рубежи особо отберут...

— Лакуар.

— Чтобы смотреть совсем иным ракурсом. Все эти бошковитые академики до сих пор бьются, а вы сходу накидали стопку сумасшедших идей! Мы с Луаси докажем болванам действенность общей идеи, поможем тысячам...

— Эк энергия прет из старика! Хе-хе.

— Лакуар.

— У властителей хватает приятелей, и не бывает друзей... Жмых, Лион, я не хочу забывать, каково это быть эльфом!

— Тебе не хватает бури эмоций, вот и заводишь себе карманную...

— Дурак, — кулак бессильно разжался, недолетев до цели. — Ты сам не умеешь дружить. Будем вместе учиться. Все, Путь готов, пора заняться исцелением Луаси.

— Хех, у меня есть личная просьба запазушному князю, — увернувшись от ноги. — В столице мажордомом хочу баронэта Вальментира из Люцайенги. Он согласен всем штатом переехать, — глядя в его победной хитростью сверкающие глаза.

— Аха-ха-ха, — сломался он пополам. — Так вот откуда, ха-ха-ха! — Он не стал уворачиваться от двух пихнувших его кулаков.

— Все, уже, хорошь ржать. — Мы готовы к труду и обороне. — Ну я серьезно...

— Хех, ты так мило краснеешь, ха-ха!

— Не буди во мне зверя.

— Кхе-кха! Жмыых...

Роскошь убранства ударила кувалдой по темечку. Увитые золотыми и серебряными лозами композиции из астральных и драгоценных камней, дивные цветы с плавными трех-пяти цветовыми переходами и тончайшим ароматом утренней свежести, семья ярких райских птиц, шелковидная обивка из виметекса и других паучьих тканей, невозможно нежных, легких и крепких. И чары, тут все ровно светилось от обилия магии.

— Вам туда, — мотнул головой с красными ушами Лакуар в сторону еще одной двери в подобную спальню, но выдержанную в строгом мужском стиле. Он нес обернутую в шелк жену на руках.

— И сколько отдал за мой жемчуг? — с порога.

— Хе-хе-хе! Пунцовый какой!

— Двадцать...

— Сволочь, да? И когда успел?

— Угу, хе-хе.

— Мальчики, проходите же, не стесняйтесь, — раздался сдвоенный соловьиный перелив откуда-то из комнаты.

— Аха-ха! Не робейте, кровнички, — разулыбался. — Я на вас полагаюсь, парни, не подведите, — серьезным тоном.

Какие прелюдии? Изголодавшийся набросился на двух тигриц, на двух рыжих эльф с янтарными глазами. Какой задний проход!? Вагина ошарашивает нежностью обхвата, мужчина и женщина идеально подходят к друг другу в плане поз. Их половые губы заглатывали меня как никогда глубоко. Умнички подстраивались под желания, давали утолить первый голод, страстный и неумелый. Сахарные язычки, медовые губы... Пусть через открытую дверь он все слышит — она закроется, и я вместе с ней.

На пальцах ног ярко светятся кольца, защищая тигриц от моих эмоциональных излишеств. Ах, какие возбуждающие трелли, как мокро. Я был не в силах разделить свой оргазм, все четверо пришли к нему одновременно — они золотцы.

Дальше я не помню. Сколько еще раз взлетал, что кричал. Они стали доставлять удовольствие. Не я, а мне, ради меня, для меня. Все для Эна и Ли. Они не в совершенстве знали мужские тела, однако пользовались имеющимся столь искусно, столь изощренно, что я задействовал энергетическую подпитку тел, только чтобы это не кончалось, а длилось вечно.

Их упругие холмики, казалось, прилипли к моим ладоням, их хотелось мять и мять, и так, и эдак, и вот так, и губами с языком, не задумываясь о том, хорошо им или нет — эта ночь моя, чем сильнее, тем выше шансы у... у друга дозваться жены. Я очень быстро выбросил из головы дверной проем — какой косяк!? Пред глазами половые губы, феромоны вскружили голову до полного отлета крыши.

В какой момент две пары смешались в общую стонущую кучу? К спине прижимаются два острых сосца, а два инструмента, чувствуя друг друга через тонкую стенку, стремятся еще и еще, быстрее, еще быстрее. Два в одной вагине, руки мнут полушария, губы пьют губы. Они пытались разделить ритм — погоня за синхронизмом возобновлялась многократно, они за меня разделяли. Разделяли, пока одна не выдержала — ее не держали, зачем портить наслаждение плохими эмоциями!? Или это я ее бросил, не захотев пить плохое? Они обе ушли, а я сам с собою...

Память что-то фиксировала — не важно, марафон продолжался. Тигрицы? Нет, одуванчики! Хм, ольха и шалфей? А тело требовало услады, тело само хотело ее дарить, выпивая приготовленный коктейль из вскриков и шлепков. Мои руки, мои губы, мои пенисы, весь я был музыкантом в орекстровой ложе, пробующий и пробующий множество инструментов.

— Достаточно, — деликатно заметил Лейо-Зефир, выловив меня, болтающегося в прострации нирваны.

— Почему? — мне хотелось еще и еще. — Пусти...

— Девяти часов хватит, ты заездил три пары. Князь отбыл с женой еще часов семь назад. Дольше — ненужные подозрения. Пусть лучше прислугу накажут, что вымотали тебя до нитки. А тебе хватит тем для составления отчетов, хе-хе. Ну, прочухался?

— Не знаю.

— Выходишь за рамки — мы вмешиваемся. Ты слишком сильно раскачиваешь свой плот, он так может расползтись.

— Чего?

— Ты добивался спокойствия и забылся в финале, потеряв контроль. Нам пришлось вмешиваться в уходящий наружу фон — он зашкаливал на порядок для их защитных амулетов. Нам приходилось вмешиваться в твои и их телесные процессы, чтобы отвести подозрения о твоей единоличности. Анализируй ошибки, повторения недопустимы.

— Спасибо...

Глава 8. Лакшии

— Прости, Наэн. Прости, Лион, — было первое услышанное в рассветных лучах, раскрасивших скромное убранство роскошной спальни.

На краю огромной кровати сидел в Лакуар в строгом мундире. Повседневном. Извиняющаяся мина на точеном подкрашеном лице. Ласковая рука, убирающая прядку, тыльная сторона касается лба, проверяя температуру. М? Глаза закрыты, а вижу лучше. И не больно. Ах ты Лейо-Зефир, втихаря переделывал, мухлевал с организмом Эна! Подстраивал, Ли. Любимый, извини... За что? За избавление от болей? Моя кровь изменила тебя. Сперва эфирное тело перестроилось, потом контролируемый ими процесс с физическим. Ли, все же прекрасно! Да? Да! А почему ты плачешь тогда? Только не говори, что от счастья и любви. Они закрывали часть меня, Ли, от тебя. Йейль! Да я бы еще год бы с реки не вышел!.. Нет, ты знаешь. Они от Лиса прятали. Слушай, нам же нравится панорамное восприятие! Ну чего ты жмешься? От них нам благо, вот как вернем прошло, тогда и начнем судить. Прав, я мог сам попросить, потребовать, вобщем, усмотреть такой порядок дел. Но мне категорически ненравится своеволие некоторых! Без предупреждения... Лис, дети взрослеют так же, пеняя родителей в подростковый период. ЛЗ, вот и побухтеть уже нельзя за жизнь. Ясности сам хотел.

Эн откатился влево, прижавшись к груди Ли, скрывшись под одеялом. Лакуар погрустнел. Глаз я не открывал, но видел боль многопланово. Сквозь щиты и барьеры, вросшие в князя с пеленок. Зачем теперь мне фавио-браслет? Общаться на расстоянии? Эльф не уходил, сопя в мою сторону, исследуя глазами неподвижное лицо, его внимание постоянно возвращалось ко лбу. От касания не утаилось скрываемое, напряженность такой сильный маг — или Чародей — в состоянии ощутить. Понять?

В ускоренном темпе внимал выжимку. Ах, какие девушки! Какие... отличные реакции. Какой визг? Тихо-мирно уложили, первичная диагностика — дышат, в сознание не приходят. Бледный управляющий-альфар, чертами сильно смахивающий на князя. По возрасту — сын из числа первых. Любят, понимаешь, высшие окружать себя кровными родственниками. Эльфами нельзя, а вот альфары — пруд пруди. Собственно, набежали, обломились об ЛЗ, впрочем, князю сообщили сразу же. Примчался нарядный почти сразу — тогда был не в форме, строя путь? Дал нагоняя где-то там. Попробовал лично. Нервно затеребил косу, хмыкнул, цокнул. Облапал, гад, Эна. Ууу! Мною побрезговал! Только лоб ладонью накрыл, скользнув глазами, сочувственно. Э?.. Ял, ЛЗ, да ты в скелетов нас превратил! Все его усилия успехом не увенчались. Скривился при взгляде на таслоки, вышел. Регулярно заходил медик, проверял, докладывал. Вечером пришел с женой. Вот это грация, точно летит над полом, как подчеркнут бюст. И колдовские зеленые омуты. Крепко сжала запястье мужа, ласково провела тыльной стороной пальца по щеке, йейль, опять Эна! Завидно? Тьфу, бестыжий, это ты первым ухватился... Молодым везде дорога! Чего!? Фух, и Ли в лобик. Чего они все на мыслеречи, лень ртом поработать? Баа, целомудренно завернули и обоих перенесли в гостевую спальню, о готовности которой доложился камрдинер.

Спальня напоминала цветок, бутон. Изогнутый чашелистик на севере нависает, как бы защищая. В нем местный аналог виастирпс, проход в уборную и, видимо, в рабочий кабинет. Остальное пространство — прозрачные лепестки не мешающие обычному зрению любоваться пейзажем. Лазурное озеро, огибающая лента реки, нетронутый реликтовый лес на том берегу. На горизонте видны другие мэллорновские кроны, далеко-далеко, за дымкой не разглядеть. Бутон с самого южного краю, почти на кромке, крона скрыта. Высота небольшая — мэллорн молод, невысок, ветви крупны — не разрослись.

Йейль, жена вышла, а он опять полапал. Хех, второй рукой с моим хозяйством сравнивает? Хм, морщинка на лбу? Хмурый взгляд? И ласкающие движения... Он хватанул лишку!? Видимо понял что-то, отдернул руки, йейль, я не заразный! Зачем о штаны их вытирать? Хе-хе. Сдел рожу розой и порхнул к жене, наверняка. И чего утром спозаранку пришел? А когда время на сон выделяешь-то?

— Извините, это моя ошибка, не сообразил... — нарушил эльф наверно тягостное для себя молчание.

Отдохнувший, от и до. Настроение пышет игривостью. После третьего прохода разбора девятичасья, я обратил внимание на удивление, проскакивающее сквозь препоны у девушек. Да, первых ухайдакал по самое небалуйся. А каково было изумление у той, с которой я внезапно слез, когда ощутил признаки дискомфорта? А вторая, когда и ее отпихнули? Они, конечно, смекнули меж собой о чем-то, потискали нас, однако надолго оставаться безучастными им стало в облом, ушли. Появились уши альфара — вышколенный лакей, с более мощными амулетами. Следом были еще две пары. Ух, кажется, всплыл весь объем моих знаний на эту тему, и стремительно разбух. Исполнение многих приемчиков удивило хохотушек-одуванчиков. Эх, кажется, все только-только закончилось. Полный сил и игривого настроения, поддался моменту, строго произнеся встающему Ра:

— Полностью не прощены. Ступайте, подумайте над своим поведением на досуге, Лакур. Ступайте-ступайте, государственные дела не терпят отлагательств.

Хех, если бы он видел улыбающегося за дових Эна! Пропущенная вторая "а" возымела просто фантастический успех — он выпучил глаза, хлопнув ушами, сглотнул, и даже не оглянулся. Или это тон? Хм, он пристыдился, безмерно удивился, послушно повиновался, не думая ни о чем. Мде. И что теперь? Прогнал бедного, а ведь хотел все в шутку обратить. Ну и жмых с ялом, поваляюсь так, полюбуюсь густо оранжево-зеленым небом в облаках, неспешно курсирующих с запада по дуге.

Тележка с едой сама приехала. Все блюда накрыты зеркальными крышками — по три на каждого. Два бокала с живительным соком высшей пробы, со дна солфиала, с пузырьками эссенции. Ух ты — стоило подхватить оба стакана, как верхняя часть стола отделилась. Завтрак подан прямо в постель. Круто... Вкус толком не поймал — жидкость, шипя и щекотливо пузырясь, вызвала рефлекс глотания. У нее нет вкуса — сделал ввод после третьего глотка. Она не безвкусна, просто его нет. Ну дела... Тьфу, и зачем пил, когда и так полон энергии и сил!? Хм, веселость хорошо, а непонятки с дейтсвием нуждаются в разъяснении. Не уследил за Инти — обожралась, маленькие Ра заполонили всю спальню, лишь чудом не прожигая ничего вокруг. И чего, спрашивается, Лакуар, тебя сюда понесло, да так не вовремя? Ставшим тесниться шарикам открытый переход как манна небесная — большая часть, пользуясь моим сомнительным положением, ринулась в проход, сметая все на своем пути. Артбострел князя прошел безрезультатно, разве что он закрыл переход, когда за спиной потянуло паленым — я и здесь-то не удержал толком Инти. Ай-яй-яй, Инти. А ну-ка давай сдуваться обратно, из тебя отличные огнешары, знай только, питай силой. Здорово. Сами мои тела едва не взбурлили адреналином, а эфирное тело гигантским сердцем стало перекачивать чудовищные объемы маэны, беря ее из ниоткуда и отводя в никуда. ЛЗ! Что за на!? Не вышел за норму? Йейль... Кое как после третьего, последнего, глотка понял ситуацию. Все верно — безопасно, можно научиться самому справляться. Получилось сбрасывать лишнее и отводить мимо.

Кухня у князя отменная. Просто, сытно, вкусно. Плюс суперизысканный десерт. Как приехала тележка, так и уехала, когда только обозначил необходимость. Умно. Приятен сервис, магия меня не раздражает, манит!

Ага, вот с чего так чешутся косы — на колени упало по венцу и короне. После часового расслабона в полулежачем состоянии с непроизвольной игрой с волосами, зуд в заду засвербил. Вот несчастные изделия и попали под горячую руку. Не спорю, красиво, ко, кажется, ЛЗ ревнует. М!? Хе-хе, ревнует-ревнует себя драгоценным сверкающим не хуже бриллиантов цветочкам. Чтобы с вами сделать такое разэдакое? Нашиша вы мне сдались? Теперь-то свой венец можно не скрывать. Полюбовался пылом, щекочущим подушечки пальцев во время прикосновений. Придумал, потренируюсь с ветром. Четыре штуки закружились в воздухе. Вначале общие круги, совместные. Все, как учил наставник. Теперь усложним — одна из корон завращалась в противоположную сторону. Держу без проблем. Вторая, третья, четвертая. Все делают хоровод посолонь, а каждая в отдельности коловрат. Добавил изменение второй координаты. На первом этапе все хором опускались и поднимались, не останавливаясь. На втором добился разных траекторий вверх-вниз для всех четерых и общей. Хм. Впечатляет результат. Прыгнуть выше не получилось — усложнение до третьей координаты дестабилизировало всю систему. Йейль, ну чего слуге понадобилось здесь!? Зато как удачно зашел — все четыре неуправляемо вращающиеся штуки при помощи левитации отправил в задний проход, за спиной который, открытый лакеем в ливрее. Мне все больше нравилась моя открытая гостевая спальня с притягательными видами, а четыре предмета были явно лишними, могли поломать что-нибудь, подавали признаки на излом при довольно слабой центробежной силе, вот и полетели они, затставив непроизвольно пригнуться, пропуская и так бы не задевшими его гудящие непонятные штуки. За его спиной то ли другая комната, то ли ремонт... Нет, все же он из другого холла. Да что за проходной двор такой, а не спальня!? Мысль, конечно, интересная, к месту, так сказать. Я тут от безделья, понимаешь, маюсь, хозяин решил пригласить гостя развлечься или показать дворец, общая ознакомительная экскурсия с надеждой на личную эксклюзивную демонстрацию. Ну и ладно, я еще не настмотрелся на птиц и пресмыкающихся на берегу.

Нет, все ребячество! Глупое и смешное. Я не отошел от впечатления с девушками. Ладони вспомнили мягкость грудей, на губах и языке зависла память о сосцах, пенясь желанием. Чресла разбухли, желая входить, и выходить, входить, и выходить, вечно. Кончики увлажнились... Нет-нет, стоп! Я хозяин своих хотелок, а не они управляют мной. Жестко подавил все поползновения, съежив все, что можно, и что нельзя, до состояния пипеток. Разверналась борьба: туда — сюда, туда — сюда. Тьфу! Прикрыл соблазн тугой срамной повязкой и начал выполнять гимнастические упражнения. Отжимания, присядания, прогибы, сгибы, наклоны, растяжки. О, растягивать себя быстро перестал — касания к альту жгли возбуждением. Хех, а гирь и штанг нет, силовыми упражнениями особо не побаловаться. Что ж, начал спарринг с собой, превратив ЛЗ в судью-медика. Бил я серьезно, на поражение, только так удавалось забыться, задвинуть болью желание. Ли брал крупностью и мощью, Эн верткостью и прытью. На равных. Теперь. Как тогда. Там. Связка ударов превратилась в крепкие объятья двух распаренных и потных тел. Мужские. Без намека на эротику, ласку. Вот так должно быть. Разум подчиняет чувства, чувства растворяют разум, взаимное проникновение, уравновешивающий баланс, гармония.

Достигнутое продолжилось в порадовавшей глаз и тело ванной зале. Узкий и длинный бассейн для заплывов на пару, вдоль него: парная, душевая, массажная, округлая квадратная ступенчатая пузырня и каскад из трех малых бассейнов с очень холодной, очень теплой и почти обжигающей водой. Водный рай в миниатюре.

Целомудренно помыл себя, буднично. Что, мошонка, ягодицы? И? Груди? Ял... Воо, ледяная вода быстро охолонила строптивое тело — плавать со стояком несколько неудобно. Да, часа три наматывал круги, сотни раз измеряя бассейн в гребках кроля, брасса, баттерфляя. Дошол до подсчета взмахов ног при плавании на спине и попеременного использования овер-арма на обоих боках. Плавал и с задержкой дыхания, чередуя со споконым и неторопливым брассом с распущенными волосами — Инти потрясающе рассвечивала воду, да и мне еще с реки понравились водные процедуры, все же порой практически весь день проводили в воде.

Что-то тренькало в спальне — ну ее, я изучаю парную. До березового веника дошел сразу — не хватает. Почему веник? Вот есть банный лист, он отлично поминает мышцы, раскрывает поры... Нет. В лесу была ольха. ЛЗ, я не хочу выходить. ЛЗ. Работать, лентяй! Я пробую опериовать маэной на дальних дистанциях, ты доставляешь. ЛЗ! Мне лень. Мне — можно. Я ведь выкинул те венки — выкинул. Хе-хе. Давай-давай, еще ленточку надо. Хм. Покажи. Нет, сделай медленно сам. Ну понять понял, повторить — потом. Мятно-лавандовый запах с хвоей сменился резкой властью пара и взмахов двумя вениками, охаживающими визжащего Эна. Нравится обоим, хех. И в холод. И обратно со сменой позиций, рокировка. Холод-пар-пузырня.

Йейль! Типа опоздал к обеду? Не захотел — сами съедим? Гады... Ууу! Что за порядки в каэлос Лакшии!? Спокойнее. Надо. Быть. Уравновешенным. Раз я такой... в общем, пора медитировать. Запихнув бутеры с икрой и запив — хвала мэллорну — соком грейпфрута и граната из тонкооплетеного хрустального графина с лентами золота в стекле, уселся на закат, надеясь настроиться так, чтобы не пропустить его воочию.

Ни по наставнику, ни по учебнику, ни просто так медитация не задавалась. Отрешиться от от панорамного зрения было невозможно. Пока. Чтобы избежать раздвоенности восприятия, Ли прижался к спине Эна. В полулежачей позе, с подбородком на макушке — костляво, молчи, черепушка — предался созерцанию, упорно игнорируя роящиеся под и над челюстью мысли, юрко шмыгающие между головами. Йейль... головы, мозги, да пошло все к ялу, не важно чья голова варит эту мысль или чей мозг ею давится. Во-во, одна такая как раз шуруется в обоих!..

Временная победа в сражении с тенденцией к поражению в войне. К ялу, будущее в будущем, сейчас я просто смотрю, как над лесом пролетают грифоны, охотясь за видимо вконец доставшими их воронами. Эх, пегасами здесь и не пахнет, а жаль. Альфин вот с птеродактилем за попугая схватился. Ушел — в небе показалась еще парочка летающих архозавров, вмасть пасущимся на топких берегах. Заповедные места, дающие силу ящерам побеждать млекопитающих. Йе...

Созерцание не задалось — я определил местонахождение каэлоса. Юзи. Сюда подгорные жители нивжизнь не сунутся, ни за какие коврижки не полезут в это природное царство. Вот из-за вездесущих ящеров и не полезут — здесь их в земле, что в небе, что на земле или деревьях. Гроздьями висят. А грифоны завезенные, сюда полетел. И это не молодой мэллорн, просто кряжистый дичок. А насыщенность лепестков магией обясняется просто — имитация смены времени суток в здешнем вечном дне, вернее передача изображения откуда-то с Арездайна с наложением на местный колорит. То-то мне странным поведение животных и птиц показалось ночью, хотя ЛЗ и не заострял внимания на этом. Ах ты ял...

Клетка. Опять. Побудь гостем, друг. Все равно никуда не сбежишь отсюда. Слеза подмочила циановые волосы. Райская тюрьма. Ну Лиии, ты вновь зациклился... Смотри позитивно: режим кормежки соблюдают — раз; закладывают еды на убой — два, тьфу ты жмых, не придирайся; отдыхай от всего, сколько влезет — три; никто не надоедает, условия шикарные, заперся ты здесь сам, девушек на выбор заказывай или юношей когда вздумается... Вон и чудесные хротеки(*) повсюду вместо таслоков. Сладко поешь, любимый, аж верить хочется. Давай извлекать выгоду из положения, почему ты вдруг спасовал? Голову, вот, мою мочишь почем халва... Что бы я без тебя делал, Эн?

До транслируемого издалека заката тренировался в фокусировке, для коей, собственно, и принял эту удобную полусидячую позу. Дальше резкого волевого перехода на полусферу тема не развивалась. Пытался расшатыванием схлопнуть до глазных конусов — да какое там, все так и норовило вернуться обратно. Сильнее сужал, сильнее выгибалось за спину. Ура! Стоило сосредоточиться на дальней кривой шапке, возвышающейся над лесом, как победа пришла — я видел токмо ее, с трудом удерживаясь от использования ясновидения. А окружающая меня обстановка осталась в ведении ЛЗ. Обливаясь потом, забив на нервно дергающиеся уши и веки, смещал точку фокуса к себе. Цеплялся глазами за грязную чешуйчатую броню джехолоптеруса, похожего на крылатую мартышку, за гребень телассодромеуса и стайки тележар, почему-то его поедающих, вдали от большой воды. За огромные папоротниковые листья, увешанные рогастыми насекомыми, которыми закусывала огромная аморфная слизневая туша с крученой спиралью раковиной на спине — видимо еда укусила за нёбо, слишком резво розовато-желтое в фиолетовую крапинку тело втянулось в раковину, покатившуюся, наверно с жутким треском, вниз. Нет, просто рядом оказался зеленоватый туман, кислотный, смутно знакомый. Кажется, одно из его имен — болотный бульши. Не суть, его преследует стайка восьмикрылых бабочкоподобных насекомых с длинными хоботами, всасывающими зеленую хмарь и трепеща крылышками от наслаждения. Дотрепыхались — диморфодоны тоже хотели кушать. Оу, а вот и местный истребитель — кетцалькоатль, чей гребень ох как не прост. Не дракон, отнюдь, но размах крыльев поболе некоторых будет. Бац — клюв метко воткнулся в мелькнувшую щель. Улиточного монстра выпили как охлажденный сок через трубочку. Жмых, да тут принято что ль нападать в тот момент, когда жертва закончила насыщаться? Типа сразу с приправами? Сам не всковырну улитку, так хоть съем вместе с удачливым охотником? Не судьба — за пышной листвой не разглядел суть, однако побитый и с порванными крыльями, но живой, кетцалькоатль низким планером улетел прочь.

А чего это, мой милый друг ЛЗ, моя соображалка кипит как угорелая? Типа ускоренное мышление — приятный бонус, как недокументированная функция амулета, так, да? Не торопись, не торопись! Кто это кричал недавно? Как, там, плот, да? Не раскачивай? Угомонись. Сам снюхался с высшим обществом, так имей возможость общаться на равных. Это с ним-то на равных!? Очумел??? Ну, хотя бы в чем-то да надо, тем более... Ась-ась? Чего там тем более? Ну-ка, ну-ка... Да ты как со мной разговариваешь вообще!? Ну вот, Ли, зачем ты его надул? А ну как лопнет? Йейли!..

Что ни говори, а закат, мастерски наложенный на флору и фауну Юзи, впечатляющ. Все тени и оттенки как настоящие, совершенная иллюзия, идеальное правдоподобие. Браво! Вот, Лис, вот! Можешь же не думать полчаса, можешь. Потухни, всю малину собой испортил. Не ворчи, Лис, я лишь опередил твое чувство.

Слежка. Этот княжий потрох посмел не только безнаказанно лапать, но еще и подглядывать!? Ну хоть по браслету не стучался сегодня. Хм, это хорошо или плохо? Фиолетово. А это как, Ли? В крапинку, цепляй жучка. Того что ль? Хе-хе, жучок жучком, и не подумаешь, что у него уши как антенны, а глаза как у стрекозы, с виду украшение украшением, камешек дивный. Дави паразита!

Целый час предавались азартной игре "найди жучка — убей жучка". На той стороне, вероятно, тоже поддались настрою. Жмых, и богатая же фантазия, извращенско-параноидальная я бы сказал. Ни за что бы не подумал, что рисованные листочики на простыне как раз там, где полагается быть... тазовой области во время сна, это инструмент, гм, подглядывания. А уж облицовка у водных утех.

Счет между обнаружил до или после получился равный. А вот статистика явно косила в пользу пассивных средств подглядывания, движущихся жучков раз, два и обчелся. Да, ЛЗ, прости, все пригодилось. Без чувства чужого взгляда и быстрой ориентации продули бы вчистую. Ха! Отличная тренировка фокусировки получилась. К концу навострился ощущать вектор посредника и самого смотрящего. Из-за их отличного от меня положения и моего собственного движения — усидеть на месте не получалось, хотелось лично давить, пальцами, там, кулаками, или... — восприятие размазывалось, плюс двойственность охотящихся в разных помещениях. В итоге, приняв за основу факт стационарности истинного наблюдателя, смог выделить направление и быстро отыграться, правда, он таки перемещался по-своему каэлосу.

Приелось, еще через час участились случаи повторения. И-ди-от! Он может клепать их из чего угодно, тут все буквально пропитано его магией. Йейль, да он же просто забавлялся. И я, хе-хе. Да уж, действительно время классно убили. Ладно, хочешь зайти? Давай, трусы я еще на первом жучке сменил на свободную домашнюю форму — у Сверьялуса я развлекался, конечно, с фасонами, но прикипел лишь к одному, вернее, к нескольким под разные случаи — повседневная, домашняя, парадная, походная, с вариантами зима-лето. Детали в виде плаща и стилизаций под украшения, цветовые гаммы — это менялось по ситуации. Гардероб не рассчитывался на помпезность и вычурность, этого вполне можно добиться незначительными штрихами -цвет, фактура... Сейчас я был в сером с черными биоморфами, алгебраичесиким одноклеточными фракталами, ползающими туда-сюда. Брр! Мне противно тебя обнимать, Ли! Они... Фу! Прочь, прочь с меня! Ну Лии! Вот так и узнаешь, чего любимый боится, хе-хе. Это таак неожидаанно! Жмыых...

— Привет, лисята! — И ты в ту же скрипку. Это все ты выбирал, Ли! Молчи уж. Сята. Хе-хе.

Сияяет новым ауреусом не хуже двух парных наборов на бархатных черных подушках., висящих по бокам. Удивлен. Привет из прошлого. Знакомая огранка крупных асталов. Так-так, не местные астральные камни, недавнее производство, месяц как огранили. Маленький секретик не воспроизведен. Секретик? И так смотрится убойно, потом секретик всплывет. Графский стиль, царское оформление. По мере удлиннения паузы, его радость прогрессивно растет. ЛЗ, нервничаешь, да? Нервничай, тебе полезно. Цвета камней подкорректированы чарами совсем недавно — под бледность моих глаз. А вот жмых тебе!

— Привет. Решили иноземной галькой... похвастаться? — выгнув бровь. Надеюсь, гримасничал перед зеркалом и наставником не зря, этот предмет шел среднячком.

— Хех, — не смутившись, не поддавшись. — Это вам презент. Вижу, понравилось обоим, — хитровато, передвигая к нам подушки на расстояние вытянутой руки. За ним вальяжно шествовал заставленный явставми стол.

— Печально. Вы решили отделаться безделицей, Лакур, — продолжить не успел — подушки упали под тяжестью сгустившейся маэны.

— Не. Сокращай. Меня. Так. Лионаэн Лис, — полыхнул бешенством тот, что смотрит сверху в шаге от меня.

— Предпочли думам подхалимаж?

Голову приняло плечо Эна. Никакие оркские наработки не помогли снизить боль от обернутого маэной кулака, выбившего все передние зубы и уничтожившего понятие губы, свернувшего челюсть, раздробившего подбородок. Закрыл зеркальца души, не проливая и грамма слез.

— Верный путь держите, — подал тихий голос Эн. — Кровника бить — меня лапать. Его убить — меня соблазнить.

Отшатнулся. В руки быстро себя взял. С неразжатого кулака упала капля моей крови.

— Посадили нас в золоченую клеть реликта на Юзи, любуетесь, распускаете руки внутри. Изучая букашек, имейте наглость делать это удаленно, а то вдруг за палец цапнут?

Неподаренная энова радужная кошка как раз в тот момент это и сделала, воспользовавшись штаниной. Глухой мяв — и вот ее тискают на удаленном кресле, холодно изучая нас. Кровь еще не запеклась, однако бежала медленней.

— Чего Вы добиваетесь? — после двадцатого чеса за ухом задал вопрос князь.

— Озвученные спокойствие, тишину. И уединение.

Да, именно так. Куда мне деваться из комнаты и ванной? Одна из дверей осталась неисследованной, зачем? Пока я не утихомирю шторм, временные меры сродни песочным замкам, я не покину это добровольное заточение. Лис решил.

— А, — еще через столько же начал эльф, — вы хотите секса с Луасиаталь, — понятливо улыбнувшись, согласно.

Ну и нравы. У простых листков брак длится до совершеннолетия общего ребенка, а дальше супруги вольны разойтись, если не сложились отношения. Родившиеся в браке дети от другого мужчины по умолчанию уходят в вайя ветви, при этом женщина не имеет права повторно вступать в брак, за установленное в запрете кровничество казнят обоих — бывает и разнополое, — она лишает некоторых прав и привилегий. Женщина-облектоя. У эльфов запрещены противозачаточные средства до рождения третьего, касается обоих полов. Впрочем, для мужчины и три много, альфары не в счет, их жизнь коротка. Поэтому некоторые многовековые эльфы так невоздержаны в сексе с уже замужними ло и ол — у них есть по два ребенка, шанс родить от них один на миллион. Не знаю, может это такая особенность физиологическая, но одним это хочется из века в век, другим приедается за пару десятилетий, и они с ежедневного режима переходят на годовой, скажем. Впрочем, интим супругов считается священным, на ложе чужие недопускаются, подсмотр возбраняется. Не даром две спальни, хотя приводить в дом и, гм, трахать в соседней комнате противоположный пол неприлично.

— В наше понятие друг не включена область любовник. Жмых с клетью, определитесь с нами: друзья или приятели-любовники.

Задумался. Проскочило сомнение!? Напряглась все еще со следами крови кисть?! Жмых, поддасться и заглянуть через браслет?

С кровниками ситуация сложнее. Да, их узы не ослабевают никогда, они порой балуются любовниками, начиная через век, например. Верно, когда чувства дико резонируют, это невыносимо приятно, по реке знаю, опытен. Какие женщины или мужчины? Вот моя половинка, а одинаковых мгновений не бывает, бесконечность оттенков эротических ощущений. Мы слились быстро, в истории вообще такого не зафиксировано. Или факты засекречены, общественности неизвестны. Лис единственно первый в эпоху низвергнутых богов, в ту пору уничтожались архивы и банки данных, тщательно. Спс, ЛЗ. Гад, совсем обленился!

Вобщем, он что, действительно пошел бы на перепривязку Наэнлиона к себе после убийства Лионаэна!? Так вот ради похоти легко перечеркнуть все свершившееся? Обидно. Нет, стоп. Непроверенным фактам не бывать поводом для расстройства, для бешенства тоже. Вероятности вероятностями... Эх, цену ошибки платить придется в любом случае.

— Друзья, к чему все это? Среди друзей разве не бывает размолвок?

— Достаточно новых счетов, князь Ок`Шиидонр. Пусть на пергаменте мы фрэйграфья, но в реале таракашки. Мы оказали услугу вам, вы закрываете счет. Найдите совесть завершить...

— Признайся честно, Наэнлион, ты ведь хочешь со мной попробовать возлечь?

— Кхы... — Ли подавился кровью, в последний миг разделив реакцию с Эном, дабы его тело не дернулось.

— Любовников меняют подобно перчаткам...

— Да что ты все заладил за кровником! Ответь прямо, да или нет.

— Мою душу вы не получите, убив кровника.

Кошка с мявом вырвалась, подвывая метнувшись в угол, где слилась с фоном. Длинный тонкий хвост не причинил никакого вреда. Что-то смутно знакомое. А браслет на руке Эна призывал, привлекал к себе внимание.

— Какие еще вам нужны извинения?! Лучшие короны, романтический ужин, леораэкапу(!!!), жену и себя предложил! — вскочив и всплеснув руками, начал мерить эту часть спальни шагами. — Весь каэлос в вашем распоряжении! Какую еще звезду с неба достать?!

— Уединение...

Ли шваркнуло об стену, Эн вздрогнул. Пришлось изобразить отключку, почти как тогда, с Цевтошитаэ. Йейль, неужели он так запал, до безумия?! Аквавестис не пропускает феромоны.

— Наэн, — встал на колени Лакуар, нежно положив руки на бедра, начав поглаживать их ими, и глядя в глаза. — Пожалуйста... Я опытнее его, я многому научу. Наэн, милый, друзья во многом пересекаются с любовниками, оставаясь всегда близкими. Понимаешь? Загляни в меня, Наэн, прошу...

О да, опытный эльф умеет демонстрировать только то, что хочет, оставляя за легкой вуалью вроде как самое личное. Теплота, не любовь, но ласка и нежность. Желание сделать добро. Правда о "всегда близкими"...

Йейль, неужели после слияния тело Эна так поменялось, приобретя поистине гремучую смесь? Прошедшие изменения казались такими естественными, их не замечал, пока носом не ткнули, как говорится. Согласен, под одеждой князя оказался скрыт идеал мужчины, всего в меру, все пропорционально, и как мне, оказывается, нравятся эти четко выделенные висящие, хе-хе, овалоиды. Разделся князь рекордно быстро — но не аквавестис, радует.

Радует... Как быть? Он может считать меня кем угодно, но в моих глазах после этого другом не будет никогда. Не надо иметь семь пядей во лбу, что и меня потом ждет нечто подобное, как извинение, может быть, и точно что-то произойдет с Луасиаталь, у обоих. Дать желаемое, прогнуться? В чем прогнуться и на сколько? Как поприятнее прищемить свое достоинство...

Я могу раствориться в нем, через семя. Он будет все осознавать, при подобном телом я завладею без раскрытия внутреннего мира, это не совершать астральный зов из тонких материй. Хм, и эфирным телом предстоит завладеть, иначе легко вышвырнет магией, хех, но при такой же, как у супруги организации чакральной системы, он от нее зависит целиком, такая не есть отражение высшего, через такую его не развить. Что-то такое Сверьялус журчал когда-то. Хм, ЛЗ может все перекроить. Нет, в генах трафарет заложен, пествовался поколениями. Я эвон сколько мучался, и еще буду, ему будет проще вертать эфирное тело назад, глобальная единовременная переделка раскроет слишком многое, да и вредна для сознания, почему, собственно, ЛЗ меня самого постепенно вводит в наследство. Хм, даже просто если завладею им, то обрету наихетрейшего врага, лучше уж убить, а не живым оставлять после этого.

Будет ли разумно проявить венец ЛЗ и просто не дать коснуться? А что, вполне себе способность проходить сквозь препятствия. Неживые. Новая разновидность? Хех... Вокруг все живое, стены так точно. Мша в реликт? Игра в догонялки, типа успей схватить за пятку? Хм, если распалить, то можно выкроить время на тренировку техник скольжения и складывания, заодно Ли восстановится и убежит в другую сторону. За двумя зайцами погонишься, ниодного не поймаешь, хе-хе. А еще? Один раз не, гм... И вылить с семенем боль мгновенной регенерации? Эх, йейль! Впринципе можно загнать его в шоковую отключку, если ЛЗ еще подмагнет усилить, и через сперму передать, до кучи. Будет ли отрезка времни достаточно на успешный побег? С ЛЗ это прокатит. И? Проходить школу выживания на Юзи, да? Сомнительная радость, зато можно никого не бояться и не стесняться, выкладываться на полную, бить, а не принимать удары на себя. Любопытно, а князь сам будет искать, команды зашлет, магией? Как он будет выкручиваться с фрэйграфами?

Эк какой нетерпеливый. Лакуар взял мою руку и накрыл ею свою хозяйство, проведя от бедра. Он доставлял сладость через всю кожу, а не только ладонями, как я. Ух!

— А что потом будет, после?.. — Эн совершенно естественно сглотнул, несмело сминая пока еще без признаков эрекции чресла. Как же, такая заманка!..

— Жена мечтает о тебе... и о нем. Вы оба сможете быть с ней! Столько раз, сколько оба захотите... — зарывшись рукой в волосы. Ах, что он делает за ухом! Впору заурчать кошкой.

— Ммм!.. Хорошо, давай... учиться...

Нагое тело Эна тут же было доставлено в центр кровати. Причем так, чтобы он мог следить за моей тушкой у стенки, ублажая кровника.

— Откройся, Наэ, — терясь своим о мой, залез между раздвинутыми ногами. Шепет на ухо, которое выбрал первым объектом, пока пенис наливался колом.

Да. Учиться. ЛЗ, спасибо, без тебя не смог бы закрыть остальную часть себя. Теперь сдюжу, как бы он не пытался, отключение от экстаза не грозит. Мне.

Он растягивал, он хотел снять пенку. Он обломался. Он не унывал, распаляясь. Он играл язычком с яичками, целиком заглатывал, сильно обжимая губами у основания, которое ими ласкал, а руки бродили по груди, по бедрам и животу, игрались с пальцами. Импульсы наслаждения по эрогенным зонам в хаотичном порядке, пока мошенка и пах получают его ровно, с увеличением накала. Да, я стонал, да, я покрикивал, да, я не сдавал анализы семени.

Хмыкнув, эльф страстно медленно насадился, дав сжимать свои ягодицы, посмеиваясь над попытками протиснуться вперед побыстрее. Волосы словно живые щекотали грудь и бока, даже до яичек доставали и внутренней стороны бедер. Его пальцы подушечками ласкали заднюю дырочку, пока он свою опускал все ниже и ниже. С середины резко шлепнулся и соскочил, прижавшись грудью и захотев сорвать поцелуй. Пожалуй, язык дествовал по системе внутри рта, охотясь за чувственными точками, а сахарная слюна при смешиании с моей щекотала, подобно эликсиру жизни из солфиала, что утром пил.

Играл в наскок-соскок, смотрел на метания, задействовал тяжелую артиллерию, начав вовсю двигаться на мне и волнами сжимать развитые мышци заднего прохода, с подкруткой, демонстрируя удивительную ловкость движений. Чудесно, как упоительно... Мои руки тоже исследовали его грудь, по очереди брались за совершенный корень с красивой симметричной головкой со слегка отвернутыми краями, она сочилась, предвещая готовый сорваться вместе с моим оргазм.

О да! Урок будет еще тот. Пора и мне стать учителем, поделиться своими опытом, так сказать, все подготовлено и просчитано. О, ты запомнишь навсегда этот урок.

Атака по всем фронтам. Первый шаг — яйца всмятку. Все, теперь тебе не восстановить цепь событий — в игру вступил ЛЗ, закрыв тебя от каэлоса, а самому тебе совершенно не до чего-то еще. Нет, ты не успеешь! Мое семя прострелило тебя, а твои воспоминания — и ты это четко осознаешь, резонировали с Наэновскими. Наэ, хех, не угадал! Все повторял и повторял, чудак-эльф. Добавим фаллос думырга, уже из арсенала Ли, но ты этого не узнаешь. Больше катализаторов процесса познания боли! Вторая рука раздавила в хлам член с движущейся по нему семенной жидкостью. О да, и это со мной делали! Каково тебе!? А поперчить препарацией чресел кадаврам Цевтошитаэ без анэстезии, ась? Да кто тебя спрашивать будет, жри скот! Именно, ты — животное! То гульбище не заслужил, не дам, не достоин флейты, но глаза... Да, я был ими, я знаю, как они смотрят, на самом первом увесилительном мероприятии я через все прошел. Конечно ты насильник, как орк, взятый по модулю. Да, видь Лакуар, что я хотел стать светочем для тебя, не знавшего истинной дружбы, а что ты? Презрел желания спасшего твою любовь, спасшего твое все, как ты тогда мне показывал — глубоко я не заглядывал в магистра притворства, да, именно так я о тебе теперь думаю. Лакуар, ты презрел желания друга, поставил свои превыше, только подумай, какую-то похоть поставил выше! Фу! Так поступает скот, привыкшый получать все, что ни пожелает. Высокорожденное животное. Вся-вся острота от мгновенной регенерации, восстанавливающей раздробленные тобой кости лица и зубы, а так же сломанные руки и ноги, вывернутые тобой, уверенным в отключке из-за упреждающего магического удара, вроде как должного обойти встреченное ранее препятствие, суставы. Ты видешь, как из тебя тянут энергию, да? Видишь и понимаешь, что идет вся она Инти, которая жжет твои же конечности, да-да, со мной тоже так делали, которая заодно прожигает выход наружу, в этот страшный мир ящеров. Я не мразь какая-нибудь, я не буду тебя убивать. Не в этом цель урока. Да-да, я и говорил вначале об уроке, хе-хе, чувствуй-чувствуй мой смех, воспринимай прощение, нашкодивший малыш, родители ведь воспитывают любя, не знал что ль? Для тебя новье, а для меня повторение пройденного материала. Ты же должен понимать, что и я тоже все это испытываю наравне с тобой, да? Теперь знай. Дык это все цветочки по сравнению с пережитым кровником, даже всего лишь почки... А кого ты думал увидеть? Типа прочитал досье, а взглянул... И? Узрел лапочку эльфика, такого милого и пушистого, с круглой попкой и смазливым личиком, с выразительными умопомрачительной расцветки глазами, с такими чудными причиндалами между ног. А на сухие строчки ты не обратил внимания, типа несущественно, глаза видят иное — отчасти жизнерадостное, вполне вменяемое и адекватное постельное подстилье, ты привык к сухим цифрам и буквам, ты даже решился испытать, каково это, унижаться. Но не имея достоинство, нечего унижать, знай. Эффект смерти в лаборатории десертной клубничкой, не требовавшейся особо, но так, за кампанию, чтобы выбить сознание из яви.

Глава 9. Отвязка

Надеюсь, ЛЗ не зря растил дубли наших тел и создавал идентичные натуральному артефакты в виде колец и подарков, которые сколлапсировали в желудках. Противно оказалось естветственным образом знакомиться с нутром двух кетцалькоатлев, разлетевшихся потом в разные стороны со всей информационной разверткой для вдруг забравшихся на тысячу километров вглубь, не то, что жалкая лакуаровская сотня. Обожженые архозавры с полными желудками резво в разные стороны улетели, истинные регалии были упакованы и спрятаны в волосах, прозапас и во избежания слежки, пусть найдут в желудках переваренные остатки, включая пепел от фавио-браслетов, пусть опознают и забудут, считая чудака-чародея двинутым, принимающим желающее за действительно — такой может копчиком чуять подвох, должен, после урока обязан хотя бы гипотетически, пусть мается, ствол Ок`Шиидонр подлежит срубу, приговор вынесен мною, и обжалованию не подлежит.

ЛЗ перенес из желудков тела еще дальше. Да, на волне вспомненного легко переключил клеммы и пополнил коллекцию двойным поеданием ящерами с двумя смертями. Это условие ЛЗ, полное соответствие, для рейнджеров, для меня, для него, сохранившего секрет незасекаемого переноса наших тел из точка А в точку Б, юговосточнее от Лакшии, тогда как стрелами левитировали, помогая кантио вертушка, мы югозападнее, не сильно забирая вглубь.

Очнулся я в жуткой депрессии. Вокруг защитный пузырь, кожа на голове ощущает нежность обхвата. Короткий ежик одновременно и возмущал, и радовал. С косами не больно-то побегаешь тут. Жарко, душно от влажности, каждая козявка пробует защитную пленку, а их тут до яла, облепили на восемьдесят процентов. Ууу! Ли... Сначала кантио, фракталы, теперь мыслим процентами, да? Не печалься, мне тоже х... гм, пусть будет яльно. Во-во, к ялу жмыхно. Оторвемся...

Соблазн заюзать ЛЗ манил не по децки. Но какого яла, ученичек!? Назвался груздем, полезай в коробок! Лезвия ветра изрубали в фарш вокруг вставших спина к спине, порой выделывая такие кренделя, что мурашки бежали по спинам. ЛЗ щадил Лиса, не убирая пузырь, зато я не собирался так делать ни с кем и ни с чем в этом тварном месте, полном тварей. И хорошо, что привычные кантио выделывают смертельные фортели, через раз пытаясь вернуться обратно через пленку пузыря — местная специфика извращала обыденные формы кружев до неузнаваемости. Жаль, тело слабо, устает.

Головы, клешни, крылья, копыта, лапы, чешуя. Не с первого раза, так с десятого, с сотого! Огнешарами нельзя, ЛЗ отрезал от Инти, не смогу остановиться и не постигну ветер. А многие ящерицы еще и плевались жуткого вида смесями из яда и магии, им вторили змеи и с виду безобидные цветы, с треском выплевывающие с тычинок в мою сторону молниевидные разряды — и чего, спрашивается, они-то хотят с меня получить!?

Резал, рубил, кромсал мысли о невинных жертвах виастирпс. Помогли им? Способы я дал, вернее недостающие детали к разработкам маститых умов Оккидентали. Вся горечь о Лакуаре. Он спрятал глаза, швыряя о стену. Ох, какие выводы лезут из мясорубки извилин — и так полные шума джунгли-не-джунгли пробили мои скромные яростные крики раздираемого нутра. Он мог играть, что в нем была игра? Что он подобно мне закрывал? Да, он явно хотел на себе испытать все то же, что я познал в плену, как меня там лапали и пользовали. Тогда бы не прятал глаза, не последовал бы моему примеру, так некстати ему даденному. Яловы предположения и домыслы! Ожидал ли такого? Нет, вреда себе не ожидал точно. Подозревал единство личности? Я развеял это, окрасив все эмоциями несовершеннолетнего, его чувствами, его ракурсом и точкой мировоззрения. Или-или? Сойдет и удовльствие, когда вдруг второе дно не пригодится? На каком этапе он уверился в образцовом плане? Я был в нем, это не могло не открыть брешь в барьерах, моя сперма перед смертью успела выйти за пределы прямой кишки, никакого притворства и обмана не чувствовалось, никакого подвоха, игры. Или это и был театр реальности? Полное погружение? Тебе так понравилось, извращенец, вкушать чужую боль, аж до повторения с усилением? Мне не с чем сравнить, какие у тебя были внутренние барьеры в тот раз и в этот я не знаю даже в теории, не до дивусвизио в те моменты, было. Неимоверно крепкий ментальный болванчик? Нераспознанная душекопия? Не от ЛЗ. Указанного не было, все идентично, у него был собственный дух и душа, не о двойне, как у меня. Ну не верю в похоть — слишком низменно, мелко, если подумать. Сверьялус не говорил, что делали с его благословленными, какие пытки применяли до расщепления и уродования всех уровней личности. Он хотел создать мост от кровника к бессознательному мне? Порыться лично в не сканируемых мозгах? Вытянуть прошлое. Да, вот причина наивероятнейшая. Скорее всего, утопить Наэна в нирване и вскрыть мой орех, выколупать из скорлупы истину. Доколупался, птенчик, хе-хе, мы его обломали, Ли! Хех!

Короткая память не сохранила маршрут — просека средь ветвей зарастала на глазах, желающих не убавлялось — ели неудачников, однако. Пять часов я собирал лакуаровский кубик-рубика, утихомириваясь. Вусмерть устал физически, белкой скача по веткам подверхнего яруса, морально, собирая паззл чужой интриги, магически, пропуская через себя тонны маэны, выгибая пальцы и кисти во вдалбливаемом сызмальства телоре(!!!).

Да, ЛЗ, не перестану благодарить за стыренную с "романтического ужина" кабачковую икру, и баклажанную тоже. Вообще за весь стол, вернее, все приготовленное для услады моих ртов и желудков. Чего, спрашивается, первосортным явствам пропадать? Благодарю. Ты ведь их еще можешь наклепать, да? Ох как здорово! Сейчас-то мне как-то не до изысков кулинарии, сердце болит, наружу просится, или обратно к эльфам, гнусным интриганам, даже свет дружбы опошлившим, извратившим в незнамо что.

За едой чуть не подавился и не проблевался, когда вспомнил про фавио-браслеты — недаром это знак покровительства, ведь простерший длань защиты получит все-все, всю палитру после заданного болевого порога и ментоусловий, оттого он и прикрыл тогда взгляд, чтобы не отразить момент самим вызванной через меня рези, такой маленький пунктик, неоглашенный вовремя заранее озаботившимся этой заковыркой ЛЗ, недокументируемый в общей литературе, а я же не разбираюсь во всех кружевах кантио, что сплетал Лакуар из наших волос и своей крови с магией...

А ведь он же банально хотел помочь, желал добра. Типа сюрприз такой — раз, и память вернулась к твоему кровнику, Наэ. Ты ведь хотел этого, да? Ну, признайся. Хочешь и молчишь. Мы бы так и объяснили все Лио, Наэ. Конечно же он одобрит, он же взрослый эльф. Все установки и нормы морали и поведения нашего общества вернутся к нему, мы все станем настоящими друзьями! Найдем вам двух молоденьких жен-девственниц. И сможем все вместе предаваться любви! О, да! В законах и традициях пробел, смотрите: вы кровники, и вы оба в браке. Конечно же вы сможете любить жен друг друга, вы сможете устраивать маленькие сабантуйчики на четверых совершенно легально, никто слова поперек, взгляда не посмотрит! А раз неприменимо правило о чужих, такой вот казус за фасадом уз крови вскрылся, то и мы с женой будем одновременно помогать вам познавать своих девушек — подумашь три брачных пары в одной постеле? Не беда, соорудим кровать-комнату! А раз три, то давайте добавим четвертую, а? Они же девственники, какими вы были когда-то, неумелые. Мы же им просто поможем зачать, подарим знания постельных утех. А если захотят еще, ну, как поговорим с их папами и мамами — да-да, вы их уж поторопите там, молодожены, — так и еще поиграемся все вместе, пока священный животик не покажется. Вы только подумайте, каждый день наслаждаться свежайшими телами! Немыслимо, нам обзавидуются вся округа! И никогда, даже через туеву тысячлетий не будет повторений! Так ведь не только молодость, от четвертой до пятой недалеко, будем приглашать опытные пары, естественно! Я давно мечтал затащить в постель братьев и сестер с женами, а то, ведь многие жены хотят ублажаться одновременно и мужем и кем-то третьим, или мужья о том мечтают... И да здравствуют юные княжичи, слава новому стволу Оккидентали! Познакомьтесь с послом Ориентали, лисята. Какова восточная экспрессия, а?! Нет, не более раза-двух, ну трех в неделю, у нас своя крона полна неокученных листьев, мы же за семь-восемь месяцев подмазали всех на поддержку вашего ствола, да и вы без женушек будете с нами играться годик по два раза на дню. Надо успеть прокрутить крупные операции, пока не раздастся в плечах Наэн, пока не разберутся с феноменом братики с сестричками и не заведут себе таких же. О, а они не заведут никогда — вы же уникальны! Ваш живящий крест поразителен, мы уяснили, а вы же хотите помогать отчизне к вящей славе ее, верно, патриоты?! Папаня — для нас всех дед папка — стар, а мы вам во всем-всем поможем, мы же друзья, а вы женаты на моих дальних племяшках! Восславьтесь же новые Корни Оккидентали, царствующие пары Солярис! И клепайте с нами деток, вам же хочется помочь нам верно? Бессмертная раса с парным приплодом в год, мы осчастливим всех эльфов! Каждому по жене, вы же этого хотели, да? По две, по три! Мы заполоним весь Глорас, и Рухм, и Бодо! Наши дети начнут победное шествие по планетам Арасмуэра, миллиарды листьев, вдумайтесь!!! Мы создадим стационарные планеты-волчки — с одного полюса Зид, другой под Ра. Триллионы восхитительных лиц, и все они наши дети! Мы свергнем всех богов, мы будем круче любого из них! Мы начнем предсказанное Крон-Ра шествие по бесконечному мирозданию, нас будет дуцентдуомилианонгентновемдециллион, гуголплекс гуголплексов! Вы только глянте на эти листовидные небесные корабли, какая плавность линий, какая ходкость, какая мощь магических маэно-фотонно-лазерных пучков, какими жалкими когда-то были атакующие эскадры гномов! Смотрите, как легко мы сможем свергать Пантеоны, осеменяя нордрассилами материки, как мановением руки терраформируем безжизненные планеты в райские кущи. Какие рабы!? Какие другие расы? Забудьте о вымерших животных, есть же альфары, верные отпрыски. Вот, посмотрите на этих отроков, не правда ли милые, да? А как они умеют приносить сладость, только гляньте на их юные отныне розовые попки, на их стоячки, а как они будут ладошками вас ублажать, ммм! Вы же сделаете нас своими кровниками? Да или нет!? Да. Начнем Урок, Лакур...

Проснулся моментально, впав в дикий хохот. Все скопившиеся сомнения, все сентенции о желании остаться средь эльфов, все конвертировалось, трансформируясь в оглашающий флору и фауну ржач. Плодящиеся тараканами эльфы — нет, почкующиеся! — подняли цунами, сметшее предрассудки об одиночестве. Крайность, нелепая и смешная, приснится же такое!?

Просмеявшись и прокашлявшись, задумался. Это частичное предвиденье, сон внедрившегося за каким-то ялом ко мне князя. Да. Лакуар уже здоров телом и вкушает якобы лечебный сон, пророческий. Аха-ха-ха! Ли, ты вывалился опять на самом интересном месте, эх... И не стыдно ведь! Хе-хе! А у него, однако, кошмарец, ха-ха! И отныне мгновенная острая аллергия на слова "урок" и "лакур", до полного сопливого неадкевата! Аха-ха-ха! Произнеси теперь кто "урок", и князька очередной утренне-ночной кошмар, хе-хе, настигнет карой, сто процентов! Теперь у него карма такая, хе-хе, прослыть "ученичком" в среде нобилитета.

Не-не, даже думать не хочу о продолжении, и так князь столько всего вытянул из моего больного воображения. Хех, а ведь он спецом настроился, решил что-то, видимо свое, интриганское, накрутил себя, поспешил объясниться, хе-хе, а натура всплыла! Ох, как он раскручивал мою фэнтезийную воображалку, даже какие-то вынырнувшие из глубин космические корабли окрасил в зеленое и плавное, с кустиками, оживив крейсеры-матки. Благо он внутрь этих наших совместных фантазий не заглянул, удовлетворившись внешней формой, а ведь я все эти склизские рубки, мерзкие пульсирующие трубки, мембраны и трепещущиеся отростки, ждущие ушей и пахов эльфов для пилот-интеграции, все варианты одежды из миллионов микроорганизмов, ползающих по коже и размножающихся от... Фуууу!!! Лиии... Да, Эн, хе-хе, отпустим все это ему, раскрасим кошмарчик в розый цвет физраствора!..

Он не понял смысла, что я пытался донести. Начни Лакуар с другого посыла — вернулся бы. Действительно, размолвка, с кем не бывает от недопонимания? Но не при глобальном расхождении взглядов. Князь станет чекнутым, надеюсь — будь ты, Лакуар, хоть трижды Чародей, но гибкость логики мышления ты утратил, твое древо разума от шквалистого ветра сломается. И дай-то Арас твою аферу с десятью тысячами листьев разумно повторят другие: типа вырастил никому неизвестный, свободный стебель с десятком тысяч листьев и виртуальной основой, чисто на бумаге, и вот твой управляющий гребет солидное бабло, оседающее с остальным в Царском Банке, почти раззорившемся, а нужды армии все растут и растут. Не жмись князь, знам мы поднаготную твоих планов, не скромничай пай-мальчик Лакур, помощь короне зачтется, как и тысячи оригинально спасенных после Диэигнисинис. Курсом бесплатной психотерапии, аха-ха-ха! И листьям хорошо от непритесняюще отсутствующей верхушки, не перед кем спины гнуть, и короне, а разжиревшие и разросшиеся стебли перебьются, стрижкой давно пора было заняться, как вовремя война-то...

Я-то для себя делал, дабы выкроить время на свое обучение, на овладение искусством управления, а оно вона как полезло. И дай-то Арас, прорастет побег. ЛЗ, молодец. Не мешаешь думать самому. Наклусил подопечный, ты прибрался и ждешь — поймет ли? Вспышка локальных странностей на Арездайнене могла не привлечь ненужного внимания со стороны. В столице Офийанэль меня бы серьезно взяли в оборот все, кому не лень, а не только ствол Ок`Шиидонр и вообще древо Оккидентали.

Да, ЛЗ, ты не делал копий подарков, то был покров силы, суть воплощенной в воду аквавестис, а мешок из волос... мое. Потом Эн, дай домыслить думу. Да, ты сделал копии регалий и документов, голый функционал без лишних наслоений, на всякий случай, хе-хе, когда-нибудь вдруг обломать аферу со смертью подставных фрэйграфьев, вогнать корону в долги — раздувание стебеля легче и быстрее довода подставных лиц до естественной смерти. Пущай прочие стебли воюют за правое дело, а мы соберем мини-заповедник, запаску из лично обязанных, все это учтется при раздаче собраной со срезанных стеблей малины, ты прав, Лакур, слишком много мужчин уродилось, перекосило мое Оккидентали.

А оригиналы, ЛЗ, в желчь кетцалькоатля, и всю еду с жемчугом туда высыпал, то-то они с выпученными перламутром и нашими костьми пузами летели. И не сожрут их падальщики — освященная божеством вода и жемчуг надежно защитят трупы сдохших ящеров, их не могли не найти, у Чародеев все оперативно, женушка подмогла, однозначно. А смерти... лаборатория Цевтошитаэ мне ответом. ЛЗ, ты так же держал тело, как я тогда свое, эново. Умирал у орков десятки раз... Я не понимаю пока, как и почему, но знаю, что тварное тело это простой набор, мозаика из материи, энергии и информации, что сущности всех выше этого, потому теоретически каждый способен, гм, контролируемо "мертвить" эту низшую оболочку. И ты, ЛЗ, качественно похоронил недоделки, увидев шанс сразу дать Лису конечный вариант. А конечный ли? Вопрос... Поди ж промежуточный очередного этапа, типа обретешь прежнюю обертку, а уж потом получишь конфетку внутрь...

Ли! У нас же оборотнический тайник! Понимаешь, да!? Тебе нравиться быть мешком путника и таскать в себе свалку, Эн? Ну Ли! Как же ты не понимаешь, это же значит... Да-да, что ты сможешь сделать свои яйца круче моих. Пошляк! Я о высоком... Хе-хе, стояке? Фу, противный. А, ты о недозревших... Жмыых! К ялу, иди ко мне, Ли...

Ух, Лис забавится на славу. Вечный день, танцующие восьмерки Ра и Зид над головами, Эн и Ли, потерявшие счет времени в любовных играх с новой палитрой ощущений. Вкушал себя жадно, страстно, пока не утолил первый голод.

— Мы сбежали двенадцатого, Ли, а сейчас сколько?

— ЛЗ? А что я-то, Эн?

— Ну... Ты ведь у нас великий счетовод.

— Паршивец...

— Не-не, не дам тискать, пока... Ну ладно, еще один разок...

Двое суток Лис шпарился, хе-хе, самозабвенно мастурбировал на всю катушку. А вокруг такой экстремал — ЛЗ плавно катил и левитировал пузырь-постель, а около сплошь жала, когти и клыки, прыски яда, испражнений, слюны и потрохов. Настоящая южная экзотика! Очередная пасть — очередной преждевременно улетный спуск от прыгнувшего внутри сердца и прогнувшейся на разрыв пленки пузыря. Секс на грани жизни и смерти в бурлящем супе из ящериц. Безопасный секс в презервативе ЛЗ. Аха-ха-ха...

Ууу, Ли! Каким же надо быть, чтобы выдумать этот самый... презерватив! Это же натуральное убожество, хуже чепчика для волос! Скажи еще резиновой шапочки для бассейна, хе-хе. Неужели на Имриксе сольфы так примитивно опустились? Хм, не путай, это какое-то неправильное воспоминание. Ах да, от Асколя, сколько там тысячелетней давности? Пепел к пеплу — он мертв, к добру иль худу. Нас ждет Ветер, Эн.

Глава 10. Уединенность

Реки почти кипящей воды вымывали солфиалу дикого мэллорна, поставляя корм из комариных личинок донщикам. Сами насекомые с телом в руку попрятались кто куда, а их плохо прикрепившиеся ко дну детки сотнями переливались через края. Им составляли кампанию остатки сотен трапез, увешанные фиолетовыми и красными водорослями. Разверзшиеся небесные хляби наконец-то омыли мой пузырь, жаль, закрылись столь же внезапно. Зато красота умытого мэллорна и кристально чистая вода ярко блестели в лучах двух светил, пока бурлящая жизнь не продолжила размножаться сногсшибательными темпами.

Я был рад отсутствию одежды, стеснявшей движения, мешавшей чувствовать мир. Я привык. За время плена, за время у реки. Имитация ткани аквавестис была приятна, как новое открытие одежд. Но здесь-то некого стеснятся, зачем отвлекаться на слежку и поддержание ненужных облачений? Ли, ну как ты не понимаешь, они же постоянно болтаются, соударяются, возбуждаясь... Ай-яй-яй, Эн, это же совсем-совсем непропорционально, да и сам говорил, что болтается, а в таком состоянии... Завидно, тебе, Ли, просто и откровенно завидно! Стыдись! Кого? Эту амебу что ль? Да клала она свои тентакли на мой размер. Хе-хе, двухметровым ты насквозь протнешь ее, не хочешь попробовать? Эй-ей, а ты куда-это свернул? Что ты там забыл за этой веткой? Ли, два пузыря — в два раза больше желающих. Ай-яй-яй, Ли, ну куда ты убегаешь от меня? Я ведь догоню, и рассержусь, стану наказать за все хорошее! Ты!? Наказывать меня?.. Ох, ну чего же ты застопорился с полными-то баками!? Наказывай, давай, ох, ах, еще наказывай, ух, сильнее...

Ли, стань девушкой. Экхргр! Ли! Ты какой день обещаешь... А самому слабо, да? Хитрец, я уже опробовал, твоя очередь! Вот как пройет день, так и, гм, попробую... Ты всегда так говориль. Жмых, да здесь же постоянно день! Обманщик! Ли, я хочу девушку. Ну давай, Ли, вместе похлюпаем, а? Да ты никак совсем офонарел!? А ну быро в девушку, ял! А ты не опупел ли случаем, Эн? Ты мне еще покаркай тут, давай мне цыпу! Слушай, ты откуда слов понабрался?! Ты вообще каким у меня тут растешь, козявка!? Где тут моя наказывалка...

Да все я понимаю, Ли. Нам не до огня или воды... Угу, надо как-то стать вдоску своим для этих тварей, окружение из органов и визга с клацаньем, чавканьем и хрустом начинает утомлять. Угу, эта пленка порядком надоела, конечно, с ней все эти жвала и хвосты слишком легкие мишени. Ууу, зазнался как я погляжу.

ЛЗ, я понимаю, что сам должен решить задачу, но без твоего инструментария я просто вынужден буду непрерывно отбиваться от них и собственных кантио. Что? Не слышу... Йейль, это типа все равно еда и сон не нужны, энергии океан, дерись дестабилизирующимися лезвиями под покровом силы в левитации, жди озарения? Так, да?

Рифленая поверхность копыта-стопы, по три толстенных восьми-суставчатых пальца, плавно переходящих в длинные острые загнутые когти. Шесть конечностей и длинный голый хвост-хлыст с ядовитым шипом, выдерживающий вес всей туши, если вдруг лапы сорвутся с толстых веток во время быстрого бега. Стадо несусветно огромных тираноподобных ящеров оставляло за собой целую просеку из обглоданных мэллорновских крон. Все заполярье — это сплошной рассадник флоры и фауны, но особенно сильно все проявляется здесь, в мэлкругу. Весь центр Юзи — это сплошные заросли из диких мэллорнов, близкость роста которых я оценил только сейчас, глядя на оставленную пустынную тропу. Да, она через три часа заросла, оставив неизгладимое впечатление от взаимопроникающих кубковых каркасов эльфовых растительных идолов. После паукокопытозавров(!!!), четыре особи которых запросто заполняли собой солфиалу, пожирая все, что попадало в их пасти с тремя выдвигающимися трехрядовыми челюстями и утыканным лезвиями языком, только основные стволы да выживали, прочее отгрызалось. Вроде и колоссальная, необъятная крона, а восьмерка из сотенного стада объедала их на раз, как специально оставляя полные испражнений солфиалы. Какая ирония...

Как ни странно, паукокопытозавры на мой пузырь обращали ноль внимания. А так хотелось взорвать одного такого изнутри... Торопиться со становлением "доской" вредно, здесь я с Ли пришел к консенсусу. Во-первых, могут наброситься все эти отвратительные личинки-древоточцы. Во-вторых, полезно основательно ознакомиться с местными видами, расстреливая из безопасного пузыря, узнать их слабые места. Погода та же — налетающие грозы или торнадо явно подчиняются строгому графику, и отчитываются небесам о процентах нанесенного урона. И токи маэны. Я помню, как меня колбасило после прихода Давжогла, как тошнило, ломило, колики доставали, как болью отражалось любое движение, как отправление нужд или питание превращались в изнуряющую пытку. Я помню, как потоки низвергались сверху и били снизу в контрасте с болотной стоячестью. Однако здесь иначе. Полюса — легкие Глораса, дышащего космосом. Через полюса происходит обмен энергиями. Было знание о не мешающей этому процессу планетарной сфере Муэр, о солнечном ветре, отклоняемом магнитным полем, о тех огромных полотнищах, полоскающихся завораживающим разноцветьем в небесах, во всех направлениях пересекаемых тучами и облачками. Маэна здесь походила на бурную горную речку, на жалящийся селевой поток, на прорыв плотины — и все это взаимопроникалось с разных сторон, порождая бесчисленные завихрения, порой больно колющиеся.

Единственные, кто загодя чуял мое приближение и стремительно упархивал — это драконы. Назвать ящеров разумными язык не поворачивался, однако две, а порой и три головы на весьма солидных телах, которые язык не поворачивался назвать просто тушами, внушали трепетное уважение. Как-то встреченный трехглавый индивидуум, от которого веяло вечностью, целиком занимал солфиалу, хлопая иглами огненных очей в тумане безумия. Птерявшие разум — или лишенные его? — гнездились на горных грядах, способных выдерживать вес их тел, и на плато, разбросанных на обочине материка, они залетали недалеко вглубь континента с весьма прозаической целью — мытье. Еды вокруг хватало — те же паукокопытозавры пачками истреблялись, стая на стаю. Лейо, конечно, показывал, удовлетворяя любопытство двуликого нытика. Агрессивная среда солфиал до сияющего блеска отдраивала отливающую металлическими иссиня-черными или багряно-черными цветами чешую. Благоприятная среда обитания способствовала размножению как минимум мешающих полету колоний паразитов, от коих и отмывались великолепные ящеры. Статные трехголовые всегда имели золотой оттенок, помимо еще двух. Двухголовые — обязательные серебряные тона, в дополнение к космическому зеленому или оранжевому, никогда золотому, по словам Лейо, утвердительно ответившему про Серуш. Толстая шея одноголовых редко, но переливалась относительно светлыми красками, без уклона в глубокую темень — чаще чисто серебряные или золотые драконы, чем зеленые, им подчиняющиеся. Преобладали серо-коричневые расцветки. Двух и трехголовые, по статистическим выкладкам Лейо для их счета хватило бы пальцев рук, предпочитали уединенный образ жизни, остальные сбивались в небольшие стаи. Драконы царствовали в небе еще и по причине своей малочисленности — дальнозоркость позволила лично разглядеть всего четырех, ясновидение — пару десятков.

Сутки сменялись сутками на внутреннем календаре. Копилась в голове разнообразная статистика. В том числе и о себе — Лис вернулся к норме, не возобновляя эксперименты с телом, и прислушивался к внутренним ощущениям, соотнося с внешними событиями. Выяснилось, что работа только с внутренней энергией остужает похоть, обнаружился порог наступления усталости, ее отупляющей стадии, и граница выпадения в сонный осадок. Да, Лис — косилка, сравнимая со стадом паукокопытозавров, или стаей гигантских драконоподобных ящеров с головогрудью, примечательной стройными рядами резцов уникальной по подвижности пасти, в безумстве своем способная скосить саму себя выскользнувшим из-под контроля магическим плетением. Особенно раздражали предательские соцветия, чуть что пакостившие метанием острых чашелистиков в мареве какого-нибудь зеленоватого или розоватого ядовитого облака, насыщенного под завязку маэной.

Эй, за каким ялом ты поклал этот фрукт в тайник? Остынь, он же такой вкусный!.. Да их тут пруд пруди, тоннами висят! Жмых, ты же сам пенял меня, а теперь превращаешь в ходячую свалку!? Ли, да ты хомяк, а не лисенок! ЛЗ тебе таких вагоны наделает. Его еще просить надо, а так раз, достал сам, из своего тайника, и слопал, буде возникнет желание вспомнить о назначении... Соскучился, да? Тело не может, а ум хочет, Ли? И каково тебе смаковать это знание? Эн, фигово... Ял, какого жмыха ты зажевал мою заначку!? Лии, это все тыы виноваат... Яаа? С какого это перепугу? Ты первый решил обожраться, и первый начал дристать, хе-хе, уй... Хех, йоу... И кто это тут меня учит плохим словечкам, а? Где... Отвянь, и, кстати, хлюпать, гм, этим не советую...

Переболев ярко синими и красными пятнами, чесоткой и ломотой в суставах, запоздало заключил — Зид щедро стимулирует развитие всевозможных бактерий и вирусов. Только отловил в себе пакостных паразитов, как те мутировали, скрывшись от собранной на них армии. Лично я не успевал следить за той коллекцией, что подцепил с безобидных оранжевых груш, поэтому разумно решил задействовать сокрытые внутри организма защитные механизмы. Баталии длились сутки напролет, пока не выработался иммунитет для каждого микрогаденыша, невзирая на весь их мутагенез. Контрольная проверка повторялась раз десять, все время норовя стать последней, финальной, конечной... Итогом стало знание — без овладения метаморфизмом этих мелких агрессивных убийц уничтожать трудно.

Да, Эн, ты туп, как пробка. Ну какой это оборотнический тайник, а? Оборотень это тот, кто меняет ипостаси. А мы с тобой метаморфы. Глупый Ли, ты не прав. Лис в тварном мире — оборотень с двумя ипостасями, тобой и мной. Хм. Мы оба по-своему правы, извини. Спор бессмысленен. Угу, хочешь как-то обозвать тайник? Вот только не смей называть карманом — это избито. Буфер. Ли, мне кажется, или это многозначный термин? Эн, так и быть, но мы оба отращиваем их. Ня...

Маятник колеблющегося настроения двигался все с меньшей амплитудой вследствие отсутствия профессиональных раздражителей — ящеры в этом деле хуже, чем дилетанты. Появились и перманентные чувства — скука по термам, например. Пока крупные облака добирались до крайнего юга, в них успевало народиться неизмеримоме множество микроорганизмов, вместе с аврора-австрелис окрашивающих летающие скопища воды в совершенно фантастические цвета, такие как ядовито кроваво-красный мазок или индиго в частую желтую крупу. Поэтому просто купание в этих продолжительных ливнях крайне не рекомендуется, испытано на себе. А тело жаждет березового веничка, ласки пузырьков, благовонных масел и контраста водных температур. У меня не было опыта чувственного массажа — инструкторы по физподготовке делали жесткие взбития отсутствующих мышц эльфика-лентяя, а перед орками как-то неуместно было об этом заикаться. Глубоко гнездилось смутное знание об умениях и сопутствующих приятных ощущениях, однако у реки Эн и Ли жадно глотали друг друга, и до сих пор массаж все как-то отходит на второй план.

После недель уговоров ЛЗ уступил — пузырь заменило поле. Впрочем, оно действовало не столь уж далеко по сравнению с пузырем, но существенно расширялось, когда оба тела касались друг друга. Абсолютно невидимым не являлось, однако, необходимость концентрации внимания сама по себе утешала. Поле отпугивало и отталкивало, не вызывая направленного на нас неудержимого аппетита — так, обычное любопытство. Лису по-настоящему надоела эта непрекращающаяся мясорубка, а отдельные лягушки или пикирующие с веток или воздуха ящеры давно перестали пугать. Согласен, в первый час я захлебывался в поступающей от пяти чувств информации, оказывается намеренно заглушаемой пузырем. Еще сутки провел в объятьях, свыкаясь, настраиваясь, притупляя лишнее, разделяя на фон и фокус, устанавливая фильтр. Окончательная калибровка отняла у нервов неделю. В честь знаменательного события устроил праздник — полоскание в холодных струях издыхающей северной тучи.

Ветра дествительно обладали постоянством с намеком на сезонность. Самые стойкие дули от или к Оку Глораса на Дюфхарце. ЛЗ уговорился на показ объемного изображения Глораса, целиком всей планетарной глобулы. Целых трое суток мы неотрывно вглядывались в шарик метрового диаметра, завороженно наблюдая за движением реальных облаков и отраженными на моделе аврора-австрелис с аврора-бореалис, рассматривая очертания материков, особенно Имриксовской связки и собственную южную кляксу.

Огромность Глораса еще многие сутки укладывалась в голове. Как и похожесть родного Арездайна на перечеркнутый пополам эльфийский глаз острым разрезом на север. Как и схожесть Угэрежа с надгрызенным плодом, загнившим в месте чудовищного северо-восточного надкуса. Удивительное дело, но изобилие черно-серых точек, соответствуюших местам массированных атак гномьего воинства, состоящего на девяносто девять процентов из големов, сыплющихся из управляемых горных летающих чертогов, меньше всего было именно на Угэреже, особенно на южной его половине — все досталось горному массиву на северной, тогда как на Имриксе все еще шли ожесточенные бои, судя по вспышкам и погодным анамалиям, как и в центральных пригорных районах Арездайна. А вот острова Дюфхарца почти не пострадали, всего менее десятка едва заметных точек, впрочем, то могли быть просто лишенные снега скалы, при таком масштабе не разглядеть толком. Север и юг с их агрессивными средами, малопригодными для жизни разумных, давжоглово воинство игнорировало, и по-моему, совершенно напрасно. Если уж князь-Чародей свой каэлос на Юзи расположил, то прочие не сильно от него отстали, наверняка и на Серуше некоторые личности свили себе гнездышки и оттуда управляют своими поддаными.

А может ли Давжогл напрямую вмешаться? Если судить по Сверьялусу, то нет. Бывшему хранителю реки нужны были проводники, как я или благославленные им, через которых он мог за пределами своей непосредственной зоны влияния что-то делать. Если вспомнить о падении небес, о словах Екшиувитаэ, получается пьедестал как бы и не имеет собственной вотчины, каковая есть у Сверьялуса. Давжогл может действовать опосредованно через своих жрецов с Рухма и глорасских новообращенных. Охотно ли гномы его встретили? Приверженцы однозначно нашлись. Если вспомнить о попытках подчинения реки, о возведенной границе, укрепленной Стражами, феями и эльфами от, собственно, эльфов, то вывод напрашиается сам собой.

Дюфхарц, ясное дело, отпадает — гномы на островах посреди постоянных ветров и сырости не поселятся. Неужели эти атаки по всем фронтам — отвлекающий маневр для захвата стихиальных Престолов Сил? Хм. Опираясь сразу на четыре первоначала, больше не боится повторения или все равно есть, куда бежать? Победители непременно завещали потомкам ключевые знания, положив начало новым секретным архивам. Эн помнит Крон-Ра и Небо Звезд. Тогда наставник переполошился, и началось послабление в физических нагрузках — инструкторы занялись усиленной подготовкой альфар и одиноких эльфов. Правда, постепенно все поутихло, но эльфы подготовились за лет десять, впрочем, фактор неожиданности и смена полюсов стала полной неожиданностью для них, слишком чувствительных, это объясняет завоевания первых недель.

Пожалуй, все всё знали с самого начала, все эти тысячелетия. Он же сам правил одной из стихий, по логике его выбор очевиден. Да и не отдали бы эльфы исконно свое — силы природы, да и, помятуя кадавров, смерти, света и тьмы. На полюсах обжились сильнейшие из эльфов, совокупная мощь которых вполне сравнима с божественной. Здесь их и накрыл Диасаестусирарум.

Став стихийным, Давжогл уменьшит силу соответствующих магов, ему не поклоняющихся, существующие повелители стихий канут в лету или станут апостолами, истово верующими в вернувшегося Бога. Угу, судя по всему, он способен собирать обращенную на него эту тонкую энергию, ради нее, видимо, и вытерпел на Рухме кучу времени, хотя ял его знает. Паству он точно себе завоевывет. Толика правды в словах Екшиувитаэ однозначна присутствовала, значит, помимо гномов он примется и за людей. Оркские шаманы как бы с духами общаются, однако все стихийные Давжогл под себя подмял, им некуда деваться, как и гоблинам, хотя те, говорят, с демонами якшаются, как некоторые орки. Люди и так тяготели к стихиям и менталу, как говорил наставник. Псионика — это способности собственного тела, ни от чего и ни от кого не зависящие, кроме собственной воли и силы, а ментал — работа с соответствующим полем и энергиями. И гномы ярко выраженные стихийники. Конечно Давжоглу мало гномов, сравнимых по длительности жизни с альфарами и с эльфами по трудностями с потомством, для него важнее подмять всех людей, вот уж кто действительно по два ребенка в год способен стрепать лет десять подряд. Видимо потому центр Имрикса и не пострадал особо — мало там нас, все на двух боковых материках, а бои на центральном материке за зоны влияния, точно, уж собственный материк защищен по полной, там вроде ситуация даже лучше, чем на Арездайне, хотя северный в окружении — горный, его дожмут. Хех, не представляю себе горных эльфов, это же настоящее извращение жить среди камня! Фу! Брр! Пусть и с зелеными хвойными долинами. Не-не, хотя...

Мда, походу, вот так началась эпоха людей. Через тысячу лет их станет миллиард, а не нас, как мечтал Лакур, а без давления стрелы и магии столетия за два-три. И будет полная идиллия — на поверхности бродят люди, под землею гномы. Нет, гномов тоже не останется — поверхность хоть как-то меняется, а недра имеют тенденцию истощаться, а значит, их раса впадет в стагнацию и вымрет или будет вынуждена подняться на поверхность и биться за место под Ра с людьми. Давжоглу гномы уже не будут нужны, хотя ял его знает, может он весь Рухм отдаст гномам. Хех, да он же и так был под ними все это время, под ними и останется. Ага, здесь ресурсов больше, а там все пошло на подготовку к мести. Получается, он временно переселит всех сюда, тихо-мирно займет Трон Рухма, если еще не не занял, встряхнет луну, опустив в планетарную кровь обедневшую корку, создаст новый облик, и вот он, гномий рай. Оу, а если он сам выходец из гномов, то собранную с людей энергию он направит и на пластическую операцию для лика Глораса... Хе-хе, а вот уже потом пойдет завоевателем на соседние планеты, вычерпав ресурсы на экспансию.

— Ли, так что же получается такое, а? Нам надо выбрать сторону, да? Но как же предать родную расу, Ли?.. Князь еще не все, Ли! Ты меня нашел, ты сам носишь облик... Лис — эльф, в конце-то концов!

— Успокойся Эн, не паникуй. Выжившие из тех тысяч изменились навсегда, это испытание для них, их родных и близких. Мы запустили вирус любви, Эн, целую колонию привили. Сомневаюсь, что примкнувшие к Сверьялусу дадут их в обиду, я тогда лично потушу этого бессовестного хранителя речки, Эн.

— Хе-хе, он не упустит их, Ли, сотни мэллорнов ждут население.

— Верно, Сверьялусу выгодна паства, но он озаботится ограничительными мерами, ему не нужно большинство, от своей речки он однозначно не уйдет, он ради нее воссиял. И я не могу спрогнозировать его поведение на отдаленную перспективу. Эн, пойми, расклад условный, это лишь сумма векторов исторических событий, сиюминутных, так сказать.

— Хочешь сказать, наши останутся, да? Хотя бы под Сверьялусом, но выжувут, да, Ли?

— Мда, ну ты, конечно, вообразил себе летающую реку...

— Хе-хе, сам же сказал, что ее сохранит. А раз на Глорасе есть вода, она же будет конденсироваться, собираться и течь.

— Хех, Эн, интересная идея с эльфийским анклавом, летающим над океанами и частью суши. Так можно додуматься и до летающих мэллорнов.

— Ли!!! Ты гений!

— Э?..

— Здесь они друг на друге растут, Ли, и еще понавырастет за год после выдергивания, мы...

— Эн! Тогда уж всех сюда, совместными усилиями порядок наведут. Эн, вот тебе и ответ — всех выдавят на Юзи.

— Ли... А если реверс полюсов, а? Уже не магнитных...

— Ну Эн, это же кардинально изменит лик Глораса!

— Ли...

— Эн! Поднимутся такие ветра...

— Ли! Можно найти способы закрепиться или защититься!

— Слушай, чего мы делем недобытый клад?

— Ой!..

— У нас полно времени даже для того, чтобы с собой разобраться, какие к жмыху мировые проблемы!?

— Ли, вот только мне не втирай масло в уши. Да-да, Ли, я уже допер, время расколбаса ближайшего паукокопытозавра...

Раздутое самомнение лопнуло мыльным пузырем — пыжился, пыжился, пыжился... Все как вода в песок. Проводил росчерки руками и ногами, отправляя в него светящиеся бежево-металлические лезвия, напоенные силой, сыпал ворохом мелких лепестков с ноготь, отправлял ветряные когти — дуги с палец. Не, да этот жмых даже бок подставил!!! Типа на те, добренькие эльфы, почистите мне шкурку... Йейль!.. Аж глаза от удовольствия ложным веком прикрыл, не засандалить ему фингал. Все, хватит кривляться, обозвать — дык не поймет, скотина!

— И винить некого за проваленную авантюру. Ха, выкуси, господинчик!

— Ли, угомонись. Мы всего за месяц освоили высшую бимодальную форму лезвий ветра!

— Эн, Эн... Целый месяц!!!

— Знаешь, что ни говори, а смотрелось красиво. Особенно если раскрасить лепестки!..

— Кто о чем, а эльф о красках, хе-хе.

— Хех, а чего? Слабо, да?

— Меня не взять на слабо.

— Ню-ню.

— Жмыых...

Вьедливое ковыряние с непрекращающимся подзуживанием принесло успех. Хочешь желтую зелень? Аквамарин? Ультрамарин? Серобуромалиновые в крапинку? С гербом? А в виде березового листа? Или дубового, или от мэллорна. Листопад(!!!) — лепестки внешне мимикрировали под кантио из школы природы.

— Эн, ну как нам огненный вид поможет пробить его толстую шкуру?

— Ли, а зачем его вообще бить? Ради шкурки на плащик?

— Не ехидничай, это спротивный интерес.

— Мне он до фени. Добавь эффект живого горения.

— Ууу, эксплуататор мелкий!

— Ну Ли... А я отращу желанный тебе размер грудей...

— Вот так бы сразу, а то все...

Я умел великолемно плести корзины и фруктницы, уговаривая растения отдать лозу. Из заготовок или постпомощью я создавал отличные коврики с цинновками и ковры, долго служившие на половицах у наставника, не шедевры, практично своеобразные, сделанные с душой. Плел браслеты и пояса, колчаны и сумки с коробами, венки и сандалии. Зачем мне, аэроманту, знать особенности работы с огнем? Вот нас раздельно и обучали. Мой социальный статус определялся еще и малым числом и слабостью способностей, хотя талантом я и не был обделен. Я филигранно выкладывал на рабочем панно по рисованным собой же масляным произведениям песчаные картины, перемещая по одной песчинке в последние лет пять, а не рассыпающимися щепотками или горстями. Я умел двигать кистью при помощи магии не хуже, чем собственной рукой. Я не жалею ни об одном часе своей жизни.

Я неделю наслаждался... решением поставленной задачи. На идею меня навела местная бабочка, хотя к воздуху ее игра крыльев отношения никакого не имела, был важен сам принцип. И пусть владею малыми азами, пусть нет учебников, а ЛЗ пока не хочет помогать, я смог переделать лезвие, создав вокруг теперь уже несминаемой здешними бешенными потоками маэны основы маленькие окрашивающиеся вихри, псевдохаотично, завися от внешних течений, меняющие параметры в заданных пределах, а потом растянуть их в единый покров, плащ ветра(!!!). К финалу экспериментов Ли с Эном сошлись на зеркальной основе в окружении марева, какое порой наблюдается от слишком нагретого воздуха. Как настоящие лезвия мечей, рассекающие воздух. Красиво, и много смертоноснее, хотя и приспособлено к южной специфике.

— Я тоже чувствую себя нахлебником Ли, и считаю усилия на освоение стрел и копий ветра приоритетными. Ты убедил меня, лезвия являются больше оружием ближнего и среднего боя с массовым эффектом поражения, они трудноуправляемы.

— Эн, когда мы попросим ЛЗ отключить пугалку, с чем мы столкнемся?

— Бактерии?

— Ну конечно! Миллионы микрострел создать вполне по силам...

— Угу-угу, не жуй дальше. Хорошо, давай займемся ими.

Идея витала — протяни руку и осваивай. У меня есть своя микрофлора — симбионты, помогающие переваривать пищу, например. Почему бы не начать делать шажки в этом направлении? Это сразу столько областей затрагивает — и умение выделять миниатюрное, производить с ним манипуляции, и развитие школы жизни, и освоение способностей по метаморфингу на клеточном уровне. Инти — тот же симбионт, поселившийся в волосах. Вот на реализации этого этапа, когда я таки преодолел отвращение к этим милым созданиям, помощь ЛЗ оказалась своевременной и неоценимой. Советы и подсказки, наводящие на очевидные — как после выяснялось — вещи, помогали решать задачу комплексно. Области взаимозависимы, а у меня слишком мало опыта, хотя в прошлом что-то и было, но далеко не на микроскопическом уровне, как сейчас.

Погружения в микромир приятно разноображивали мое времяпрепровождение. Эн по-прежнему не воспринимал с любовью одноклеточные организмы и колонии из них, однако смирился с пониманием того, что сам состоит из всех этих жутиков, его тварная оболочка, впрочем, и на эфирном плане подобное наблюдалось. Ради любопытсва заглянул под этим углом, а тут настоящее сокровище прямо в аурах копошится! Да, дни среди лап и щупалец с хищными лозами помогли принять вид всех этих примитивов, а опыт со спермиями пригодился при расстворении в них для понимания сути. Не сразу. Не вдруг. Понадобилась вся гибкость мышления и продвинутость логики, чтобы разобраться с их функциклированием и начать вмешиваться в процессы, добиваясь нужного. Вот и еще один вопрос — а что нужно? И его решали, постепенно...

Параллельно шел процесс со стрелами и копьями. Вернее после закипания мозгов на одном, переключался на второе. Неожиданно выяснилось, что многие идеи из микромира идеально ложились на кантио привычного, повышая общую эффективность, как то: убойность, энергозатратность, управляемость, интеллектуальность. Лепестки теперь напоминали колонию, кооперируясь сообща, выстраиваясь в сложные трехмерные движущиеся фигуры. ЛЗ подсказывал методы сопряжения, а так же под его началом я освоил огромное количество всяких сенсоров и датчиков, обогащающих асренал моих микроорганизмов и кантио.

О, я сопрягал эфир и матерю, стараясь избавиться от минусов, наделяя моих малюток большим спектром знаний об окружающем их, чтобы те лучше ориентировались и оперативнее реагировали на вражеские мутации, в идеале вообще не допуская их.

Особо долго я обмозговывал идею материализации энергии для того, чтобы мои симбионты стали универсальными. Конечно, без разделения обязанностей не обойтись, иначе организмы неимоверно разбухали и уже не могли действовать на прежнем уровне, однако желательно вообще не пускать внутрь вторженцев, перехатывая на подлете, в ауре. Этот же принцип я сам использовал, балуясь со своим телом, так и не решившись на серьезные изменения. Вот именно сейчас я и занялся изучением происходящих процессов, тогда как раньше по-господски ставил задачу, не размышляя над тем, как действует эта моя способность, что же происходит на самом деле — клетки делятся, а потом что? Куда все девается после возврата? Выяснилось, что ничего не делится, что если бы делилось, то сопровождалось болью, как при мгновенной регенерации, что перестройка только на уровне тела жутко болезненна, хотя при должном умении и тренировках можно научить мозг эти ощущения воспринимать с меньшей остротой. Плавность вырастания — влияние сознания, не прихоть, нет, просто отсутствие приятия на должном уровне и тренировок. Да-да, все ускоряемо, вплоть до мгновенных изменений, по крайней мере, прекрасно знал устройство собственной мошонки и ее видоизменения проходили мгновенно — я в точности представлял желаемое, а с верхними элементами подсознание вынуждено поступать поэтапно, сверяясь со смутно желаемым, только по внешнему виду. Как так примерно, если упрощенно. Голова от всего этого не пухла лишь потому, что никуда не спешил, занимался в свое удовольствие, переключаясь между задачами и развлечениями.

Стрела и копье. Одна — уменьшенная основа другого. От этого и отталкивался. Конечно, наставник не мог обойти эту тему стороной, но тогда у меня получался примитив, а он особо не налегал на боевку. Жаль. Как бы то ни было стрелы выпускают быстро и помногу, а копья убойнее, их не выпустишь очередью. Как с реальными — много с собой не утащишь, нужен предварительный замах, толчек всем телом. Лучник в это время может стрелять сразу несколькими за раз, если приготовит позиции, или непрерывный обстрел из колчана, насколько ловкости и силы хватит. При этом один пользует тонкие тростинки с хитрыми наконечниками и оперением, другой толстые пробивные древка, третий универсал. И луки разными бывают: комбинированные, короткие, ростовые, со смещеным центром, из особых пород дуба или ивы, разборные, с разными плечами. В магии аналогично. Наставник показывал четыре распространенных вида стрел, которые при простом наращивании элементарных звеньев превращались в копья и тараны. Однако в общем случае все, имеющее визуальное сходство с палкой, называют стрелами или копьями, различая их по способу отправки в цель: струлы выпускают, копья метяют. Нюансы в основном из-за телора, языка тела, используемого иногда с малором, звуковым сопровождением, которое неприемлемо в засадах, скажем, но определенно не лишнее при раскрытии секретки.

— Ли, ты знал.

— Надеялся сходу...

— Угу-угу, слету!

— Эн, ты лежишь на ложе ветра(!!!), твоя кожа приятно позолотилась загаром. Везде...

— Мы уже какую неделю принимаем солнечные ванны, а пугалка все еще действует. Кто-то...

— Ну Эн, мы ведь занялись огнем.

— И водой, и землей, и еще жмых знает чем!

— Зато всегда при деле, всегда есть, чем заняться.

— Ну так займись совершенствованием закладок!

— Да-да, уже...

Стремление решить одну загадку потянуло за собою их десятки. И каждоая требовала основательности подхода, скрупулезности, удержания в голове своего окружения из уже рассмотренных теорем и аксиом, констант и функциональных зависимостей. Ввиду насущной необходимости пришлось заняться особыми ментальными техниками. ЛЗ всенепременно помогал, когда для доказательства умозаключения требовались особые лабораторные условия, например, а вот систематизацию, Лис, будь добр иметь наглость самому производить. Доползешь до вехи — дам каплю знаний, а на нет и суда нет. Тебя учили учиться, применяй навыки. Поэтому и приходилось подолгу напрягать мозги, тая под лучами светил Ра и Зид, медленно поджариваясь до золотистой корочки.

— Ну ЛЗ, не жмотничай, да, а?

— Слышь, я тебе уже дал секунду, грамм и сантиметр! И вообще, какого к жмыху яла артачишься с дивусвизио???

— А че орать-то, че орать? Да тут офигительно сумашедше бешеный калейдоскоп!..

— Раз парно все плывет, то...

— Да пробовал я, пробовал объединять тела... ЛЗ, сам же потом всю ту кашу дезинтегрировал...

— Это не оправданье.

— ЛЗ, милый, да как я без второго тела-то, а? Сжалься...

— Хе-хе, боишься привыкнуть?

— Да понимаю я, что йейльная жизнь заставит обходиться одним... ЛЗ, помоги хотя бы убить...

— Дурень стоеросовый!!! О, ну за что мне такая доля няньки!?

— Запричитал, запричитал... Это типа раскинь мозги, да? Сам убивайся...

О, а проблема действительно встала дубом! Лис поуши завяз в теоретических дебрях, путаясь в карпускулах с фотонами и нейтронами — вот уж действительно чего вокруг гуголплекс, так это их.

— Ли, Ли, спустись с небес на землю! Ну зачем досконально знать происходящеев лезвии ветра, а?

— Пробивная сила.

— Да мы и так рубаем стволовые ветви мэллорна! Ли, ну зачем знать строение топора? Умеем его создавать и пользоваться...

— Эн, если поймем суть, сможем обходиться без него.

— Ли, мы и так уже можем без него рубать. Ну Ли, ну давай осваивать нормальные инструменты, потом закопаешься в недра науки. Мне уже опротивили туевы таблицы, сводные графы и диаграммы!

— Сдасться, да?

— Отложить. Освоить пилу, рубанок, дрель, наждачку...

— А еще гвоздеметатель и турбину. И кто витает в облаках?

— Дык все же готово, Ли!

— Эх, Эн, без дивусвизио это все неимоверно долго и нудно собирать...

— Ли, любимый... Я очень-очень постараюсь думать в буфере о поставленной задаче.

— Угу-угу, и я постараюсь. И наш безудержный секс в четвертый раз прервет ЛЗ: "Вы слишком сильно буяните, лисенки, от вас слишком большой поток любви."

— Хе-хе. А как из глобального тупика выходить? Тело в женское превращать не хочется никому, ипостаси не поменять...

— Эврика! Ты гений!

Вот оно, зерно истины! Лис — оборотень! Вот что имелось под объединением в одно. И не надо уничтожать тварное тело, надо лишь сместить его по фазе и объединить! Хм. Этап физической перестройки не миновать — да к ялу, разве ж это ж боль?!

Купировать ощущения получилось со второго раза. ЛЗ повесил зеркало, отражающее с каждым разом ускоряющийся процесс смены ипостасей. На пятый раз произошел качественный прорыв — мгновенная смены без каких-либо побочных эффектов. Еще бы, я досконально знал оба своих тела! Едва ли не до атомов... Это ли, или просто высочайшая степень родства телесных оболочек — не суть. Пусть Лис теперь и воспринимал себя с большей долей единства на всех планах, от духовного до тварного, но словесные пикировки, перепалки, споры и обсуждения между Эном и Ли никуда не делись. Конечно, я остался ходячим парадоксом — ноги подчинились Ли, захотевшему прыгнуть в тенек, эрегировавшийся пенис Эну, просто захотевшему этого, а руки запутались, дав лбу — поганец ЛЗ сделался призрачным — встретиться с веткой. Здоровенный красный гриб с бордовой юбочкой в розовую крапику не применул воспользовться подлянкой ЛЗ, сопыв меня своими спорами.

Проклиная все и вся, за сутки еле отделался от норовящей сожрать меня плесневелой грибницы. Ли привык к своему телу, Эн к своему. Единственная тварная оболочка взбултыхнула сознание, привыкшее управлять двумя, в стакане началась великая буря! А ЛЗ, ял, специально тогда зеркало поставил, чтобы не вертелись, чтобы не увидели перспективу последствий! Тело Лиса претерпевало непрестанные локальные метаморфозы: Эн думал о своей руке — его левая рука и появилась из туловища Ли, Ли хотел обернуться в плащ ветра, Эн сбросить пакость с рук — в итоге отрубили себе кисть и оцарапали всю кожу на радость спорам. Два потока сознания даже не догадывались, с какими трудностями столкнуться — прежний опыт нагружал оба совсем иными трудностями.

Гордость не позволила Лису разъединиться на две независимо действующие ипостаси. Львиную долю времени заняло ныряние в себя для выдворения вон угнездившихся паразитов. Решение временное — Эн управляет телом своей ипостаси, а Ли в это время очищает его, потом наоборот. Время-то может и остановилось, тело в буфер поместилось, оставив астральную проекцию, однако получилось как с возможной одеждой — грибок тоже был убран, Ли поместился в подобие стазиса до смены ипостасей.

— Фух, вот это встряска!

— Не то слово!

— Ли, а я хочу...

— Я ведь терплю...

— Очень-очень сильно хочу!

— Ну... Могу предложить свои руки для...

— Это пройденный этап, я хочу в...

— Хватит, я тоже хочу. Но мы же поняли слово нельзя, да?

— Изверг!..

— Хорошо, время твоей ипостаси, а я попробую удержать дивусвизио...

Криво, косо, на костылях, начало получаться месяц Лис привыкал к новому оборотническому телу. Да-да, в итоге пришлось слиться и телами — вечно грузить второй поток каким-нибудь отвлеченным или не совсем процессом это изврат. Да и по логике выходил один Лис и две ипостаси Эн и Ли. Вот и пришлось стать панговолосым, более в тон глазам, оставшимся неизменными, а так же субтильным и более чем на палец пониже. Смешались оба тела до состояния молодого эльфа, а не еще не сложившегося юноши и уже состоявшегося мужчины, эдак лет около восьмидесяти-девяноста, и оба ушли в ипостаси. Освоение шло с горем попалам, борьба шла за каждый оттенок и миллиметр, приходилось кое в чем уступать, впрочем, не переступая среднего естественного разброса. Особенно тяжело далось разделение и объединение — Эн и Ли никак не могли перестать насыщаться своими телами, пока не спал пыл, пока не дошло — нет никакого прощания с оболочками, вот же они, тут, рядом.

Лис еще потом долго учился, вырабатывая три разных модели поведения — внутренний мир должен соответствовать внутреннему содержанию, для достоверности. А иначе зачем было устраивать всю эту котовасию? Лис стал восприниматься как общий ребенок Эна и Ли, как третий и главенствующий в их пополнившеймся дуэте. Без выделения третьего потока ничего не получалось, никакой стабильности. Нет, лгу — почти месяц кое-как прожил, пока не пришел к согласию с самим собой, выделив третейского судью, или попросту не выделив объединяющее двоих в третий поток, сохранив две сложившиеся личности.

Долго, долго я понимал и принимал получившееся, поначалу пугаяся самого себя. Внутренние изменения уже точно не отражались привычными терминами. Истинный оборотень — это все же минимум две разных сущности, по тем или иным причинам оказавшиеся вот в таком вот интересном положении. Они могут не любить друг друга или быть в согласии. Возможно и поглощение одного другим, а возможно и обратное действие, когда разум ассоциирует себя с кем-то, перенимая определенный стиль мышления, часто завязанный на особенности тела и его потребностей. Лис на последних похож, когда одна сущность способна выделить в себе другую без нарушения своего единства. Верно, именно по такому сценарию все произошло — два потока, представляющие две псевдосущности, решились завершить начатое. Осознанное действие, вымученное многими сутками. Тогда, на реке, мышление оставалось приземленным — да, объединилось что-то где-то там, а тела вот они. Какое выбрать? Лис решил оба оставить, не торопить события, во-первых, а во-вторых, слишком любил их, хотел сохранить то, что Эн и Ли полюбили друг в друге, в-третьих, не был готов создавать третье тело, дабы и тени подозрения о поглощении одного другим, ниединой мысли дабы не появилось на эту тему, которая непременно перекосила бы еще неокрепшую психику новой личности.

Теперь же, пусть и под определенным давлением обстоятельств, пошел на выверенный шаг, сам. Ли превратился в Лиса, затем отправленного Эном в буфер. Ответственный этап, при котором главное не уйти следом. Далее метаморфизм руки, отрубание, выращивание из нее Ли. Долгий и болезненный этап. И финалом коллапс из глубокой медитации: объединяющий обмен с буфером.

Обнявшиеся Эн и Ли, держащие за руки Лиса — немая сцена.

— Он не третий, Эн, это мы с тобой.

— Да, Ли...

Вот и порешили: либо двоем, а третье тело в буфере, либо один, управляемый Лисом. Мягко перепроверив легкость оборотнических метаморфоз, Лис ушел в тень, оставив Эна и Ли двоем. Как бы ничего не изменилось, и при этом кардинально поменялось. В первую очередь надо привкнуть двум к полному осознанию третьего, хех. Вобщем все началось движением к дивусвизио, а завершилось... Ну, оно-то теперь есть, его Лис и координирует, хе-хе.

В итоге ЛЗ лишь хмыкнул, когда вскоре появилась Лис-девушка, ознаменовав начало недель плотских утех, облегчающих принятие новой дествительности, раскрашивающей ее в совершенно новые краски! К жмыху, плевать на дивусвизио — вот она, вот истинная цель! В моей памяти все ярче разгорались образы шести роскошных прелестниц, пришло время воплотить мечты. Пусть так, пусть слабая плоть опять взяла верх, этой болезнью надо переболеть, выработать антидотовый антиген, хе-хе.

За первой страстной каруселью последовал период вялых обниманий и самоанализа. Не то, память тела говорит о другом — здесь мягче, тут шелковистее, здесь под ладонями не так, иная тональность. Подумав, решил — пора совмещать приятное с полезным на практике. И понеслась карусель по новой, оборот за оборотом. Каждый виток совершенствовал женский стан, каждое следующее появление шафрана или тигрицы вызывало именно те ощущения, что въелись в память.

Долго ль, коротко ль — все шесть образов прошли экзамен на совершенство. От реакций тела до эмоций. Тютелька в тютельку. Лис — белый лист, Ли — краски, Эн — художник с кистью, видящий гармонию. Два характера и мироощущения, две маски. И третья, готовая примерить любую из них или загримироваться по-особому, имеющая двух критиков, готовых подсказать ошибки с двух ракурсов. Мы-я баловались в театр, развлекаясь, обучаясь. Познавая. Пробовали и сдвоенные роли, начав с совмешения в одном из тел двух моих любимыйх мальчков, а потом они попеременно доставляли вместе со мной наслаждение друг другу.

Разрядка. Качественная и такая нужная. Месяцы роли не играют, а отложенные в памяти закладки — инструмент продуманный, надежный, отлаженный от сбоев. Пришел их черед.

Баловство с водой стало принимать осознанное повелевание. Бралась калька с ветра и для огня с землей. Самый примитив — стрелы, в этот ранг они влетели почти мгновенно, за неделю. Любой вектор силы — и инфэо вторгается в славный белый пух, скрывающий иголки растущего на гигантском грибе подобия кактуса, уничтожая больно и метко стреляющегося ядовитыми дротиками. Между новым термином инфэо и кантио борьба шла еще тогда, в конце того начале этого года.

Именно сейчас, когда прошел год с момента осознания Ли себя как индивида, как личности, плененной орками, настала пора заняться делом. Все для этого готово: и дивусвизио есть, и анализатор генерируемых двумя идей, и для разрядки новые женские тела, получаемые аддитивно из шести шаблонов и проходящие суровый экзамен на соответствие.

За месяцы после тридцать третьего ората, ставшего днем рождения Лиса, все три тела не только не уменьшили, но еще и увеличили пропускаемый через себя объем энергии, вернее, выпускаемый изнутри наружу. А точнее и то, и другое. Ущербно зацикливаться только на себе, когда можно с успехом совмещать, подобно Чародеям.

Признаюсь хотя бы себе — ЛЗ и так все видит — в том, что секс отнимает львиную долю суток. Но я честно из суток в сутки борю в себе похоть, постепенно переводя количество в качество. Да, я столкнулся — а я по-прежнему воспринимал себя в мужском роде, не желая становиться ни женским, ни тем более — фу! — средним — с потолком тварного восприятия в сексе. Я и раньше с ним сталкивался, не осознавая. К счастью, он базируется на факте самоудовлетворения, который отнюдь не мешал совершенствоваться. Я еще помню то, как простым касанием к моей кисти, прикладывание ее к своему бедру и чреслам, Лакур едва не вызвал бурное извержение. Я помню, как приходилось тогда отключаться и блокировать целые нервные ветви, только чтобы раньше времени не пришел оргазм, как потом его смешал с всепоглощающей болью, избегая искусного импритинга. Сейчас я точно это могу сказать, разрешив себе раскрутить запутанный клубок, спрятанный где-то на дне, во избежание. В формате трое и двое плюс одна учился, осваивая виртуозно преподанный материал. Хех, пусть потолок достигнут, зато вширь бесконечность.

Мне пришло понимание мечты князя, и ее подоплеки. На таких высотах более опытный, ведущий, пьет ведомого. Это как ограниченное сушей море и озеро, выливающееся в него полноводной рекой. Обычно два соразмерных озера, два сообщающихся сосуда, а во время перекоса к одному приходит понимание неправильности ситуации, и либо она выправляется, либо сообщение прекращаяется, связь разрывается. Я не думаю, что цвет кожи единственная причина того, что у князя отсутствовали дети-альфары для сексуальных утех.

Вальментир... Он был тем третьим, на его примере практиковался в обратном возрастном проецировании. Неспроста альфар вырывался, бился и всячески стремился причинить боль. Взрослые что-то знают, о чем-то просвещают в день обрядя посвящения в мужчину или женщину. Вспоминал всех прохожих альфаров, встреченных мимолетом в мажор-эолосе и в родном страми-эолосе, Вальментира тщательно уговаривал раскрыться, в итоге таки добившись желаемого.

Родильный цветок, живорождение, прана. Альфар — недоэльф, альтер эльф, второй за эльфом. Все года эльфов за счет силы воплощенной в них сущности, и проблемы с деторождением. Осознается ли выбор? Должен. Родители не расстаются со своим благом — молодостью тела. Каждый ребенок — это частица из двух. И если люди отдаются целиком, то не эльфы. Это глубинные механизмы. Защита рода? Ограничитель численности? Если люди, орки, гоблины торопятся жить, варварски расходуя ресурс своих тел, то не эльфы. Вернее, не все могут себе это позволить, как чародеи, например, или друиды. Та эльфийка банально выпила моего друга, забрав потребное для своего чада, за шестьдесят лет в нем накопилось достаточно. Собственно, потому и растут эльфийские дети медленно — родители мало от себя вкладывают, сохраняя красоту. Вот оказывается, откуда берутся приметы и печать времени. Больше детей — больше морщинок на лице. Утрированно, конечно, но суть верна. Есть безопасные временные интервалы для зачатия, но все равно после третьего наступает бесплодие меж равными либо резкое старение физических тел. Вот и получаются альфары, неполноценные эльфы, или мертворожденные, сильно старящие женщину или приводящее к абсолютной дисфункции яичников вкупе с фригидностью.

Суть запретов на секс до совершеннолетия сводится к тому, что у ребенка можно отнять лишку, и если юный альфар умирает, то эльфенок сперва становится альфаром, его волосы и глаза выгорают, а кожа тускнеет. Получается того, что может дать растение, достаточно для рождения альфара? Тогда оно должно обязательно погибнуть в родах, отдать все себя, а вот мэл-деревья прекрасно иллюстрируют обратный процесс.

Хм. Получается, древо Оккидентали, обзаведясь миллионами листьев, в конце-концов добилось их слабости? Нет, это царь оттягивает всю силу на себя, ну и чародеи тоже не отстают. Теперь понятна жалость к альфариям — выгоревшие эльфийки. Ради ребенка для себя идут на это? Возможно... Чтобы пятый и шестой родились, пусть и альфарами? Вот и объяснение альт-ветвям — бывшие свои. Вальментир... Он бывший эльф, об этом кричат его глаза. И титул. А цветочники? Мужская забава, игра в матери? Нет, когда рождаются из любви — родильный цветок не умирает. Часто себе такое не позволишь — они очень дорогое удовольствие, прихотливое. Получается, должен быть отсев мужских пар, никто не станет выхаживать ущербное растение-альфара. Хм. Если присовокупить... Хм. Да, мужская пара способна родить полноценного эльфа, мужчину, женский пол невозможен при таком способе размножения. Флонезис при этом гибнет, а новоиспеченные папаши в слудующий раз сами станут альфарами. Вот объяснение перекоса населения в мужскую сторону.

Мда, не сходится. Даже при такой рождаемости численность листьев Оккидентали мала. Интриги и дуэли для верхов, усталость для низов, а лишних альфар в топку перманентной войны? Нет, пожалуй участь альфар похуже будет, чем падение от гномьего фугаса — на биандров их не жаль, пусть и меньше получится, а выдумать предлог не проблема — ухеал на южные гоблинские топи или оркский север. Во-во, точно, для эльфов воиснкая обязанность пусть и периодична, но чисто символична, ло и ол не военные. Меня вот азам учили, ну на меткость налегали, и все, никаких дуэлей на мечах и кинжалах я не видел— это орки порой устраивали кровавые соревнования "победивший свободен", насмехаясь над владением оружием. Зато, что у князя, что у баронета, что в мажор, что вродном страми-эолосе, я был всюду окружен прекрасным. Эн привык, а Ли груб до мельчайших деталей, таких как позиция горшка в комнате или наклон бутона, тем более вкладываемое значение — входя в гостевую комнату, можно по языку декора прочитать посыл. Сюда же следует отнести ограничения на ношение оружия. И лукавил тогда князь — легионы из молодежи и ремесленников и так негодны к боевым действиям, тем более в строю, в составе крупной военизированной группировки. Хм. Растят быдло. Нет-нет, великолепный виноград, без косточек и раздражающей кислятины, неспособный к ожесточенному сопротивлению властям — приют тому пример. Оттого и выделяется каста элитных военных. Они оло, их не обижают, у них жены и дети по любви, у них иной обряд посвящения во взрослость, о них ходит много мифов, досужих росказней и сплетен, не имеющих отношения к реальности, если вдуматься в мелкие противоречия на фоне мозаики кроны. Погрешность в оценке остается велика, ну да и йейль с ней, и так вон фасад Оккидентали ужасен, а от торца благоухания и подавно не стоит ждать.

Опять сухая выжимка из цифр в бухгалтеркой отчетности для небесной канцелярии. Не мни себя секретарем бог весть кого, Лис. Обезличил, обездушил... Вспомни карнавалы, пышные празднества и скромные торжества, еще до Крон-Ра. Мечты о гранд-эолосах, об Офийанэль. Вспомни выставки скульптур и картин, вспомни о пинакотеках(!!!) с их Имэйджо(!!!) — живыми картинами с целостными сюжетами, поистине гениальным коллективным творчеством. Они начинаются с душевного творения мастера-ол или самого простого и заурядного ло, рама с полотном собирает эмообразы в галереях гранд-эолоса, станицы провинции, куда стекаются и скульптуры, становящиеся Эффиджиес(!!!). Вспомни о мечтах побывать на целеберах(!!!) — моменте истины для произведений искусства, вивус. Торжественное таинство, когда коллективный разум из тысяч воображений продолжает творение автора, домысливая перспективу, развивая движение. Когда музыка вселяется в сердца!.. Вспомни флейту на гульбище — эту мелодию услышал едва и не каждый пятый незадолго до Диасаестусирарум. Было, было раньше такое, когда величайшие мастера в творческом порыве призывают к созвучию душ, презентуя свой шедевральный образ сотням и тысячам — кто-то внимает картинам, кто-то слышит звук, кто-то чувствует под пальцами фигуру, запах или вкус на языке. Так рождаются звезды эльфийской культуры. И не только — вспомни летнее и зимнее солнцестояния до Крон-Ра, вспомни, как сам видел небеса, полные звезд, как слышал чарующую музыку и грезил небесным парусником, как свидетельствовал рождению Светил и Планет, как хвастался яркостью этих образов перед сверстниками, а сколько холстов перепачкал, порою плача от собственного бессилия и неумелости облекать яркость и живость образов в масло, и как потом свил его... Вспомни гобелен в Люцайенге — это ведь был Сервареимэйдж(!!!), калейдоскоп из бесчисленных альтсюжетов без явного лидерства, на это надо уметь смотреть, настраиваться на восприятие чего-то созвучного душевной ноте в конкретный момент, это бесценнее имэйджо, ведь автор сам должен представлять целый спектр альтернатив, творя, и чем больше сценариев запечатлело коллективное бессознательное, тем дороже... Вспомни мечты о создании подобных шедевров! И пусть на один такой может затратиться век, зато какое это счастье делиться им!.. Вспомни, как сам постоянно участвовал в отборочных конкурсах, радуя родителей. О, папа и мама... Инструментальный дуэт — он предпочитал духовые, она струнные. Их свободным стилем заслушивались многие — отражение душевных порывов... Кто-то сочиняет шедевральные композиции, сонаты, вальсы, концерты, а кто-то любит свободу, не ограниченную нотной грамотой. Они миновали стадию постельных утех, одновременно и просто, и невероятно! К этому надо прийти самому, это озабоченному подростку не понять. Секс обычной физиологической потребностью, с кем нравится, это низкие эмоции, недостойные рождения ребенка. Да! После обряда лишения девственности с одновременным зачатием эльфам требуется нечто большее, чем простой секс, когда лег и обрюхатил, подобно людям. Нет. Сложны вайя для понимания и восприятия неполноценному члену социума. Наконец, вспомни ритуал растворения в жизни(!!!) — прощальное приветствие, когда тварное тело уснувшего эльфа рассыпается мелкой крошкой, а душа устремляется в небесные пределы. Кто-то уходит и после двух веков, а кому-то мало и двух тесячелетий... Вспомни о том, что не все могут, что "альфар" можно понять и как второй шанс, пусть потом мертвое тело и подвергается сжиганию в маэне любимым или доверенным. Высшее счастье для супругов-альфар — это породить эльфа, продолжить себя в чистом потомстве, пусть и умерев во имя его.

Все-все, довольно о душетрепещуще грустном и возвышенном. Пристыдился, устыдился, проникся осознанием собственной мелочности и суетности. Я молод, я осознал себя в лихую годину, за разновидностями боли разучился видеть прежнюю гармонию, светлое и чистое вокруг, подмечая грязь и сор, уходя в любование собой, забыл о чудесах бытия...

Путешествуя по верхним ярусам, встречал не только мэллорны — порой до этих высот доставали целые грибницы, борясь за существование с растениями, паразитируя на них. Ударит ветвистая молния, прокатится стая шаровых молний и вот на расчистившемся пространстве пробивается нечто другое, порой совершенно несуразное. Так я видел гигантский цветок орхидеи размером с крону мэлорна, или целые цветочные шапки, не менее гигантские. Любовался даже распусканием одного такого бутона из кучи экскрементов в солфиале — не успели ящеры отойти, как огромная куча выстрелила во все стороны тонкими белесыми корнями, появился побег, стремительно устремившийся ввысь, колоссльная скорость деления клеток проклюнулась шатающимся на ветру бутоном, после раскрытия зацепляющимся чашелистиками за ствольные ветви мэллорна. Примерно сутки цветения ему обеспечено, пока его не сожрут. Воздух окрашивается от выбрасываемой пыльцы в нежные тона, а потом семя оседает на литьях согласно прихоти розы ветров, превращая через сутки след в шикарную дикую клумбу из маленьких подобий. И сейчас, наблюдая подобное во второй раз с самого начала, я не смог отказать себе в удовольствии побыть пчелкой и вкусить нектара. Хех, Лис наслаждался, пока два раба, Эн и Ли, вычищали цветочную сладость от микробов, отрабатывая возможность заняться желанным прямо на мягкой сердцевине. Трудитесь-трудитесь неугомонные пчелки, если хотите безопасного секса, хе-хе-хе.

Для магических экспериментов все чаще спускался на дно. Я ощущал на себе вгляд с небес. ЛЗ таинственно отмалчивался. Потратив целые — в едином теле, без того самого! — сутки за медитайцией, разобрался в частностях — псевдожизнь. В начале считал, что за мной просто пытаются подглядывають издалека, вспомнив игру с жучками князя. Но никакой тени жизни, духа, не чувствовалось за этим взглядом с небес. Ради чистоты выводов промшарил огромное расстояние — впустую. Один механический глаз сменился другим, передав эстафету. Так смотрели на меня растения, у которых некоторые чересчур мясистые листья имели шишковидные наросты, напоминающие глаза грозных стрекоз, на раз своими крыльями разрезающие ветки в руку толщиной — фигурный разрез полуается, не обычный срез, как от моего лезвия ветра. Те глазуны реагировали на движение, пружинно выстреливая спиралевидно свернутыми пучками из усиков со стрекалами, оставляющими внутри организма семена. В итоге непонятный и воде как ничем не угрожающий феномен отложился в копилку третьестепенных задач.

Размышляя об эффективности боевых приемов, не раз заимствовал природные разработки. Те же растения с глазами на листьях — их задача сделать проникающий укол, пробив верхний слой брони, занести в кровь семена с ядом, отвлекающим на себя примитивную имунную систему, пока не проклюнутся семена, а там уже и готовая питательная среда образуется. При этом какой-нибудь пситтакозаурус за полсуток успеет далеко убраться, прежде чем издохнуть средь ветвей или благородно стать кормом донщикам вместе с неудачливыми семенами. И при всем при этом у них в пищеварительной системе такая каша из микрофлоры и фауны, что многие научились изрыгать ее на своих противников. Но не дай Арас самому порезаться или пустить эту бяку в кровеносную систему, проглотив острые чешуйки — вмиг сожрут собственные симбионты.

Крупнее лезвие — больше мощь. За счет ширины заденет и юркого противника. Копье для бронированных, стрелы против ловких, особенно если самонаводящиеся с собственным ИИ против препятствий. Однако это все медленное. Кто как не я, хе-хе, об этом знаю, выступая судьей в спаррингах за свою тушку? Взрыв? Воздушная взрывная волна еще медленнее, чем звуковая, а тратить силы на пробив всего мэллорновского ствола только для того, чтобы достать противника — глупая трата сил, а особенно времени, ведь помимо охоты друг за другом Эн и Ли вынуждены отражать нападки агрессивной окружающей среды, имитирующей умные ловушки, охочие до зазевавшихся.

Свет. Фокусированный свет. При взрыве световая энергия распространяется во все стороны, угол распространения выше направленных разрушений, отсюда огромная доля рассеивания убойной энергии, для поражающего эффекта требуется концентрация прорвы маэны. Ближайший аналог, молния, всем моим потребностям не удовлетворяет, да и многие ящерозавры, ухитряющиеся незнамо как передвигаться по веткам не хуже, чем по ровной поверхности, неплохо от них защищены.

С тщанием, привитым наставником, развивал и тему магнетизма, а так же гравитацию с электричеством. Фундаментальные силы, действующие на грубую материю, прочее — магия тонких воздействий, ведь кантио имеет эфирный скелет с нарощенной на него грубой материй и пронизывающей маэной. Инфэо же включает и левитацию, работающую непосредственно с гравитационными силами, и другие пси-способности, например. Почему не минфэо? В тварном мире самое грубое окружающее — материя, кирпичики оболочки для нематериальной души. Соответственно, пребывая в астрале, сама душа уже считается оболочкой, для нематериального духа. Магия — это воздействие на грубое через более возвышенное, иначе — технология. Нет магии в расколе дров топором или тушении овощей, но ее след остается в предметах искусства. Это и меч, в котором мастер выражает душу, и скульптурная композиция, например.

Животворящий эфирный крест — первейший инструмент воздействия на мир. Тело для того и служит, чтобы оперировать окружающее. Люди несут свой крест. Да, их кровь легко растворяет в себе несовместимые между собой эльфийскую и гномью, чего никогда в обратную сторону не происходит. Раскрутив ЛЗ на модели эфирных тел глоров, эльфа, гнома, человека, орка и гоблина, провел сравнительный анализ. Люди лучше всех приспособлены к тварному миру по части оперирования его фундаментальными силами. Отсюда и сила их магов, опирающихся, по эльфийским меркам, на грубость. В утрированном сравнении, люди строят из камня, гномы из дерева, а эльфы из бумаги. Орки и гоблины отдельная песнь, они строят из воды. Это вовсе не означает, что эльфам недоступен камень или вода, но специалист... Тьфу! Нафига сравнивать кислое с синим? Разное заложено в расы. Просто если смотреть с военной точки зрения, то люди не выстоят против пар орки-гоблины и гномы-эльфы, но по отдельности одних сомнет, других интегрирует или тоже уничтожит. В самих же парах, в принципе, паритет.

Признаюсь, с княжной накосячил. Это без души все смотрелось хлодно и безжизненно... Она — Чародейка. С большой буквы. Это прерогатива корня рождать подобных ей и князю, суровый отбор и селекция, династические браки. Подобная структура оптимальна для комплексного воздействия с верхних позиций, что и подтверждается их статусом и тем, что я видел в каэлосе. А если наложить динамику, подчерпнутую от облектой, получится... Да, людей селекционировали, изучали, частью подражали, делая эфирное тело изменчивым в угоду тем или иным нуждам, что-то отнимали. Преимущество людских магов может сложиться исключительно в количестве, стратегии и тактике. А если предоставить им больше времени на собственное развитие? Йейль, все равно, что вопрос про первость курицы и яйца. Лук и мифриловым топором шинкуется. Убить как мечом, так и щепкой можно.

— Так что, Лис, осваивай свой набор инструментов, не оглядываясь ни на кого. Познавай себя.

— Ух ты, никак ночь настала?

— Язви-язви, посомтрим как запоешь... без пугалки!

— Эээ!..

Жмышный ял! Кончилась лафа. Подзабытые микробы и бактерии сгорели в покрове силы Лиса, успевшего запихнуть мальчиков в буфер. Добездельничались, лодыри! Это все ты виноват! Угу, какого жмыха обижать ЛЗ? Дурни, уже год как мы на Юзи, а все в подгузниках. Мне стыдно, а вам? А ты не передергивай! Угу, надо извиниться. Торгаши яловы, а вот не буду стараться ради прикрытия ваших задниц! Объявляю месяц без самоудовлетворения. Ню-ню... Ня...

Правы друзья — пора выкорчевывать тенденции к ускоспециализации. Три ракурса — хорошо, но каждый поток должен уметь справляться с задачами других. Кстати, если хотите, гм, становитесь сами, гм... Как это? Как это? Так это — один из вас уступает, потом другой, а я как нельзя лучше справлюсь с прикритием, гм, непотребства. Молчать! А то сам назначу козла отпущения, постоянного, хе-хе. Разве вам самим не интересно глянуть на женские варианты друг друга, а?

Клюнула рыбка. Ожидаемо Ли, потом Эн. Интересный опыт. И абсолютно новое чувствование друг друга, едва не затопившее держащего свечу, пламень которой не просто отгораживал от вновь налетевших со всех сторон ящеров, а полностью скрывал от них, питаясь огнем двух сердец.

Как же мне не знать собственные предпочтения? Все желанного размера и формы. Лису приходилось дистанцироваться от жарких объятий, дающих опыт новых наслаждений. Казалось бы, должно приесться, должно надоесть, ан-нет, то втроем. А в этот миг Эн идеально обжимает Ли, идеально прильнувшего к его груди. А внизу гладь солфиала с отогнанной живностью, отражающая пару, то парящую в воздухе, то возлежащую на перине из него.

Летели календарные сутки подобно перьям гигантской птицы Рух, схватившихся с двумя ящерами. Схватка дилась недолго — птенцам достанется сочная трапеза. Высокие, почти отвесные скалы служили ей гнездовьем. С вершин, подчас являющихся плато, низвергались водопады кипящих рек. Камень неимоверно нагревался, а потоки маэны оказывались столь концентрированы и выделывали такие фортели, что растения до сих пор не разворотили все на камешки, и не пережевали раскиданные повсюду одинокие горные массивы, оставив их более живучим и выносливым, терпимым. В них или рядом устраивали свои улья гигантские шершни и пчелы, чей мед столь же приятен, сколь опасна его добыча. Концентрированный нектар из углеводов и витаминов, густо перемешанных с маэной. Животная эссенция жизни, спасающая насекомых в сезоны дождей с их частыми кислотными струями, продуцируемыми перерабатывающими химические элементы из воздуха бактериями, переполненными маэной.

Глава 11. Лики прошлого

А на дне жили пауки, чью паутину я не смог разрезать. Решившись на исследование, Эн вляпался в настолько искусно поставленную паутинную ловушку, что завяз в ней поуши, спасшись только мгновенным перемещением к Ли — магия не брала нити. А паутина ею и на эфирном плане являлась, цепляясь за проводящие каналы тонкого тела. На свет они не лезут, на провокации не поддаются. И их там до жмыха, разных, белых и красных, в полосочку и крапинку, даже десятиногие и с клешнями, а так же с тройными железами, порою вращающимися в создании наипрочнейших толстых канатов. Какой там виметекс!? Лоскуты и полотнища, кружевные узоры и тупые хаотичные стяжки. И стадный, или какой-там у них, инстинкт — тщательно подготовленная засада на паукокопытозавра выявила поразительные факты. Во-первых, ящер проявил необычайную прыткость и удивительный голос — тянущее "а" сопрано. Во-вторых, все окрестные пауки сбежались, и малые, и бурые. Причем они работали в командах — три паука вместе сплетали канат, или четвертый пользовал трех из другого вида, плетя косу из четырех. Невиданная кооперация ради, гм, содержимого кишечника — по крайней мере, когда выдавленная каша провалилась куда-то вниз, куда я не решился ни под каким предлогом спускаться, от ящера отстали, оставив лишь клешневых, продолживших неторопливое опутывание ожесточенно сопротивлявшегося ящера, сдающего в темени нижних ярусов — на его беду, или счастье, рядом не оказалось светящихся в инфракрасном свете грибов. А вот от встретившейся ультрафиолетовой грибницы я подчерпнул замечательный способ борьбы с микробами, стерилизуя все вокруг себя — своим иммунитет кому привил, у кого развил. Сотня с жмыхом метров глухого паучьего царства.

Через несколько суток на месте ловушки красовались грибные ковры и шляпки с не менее пестрой расцветочкой, чем пауки. Грибы, стоит отметить, не перли к Ра подобно цветкам, а тихонечко заполоняли тенек — их обычная тактика. Вообще суммарно я насчитал более двух тысяч видов эукариотических организмов, когда в голову взбрела счетная блажь. Они селились на любом субстрате, выделяя протеазы, липазы и карбогидразы, расщепляют нужные им полимеры, содержащиеся в растительном и животном блюде, до легкоусваиваемых мономеров. Их гифы встречались на трупах ящеров, заселяли прямо на живых их рога и гребни. Благо очаги их активности не являлись чем-то повсеместным, но уж если грибы-древоразрушители решили атаковать мэллорн, то он складваеетс буквально на глазах. Ужас, какие патогенные! Прямо как думающие — появляется так загодя ганодерма на одной толстой ветке, вот на другой уже блестит шляпка, а солфиала-то к тому времени кишмя кишит ими. Проливается дождина, грибной бульон переливается, стекая по стволу. Не успеешь оглянуться после ливня, а уже все до листвы подернуто тончайшей сеткой, сродни паучьей. Несколько волн маэны от корней — и вуоля, на месте кривого дерева гигантский гриб, по стенкам которого еще долго бегут судороги перевариваемого мэллорна.

Мда, не чета мои биоконструкты местным, продувают по всем статьям. О чем может идти речь, когда ультрафиолет не только часть из них не убивает, но еще и экстремально подстегивает их рост и размножение?! К ялу, раз ЛЗ меня кинул вариться в этом супе, то начну эксплуатировать Инти. А что? Неплохо мерцает пагубным светом и сжигает тянущуюся ко мне своими жгутиками и псевдоподиями мелюзгу, вот только самому бы прикрыться от нее.

Горючими слезами плакал мой микробиологический проект с выведением чего-то действительно стоящего. Затрата усилий колоссальна, какой-то непрекращающийся титанически труд. Напряжение для манипулирования ими выматывает, фокус так и норовит сорваться, уплыть. Ни близорукость, ни дальнозоркость не грозит, конечно, однако тяжко в мире жить. В мире, полном желающих употребить меня, грешного, в пищу. Единственная радость — диверсанты. Засылаю облако конструктов, и бабах! Серия множественных микровзрывов порождает, согласно моей фантазии, огненный цветок, живущий с удар сердца. А потом воздушная масса схлопывается, раздавливая в прессе атмосферных челюстей диморфодона, превращая в поджаренный комок неаппетитного мяса, смердящего на радость таких благовидых бабочек... Главное успеть сделать мша в сторону — это оружие ближнего боя, так как выдуваю их из собственных легких, перекрестно насыщая разной маэной. Впрочем, можно укрыться в пузыре, подглядывая изнутри.

Освоению магических школ ужаснулся бы любой наставник. Например, из воды я прекрасно освоил эмболию, а вот гладь отражений или масло с его горючим эквивалентом остались в стороне — сложно, и не интересно. У меня были свои представления о сложности, основанный в первую очередь на тех знаниях, до которых сам доходил в процессе решения когда-то поставленной цели. А во-вторых, зачем корпеть над гладью отражений, когда достаточно сосредоточиться и увидеть, что там стало с куколкой паукокопытозавра без всяких выкрутасов с водой. Зеркало освоил, да, легко. Пробовал водяной щуп, но возленился возиться с переделкой плетения от наставника. Точилка из школы земли, испытавшись на осколке камня, отложилась самой идеей изменять молекулярную структуру материала. Над каменной кожей я решил сперва поразмышлять, в итоге полет фантазии ушел в закладку, на будущее — примитив, в сочетании с метаморфингом или оперированием на клеточном уровне способный превратить кожный покров в аналог того же вимитекса. Тем более пример паутины запал в душу — отвращение и страхи ломало бороть, дальше западания не продвинулось.

Искры, подогревы и охлаждения выходили на ура, и в постепенно реализуемой на практике теории затрачиваемого для кипячения хватит на разогрев и в тысячу градусов, а для качественного водяного взрыва с паровым ударом достаточно нагреть до сверхтемператур сравнительно небольшой объем жидкости. При этом дополнительный поражающий эффект от низкотемпературного льда промерзшей корки. Да-да, поддался позыву к масштабным зрелищным эффектам — жахнул инфэо по солфиале, щедро обваляв костяк в маэне. Ух как рвануло! Спас экран ЛЗ. Кору мэллорна проморозило с верхним слоем древисины, расширяющийся из-за меньшей плотности лед в сочетании со сверхбыстротекущей заморозкой взорвал проводящую сок древисину; отобранная энергия превратила в еще более менее плотный пар несколько декалитров водной массы. В итоге образовавшаяся ледяная корка со свистящим гулом разлетелась сотнями прорвавших звуковой барьер осколков, окруженных высокотемпературным паром — верхний слой таял от трения, а низкая температура льда не давала этому процессу закончиться слишком быстро. Образовавшийся трамплин сил ошарашил своей прогнозируемостью, заставив сгорать от стыда от некомпетентности некоторых потоков — я не успел среагировать, как ЛЗ. Сама идея толчковых прыжков должна, обязяна была быть высчитана и вычислена!

Разбираясь с замедленным повтором, столкнулся с проблемой виртуальной среды — визуализация совершенно неприемлема по целому ряду причин, а образное мышление требует колоссального напряжения и концентрации, чтобы только удержать всю картину целиком, и процесс воссоздания целого из кусочков памяти для анализа подобных масшатбных инфэо грозит затянуться на месяцы. Одобряемый ЛЗ, медленно шел к своим мозговым ресурсам. Пусть месяц я посвятил лишь одной этой проблеме, зато освоил ресурсы подсознания, поняв и механизмы собственных способностей. Вот так вот грандиозная мегашинковка, накрывшая не только полуторакилометрового радиуса крону мэллорна, очистив ее не хуже паукокопытозавров, но и всех трех его соседей, принявших на себя всю мощь ударной волны, потрепавшей радиально и другие рассадники ящеров, поспособствовала познанию.

Для чистоты анализа повторил Большой Бух. И ради развлечения. Ну и в отмеску за длительный период воздержания. Точная копия инфэо, аналогичная подготовка.

Зеркальная корка очищенного от крупной и большинства мелкой живности водоема, покрывающегося льдом. Глубокий голубой с прозеленью цвет медленно вздувающегося над эпицентром бугра, пошедшего трещинами и ворохом снежинок в ледяном пару. Скорость парообразования внутри порождает давление, на порядки превышающее атмосферное. И лед совсем не лед. Нет, вернее это неправильный лед. Нет, это просто другой вид, в разы плотнее и холоднее. И нижний трамплин, первоначальный толчек, не из-за расширения происходит — это реакция донных отложений из огранизмов вкупе с корой и соком мэллорна, которого плющит растущий вглубь бугор, зеркальное отражение наружного. В какой-то момент волшебное дерево спружинивает — вода вся преобразовалась в плотно сжатый пар, давлению больше некуда расти, оно требует выхода. Мэллорн успевает раньше пара, в отличие от которого его резкое отторжение заканчивается до смешного скоро, и определяет общий вектор последующего удара. Ледяные болты улетают в этом сплошном переплетении веток, лиан, листьев, ящериц и насекомых на более чем десять километров, пока растеряет свою скорость в сотни метров в секунду и температуру, убойность, жалким плевком досадив какому-нибудь хамелеону. Следом лиственная крона ошпаривается, становясь изысканным деликатесом вместе со всеми грибами, сварившимся яйцами и слизнями, с серпантином свеже испеченых на пару змей и лиан на палочках, а уж фруктовое пюре... Запах, конечно, не ахти, но если не придираться шибко, сойдет для гурмана из местной столовой. Жаль, что приготовленные блюда сметает древесная щепа и ветряные вихри.

Разрушающая красота не идеальна. Во-первых, надо лучше и точнее обсчитать объем, плотность и консистенцию жидкости. Во-вторых, подлежат исследованию поведенческие характеристики мэллорна в экстремальных внешних условиях. Это привнесет порядок в череду толчков. Если просчитать все вектора и моменты сил, то вполне реально добиться улета львиной доли не в молоко неба, а в горизонтальную плоскость, придать момент вращения, или даже направить вниз подобно падающим лепесткам огромного раскрывшегося цветка. В-третьих, встреченный пяток вариаций льда явно не предел. Если поковыряться, то можно ввести аналог тайм-степпинга, чтобы, например, раскрошить льдом древесину, что дополнительно на первых стадиях вспучит пузырь взрыва, увеличив силу давления на внешнюю корку для образования еще более плотного и пробивного варианта, сделав внешний лед слоистым для увеличения количества летящих снарядов, правильно плоских и аэродинамичных. В-четвертых, горючая жидкость. Если провести трансформацию, то весь пар вспыхнет напалмом. Однако замороженное масло имеет совсем другие характеристики, чем лед из воды. Хотя можно попробовать сделать эти морозные болты еще взрывающимися при попадании в препятствие на просчитанных заранее скоростях, если повозиться с водяными взвесями и поверхностными пленками с плавающей крошкой. В-пятых, жемчужница, сделать двойной взрыв, прыгающее ядро. Действительно, в ледовой корке солфиала похожа на перламутровую раковину, лелеющую свою жемчужину. Часть воды можно сжать, спрятав под толстой коркой низкотемпературного льда, сделать двойную область перекачки энергии. Тогда древесный трамплин вытолкнет и второе ядро, которое ударится об атмосферный поршень, который толкнет вниз и в стороны все это огненное облако, прочерченное ледовым градом, плюс атмосферный поршень сомнет мэллорн, вобьет в землю гвоздем по самую шляпку. Хм, а если направить вектор по сердцевине, то ствол просядет со вспученным животом, подобно ножкам тех грибов на площади у приюта, и взорвется сметающими все щепами, расползется на гигантские колья, которые при правильных расчетах не должны будут закрутиться в спираль. В-шестых, взрывоопасный газ. Вокруг окажется полно материала, чтобы синтезировать что-нибудь эдакое, с гарантией накрывающее мэлд-кольцо. В-седьмых, заготовки в корнях мэл-деревьев. Как только атмосферный пресс прижмет к земеле очередную порцию кислорода и горящие угли, придет черед третьей волне. И тогда настанет кратер, накроются все, какие ни есть, извращенские подземные уровни, в том числе и от чудовищных атмосферных тисков, направящих всю разрушающую мощь обратной коцентрической досметающей все волной, расходящейся от спрессованной чаши грандиозного котлована.

— Ууу, что за пенка от проварившейся мести полезла?! Ялов уничтожитель мажор-эолосов, захотелось добить Акиулюни, да? Да никто и минуты не даст химичить с эолосским солфиалом, а уж тем более первые три новшества добавят час, а то и все три, а прочие и вообще к жмыху с часов на сутки все переведут. Давай-давай, наклусил и в кусты, подумай над своим поведением, господарь Лис. Тьфу!

— Жмыых, да бег просто из соображений безопасности! А вдруг какой наблюдатель увидит, а хоть бы и тот, что сверху, как я тут резвлюсь, ась? Заглянет с инспекцией да и изловит нарушителя спокойствия, браконьера заповедных лесов.

— Не-не-не, просто покидаю пиршественный стол, подальше от чавкающей суеты. Это не эстетично и совсем не гармонично. Хотя какая экспрессия, аж давятся друг другом...

— Фу, дожили, докатились, до...

— Ня!

— Паяц...

— Хорош выкоблучиваться, Инти поохраняет...

Все опять свелось к тому самому. Да сколько ж лет должно пройти, чтобы утихомириться?! А зачем, хорошо же ж...

Запоздалым наказанием вошел в сверхбыстрый режим с направленным вовнутрь дивусвизио, за сутки просчитав все и оттестировав в созданной виртуальной реальности, оставив на донышке лишь несколько капель, сохраняющих лисье тело на самой грани. Море маэны пропустил через себя в обнаруженной за печлиным ульем системе пещер, теперь валяясь на издыхании из-за всесторонней перенагрузки, не имея возможности не то, что сменить ипостась или разделиться, а даже просто пошевелиться, с трудом дыша. Вот, чтоб знал!

Недельный отходняк, восстанавливающий пережженое эфирное тело. Неделя непрекрящающегося стыда. В том числе и за самобичевание. Типа нате, получите желаемое итоговое инфэо и распишитесь в собственной...

Впрочем, потом пришло довольствие результатом. Все же витрификация, спонтанное зарождение кристаллов, три аморфных модификации льда и шестнадцать кристаллических заслуживают грандмастерской мантии, ведь в три раза больше известного или, по крайней мере, рассказанного наставником... И эфирные вирусы, чем-то схожие с клепаемыми Лакуаром жучками. Достаточно разместить носителей зародышей, которые притянутся к мэл-дереву с нарушенной ледышками системой охраны, им достаточно каких-то долей микросекунды, чтобы выработать энергию на просчитанное смятие тонкого тела, остальное доделает первая взрывная волна. Метастабильное состояние продержится ровно заданный минимум. Конечно, единовременного взрыва не добиться, но серия даже предпочтительнее.

Но это потом, а в первый час хотелось выть. И всхлипа не раздалось. Скреблись где-то муравьи, шуршали шершни. Сутки клял острый камень, воткнувшийся под лопатку — себя проклинать побоялся, к тому же сам виноват, а под объект вымещения чахлых и скудных эмоций каменюка подходила как нельзя кстати. Только интересно, откуда он здесь взялся? Не интересно. Вялое переругивание с самим собою быстро сменилось миниатюрной злобой на сквознячок, продувающий стопы. А потом клял ливень, затопивший пещеру и оставивший на память о себе зуд по всему телу и свербение в носу, с которым долго боролась Инти. Однако я через неделю не встал — лень. Апатия донимала еще три дня, до полного восстановления, проводимого все разогнавшейся регенерацией, единственная мысль — ликвидировать и пересоздать — понурилась быстро, незаметно скрывшись.

Я впервые пробовал направить дивусвизио вовнутрь. Переоткрыл термин программирование. Много чего в памяти распечаталось, беспорядочно заполняя пустующий бассейн черепушки. В том числе и про регенерацию, которую специально оставил неподстегнутой, хотя мог восстановиться почти мгновенно. Это даже не регенерация, а комбинированное выдувание из матрицы тварного тела, шаблона, который ЛЗ постепенно доводил до оригинала из прошлого, внося в конечный результат улучшающие поправки.

— Лис, подумай над ситуацией "встреча глора из прошлого".

— С тобой же нормально прошло... — сподобившись напрячь извилину.

— Мы асмы.

— Шанс на бесконечности в ноль.

— Огранку вспомни.

— Эх... Ну откуда они будут знать? Мое тело изменилось, это твои слова, Лз.

— Ты узнал огранку без всплытия уточнений из прошлого. Огранка молчалива.

— И? — думать самому не хотелось. — Ну возникнет чувство дежавю...

— "Оно" захочет подтвердить свое убеждение. Доказательство можешь дать только ты.

— Не дам...

— А коли оно занастырничает?

— Отвяжусь...

— И действия скажут о тебе ярче слов.

— Слушай, а ты чего, не закроешь меня???

— Тебе решать. Встречи случайны. Об огранке догадывались.

— Знали.

— Посредством. Косвенно. Проверили предположения. И у тебя появится не только чувство дежавю, но и часть информации. Как с огранкой.

— Блокируй.

— А если оно придет просить помощи? Если кто-то будет пытаться разрушать ранее созданное тобой?

— Не знаю... Наверное, помогу.

— А если в порыве доброжелательства будут исподволь возвращать память?

— Не мучь, а?..

— Не отстанем.

— Видишь будущее, да?

— Просчитываем варианты ходов наперед. И тебе советуем. Ответь.

— Эх... Плох я прошлый, если оставил что-то тем, кто не в состоянии защитить. Ты ведь за прочим все равно присматриваешь.

— Мы здесь. Прочее там. Или ты себя к "прочему" причислил?

— Ясно... Типа разрешил ограниченный доступ. Это к той штуке, что в небесах?

— Да. И сим не ограничивается. А этому "оно" может банально не хватить сил отражать удары со всех сторон. Без жертв тем, что любит, о чем и о ком заботится.

— Чего ж я тогда тут, а не там, с "оно"? — ух, разбудились, или возбудлились, еще какие-то эмоции.

— Риторический вопрос?

— Йейль... ЛЗ, ты ведь все равно скажешь, что делать, распишешь варианты.

— Оно неминуемо заговорит о твоем прошлом окружении. О своем проросшем из него текущем.

— Зараженным вирусом проблем. Да-да, предсказуемо. Фильтруй пузырьки.

— Эх...

Была шальная мысль остаться здесь, вернее обосноваться в скальном комплексе, сонмы веков назад жилом. Планировка, вентиляция, относительная сухость — вода, ветер и время пробили пути в отсутствие хозяйской руки. Часть пещер заняли насекомые. И везде мхи, лишайники, захудалые грибницы, а так же их пожиратели, летающие и ползающие, редкие скелеты любопытных ящериц, где-то паутина. Ни фресок, ни барельефов не осталось — все пожрал камень сталагмитовыми и сталактитовыми клыками, а так же сотнями клешней, жвал, языков и хоботков тысяч приживал, шустро прячущихся в отнорках, трещинах, промоинах.

Бродил бесцельно — тупо надоело лежать, смотря одну и ту же картину. Снаружи все пестрило, разрывалось в попытках удивить, поразить чужаков несметными сокровищами из будуара Цветочной королевы. Здесь цеплялся за россыпи пород в окружающем камне — отголосок прежних хозяев. Путанный лабиринт с анфиладами залов и зальчиков. Где-то темень, где-то свет пробивался через трещины с угнездившимися кое-где организмами. Когда-то хотел исследовать, теперь брел по пепелищу этого желания.

Юзи — временное, учись обходиться малым, нельзя вить дом, будь постоянно в движении... И еще множество установок, которые хотелось послать к ялу. Напоминание о прошлом опустило в муть меланхолии. Тошно... В черепушках ризотто из мозговых извилин, впитавших порцию памяти, чей пьянящий дух с таким трудом выветривался, угнетая. Тошно... Чародейский душок пованивал, отравляя настроение и отношение к себе. От варева изливался нестерпимый вонизм, таки огласивший своды воем, не раз и не два.

Ходил призраком пещерного замка много дней, водящих хороводы недель. Босые ноги шлепали по тухлым водам, по гладким руслам, по скользкому камню. Холодному камню. Медленно закипавшая сущность остыла до льда, до его бесчисленных психологических вариаций, заморозив всяческие желания. В свете гипотетических предположений мои поступки выглядели отвратно, особенно касающиеся сближения Эна и Ли. Как я мог отдасться такому эгоисту? Как я мог повестись на эти глаза напротив? Не жалею.

Шаг за шагом изгонял депрессняк. Пришлось отдельно потрудиться над его спутницами — разочарованием в себе и обидой на себя. То и пяти минут не проходит, то неделями отдаюсь во власть. Крайности собственной психики, маятником шатающейся, начинали злить. Вот, привет, здоровая эмоция, не говорю здравствуй, но и не прощаюсь. Злость на первую злость, добравшуюся до заветной черты на самоподпитке. Не волнуйся, любовь, самозванка скинута с пьедестала.

Эн и Ли просто стояли, обнявшись, в открытой пещерке с видом на зеленый океан, бурливший жизнью. Огромный двуглавый дракон мрачного серебряного цвета с бронзовыми лентами от тянущегося со лбов до кончика хвоста двойного гребня отвернул резко и в то же время ужасающе грациозно, пустив с величавых крыльев тысячи зайчиков от мелких чешуек, защищающих с виду перепончатые конечности, оканчивающиеся второй парой когтистых кистей. Проносились облака, залетали обняться, пощекотать, обдать жаром ветра. А двое все стояли — их сердца бились в унисон, отдаваясь в нить шрама. Избыта подростковая слабость к грубому самоудовлетворению и разрушающая половая неудовлетворенность — на волне полноты воспоминания о душевном единении самолюбовался на более высоком уровне, самоутверждался. Двое превратились в одного, обнявшего коленки и положившего на них безукоризненный изгиб подбородка, его волосами играл ветер, безуспешно пытаясь их запутать, отчего они казались живыми.

Скала приютила меня на все время освоения разнообразных медитаций, помогающих обуздать и понять себя и окружающее. Зафиксировав крайние состояния, постепенно продвигася к поиску точки равновесия. Под бдительным присмотром ЛЗ использовал пси-техники и пси-тренинги, то раскачивая лодку эмоций, то гася колебания. Изменяя уровень гормонов в крови, избавлялся от психической реакции на физические возбудители. Теперь я мог напрямую вводить тело в многочасовой оргазм, активируя все возможные нервные окончания, приводящее тело во вневменяемое состояние эйфории, но не допуская до всепоглощающего кайфа сознания — я обрел независимость от боли, пора уже было совладать и с обратным ей чувством. Медленно подходил к умению держать равновесие под эмоатаками из памяти, повторно переживая детство и плен, дабы противостоять психологическому давлению, совмещающему разнообразные трансцендентальные способы, включая основополагающие гипнотические элементы. Вот фундамент личностной защиты, ядро всего комплекса мер. Определяет прочность и гибкость внутреннего стержня.

ЛЗ возобновил практику снабжения разнообразной едой, удовлетворяя мою жаждущую деятельности утробу. Торты, крема, вафли, муссы, печенья, кексы, пончики, мороженые деликатесы и прочие сладости, символизирующие невоздержанность в еде. Ничего из предлагаемого им никогда не ел, и обязятельно бы пускал слюни и попустительствовал желанию. Уловить принцип — перейти к следующему.

Теперь я о своем теле и его взаимодействии с окружающим знал несоизмеримо больше. Проблема с витающими бациллами и прочими бактериями решалась гениально просто. Аура — продолжение меня, Инти все время являла собой яркий пример, ослепляющий. Я могу насытить свое окружение гибельной маэной, могу высасывать через нее, вытворять с энергетикой ранее невообразимое. Внешний слой может стать скорлупой, действующей аналогично пугалке и пузырю. Работая с информационным полем, можно ввести пропускной режим, полезный для собственной микрофлоры и шкуры. Можно растворять или поглощать эфирную составляющую организмов, попадающих под мое воздействие, тут же рассеивая или другим способом утилизируя лишнее, например, откладывая в буферный резерв или отводя в амулет. Можно генерировать вибрации и напряженности, создающие выходящие за пределы ауры поля, вызвающие страх или оказывающие другое воздействие на тонкие поля. Теперь и область забора маэны из внешней среды полнообъемна, к слову. После тренировок реально воспринимать ее аналогично внутренней энергии, соответственно, упростится совмещение, отпадет необходимость проводить внешнее через внутренее или отвлекаться на механизмы сбора, например, или, как в здешних условиях, контроля русла или парусов. Понятен и следующий этап мша, освоенного ранее до уровня скачков и сминающего скольжения в прыжке — мгновенная телепортация в пределах видимости, а вижу я ой как далеко, после тренировок с ясновидением соответствующие инфэо из пространственной школы, о которых в тайне мечтает каждый адепт любой другой школы, окажутся вовсе ненужными, хотя портал мне теперь не кажется чем-то невообразимым. Вобщем, бой скуке.

Неспеша, изучал основательно, двигаясь от джаграти через свапна и сушупти к турийя. Никакого мысленного напряжения, характерного для часто используемого состояния ускоренного мышления. Созерцание. Невмешивающееся слияние.

ЛЗ проявил, помимо небывалой щедрости, уникальную для него заботу и предусмотрительность. И пусть он убирал за мной создаваемый уют, это не мешало расти нашим с ними семейным отношениям. То ли время пришло, то ли шоры с глаз упали — не суть. Столпа семьи недоставало, скрепляющего камни кладочного раствора, клея, цемента, опроного столба. Экстраординарная ситуация со стороны — спасение изнутри. Больше друзей — родные по духу. Кем ЛЗ только не считал, но не за любимых Лейо и Зефира. Иная связь и предназначение, совсем другое родство, чем между Эном и Ли. Хех, ну что за дискриминаяция — все время мое имя длинее оказывается. Ну вот, испортил всю одухотворенность момента! Спасибо за даримое тепло и свет, родные. С семьей, обручем-Лейо и пламенем-Зефиром, все невзгоды поплечу! Что прорвало плотину? Их ли тоска или не сдержанность? Моя тоска или потребность? Ностальгия духа? Для тихого семейного счастья не важны причины, мы упивались обретенным.

Нежный мох, ласкающий стопы и взгляд жизнеными токами и рисунком. Живые картины из лишайников пастельных тонов, словно акварельные наброски по стенам. Простейшие водоросли в приспособленном для водных процедур гроте. И пусть я догадываюсь, что где-то ЛЗ создали копию этих мест, что переносят живые паласы и натюрморты, но это отнюдь не мешает ухаживать за ними, как за домашними растениями и животными, и творить ими. Врученная ЛЗ, которые воспринимались скорее подобием меня самого, чем самостоятельными индивидами, живая кисть создавала абстрактную роспись на пещерных стенах и потолке, удовлетворяя желание творческого воплощения душевных порывов.

У меня наконец-то появилась достойное живое ложе, не уступающее мягкости перинам. Сон как таковой — медитация, измененное состояние сознания. В разных позах, левитирющий и с головой погруженый в воду или камень. Лис в состоянии джаграти принимал водные процедуры, а потоки Эн и Ли, по обыкновению находящиеся в состоянии свапна, учились переходить в сушупти — состояние турийя достижимо лишь в единении, полном освобождении от обусловенности трех гун материальной природы тварного мира, состояние просветления, отголоском которого является дивусвизио, в котором вновь доступна тройственность течений мышления, стоит только перейти рубеж. И дальше есть градации. Конечно, если полностью перейти в астрал без тварного якоря, изучаемое сейчас предстанет в новом свете, может как переход о черно-белого изображения к цветному или еще и с добавлением звуковой дорожки, скажем. Нет, не буду гадать.

Возможно, омрахум всю жизнь движутся к точке равновесия, возносящей в высшие сферы бытия. Оставляют ли они свои оболочки в, так сказать, консервирующем состоянии сомати, когда живая материя обращается в неживую твердь, или целиком покидают? Арасмуэр закрыт, замкнутая на себя бесконечность, внешняя граница астрала непреодолима. Переходят на Тигальгашхрандотатуо? Но ресурсы и этой планеты-гиганта не безграничны. Неужели фольклор про Соэльду, мир снов, содержит крупицу истины? Неужели возможно поместить в некий стазис дух, для которого время лишь речка, координата грубого пространства? Абсурд. Можно астральное тело в аналог сомати погрузить... Нет, не буду гадать.

Сильные пальцы Ли проминали тело Эна, размякшего от наслаждения массажем, полноценным, с маслами и благовониями, в обстановке мягкого освещения, в зеленом алькове. Двойная приятность от процесса. Тело все еще отключалось при максимализации оргазма, одна наипрямейшее стимулирование сравнимо с оркскими пытками, тогда как соитие с партнером сродни уроку эльфийской анатомии. Признаюсь, тогда с князем пошел на крайние меры от отчаяния, и последний аккорд сыграл для себя, проигрывающего соотношение трезвости ума к степени кайфа. Только с партнером возможна интерференция чувств, усливающая амплитуду волн трансцендентной эйфории, рождающейся от химии и физики тел.

Массаж вводил в некий расслабляющий транс, отключающий генерацию мыслей, разум, оставляющий чувственное восприятие. Пальцы рук разминали пальцы ног и стопы, привыкшие ощущать под собою травы, землю, держать вес тела. Внешнее тонизирование, пусть и через свое же второе тело, учило разделению восприятия — ЛЗ иногда брал управление одним из двух на себя, показывая направление, даря пример для сравнения, выражая себя в узком семейном кругу, среди родных.

Период расслабления от всех забот о собственной безопасности, домашняя обстановка уюта, опека родных постепенно формировали мое ядро, тот якорь и тот противовес, что дарят уверенность в себе и укрепляют внутренее я.

Спустя месяцы Лис поименовал тела, как Альфа, Бета и Гамма. Некая раздвоенность и растроенность мышления осталась внутри, качественно изменившись. Планомерное развитие в заданном направлении принесло долгожданные плоды, начавшие путь от завязи к зрелости. Поначалу, конечно, был стеб на эту тему, но поддержанный Лейо и Зефиром постепенно сошел на нет. Волна отразилась — когда-то ставшие гранями единого целого духа, теперь стали гранями личностного кристалла. Три полноценных лика образовали угол, вершину, триединство, за которым угадывалась голографическая проекция общей структуры, додекаэдра из прошлого, терпеливо ожидающего неминуемого воссоздания.

Я... Да, я, Лис, размышлял на тему рекреации, повторного прохождения пути. В одну реку не войти дважды. Я шел не по торной дороге, и в конечной цели не сомневался. Принимая наследие, догадываюсь — оплачено кровью. В прошлом взыскана цена, а за какой-то кредит по сю пору расплачиваюсь. Изберя иной путь, предал бы достигнутое? Возможен ли был отказ от выбранного и оплаченного вектора? Тогда б не так и не тут стартовал, а на Имриксе, среди людей, в том хаосе проще выжить и затеряться. И воевал бы сейчас на передовой. Нет, нельзя сломя голову бросаться в пекло за чужой ответственностью без уверенности в себе — это побег от своего эго. Я иду через войну за себя, непрерывные баталии за самость закаляют не только характер. Угу-угу, непрерывные баталии, хе-хе!..

Таки не устоял, сорвался. Один из сеансов эротического массажа плавно перетек в большее — располагающая обстановка способствовала. Хех, уж себе-то не ври, спихивая на обстановочку! Мужские стоны и вздохи эхом отражались от стен грота, которым ЛЗ под шумок, хе-хе, придал великолепные аккустические свойства. Да-да, мужские, теперь я с полным правом считаюсь совершеннолетним, что, собственно, и праздную(ем)...

Скальный комплекс вскоре покинул, перейдя на недельные циклы. Мшарю, куда глаза глядят, по настроению останавливаюсь, осматриваюсь, примечаю место для длительных медитаций. И посвящаю доран любовным утехам, начинающимся с парных гимнастическо-акробатических упражнений и рукопашного спарринга, переходящего в водные процедуры, массаж, секс.

Теперь я сам мог не только организовывать абсолютную стерильность вокруг себя, но и обрабатывать большие площади, как расширяюще растягивая ауру, так и при помощи инфэо, использующего схожие принципы. Простейшая сетка выгребала мусор — крупноячеистая, затем с ноготь, с волос, потом облучение и фазовый переход, стирающий память воды, обогрев собой с фиксацией своего светлого, подобного даруемому белым карликом Зид. Следом разговор с растениями. Мог и приказать, но предпочитал ласку, возвращаемую сторицей. Вот и готово временное пристанище, порой защищаемое куполом еще и от ливня, который все равно очень быстро подметет за мной все следы — воду за собой сливал вниз, к корням, конденсируя для местных лужу, в которой оставлял свитое для себя из растений.

Порой плел гамак, а порой ограничивался ковром или мягкой кучей, похожей на стог сена. С навесом или цинновками, порою с собой прихватываемыми. Нет, вещами я не стал обрастать, но, в конце концов, хочется же лелеять материальные носители кусочков памяти, ну и да, лениво порой готовить заново масла и цветочные экстракты из нежнейших лепестков отдаленной родственницы розы. Каждый доран проходил в сокровенном антураже, когда ярком, когда нежном с рассыпанными по поверхности водной глади нежно розовыми и желтыми цветами, достаточно редкими среди окружающих агрессивных расцветок.

Не обделил вниманием и паутину. Издалека изучал, пытаясь понять структуру, причины эластичности, маэнопроводности и других удивительных свойств. Однако чем дольше следил, тем четче проявлялась мысль — она часть чего-то, не хотящего пристального рассматривания. Многослойная защита, отводящая фокус, путающая взгляд, к жмыху шифрующаяся, вобщем. Интерес подогревал неспеша, периодически возвращаясь к обдумыванию считываемых показаний, заодно и развивая датчико-сенсорную дисциплину.

В один из летних дней, когда на Юзи царил разгар зимы — вообще деление на четыре сезона сделано в угоду северу, в приэкваториальной зоне и на юге за вечное лето с сезонами дождей — за вуалью из льющейся с небес влаги, решился на испытание маргариты(*), как поэтично назвал то самое устрашающее инфэо. Для этого, когда по календарю истек доран, а сладость уже пролилась, стал в темпе превращать пруд в настоящую солфиалу. Первым шагом собрал за собой почти всю воду в ледовый шар. Вскрыл броню мэллорна. ЛЗ согласился нанести все необходимые символы и руны в правильном порядке, как положено, только когда я аргументировал необходимость подобного варварства потребностью в коррекции своего виртуального пространства под окружающую реальность для идеального соответствия, практическим подтверждением теоретических изысканий, разъяснением для себя тонкостей работы с силами, приобретении опыта построения сложных узоров и работы с большими объемами маэны, опробации статических защитных систем инфэо, идеальностью момента, и рядом других. Да и зря, что ли, батрачил Альфой и Бетой на два фронта, создавая сразу и место отдохновения на значительном удалении, а так же проводил все эти расчеты и многоэтажные формульные построения, нарабатывая базу, используя лишь датчики и себя самого, оставляя место для подставления снятых с готовой солфиалы измерений. У меня накопилось более чем достаточно резервов для смешивания с активизировавшимся штормом.

Ровно в полдень прикрыл лицо ладонями, прикрывая зевоту, и оттолкнул от себя маргариту, воплощенную в эфире виртуальную модель инфэо, насыщенную маэной. Вокруг все напряглось не хуже, чем когда-то при князе Ок`Шиидонр, подобное же давящее ощущение, сопутствующее чувству оскудевшего маэной пространства.

Альфа и Бета, став прозрачными для физических воздействий, прикрытые Гаммой от эфирных, статистами свидетельствовали один в эпицентре, другой метрах в ста над и километрах в пяти от. Всего четыре початка с коррекций с мэл-деревьев на конкретно мэллорны, окружающие выбранного на убой старика, и так лет через триста загнувшегося бы от естественных причин, даже грибы такими сухарями брезгуют, а пауки вообще не показываются. Совесть чиста, не за ящеров ще переживать, или сочные бордовые вишни с кулак размером на пару с трехметровыми гроздьями пупырчатого винограда шартрезового оттенка в фуксиевого цвета подвижную пульсирующую крапинку.

Цвет ледовой корки врезался в память — потрясающий оттенок. Летели наносекунды — воображаемый бугор еще не запорошился снегом, образовавшаяся благодаря стараниям ЛЗ эссенция жизни собралась в жемчужное ядро, началось формирование второго слоя. Очень важно изъять из окружающей эссенцию воды только кинетическую энергию, определяющую движение элементарных частиц, чтобы передать ее вовнутрь максимально аккуратно. Именно этот ядреный пар превратился в свою противоположность, воплощенную в высокотемпературное плазменное облако, накрывшее все безобразие.

Вращающиеся ледовые пластины оголили ближайшие древесные остовы, разлетевшись от эпицентра на тридцать километров. Зеленый конус над солфиалой продержался доли секунды — вырвавшийся следом пар буквально испепелил его еще перед превращением в огненный смерчь, преобразиший кубок мэллорна в царь-факел, и пеной перевалившийся на слишком близких соседей. А на главном языке огня медленно поднимался сверкающий шар, или это именно он и тащил вверх пламя за язык, но не удержал. Стоило взметнувшемуся ввысь огню дать слабину, и небо просело вместе с невинной тучкой, прогнувшейся подобно резиновой основе батута, на который брыгнул небожитель. Пламя расплескалось испуганными потоками, ураганно метнувшись в межствольное пространство, обятнутое презревшей все паутиной, засиявшей ярче угасающего огня. Центральный мэллорн вздрогнул еще и от вида четырех своих соседей, чья энергия поменяла свой вектор на огненный, отчего они от самых корней, целиком вспыхнули, обдав жаром не желающего гореть соседа, поневоле начавшего к ним присоединяться. Прочие организмы в ужасе тряслись, а многие с визгом бежали прочь, впервые в своей жизни пренебрегая обильно разбросанной едой, конвусильсивно дергающей лапами, если остались, да и не успели многие распрямить свои ганглии в сторону от еще не успокоившегося эпицентра. Как раз пыхнула жемчужина радужным всполохом — не кукурузина, вспучивающаяся хлопьем от температуры, но бутон, выстреливший вниз расходящейся тучей радужно сверкающих искр, таки разрывающих нити паутины, а так же насквозь проходящие через стволы мэллорнов. Со стороны — фееричная картина высыпающейся из взбухшего живота натужно побледневшей тучи манны небесной, презревшей вихри, основательно взбаламутившие воздух. Следом за радужным дождем, от которого ЛЗ прикрыл неспеша отлетающего прочь Гамма, отправившего воссоединившихся Альфу и Бету в буфер, раскрывался цветок плазменной орхидеи, изгнавшей весь цвет из заново рождающейся тучи, которую пронзил ревущий столб огня, окутанный оглушающими молниевыми разрядами, изломаными ветвями упершимися в стремительно чернеющие и загорающиеся рыжим пестрые кроны, похожие на измочаленные полоски тряпок. Наклоняющий к центру взрыва мэллорны ветер вздымал в воздух черную гарь, рождая гигантский гриб с белесой юбочкой на тонкой ножке-гейзере и клубящейся на десятки километров пыльно черной шапкой, рассвеченной не унявшейся огненной сердцевиной, разогнавшей облака, закрутившей из них обручь вокруг своей ноженьки, который постепенно ширился. Гриб вырос на десятки километров в атмосферу, образовав целую серию из облачных колец, оставшихся далеко внизу, где по поверхности уже ширилась ударная волна, вздамыющая в воздух листву и ящериц. В радиусе десяти километров образовался глубокий колодец-кратер до самой глубоко пропекшейся земли, поблескивающей кристально-черным с радужными вкраплениями, где-то там, все же ближе к кромке, даже торчали огрызенные кореньеща поваленных мэллорнов, вдали угольно почерневших до белесого налета, полыхающего красными разводами, вблизи кристаллизовавшихся. А еще во многих километрах вокруг поднимался смрадный дым от пропеченых организмов, а остаточная ударная волна кроны потрепала и того дальше. Черный цвет смерти распустился белым грибом в цартсве жизни.

Лучевая болезнь, радиация, ядерный взрыв — все эти термины я испытал на себе, катасрофически ошибшись в расчетах силы взрыва и реакции эссенции жизни на плазменное состояние, сдетонировавшее ярчайшей вспышкой, убившей все, что еще жило на десятки километров вокруг. Все три моих тела умерли в тяжелейших мучениях суммарно за трое суток, ЛЗ пришлось воссоздавать их заново в том уголке, что устроил в пяти тысячах километрах от эпицентра.

— Чудовищно...

— Прости, Лис, и мои расчеты оказались ложными...

— Ядерная энергия, помноженная на маэну... незабываема.

— Хм...

— Полезно не забывать о смерти, только и мечтающей о поцелуе со мной. Уж лучше черный юмор, чем рефлексивно сокрушаться или пускать слезу, свирепеть или трепетать в панике за бедных ящеров. Будем воспринимать это за сданный экзамен по стрессоустойчивости и проваленный по физмату.

— Грустно...

— Мое сердце не поросло мхом. И я знаю, что за червь тебя сосет — Давжогл.

— Да, Лис. Мы выжаты до капли. Последний резерв тебя сейчас прикрывает, но если...

— Ясно, защита собственной проявленной составляющей, неэфективная меня и еще сокрытие в том урагане энергий. Я уже готовлюсь войти в турийя, ЛЗ, сможешь принять свет?

— Отдавай по капле, там поймешь дальше. И ты не прав про защиту — тебя не от этого закрывали, о подобном пламени я все превосходно знаю и сориентировался мгновенно. Дело в крайне необычных побочных эффектах.

— Эм?..

— Эссенция жизни детонировала и в астрале, который ты еще не включил в свой спектр восприятия. Изменение ее сути разорвало все связи души. Эманации купировались в области, примерно соответствующей Юзи. Рыщущим здесь чародеям крупно не повезло... Все, достаточно тянуть, Лис...

Вновь звездная система, вновь я светило, согревающее двух летающих вокруг птах и оставшиеся в точности такими же планетами. Ясно, ЛЗ прикривыл не только меня. Я не знаком с планетами, но благодарен им и за них. Один протуберанец, второй, я делился бездонным собой.

На пятые сутки неспешно анализировал причины несработавшей способности, позволяющей проходить через препятствия, оказавшегося бессильным покрова и простреленой аурой. Какая ирония, всплывшие из прошлого названия убивших тела излучений: альфа, бета и гамма, обхединяющиеся одним термином радиация. Нечто похоже изобретено, по словам ЛЗ, не давшего примеры этих мозгодробительных инфэо.

На шестые сутки с обновленной защитой собирал данные с места драматического взрыва. Какая трагедия?! Да тут же микромир просто взбесился, с ошеломляющей скоростью врываясь на освободившиеся ниши вышестоящего — свято место пусто не бывает. Зид освещал амеб с кулак размером, парящих вокруг метровой инфузории, шар с голову на ножке с руку и тонких ножках — бывший бактериофаг. И это не самые распространенные организмы, непрестанно мутирующие, вспенивающиеся, делящиеся, столовающиеся. Наблюдаемое через микроскоп стало доступно для невооруженного взгляда. Мелкие клещи выросли до размеров с упитаного бычару. Однако за кругом окристаллизовавшихся мэллорнов, заполняющимся дождевой водой, победно топорщились грибы, да такие разные, что с ходу насчитал тройку тысяч совершенно новых, никогда не виданных — треугольные, квадратные и десятиугольные, блекнущие на фоне настоящих шляп-кусудам, шарообразных звездчатых, с веерными перекрутками, многослойными юбками, торчащими и вверх, коронами на шляпках, и прочая, и проча! Но все это меркло на фоне пауков, впервые на моей памяти вылезших на яркий свет и буквально опутавших паутиной все кроны мэллорнов, превратив весь периметр в гигантскую пиршественную скатерть-самобранку. Они только и успевали упаковывать и отправлять коконы по эстафете вглубь дикого мэл-леса. Десятки тысяч особей, сотни видов, на глазах пополняющиеся новыми десятками. Сюда тащили яичные коконы, из которых через час или два сноровисто выползали совершенно разные на вид паучата, здесь же и свивали яичные коконы — настоящая фабрика пауков. При мне уже появились с вынесенными на усиках третьими или двадцатыми парами глаз, с ромбическими брюшками или оволосатившимся не хуже многих кактусов и белок с пышными хвостами, а так же свободно левитирующие, закрепляющую паутину прямо за воздух! Ох, какая это была паутина, дивусвизио фиксировал образование полимеризованного белка, обогащенного любопытнейшим химическим набором элементов, а так же поразительную шарнирность. Вот, вот в чем фишка! Грибница!!! Разбрасываемые ею споры не успевали налипляться на воздушные экспромты, давая в деталях рассмотреть процесс камуфлирования, когда с определенного момента уже сами паучьи железы прядильного аппарата вырабатывали правильную пряжу.

Очередной доран начался без долгих церемоний — мне хотелось поскорее запихать вчерашний отрывок памяти поглубже, расслабиться в непринужденной обстановке, переключиться с рабочего на позитивное — успеется с обработкой. Однако подзабытый разговор с ЛЗ аукнулся неожиданной для меня рамкой портала в самый неподходящий момент.

Гном, настоящий гигант среди своей расы, наверное. Строен, пепельноволос, голубоглаз. Молодость тела не соответствует реальному возрасту. Держит за руку, судя по чертам лица, дочь, недостоющую до плеча. Сочные карие глаза, темнокоричневые с красноватым отливом курчавые волосы — многочисленные кудряшки закрывали одновременно массивный и тонкий головной обруч из мифрила с золотом и асалами, подчеркивающими красный оттенок. Девочка в свою очередь, видимо, брата держала. Слабовыраженный изумруд в глазах и светлые волосы. У всех троих одинаково мелкие кудряшки, на которые падали косые лучи, любопытным образом пропускаемые плотной кроной мэллорна через себя — часть пробивалась все же через полчища оккупантов к водной глади, таинственно освещаемой множеством огоньков Инти, создающей приятную расслабляющую обстановку, сообразную нагло прерываемому действу.

— Леон? — Крестный? — Варав? — опущенные щиты. Специально?!

— Нас всего двое, — пахабно улыбнулся Ли. — Присоединишься? — одновременно Эн, глядя на оформившееся тело, так же не соответствовавшее реальному возрасту.

Чувствовал, что такая линия поведения оттолкнет. И не ошибся. Однако старший гном оказался уперт. И все трое быстро взяли себя в руки. Да, я не смущался ни вот сколечки, это они пришли, пусть им будет стыдно. И правильно, оттесните ее за свои плечи, крепче сожмите руки.

— Представимся?

— Что за бесцеремонность? — Не желаете досмотреть? — пошлое возмущение. Ли прижимался грудью к спине Эна, будучи в нем, лаская спереди.

— Башь-на-башь, — атаковал гном. От совокупного удивления приподнял обе свои брови, по одной на каждом лице, правую и левую, согласно наклонам голов. — Предлагаю заключить сделку.

— А нам что-то надо разве? — рука недвусмысленно сделала серию быстрых движений. — А нам есть, что предложить? — таз ответил тем же.

— Отец... — вслух взмолилась дочка.

— Развратники, — сквозь зубы презрительно выдавил братик, чья люфская суть упаковывалась в подобие сестринской упаковки. Заставлял себя думать в подобном ключе. сбылось

— Мы с миром пришли, — произнес гном на чуть усилившееся пламя ЛЗ, не пожелавшего скрываться. Собственно, я сам его проявил и уже привык к нему, не ожидая гостей, хотя намек был. — И вы не напали.

— Да как-то не с руки, — хмыкнул Ли. Эн обизнулся.

— Хватит пахабщины при девушке, варав! — раскалился светленький.

— Если это вы причастны к разрушевшей мэллорны феерии, то мы готовы сделать заказ на эти чары. И предложить астральные камни, — взмахом отправив вереницу из асталов в кулак размером, восемнадцать гордеевских огранок, тех самых. Ох как они заблестели, засверкали и запереливались.

— Не интересно. — Ммм? — прильнул губами к ушку, заставив себя закрыть глаза, а их возмущенно засопеть.

Блескучее подняло желание прижать к себе, потрогать, объявить своим. Бедь камни вне тех венцов, что лакуар предлагал — не утерпел бы, принял и кольца с перстнями, и медальон, и пряжку, и браслеты. Просто неоторвать глаз от переливов. Впрочем, чего грезить? Хватило бы воли — не хватило. Сейчас есть.

— ЛЗ?

— Ты забыл о переданном феями от сына. Это для арездайновских нордрассилов. Они могут посадить на центральной площади. Но раскрыть только ты сможешь, или время.

— А эльфы не срежут лишнее?

— Оно врастет. Станет защищаемой ими частью.

— Как-то усилит?

— Мерцающие не пойдут на отбирание игрушки. Именно так воспримут их молодые Древа.

— Что-то еще?

— Сперва узнай их цель. Стиль инфэо скажет все о тебе.

Разговор как всегда длился меньше мига.

— Назовите цену сами.

— Продать чудо-оружие против своих же за какие-то камешки? — А зачем вам чары? — Возмущенно. Пытливо.

— Политика.

— Йейль, краткость — сестра таланта.

— Но... не в этом... случае, — намеренно громко пару раз соударившись.

— Ступайте, дети, — жестко приказал гном.

Видимо, мыслеречь не помогла, а озвучивание перед постороними обязывает. Сверкнув глазами, оба ушли в портал, ведуший в рабочий кабинет, с такой неприметной, но такой кричащей картиной на столе, мимоходом повернутой наружу девичьей ручкой. Чувствами взорвался Лис, оставив трезвость Ли и для порядку проводивему их взглядом Эну. Портал с запозданием подернулся мутной полупрозрачной пленкой.

— Зачем этот спектакль, Леон?

Прикинуться дурачком? Пошутить? Увести тему?

— Мы эльфы, а не гномы для подобной фамильярности, — очертив волосяной след прошлого. — И вот такие они гномы, мастера на сделки?! — величайший миф развенчан, все, конец всему. — Угу, найдут хоть в Бездне, чтобы всучивать стеклянные бусы за жизни наших соотечественников... — ну-ну братик, мне тоже нелегко ломать перед тобой комедию. Это был удар ниже пояса — не привыкать, но больно. Я не хочу сейчас вспоминать прошлое. И да, ты мне названный, хоть это хорошо, важно, очень.

— Биандры с рухмским оружием атакуют пристанище изгнаников, когда-то исторгнутых с Имрикса на Угэреж. Нас изрядно треплют землетрясения и другие напасти, например, порождаемые изливающейся на месте огромного полуострова лавой и океанскими водами с ветрами из Ока Глораса. Нам не хватает ресурсов воевать на все фронта.

— А причем тут политика?

— Мы ключевое звено обороны Угэрежа от вторженцев с Рухма, но не всем странам нравится такое положение дел. И предлагаемые расценки. Ламбаду хотят захватить или уничтожить. Нам нужно нанести превентивный удар по репликаторным базам.

— И? Вы же как-то нашли нас на диком юге, портал вот здесь открыли даже...

— Наши методы и средства неэффективны. Отправка отряда глоров расценится номинальным союзником за нападение.

— Забавно слышть такое от... гнома.

— Кх! Этот ялов божок за все ответит! Столько смертей опять!..

Неподдельная ярость и гнев, и горе. Превалирующие сожаление, вина, горе на секунду сделались фоном.

— ЛЗ?

— Чтобы защитить небо, следует расположить на полюсах проводящие поглотители. Это абсолютно невыгодно Давжоглу. И эльфам, в будущем. И при твоей установке тут же навлечет самое пристальное внимание Давжогла и Чародеев. А гном вполне догадается о назначении. Но сможет обеспечить охрану установки, отвлечет внимание на себя. Это напрямую связано с тем, что ты для него оставил.

Трудно. Но он же был так близок тебе, Ли... Эн, ты понимаешь. Да, можно. ЛЗ даст ему лучшую защиту.

— Аайях!.. — больно, да. Два луча из середины лбов ударили прямо в глаза названного брата, проигнорировав всю защиту, он же сам в ней брешь сделал. Хорошо, вроде нет следов ментосчиток, его амулеты сильны, но Чародеи всерьез не брались за него.

— Простите, — начал говорить ничего не видящему и больше не шевелящемуся, но все слышащему.

— Вам установлена защита от божественного сканирования ментального слоя и от разглашения не ваших тайн, слабая боль скоро уймется...

— Во-первых, в Ламбаде уже находятся специальные приборы и инструкции по их установке и запуску на полюсах планеты. Во-вторых, у Сверьялуса я получил вот эти два кокона, — вложив их ему запазуху. — Вам надлежит лично и беспромедленья одновременно вручить эти игрушки обоим арездайновским нордрассилам на их центральных площадях, тогда на малое время внимание контролирующих переключится с биандров. И напоследок. Маргариту не дам. И... вы же умеете разумно мыслить, прошу, оставьте прошлое в прошлом. Не будите лихо, пока оно тихо.

Глава 12. Нежданный контакт

Ядовитые поганки внутри проросли, не иначе. ЛЗ принудительно отправил гнома обратно в портал, в тот же миг сам прибрался в полости кроны, а меня переместил на десять тысяч километров. В тот самый пещерный комплекс. Хе-хе, умиротворяющие тона, знакомая обстановка грота... И ты Инти туда же — светлячки расцветили потолок и часть уходящего глубоко внутрь дна. Благодарю...

Все желание пропало, как ни бывало. К бокам Гаммы прижались Альфа и Бета, неслышно шелестя дыханием. Пальцы беспечно выводили круги на спинах и груди. Думать о брате не хотелось, а не думать не моглось.

Я с Угэрежа. Какой-нибудь изгнанник, породнившийся с гномом... от безысходности? Вполне. Как же я его любил — та рамка просто сочилась высокими чувствами, передавая палитру не только создавшего ее, изображенного тоже, под призмой восприятия художника, меня прошлого. Стало завидно — имэйджо, созданное в одиночку. Да, прошлое прошлому, настоящее неготово разом принять и признать, даже вот такие малые порции вызывают несварение извилин своей внезапностью. И брат с сестрой. Какая-то она нервозная, какая-то рана оставила глубокий и плохо заживаюший след в ней, что-то с ней явно приключилось нехорошее, такая молодая, а жизнью потрепанная. Брату меньше досталось, судя по тонкому телу, в нем больше сохранилось... магии? Пожалуй. У старшего гнома болит душа, а у его детей еще и тварные тела. Нелегко им приходится там, дома...

Да, ЛЗ, раз у биандров нарисовался избыток, надо подсократить. Помню беседу. Звоночек прозвенел раньше и не с той стороны, что ж...

Нарочитое поскребывание ворвалось нежданно. Где-то в глубине пещер кто-то предупреждал о своем визите. Первая мысль — правильная. Напрягшись, раслышал тишайший шаг восьми лап. Тьфу, паук! Какого жмыха он здесь забыл?! Не крадется, просто медленен. Пока он плутал, я терялся в догадках, выдвигая самые смелые идеи, основывающиеся на разумности твари — все их поведение кричало об этом, особенно на радиоактивном озере. Не будь сосредоточен, не ощутил бы касание ультразвуковой волны, на грани гиперзвука. Эхолот у паука??? Йейль! Кажется, пришелец на радостях подпрыгнул, бросился строго в моем направлении. Остановился. И, нетерпеливо перебирая лапами, в прежней манере стал двигаться к гроту.

Я трижды сглотнул, сжав объятья, унимая заколотившиеся сердца. Эхо насторожило паука, появилась дерганность, однако он не остановился ход. К ялу! Оставшийся Гамма устроился у кромки воды, примерно по центру пещеры, оставляя свободу маневра. Я уже взял себя в руки, успокоился, оставив мандраж двум другим потокам — это от них я перенял боязнь.

Да-да, сидите и дрожите там! Да это Бета виноват, я не при чем... Угу-угу, непричемный, вспомни плен... А ну цыц! Или он вероломно нападет, встретя достойный отпор, или состоится какой-никакой контакт. Уж лучше никакой. А давайте на свет выберемся, а? Хочется в гнездо птицы Рух? Не, яишницу не хочу. Балбес.

Чувства к гостю особо не скрывал — крутой замес из любопытства и брезгливого отвращения, приправленный целым букетом других. Паук тоже — благоговение и страх в тесте из беспомощности на дрожжах из унижения. Хех, дрожжи! На почти метровой в поперечнике головогруди топорщилась аморфная масса гриба, гифы его грибницы опутывали и даже пронзали тело переносчика, свисая шевелящейся бахромой.

И как он протискивался в узких проходах? Почувствовав предупреждающее изменение моего настроя, остановился в двух корпусах от проема. Дивусвизио позволило разглядеть — гифы играли роль нервных окончаний, по которым передавались сигналы. Отсоединенная от целого часть стала уязвимее, и открытее. Паук-гриб сохранил достоинство — лапы не разъехались. Он вроде как чинно опустил тело на моховую половицу. Где-то на фоне проблескивало презрение, неуверенность, превосходство. Поразительно — чувствующий гриб! Хмыкнул.

Ууу, лучше бы я изображал статую! Пришлое восприняло это за сигнал к началу диалога — на меня широким лучом направили бурную реку образов, от одного, так сказать, вида которой затошнило. Все это соскальзывало по ауре, не проникая вовнутрь. Паук-гриб смутился, может и разочаровался, но ни один глаз его не моргнул, из трех, что наставил на меня.

Картина маслом — нагой эльф против грибопаука. Да, в этой паре заводила именно гриб, а паук просто переносчик, рабочий инструмент, и скорее симбионт, а точнее между ними мутуализм, а не комменсализм или паразитизм. Йейль, настенные картины из лишайников забеспокоились, а ближайшая к пришельцам вообще расплылась — пропал натюрморт с местным красным огурцом в мой обхват, к жмыху пропал. ЛЗ, будь другом, кроме того половичка и картины убери домашнюю обстановку, что-то я сразу не сообразил, а их потом сам сплету. Хех, хотя бы сколько-то, но я хочу здесь еще пожить когда-нибудь потом, забарикадировав грот или основательно запечатыв на время пребывания. Инти, твое освещение не требуется.

Удивительно — грибопаук повинился. Понял, понял своими ганглиями! Только вот правильно ли? Да — испорченный натюрморт восстановился в точности, как был. И вроде как уважение испытал? Или восхищение. Что-то положительное обо мне измыслил. Испугался, но так и остался недвижимым, как я. Не знаю, видит ли он свечение ежика моих волос, но мне хватает для наблюдения в видимом диапозоне световых волн, а ему, видимо, своего эхолота, чей звук дальше ауры не проникал.

Немая сцена вновь прервалась с его стороны. На сей раз образ, подобный ушату тухлой воды. Если бы не опыт растворения в Сверьялусе, совсем не понял бы посыл. Просьба о помощи — лейтмотив алогичного для меня мыслеобраза. Грибопаук мыслил совершенно иными категориями, строил цепочки и связи по собственной логике.

Под немигающими глазами подогнул ноги под себя и соединил пальцы рук, зависнув мудрецом в воздухе, часто используемой позой при медитационном разборе решаемой задачки. Он ждет — мой черед. А как? С кем мне было общаться? С примитивными ящерами и растениями иначе происходит общение. Лично я бы оскорбился, обратись ко мне незнакомец как к младенцу, когда я четко продемонстрировал взрослость. Не общался образами, ни один из потоков опыта не имеет, только ненаправленная передача. Йейль, я не хочу показать, что он для меня пустое место, вещая во все стороны. В конце концов мне любопытно, что же его привело. Да, интерес перебарывал отвращение. Подумаешь, мыслящий гриб, я вот тоже могу принять подобный облик, хе-хе, в кошмарах. Хм. Внешне схожий облик хоть сейчас, а если просветить через сканер... Тьфу, об ответе надо думать. Мда, повторить за ним труда не составит, не так уж и сложно. Чем наполнить? Смыслом, голым смыслом. Примитив. И кем я покажу себя? Ууу, как барышня на первом свидании мнусь. ЛЗ, побудь, пожалуйста, переводчиком, а? После досадного инцидента венец спрятался даже от моего взгляда, так к нему привыкшего. И проявляться не захотел: "Сам справишься. К тебе пришли". Иронично так, по-доброму.

Что ж, буду сам корпеть. Образ должен быть прост и лаконичен. Хех, для кого лаконичен? Хорошо, попробуем начать с малого, будем собирать беседу подобно конструктору. Долго, зато обещает быть плодотворно, что-то мне не хочется вникать в его логику, но вот объясниться на пальцах, так сказать, мы сможем. К сложным фразам и предложениям перейдем после алфавита. Хотя, раз он меня нашел и сам пришел сюда, то как раз у него может и не быть времени. ЛЗ, поможешь? Хорошо, я попытаюсь добиться его осмысленного согласия. Хм, а собственно, какого жмыха мне от него надо? Вроде собирался покидать вскорости Юзи. Мде, если повернусь спиной, то ведь и они могут потом так же поступить. Все правильно, поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Довееерчивый... Отнюдь, просто за все время пребывания здесь не видел направленной агрессии. Ну живем себе и живем, друг дружке не мешаем. Лучше быть добрыми соседями.

Мой мыслеобраз содержал урезанный вариант моего видения: пол пещеры дорожкой от меня до него, Гамму буквально недавно видел Альфой и Бетой, а его образ непосредственно с оригинала, причем неярко подсвечена симбиотическая система на фоне призрачного эфирного тела. Смысловой посыл — приглашающее ожидание.

Грибопаук скрежетнул клешнями и дернул пузищем. Гриб пошел волнами. Гейзер эмоций осел лужей вынужденного смирения. Ответный образ содержал подробный план прилежащих пустот и проделанного пауком пути внутри пещер, добавился и уже исчезнувший антураж со мной, лежащим в обнимку с двумя, тела которых прорисовывались точно, но не содержали ни мною переданных подробностей про эфирное тело, ни добавленных в него грибопауком деталей. Так же обозначались другие встреченные обитатели, несущественными тенями. При этом пульсирующе на всех-всех стенах появлялись лишайники, копирующие те, что в гроте.

И чего он заладил на все лады о помощи? Приплел сюда план, небезинтересный, надо сказать. Слишком много лишних деталей и подробностей, включая предложение об оплате, или намек. Надо обкарнать. Сначала обрежу план до схематичного объемного изображения призрачных пещер и чуть более яркой нитью его пути, уменьшу, разместив позади него, рядом с пульсирующим нечто неопределенного вида, отражением моего. Надеюсь, я верно понял именно этот посыл. Вид грота привел к исходному варианту, добавив текущее окружение в блеклых тонах, много тусклее соединяющей нас дорожки. Между нами поместил еще одно нечто, другое, которому придал понимаемое как помощь, всю передаваемую им совокупность. И общее вопросительное ожидание.

Гриб впал в уныние. Поскрябался своими гифами. Поскрябался и выдал ввергший уже меня в уныние мыслеобраз. Он оставил все нетронутым, кроме лабиринта пещерного комплекса — он опять занял все пространство, а грот оказался внутри, в точности соответствуя моему. Ну, почти — он воспринимал мое, выдавая полностью свое видение. Необычно, конечно, осознавать то, как им мир воспринимается, упрощенно, но все же — некая смесь, подобная образовавшейся в оркской кибитке после зачатия единого Лиса. В переданной редакции остался его маршрут. И появился мой, вернее, для меня: вторая пульсирующая линия протянулась по более короткому маршруту, на всем протяжении которого он понаставил себя, за которым стоял я, и опять вместе с Альфой и Бетой. Выход ярко горел, типо помощь требуется там.

Да-да, не дурак, впал я в недовольство. Хорошо, внес коррективы в свой вариант. Нечто между нами стало его упрощенным образом, добавил движение его фигурки, доходящей до грота, а потом возвращающейся с моей фигуркой его путем. Потом все это отлетало за его спину, вернее в один бок, а неопределенное нечто смещалось в другой. Под нечто поместил прошлый упрощенный образ с пульсирующими в такт лишайниками, который разделялся на истаивающие клочки. Со своей стороны в слот предложения поместил подобие его упрощенного образа, только с моим путем, акцентом на выход, пульсацией. На приемном же добавил клубящуюся неопределенность. В центре между нами поместил призрачное облако, повторяющее очертания его пульсирующего и моего стойкого. И опять вопрос, типа ты мне — я тебе, предлагай.

Настроение гриба не поменялось, так, легкий всплеск, пузырек метана в болоте. Примет формат или нет? Долго гадать не пришлось — пришел ответ. По крайней мере, он упускал кучу подробностей. Как смог, изобразил скалу и ее окружение, вдалке разместил очаг боли и помощи. И опять тройка, летящая от места до места. Сбоку приплел смутный образ того, как на паутину сверху льется-сыпется-летит что-то вкусное. Полезное? Важное? Не могу разделить на составляющие. И почему-то однозначно относящееся ко мне.

Мда, кажется, начинаю догонять суть. Типа содержимое солфиал, что я выливал на них, оказалось приятной штукой? И ведь если учесть, что их конгломерат, гм, что они распространены всюду в межстволовом и прикорневом пространстве, то вполне реально сопоставить факты. Похвально, для них. Печально, для меня. А зовут к месту взрыва, направление однозначно. Хм, кто-то стал притеснять колонию? Когда я покидал их в субботу, там царило буйное оживление по обустройству кормушки, а в понедельник приперли к стенке? Стали сгонять? Хм, а типа факт того, что там все пожгло, прощен? Или для них это капля в море. Скорее всего, а вот от источника полезных мутаций отрываться неохота, так что ль? Хех, а раз я и раньше вам помогал, ничего не требуя взамен, то можно обнаглеть и припахать альтруиста?

Да, я возмущен. И нечего так зыркать удивленно. Если я не добьюсь ответного понимания, то буду считать вас всех не развитее домашней кошки, вмеру сообразительной. И посчитаю, что следует прибраться за собой, пусть никому не достанется, тем более конкретно вы и так отхватили жирный кусок за эти сутки.

Ответ строил на основе финального расположения своего предыдущего. Центр преобразовался в его ответ, оставил в мыслеобразе момент упрощающего кромсания и объединения с тем, что в его слоте на прием. Добавил квадратные флажки удивления и возмущения, разместив над нашими головами, условно. Затем разделил центр пополам. С одной стороны эпицентр, вид сверху, максимально упрощенно, с выделенными паутинными деталями. Ускоренная прокрутка роста повреждающего все вокруг ядерного гриба, сменившаяся обнаруженным после благодатным раздольем. Затем комок боли и помощи, масштабирующийся до размеров Юзи. Появление сверху квадратика возмущения, обратное увеличение. Весь эпицентр охватывается ячеистым циллиндром, в котором включается миксер, все перемешивающий до однородной констистенции. Ровный слой земли, на котором практически мгновенно вырастают мэллорны, кроны которых через секунду неотличимы от соседей. Упрощение до схемы, передающий смысл, и переход на вторую половину. С этой стороны по вертикали расслоил следующее. Воспринимаемые грибопауком два других моих тела взял за основу, придал размытость и эфирное наполнение, размножил, объединил в пары, добавил каждому слоты. Первый акцент: фигурка из кубика делает шарик, передает его второй, та дырявит его, помещая внутрь язычек пламени и возвращая, первая остается с фонариком, вторая с оставшимся материалом, обе довольны. Второй акцент: фигурка из кубика делает много маленьких шариков, отдает готовое второй, та съедает, становясь полнее и ярче, довольнее, первая в печали. Далее внизу поместил подобные фигурки, но в парах с животными и растениями. Третий акцент: фигурка удобряет корни, растение выращивает арбуз, фигурка его забирает, все довольны. Четвертый акцент: фигурка косит траву, кормит ею корову, доит ее, и в довольствии делает простые манипуляции по взбиванию и съедает лакомство. При этом если сверху равне размеры, то снизу до акцентов большие только эльфы, на время растение и животное увеличиваются, а после обратно уменьшаются. Рядом сверху поместил уменьшенного себя, снизу его, затем задал движение навтречу и уменьшенный вариант общего плана. Затем оба варианта из центра уменьшенными копиями появляются на месте неопределенного нечто, явно разделенные, оба блеклые, пульсирующе поочередно становясь яркими, причем вариант с уборкой всех следов был больше и ярче. От него провел к центру две блеклые дорожки до его блеклых подобий. Сложный мыслеобраз с большим багажем. Без подсказок ЛЗ не получилось бы создать воспринимаемое не разом, а постепенно, как задумывалось автором. Общий посыл — пренебрежение.

Гриб долго думал, исходя волнами. В итоге окрасился в просительный цвет с нотками непонимания и выдал результат. Ну хоть сцену принял. Правда, по-своему — в полноценном гроте, сеюсекундно воспринимаемом, ярко выделялись две фигуры, ну я у него почему-то плотно ассоциируюсь с еще двумя. Как он их может видеть?! А иначе его настойчивость в этом необъяснима. Вобщем сюжет развивался по следующему сценарию: все мои фигурки зависли над котлованом, по которому ползали пауки и росли грибы, и поливали болью низ, где корчились его детализированные собратья. Затем появляется моя фигурка и из того, что ниже пупка, выстреливает в обидчиков, пеленая и унося с собой, все счастливы. И вновь Просьба.

О, как. Что-то в этом есть. Типа приди и забери трофей, мы на него не претендуем. Какая-то логика в этом, безусловно, присутствует. Справлюсь ли я с чародеями, не раскрывая себя? Вопрос, конечно интересный. С противником, который легко перемещается, совладать очень трудно — не зря же я сам развиваю мшаринг! Вот и придумывай против себя средство. Подчерпунть идею с сетью? А что, их паутина вполне реально сможет заблокировать пространственные перемещения. Тема развиваема, однако какого жмыха мне они сдались? Солить? А убивать... Впрочем, за просто так такое я точно делать не буду. Хорошо, продолжу гнуть свою линию, без более менее понятного мыслеобщения дохлый номер безнапряжно вести осмысленную беседу.

Да, видь одобрение, но не радуйся раньше времени. Совместил его сцену и свое окружение. Зафиксировал схему, заключил в яркую ячеистую капсулу, напоминающую их коконы, разместил в положенных слотах, которые оформил под круговой паутинный узор вокруг добычи. Вроде как с этим закончили, хватит, я давно тебя понял. Возвратил на сцену финал прошлого своего ответа. Засветил выбранный путь, вложив одобрение. Вариант с уборкой сжался, потускнел, распался на истаявшие кусочки. Тоже самое и с малой копией в слоте. Второй вариант занял середину и видоизменился — центральное место заняло изображение нашего общения, все остальное поблекло и уменьшилось. Наша дорожка и грот тоже поблекли — мы теперь оба находились на символической паутине, вернее он сидел на ней, а я висел над как бы в раздумьях. Затем показал, как его пустой слот заполнился предложением — опутыванием и утаскиванием фигурок на своем горбу, как это выплыло на середину, потеснив на другую половину уже имеющееся. Далее преобразил свое предложение к общению, показав этапность процесса, расположив по вертикали, причем текущий на середине, пройденное снизу и тусклее, намек на продолжение. Содержание уровней следующее: две пары наших фигурок, за спиной грибопаука одной стоит колоритная увеличенная копия, за моей спиной второй пары такой же я. Схметично показал сближение, начало. Выше — общие потуги в виде обмена шариками мыслеобразов. На втором уровне они оба пролетели насквозь. При этом в моей паре его фигурка приобрела большую четкость, и за спиной появился контур увеличенный контур, а у его пары ничего не изменилось. На третьем опять динамика только у меня. На четвертом в моей паре его фигурка уже обрела плотность, а тень за ней стала чуть менее прозрачной, а в его только-только наметился прогресс — у меня добавилось цветов, появился контур за спиной. Теперь пятый этап, текущий. В его паре я кидаю мысль. Акцент: в моей паре он готовится бросить ответ. Затем показываю двух полноценных уменьшенных наших копий на самом верху, обменивающихся яркими шариками. От них спускается вниз нить, на которой снизу вверх по уровням начинают расти перпендикулярные плоскости, на которых находятся наши пары. Над пятой появляется менее четкая шестая, еще более призрачная седьмая, и яркая на самом верху. Показал двойственность выбора. Затем показал свой ход и повесил сбоку соответствующий образ. С его же стороны сверху поместил призрак своего слота. Уменьшил потускневшиее содержимое сцены и опустил на паутине вниз. На второй паутине показал динамику: череда уровней пирамиды понимания, потом двое перемещаются к радиоактивному озеру, один начинает давать паутину, второй ею управляет, пеленуя причиняющих боль. А вот потом куколки оседают на его паутине, мы обмениваемся яркими шариками мыслеобразов и разлетаемся восвоясии.

После многомесячного уединение удивительное общение полностью захватило меня, жутко заинтересовав. Я за пролетевшие минутой полчаса избыл боязнь и страх, воспринимая их как возможных собеседников, необычайно эрудированных в собственном пласту знаний, взаимодействие с которыми сулит обоюдоинтересные беседы. Тормозил гриб. Видимо выложил первую заготовку, а дальше то и не подготовился. Впрочем, я не сильно его опережал — создавать образы хоть и учился на лету, но все затруднялось продумыванием понятного для грибопаука, приближенного к некоему общему знаменателю.

Грибопаук крепко задумался, сосредоточившись. В конце-концов он выдал удививший меня ответ. Полностью мой образ в неизменном виде. Почти. В последней демонстрации при подьеме вверх он после немного выше восьмого уровня-паутины вписал свой труп. Посыл — обреченность, и просьба о помощи.

Вот те на, приехали к ялу. Хм. А ведь эта его мозговая деятельность уже сделала паука квелым. Мда, жизненный тонус стремится к нулю, а я так увлекся, что и не заметил. Виноват, да. ЛЗ, помоги, пожалуйста, с передачей ему моей энергии в нужном формате. Сам в обозримом будущем не успею справиться. Спасибо.

В ответой мыслеформе поступил так: у обоих звполненные слоты, у меня оба ярки, у него один в непринятом статусе. На сцене изобразил, как наливаюсь светом, как он отделяется от меня и подплывает к его ослабшей фигурке, та берет ком жвалами и наолняется энергией. Потом я создал еще один такой же, поместив позади себя. Рядом с ним появилось множество призрачных копий, обещающих поддержку. Затем на сцене показал, как метаю к нему мыслешар, как он щелкает жвалами, как я следом делюсь силой, а он после приема бросает ответ.

Удивление, тревога, согласие. Клацнули челюсти паука, собранная мною в ауре энергия посредством инфэо начала плыть к нему, остановившись у рта, который прикрыли клешни. Хм, и как он собрался перенимать? Хех, через гифы — по клешне проползла белесая нить, пучек из нитей. Осторожно одна схватилась за свесившийся кончик, который ЛЗ вовремя добавил. Тут же наполнилась энергией, потекшей вглубь. Остальные шустро последовали примеру. Грибопаук проглотил всю порцию, полуторную, по словам ЛЗ. Ему потребовалось время для приведения в норму симбионта, вновь засверкавшего поугасшими глазами.

Все-таки через долгий промежуток времени последовавший ответ обрадовал. Он продолжил этажи башни, сравняв уровень понимания. А над нею расположил восхитительные цветки — тонкая и толстая линии белого и желтого цветов. Геометрически и астрономически совершенная картина годового движения светил. Оба цветка поугасли, замерев с яркими точками текущего положения. Затем рядом появилось схметичное изображение Юзи с двумя нашими фигурками, с большой болевой точкой. Светила откатились на пару с лишним суток назад, башня растяла, на ее месте появилось изображение котлована с летающим мной, а на второй половине боль сменилась счастливым довольствием и радостью. Ра и Зид покатились вперед. Через некоторое время после моего ухода появились другие эльфы, почти срау начавшие целенаправленно уничтожать пауков и грибы. Где-то огнем, где-то молниями, вобщем, били как в тире по мишеням. Был отпор — вверх метались паутины. Первый удар оказался единственным удачным — комок приблизвшись к эльфу раскрылся паутинной сеткой. Он слишком снизился и вверх не мог подняться, не попав под удар своих. Да, продырявил, но это его не спасло — нити буквально нашинковали его, предварительно опутав и проломив защиту, вниз упала кашица. Светила двигались, а сбоку появились более мелкие точки, становящиеся мертвыми. Когда число одновременно атакуемых достигло десятка, а умерших с полсотню, погасла главная боевая арена, сбоку отделилась часть и началось строительство башни понимания до точки, что в самом начале была. Прогноз событий вызвал уважение: над картой росло число непривязаных ни к чему точек, обозначающее погибшие центры, а так же еще оставшиеся. Через сутки потух очаг боли, и потом почти мгновенное гашение всей системы. Кроме одной точки, ассоциируемой с ним. Уделил грибопаук свое внимание и мелким деталям окружения — везде добавил Альфу и Бету, например. Какого-то определенного смыслового посыла не было в ответе.

Ясно. Наконец-то подошли к главному, с деталями по ходу обязательно разберемся. А за изображение звездных маршрутов на небе вообще можно поставить высший балл — сам не удосужился додуматься до такого. Красиво. Воспользовавшись его идеей, выдал свой мысленный ответ. Разделил цветки с текущим временем. Один повесил над его картой, зафиксировав момент, второй четко над башней. Окружил вторую половину пузырем, включая желтый и белый уветки. И продемонстрировал, как внутри проходят недели, а снаружи менее часа, обозначив общую тенденцию. Затем, принимая в расчет слова ЛЗ, изобразил на сцене наш грот, появляющий у воды коврик, напитанный доступной энергией с запасом на неделю с учетом скорректированных данных, переход грибопаука на новое место, появление окружающей обоих сферы и картины того, что творится на радиоактивном озере в реальном масштабе времени. Потом зеленый ковер волной от меня, моя шагающая и купающася фигурка. Акцент: он бросает мыслеобраз, а в ответ рядом с ним появляются грибы и вновь непонятное нечто, перетекающее в гриб, паутину и обратно.

Надежда, борьба любопытства и сомнения. В итоге паук поднимается на лапах, ЛЗ тут же размещает обещаное в мыслеобразе рядом с водой. Все, птичка в клетке, можно расслабиться и выйти из медитации, потянуться и искупаться, пока сосед по темпоральному кокону(!!!) устраивается поудобнее, изучает экран и стенку окружающего со всех сторон инфэо.

Я уже искупался, взбодрился, а он все стоял и втыкал, гифы и лапы с клешнями в пленку, волновался. Вот ял неверующий! Жмых уловил смену моего настроения, развернулся мордой лица, хотя выведенные из головогруди глаза на ножках и так были повернуты в мою сторону. Кинуть обиду? Детскость. Он потерял ощущение родства или перестал чуять своих? Вполне, какого-то прямого обмена я не заметил, но и был сосредоточен на другом. Глупо обижаться из-за недопонимания, мы его и собирались ликвидировать, надеюсь "мы". Отправил мыслеобраз: моя фигурка на сцене дергает за свисающие с купола ниточки, тот изменяется. Далее его фигурка осторожно высовывает лапки и другие отростки, получающие легкие болевые ощущения, на этом опять вилка выбора. Первый вариант — на его пузе вырастают грибы. Сумчатые, грушевидные, вроноковидные, конические, несимметричные, бугристые. Всякие разновидности на ножках начинают, подпрыгивая, двигаться по ближайшим к стенке лапам наружу, таща за собой нити грибницы. Спокойно в прыжке преодолевают временной барьер, рапсределяясь по прилегающей площадке, причем изнутри кажется, что снаружи они застывают. По мере убывания-нарастания шляпок за шаром в его паре проявляется окружающий мир и, самое главное, карта — в моей паре окружающее с самого начала четкое, а его карта-народ-община блеклая. Второй вариант, в свою очередь, сам раздваивается. Либо он наполовину выдвигается, начинаются боли и конвульсивные движения оставшихся внутри пары лап, я дергаю за ниточки, убирая купол, и мы расходимся несолоно хлебавши. Либо он прыгает, целиком оказываясь снаружи, и в итоге мы опять расходимся в разные стороны.

На грибопаука напал нервный смех, по крайней мере, таков был превалирующий эмовектор. Он не ответил мыслью, а принялся суетиться, перемещаясь между стыком инфэо с береговой линией и энергетической подстилкой. Ну что ж, бегай, голубчик. А я в созерцательную медитацию-сон, умерить свой пыл и унять аппетиты — если общение с осколком прошлого причинило внутреннюю боль, то налаживание контакта с неизведанным приносило удовольствие, я наслаждался. Главное поспешать неспеша.

Грибопаук что-то отрыгивал, умудрялся прясти что-то из своей паутины. Постепенно получалась дорожка, по нитям которой шел интенсивный обмен, на которой нарастала бесформленная масса. У самой границы грибопаук бросил с толчком клешнями, в незапамятные времена мутировавшими из педипальп, наверное, ком из того же материала, что и дорожка. Тот вылетел за пределы, замерев там. Щелкнули жвала, прошелестели по мху лапы, возвращая тело к питательной среде, всколыхнулась бахрома, соединяясь с дорожкой, по которой тут же отправилась волна запросов с энергией. Симбиотическое существо стало прислушиваться к ответам, постепенно успокаиваясь.

Я уже давно вышел с глубинных слоев подсознания, но в тело возвращаться не спешил, приобретая опыт наблюдения из тонких слоев тварного мира. В детстве я не пытался понять наставника, как-то повествовавшего про душевное и эфирное тела. Первое обитает в астрале, в невоспринимаемом нами мире, однако она, душа, может оказать настолько отягощеной мирским, что частично проваливается в верхние слои тварного, обзаводится частичной эфирной оболочкой, иногда воспринимаемой обычными глорами за призраков и духов. Второе родное, все живые существа им обладают, некоторые глоры могут научиться выделять из себя свое эфирное подобие, связанное с душой и с грубой материальной оболочкой, и отдаляться, например, с целью личного исследования местности, а путешествия в астрале будут следующим этапом, который некоторым вовек не грозит. Подобия я не выделял, хотя мое "я" сейчас обреталось в тонком теле, проверяя инициативность нового знакомца.

По моим прикидкам грибопаук выдержал час бездействия, после бросания прошедшего насквозь мыслеобраза, вдимио, о готовности. После повторного невоприятия его посыла, он решился встать и осторожно подойти ближе. Постоял, поглазел, пощупал звуком, ткнул передней лапой мое зладное тело, оцарапав плечо до крови своими многочисленными коготками. Покумекал быстро — на оцарапанное место прилепилась красивая плотная паутинка, хм, таки подействоавшая правильным образом. Но следующая его мысля сразила наповал — поднявшись на задних лапах, он буквально спеленал мое тело. Аккуратно, ни разу больше не оцарапав, завернул в пушистую пряжу и довольным ушел обратно. Прошедшие следом два часа нисколечько его не взволновали — сидел и ждал. А это его подобие шерсти грело неимоверно, именно грело, помимо сохранения тепла, причем теплопроводность была таково, что наржный слой ни на десятую долю градуса не изменил температуру.

Йейль, ну почему я-то всегда подопытной крысой выступаю? Но чего не сделаешь ради лингвистики? Перетерпеть боль не проблема — это и не боль вовсе будет.

Вспышка рыжего огня ознаменовала мое "просыпание". Причем я и не ожидал, что придется повысить температуру до двух тысяч градусов, чтобы паутина сгорела. Полыхнуло знатно, выгорел и оплавился камень, и вся моя кожа. Боль не скрывал. Для грибопаука разворачивающееся действо стало настоящим шоком, собственно паук даже рефлекторно отскочил, болезненно разорвав связь между своим симбионтом и его грибницей. Вторым шоком стал укоризненный взгляд сквозь пелену боли. Нет, головешкой трудно существовать.

Йейль, эффект совершенно не тот достигнут. Грибопаук вскоре успокоился, но не испытывал и десятой доли той глубины вины, что я хотил ему вменить. Да, он нервничал и порывался подойти к трупу, но это так и осталось перебором лап, гарь и вонь его не особо трогали.

Постепенно все выветривалось и зарастало, следы огня исчезали. И моя изломанная головешка тоже, осыпаясь пеплом на пока еще черном взбугрившемся камне. Тут его проняло — поздно голубчик, тепрь жди и смотри целые сутки, как длятся минуты смерти твоих сородичей. Он уперся в стену-экран, располовинившую внутренее пространство, а в центре пульсировали узоры светил, отмеряя время — текущее положение с расцвечивающим путь импульсом до дого, что настанет через сутки. Поскоблившись, он понуро вернулся виноватым, и вскоре повернулся спиной, отвернув все глаза от стены-экрана — она передавала все много более натуралистично, чем малы экран.

Да, пусть прочувствует и проанализирует, полезно. И ему не обязательно знать, как я собираюсь оживать. У меня была идея запустить регенерацию, на крайняк воссоздать все тело целиком. Однако вмешался случай, и я сам себя спалил, сделал в итоге то, что сильнее всего боялся в оркском плену — сгореть в костре, обуглиться до пепла. В случившемся виноват я и только я, не грибопаук, он желал добра, имел благие намерения...

Как бы то ни было, ЛЗ стал учить меня воскрешаться из пепла, подобно фениксам. Они могут, а ты чем плох? А кто сказал, что ты не феникс? Проверял? Будем учиться. Вот и практиковался потихонечку, приобретая полезный навык. Раза с пятого получилось полыхнуть так, чтобы в огне родилось мое тело, а не еще больше оплавились камни. Живородящий огонь не корежит и не калечит, суть иная во внешне схожей с пламеннем оболочке. Замечательно — смена деятельности послужила самым лучшим отдыхом, заодно научился самостоятельно обращаться в пепел и восстанавливаться из мельчайшей щепотки.

Грибопаук встретил меня мордой лица. Потребность в моей помощи довлела над всем остальным негативом. Он ждал. Что ж, лови. В мыслеобразе изменил окружение, добавив сферу и убрав все, что за ней, поменял расположение, согласно занятым местам. Общую паутину сузил до сцены, на которой показал, как его фигурка выходит на корпус вперед, как я на своих двоих подхожу, как лезвием располовиниваю, как потом руками копаюсь в половинках, содержимое которых при этом становится четче, как раскладываю его органы на мху с растеленной на нем дорожкой, как потом ухожу, как на вновь появляющейся перегородке ведется отсчет времени, а он восстанавливается. И как только после этого мы переходим к следующему уровню башни познания.

Все волосики всталы дыбом, лапы одновременно задергались, аморфная масса на головогруди пошла рябью, интенсивность обмена неимоверно подскочила. Одновременно с судорожным подъемом и движением, он отправил ответ с просьбой подождать, пока он спрядет яйцо, из которого вылезет тот, с кем я продолжу общение. Ответил быстро, и лишь едва-едва поменяв мелкие детали в том мыслеобразе, что я ему передал.

Встал, сделал шаг. В нем проскочила затравленность, дернулось брюшко и клешни. Он опустил туловище на мох. Я сделал еще один шаг и поклонился, убрав прикрытие для эмоций — уважение. Улыбнулся — радость. И отправил еще один мыслеобраз, где проиллюстрировал сложившуюся ситуацию. Две фигурки обменивались шариками. Пауза. Моя фигурка ложится с замедлением процессов жизнедеятельности, выраженным в медленной циркуляции сигналов по эфирному телу, подобию паутинки, при этом у него показал не изменившуюся скорость. Отправка двух пролетевших насквозь шариков. Затем в дело вступают лапы, а не как до этого — у меня голова, рождающая шарик, у него грибная масса. Получается боль. Рядом показал правильный вариант — сперва обмен мыслями, потом действие: вопрос, ответ с подушкой и одеялом, уточняющий вопрос о правильности понятого, ответ про волокна, изготовление и предача. Альтернативный вариант начинался в прошлом, содержал множество этажей башни, завершался довольным укладыванием головы на подушку и укрыванием одеяльцем — завершающий акт совпадал с текущим моментом из основного пути.

Оказывается, он знает, что такое стыд — окрас этого чувства целиком залил ауру. Сожаление, раскаяние. Я хмыкнул и, оттолкнувшись ступнями, отлетел обратно, удобно устроившись на мшистом пуфе. Грибопаук только после этого поверил, что его никто не собирается резать по живому. Смешно отполз задом, выдав философский ответ. Никакой сцены и прочего антуража. Большой эльф шагает по стелющейся под ногами паутине, сзади семенит кроха-грибопаук. Вокруг темнота, впереди его ощущение целого, причиняемой боли и медленного времени.

Так-так, подобная логика — и недалеко до признания прав на истребление. Вот и проверью заодно многовариантность. Облачил его посыл в сценический образ: эльфы, я, он, его общество. Первый вариант — все равного размера, плотности и яркости. Второй вариант — они маленькие. Третий — только я большой. Четвертый — только эльфы. Ну и в таком духе выставил ряд на сцене, обозначив пути и предложив ему выбирать. Хм, пусть думает. Превратил ряд в двумерную матрицу, добавив очередность на пути — впереди буду я, остальные за мной в таком-то порядке и с таким размером. Наклонил плоскость на шестьдесят градусов, чтобы ему было виднее и линии не перемешивались. Мда, не переборщил ли с увеличением примерно на два порядка количества вариантов? Пусть думает, отправил.

Его реакция развеселила. Да, реши этот несложный ребус, мне надо знать, как строить свою линию поведения дальше. Хех, зависли мозги, или вскипели. Ладно, поступим так: добавил три узора — один с пульсацией в прошлое, другой статическое настоящее, третий — пульсация в будущее. На своем примере показал, что в прошлом они считались мелкими позади эльфов, что сейчас мы оба одинаковы, но ты позади, еще дальше мелкие эльфы и в конце его общество, что в будущем хочу видеть полное равенство.

Мда, когда его мозги думают, потребляется целая прорва энергии. Пришлось следом за вторым сообщением начать подпитку подстилки с месячным запасом, отчего он едва ли не засветился от впитанного количества. Кажется, он испытал благодарность. Однако его ответ меня разочаровал — он разместился рядом со мной по всем трем позициям, когда таки выдал какое-то решение. Ну нет, голубчик. Тут же вернул обратно с разочарованием и недоверием в качестве смысловой нагрузки. Показал еще раз очередность — из прошлого в будущее, показал, как он из настоящего, с которым склонен был согласиться, он посмотрел как в будущее, так и в прошлое. Забраковал его выбор, высветив расходящийся пучек нитей к другим вариантам за вычетом моего прошлого и общего будущего, причем где-то с середины начинала идти пульсация светом, одновременно сходясь к его фигурке в настоящем времени.

Ответил так же быстро, повторив все то же самое, что и у меня. Настаиваешь на своем? Хорошо, вернемся к этому позже, схлопнул в шарик и поднял на верхушку башни. Будем готовиться к блиц-опросу, заготовка давно уже набросал. На сцену водрузил нашу башню, где каждый обмен — этаж. Добавил акцентирующее выделение в виде плоской фигуры, похожей на продольный разрез веретена с намотанными нитями, но плавнее и заостреннее. За спинами крупных фигур поместил изображения вертикальных плоских узоров — за ним обычную спиралевидную паутинку, за собой решетку с квадратными ячейками. Показал динамику увеличения числа витков и ячеек, показал, как он и я пытаемся эти свои узоры подстроить под понимание собеседника. Сделал главный акцент на добавленном им трупе — четко показал, как он добавил именно элемент моей структуру в мою, а не преобразовал и вернул свое. Заострил внимание на времени ответов. Далее проекция в будущее — я бросаю решетку, он добавляет свою ячейку, я свою и быстро возвращаю. Так множество уровней до моего сна. А потом я просыпаюсь, и настает его очередь задавать вопросы, а моя вставлять витки в его паутину, причем все время, пока я сплю, за его спиной копятся вопросы. Затем показал два выбора — вопрос от него, или поднятие и опускание клешни, чтобы приступить к его опросу.

Замечательно, ведущий направляет. Что ж, поехали. Наперво по программе тема по "да" и "нет", "истина" и "ложь". Связал термины с хорошо и плохо, тепло и холодно, соответствующего визуального и эмоционального окраса значками диагональный крестик и волнистая черта, вроде как подстроеных под его восприятие. На сцене показал один из осмысленных моментов совершения выбора из двух, засветив над одним крестик, над другим волну. Далее момент с альтернативным путем, и опять два значка. Пример с двумя его фигурками: нормальная с "да", перевернутая кверх ногами с "нет". Пример с его маршрутом в грот: да — его путь, и нет, когда он шел по короткому. Затем поместил на сцену две свои фигурки, одна из которых стояла на голове. Над ними два пустых пульсирующих слота, подобных тем, что использовались на предыдущих примерах.

Хм, он поместил свои рисунки, трехмерные какие-то, почти одинаковые. Хорошо, хотя бы понял, что требуется вставить в мое, а не выдавать через свою призму восприятия. На сцене раскопировал свою пару. Над одной повесил его значки, над другой свои, над третьей моргающие пары — его значок гаснет, остывая мой для него, потом наоборот, над четвертой попытался совместить, сплющив его фигуры до объемного крестика и волнистой палки. И предложил сделать выбор, засветив свою фигурку рядом с желаемым.

Грибопаук, поколебавшись, выбрал четвертый вариант. Ну и к ялу, мне до жмыха. Сделал серию простейших примеров для закрепления, в конце проконтролировал правильность переопределения двух допущенных на первом и четвертом мыслеобразах ошибок из двенадцати.

Урок по темам "алфавит", "слово" и "словообразование". Между нами над водой сбоку разместил лорский алфавит на основе рунического пояса Арасмуэра ближе к себе, а ближе к нему повесил туман. Над двумя алфавитам соответственно поместил его и мои символы "да" и "нет". На сцене поместил себя и его. От моих рук и ног, а так же от его лап и клешней провел линии до двойного слота. Мой алфавит неярко засветился, затем буква "к" осталась светиться, другие потухли. Она появилась на моей половине слота. Над ним загорелся символ "нет", горевший до полного составления слова "конечности". Рядом с моим появился еще один слот, куда скопировалось "конечность", и прилетел мягкий знак, и от которого стали появляться и исчезать усики, касающиеся то его, то моих конечностей. Далее объединил в слова "ноги" и "руки". Потом позади двух фигурок поместил обычно встречающегося в лесу вокруг родного страми-эолоса паука-кругопряда, сильно увеличенного, показав увеличение из его реальных размеров, рядом поступил так же со скорпионом. Соединил линиями термины с предметами, но вот у паука линии от конечностей спереди только подвел к "руки", введя новый термин "педипальпы" с его единственным числом, с "клешнями" аналогично. Рядом с собой, на краю сцены напротив себя поместил "да", напротив него "нет". Отправил.

Глава 12. Сипаугри

Постепенно вместе двигались к построению фраз. Его язык оказался геномным, что-то очень и очень похожее на ДНК. Поэтому понимание порой пробуксовывало, как с терминами случилось. Их пришлось отодвинуть первый раз ради логических связок "и", "или", "отрицание" и соответствующих логических операций. Второй раз ради системы счисления, с которой возились весь остаток суток. Вторые сутки он опять мне уступил пальму первенства. Вроде на этот раз конечности освоили, приступив к "паутина", "нить", "связка", затем к "точка", "линия", "плоскость", "поверхность". Вернулись к конечностям, приступив к их разбиению. Вернулись к математическим операциям. И только после этого он занялся мной.

Грибопаука интересовало наличие других разумных, мое отношение к эльфам вообще, размножение, потребление пищи, устройство родного эльфийского общества. Заодно рассмотрели строение туловища, моего и его, паука и гриба.

Беседа вытаскивала целые пласты знаний из прошлого, в основном биология и химия, генетика. Но этим можно было заниматься очень и очень долго. Мы оба увлеклись так, что пришлось ЛЗ напомнить, что существуют и развивающие инфэо-переводчики, что ядро общности сформировалось у обоих, что можно отходить от упрощенного общения.

Отправил мыслеобраз, где мы оба стояли на сцене, а в увеличенных мозговых центрах сияли зерна знания языка. С моей стороны сверху появилась заготовка инфэо, расстроилась, обе наши части дополнились индивидуальными особенностями. Сбоку продублировал нашу пару, но без инфэо. Еще выше добавил счетчик времени. Активировал инфэо. Запустил время. Стал показывать скорость обмена. Первая пара уже с эльфиком и сипаугри(!!!), вторая еще с зародышем и коконом. Подростки — младенцы. Убрал инфэо, продолжил отсчет времени. Молодые особи, полноценные члены сообществ — малыши. Рядом поместил еще два варианта, где с самого начала использовалось инфэо: в одном случае мозги до смерти вскипели, в другом все перемешалось так, что, доведя время до общего примера, получил всего лишь маленьких зародышей. Сипаугри радостно моргнул аурой, понятливо соглашаясь.

Вообще у них социальная структура, причем деления на индивидов нет — все, что между стволов мэллорнов, это Сипаугри. Паутина — нервные окончания, грибницы — нервные узлы, пауки — разнорабочие. Скорость доставки информации между противоположными краями — сутки. Вся паутина сипаугри — это овеществленные магические узоры, инфэо. Оттого он и вразумил быстро, что собой представляет моя идея, для чего служит. Не знаю, кто, у кого, как и когда подхватил идею, но очень многие виды паутинных узоров лежали в основе эльфийских кантио и в угэрежских заклинаниях, во множестве начавших всплывать на третьей неделе нашего общения, когда в конце второй применили обучающее инфэо.

Отделение думающей части — экстренная мера, незаурядная, не имевшая прецедентов на памяти осознавшегося себя народа более чем полутороста тысячелетий назад. Брать имя он категорически отказался до воссоединения с общим, до передачи и усвоения всего того, что узнал и понял, а мое научился произносить вслух, так сказать. Лис. Стойкость восприятия меня-тройственного возникла с такого же наблюдения за мной, как и моего за ними, но раньше, с самого моего появления в ареале сипаугри — такие гости слишком нечасты, оттого особенно запоминаются. А я еще ценное удобрение им подарил и запас еды в виде нелюбимого ими ящера-гиганта, да и после него выливал чистую воду, которую не требовалось очищать, которая хранила в себе внутреннее тепло. Собственно, сипаугри у меня и подчерпнули идею разделения, чтобы отправить посыльного за помощью. Почему раньше не общались? Не приходила в ганглии такая идея, пока не проанализировали связь между уничтожающими их эльфами и не додумались обратиться ко мне с гарантией понимания, выделив ядро ближайшей ко мне гигантской грибницы, их узлового распределительного центра, при этом однозначно обреченного на съедение.

— Когда перейдем к плану обороны, Лис?

— Давай для начала определимся с понятиями тактика и стратегия.

— Хорошо. На данном примере?

У нас уже велась вполне приличная мыслеречь на лоре. При этом шло дублирование на элоре, его северо-западном диалекте — язык тональностей, очень певучий, мой родной, как и лор, а так же на генлоре, как я его обозвал, а он согласился вместе с поименованием всего его целого. Пока еще сохранялась необходимость в формализации мыслей в речь, слишком неоднозначны свободные образы и их трактовки. И слишком туго у нас шло освоение родных языков друг друга, только общий лор, на заре мира выдуманный предками вместе с малором, шел как по маслу.

— На конкретном примере, — поправил я. — В качестве примера возьмем Бурациауи, — с его подачи я так поименовал эпицентр ядерного взрыва. — Мы уже выяснили, каким видом оружия какой солдат обладает. Верно?

— Да. С обеих сторон.

— Хорошо. Теперь демонстрирую варианты разивития ситуации в целом и частности.

Между нами появился глобус — зрение он себе расширил сам, с моей подсказки, ну ладно, от ЛЗ. Юзи сверху. Масштаб увеличился до Бурациауи. Загорелись зеленые сферы эльфов и белые сипаугри, не простые пауки, а носители симбиотических грибниц. Трехмерная карта выродилась в плоскость с точками. Уменьшился масштаб до втискивания рядом десяти атакуемых Мицелиумов, подернулись контуры, обозначив Юзи, добавились контуры соседних материков с зеленой заливкой. Яркость точек — градация, рядом древовидная структура общества эльфов, подобный принцип применим для любой из четырех антропоморфных — термин явно придумали лихие людские ученые — рас Глораса.

— Вот эти три яркие точки здесь мне не по зубам. Допустим, мы нападем на них вместе, неожиданно, чем-то новым. Убиваем. Прочие бегут за подмогой — вот еще пять ярких с соседних Мицелиумов вместе со всеми остальными оказываются здесь. Мы выиграли битву за Бурациауи, но проиграли войну за Сипаугри, потому как второй такое сражение мы не сможем выиграть. Нападем на остальных — сбегут эти яркие, придут с подмогой. Наш проигрыш. На одновременный удар в пяти Мицелиумах меня не хватит, даже на два не решусь. Хотя победа над пятью и даст время, но смотри — эти три ярких приводят подмогу вот отсюда и отсюда. Проигрыш. Наша стратегия — вытеснение эльфов. В конечном итоге нам надо добиться паритета сил, при котором возможно выживание Сипаугри. Наша тактика — полное и разгромное уничтожение всех напавших на Бурациауи, или взятие их в плен, из которого они по собственной воле не смогут выбраться. Вот конкретные детали этой конкретной операции — это тактика. Тактика боя у Бурациауи, тактики боевых операций у Мицелиумов. Стратегическая задача — напасть одновременно так, чтобы все восемь ярких точек второго ранга погасли, крайне желательно вместе с третьим, у Бурациауи это обязательно. Четвертые и пятые можно задавить, их вероятное объединение не страшно. Да, они сообщат во все места, но вторые ранги рисковать больше не будут, а численности возможной помощи не хватит на тотальное уничтожение Сипаугри, особенно после полноценного утверждения на Бурациауи.

— Хм. Но как добиться одновременности? Если мы перенесемся сразу к Бурациауи, то все равно такой большой объем информации не воспримется быстро, мы не успеем.

— Хм. Хе-хе, прилипчивое слово-паразит. По теме. Ты вырастил сенсорную дорожку и говорил про яичный кокон. Сделай десять своих копий, пожалуй, я смогу их доставить незаметно и непосредственно к нужному месту. В час Икс одновременная атака по всем одиннадцати фронтам.

— Угу! А еще сильнее замедлить можно время?

— Тогда заметят нашу магическую активность, такое уже так просто не скрыть.

— Ладно. Пока ты обдумываешь детали, отдыхая, я клонируюсь. Потом обсудим и вперед.

— Подумай над очередностью передачи данных Сипаугри. Первый транш с итогов обсуждения тактики, второй — последовательно, все с самого момента отделения, уже после победы в битвах.

— Так нельзя.

— Разделяться тоже было нельзя.

— Угроза смерти, да? Сипаугри не примет, отторгнет.

— Подумай. Возможно, в десятку не надо вкладывать ничего, кроме залога успеха, а уже в Бурациауи ты сам начнешь делиться знаниями с самого начала, не перекрывая сигналы остальных. Никаких коллизий не возникнет тогда, из одной точки волны сигналов будут расходиться без помех и попыток анализа до окончания передачи.

— Для тебя разумно, Лис. Ну все, хорош трепаться, я осмыслю вариант.

Хех, вот и научил языку на свои уши. Да по манере речи на раз вычислят. Ух, хороша постелька! Даже у князя не было такого постельного белья, так бы и нежился в этом паутинном шелке сутками, его касания ненавязчивы, ласкают, не перебарщивая, так, легкими намеками и обещаниями, вроде и незаметно, но чувство удобства, что ли, так и наполняет, никакого дискомфорта от контакта с тканью после стольких месяцев нагого образа жизни. Укрытый и обнявший подушку, ушел с глубокий сон, давно уже переставшй носить тот смысл, что раньше вкладывал.

Вот и пришла пора узнать ответ на дважды два. Столкновение интересов трех: сипаугри, я и прочие эльфы, сольфы, рульфы, и дроу, судя по демонстрации ЛЗ. Вот последние особенно остервенело бьются с сипаугри, до тла выжигая, в пыль растирая. С чего такая ненависть вдруг? Десятитысячелетиями не слышно и не видно было, а тут за последние годы как прорвало кокон судьбы, и посыпалось оттуда изобилие...

В приплетании третьего виновен брат-гном. Это у кого-то с Угэрежа родилась светлая мысль привести цепочечный телепортационный след с нордрассилов сюда, в Бурациауи. Доставить игрушки доставили, напоследок бросив — не обронив — искру, разжегшую и так вот-вот готовый вспыхнуть лесной пожар. Сколь ни тренированы на рептилиях сипаугри, сколь ни прокручивали через свои Мицелиумы множество одиночных инцидентов, но против массированного наступления элитных центурий под командованием Чародеев ничего противопоставить не смогли, кроме знакомства со мной. А на Угэреже послабление, по сю пору тянущееся.

Любые словеса обречены. Сипаугри нужно время на объединение знаний, я не хочу начинать на себя охоту с пристрастием — за паучьей грибницей мне потом не спрятаться по целому ряду причин, это не сулит ничего путного ни мне, ни ей, кроме разве что внимания небожителя, которому выгодна передислокация эльфийских сил, распыление их внимания и ресурсов.

Обучение магии? Да я все еще сам несмышленыш по сравнению хотя бы с наставником. Узкий специалист ничто против матерого универсала. Хех, это все же к князьям, а наставник более опытен, искусен, искушен в магии. Все на кону первого удара.

Юзи — наша с сипаугри вотчина. Да, наша. У него есть нити паутины, у меня аурное взаимодействие. У остальных амулеты и сила офицеров. Одни маги учились в спокойных условиях, другие с низвергающимися вниз потоками, третьи с бьющей из-под земли маэной. Конечно, за полтора года неспешного тока маэны оказавшиеся в самом меде эльфы подучили подрасы, да и у них самих головы на плечах есть, плюс постоянная практика... На Юзи потоки жестче, хоть и столь непредсказуемее того бедлама, что принес Диасаестусирарум. С учетом влияния Давжогла и астрального удара после взрыва в Бурациауи понятна причина столь мощной союзнической группировки атакующих, вернее, одна из. Эльфы — дети природы, однако под палящими лучами звезды Зид, вспенивающими тонкое тело Глораса, им ой как не сладко, а стажировку в прибрежных каэлосах не все могли себе позволить, не всем была доступна, да и купание на бережку совсем не то, что в середине штормующегося моря. Но элита на то и первая, что с царем в головах — быстро учатся, слаженнее действуют. Здесь магия зведы Руш вкупе со стихиальной только и успешна, мощная магия, как ни как, здесь власть звезды Зид повсеместна и наиболее сильна, плюс ветер Ра, зажигающий флаги аврора-австрелис.

Помощь ЛЗ? Нет, только опосредованно, через меня, ничего сверхвыдающегося. По чьим меркам? Нет, я сам не приму в этом прямого участия. Моя задача вооружить сипаугри. Против себя? Они не врут, значит, после победы я получу секрет камуфляжа, так действенно защищающего нити, превращающего их в нервные окончания. Не во всем, но мы доверились друг другу. Предвижу крупные изменениях у Сипаугри, выделения Мицелиумов в думающие и принимающие в определенной степени независимые решения индивиды. Вот он, один такой передо мной. Сколько он уже нарешал? Целую бездну. Пусть от имени целого, вроде как уполномочившего свою часть, но ведь независимо! Может, артачится из-за понимания последствий? Или огульно возжелал стать первым среди равных? Прецедентов не было доселе, он не Сипаугри, но представитель цивилизации, носитель культуры, способный спрясть свое. Понимает, что могут не принять из-за того, что невозможно одной особи сипаугри скрывать хоть что-то от Сипаугри, что ниодна особь ничего своего не имеет, кроме индивидуальных генов, своего имени. Жаждет воссоединения, одновременно боясь изгнания и мечтая о собственной паутине? Близко к истине.

— Даа, дилемма.

— Что?.. — рассеянно. Сипаугри удрученно смотрел на десять коконов, не вошедших в симбиоз.

— Ты, друг, столкнулся с противоречиями. Диссонанс частного с общим. Эм, у тебя, как у отдельной частички, появились желания и мысли, идущие вразрез с целым. Ты это осознаешь.

— Разоблачил... Хех, с кем поведешься, от того и наберешься, да?

— Не грусти.

— Лис... А ты меня с собой возьмешь?

— Вот только нюни не распкуй тут!

— Идити ты!.. Лис, прекрасно же меня понимаешь — целое важнее частного. Я не смогу поступить иначе — с самого начала знал. Ну, измыслил чего? Не томи душу...

— Хех, таки признал наличие собственной души?

— Обрубок это! И не кори меня за неопределенность, Лис. Я для тебя как облупленный, а ты для меня все еще загадка. Мы никогда не будем вровень, Лис. Вот три верных ячейки из той матрицы представлений, со стороны виднее... — на всех я впереди.

— Ты изменил решение?!

— Хех, эволюционировал...

Небывалое случилось. Негативная атмосфера потушила всю прелесть. Да, на сипаугри произвело неигладимое впечатление мое тогдашнее отступление после выражения уважения за принятое решение, факт отмены мною, так сказать, озвученного приговора. Сипаугри именно это ввергло в шок, а осмысливание моего смыслового посыла он произвел во время моего медитационного отдыха, большая часть которого шла и до сих пор идет на ситуционный анализ.

— В наших отношениях наступает кульминационный момент. Ты это понимаешь?

— Да. Ты поможешь Сипаугри. Вопрос в том, как... — паук теперь еле справлялся с переносом разросшегося во всю его головогрудь гриба, ставшего более плотным и округлым — разворот с переходом к энергетической подстилке давался с большим трудом.

— Хех, как разжирел на моей энергии. Гм, прости. Неудачная шутка.

— Во всякой шутке есть доля правды. Твои слова.

— Не мое авторство. Хорошо. Для тебя пафос пустой звук, но... Вобщем, я постараюсь объяснить доходчиво. И... я бы хотел изъясняться только на лоре, можно?

— Просящий здесь я.

— Хм. А я надеялся... Ладно. Я оказался невоздержан в своих желаниях, поддался прихоти, а ведь мог и без всего этого помочь. Пойми, я чувствую ответственность за тебя перед своей совестью, перед самим собой. Общение со мной обогатило тебя, вспомни вот этот образ, Сипаугри. Да! Ты еще тогда сравнил себя с ребенком, а я только сейчас это понял. Эх... Пойми, я сейчас вижу в тебе своего ребенка так же, как ты чувствуешь родство с целым. Пойми, у эльфов понятие "родитель" относится как к зачавшим, так и к вырастившим, я ведь объяснял уже. И я понял, что у Сипаугри нет такого понятия. Но ты вырос благодаря мне, Сипаугри. Дойдя до осознавания себя как асма, до выделения из общественных нужд индивидуальных потребностей, ты родился как личность. Для меня. Для меня ты стал не просто грибопауком, одним из многих безликих, а Сипаугри. Ты ведь понимаешь, у тебя есть свое мировоззрение, а у меня свое. Вот ты сплел для меня это, да? Пустячное дело для тебя, а мне приятен подарок. Ты можешь хоть сотни таких наделать. Вот я тебя питаю энергией. Для меня это совершеннейший пустяк, дармовой маэны вокруг до жмыха, мне ничего не стоит делиться ею с тобой. А для тебя это жизнь, без нее тебя бы уже не стало. Понимаешь? Одна ведь из целей всего этого и заключалась в том, чтобы достичь обоюдного понимания. Подумай и ответь, Сипаугри: ради блага целого предашь ли ты это самое целое?

— Предать?..

— Эх, убить.

— Как это убить целое?!

— Съесть.

— Плоский юмор.

— Не злись. И я серьезен. Подумай, Сипаугри.

Гриб негодовал, а паук под ним жалобно скулил, не выдерживая веса на своем теле. Проблема симбионта на время затмила все прочее.

— На генлоре возможен двоякий перевод. Ты специально использовал лор и более близкое по смыслу слово "поглощение". Мне не хватает данных для принятия решения, Лис.

— Вот таким ты мне нравишься больше. Тебе идет эта юбочка.

— Я серьезен.

— Хе-хе, не боись, прорвемся. Для реализации моего плана требуются знания о твоих нервах. А после я бы ожидал твой геном... Молодец, ждешь продолжения, а то, понимаешь, научился нетерпению! На все про все уйдет еще время, конечно, но зато результат получится превосходный. Мне продолжать?

— Да.

— Хорошо, значит, приемлешь такое развитие. Суть в очень быстрой связи. Очень. На основе роста твоего гриба и использованного для передвижения паука сделал вывод — мыслепередача приводит к гибели симбионтов. Поэтому был выбран молодой Мицелиум, благодаря мне, кстати, и появившийся, готовый к захвату мэллорна и дальнейшему росту. Ты в самом начале передал колоссальный объем информации, абсолютно не нужной мне, а ведь это была только просьба о помощи, какие же обьемы тогда обрабатывают взрослые Мицелиумы? Со мной ты научился общаться быстро и кратко, а благодаря прямой энергетической подпитке грибнице не потребовались тонны еды. Конечно же я все упростил, но главное в том, что более развитые организмы оказались в симбиозе на более низкой ступени. По моей иерархии умеющее думать стоит ступень выше. По разным причинам Сипаугри то ли отказалось от такого способа, то ли это влияние Бурациауи, хотя твоему пауку больше десяти лет. Ты все еще успеваешь за ходом рассуждений?

— Да.

— Теперь десять коконов. Пока вы будете на одной паутине, они будут являться тобой, Сипаугри. Для определенности дадим целому номер Один. У тебя будет номер Два. Ты отделился от целого, значит, целого уже как бы два, размер и прочее не важны. И ты боишься, что когда с твоей паутины сойдут эти десятеро, то на какой-то момент времени они будут носить номера Три, Четыре и так далее, осознают себя отделенными, о ужас, даже не от Единицы, а от Двойки. Трудно вообразить, какое падение всех канонов случится. Я прав?

— В целом да.

— Так вот, упуская детали, скажу — я могу стать вашей паутиной, для меня это пустяк. Но только для тебя и этих десятерых. Есть же Мицелиумы с тремя грибами, выросшими из мэллорнов. У тебя в плюсе будет десять. Сама эта идея ясна и понятна?

— Да.

— Для реализации мне нехватает знаний. Вот структура и состав некоторых нитей, однако, итоговое строение после превращения в нерв ускользает от моего понимания. Когда ты поделишься со мной этим, то я смогу сконструировать для тебя еще один орган, подобный твоей бахроме, через которую ты передаешь и принимаешь сигналы с нервов. Ну не орган, а пучек нервов, очень толстый, что-то сродни этому. У тебя и у них. Вы разойдетесь, но невидимая паутина, связывающая вас, останется. Для пущей убедительности протестируем все на вот этом твоем творении, когда создадим, гм, пусть будет аксон(!!!). Таким образом для грибницы нервную паутину создам я, а не паук. Этой паутине будет абсолютно все равно, какие данные передаются по ней. Да, больше десяти терминалов, входящих точек, она может не выдержать по объемам, разорвется. Будет и сравнительно небольшая задержка, в худшем случае сопоставимая с промежутком времени между ударами моего сердца, однаковая при любых расстояниях между аксонами, хоть между Серушем и Юзи. Специфика моих рассуждений понятно?

— Да.

— Прямо скажу, что смогу со временем сам расшифровать твой геном, и при использовании моей паутины это самое время существенно сократится. Не знаю, чего ты так над ним трясешься, я могу дать тебе каплю своей мертвой крови.

— В чем разница?

— Между мертвой и живой?

— Да.

— В мертвой отсутствует печать моей души, она отражает лишь строение тварной оболочки, никоим образом не являясь частью, через которую можно как-то влять на целое. Это труп. Да, он косвенно охарактеризует меня — чем питаюсь, там, какие физические недуги досаждают, другая несущественная мелочевка, но и только. Примерно так, сложно и долго объяснять более внятно и подробно. Лучше сразу уж, лови.

ЛЗ устроил мне ликбез на эту тему — раньше он проделывал этот фокус за меня. потом я нечто подобное совершил со своими сперимями самостоятельно. По мере овладевания наследием, и это перешло в мое ведение, пока еще подсознательно и под контролем ЛЗ, но сам факт чего стоил — умей все такое, и некромантия с магией крови перестали бы быть такими привлекательными школами, но увы и ах. Хм, а помощь ЛЗ означает, что в прошлом я об этом даже не задумывался, раз сформированных навыков нет, и точных формулировок у самого не получается.

— Так вот просто?..

— Я считаю тебя другом, который больше меня не запеленает в кокон.

— Прости...

— Проехали. Давай, это обмен за нервы, если так тебе проще думать. Бери и слушай дальше, ну?

— Хорошо, Лис.

— Если ты успешно воссоединишься с целым — а я смогу это понять, — то так и останешься для меня Сипаугри, именно тебя я буду видеть при общении, именно тебе потом открою принцип организации подобной невидимой паутины между Мицелиумами. Для меня ты просто сменишь тело. Теперь, собственно, детали спасательного плана. Вы научились создавать висячую в воздухе паутину. Сечайс часто светила закрыты тучами, и по прогнозу через полсуток над всеми одиннадцатью точками будут пасмурно, и, главное, над Бурациауи будет гроза. Я доставлю тебя на высоту туч, где ты спрядешь гигантские паутины. Возможно, сам сплету, а ты будешь только управлять. Основное их свойство — блокирование пространственных перемещений, реализацию подобной идеи я видел. Далее самооплетающие коконы. Эльфы их есть не будут, однозначно, но восемь выбраться смогут, тоже однозначно. Поэтому и здесь надо совместить знания, чтобы гарантированно попасть и убить предводителей с первого раза. Первый вариант предполагает мой полет между стволами мэллорнов и перемещение в помощь на твою паутину всех встреченных пауков, второй... второй вариант болезненен для меня в гораздо большей степени, чем первый для тебя — твои симбионты-пауки всего лишь нагрузок и напряжения не выдержат. Итак?

— Почему тебе нужна моя помощь?

— Я покажу Сипаугри вырезание меча и направлю руку в первого врага, и Сипаугри научится самозащите. Или я сам все сделаю, и мне станет не интересно общаться с заплесневелым пауком.

— Заплесневелый?

— Плесень — токсично-патогенный грибок, портящий эльфийские продукты питания, делая их непригодными для употребления. Иногда употребляется как синоним к слову "испорченный".

— Мда...

Опять направлять вовнутрь дивусвизио претило. Всплывшее из прошлого уравновесило чашу с рвением к общению. А ведь еще предстоит вникать в устройство нервов и генерировать конкретные способы, совмещая с узорами инфэо, без дивусвизио не обойтись в любом случае — минимизировать бы пронзаемые пласты знаний.

— Дроу когда-то поклонялись богине-паучихе. Хотя небесный Пантеон низвергнут, они до сих пор чтят свои традиции. Симбиоз паука с главенствующим грибом заведомо превратил Сипаугри в их злейшего врага. Оскверненое подлежит полному уничтожению. Независимо от исхода намечающегося сражения они будут частыми гостями, именно от них Сипаугри сейчас несет самые тяжелые потери, от их рассекающих нервы мечей.

— Ясно, — возникла еще одна длительная пауза. — Лис, я не смогу снять биоблок с нужной тебе информации. Это естественная и непреодолимая зашита... целого, как ты выражаешься.

— Беда... А чего так долго тянул с этим?

— Я так устроен.

— Есть еще один способ решения проблемы, радикальный. Ничего не делать. Какой смысл мне помогать, если все равно рано или поздно уничтожат? Нянькой быть не нанимался и не собираюсь. Да, я могу силой взять желаемое, но чем тогда буду отличаться от вон тех? Тем более со временем и так оно будет моим.

— Но я ведь сам прошу тебя взять!

— Взять и дать — принципиально разные действия.

— Лис... Я постараюсь сам разобраться и снять...

— И...

Подолжить не успел. Резкое внутренее свечение озарило тело сипаугри и тут же погасло — жизнь стремительно покидала его, до дна вычерпавшего весь пополняемый мной запас энергии, без которой он уже не мог поддерживать жизнедеятельность в отсутствии питательной среды и обслуживающих симбионтов.

Йейль, пришлось напрямую вливать в выращенную ЛЗ мохнатую подстилку, но лишь столько, сколько ему требовалось ежесекундно — вдруг еще раз захочет совершить самоубийство таким экстравагантным способом, за мой счет. Когда сердцебиение паука стало приходить в норму, возобновил мыслеречь.

— Самоубиваться будешь в другом месте, не делай меня причастным к своей слабости.

— Лис! Да я же... Я почти смог! Я точно знаю, что и как делать для снятия! Лис, мне просто надо еще энергии, чтобы нарастить нервную массу.

— Уйё... Не кричи так, я понятливый. Умрет симбионт, ларчик и откроется, да? И как ты без него мне передашь эти знания, а?

— У меня будет время. И твоя аура должна касаться моей, тогда я буду точно знать, что передача состоялась.

— А как я тебе потом передам конкретные кружева и прочее, ась?

— Йейль... Лис, а давай тогда переместимся на самое дно Бурациауи в маленький темпококон? Свой мутагенезис я смогу контролировать, и ты умеешь защищаться.

— В том месте его не сделать — слишком близко те, кто способен заметить.

— Лис, но мы же теперь общаемся очень быстро! Первые трое суток теперь уместились бы в считанные минуты! Если ты войдешь в медитацию, то и темпококон больше не понадобится.

— Шустрый какой. И шибко умным стал. Как паук дышать будет под водой?

— О, не волнуйся! Я все выращу. Ну, решайся.

— Уже не можешь терпеть разлуку?

— Все десять Мицелиумов как раз в полусутках максимум. Я воссоединюсь, ты получаешь от Сипаугри информацию по нервам и делишься инфэо, организующее быструю связь. Мы все успеем!

— Хех, думаешь, под паутиной нервов Чародеи не заметят еще один зарождающийся Мицелиум?

— Почему ты против, Лис?

— Ты не хочешь плести паутину в тучах. А без ограничения в передвижении никакой гарантии не будет — с первой попытки мы можем не попасть на поражение, слишком верткие. И я могу указать только промежуток, в который постараюсь уложиться при компиляции конкретных решений — в этом темпококоне снаружи пройдет максимум час.

— Неужели думаешь справиться с пряжей лучше Сипаугри? Вычислительные способности, как ты выражаешься, возрастут на порядки после возвращения части к целому. Ты говорил про невидимую паутину, разве это не означает, что наше общение продолжится? Испытаем аксон между собой.

— У тебя комплекс неполноценности. У вас все равно симбиоз, почему гриб считает себя ущербным, растя и передвигаясь на пауке?

— Не уходи от темы.

— Да на оба.

— Так ты покажешь вырезание или сам сделаешь меч для Сипаугри?

— Твоя очеред отвечать.

— Потому что в этом состоянии не могу исполнять свое предназначение, свою роль, как ты выражаешься.

— Я могу показать ремесло, но к искусству нужен талант и стремление. Я могу показать, как изготовить получившийся у меня в голове меч, повторить форму, узор. Но я не буду обучать процессу придумывания формы меча, новых узоров, я сам этим плохо владею.

— А как же ты тогда собрался для Сипаугри придумывать???

Мда, и что ему ответить? Хотя он сам подкинул идею, давая мне шанс самоустраниться, мне срочно нужен продолжительный перерыв в общении, время на принятие нового прошлого знания в себе, на учебу отличать свое прошлое от благоприобретенной информации с выяснением ее истоков. Эх, и все же как удобна и доходчива мыслеречь с образными вставками...

— Ты не можешь преодолеть свой биоблок. Как ты выражаешься. Я свой могу. Если тянуть оттуда одну тонкую нить — это даже приятно, как твой подарок. Если же тянуть толстую и быстро, получится как с тем коконом. Общаясь, ты вырос во всех планах, а я... я был голоден по общению. Сейчас начинается пресыщение. Ты ведь понимаешь, что когда паук слишком много съест пищи, ему становится больно, что еда может оказаться ядовитой и убить, что не вся пища годится для его желудка и твоей грибницы. В самом начале я не увидел, что общение с Сипаугри будет тянуть из меня нить все толще и все быстрее, но соглашаясь помочь, знал, что предстоит самому быстро вытащить толстую нить, короткую, — образно сложил одеяло и скатал в трубку. — Представь, что ты за один раз вытягиваешь из себя вот это. В самом начале я согласился на подобное, однако за прошедшие часы-недели я сплел у себя в голове паутину знаний, сравнимую с этим, — показал подушку. — Понимаешь, я уже получил одно, в удовольствии, но обещал и расчитывал на другое. Я понятно излагаю мысль?

— Да.

— Мне требуется время на переваривание. Появившиеся еще до встречи с посланцем Сипаугри дела за пределами Юзи требуют моего внимания. Твоя идея достойна, склонен согласиться с нею. Подумай вот над чем: я передаю тебе свои неоформленные идеи в виде каркасов инфэо со всеми выкладками, а Сипаугри помещает знание обо мне и проведенном с посланцем времени со мной за биоблок. Мне уже не нужны нити — я и так за частью угадываю целое, мне не нужны нервы — я и так узнаю со временем шифр, когда созрею, мне не нужен ваш геном — у меня и так есть средва и возмоности для выяснения желаемого, когда возникнет надобность. Моя помощь будет заключаться во вложенных в часть знаниях и защите уязвимой части в момент соединения с целым. Я оставлю Сипаугри аксон, но не обещаю отвечать по нему. За сим моя ответственность за Сипаугри заканчивается, начинается за себя самого. Думай пока, я искупаюсь и продолжу, хорошо?

— Да...

Внешнее спокойствие не означало таковое внутри. Я разрывался перед дилеммой.

— У нас на самом деле пучек нитей-путей, по которым мы можем двигаться. Я могу заставить убраться тех эльфов, вырастив в Бурациауи маленький ядерный гриб, после чего перенести тебя туда, в безопасное на полсуток место, или не переносить. Ты тоже видишь множество возможных путей?

— Да.

— Итог таков. Ты — часть, я — целое. Поэтому мы подумали, и я окончательно решил следующее. Вот браслеты-аксоны для лап паука, на всякий случай восемь. Взаимодействие с ними сродни нашему общению, в каждом запас энергии на месяц при твоем текущем состоянии. Сейчас я оставлю двенадцать перемещающих паутин, которые самоликвидируются через час, и схлопну темпококон на себя. Сипаугри обратились за помощью. Сипаугри ее получат. Прощай.

За непроницаемой снаружи пленкой с грустью смотрел, как зарябила поверхность гриба. Как разворачивается корпус к упавшему на паутину браслету, схожему с гномьими. Все верно, он услышал мыслепередачу из него.

— Не ищи виноватых, Сип. Я горд знакомством и радуюсь за целое, имеющее такие частички. Надеюсь, смогу когда-нибудь возобновить общение. Не думай, что мне так легко далось решение, отнюдь, но маргарита слишком страшное оружие за пределами Юзи, а так я окажу помощь сразу двум ее попросившим, пусть и не так, как они оба рассчитывали. Удачи...

Глава 13. Эспаумарг

— Ты видишь мои мысли, ЛЗ...

— Для себя сформулируй.

— Больно.

— Сам заварил. Сам и расхлебывай.

— Ну хорошо, ладно. На Угэреж по известным причинам нельзя, Имрикс в хаосе, Дюфхарц... Нет, соскучился по эльфам, по... Нет, на Оккидентали не хочу. За экватор тоже. Ну вот, южное Ориентали, доволен?

— В пустыню?

— В дикий оазис. Мне достаточно в память заглянуть, чтобы ощутить пружинистую лесную подстилку, накрапывающий дождик, желтый цвет листьев вспомнить... Не готов влезать в интриги, а Юзи, признаться, поднадоел.

— Голым?

— Слушай, ты ведь знаешь, я знаю, что ты знаешь, зачем все это?

— Отвлечь. Посмотри издали, определись.

— А взрывы точно нарушат коммуникации?

— Хочешь сам рассчитать все? Вспомнить?

— Нет, я верю. Раз ты сказал, что есть штука мощнее эссенции жизни и по прошлому мне знакомая, так и есть. А точно получится?

Вместо ответа ЛЗ стал демонстрировать. Радужная жемчужина собиралась быстро — сипаугри еще двигался к браслету. Паутина под бомбой провисала все сильнее. Загвоздка была в том, чтобы нападающие, если выживут, помнили, как частички будто прилетали со всех сторон по нитям паутины, собираясь в переливающееся нечто размером с кулак, незримо продавливающий узор под собой. Перед этим выбегающие откуда-то снизу паучки, мелкие, шустрые, изъятые и перепрограммированные ЛЗ из Бурациауи. Пусть они и мелкие, но клубки из распущенного подарка сделали натуральные. Расставаться было не жалко — ЛЗ обещал тонны таких одеял и подушек, а пользу принесет — даст истинный след, к которому не подкопаться. Творение Сипаугри. А налипающее наружным слоем радужные искры сродни секрету, липким ловчим капелькам, выделяемым пауком. ЛЗ пересчитал все параметры — я не увиливал, просто ситуация требовала его помощи. Вот шарики подернулись рябью, тем же образом наливаясь моей энергией — некий рассеянный в пространстве телепорт, странным образом собирающий переносимое по частям. Вот паучки облепили шарик, растворились в жидком веществе, юркнув внутрь — переносчики нуль-пространственного энергетического запаса, который следовало облегчить перед уходом с Юзи — заметят не свойственное напряжение. Вот черная тень с белыми волосами, сливающаяся в окружением, метнулась в сторону вызревающей бомбы, чуя грозящую опасность — черный клинок ловит лишь отблеск улетающей точки. Быстр, неимоверно быстр мастер, но недостаточно — рывок стоил ему пореза краем разорванного нерва и попорченной одежки, которую зацепили рваные края спружинившей паутины, послужившей катапультой. В полете вступили в игру силы сжатия и нагрева — внутри классический узор для разогрева, не отбирющий грубую энергию у окружающего вещества, как в моей маргарите, а преобазующий собираемую по мере движения маэну, разлитую в достатке, поглощаемую из встреченых кантио. Сотни атмосфер ужали кулак в сотни раз.

— Так куда? Надо совместить.

— Знаю, знаю...Мне жаль расставаться с другом. Я столько узнал про его гнездо и грибницу, про...

— Лис, ты еще в начале лета думал.

— Вот этот. А одежда...

Флофоли — мужская юбка из паутины, самое то для жаркого климата. Все прикрыто и прекрасно проветривается — длина до колен. Вплетеный пояс с хитрым чарованным узлом и таэнф спереди, с выступающей вниз округлостью кончика, украшенного небольшой бахромой из волос. Виденные распространенные варианты с частыми оборками по всей окружности или только по бокам мне не понравились. А вот вариант с чарами очень даже кстати — почти трехсантиметровые полосы с четверным перехлестом, волосы по их краям придают всей флофоли бледно-панговый оттенок с четкими вертикальными линиями тонкой окантовки. Две первых передних полосы соединяются краями, отправляя волны назад, которые там взаимно пересакаются, причем соединяются краями третьи полосы. Наложенное инфэо не даст отдельной полосе выбиться за окантовку соседей, если подниму колено до пояса, например. Впринципе, можно и пятку к уху задрать, но тут надо таэнф подстегивать под ремень на пояснице. Сам таэнф — это широкая полоса, собранная складками к центру до размера примерно в три пальца, располагается не под юбкой, а снаружи вследствие фасона. Таэнф — обязательный элемент флофоли, часто нижнюю его часть утяжеляют и заостряют язычком для удобства закрепления. По понятным причинам у него есть минимальная длина, а максимальная по желанию. Есть и дургие виды мужских юбок, однако они считаются частью комплекта одежды и как самостоятельный элемент не носятся.

С флофоли обычно одевают жилет, некоторые виды туник, вариации пончо и разной длины накидки, с капюшонами и без. В пустыне при передвижении поверх одевается халат с тюрбаном. Эльфийский метаболизм позволяет вполне свободно переносить прямые солнечные лучи и жару, но вкупе с песком и временем они заставляют принимать меры, кто-то предпочитает магические.

Я выбрал вариант пончо с капюшоном, выполненный в стиле флофоли — более широкие полосы от плетеного легко расстегивающегося круглого ворота, образующие внешними краями окружность, опускающейся чуть ниже пояса. Тонкость, воздушность и прозрачность самих полос создавали приятные переливы оттенков, а их слоистость давала хороший скрывающий эффект. Гламурно. И многофункционально — полосы легко соединялись и разъединялись, растягивались, давая свободу выбора одежды — от шаровар до длиннорукавной туники.

— Дорвался. Не проще ли предусмотреть гардероб в буфере или у меня и менять?

— Ладно-ладно, без почно, волосами прикрою свою молодецкую грудь.

— По пояс, вьющимися? А совсем опростоволоситься?

— Угу, и пояс их прижимающий. Нет. Вертай пончо-солнышком, только вот такие линии стыка диаметром по рукам сделай. Погодь, лучше пусти лучевидные соединительные строчки, и двойной слой ткани, растягивающейся до длиннополого плаща... и капюшон с вуалью. У меня назло всем будет короткая стрижка. И сам возвращайся в видимый диапазон.

— Стоит ли?

— Будем скрываться на виду. Заодно на шее и на ремне отражения сделай, и цвета в бледно ледовые, под общую гамму теплого холода.

ЛЗ глубокомысленно промолчал.

Взрыв смотрел в повторе от ЛЗ. Никакого гриба или хотя бы грибочка. В последнем миге молекулы разрываются под невероятным давлением, резкое инерционное сжатие в термоядерной реакции до одно-атомарной структуры с всасывающим поглощением маэны из окружающего на огромном радиусе и коллапс — суп из элементарных частиц разлетается в разные стороны, бомбардируя все и вся вокруг. В сверх замедленном повторе видно, как в момент сжатия в точку притягивается вместе с маэной и весь свет — шар темноты радиусом примерно в километр. В следующий миг на мгновение рождается новое светило, деградирующее в расширяющуюся сферу света. Ни бума, ни бима, ни хлопка или взрыва — крепкая эфирно-астральная структура, паутинное тело радужной эссенции, шла на разрыв.

Эспаумарг(*). Достойное имя для инфэо. Жемчужина маргариты продуцировала ядерный взрыв, но строго говоря, без цепной реакции — единомоментная, спровоцированная тонким телом, чье разрушение вызвало бурный отклик астрала. В эспаумарг ЛЗ развил идею. Все эти эссенции примечательны своими тонкими телами, несущими в них весь свой информационно-энергетический, несравнимый с химическим, посыл живым организмам.

Как не жаль подарка — на простыню и одеяло ушло в три раза меньше времени, чем на подушку, — но вся соль эспаумарг в нем. Частицы эссенции под давлением проникают в нити паутины, имеющей более правильную и крепкую структуру, в отличие от все-таки жидкости. Эфирные тела тоже сжимаются, образуя своего рода компот. Дальнейшее сжатие призвано приготовить из компота однородное желе. Пропорции определяют доминанту — паутина, желе структурируется в паузе перед срабатыванием второго этапа имплозивной схемы действия инфэо, энергия на которую забирается из окружающего пространства. Особенность инфэо — в Тень направленном ударе. ЛЗ обещал позже рассказать об этом явлении, Тени. Поэтому ни привычного взрыва, ни ударной волны или теплового излучения, но электромагнитный импульс, ионизирующее излучение. И пространственно-временная аномалия в гигантском клубке из паутины.

Разлетаясь, элементарные частицы под воздействием информационно-энергетического псевдо живого тела выстраиваются в запрограммированную структуру нитей, привлекая все встреченные на пути движения составляющие воздуха, выбивая вложенной маэной их дубли из Тени, прорастая таким образом, казалось бы, из ничего. Следом за расширяющейся сферой спрядается трехмерная паутина по хаотичному принципу — надо будет потом самому ввести правильное фрактальное построение, а то самопроизвольность рассеивает слишком много энергии.

Кого не накрыл свет, просветило гамма-излучение, которое вкупе с ЭМИ снесло часть магических щитов, выведя из строя амулеты, частью позже, конечно, взорвавшиеся бы из-за дестабилизирующего чары эффекта, но сами чары если не сдуло до, то теперь уж точно. На световой удар оставшиеся целыми щиты точно не рассчитывались — висящие в воздухе огребли по полной программе. Сместиться через мша или магический — не пси — телепорт из теневого хаоса, как оказалось, сложно — мерцающие Чародеи далеко отскочить не смогли, ох и реакция у них! Дезориентированные предводители получили из Тени все причитающееся, попытавшись выскользнуть из бурлящей аномалии. Дроу не повезло больше сородичей, или наоборот, повезло оказаться запечатанными в паутину, пробившую их в некоторых местах насквозь, но не убившую сразу. Страшная участь достаться безжалостному врагу. Еще одна мрачная и отчего-то досадная мысль, посетившая меня — драконий транспорт остался на дальних подступах и не пострадал. Отчего-то на них не отправились в бурлящий котел энергий Юзи.

Однако все это померкло, когда расширяющийся клубок из нитей истончился настолько, что встреченные вихри маэны буквально ворвались и пережгли собою все проводящие каналы тонкого тела ставшей псевдо живой паутины. Гибель такого огромного, пусть и псевдо живого, существа вызвала колоссальный отклик в астрале, буквально вытряхнув души из ближайших тел — у некоторых связь оборвалась. Совокупность причин принесла смерть и тем, кто не попал в эпицентр, в клубок, рассчитанный под уже скопытившегося главнюка, всех этих восьми гордецов плюс пятерых подхалимов, возомнивших себя хозяевами мира.

В Бурациауи тройной эспаумарг треугольником — по удачному расположению эльфийских Чародеев — породил спонтанное перекручивание пространства-времени над всей площадью, наиболее сильно пострадавшей от маргариты. Подобный эффект не закладывался разработчиком, стремившимся сохранить тело Сипаугри и не создать новой радиоактивной зоны — в Бурациауи разлетевшаяся ледовая корка ядра маргариты непрерывно продуцирует рождение радиоактивных изотопов из окружающего вещества, спекшегося в стекловидную массу. ЛЗ отказался браться за расчет периода распада этого безобразия — все равно, дескать, либо уберут, либо с пользой приспособят для жизни, тот же Сипаугри.

Хех, а Лакуара в списках не оказалось — погибли царственно красивые князья из стволов Ок`Сеэнль (видимо отправленного на реабилитацию в глазах царя и нобилитета за оркско-сверьялусовский провал, но теперь сгнившего окончательно и бесповоротно), старейшие Ок`Фалэль с Ок`Катэль и Ок`Дэнель, двое из древа Ориентали, сольф и рульф. Одиннадцать центурий из графов-чародеев, младших офицеров, и грандмагов им в помощь, с омрэгами и онурами в качестве рядовых, тридцать элма(*)...

Сотрясение астрала вновь купировалось — пребывая в оазисе на Арездайне никаких отголосков с Юзи не ощутил, даже давления, когда-то померкшего за прочими ощущениями при тестировании маргариты — напряжение являлось побочным эффектом защитных мер ЛЗ. Причины пока ускользали от внимания, да и не заострял я его — впечатлений хватало выше крыши.

Глава 14. Оазис

После глубокой медитации остался налет грусти, по Сипаугри. Хотелось узнать, как он там поживает, но порыв не зародил ветер желания — еще свеж внутренний ожог от лампы прошлого.

Три непонятные пальмы, две финиковые, чахлый на фоне эфедра зизифус, пара саксаулов, песколюб, волосатые кактусы и неприглядного вида суккуленты. Скудная флора без открытой воды разбавлялась несколькими пауками, скорпионами и мелкими змеями, охотящимися на еще более мелких ящериц. Хе-хе, какое все масенькое!..

К палящим лучам еще только придется привыкать, а предрассветный холод уже сейчас царит — ЛЗ едва-едва убрал пузырь, дав тщательно осмотреться. Вчера я пропустил закат, поспешив поскорее нырнуть поглубже в себя, снять пенку.

Разница познается в сравнении. Влажный климат Юзи с его удушающей влагой, в которой без специальных мер тело немедленно перегревается и становится чрезмерно влажным как от собственных испарений, так и от осаждающегося воздушного субстрата. И сухость пустыни, с ее зноем и температурными перепадами.

Рассвет встретил на ближайшем бархане, вспугнув ящерку. Плавный переход от холодных к теплым оттенкам, пастельный желто-оранжевый с тяжелым красным золотом, подернутым дымкой. Песок на земле, песок в небе. И ну никакой зелени или синеватой лазури! Совершенно отличная от Юзи цветовая палитра, раздражающая новизной слизистую сознания. Абсолютная новизна восприятия одним своим фактом заставила впасть в созерцательное состояние на весь день — ЛЗ любезно развернул завороженное тело на закат. Вот где оказалось зарыто настоящее золото! Охряная кайма и высокие светящиеся перья облаков, растущих и самого заката, веером прикрывшие стыдливый загар небес.

На следующий день оказалось, что рядом живут сусликобелки с несколькими мышами. Исследуя окрестности, нашел и шипастую агаму, сливающуюся с песком рядом с шапкой спинифекса, спрятавшегося за кустом эфедра. И десяток видов жуков, включая невесть какими ветрами занесенного сюда скарабея. Маленький безглорный островок, обжигающий и слепящий, обветривающий.

Первая проблема — пыль, забивающаяся в легкие, нос, рот и уши во время принятия песочных ванн. Одежду я во второй день еще убрал — время привыкания к совершенно необычному покрою еще не пришло, однозначно. Под слоем мелкого сыпучего песка млел, лежа под солнцем. Голова покоилась на мягкой плоской подушке, стребованной с ЛЗ, тело постепенно прогревалось вместе с песком. Пальцы все никак не могли нашупаться, зарываясь в обжигающий песок, пропуская между собой желтосерые кварцевые песчинки с множеством примесей, включая глину. Ни о чем не думал, гоня мешающие расслаблению мысли прочь.

Вторая проблема давняя, за общей тишью да гладью едва заметная. Повторное посещение болота Арездайна, коим оно воспринималось после бурного фонтанирования Угэрежа и непредсказуемых течений Юзи, дало обогащенному крупицами прошлых знаний и вкусившему контрастный перепад магических полей сознанию зацепиться за наличествующие и здесь квазичастицы, напоенные муками умиравшего Бога. Что стало с телом? В энергию? Или всосалось в плоть мира? Или ушлые переработали в химикалии и артефакты? Больные и нездоровые мысли хотелось дропнуть — усилием воли они отправились на задворки сознания.

Постепенно и без всяких усилий с моей стороны сусликобелки перестали меня бояться, давались в поглаживающие руки — змейки с ящерками и так давно по мне бегали, щекоча привыкающую к песку кожу. Собственный метаболизм не давал коже пересохнуть или получить ожог. Нарастающее желание совмещать водные процедуры с песко-солнечными сподвигло на занятия водной магией — стряхивать с себя песок и не допускать его, куда не следует, таки научился собственными силами, без черпания из стоячей маэны, крайне скудной в этой вообще самой по себе скудной пустыне, открывшей мне бездну новых ощущений. Стоило ЛЗ отобрать подушку, так сразу и научился.

Через декаду после переселения окунулся в за три дня оборудованный пруд, двухметровой глубины с площадью поверхности с полусотню квадратных метров. Среди окружавших оазис одного крупного и множества мелких барханов вырастил бугор, изымая разными способами, силой мысли или ветра, песок, устраивал и песочные реки, текущие вспять. И все это время агама с товарками укоризненно смотрели за варварским разрушением пришлым эльфом их столовой, зато прочие жители кто любопытничал, кто сторонился, а кто и помогать бросался, правда, мне приходилось их отговаривать то левитируя подальше, то держа и поглаживая в руках. Перед рытьем тщательно прочувствовал водную жилу, выгибающуюся в этом чудесном месте, рождающую оазис. Не я один такой умный — прикрытый крышкой из спекшейся глины и песка колодец стоял в точности над лучшим местом, ближайшим к поверхности и достаточно водоносным. Хороший колодец, глубокий, с ровными стенками, носящими печать столетий, с вплавленным в две пары ручек у крышки металлом — не лишенная изящества работа, красивая практичностью простоты. На дне вполне достаточно студеной и чуть солоноватой от растворенных минералов воды, которой хватит для наполнения пятка бурдюков, течение медленное, заполнение долгое. Стоянка как раз для двух-трех всадников на верблюдах, чьи застарелые следы, видимо, и приглянулись когда-то скарабею, над которым сжалился и сам угостил.

Чужой труд еще надолго здесь останется, а я же всего лишь хотел бассейн, воду к которому доставал из глубокой подземной линзы, не желая цедить скудную жилу, наверняка связанную по цепочке с другими оазисами. Процедура наполнения заняла весь вечер и всю ночь. Заодно учился вытягивать из ауры щуп, преодолевая сотенный рубеж. В мэл-лесу я учился ее расширять, теперь же вытягивать подобно гифу или одинокому корню, усику лозы.

Первые попытки заканчивались расширением до шара, охватывающего весь оазис, слава Арасу, не столь напичканному жизнеформами, как мэл-лес. Рефлекс на сотку сработал безусловно, остановив когда-то неизбежно болезненное расширение. Здесь я мог и больший радиус охватить — песок не споры или пыльца, здесь и свободных бактерий то раз, два и обчелся, песчинок, наверно, больше — это за вычетом обитающих на и внутри местных животных и насекомых. Нет, точное число я даже не пытался узнать, просто сопоставил ощущения. Только вытягивал щуп на полста метров, как срабатывала привычка. Благо целиком контроль не сдавал, предотвращая трагедию локального масштаба — потеря и так скудной живности и растительности в планы не входила.

Вторая серия помогла добраться до двухсотметровой отметки — после концентрация ослабляла контроль расширения. В итоге вывел следующую временную схему: Альфа контролирует плотность ауры, Бета формирует щуп, Гамма тянется.

Следующей проблемой стал буфер, вернее перемещение больших жидких объемов. Я умел без касания забирать и выливать, выучился осушать емкости. Начинал с касаний и твердых предметов — фрукты, орехи, кости, желуди, сломанные ветки, учась разделять на выходе, не смешивать, не вытаскивать мягкий плод, совместившийся наполовину с желудем. Потом настал черед жидкостей и газов — некоторые ароматы хотелось унести с собой, ведь так редко попадалось что-то одинаковое при прыжках в сотни километров. А сейчас плотности ауры не хватало, чтобы зацепиться и утащить не литры, а хотя бы бочку. Да, упущение, с расширенной аурой не тренировался забирать ничего, кроме энергии, уходя лишающей жизни всякую донимающую меня пакость.

В итоге, покумекав, решил на первое время ограничиться навыками филигранного управления аурой, а именно формирования плотного щупа, не в две руки, а в волос. Начал с десятка метров на поверхности, захватывая и выбрасывая песок. Тут же сотворил второй волос — контролировать и формировать такой проще одному потоку. Нет, первоначально волосы смахивали на длинные мизинцы — один захватывал песок, другой выпускал, пока третий не смекнул вообще без буфера обходиться — пси-телепортация как раз начиналась с перемещения в пределах расширившейся ауры, а теперь опыт надо было переложить на предметы.

Весь предыдущий день и перекладывал, истончая щупы. Пришлось даже отойти на гребень бархана, чтобы не повредить оазису — песчинки порой вылетали с большой скоростью из-за превышающей силу тяготения скорости перемещения. К середине дня успешно затягивал волосяным щупом песок, вытряхивая его из примечательного второго — толщина с мизинец, при этом кончик раздут в шар. Водя одним над склоном и хлестая другим по склону, добивался приемлемого результата. Тогда же пришла мысль более легкого закапывания в песок — лег и переместил часть из-под тела над собой. И чего я раньше недотумкал!? Час потратив на негу в жарком песке, продолжил развивать мысль, закапываясь в стоячем положении — заодно еще через час натренировался изымать ровно по контуру тела, при этом, не давая рассыпаться, портя только что сотворенное. Правда, бархан от этих экспериментов существенно пострадал, потеряв в высоте — все обвалы направлял на внешнюю сторону, оберегая змеек и ящериц — пяток пал жертвой аурного бича, перемещавшего все в него попадающее.

И вот ночью настал долгожданный момент, когда на семисотметровой глубине волос ауры встретился с водяной линзой. Четко определив всасывающую область, начал заполнять бассейн, с пропеченых стенок которого выдул налетевший песок и несчастных жуков, поедаемых нахальной агамой. Аурный шарик на конце второго щупа превратился в душевую лейку, под которую немедленно встал, регулируя напор целебных струй, естественно восполняющих запасы воды, массажирующих изголодавшуюся по ним кожу.

Пляжный комфорт грел душу. Окунулся, лег на жаркий песочек, выставив хладное пламя на пузе, шее и лбе под заживо запекающее Ра. Остудил воду до нескольких градусов от точки замерзания и стал в самое пекло перемещаться до сауны и обратно, наладив отток тепла от воды в кабинку, одолженную у ЛЗ.

Начавшие было смущать тектонические толчки — эхо Угэрежского Разлома, как я его окрестил — вошли в разряд привычных. На Юзи они гасли где-то в переплетении корней мэллорнов. А на Арездайне, вернее теперь, когда я обрел большую чувствительность и стал глубоко залазить, они поначалу создавали определенный дискомфорт и порождали страхи.

После очередной часовой медитации усовершенствовал бассейн, добавив с бортов широкие ступени с бортиками, раза в три увеличившие поверхность. Ссыпал в часть из них песочек. Получились мягкие песочные ложа и твердые, по щиколотку, по колено, по пояс. Сделал остекленевшего из песка и по форме тела выемки, несколько, под разные позы и уровень воды. До утра тренировался придавать ауре не шарообразную, кубическую или параллелепипедальную форму, а повторять контуры, чтобы лишний песок и насекомые в него не сыпались.

Глядя на вдруг ставшую любопытной Туську, барахтающуюся в воде, вынырнул к ней — на сусликобелку мой еще не полностью отрегулированный аурный барьер не рассчитывался точно. Острые коготки впавшего в панику зверька распороли кожу.

— Тише-тише, Туська, не верещи. Вон, смотри, Брыську испугала. И не старайся, не оцарапаешь больше. Чего у вас, революция в семье? Обычно это ты трусишь за пронырой Брыськой. Тише... Вот, здесь мелко, Туська. Спокойнее, берег рядом, а вода такая мокрая, хе-хе! И мордочку мы умоем, и хвостик распушим, и об ушках позаботимся. Вот и славно, а ты боялась. Давай, беги хвастаться Брыське, детишек приводи купаться.

Холодный душ быстро вошел в привычку — вода быстро испарялась, а пополнение — это лишняя тренировка. Постепенно распрыскивание приобретало ровность, формировалась четкая направленная струя. Опробовав раз контрастный душ, быстро пристрастился, доводя до совершенства перераспределение кинетической энергии.

Большой перерасход при активных водных процедурах вначале решился левитированием над серединой бассейна, а потом я выучился стоять вольготно на воде — поверхностная пленка сильно напоминала тренировочный батут, на котором маленькому мне преподавали координацию с последующими крыльями ветра, и одновременно перину. Освоил несколько видов ходьбы по воде: вспомоществование левитацией с приданием коже ног гидрофобных свойств; распределение веса по всей доступной поверхности; аурное давление на водяные слои. Однако остановился на пси-варианте. И при каждом способе поднимал рябь или более сильные волны, сравнивая ощущения от получаемых эффектов.

В один из дней душ превратился в душевую кабинку — край ауры цеплял воду, распределяя и направляя ее струи по всей внешней поверхности вовнутрь. Шикарные ощущения, особенно когда стал выборочно добавлять контрастность температур — сперва несвязными аморфными областями, затем кольцом, несколькими движущимися кольцами, движущимися кругами или квадратами. Забавлялся с водой словно впервые ее встретил, как маленькое дитятко. Часто баловал и сусликобелок, стараясь не приучать к своим шалостям.

Бесконтрольное испарение воды привело к бурному росту оазиса, этому способствовали и отпечатки моей ауры, в этом стоячем маэновом болоте до сих пор оставшиеся. Лишь крик неведомой ранее птицы заставил обратить внимание на расплодившихся на буйных травах насекомых. Только сейчас я сопоставил картинку оазиса до бассейна и после — в три раза увеличилась растительная масса, а ведь траву по краям бассейна посчитал по инерции с мэл-лесом естественным явлением.

Впечатлившись своей безответственностью, уселся в центре водной глади, покрывшейся рябью от дующего и дующего с запада сухого ветра, и принялся учиться вычищать свои следы, особенно с торного пути до водяной артезианской линзы, как самого удобного пособия — волосяные следы легко прослеживались, никакого труда не стоило убедиться в том, что очередной след истаял. Труднее выводить отпечаток от расширения — он же буквально на всем в стометровом радиусе, кроме воздуха и унесенных им пылинок-песчинок. Через час переместился на гребень бархана, забрав всю воду из одномоментно высохшего бассейна. Через час переместился в самую яму между двумя сборищами песчинок.

Из-за вдруг всплывших проблем пришлось учиться экспрессметодой — через анализ в медитации. Два потока погрузились в обработку, один стал пульсировать, увеличивая радиус на метр. Раз за разом, раз за разом повторял. Час, второй, третий. Перерыв. Отдых. Повторный круг. Суммарно сутки ушли на совершенно новое понимание — аурными манипуляциями в прошлом не баловался совершенно, оттого и медленно продвигался, но и мнение о себе приподнялось до как когда-то, при вступлении на пусть овладения собой, раз магия в прошлом активно изучалась. Пусть по наитию. Медитацию жульничеством не считал — она инструмент, не более, вполне на уровне освоенный инструмент. В итоге после успешной чистики оставленных в земле следов, я расширился в километровом радиусе, точнее охватывающим гребни дюн цилиндром, вернее блином, тщательно убедившись в отсутствии асмов поблизости, и попросив проконтролировать процесс ЛЗ. Туська и Брыська почти привычно щекотали меня хвостами, требуя у засидевшегося ласки, и вскоре ее получившие — несколько дней трудов увенчались успехом. Однако, не полным — по части сокрытия ауры я совсем не преуспел ввиду полного отсутствия мыслей об этом. ЛЗ неприменул сообщить эту радостную весть. Действительно радостную — работы по аурной тематике непочатый край, и спешить никуда не стоит — ЛЗ бдит денно и нощно.

Эх, паучек, напомнил ты мне о Сипаугри. Вот смотрю я на твою паутину, и вижу игротеку для паучат, тренировочную базу ускоренного впитывания инстинктов мозгом из крови. Или ловчую сеть для сочных бабочек. Завидуй, паучек, у тебя таких нет, одни хитиновые жучьи панцири. Да ты и им рад — ты прилетел худышкой на подхваченной ветром паутинке, а уже как разъелся, растолстел. Смотри, паучек, о запасах не забывай — скудеет уже местное общество, кончилась мокрая жизнь. И почему в твоих восьми глазах, как мне кажется, я вижу тень Сипаугри?

— ЛЗ?

— Ты защищен, Лис. Принцип подобия не применим.

— Ммм?

— Догадайся.

— Йейль!.. Все настолько плохо?

— Да. Божественный Сипаугри по праву занял свой кратонный престол сил, сместив не пришедшего в себя после блокирования астральной части эспаумарга мерцающего.

— Прыткий какой... Расскажешь?

— Он пошел вслед за тобой, Лис. Двуликий, двутелый.

— А... Э... Сам?

— Ты фактически его вырастил. Чему удивляешься? Он при тебе сверкнул.

— Типа я не спрашивал, ты и не говорил. Он не пытается со мной связаться?

— Пытается.

— А как он смог всем своим телом засиять?

— Переместившись в Бурациауи. Забрав все из браслетов на первую искру.

— Но ведь его тело — это миллионы квадратных километров, даже кубометров!

— Сипаугри поддержал свою часть, не захотевшую становиться обычным статичным Мицелиумом, осознав полезность. Симбиоз перешел на новую ступень. Произошло глобальное духовное слияние.

— Жмыыых...

— Не переживай о пропущенном. Мы поделимся, позже.

— А Давжогл?

— Он переваривает стихии.

— Мде, ясно. И... эм... чем занят Сип?

— Разбирается с пленными. Ты зря поторопился списать элиту. Ты не все видел. Никто в полном смысле этого слова не умер, а пятеро, гм, уже отпущены.

— Он думает справиться с мерцающими!?

— Там был только один мерцающий, главнокомандующий Ок`Сеэнль.

— Ял!..

— Второго "убрали" Юзи вместе с освобожденными пленными. О переговорах сам узнавай.

— Значит, они зарядили ему браслеты.

— Верно. Он подрос. И шокирующие подарки ему к лицу.

— Кого шокирующие?

— Некоего гнома, например.

— Эргкх!..

— Вынужденного смотреть на всех честными глазами. И активно искать крыс. Мнимых среди реальных.

— Хм. Значит, мне не стоит пользоваться магией вообще?

— Почему же? Не налегай на нити силы. Не высасывай досуха большие объемы. Ты уже умеешь совмещать свое и заимствованное. И на Юзи возвращаться не собираешься. А Сипаугри еще не осознал всего, по ряду причин Сип не покинет основное тело или материк.

— Изучает аномалии?

— И это тоже.

— Ясно, общается, учится владению своими силами и магией. Он ведь не почувствовал моего взгляда через паука?

— Ты не на тень его смотрел. Давай учиться видеть духов-покровителей, хранителей и объекты поклонения, не выказывая внимания. Я изолирую паука.

— Слушай, а Сверьялус тогда, случаем, покровителем всех рек не стал?

— Становится.

— Жмых, что твориться то!

— Успокойся. Ты просто катализатор на вакантные места Пантеона.

— Ох как ты меня успокоил, ЛЗ! Спасибо, дорогой!...

— Не пори горячку. Ты ведь почуял подвох в предложении Сипа переместиться в Бурациауи, памятуя Сверьялуса. Теперь приобрел очередной опыт.

— ЙЯЛ!..

— Тише, Лис. Тише. Я тоже поумнел. Теперь и в сексе не грозит. И детей сможешь завести, обычных для своей расы.

— Утешил...

— Думай в позитивном ключе. Теперь оба сиятельных заняты друг другом.

— И моими поисками!

— Тише, Лис. Тише. Ты оставил каналы для связи. Естественно он ими поделился. Тебя не ищут. Просто теперь знают о том, что связь возможна. Буде что экстренное — непременно узнаешь, или они от тебя. Тебя же хотели защитить...

— Я не юнец!.. Извини, ЛЗ. Более чем статысячелетние иначе и не воспримут...

— Они учатся.

— Ну вот, все недели насмарку...

— Уверен?

— Да. Меня все еще легко вывести из себя.

— Ты быстро вернулся за установленную черту. Это достижение.

— Спасибо... Слабая похвала, но я ей рад.

— Есть, к чему стремиться.

— Ты скуп на похвалы, когда все жашно.

— И нам тоже.

— Хех...

После трудного разговора, длившегося мгновения, лежал в удобной выемке с согнутыми коленями и заложенными под затылок ладонями в замке, вглядываясь в рунный пояс, становящийся в сумерках все явственней на безоблачном небе, пока еще не затоптанном Рухмом и не продырявленном Бодо.

Думать о себе не хотелось. Вообще думать не хотелось. Расслабленно созерцал ночное небо, Бета все же не сорвался, раскрасив его воображаемыми звездами, не дал взбередиться памяти, готовой исторгнуть пузырьки прошлого. Спокойное созерцание коричнево-зеленого бока Рухма, медленно поворачивающегося. Планетарный мячик катится по обручальной орбите Глораса, вызывая приливные волны в телах как океанов, так и глоров, и многочисленных живых организмах постепенно привыкающих с новому старому ритму, во многом благодаря все тем же пресловутым мерцающим, эльфийским владыкам, держащим ускользающие бразды правления. Что принесет ветер перемен Глорасу?

Глава 15. Нападение

Дни побежали вприпрыжку за параллельными делами.

Учился видеть покровителей, с легко различимого Сипаугри перейдя на финиковые пальмы и ящериц, лишь косвенный имеющих пригляд, по словам ЛЗ. Но ничего не получалось. Понимать понимал косвенность — увидеть не мог. Ни услышать, ни понюхать не удавалось.

Изучал прядильный аппарат паука. Как железы вырабатывают секрет, служащий основой для нитей паутины. Как получались сами нити. Сравнивал с отложившимися в памяти кадрами, сопоставляя четкие понятия нить, веревка, канат. Нервный трос пока не рассматривал, задача минимум — научиться самому прясти себе одежду с заданными свойствами, вернее объединить прошлое знание с настоящим.

Пытался у себя на пальцах выращивать орган для генерации паутины, а так же филигранно использовать маэну, с геометрической точностью творя инфэо. Получалось не ахти как, но лиха беда начала!

Гениальная мысль заглянуть в волосяной фолликул и вообще ознакомиться самым внимательнейшим образом с волосяным стержнем и луковицей приоткрыла завесу тайны над некоторыми свойствами собственной шевелюры. Стал ясен механизм свечения и небольшая, но имеющаяся зависимость длины эльфийских волос и количественными объемами маэны при взаимодействиях с внешней средой. Начал постепенно раскрываться потенциал волос.

До тайны нервов, до причин удачного симбиоза антибиотической паутины и грибка не спешил. В исследовательский угар не впал. Чередовал требующие высокой концентрации вещи с наблюдением за жизнью жуков и мышек — кто за кем охотится, как прячется, порой вмешивался, играясь не только с Туськой и Брыськой, но со скарантами и одним гекконом с раздвоенным кончиком хвоста. После яда полозов с Юзи зубки местных змеек оказались безвредными — ради интереса решил разрешить прокусить обиженной за развешивание на пальмах песчаной эфе кожу. Опробовал и хвостовой удар Колки, которую сбрасывал с веток или переворачивал вниз головой.

Инертность маэны с большим рассеивающим коэффициентом новостью не являлась. Но после Юзи лезвия ветра утратили свою скорость. Там достаточно было наставить паруса и выпустить ворох лепестков, а вихри сами доставят его к целям, еще и ускорение придав. Там сияющий эффект работал от непостоянства токов маэны, придавая поверхностям не меньшую пестрость, чем имели окружающие заросли. Там сама среда усиливала инфэо на разрыв. Здешнее окружение, отчасти забытое привычное, требовало иной политики. Чем быстрее и дальше метаешь лезвие, тем большую силу надо вложить, порой до квадратичной зависимости, или даже кубической, или самому краем сознания провожать плетение, волей стабилизируя.

Вспомнились слова наставника об эффективности кантио на ближних дистанциях, когда цель в метре или противник примерно в паре метров от тебя — механизм стабилизирующего эффекта ауры очевиден, плетение не успевает побывать во внешней среде, находясь все время в благоприятной для себя атмосфере. Выяснил достаточность волосяного аурного касания каркаса инфэо, взамен полного охвата структуры.

В диком и агрессивном мэл-лесе не сразу пришел к мысленным якорям, вернее к одному, что во лбу, не ЛЗ. К чему лишние фокусаторы? Зачем усиливать и стабилизировать, когда маэна сама усилит, а целей и так навалом в стометровке вокруг? Пока маг телится языком или ручками, его трижды съедят разными способами. А здесь же телор и малор совсем не лишни. Однако, я не мастер, так, маг-самоучка с перекошенным образованием, презревший в угоду положению всеми теоретическими выкладками, чтобы по мановению извилины тут же родить телоровое и малоровое сопровождение своим придумкам, без дивусвизио, на эрудиции, магической подкованности.

Кантио не зря поименованы так — они поются. Вслух или про себя. Часто с танцем. Наука создания новых кантио чрезвычайно сложна, ведь необходимо учесть огромный объем факторов. Движения телора и звуки малора должны наиболее четко отражать суть целевого воздействия, они так же призваны формализовать магические эффекты, обеспечить их доступность и воспроизводимость. Чаще творения нового изменяют имеющееся под себя, под свой голос и пластику, следуя прописанным в веках правилам и наставлениям, по толстым учебникам и многочисленным справочникам, наизусть известным маститым магистрам, не говоря уже об архимагах. Это самые грубые заклинания требуют всего лишь механического повторения пассов и верности чередования звуковых сочетаний, слов и фраз на малоре, составляющих магическое предложение, оказывающее какое-либо воздействие, в согласии или нет с замыслом мага. В кантио же важна каждая тональность, каждое мускульное сокращение, наравне с внутренним настроем и мыслеформой.

Опытному магу доступны и краткие предложения на малоре, когда фраза или слово заменяют целые предложения и даже абзацы, произносимые мысленно по всем правилам, и простые распальцовки, заменяющие движения всем туловищем.

Мастер своей дисциплины видит тонкую структуру плетений, состоящую из проводящих энергию каналов, связок и узлов, выполняющих обработку — истинное зрение, имеющее своей начальной стадией магическое с дальнейшим ранжированием по множеству признаков. Ему гораздо понятнее влияние проводящих телора и малора на информационно-энергетический каркас плетения, он может либо сам покорпеть над улучшением своего основного набора или всего доступного списка, либо воспользоваться трудами других, ранее выведших формулу для схожего с ним уровня знаний. Либо он становится способным обращаться по именам к объектам воздействия или посредникам

По скорости овладения и понятливости определяются магические таланты с нужным складом ума. Конечно, при этом есть и уникумы, которые налету схватывают материал и могут быстро сформировать в голове нужный образ. И узкие мастера, способные грацильным движением передать минутный текст на малоре, или словом охарактеризовать длинный танец на телоре.

В боевых магических искусствах скорость ценится выше поражающего фактора — своим более быстрым воздействием можно успеть поразить врага раньше, чем он тебя, или, на худой конец, сбить его настрой, концентрацию, дезориентировать, выгадать время для чего-то мощного из собственного арсенала. В противовес боевой гуманитарная магия. Бытовой подраздел, личная гигиена. Всем эльфам доступны примитивные магические манипуляции из весьма широкого набора — у древа Оккидентали он определяется принадлежностью к стволам и стеблям с ветвями, так сказать, цветом глаз и волос, однако нельзя это путать со способностями. Если вспомнить тайный визит банкира в мажор-эолосе Акиулюни, то светляк и живые плети с подогревом и водяным зеркалом являются примерами магических манипуляций, к использованию коих у того или иного эльфа большая склонность. Хотя есть и сложные комбинации, как мша, скажем, или левитация, которые схожи со своими пси-аналогами лишь по достигаемому результату.

Исходя из предпосылок, для своего внутреннего пользования определюсь следующим образом: инфэо — заклинания на чистой основе из мыслеформ, со строгими стереометрическими фигурами и другими геометрическими заморочками; кантио — заклинания с озвучиванием на малоре или показом на телоре, хотя, строго говоря, телор подразумевает все состояние тела, вплоть до продуктов внутренней и внешней секреции, а язык волос вообще едва ли не в самостоятельный определяют.

Поскольку меня сломало — совсем обленился! — заниматься возникшими сложностями, точнее вернувшимися, в общем, принялся за клинки ветра, вернее маэны или чистой энергии, потому как задать вектор проблем не составляло, даже в активном режиме.

Клинок — это как лезвие, остающееся в руке. Провел ребром ладони, создавая светящуюся дугу, сжал кулак замест отпускания в цель, вот и готовый клинок. Но кантио медленно. Да-да, конечно, я невыносимо грублю на телоре, чавкаю и шепелявлю, когда получаю световой клинок в продолжение ладони или при сжатии кулака, да и слишком превозношу себя, считая результат клинком, а не банальным лезвием.

Отказался от кантио за неимением наставника, растолковывающего неописанные в учебниках нюансы, и не желанием торопиться с дивусвизио — признаться, я боялся не удержаться, соскочить с катушек и сгореть, прошлый опыт углублять или расширять страшно не хотелось, лучше медленно, но верно. В пределах собственной ауры никаких проблем с подпиткой и контролем не возникал — вполне спокойно окружил себя стаей металлически поблескивающих лепестков, выборочно окруженных огнем, имеющих искристый шлейф или другие визуальные или практичные эффекты — всего день ушел на модернизацию инфэо и аурные эксперименты.

Пустынный пейзаж в мгновение ока испарил непрерывную напряженность. Беззаботное времяпрепровождение все явственней омрачала жажда простимулированных аурой растений — на всех не хватало, все стонали. Приняв сутра волевое решение начать привыкать к одежде, вернул творение ЛЗ, не успев домыслить и довести до практики собственные способы производства, засыпал смущающий бассейн, провоцирующий на вялость и потакание таким одиноким и активно засушиваемым песками пальмам. Вот тут безопасная расслабленность и превратилась в преступную безалаберность — предупреждения от ЛЗ, посчитавшего недостойным спуск к взаимоупрекам, не последовало. Так и застали меня, варварски расщепляющего по жилам труп — милостиво за миг забрал жизнь аурой — белой солодки, чей стебель не успел возвыситься и расцвести кистью фиолетовых цветов рядом с кустиком тамариска.

Две стрелы просвистели рядом с рукой, державшей куст, еще две целились в руку с кинжалом, ювелирное владение которым отрабатывал, стоя в отбрасываемой пальмой, дающей огуречной формы плоды в жесткой волокнистой кожуре, тени. Йейли появились по барханному мша без предупреждения!

Песочного цвета халаты с волнистым рисунком делали восемь фигур почти сливающимися с дюнами, даже рукояти ятаганов, риото, одного уруми обернуты в светло-коричневую кожу, под цвет прочих элементов амуниции. Четверо со средними луками, складными, комбинированными. Одна увешана магической мишурой, великолепно замаскированной. Трое с посохами, желтые листья одного на гибкой лозе прекрасно скрывали блеск кристаллов, а матовая поверхность металлов замысловатого наборного узора не пускала зайчики в глаза. Все светловолосые — отличительный признак Ориентали. Трое с ореховыми глазами с удивительно завораживающей разнородностью радужки, нечета пяти с монотонным янтарным окрасом, светло коричневатым с желтым или зеленым уклонами.

Появились на гребне лишь после того, как четвертый залп прошелся по подмышкам и промежности, проверяя на прочность ткань — незачет ЛЗ, магическая начинка бронзовых, медных и деревянных наконечников легко справилась с задачей доставки щекочущего оперенья по назначенью, пока я занимался тремя сериями из трех кантио, пытающихся на разные лады оплести мою тушку или причинить боль конечностям, с последующими после паузы одиночными бросками, а так же выхватывал из воздуха кинжалы с чарами итнаг. Раз уж выдалась возможность вспомнить выработавшиеся в мэл-лесу навыки по отбиванию коварных магических плевков ящериц, уклонению или отводу, как в данном случае, в песок.

Думаете, я не заметил ваши изящные в напоенных силой кольцах пальцы, гибко складывающиеся в знаки телора, помогающие усилить третьих в связках и направить срывающиеся с посохов, служащих проводником и гарантом стабильности, кантио, к нему же и прицепленных? Не услышу певческие голоса, берущие по нескольку октав? Да и так было понятно, когда в сериях по три в меня полетели параличи, ленты Даста и прядильщики с их аналогами из ветра и творения. Зачем же пытаться опутать повторно?! Пусть и на более чем две ступени продвинутыми аналогами.

Работали аккуратно, не без естественной элегантности, приобретаемой не за год и не за десять. Слаженно — кантио не мешали стрелам и кинжалам, которые оба в итоге собрал бесполезными частями под ногами, не дав вернуться. Да, не видать вам больше ни чар на стрелах, ни на кинжалах. И дырок в интересных местах одежды — ЛЗ покаянно исправил, взявшись, хех, на досуге подумать над проблемой. Я те подумаю, бракодел! Бездарь. Лентяй. Угу, сам такой.

— Чей будешь, серв? — запорхал властно-надменный голос предводительницы в состоящей из множества спиралек тиаре, придерживающей прозрачную арганзу, защищающую вместе с чарами от лучей Ра.

— Свой собственный, госпожа Магистрасерта, — поддел начальницу-гирлянду, выставку магических амулетов на солидную сумму. В определенной степени я ей благодарен за визит. И как же предательски юбка может встопорщиться! Фух, могла, но не успела.

— Ничей, значит, — холодно, прыгая с гребня.

Активировавшиеся амулеты ускорили полет, придав мягкость приземления. Показушный кувырок через голову с ушедшими в песок шпильками из волос цвета бланшированного миндаля, встретившиеся два моих воздушных клинка с ее двумя воздушными бичами. Кушак, словно живой, наставил на меня свои кисточки из перевитых веревок. По месту под приподнятой ногой прошлась змея уруми. Кто-то с интересом, а кто и с неодобрением, слегка качнув головой или дернув ушами.

— Ауреус, — шепнули в стане врага.

— Два, — в ответ.

Один из магов неодобрительно шевельнул кончиками ушей в сторону шептунов, два листика с посоха второго обвинительно уставились троезубчатыми кончиками. Две бронебойных и четыре тонких и быстрых лежали на тетивах. Семь пар глаз пристально следили за парой внизу, пара женских — из стана магической поддержки и лучница.

Ее узкий и гибкий уруми шелестяще рассекал воздух, вторя повадкам змей — в одном изгибе распознал песчаную эфу в броске из-за укрытия. В правой руке у противницы щит в три ладони, поблескивал в эфирном плане. Классическая круговая паутина, выполненная особо структурированным серебром, таила в себе чары тенет(!!!), пылевого извращения над величественной паутиной — выглядят серым убожеством, противно шуршащим по песку. Мимоходом подчерпнул красивое решение, воплощенное в ее уруми — гибкое лезвие крало из пространство маэну, помимо моего оттеснения от растений. Бросок кобры — обнищавшее окружение, по инерции слишком медленно для поединка заполняющее обедневший маэной след. Волнистый рисунок на теле — петли телом. Грация мастера против косолапого увальня-медведя, по прихоти неваляшки.

У меча кишка тонка пить силы из клинка, однако он заставил концентрировать волю на структуре инфэо. С уворотами и разрезанием ловчего убожества столько хлопот не возникало — продуцированное амулетом заклинание ею не управляется, главное спустить его, перебросить поглощенную клинком силу в щит с острыми стальными лезвиями в продолжение серебряных нитей и с толкающе сбрасывающим движением высвободить жалкое подобие на хищный узор.

Какая атака? Эта холодная гневом дама продыху не давала на адекватные ответные меры, чей арсенал обретался в районе нуля. Инерция и, чего греха таить, чары не позволили сверх меры задраться юбке и пончо во время колеса. Будь длинные волосы, то прием сработал бы, лишая меня чудесной косы, или гривы, будь я в женской оболочке. Да, ее волнистые волосы волнуют меня волнами. Но, увы и ах, у меня мелкая курчавость. Тьфу, да нисколько это не похоже на овечьи барашки — благородный каракуль! Хе-хе, муаровая каракульча! Вот йейль, следи за убожествами. Лучше думай над следующим шагом — металл пощекотал кончик уха.

Прекрасно! Преподавая Сипаугри азы школы ментала, сам учился у ЛЗ. Два неформала встретились под сводами грота — один нахватался сырых идей, второй вовсе камнем был. А сейчас перед взором классика: сеть разговорных амулетов с не более чем полутора сотенным растяжением и парный прямой телепатический контакт. Да, неплохи экраны, трудно оказалось сходу понять процесс, а разбираться все равно позже буду. Интересно и "знойное" явление вокруг вас, размывающее лица и контуры тел.

Инструктор не смог привить видение рисунка боя — мне он кажется ломаным, изменчивым. И гармоничным в полноте. Так рябь по дюне бежит — отражение гребней песчаной пустыни. А вот и жало скорпиона, вылетевшее из прически — справа змея, и наконец-то щит, накопивший маэну для стремительного ловчего заклинания, плавно слетевшего в растянутой дуге, перекрывающей простор. Хех, а ведь вы целились не видя! Ваш глаз Виката ослепил ЛЗ, отразивший и в зеркалах ваших муть. Оттого и ближний бой — как же, атака из-за гребня с любопытной техникой метания кинжалов потерпела крах. Осечка? Досадный промах или качественная защита? А кинжал жалко, да-да, не обманешь, хоть и сверкают твои янтарные глаза холодом презрения на каждый мой выкрутас гибким необученным телом, неумело подражающим красующемуся мастерству.

Достаточно игр, я вижу перемену на убийство. Пришла пора ю-арсеналу, подчерпнутому у обитателей мэл-леса. Для вас, маги, гипноцвет(!!!). С виду невзрачная лоза в обычном световом диапазоне, а глянешь хотя бы магическим... Гипнотические переливы эфирного цветка, шапки из шевелящихся складок, пронзаемых мечевидными тычинками, вторгающимися в тонкие тела жертв ради внедрения эфирного семени-паразита. Или чудесный лавандовый цвет лозы, в истинном зрении предстающий вместо пядевого метровым соцветием, чьи лепестки маняще разлагают энергию на вектора, окрашивающие поверхность целой гаммой оттенков, запахов и прочих индивидуальных представлений тонкого уровня. Просто потрясающий гипнотический эффект, завлекающий стрекоз и мух с пчелами не хуже обычных визуальных вращающихся спиралей на липких шляпках грибов и крыльях бабочек-обманок.

Над головой для публики на гребне раскрылся бутон гипноцвета — складочная середина в обрамлении лепестков дивной орхидеи. А для тебя, гирлянда, чих паралитическими микробами с перекатом мша за спину, обхват по икры зыбучим поцелуем наперекор щитам, и превентивный удар двумя отправленными в полет клинками, расширившимися в две неравных дуги лезвий на фоне вздымающейся стены из разреженного песка за медленно ввинчивающимся по направлению к зрителям гипноцветом с нарочито торчащими семью мечевидными тычинками, разделенными на две неравные группы.

Альфа и Бета в трансе — все же "медитация" для активного аналитического мышления некорректный термин — не зря провели время. Хитрость удалась. Безобидное инфэо, покинув ауру, быстро потухло из-за направленного наружу потока маэны — на Юзи из непрерывно пополнявшегося бы запаса. Клинки вспороли две линии обороны, бессильно ткнувшись в алькутис, генерируемый так и оставшимися в планах брэмпэтэ — ЛЗ отказался встраивать такое в изделия на моей шее и поясе, типа не жируй и сам разбирайся. Задачу по рассеиванию внимания успешно выполнил, на нервах сыграл, спину подставил. Примитивные микробные конструкты активно поглощали энергию, множась, делая воздух вязким в подражание пыху одному из жабоящеров, носящему в легких растительного симбионта, в свою очередь, скооперировавшегося с колониями бактерий.

Пропустить мимо и подправить траекторию, как стрелам, оказалось проще пареной репы — свои расстреляли своего. С раскидистой кроны безымянной пальмы, куда скачком мшарнул, хорошо видны пробитые коленные чашечки и мышцы по обе стороны от локтей — отменная тактика принесла плоды. Кантио оттягивают внимание астральных прядильщиков на себя, в то время как хитрые стрелы разрезают шелковидные нити виметекса. Нет, вру, одна раздробилась — стрела застряла в полах халата, сымитировав проникающую рану, вторая так же застряла, пройдя мимо из-за кисточек кушака. Так же всего одна пробила трицепс — мало времени выпало на долю не успевшей развернуться в полную силу биоатаки.

— Чего приперлись?! — раскрывая свою диспозицию.

— Теперь убивать, — бросил зло прищурившийся ореховоглазый, моментально переведший взволнованный взгляд от спутницы на меня, продолжая ментальный диалог, с подраненной, сильнее увязнувшей и не могущей говорить парализованной носоглоткой и ртом. Выражения ее лица не видел.

Два листочка с его посоха с запоздалым звуковым ударом метнулись ко мне. Его не поддержали: один в уважительном удивлении выгнул бровь, пихая локтем нахмурившегося соседа, сказавшего "два", вторая пара так же ловко отцепила колечки с тетивой, втянувшейся в плечи луков — вторые, хитро крепившееся к рукоятям, уже отделили. Действительно, зачем тратить стрелы и усилия, когда оружие бесполезно. Понятливые. Третья пара, маги природа-земля, шагнули с двух сторон к пострадавшей, движениями бровью и посохом примяв поднятую мной пыль и песок, при этом косясь засыпанный бассейн, явно видя.

Эх, а умеют ли они вообще разговаривать путем вибрации голосовых связок, артикуляции на лоре или элоре, а не малоре? Хех, а лица-таки живые, не торопятся восстанавливать защитные чары, ноль внимания на разрезы в халатах, открывающие продолжения мускулистых в стройности ног, с закрепленным на них оружием. И броней — змеиные гольфы поднимались до колен, черепушки змей, красиво выделанных и отделанных камнями, как раз цеплялись за колени, защищая. А нижняя часть вставлена, как в калошу, в грубую кожу другой пустынной рептилии, специальным образом выделанную, и у многих уже знававшую виды. Такую легко поменять. Под гольфами, плотно обжимающими ноги своей змеиной кожей, незаметно бугрились ножные брэмпэтэ. На фоне их обуви мои сандалеты смотрелись не к месту и не ко времени, и скакать в них оказалось неудобственно, пусть и сидели идеально на ногах.

— В других оазисах самоубивайтесь, — не реагируя на ментальные попытки начать разговор, или вторгнуться.

Инти и не такие штуки на завтрак ела, превозмогая волю остервеневших за свои яйца ящериц. Ох, какие это яйца, особенно сваренные после разбивания в нектаре из раструбного цветка, напоминающего кунжут, переливчатого сине-красного оттенка с метровым диаметром и четырехметровой лепестковой трубкой, гигантского вытянутого колокольчика. Мм, восхитительное вкусовое сочетание, особенно с добавлением...

— Слышь, дерзкий, катись-ка отсюда к ялу, — басовито выдал темно-персиковый "двушник".

— И не топчи пальму мою! — звонко, более молодой папайевый сосед.

— Хех, какие гроздные наркобандиты... — гортанно и с упором на нос произнес "ка" и "на", вставив и подобное "д", передразнивая. Уж больно смешной выговор.

— Не крути мозгу, эльф. Зачем губил растения?! — колыхнув вихрами отчеканила кремовая.

— За кустом эфедра губил эльфа, — самые кончики ее ушей побагровели. Папайевый оттянул край губы к уху, персиковый изошелся морщинками. Запятую пропустил, выпалив ответ.

— А в харю? — лаконично спросил ее желто-розовый друг.

— От ухаря? — ну не мог я без смеха смотреть на эту бандитскую семейку, слова сами слетали с губ.

— Хватит! Освободите ее, — обернулась друидка. Продолжением двух витков спиральной верхушки посоха тянулась светящаяся нить к визуально свободно висящему и теперь ярко блещущему ромбокубооктаэдру, вырезанному из асала, сама желто-песочно-зеленоватая древесина завитушки теперь топорщилась яркими зелеными хвоинками, желтеющими и опадающими, когда она проводила им в воздухе рядом с застывшей, медленно истекающей кровью.

— Специально для тугодумов. Я. Не. Раб. Развелось в пустыне, господ, понимаешь!.. — патетично.

— Грубец, прочисть ухи! Пока их не начистили другие... — многообещающе продолжил басок.

Все уже рассредоточились по оазису, какими-то разрисованными булыжниками с вырезанными рунами "заштопав" порезы. Вместе с папайевым темно-персиковый как раз открыл колодец. Сноровистые.

— Та, что не держу, допыжилась, — зорко приглядывая затылком за подбирающимся с тыла аэромантом.

— Эльф, слазь — поцелую, — маняще. Не зазывно или скромно, зрело. Не я один сдержал смешок.

— Кабы не обиделся розоватый...

Звонкий смешок и басовитое откашливание. Розоватый покраснел, впрочем, не оторвавшись от выуживания из своего компактного рюкзака крупного бурдюка с двумя оплетёнными узловатой лозой деревянными фляжками. Две искорки Инти маячили у середины пальмового ствола, не вились или парили, а уподобившись ленивым милицейским.

— Слушай, а хочешь залезть на другую мою пальму? — классный голос. И фигурка ничего — качнул тазом едва заметно, но однозначно намекая.

— Чтобы меня еще и на ней сзади огрел посохом сливочный?

— Слышь, панговый, убери свою пакость с... кукурузной, — с совершенно серьезным видом, заслужив острый взгляд рассекреченного, сделавшего вид, что, гм, в общем, сделавшего...

— А она не обидится, если я буду на нее чихать?

— Да...

— Уважаемый эльф, — перебила своего магесса жизни. — Обчихивайте пошустрее, за это спасибо скажет, — выделив твердостью последнее слово.

— За спасибо и сами справитесь, почтенная друидесса. Солид в грошах и теплая зелень покоя замест холода красной ярости.

— Ха. Ха. Ха, — высокой нотой оплевал розоватый всех вокруг.

— И не стоит грудиться вокруг именно это пальмы.

— А то что, сладенький? — двинув бровками.

— А то вдруг мне захочется повторить недавний подвиг сливочного...

— Ха. Ха. Ха, — повторившись.

Другая пара, собрав у всех емкости, постепенно набирала воды, как бы невзначай направив уши в нашу сторону, бросая косые взгляды, ухмыляясь в колодец.

— Что ж, ладно. Скоро... кукуруза начнет освобождаться.

Брезгливость в глазах девушки, нескрываемое презрение у ее друга, желваки у аэроманта. Мои конструкты все равно на гране выработки ресурса за счет обеднения маэной окружающего пространства и эфирного тела эльфийки. Но раз уж гордячка не желает, то не стану настаивать, однако выкажу ей свое мнение о ней, пусть и в скотской форме — обычная мочевина по воздушному желобку устремилась с пальмы в сторону застывшего изваяния, чье время существенно увеличил посох друидессы. Над полыхнувшей алым собрался шарик.

А дальше одновременно три события стартовали. Один поток принялся завершать начатое мокрое дело, превратив шарик в неоднородную взвесь, опущенную за миг до начала проявления признаков деградации биоконструктов — ее экспрессивно хищническое настроение определенно вызывало ответный негатив. Тьфу, травку покалечил, забыв о миражах, защитница природы ялова. Второй поток завершил подготовку инфэо, приступив к активной фазе — оставшиеся двадцать шесть плодов с трех пальм мгновенно срезало, притянув ко мне под пончо, визуализация для двух у колодца. Для трех же у основания пальмового столба стремительный полет жертвенных искр Инти, ярко отвлекающе-ослепляюще вспыхнувших.

Верхушка пальмы перестала существовать, а меня и след простыл — простое мша расквасило бы меня уже о пространственную складку. Монеты у меня западной чеканки, а тут такой дорогой товар — реакция на солид в грошах прямо об этом кричит, позже сделаю аналитические выкладки. Шутом их развлек, конечно, потешил, но против всех, усиливших бдительность и серьезность намерений, не выстоять без смертоубийства. Вон, резвая погоня по следам шустрит — сливовый, кто б сомневался, вся мигом прочухавшаяся тройка на хвост села.

Не разочаровался — три фрукта в азарте своими разномастными стрелами Рушиза в клочья порвали три волокнистых фрукта, потом еще три, метко подставленных. Ошметки дважды очертили кокон ветра, поднявший мелкие песчинки разреженным барьером — я оценил поданную самим же сливочным идею. Прекрасный щит, особенно когда вокруг океан песка, с радостью собой поглощающего или отклоняющего, перемалывающего в пыль. Жаль, третьего залпа не последовало — ценность продукта для них высока. Эх, ЛЗ, что же ты не за весь год показал промотку?

— Верни кукунары, скот!

— Перетёртыми?

— Мальчик, — жмыых, старушка нашлась! Да они все тут не старше двух столетий. — А не заигрался ли ты? — В жопе детство взыграло? — одновременно с ней грубый голос.

— Взрослые. Первыми начали — первыми извиняйтесь.

— Хи-хи-хи, — прикрыв рот ладошкой.

— Сам удавишься?

— Еще шаг — сотру в порошок, — выставил ультиматум, подведя два фрукта к границе вращающегося с шелестом кокона.

— Какой примитивный шантаж, — продолжив сжимать треугольник, образовав поле мша-помех.

— Ваше самомнение зашкаливает за границу жизни.

— Ой ли?

— Вы двое отстанете, если я приготовлю сливочное масло?

— Кишка тонка, молокосос. — Пробуй. — Или мы, хи-хи, приготовим... — с трех сторон.

Сочетание ветра и земли. Укутался в непроницаемом для света вихре, провалившись по макушку, припудренную песочком, для надежности, оставив наверху аурный силуэт. Послал лепестки, полные песка — весь старый кокон. Промокший и остекленевший песок отвалился от нового, легко и непринужденно восполнившего потерю — двое стали выжидать. Аэромант с не предвещающей ничего хорошего улыбочкой взял посох двумя руками наперевес, легко разбив мое инфэо на составляющие, отбив песок своим порывом воздуха. Однако лепестки все летели и летели — в памяти всплыл термин "пескоструйная машина". Два активных раструба за плотной пылевой завесой, быстро смещающейся в мою сторону, зигзагами заскользили по пескам, выпуская из себя две тонкие струи, заставившие резко посерьезнеть мага, воткнувшего свой посох в песок, и взявшегося за верхнюю его часть двумя руками. Желтые листья раскрылись, показав Ра сложно ограненный кристалл, внутри которого, в свою очередь, росли кристаллические пластины, составленные в триграмме стихии, тускло-тускло, но пульсирующей, вокруг основного летали мелкие листья в форме иероглифа "воздух", мерцая в реверс.

Движущийся от него вал буквально прессовал песок катком, другой слой сминал эфир, третий давил в астрале. Многоплановое заклинание использовало энергию других школ на менее высоком уровне, но не менее виртуозно, причем управлял все этим сильфид. Гладкий след, поблескивающий плоскими спинами песчинок, тем же моим инструментом ни в какую не поднимающиеся, даже не сдвигающиеся. Мелькнула мысль выпить эфирные тела, как сильфида, так и эльфа, но сравнение себя с вампиром отвратило от нее. Две управляемые тончайшими нитями — на десятках метрах Альфе и Бете удастся удержать размер, сравнимый с микрометрами, как у той паутины, в которую неосторожно вляпался когда-то — песчинки за микросекунды миновали расстояние от ног до глаз, опрометчиво открытых и незащищенных поблескивающим металлом алькутисом. Миновать крупные дыры в эфирных конструкциях щитов и продавить собой генерируемые ими поля, войдя в слабое, но взаимодействие с его аурой, оказалось просто — дольше концентрировал восприятие на кончике. Пусть смотрят, как вал давит мою поверхностную защиту, якобы измолачивая в кашу. Момент рассчитан в самый аккурат — врывающиеся в тело песчинки тут же заставляют его сбить какую-либо концентрацию, ударяя по самому чувствительному месту глазного нерва через продырявленное яблоко. Уже без моего участия подсаженные конструкты начинают пить его энергию, разгоняя в голове вихрь, разрушающий мозг.

Корка исходит трещинами и разлетается в стороны, взбаламучивая еще оседающий песок и пыль, лишенный направляющей воли и силы. Напротив чистенького моего падает тело противника, и остается торчать его ослепительно горящий посох — песчинки раздробили кости, ослабив охват, не тратя силы на преодоление действия брэмпэтэ. Что-то, а возможности такого посоха нетрудно предугадать, сложив дважды два из уроков истории и маговедения(!!!), в памяти отложился момент зацепа тонкого тела за специально подготовленную структуру кристалла. Вокруг завертелась песочная метель, свернувшись коконом вокруг меня.

— Бестия!.. — ахнула эльфка, ее дружок раздувал ноздри, играя желваками.

Прокатит ли второй подобный удар, зависит целиком от самого аэроманта, остальные не должны были ничего разглядеть, а уж тем более понять, почему из лопнувших глаз потекло мозговое масло.

— Маслица не предлагаю — мой трофей. Держите свои кукунары.

— Да в бездну их!.. — несколько визгливо. Преградил дорогу стеной песка.

— Мое.

— Оставь. В покое. Он наш товарищ и мы забираем... его.

— Пыли под ногами приказывай, — а он все шел напролом сквозь вторую стену. — Мне добить его али как? — упер бы руки в боки, да не та ситуация.

— Простите нас, этрас, — пала на колени под злым непокорным прищуром не мужа, но любовника.

— Извините.

Мда. Пришлось ЛЗ придумать заглатывающий щуп, вернее я попросил организовать подобное — из хладного пламени пряжки достал змею, чей бесконечный хвост терялся где-то в артефакте. Эффектно по воздуху заизвивавшись, метнулась к сливовому.

— Посох, так и быть, забирайте, остальное мое по праву победившего.

— Вы превращаете нас в своих врагов, этрас, — процедил мужчина.

— Из грязи в князи... Кстати, вы и так врагами ко мне явились, напав не объяснившись, — голова с раскрывшимся капюшоном с изображением того-же льдистого пламени, буквально всосала в себя тело, причудливо исказив пропорции, или само пространство. Впрочем, до красоты ли? Нет.

— Сто солидов налом, — держа себя в руках, поднявшись после секундной слабости.

Зачем мне этот фарс? Принцип? Потешить-таки самолюбие? Гордость в печенку ударила? Прорвавшийся гной одиночества?

— Не вы первые начали попытки унижать. Пока сладкая парочка не станет прощающе белой или хотя бы полностью голубоватой по отношению ко мне, пусть ищут другие пути воссоединения. Да-да, посошок, внемли речам моим, или так и останешься живым кристаллом, скажем, пока тебя нынешняя пассия не родит наново...

Эх... Теперь понятно, как могли остаться в живых те сотни. Знание воняло болью, грустной печалью с лишь одной светлой искоркой, нет, двумя. Теми двумя гномами, братом и сестрой. Жмыых, как же муторно на душе! Убрал стены следом за втянувшейся змеей, ровная утрамбованная площадка уродовала лик пустыни. Под злобное молчание выдернул ветром посох, разрушил корку.

— Двести, — яростно растопырив уши.

Йейль, для них так важны собственные чувства? Давление извне совершенно неприемлемо? Хм. Восточный менталитет?

Два потока в релаксе уравновесили коромысло настроения. Действительно, что я знаю о восточных, акромя общих сведений, касаемо столицы, внешних отличий и прочих поверхностных данных? Завалился медведь в хату и давай свои порядки наводить? Дома... я жил все свое детство, жуя ботву от корнеплодов. Но ведь что-то общее должно быть? Или так общение с Сипаугри на меня повлияло? Или внешние факторы так отразились? То-то мелькала неудовлетворенность и ожесточение, когда открылось навершие посоха, и уж больно легко прошел через возведенную им вокруг себя защиту — эфирный слой все равно присутствует в чужеродной среде, предохраняя слабже, но ведь не настолько же. А судя по используемым символам в посохе аэромант претендовал на статус повелителя стихии, о том же говорит и уровень примененного воздушного вала(!!!), за нечего делать раздавившего мой многообещающий экспромт.

— У...

Договорить парализованный не успел — противопоставить моим конструктам они не смогли ничего. Никакого доверия к ним не испытывал, каверзу обязательно бы подстроили по пути, а посох и троих выдержит, по трем пластинам триграммы. ЛЗ нехотя согласился — сам я не в тех знаниях, чтобы касаться чужого артефакта, тем более такого, как посох с необузданным живым кристаллом. Тут сразу же начнется схватка двух воль. И либо я его подчиню, либо он меня.

— Вы допустили тактическую ошибку, разделившись, и стратегическую, инициировав конфликт, — на "глазах" посоха "поглощая" еще два трупа, из которых управляемый ЛЗ посох вытянул тонкие составляющие.

Змеиные гольфы первоклассны, удобство неоспоримо, и хоть в горы, хоть в леса или болота, нога дышит и чувствует. ЛЗ создал их для меня, взамен сандалет. Полынь-пшеничные чешуйки с зеленовато-серыми панговыми муаровыми разводами, в глазницах мелкие бесцветные асалы с мужской круглой огранкой из моего прошлого — всем вариантам было позволено всплыть в памяти. Такие же появились в центрах шейного и поясного обручей, ставших полноценными и независимыми артефактами из мифрила под цвет глаз. Аналоги брэмпэтэ на туловище, по крайней мере, сам вполне мог повторить теперь, после переключения между проблемами и исследования повсеместно распространенного явления, видимо, чересчур много значащего. Подумав, решил оставить прежний внешний вид, а то попаду впросак и вызову еще большие неприятности.

Что ж, полуденное пекло сошло на нет, Ра осталось прокатиться четверть пути до захода в кампании с месяцом Рухма, посох в песчаном саркофаге давно готов к транспортировке, три тела в клубящейся туманном лейовской комнате под непростой разговор с ЛЗ лично мною проверены и залатаны, сандалеты вновь на ногах.

Глава 16. Беседа

— Что с телами?! — сколько у нее холодных интонаций. Немного завидно — меня наставник не учил подобному искусству.

Практически поменялись ролями — за спиной светило, сам на гребне, размытые полосы в коротком песчаном мша собрались в вершинах пентагона. Маги активировали посохи в боевой режим, трое с малыми зеркальными щитами и ятаганами. Все пятеро окружены плотной многослойной защитой. Бассейн разрыт и приспособлен под еще не окончившуюся дневку, пальма колышет новорожденными ярко зелеными листьями в пятую часть от взрослой длины, колодец закрыт, начатая мной работа доделана, Брыська и Туська, вытянувшиеся своими длинными и поджарыми телами в стойке на двух ногах и упором на хвост, крутили головами в обе стороны, пошевеливая усиками.

— Из обиженных на жизнь осталась одна. И четверо здравых рассудком. Сменим мечи на орала?

Вокруг точки баланса, за которую держал посох, налепил толстой прослойкой песок — показалось правильным сразу внести ясность. Им тоже пришла такая мысль в голову. Расслабленная отрешенность, посеревшие лица, лишенные эмоций. Присутствие силы, памятуя о князе, то на достойном хорошего чародея уровне.

— Верни.

— Почтеннейшая, увидев ее смерть, вы повторите их судьбу, — поведя посохом.

И чего они так верят тому, что я демонстрирую? Их ауры правильной яйцеобразной формы, полные и равномерные — из родного древа подавляющее большинство, которое видел в мажор-эолосе Акиулюни, имет мятую и слабую тонкую полевую оболочку, разве что графы на титуловании имели насыщеннее и ярче наблюдаемых у всех восьми, а особенно у пошедшей на коадунатио(!!!) пятерки, профессионально, кстати, выполненного, у ЛЗ уточнял. У меня же от ослабленной ради предотвращения лишних отпечатков к моменту перемещения на пальму после поединка специально осталась с виду еще более измятой, с прорехами, а сейчас так вообще максимум на ладонь от тела. Однако главное различие в том, что свечение их по лопатки длинных волнистых прядей в косах и гривах вторило богатству истинной ауры, скрываемой амулетами, выставляющими напоказ ложную, а не глазам, как я привык... еще в прошлом. Сейчас, когда их тонкие тела сплелись в коадунатио, изменив внешние очертания и приобретя не свойственный окрас и наполнение, когда оба потока просто наблюдают, запоминая детали практической реализации теоретических знаний, я разглядел недокументированную особенность — конечно же у каждого был период увлеченья собратьями за Цилиябарх, у кого-то из сверстников раньше, у кого-то позже. Но в книжках все они представали одинокими варварами пустыни, не желающими тратить силы на озеленение своих угодий, эдакие загорелые перекаченные тела, в красках книг похожие на осветленных альфар.

— Пробуй, окбес(!!!), — не позволив отразиться издевке, как она думала.

— Вы не за того меня принимаете, — кидая посох.

Движение вперед рукой сопроводил примитивным инфэо, задающим траекторию полета до центра пентагона, в который и воткнулся посох пяткой, нарушая их концентрацию на каком-то заковыристом кантио — собираемая ими мощь медленно увеличивалась, готовая как отразить, так и напасть, первой и на поражение. Как раз в центре собирался призрачный шар, видимый пока лишь на информационном подуровне эфирного слоя, в который закручивающимся хороводом влетали пять искристых струй от вершин объединения — до лепки конечной формы из силы оставались считанные секунды. Подобные ручейки питали внешний контур защиты, напоминающий один из пятилепестковых цветков, по размеру схожий с южной мутацией.

— Предпочту разговор с живыми фильтрации памяти трупов, их и так у меня три штуки...

— Вер...

— Дура! — для кого-то неожиданно резко плюнула друидесса.

Они с напарником одновременно сделали шаг назад, разрушая общность. Завитушка ее посоха, тем не менее, осталась на месте, будто зацепившись за воздух. Зеленый пух резко встопорщился, ощетинившись тонкими иглами — я увидел завораживающую воронку, которую образовала разлитая мощь, втягивающаяся в кристалл посреди в три раза увеличившей размер и количество витков спирали, отчего-то напомнившей гигантские леденцы на палочках, которые когда-то обожал в детстве клянчить во время проведения редких ярмарок, и лакомиться тоже. Посох ее напарника — офиофагус с очень широким в раскрытом виде капюшоном, заостренным по краям не хуже секиры, голова тоже имеет острую кромку и копьевидный нос, яркие асталы глаз сверкают не хуже сияющих асталов двух пар клыков. Верхняя часть посоха имела волнистый профиль, а голографические изображения стреловидных змей, обвивающих ранее верхнюю часть, обрели реальный объем из песка, смотря крючьями голов строго по сторонам света. Когда он сделал шаг, змеи на посохе образовали квадрат, обращенный в центр пентагона, и наклонами головы обозначили направление вращения энергетической воронки, выросшей из раскрывшего в центре пасть поедателя змей, королевской кобры, чья чешуя играла металлическими тонами, а тело под держащей рукой слегка проминалось, подстраиваясь под ладонь мага для пущего удобства. Причем оба навершия не потеряли вертикаль — руки магов проскользили по отклонившимся древкам, оставившим след на песке.

Фигура распалась. Стоит отдать должное мастерству — никто из остальных не упал обессиленным, наоборот, резко оттянули на себя, что смогли, восстанавливая личный баланс внутренних сил. Мой ровесник, вернее имеющий схожий с текущей оболочкой возраст, негатива ко мне не испытывал ни до, ни после. Как и его на полвека старший друг, он раздраженно и досадовал, злясь на себя.

— Бестия! Окбес — некатор!

— Трусиха, — краем губ плюнул геомант, его офиофагус обвился вокруг талии, положив голову со спины на плечо и сверкая глазами в мою сторону, на его шее с четырех сторон переливались пико голов мелких змей-спутниц.

— О чем говорить хочешь, дерзкий? — пробасил эльф, преувеличенно внимательно стряхивающий несуществующую пыль с рукава халата.

Его молодой товарищ тоже нашел себе срочной дело — проверка крепежей амуниции. Оба умудрялись держать на виду всю картину. Трусиха действительно сдулась, хотя от бешенства ее едва не трясло. Она продолжала стоять ко мне лицом, изливая из глаз жажду убийства, но не решаясь напасть в одиночку. Все ее амулеты работали на активную защиту, тратя запас маэны. Свои волосы она забрала в бандану, накрывающую и держащую закрывающую лицо вуаль тиару, ее бахрома свисала на угле до пояса. На кончиках ушей висели клипсы, к которым крепилась ушная вуаль, мелко колыхающаяся.

— Я Лисауст. И хочу знать больше о культуре Орреджо.

— Зачем, окбес!? — С целью? — И это все? — А мы что узнаем? — Сколько заплатишь? Охо-хо! — пять эльфийских голосов, мелодичных несмотря ни на что.

— Узнаете мои вопросы, заплачу здоровьем трех тел. Присядем к чаю? — спустившись по бархану.

— Убейся, окбес!!! — не громко и без визга, но сумела вложить обратные ощущения вместе с шипением змеи, и Приказом, метра за три мне в лицо.

Магия слова(!!!). Сильно, неожиданно, познавательно. Остальные вперились взглядом, явно зная и ожидая, как бы невзначай отодвинувшись подальше, прочь из зоны непрямого воздействия.

— Дуру Бездна исправит, — мышцы не успели отреагировать, не запнулся и не заплелся в ногах. — Чих до нее, — через два шага, проходя мимо, не касаясь аурами. — Хм, куда и чей змий недокусал? — это уже в окружающий эфир отправил риторической мыслефразой, одновременно со вслух произнесенной.

— Пфф! — так и не спустив заготовленных в амулетах заклинаний.

— Давайте присядем к чаю, — примирительным тоном с искорками в глазах, стоя боком с приглашающим жестом. И сразу же, почти не оставляя следов на песку, поплыла к бассейну.

Остальные трое последовали ее примеру. Проходя мимо моих "отпечатков", проскакивала веселость. Четвертая, неприступная гордячка, прошествовала к торчащему из песка посоху, впрочем, не касаясь его.

Полупрозрачный навес, рассеивающий прямые лучи, мягкие ковры зелено-песочного цвета с бледным растительным орнаментом, скатерть с плоскими блюдами и двумя длинношеими пузатыми кувшинами с узкими носиками, сплющенный шар заварника на подставке. Тонкий фарфор, белесый, крепкий, со стилизованным под дюны охряным рисунком снаружи и редкими блестками внутри с проявляющимся в жидкости тонким изумрудным узором, складывающимся при питие в доброжелательные послания.

— Я Хэйчьмайэ, это Тюлянэс, Пэжюкарийд, Юзяюйадрю. Хиэюгътайэ осталась следить за состоянием Коуйшадрю, Шоайуойэ и Вэйезуаюэс, — представила друидесса себя, песочного, папайевого, темно-персикового, которые слегка кивали головой, кукурузну, и, как я понял, сливочного, кремовую и желто-розового.

Посохи стояли сами по себе, с боков в углах — маги заняли узкую часть с изначальными ступенями в бассейн, с высоким бортом осталась мне. Песочные змейки разлили в пиалы травянистый отвар зеленоватого цвета. Как-то сами образовались фигуристые печеньки с цветной глазурью, картофельный хворост и другие явства. Нетерпелось только молодому, однако он умел владеть телом, вторя расслабленным позам других, сидящих на едва ли не шарообразных подушках, набитых порошком из песка, пустынной пылью, резиново растягивающей шершавый материал — чей-то желудок.

— Вы не против беседы, Лисауст? — продолжила друидесса.

— Расскажите про обувь, — не вступая в словесные баталии.

Я не столь искусен в речах, а потерять инициативу очень просто. Пэж на моих словах громко хлебнул. Отвар бодрил, освежая, пах утренней росой и душистыми травами. ЛЗ был начеку.

— Сханнки, — мягко начала друидесса с потеплевшими чертами лица, припухшей кожей у скул и губ, складочками. — Эти змеи обитают в каменистых пустынях, — медленно все, чинно.

— Не надейтесь на свой собирающейся в желудке из еды многокомпонентный яд, это первое, — и бровью не повела, хотя одна прядка выбилась. — Второе, я во времени не ограничен. Что символизируют сханнки, как воспринимается эльф в них и без них окружающими, вкладывается ли и какой смысл в рисунок на их коже?

— Лисауст, вы настолько наивны? — как бы между делом спросил геомант, хрустнув застывшей палочкой из вспененного меда.

— Тюлянэс, я же не спрашиваю, почему есть индикатор правда-ложь у вашей подельницы и подруги, не выуживаю причины, объединившие в товарищество столь разношерстную кампанию, и не интересуюсь каналами сбыта дурманящих средств. Я и так... уже знаю: Шегуод и Кудангойою. Напрягать давайте не будем лишний раз друг друга. Я же интересуюсь общеизвестными в этих краях вещами, а не конкретно вами. Итак?..

— И все же наивны.

— Вы теперь трижды ошиблись в мой адрес, торопясь делать выводы. Хэйчьмайэ, не пытайтесь меня исподволь сканировать — бойтесь толкования незримого, — почесывая Туську.

— Например? — чересчур быстро.

— Что ж, каши с вами не сваришь, — поднимаясь. — Ну хоть попытался...

— Сядь, Лисауст, — пробасил Юзяюйадрю. — Не пори горячку, — повелительно, но по-братски.

— Если вы типичные представители древа Ориентали, то я глубоко разочарован, — делая шаги к выходу из импровизированного шатра.

Они не связаны узами клятв. Просить ЛЗ заточить их или превратить в живые кристаллы не буду, как и за меня выуживать телесную память или вытягивать из живых. И аналогия с Сипаугри здесь неподойдет. Скрытные индивидуалисты, мои отражения. Почти, с изъянами.

Веер разумных альтернатив раскрылся под косвенным влиянием дивусвизио, шмякнув выбором по темечку. Убить всех разом или поодиночке — привлечь внимание небожителя, или двух. В любом случае будет наезд будущего на прошлое с неминуемым и полным его извлечением. Бросить им товарищей, вернуть через сколько-то или прямо так уйти — смена дислокации или подменыш, иначе проблемы с властями неизбежны, и скорее рано, чем поздно. Опять бежать и метаться претит — дороги на запад, юг и восток еще раньше перекрыл шлагбаумом, подменыш означает выбор между возрастом и личностной калькой с экспоненциальным возрастанием кома проблем и моральной усталости от даже тщательно выбранной маски — шила в мешке долго не утаить. Можно предстать и отцом с детьми, желающим пристроить чад, однако вопрос в информационной лавине, что упадет на мои органы восприятия — три тела в непрерывном общении с совпадающей тройкой часов общего отдыха в сутки это чересчур сильный контраст после полутора лет уединения в перспективе на десятки. Вайя — один из вариантов с приемышами, тогда "папаша" вполне реально может "затеряться" в пустыне, появляясь лишь эпизодически. Впрочем, и это не оградит от ряда проблем. Воспринять их за некий риторический экзерсис, начав заниматься ораторским словоблудием. Что-то раскрыть о себе и завязать узел доверия на принципах круговой поруки, произвести торговую сделку, поставив их в условия невыгодности распространения лишней информации и рискуя выгадать малую отсрочку. У ЛЗ теперь есть образцы восточной чеканки, хотя, как видно, солиды здесь что гроши, или мне повезло "нарваться". Как ни раскрывай веер, без каких бы то ни было жертв и уступок с моей стороны не обойтись.

— Мы не ведем разговоры о древе с чужаками, — величественно сообщил геомант, поднимаясь. Все поднялись.

— Тогда к чему ломаете комедию, зачем весь этот фарс?

— Конкретная цель вашего пребывания в наших краях, — как с дитем прямо. Порой, мама так со мной говорила. Брр!

— Мы же не спрашиваем вас о причинах выбора нас способом сбора сведений, — звонко выдал Пэжюкарийд.

Тембр голоса не соответствовал вложенной серьезности, скорее всего намеренно, такой у молодого эльфа стиль, понимаешь. Хм, они умеют контролировать мысли, но волосы их выдают с ушами, или с головой, в общем, подобно глазам отражают душу. Нет, лицо есть зеркало души — это подсознание замечает невидимое, отправляя во внешние слои готовое понимание, сложившееся отражение. Хех, а в языке отражается общество, йейль...

Пора, пора учиться управлять дивусвизио, а не тупо зреть — истинным ведь вон до молекул достаю. Пусть, пусть считают обличенным силой простачком, зачем разубеждать?! Действительно, какого яла сам же и навожу их на свои тайны? Вон как ловко подловили на городе и личности известного главаря банды в законе, иначе бы не существовали подобные, гм, товарищества.

— Баш-на-баш, а трое сами нарвались на свою судьбу. Разум и логика присутствуют. Верно?

— Отчасти, Лисауст. Продолжим?.. — да так элегантно сопроводив жестом трель. А я бы начал. Ладно, маманя, присядем. А младого вместе со мной корежит ее тон, хе-хе.

— Виды на места жительства, — все верно, десять тысяч листьев мои, формально, и я вправе говорить.

— Приелся лес? — хмыкнули басом в ответ на разорванное мной молчание.

— Отчасти, Юзяюйадрю. Интересуют все вариации путей просачивания для разновозрастных одиночек и групп, легальная дорога на данном этапе неприемлема, — посмейтесь, это полезно.

— Кха-кха, все население строят в армию? — звонкое ехидство.

— Сханнки, брэмпэтэ, куст легализации, — непримиримо кладя в рот шарик фалафеля, поцелованный с острой тахини.

— Показатель достатка, — на солнце есть небо, а про тучи умолчим.

— Краткость — мать глупости, теща гонорара. Или сестра таланта? — делясь с Брыськой.

Пришедшую ко мне и озвученную шутку юмора оценили адекватно. Заслужили. Одна только зависть и обида у папайевого рассказала о вашем причастии к оазису, вернее, к его скорейшему восстановлению после Диасаестусирарум.

— Голова означает: убил, обработал, зачаровал. Сам. Иначе кости влияют негативно и амулет теряет силу, — более уважительным тоном.

И все же они специально не разговаривают, оберегая от шарма своих голосов, в которые легко влюбиться. И дикцию, чистейшую, когда захотят, любую, если приспичит, скрывают. А вот однородный цвет уже статус ввиду чрезвычайной редкости, или свидетельство собственноручной заботы о потомстве с яиц, влияние на окрас с каждой линькой. А правильность рисунка говорит о квалификации мастеров питомника, где этих ползающих гадов разводят в промышленных масштабах, ведь есть и парадные пары к повседневно-рабочей, яркие и пестрые праздничные. И это статус полноправного члена общества, иначе бы я не выбрал сандалеты, пролистывая проекции ЛЗ.

Просчитав виртуально порядок действия, аккуратно и целомудренно принял позу мудреца. Юбка давала о себе знать непривычностью простейших операций и действий. Вызвал интерес и факт закрытия глаз — сейчас этот канал мешал точному восприятию и настройке на нужную волну. ЛЗ бдит.

— Не ждите мыслеречи — от чарующего звука ваших голосов я не сойду с ума, — опять разорвав молчаливое ожидание в кроне ветров(!!!).

— Лисауст, брэмпэтэ символизируют достижение совершеннолетия, — загадочно промолвил Тюлянэс, вновь впав в кому.

— Кто вас учил противостоять силе голоса? — вторила ему друидесса.

— Природа, — улыбнувшись.

Действительно, на Юзи встречались поющие лягушки, выводящие просто очаровательные рулады, завлекая вибрациями чувствительных к звуковым волнам насекомых. Что ни мэллорн, то свой хор, правда, часто фальшивящий, когда самими хористами закусывают. Умели и многие грибы издавать чарующие звуки шляпками — так интересно было наблюдать за прыгающими дождевыми каплями по шляпкам. Вообще звук и как оружие использовался — жабы некоторые, например, искали резонанс с костями своих жертв, другие организмы так лишали зрения.

— И артефакт, — через смещая внимания, давая ожидаемое. Конечно, обруч ЛЗ по их представлениям не что иное, как артефакт.

— Первое брэмпэтэ вручают каждому достойному на ритуале совершеннолетия. Это знак признания древом нового листка, символ покровительства.

Браво, тонкая игра смыслами. Знака и символы... Как завернул-то! Да, прав оказался — не примитивное украшение или амулет защиты, а глубокий смысловой подтекст в четырех ножных и ручных кольцах. Хотя по мне так кандалы. Второе сам себе вручаешь, когда сможешь все то же самое воплотить в чем-то другом — обычно кольцах или особых серьгах. Хм, или татуировках с подкожным впрыскиванием материала, похожего на ртуть. Хм, жидкий металл, сжиженный адамантий, имеющий параметры испарения и кристаллизации, несовместимые с жизнью. Точно, вот как они выжили — для спонтанного роста кристалла адамантита, филактерии эльфийской души, достаточно малой капли. Причем, понятие нежить неприменимо — не рождается лич, но и на живой кристалл, подобный тому, чем является посох Коуйшадрю, это не похоже.

Съел маринованную маслину из вазочки, оставшейся на своем месте, закусив сырным шариком, изъятым инфэо, закамуфлированным под кантио на телоре — арканящее движение пальцем со сгибом подтягивания, далеко изначально стояла посудина с ними. Хе-хе, сыр с плесенью, впечатляет необычным вкусом.

— Скажите, Лисауст, эта купальня ваше творение? — полюбопытничал Пэжюкарийд, без искажений выговорив мое имя.

— Ее построил глор, безусловно, — повторив порцию.

— Эм, так мы у вас в гостях? — тем же тоном, выразительно приподняв бровь.

— Пэжюкарийд, говорите прямо — хочу отведать вашей кухни, не к чему в три слоя вуалировать. И пожалуйста, Хиэюгътайэ, не стойте над душой, лучше излейтесь в музыку, создайте нам фон к багровому закату, хозяюшка, — съехидничал, поддев.

Наверху жалостливо скрипнул песок, внизу переменились позы: гость шутит — гость доволен. Вроде такая формула бытует. Во избежание решил закрыть эту тему: через перекрестье ног из-под пончо вылезла змея; мельтеша туда-сюда своим раздвоенным языком, подползла к пустующему местечку на скатерке рядом с папайевым, поставившим стоймя свою ближайшую ко мне ногу, демонстрируя соблазн теней. ЛЗ показал прием плетения в нуль-пространстве, прямо в буфере — за сегодня вторая неожиданная манипуляция с ним! Полезная, отложим развитие на будущее. На созданную из хранящейся там воды с песком прозрачную пыльно-сероватую тарелку с блестящей гладкой поверхностью он положил синтезированное "обезынформенное" блюдо. Змея чихающе отхаркнула сие произведение кулинарного творчества, предварительно далеко высунув свой язык — по чистой случайности направление совпало, Пэж от неожиданности не сдержал красноту на кончиках ушей, но позу не поменял. Хм, а ведь он стесняется не своего эротического желания, а направления, объекта.

— Ммм, из чего они? — одобрительно пробасили.

— Из змеиной отрыжки, — буднично. Первым положил ее в рот — без тонкого подтекста показалась пресноватой, для ума.

Пэж, начал продавливаться — на моих словах он подавился второй конфетой и вытирающим движением огладил складку на халате, периферийным зрением видя в истинном зрении ровное сияние ромбокубооктаэдра, ни разу не меркнувшее или поменявшее оттенок. Юзяюйадрю же слегка приподнял бровь, взяв кубок с вином.

Одна глупая змея решила позариться на мою заначку из долженствующей добродить смеси нектара и сырых яиц. А когда я ее таки поймал за хвост через час лениво-игровой погони, не нашла ничего путевее, чем перед смертью исторгнуть вспучившую смесь. Огонь по счастливой случайности попал и на отрыжку, доведя аромат до ноздрей. Потом уже додумался специально вспенивать, окунать пропеченную губчатую структуру в густой пчелиный мед до пропитки, затем валять в пыльце и обдавать струей пламени, образующей тонкую сахарную корочку. Такая вот алкогольная конфета-безе с медовой начинкой(!!!).

— Как любопытно! — всплеснула эмоциями друидка после третьей. Тьфу, друидесса-сладкоежка передвинула тарелку к себе от воротящего нос товарища, слишком поздно спохватившегося. — Замечательный десерт!

— Не расстраивайтесь, Пэжюкарийд, вот, попробуйте клецки, — на сей раз змея просто дохнула.

На месте утащенного появилось более глубокое и большое блюдо. Ну конечно же я уделил внимание кулинарному аспекту паукокопытозавра. Прожарить, в белый сок лианы со жгуче фиолетовыми листьями положить и давлением для ускорения пропитать насквозь, обвалять и облепить массой из пыльцы и того же сока, далее проварить в нектаре гигантской ядовито-желтой орхидеи в зеркальную ромбическую крапинку. Поразительный вкус ядовитых без температурной обработки ингредиентов. И все это подать в соусе из соков трех лиан, вместе густеющих до кремовой пасты после взбивающего перемешивания, причем они совершенно не ядовиты и по отдельности ужасны на вкус — все исправляет химическая реакция.

— Мягкая сладость остроты тает во рту! Вы отменный повар, Лисауст, — похвалила друидка мою стряпню, синтезированную ЛЗ. Музыки так и не последовало, не считая приятного шелеста волосиков на завитушке ее посоха.

— А клецки из чего? — осторожно поинтересовался бас, на блюдце издалека рассматривающий оставшуюся половинку своей клецки.

— Из экскрементов, — неаппетитно брякнули тихим звоном, кладя на блюдце добавку.

— Ящерицы, — добавил я заговорщическим шепотом.

Эльфийка заливисто рассмеялась — ее мелодичный голос очаровывал, влюбляя. Пэж закусил губу, незаметно, изнутри, но на цвете губы это отразилось достаточно зримо, и перевел взгляд на небо, по которому проплывало истаивающее кучевое облако, красиво окрашенное начинающим готовиться к закатыванию Ра и провожающим его месяцем Рухма. Надеюсь, намек верно истолкован.

— Малышам, — просмеявшись и сделав глоток вина, — до шестнадцати проще всего прирасти к древу Ориентали, — деловым тоном. — Их приютят в любом гареме, а с шестнадцати возьмут в гимназию. Для взрослого с первым ребенком назначат государственную опеку — это пахотный труд и опекунский брэмпэтэ. Статус приравнивается к альфару. Совершеннолетнее и дееспособное чадо может в дальнейшем оказать покровительство взрослому родственнику, не нашедшему такового к моменту его или ее выпуска, вручив покровительственное брэмпэтэ. Туго придется созревающим в гимназиях и дозревающим в гимназиумах, их неимущие родители окажутся в статусе сервов на десять лет, на следующую четверть века положено опекунство. Государственное покровительство получат взрослые, зачавшие с полноправным листком, их брак будет признан листом. Для не-листков ограничена свобода передвижения и часть других свобод и прав. Для взрослого со вторым ребенком лист недостижим. Для супругов невозможно покровительство, кроме оказываемого чадом-листком. Молодым листкам путь сервами либо гимназиумов с декациклами попыток сдачи экзаменов на хотя бы опекунский брэмпэтэ, либо колледжей на треть века или гимназий на полвека с последующим опекунским брэмпэтэ. Всем половозрелым доступна декада школы для альфар с последующим полувековым служением в армейских подразделениях и статусом листка по окончании.

Для меня-оккидентали вырисовалась чудовищная картина, с учетом просьбы к ЛЗ о показе мне рожениц-листков. Эльфийки специально рожали монозиготных близнецов, жизнь которых в первый год поддерживалась особыми ошейниками с четырьмя тетраэдрами асала и одним адамантитом между ними. Через год их снимали — один из младенцев неизбежно становился альфаром. Когда тенденция оказывалась выявлена, одного доводили до внешнего сходства в рыжими альфарами, живущими здесь полтораста лет и резко физически стареющими после примерно векового рубежа. Далее создавали особый парный ошейник с тремя асталовыми овоидами, центральные с капелькой адамантия внутри, используя кровь обоих — они объединяли души в одно образование. Им обоим дарили разную любовь все шестнадцать лет, пока они были с родителями. В гимназиях они спали в одной койке, вместе учились одному и тому же, хотя близнец-альфар выступал в рои мальчика для битья при эльфе, впрочем, доставалось обоим или обеим. Пересечение полов во время учебы являлось редкостью, до периода созревания, с сорока лет, в основном на работах виделись, ночевали раздельно, в больших общих спальнях. Гимназиумы принимали пятидесятилетних, причем у обоих близнецов к этому времени просыпался магический дар, отличающийся по силе и направленности. А ритуал совершеннолетия — это окно в Бездну. Между близнецами устраивался смертельный поединок — выживший становился полноценным эльфом, буквально прошедшим через собственную смерть. Все знания, умения и навыки, вся память убитого переходит победителю — дух покидает душевную оболочку, иногда на все время жизни эльфа становясь неким ангелом-хранителем. Из двух ошейников и делают четыре брэмпэтэ, вынимая боковые асталы, а капелька адамантия сама впитывается в тело победителя, собственно, в этом и заключается цель и суть. Если же поединка не происходит, то ошейник убивает близнеца-эльфа, насильно активируя передачу, альфар становится эльфом, но получает лишь особый покровительственный брэмпэтэ неполноценного листка на сорок лет, при переходе векового рубежа объединяющий четыре астала брэмпэтэ разделяется на четыре, разрешая зачинать потомство и вступать в брачные узы с эльфами противоположного пола.

На третьей беременности велик шанс появления альфара еще до разрезания пуповины. У эльфа и альфара так же велик шанс рождения эльфа. Если в течение суток находится подобная пара, то оба эльфа объединяются ошейниками в кровных братьев или сестер. Обмен младенцами — честь для семьи альфаров, получающих особые привилегии. Ежели не находятся пары, чего практически никогда не случается, то честь оказывается приемным родителям. Эльфы здесь имеют отметки возраста на лицах, особенно троедетные — это максимум, потому как у эльфийки в любом случае после этих родов больше не вырабатываются яйцеклетки, а эльф при зачатии "запасного" ребенка с альфарой вследствие перенапряжения на тонком уровне ради рождения именно эльфа и именно того же пола получает такую не лечащуюся патологию, как некроспермия. Еже ли жена разродилась удачно, то эльф от альфары либо получает в пару названного брата или сестру, либо... либо... ЛЗ, пожалуйста... Либо проводят ритуал кровного родства между эльфами с годовой максимальной разницей или, на худой конец, альфаром. Йейль! Причем до "запасного" редко доходит — методы предсказания точны, а способы поддержания плодов еще в утробе действенны. Однако мужчины не идут на зачатие своего четвертого ребенка с двухдетной эльфой — это гарантированная пара альфаров или проблемы с поиском пары. Поэтому они порой решаются на двух детей-альфар, получая естественный приход "эльфийской" патологии, и даруя альфаре возможность иметь не трех детей, а пятерых.

Пока длилась пауза, и они с интересом пытались по моему лицу с закрытыми глазами что-то увидеть, доедая-таки мои шедевры, не побоюсь этого слова, я переваривал информацию, и наглядно манифестировал темп восстановления ауры. Получается, кровничество и для более старших устраивается, однако, потолок возраста в шестнадцать. А вот дальше... Более старшим действительно придется стать изгоями в учебках, и на ритуале совершеннолетия они не пройдут испытания поединком, не познают смерть, удостоятся лишь обычных покровительственных брэмпэтэ, позволяющих устроить судьбу своих детей. Да, они не прирастают, их прививают.

Колледжи служат для дальнейшего развития и поддержания своих способностей. Верно, гимназиумы выпускают полноценных эльфов, омрэгов, равно обученных великому множеству наук и некоторым искусствам в угоду талантам, готовых сами себя защитить. Выпустили, как выплюнули — делай дальше, что хочешь. А если поединок кого-то там впечатлил, что ж, значит, повезло обрести покровителя, оплачивающего колледж, или родители помогают, или сам накапливаешь.

Жестокая система обязательного образования, зато действенная в какой-то мере. Перекоса между полами нет, так, незначительные колебания в поколениях. Общая мощь древесной кроны. Своя уникальная культура. Да, здесь индивидуальность ценится высоко, как и любовь. Истинная любовь между мужчиной и женщиной, к которой идут десятилетиями, рождение детей в любви. Раз существует древо тысячелетиями, верно, модель оправдывает себя. Кстати, Гаремы и селямлыки здешние весьма прелюбопытное явление. Тысячелетний рубеж перешагивает значительная часть восточных эльфов, и среди них есть мизер, сознательно пошедший на пятисотлетнюю анафродизию. Чародеи. Причем искуснее западных. Здесь каждый эльф способен достичь планки чародейства, их градация обширна с учетом размытия границ между разными системами ранжирования в связи с изначально присущей каждому листку совершенной ауры фоном к объединенному эфирному телу. Когда сознательно выбирают стезю магии, целенаправленно развивая талант, выраженный в ореховых глазах после ритуала совершеннолетия, тогда и встает вопрос о целибате — половая дисфункция нарушает гармонию, создавая непреодолимое препятствие на пути к могуществу. Воспроизвести себя любой эльф обязан в первые три века своей жизни, поэтому все проходят через институт брака и рождение двух детей — дозволительна задержка со вторым до полутысячного возраста, иначе жесткие санкции. Зато если за последующие полтысячи лет накопить в себе опыт и знания, настроить себя на определенную "волну", особый тип тонких энергий, тогда эльф становится Чародеем. Имриксовских делают через ритуалы сопричастия, западные рождаются, входя в силу, однако лишь истинное становление дает обойти аксиому о потомстве в полной мере. Так и получаются гаремы и селямлыки, официальное многоженство и многомужество. С разным интервалом и в зависимости от силы, Чародеи имеют возможность, например, раз в десятилетие дарить эльфам, гм, "бонусного" ребенка — отдать или принять семя без всяких последствий для себя и второго родителя. Жмыых, как все запутано в этой чащобе из браков, традиций, прав и обязанностей!..

А что же мне предпринять? Понятное дело, придется заплатить, много. И мне нужно стать полновесным листком. Осталось выяснить детали — Альфа и Бета с одновременным дивусвизио долго не протянут, зато будет достаточно озвучивания уточняющих вопросов. Друидесса беспокоится, чует что-то... И тактично умолчала о том, зачем Хиэюгътайэ понадобился серв. Военный трофей-игрушка-товар?

— Существуют специализированные гимназии? — завершив распитие вина с остропряным букетом. — Элитарные?

— Лисауст, — немного радости на лице спокойной улыбкой, наклон головы в пяток-другой градусов, вежливый перезвон гласных. — Вы находите уважительным глаз веками закрытость?

— О, Пэжюкарийд, не более чем ваш театра теней каприз. И прошу простить за откровенность, но буде случится такая оказия, я вам предпочту таинственно парящую Хиэюгътайэ. Уух как будоражит меня ее детская прямота и выпуклости... бурлящих через крышу чувств.

Эльфу как шквальным ветром сдуло, друидесса внутренне сильнее напряглась, внешне же по ее лицу продефилировала улыбка. Геомант так и сидел истуканом, внимая всеми порами. Басовитый получал своеобразного эстетического удовольствия не меньше своего молодого товарища, впрочем, она оба являлись младшими. На мою эскападу змий вынул всю голову.

— Лисауст, у вас остались еще вопросы? — пьяным медом.

— Да, кто это? — по моей просьбе ЛЗ показал классику визуализаций, подраздела школ иллюзий. Два портрета по наскоро отработанному в виртуале пассу появились над оскудевшей едой — не напитками — скатертью. Мгновенная смена настроений на сфокусированную бдительность и готовность ко всему в замесе с заинтригованностью.

— Стволы Ор`Комаэль и Ор`Ариокарэль.

— Замечательно. Теперь у вас, почтенная Хэйчьмайэ, есть манок для Кудангойою. Я ведь правильно понял, что пока время не упущено на информации об их ослаблении или усилении можно приятно нажиться?

— Игрок вы, Лисауст, рисковый, — пропела она реквием.

— Случается всякий недогляд, почтенная Хэйчьмайэ, — и открыл глаза, в которых плескалась сравнимая с их давешним коадунатио. Ничего не освещающие прожекторы переливающихся очей, заставившие скоро и сумбурно опуститься занавес на сцене театра теней. — Где проведете девитакрист(!!!)? — деловито.

— Здесь, — величаво поднимаясь во весь немалый рост, превосходящий мой на пару пальцев.

Геомант решил выпендриться, повторив штуку со змеей — лежащая на плече голова засверкала глазищами и выдула песчаное облако, окружившее скатерть, грозно клубящееся в мою сторону, и резво втянула в себя. Достойное баловство с пространством. Но твоя старая заготовка на фоне моей блекнет. В это время спираль раздулась, нагнетая давящую атмосферу присутствия мощи, а в центре прямоугольника камнем к появившейся циновке, смещенной под навес, с вплетенной рунной вязью доставился, не без помощи пылающей Хиэюгътайэ, посох с тремя узниками.

Обряд едва не закончился трагедией из-за шокирующего появления Коуйшадрю, вернее его целехонького вида, точнее от активности брэмпэтэ. Быстрый прострел меня глазами, изящное, но неэстетичное, всовывание указательного и большого пальцев в ноздри, подушечками к хрящику — ну хоть не ректальная диагностика. Дальше все присутствующие, кроме проводницы, впитывали — они по заученному, а я новое через дивусвизио — алгоритм магического действа.

Руны поились силой в строго заданной последовательности всего минуту — для охранения от разложения и смерти, хм, конкретно мозга, лишенное эфирной составляющей тело второстепенно. Да, в этом причина моментальной смены доминирующей убийственной ненависти на желчную досаду. Не обошлось без грацильного телора — друидесса плясала со своим посохом на маленьком пятачке у изголовья — надо лбом покойного в миллиметре находился острый кончик кристаллического навершия.

Халат скрывал прелесть как танца живота, так и бедер, всю плавность движений рук и ног, то перетоптывающихся, то переминающихся, то перетекающих с носков на пятки с круговым упором на края стоп. Не сдерживаемые арганзой волосы создавали смутно знакомый не только по Имэйджио морской прибой и быстрые потоки горной речки. Завитушка на ее посохе раскачивалась из стороны в стороны меж двух опор — древка и астала. В кульминации плоскость спирали встала перпендикулярно древку. Точно выверенным движением ее посох во время опускания параллельно его дернулся вверх — спираль превратилась в конусную пружину, ударившую на излете фигурную пятку ромбокубооктаэдром. Да, вся подготовка была лишь ради одного этого простого действия — выбивания из навершия конкретного эльфа. Выступившая капелька крови стала проводником призрака Коуйшадрю к его грубой материальной оболочке. Ослепительная вспышка разворачивающегося эфирного тела на открытых участках — лицо, кисти рук. Металлически блеск исчез, коже вернулся здоровый румянец, позвоночник выгнуло, по всем мышцам пролетели спазмы, ставшие причиной звучного опорожнения. Сработала моя маленькая и такая вполне естественная мстя, не удержался, каюсь — три пары мужских глаз по мишени моего лица узрели токмо маску уверенной силы.

Блаженно улыбаясь, ангел опустилась, подхватила под лопатки и колени тело любимого, и взмыла вверх — друидесса едва успела сместить посох. Второй заход обогатил впечатления от танца, дав увидеть его как целое с пением на малоре — геомант оказался готов позаботиться о теле Шоайуойэ, впрочем, ему всего-то и потребовалось освободить от эльфы магический контур, вплетенный в циновку. Третье оживление оказалось неимоверно пошлым — пара будничных фраз на малоре, на цыпочках изящный пасс телора, накрывающий подушечкой среднего пальца битую пятку, и посох, точно живой, подскакивает вверх, устремляясь к владельцу, а Вэйезуаюэс выгибается в живительных спазмах, побочном эффекте воссоединения разноуровневых тварных оболочек.

— Вы сами чинили? — стараясь скрыть легкую усталость вкупе с маэновым истощением. Напряжение после девитакриста никуда не делось, усилилось. Йейль, а она тоже умеет всей аурой впитывать маэну извне!

— А вы отправили зов Кудангойою? — сохраняя отрешенное спокойствие с угасшим взглядом.

— Вы... сложный, эльф, Лисауст, — скосив взгляд на товарища, змея которого тут же выплюнула проглоченное. Оба тела лежали на широких ступенях, укрытых песком и ковриками-подстилками, погруженные в здоровый сон.

— Как посредникам с моей стороны, — моя змея выдула крупные самородные кристаллы гелиодора и дендро-опалов с сингалитами. Я не эльф был бы, пропусти эти чудесные светлые желтовато-коричневые каменья, после душевного выздоровления. Особенно запоминающимися являлись прозрачные опалы с удивительными внутренними вкраплениями. ЛЗ синтезировал копии отобранных мною по наиболее подходящей цветовой составляющей камней, двадцать четыре не ограненные штуки.

— Любопытные экземпляры, Лисауст, — первым цепко хапнул папайевый, в свете Бодо и косых лучах Зид казавшийся загадочным.

— Вы позвали Кудангойою? — настоял на вопросе, изменив формулировку, приготовившись.

— Конечно, — улыбнулась друидесса.

Да так и застыла — не даром я создавал маргариту. Мгновенная криоконсервация аморфным льдом с заполнением всего бассейна одной из модификаций. С парочкой за хвойным кустом помог ЛЗ, синхронизировав действие с подавлением защиты. Он же усилил обычный мысленный зов этой обманщицы до реального, дошедшего до адресата. Я же преспокойно левитировал сквозь лед, не представляющий для меня никакой преграды, наверх. Свечение амулетов делало глубокую синь прозрачного льда таинственной, окрашивая нутро в цвета ночного Бодо. Верхний слой уже начал медленно подтаивать — ветерок сносил от растений холод. Из песка соорудил круглый стол с удобной окружностью скамьи — ковры прихватил вместе со скатеркой, на которую ЛЗ оставил каких-то старинных вин со... со сливовой основой. Аромат незнаком, но сливы вызывают нездоровые ассоциации, задавливаемые волей насоящего.

— Хм, — выдал статный гридеперливый эльф, не скрывающий ореол чародейской силы, когда со свитой появился в воздухе неподалеку.

— Приветствую, уважаемый Кудангойою, — я стоял за разбитой на два сектора скамьей в ожидании.

Вежливо поклонившись равному — над столом светилась всполохами Инти, создавая приятную игру света и тени — продолжил:

— Я Лисауст, инициатор приватной взаимовыгодной встречи, — спокойно и уверенно.

Одна из двух декурий уже заняла периметр, половина второй, разбившись на неравные пары, оказалась у ледовых монументов, их вычурные посохи активно изучали обычный лед низких температур.

— Смелая выходка, Лисауст, — полный контроль себя, не прочитать и по волосам.

Оправдаться? Так виноватый поступает.

— Сделка не для лишних ушей, этрас, — смотря в глаза напротив с таким же как у меня озером силы.

— Смелость заслуживает внимания, — величаво садясь первым.

Мысленные команды расставили троих по бокам и за спину, двоих рядом с ним. Опустился искажающий в обе стороны купол.

— Пятидесятипятидневная информация о стволах Ор`Комаэль и Ор`Ариокарэль за услугу устройства моего потомства в гимназию.

— Вы умеете удивлять, этра Лисауст. Переходите к сути.

— Последствия Диасаестусирарум помогли встретиться двум ничего не знающим друг о друге чадам на севере Оккире. Благодаря кровным узам мы смогли соединиться, в итоге спрятавшись на Юзи, где полно личных каэлосов властьимущих со своими маленькими замкнутыми мирками. Седьмого орита эльфийская коалиция напала на грибопауков, видимо, оценив и среагировав на случившееся в день солнцестояния, — показав на середине столешницы при помощи ЛЗ удаленный ракурс дикого мэл-леса с растущим ядерным грибом. — Среди проигравших были и центурии упомянутых стволов, — показав мутноватую картинку боя с фантастическим финалом. — Мне удалось бежать сюда с Юзи до воссияния второго божества, в пару к хранителю рек. Уровень образования Оккидентали оставляет желать лучшего, поэтому я бы хотел пристроить своих Лиойауста и Наэйауста, — демонстрируя иллюзии стоящих на спинке скамьи почти сорокалетних детей, маленькой копии меня и меня, рыжего альфара, — в элитную гимназию с сохранением тату и амулета, — песочные змеи на посохе навели на мысль, ЛЗ реализовал сханнки и пояс в виде татуировок, — ничуть не помешающих процессу обучения. У обоих дар пробужден, есть привитые мной начальные знания и навыки. О подробностях ритуала совершеннолетия не осведомлены, — полуправда, конечно, — достаточное количество асталов обеспечу, сам растворюсь за пределами Арездайна до инициации, дабы не побуждать к моим поискам заинтересованные стороны.

— Вы умеете поражать, — болтая в хрустальном тончайшем бокале нежно персиковый сорт, отдающий древесной мягкостью. Первый бокал с хвойной изюминкой миндально-черносливового винного напитка стоял пустой. Эльф совмещал мой деловито сухой голос с нескрываемым наслаждением от возраста угэрежских вин. — Источник визуализаций?

Вместо ответа протянул свое художество, которое сочинил в ожидании и отвлечении. Шутливый настрой вылился в рекламу Скайтринкса, распространенную через него же от имени его же, хе-хе. Гном выполнил условие о расположении полюсных энергостанций практически у самой кромки планетарной сферы Муэра, это изменило оттенок чувств, вызываемых взглядом сверху. ЛЗ уже рассчитал и ввел куда надо данные, думаю, божества, все четверо, не обидятся.

На гладком полимерном листе яркое изображение вращающегося на фоне рунного пояса Глораса. Сверху надпись "Скайтринкс — Глобальная Навигационная Система (ГлоНАС)". Подсвечены разными цветами реки и Юзи — изображения окольцованной падающей воды и паутины, грибопаука с четырьмя браслетами на лапах, пониже важный и шибко умный ворон, наставивший свой хитрый черный переливчатый глаз на зрителя, и милый волк в сидячей позе, у обоих на лапах точные копии браслетов. И слоган: "Даже боги пользуются ГлоНАС, а ты?!". А в самом низу призыв: "Поговори с божеством, нажалуйся на недруга!" На обороте, помимо продолжения в самом низу "и жди, когда его обкаркают или обвоют, замочат, оплетут или сплесневеют", маленькие клипы с растущим грибом из атмосферы и точной датой по летоисчислению от даты рождения Скайгекса, волнообразный экскурс по Сверьялусу, наводка из космоса на Ламбаду, портрет гнома за рабочим столом — президента "Глобал`Сейф инкорпорэйтед" с краткой историей становления, внизу вшитый в материал зачарованный кристаллик с пространственными координатами оак-дюдьярдского поля для гостей, а так же внутрисистемные номера божеств с именами. В постскриптуме говорится о часах "Мечта-Божественная" с тессерактом, несовместимости модуля связи с божествами со старыми моделями часов из первой серии, а так же публичные возможности Скайтринкса, с особо выделяемой возможностью открытия порталов, завязанных на молитвы Волку и Ворону ради их полноценного воссияния, использующих ресурсы полюсных энергостанций. Все это, обстряпанное в ролике, с примерами "обкаркивания, обвоивания, замачивания, оплетения и оплесневения", запустилось на общее вещание, когда начались наши с Кудангойою переговоры, прервав, кстати, какие-то уже ведущиеся по конференцсвязи, помимо множества парных. А листочки разлетелись по городам и эолосам более чем со стотысячным населением, по тысячной пачке на каждый. Все четыре божества проголосовали "за", им подробности про тессеракт и звонки через него специально пришли для ознакомления. Пусть всплыли неизбежные пузырьки из памяти, я их впервые сумел облечь во что-то приятное, не причиняющее душевной боли.

Кудангойою на миг изменило самообладание, когда он взял в руки рекламный лист, выплюнутый моей змей, теперь вылезшей из шеи, вместе с шестью асталами для ошейников и десятью стандартными асалами, по два каждого вида, на которые он почти не обратил внимания.

— Насколько я знаю, Дом ре-Т`Сейфов — это угэрежские союзники Ориентали против рухмынцев. Так вы беретесь оказать услугу?

— Откуда это? — с интонациями самого первого "хм".

— Выпало вот недавно с неба в Офийанэль. Думаю, во многих... городах Глораса прошла подобная рекламная акция, — под пристальным тяжелым взглядом. — Все чистая правда. Мне просто повезло в свое время столкнуться с та-Вастином, — пауза затягивалась. — Кудангойою, я оставлю детям ключ. Если после первых суток в гимназии их все устроит, эта полоска заместится упомянутыми в рекламном проспекте часами.

— Вы уже сполна оплатили мои услуги, — аккуратно проговорил он мелодичным тенором. Да, знаю, у тебя вертится туева куча вопросов. Что выберешь, глядя на волю моих глаз?

— Надеюсь, вы понимаете... я хочу сам застегнуть на них... доппельвита(!!!). А горе-товарищество, с вашего одобрения, я бы отправил стажироваться в трезвости оценки собственных сил на Юзи, в одно из моих бывших убежищ.

— Одобряю, — несколько подобрался эльф.

Да, я разительно отличаюсь теперь властностью, осознанием своих возможностей, дивусвизио даром не проходит. А ЛЗ уже готовит "поношенный" вариант тварных оболочек, среднестатистических для востока, частично ради снижения уровня подозрительности, частично ради диффузной спайки опыта прошлого с настоящим, и еще много ради чего.

Воины за куполом резко перешли наизготовку — лед исчез чрезвычайно быстро, оставив после себя рой снежинок. А в памятном гроте появился мох с ядовитым электро-розовым свечением в виде надписи напротив входа: "Трезвость оценки сил — залог успеха". Строчкой ниже и мельче: "Лисауст, с одобрения Кудангойою". Рекламный буклетик про Юзи и проспект, копия лежащего перед эльфом напротив меня. Потом появились мгновенно размороженные тела, для которых все вылилось во вспышку света и мороз до костей. Конечно, пройдет время, прежде чем Сипаугри доберется до вас, вполне успеющих прочухаться и прочувствовать смысл произошедшего. Жаль, не увидеть сцены встречи...

— Этра Лисауст, насколько полно вы осведомлены об аспектах жизни в гимназиях и гимназиумах Ориентали? Наших традициях?

— Они уже хлебнули лиха, этрас, и вполне способны нагнать ровесников. Для меня определяюще понятие омрэг, в нашем расшатывающемся мире умение постоять за себя первостепенно, — эльф вымученно улыбнулся.

— Тогда я, с вашего позволения, откланиваюсь. Ждите справочной информации и визита сегодня к закату.

Глава 17. Гимназия

В реале палата — пришедшее в дивусвизио понятие — представляла собой достаточно просторный параллелепипед, один из пяти в нашем возрастном листе. Всего листьев насчитывалось по тридцать четыре, на, гм, мальчишеской и девчоночьей четвертях соответственно, между располагались учебные помещения. Вдоль фусумы по бокам от входа, занавешенного изнутри муслином, с не задвинутыми со стороны коридора панелями, аккуратно по парам лежали тюфяки рядом с рискусами с плоскими боками и крышкой, вторящими татами, на которых стояли — мы несли такой же. Внутри рискуса, сундука с жестким каркасом и толстой хитро-раздвижной крышкой, находилось выдвигающееся отделение для спальных принадлежностей: футона — грубой подстилки на двоих, шире и короче татами на две взрослые пяди, в льняном мешке; для тканого валика и менее твердой плоской подушки в льняных наволочках; для одеяла из тонкого шерстяного слоя между двумя льняными. А так же: для обуви — варадзи на относительно мягкого плетения подошве и грубыми ремешками, доходящие до колен сханнки; для одежды — муслиновой коротко рукавной туники до середины бедер с разрезами по пояс и углом открытого ворота, плетеный пояс, муслиновая флофоли до колен со складками по бокам и полосой таэнфа; для письменных и магических принадлежностей; для рюкзака с походной циновкой, плащом до пят из сукна и водоотталкивающей ткани и глубоким капюшоном.

Еще была тога. Как и флофоли, она имела перепончатые мембраны — живые организмы, вдали от тела впадающие в спячку. Живые полоски прилепляются к телу, фиксируя юбку вместо ремня или подвязок, обозначающих более высокий статус — веревки для рабов, например. Впрочем, вдали от мэллорнов живую одежку предпочитали использовать лишь маги-показушники — всех удобств можно добиться и без выкрутасов, пожирающих маэну. Рядом с мэллорнами и природными источниками сил ее разлито достаточно, чтобы при хранении не огрубела, чтобы самому эльфу или альфару хватало — аурное питание напрягает, тратит драгоценные ресурсы, но некоторые такие крохоборы! Впрочем, эта штука вполне отлично использутся еще и в качестве резинки, и застежек (пуговицы и завязочки тоже некий статус, ведь их надо делать, а не тривиально выращивать). В пустыне, кстати, не очень-то попользуешься растительными благами, требующими определенную влажность — пот тоже отлично подходит, но это отьем влаги у носителя. Собственно тога это и одежда, и укрывало для сна. Обычно тогой драпируются в прохладные вечера — туника вроде как парадно-праздничная. Длинная ткань имеет пять поперечных полос перепончатых мембран, две из которых по краям, плюс две вдоль от края. Сложив, можно прилепить полосу к шее и не бояться, что сползет во время сна, например, они же фиксируют ткань на теле. Можно обернуться тканью, можно просунуть голову в центре, тогда спереди одна полоса создает красивую складку на поясе, внизу же получаются штанины, а сзади подобие плаща, в который можно кутаться. Тога — походная вещь. Отличное термобелье, утилизирующее такое редкое эльфийское явление, как пот. Материал ткани — растительный аналог шелка, вымоченный в соку. Не муслин. Износостоек, стирки как таковой не требует — надо встряхнуть, и грязь сама отстанет, что весьма удобно. Но отчего-то здесь популярностью тога не пользуется. Ну поход понятно, в чащах за каждую веточку будет цепляться, а светлый и ухоженый лес — это парк, куда простые алсы редко заходят по причине занятости, хотя бывают дни, посвященные созерцаниям красоты жизни. Вот в эолосах там да, тога и пары пончо-флофоли распространены гораздо сильнее, причем больше у пахотных альфар — завернул юбку, поддел брошеную поверх полосу, и паши на грядках. Тоже и с тогой. Достаточно двух вещей из одежки, часто на всю жизнь все-то две и есть, полученные при половозрелости. Так же тога отлично маскирует вимитекс и некоторые виды оружия, причем снимается за мгновение. Может играть роль плаща. Отличная универсальная штукенция! Дешево и сердито, самое и то, когда за душой скитальца ничего нет.

Весь пол был устлан тростниковыми матами длиной метр восемьдесят и половину шириной, обшитых по периметру серой некрашеной тканью. Рисунок укладки состоял из пяти одинаковых элементов, разделенных тремя уложенными вдоль татами: в середине пара вдоль, над и под ней поперечные, с боков по паре вдоль, еще по паре поперечных сверху и снизу. Примерно пятисантиметровые маты подогнаны плотно, без зазоров и щелей.

Дверной проем находился в середине фусумы, деревянной стены — рама и решетка из разных лоз, оклеенные мутно-белесой рисовой бумагой. Спальня нашего дуодека(!!!) примыкала к стволу, конечно, там был внутренний коридор, по которому мы и пришли сюда, поэтому одна стена являлась частью цисториса, образующего пол, потолок, и опорные столбы между ними где-то в центральной части и по периметру. Фусума слева — боковая следующей спальни. Напротив — седзи, подобия панелей фусумы, но с более мелкими ячейками и большим числом слоев рисовой бумаги. За седзи — широкая неровная энгава, ничем не покрытая, на ладонь ниже по уровню пола, снизу она выглядит большим серо-коричнево-зеленым листом. Имеет свой выход в общий коридор, протянута с витками на столбах веревкой — двадцатью линиями через пять сантиметров, как раз нам по шею при росте в метр с четвертью. Сама веревка представляла собой толстый канат, носящий чары успокоения ветра и водной преграды, а каждая панель носила чары подавления шума, состыковывающиеся в целое и питающиеся от цисториса — на потолке ровно и тускло светились медленно извивающиеся жилки, давая чересчур мягкое зеленоватое освещение, особенно заметное во внутреннем пространстве листа двадцать четвертой центурии, через полгода — двадцать пятой.

Сами листы росли лесенкой, в сравнении с кроной. Две спирали совершали каждая один полный оборот вокруг в сотни обхватов могучего ствола зрелого мэллорна. Внутри листа располагались пять групп душевых столбов с цветами утлых распрыскивателей, посередине шел высокий двойной бордюр с широким проходом по золотой середине с малой частью, не доходящей до стены цисторица на длину татами, высота до середины бедер со стенками в два пальца и скругленной кромкой. По внешним сторонам отходника росла лоза с мягкими и крепкими листьями с ладонь, они легко отрывались, хотя и были прижатыми к стенке — бархатистая внутренняя сторона чуть увлажнена, как кожистая внешняя поверхность висящих здесь же стручков с шишковидными утолщениями у основания. Были разбросаны и проточные чаши с водой, спускающейся плоскостью между двумя тонкими прямыми штырями — широкие фиалы с четырьмя парами водоводов и совсем маленькие с одной. Вокруг центральной зоны на ширину ладони шла ступень, устланная губчатыми матами, водоотталкивающее поле с радиально наружу направленной напряженностью не пропускало брызги на еще одну ступень выше, собственно, основному полу.

По центру спальни в геометрически выверенных позициях лежало девять футонов — левая часть от входа пустовала. На всех "спали" наголо обритые близнецы эльф-альфар — кто в обнимку, кто строго рядом с затылками на валиках, и все навострили уши, приоткрыв незаметные щелки глаз из-под ресниц.

— Устраивайся, дуот(*), — шепотом приказал сопровождавший нас сюда декан во флофоли и сханнках. Поджарый эльф через декаду готовился перейти вековой рубеж. Едва заметные движения пальцев рук ненадолго тускло синим высветили две рамки на полу — под рискус и футон. — И всем спать, — командный шепот обволок всю комнату.

Медведь-медведем — декан удалился совершенно без похруста, беззвучно. Казалось, наш неуклюжий шорох слышала вся центурия, эхо отражалось и усиливалось стенами вместо подавления. Впрочем, возились недолго — слаженные движения мальчишеских рук если и не сноровисто, то уверенно расстелили чистый, но уже видавший полугодовые виды футон. Ночи на высоте отличались стылостью — ветер вымораживал, а ограда из чар не предотвращала гуляния сквозняков. Раздеваться не пришлось — во внутренних помещениях алсы(*) находились нагими.

Для тепла и простого удобства мы устроились в обнимку. Глухие удары сердец выдавали неспящих, но поставленное дыхание продолжало мерно снабжать детские организмы кислородом. Постепенно, уснули все — ноты сопения изменились. А мы лежали в медитационной полудреме, прокручивая памяти прошедший день.

Во-первых, сразу после ухода чародея, который отлетел со своими двумя декуриями и телепортировал сразу весь шарообразный воздушный объем, сделал вывод — ореховые глаза могут иметь и серую доминанту, показательна неоднородность радужки.

Во-вторых, рядом появились маленькие Альфа и Бета — следовало очень быстро освоиться с размерами тел, иной моторикой. Пара мальчишек начала с разминочного цикла эллораше, постепенно переходя в подготовленных в каком-то пространственном кармане спортзалах к все более сложным элементам, требующим первоклассного владения своим телом. Пусть малый, но опыт управления дивусвизио частично сказался и на всплывающих из прошлого фрагментах — при всей неизбежности появилась отчасти контролируемая вариативность.

В-третьих, на рассвете появились обещанные справки — печатный буклет с общей информацией, гимназийский кодекс и желтый мнемокристалл, с изучения которых я и начал это утро.

Самих гим-каэлесов относительно немного, что вполне понятно. Возраста в гимназии делятся на пять групп — четыре по восемь и парная. Гимназиум на группы не делится, и обучение все же завершается до наступления шестидесятилетия. Каждый возраст представлен неполной сотней — от сорока пяти пар, впрочем, у самой низко квалификационной постоянный недокомплект, доходящий в неблагополучные сезоны до двух третей, случаются и детские бумы, когда все параллели заполнены подзавязку, а низкостатусные порой и переполнены.

Зазор в численности широко используется для ротации худший-лучший между гимназиями и дуодеками в рамках одной центурии. Гибкая система иммунитетов и претендентов на выбывание особенно развита в элитарных учебных заведениях, к коим причисляют три гимназии — бронзовую, серебряную и золотую. Вакантные места у них появляются трижды в год — при переходе с четвертого на первый квартал, когда новый год ознаменуется сменой возрастной категории, на день летнего солнцестояния и осеннего равноденствия, хотя здесь везде и признают общий календарь, но больше принято разбивать год на кварталы и сезоны сухой-влажный (сейчас влажный). Внеплановые заполнения, как со мной планируется, изредка, но случаются, и связаны с внезапно прогрессирующими магическими способностями, упор на которые делается в пятой возрастной группе, когда половая зрелость подстегивает их естественным образом — чрезвычайно редки ситуации, когда дуот переходит в гимназиум с нестабильными способностями.

В возрастных звеньях-цепях действуют разные системы ранжирования как дуотов, так и отдельных алсов. Применяются поощрения и наказания: от порки розгами до нервноспазматических импульсов через доппельвита, от порции десерта до бонусных баллов в кэш. Запрещается убивать — немедленное исключение в самый хвост образовательной системы, а оттуда только в бесправные сервы. Случается всякое, конечно, однако доппельвита все фиксирует для последующего детального восстановления событий, вплоть до эмоций и ярких мыслей участников инцидента, этот же ошейник удерживает преждевременную смерть, действуя по хитрой схеме, позволяющей достаточно легко и быстро восстановить алса. Калечащие повреждения и тяжелые ранения залечиваются, однако за это полагаются штрафы разной величины всем участникам и дуодеку(ам) в целом.

Распорядок дня вариативен. В каэлесе подъем начинается с будильника — повторяющихся по полувековой схеме сигналов, сочетающих запахи, а так же тактильные, визуальные и слуховые ощущения. По мере взросления звеньев описание усложняющегося будильника все больше отдаляется по времени. Это проверка памяти, на которую налегают в младших звеньев, и способности ясно и четко письменно излагать ощущения, проверяется смысловой стиль письма наравне с почерком. После подъема уборка постелей, туалет, утренняя гимнастика прямо в спальне — облегченное эллорашэ. Затем короткая усиленная тренировка в специальных залах, где за короткий промежуток сливаются физические и магические ресурсы, последние отдаются в виде сырой маэны, впитываемой стенами цисториса, дабы в дальнейшем на практических занятиях магией часть вернуть. Затем завтрак, готовящийся для всего звена раньше всех встающей дежурной центурией. Перед сном вечерняя гимнастика. На сон отводится ровно треть суток, девять часов — семь с половиной ночных, полтора — сиеста (у первого и пятого звеньев по три часа), при этом плюс по полчаса относительно свободного времени до, и по пятнадцать минут после. Итого на все остальное семнадцать часов — таслоки всюду развешены.

А вот сам активный день и часть вечера изобилуют разнообразным наполнением. После завтрака лекционные или творческие занятия, такие как: математика, история, рисование, иерография, рунопись, пение. Предметы по изучению телора и малора, музыкальной магии. Магия имен и элементов, стихиальная. Эликсироведение, друидизм с флористикой, травничеством и целительством, аромомагия. Артефакторика и талисманная магия, предметная, руническая, изобразительная. Материализация, трансформация, метаморфизм. Иллюзии, благословления и проклятия, некромантия, демонология, при— с за— и наговорами. Магия защиты и нападения, бытовая. Занимающаяся чистой силой арканная магия. Системная магия, объединяющая общие принципы, теоремы, аксиомы, константы и законы кантио в частности и чароплетения в целом. Големика и биомагия. Магия света и тьмы, порядка и хаоса, теней, снов, пространства, времени, разума, духа. Магия крови и татуировок, вампиризм. Магнетизм, электрика, техномагия. Медитации и трансы. И это помимо огромного множества других предметов, таких, как: алхимия, геометрия, физика. Чистописание, правописание, лингвистика, логика, философия, риторика, рифмика, биология, анатомия, геология. Краеведение, минераловедение, почвоведение. (!!!)

В общем, куча разнообразных дисциплин объединено в четырех восьми годовых циклах. Что-то уходит, что-то приходит, что-то изменяет свои пропорции, где-то дают и корешки, где-то срезают только ботву. Разброс по двухмесячным, квартальным и годовым периодам. Изучение, повторение, практика — все гармонично перемешано, по смыслу связано, логично. Причем, достаточно серьезный упор делается на физической подготовке и владению оружием: луки, арбалеты, метательные ножи, кинжалы, мечи, дубины, копья, секиры и прочее.

И все это перемежается с пахотно-сервским трудом для самообеспечения. Огромные территории позволяют выращивать множество культур и видов. Работа в полях по обработке зерновых, хлопчатых и других культур, в плодово-ягодных садах, в питомниках, разводящих птиц на яйца и перья, скотину для кожи, животного молока, шерсти, в лесах по сбору грибов или растений. Ткацкий труд, кройка и шитье, вышивание, обработка дерева, камня, металлов, кожи. Массажное дело, сексалогия. Лепка и гончарное дело, кулинария, стекловарение, мыловарение. Кузнечное дело, ковка и литье.

Ребенок, так или иначе, находит свое призвание, у него появляются зачатки хобби и увлечений, развиваются таланты. Здесь же у него появляется первый содалис. Повзрослев, он сможет сам себя не только защитить, но и обеспечиться предметами как первой необходимости, так и последующих.

Мэллорны Орриджо распределены между гимназиями с колледжами, орденами и гильдиями. Последнее раскрыто вяло в экскурсе, зато о гимназиях много. Каждая гимназия является каэлесом, занимает ровно один мэллорн, но при этом за ней закреплено еще шесть: один очень старый, два молодых, один покинутый, один готовящийся, один запасной. Цикл смены, начиная с первосортных, идет по возрастанию: первые три гимназии через примерно пять с половиной веков, средние от семисот, низшие от тысячи. Это обусловлено интенсивностью магической деятельности, достаточно сильно засоряющей и коверкающей пространство, особенно на стадии обучения.

Каэлес обозначает и гимназию, и гимназиум по той причине, что ствол отводится для гимназии, а крона для гимназиума. В корнях мэллорна термы, склады, разные производственные помещения. Каждый каэлес — крепость, все внутренние помещения продуманы, планировка совершенствуется от переезда к переезду. Население каэлеса переваливает за десять тысяч: порядка трех тысяч четырехсот гимов, около тысячи гитов, двести двадцать деканов и сорок четыре центурина, более сотни инструкторов и мастеров, все предыдущее помножить на два для женской половины, стандартный пятитысячный (без учета офицеров) эльфийский легион, минимум полсотни сервов и пара сотен пахотных альфар. На экспорт идет урожай, произведения искусства и мастерских, на импорт специи, руда, реагенты и кристаллы, которые сложно добывать в собственных шахтах, предназначенных скорее для ознакомления и обучения, чем промышленной разработки.

Легион муштруется, проводит охранно-патрульные мероприятия, обязательно сопровождает отправляющихся на учения или полевые работы за пределы мэллорна гитов, пять к одному, и гимов, два к одному, хотя так много редко когда отправляют, обычно в каэлесе бдят отряды быстрого реагирования, а на массовых мероприятиях дополнительную охрану и присмотр обеспечивают педагоги. Легион полностью находится на довольствии обучающихся, которые удовлетворяют все его нужды. Младшие звенья и цепи обычно лишь собирают урожай, более старшие кормят, обшивают и ублажают. У легионов есть собственная межкаелесовская ротация. Гим-легионы престижны, на них завязаны определенные льготы и привилегии, они составляют основной контингент некоторых колледжей — существует два резервных гим-легиона, проходящих повышение квалификации, по остальные несут службу, обычный возраст — десятый десяток. У каждого ствола Ориентали есть свой эльфийский легион, три у царя. И все это удвоено альфарскими, рассеянными по всему Орреджо. Если совсем грубо, то каждый десятый житель — действующий легионер, хотя оба дерева скрывают точное число подданных, поэтому реальное число, больше на миллионы, судя по Скайтринксу, если не на десятки. У альфар процент выше и их больше — это объясняется постоянными совместными маневрами в обертке из регулярных межпровинциальных конфликтов и стычек, на этих, по-простому, учениях они чаще гибнут. На Орреджо кроме эльфов и альфар нет других глоров, поэтому воинственный дух спускают на сотрясающих пространство вызовах демонов и призывах монстров с Серуша. По сравнению с Оккире, ни один каэлес не пострадал после наступления Диасаестусирарум, за исключением самых старых мэллорнов и брошенных, а у слабых есть потери и среди молодых деревьев, судя по спутниковый разведке, хотя нет — самый слабый хвост отрезан. Гим-легионы — это элита, а дети святое, они повзрослеют и все поймут, или их переварит древо.

Пятая группа так вообще всегда рано встает и готовит еду на весь легион, в ее отсутствие при ночевках вне каэлеса ее заменяют центурии гимов. Эта вообще особое звено — у него нет теории, только постоянная практика. И именно здесь происходит самое сильное давление на гиперсексуальность — ежедневно, порой по три раза, изматывающе, доппельвита препятствуют зачатию и отбиранию праны, частично гася наслаждение. Усиленный прессинг по трем основным фронтам, включая физическую и магическую нагрузку, заставляет растущий организм мобилизовать все силы, сделать мощный рывок, укрепляемый и развиваемый в следующую декаду лет, некоторые надламываются — здесь самая сильная и частая ротация. Кураторы у этого звена самые ответственные и внимательные — любой недогляд слишком высоко оплачивается, каждый дуот ценен. Зато у пентюхов, как и у протов, сиеста в два раза дольше, и они не привлекаются ни к чему, кроме кулинарии, у них есть более двух часов личного времени на занятия по душе — творчество, например, или посещение библиотеки.

Стоит заметить о библиотеке — весь ее фонд собран в искусственно выращенных кристаллах, причем есть и мозг — гигантский астал, содержащий всю-всю информацию, прочие — это настраиваемые интерфейсы доступа. Есть и программируемые камни, в которые записываются необходимые учебные материалы, выдаваемые гитам и гимам.

Все справочные материалы самоуничтожились после прочтения. Мнемокристалл содержал обезличенные и урезанные воспоминания о чьем-то личном опыте восхождения по каэлесу — конкретизация даже в исполнении ЛЗ не рекомендовалась из-за неизбежности обнаружения факта, качественная защита вполне понимаема. ЛЗ так же был вынужден произвести манипуляции со временем, дабы у меня уложились рассортированные знания, и завершилась акклиматизация с детскими телами, пусть и более продвинутыми, зато я не буду выглядеть дерганным, неестественным.

А за воспоминания просто гигантское спасибо! Это и слэнг, и общее представление об объемах знаний. Вот последнее самое-самое важное в свете всплывающего прошлого. Я окончательно восстановил в голове первый курс АЗУ, стоит заметить, он отличался феноменальной насыщенностью, но и я обучался в том же ключе, что и здесь планируется, только с фантомом.

Сопоставляя объемы и содержания, пришел к удовлетворительным выводам. Системная магия по совокупности на высоком уровне, несмотря на изменившуюся специфику, ведь мировые потоки маэны лишь частность многих законов. Бытовая достаточно слаба, направлена на личную гигиену, а не проветривание помещений, уборку и прочие слагаемые домашнего уюта. В АЗУ всего десять школ, притом свет и тьма неимоверно раздуты, например, а некоторые вообще не рассматриваются — явный боевой уклон. Травничество в глубоком минусе, краеведение, да много чего, даже как-то обидно. Зато щиты и стрелы более чем мощны, даже свои разработки есть, артефакторика на превосходном уровне. Особенно хороши иллюзии, фантомы, телепортации и порталы, а датчики я уже и так отлично знаю. И заклинательные первоосновы всех школ имеются — из этого сырья легко получу сонмы здешних элементарных подобий, ведь как раз на примитивах учатся видеть общее. Однако плюсы меркнут на фоне различия мысленных инфэо и требуемых кантио, впрочем, это можно будет списать на Юзи — там не до песен и плясок. И на фоне минусов плюсы смотрятся опустошительно куцо. Хотя чувство ритма вот есть, магия мелодий в зачатке — тут непонятный кладезь невероятного, его лучше не трогать, только пылинки сдувать. Гармонию вижу, рисовать и плести умею. Обидно за родное Оккидентали, где пятидесятивосьмилетний я имею уровень знаний всего лишь тридцатидвухлетнего, и то с натяжкой, ну и не без вытяжки.

У ЛЗ прибавится хлопот. Во-первых, блокирование всей моей внутренней печки, на корню. Во-вторых, бразды правления над всплывающими пузырьками — у меня есть, конечно, есть опыт владения разнообразным оружием, помимо собственного тела в школе дим-мак. Но я же его не применял, многое и в глаза не видел, тем более все навыки для взрослого, а вот гиты третьего звена знакомы со всем разнообразием арсенала средств холодного оружия. Так что предстоит в темпе учиться трансформировать одно в другое — времени для предотвращения отлета в разряд убогого среднячка мало, лучше быть средним в элите, чем лучшим в серединке рейтинга, хе-хе. Самомнение, конечно, так и прет, ну куда деваться! В-третьих, корректировать мои ляпы, выгибоны и выкрутасы, буде такие все же возникнут. В-четвертых, составить многоуровневую карту выбранного каэлеса: местность, почвы, токи маэны, флора и фауна, чтобы потом пересылать мне информационные пакеты. Ну и там по мелочи всякое.

Если судить по мнемокристаллу, то личность формируется в гимназиях намного раньше естественных обстоятельств — третье звено, с тридцати лет, а не с сорока. У меня эго зрелое, это одновременно и положительный, и отрицательный фактор. Сформированное мышление при сложении с нестандартностью — гремучая смесь.

Вообще, на Глорасе царствует замкнутость. Все свято стерегут свои секреты, находясь в перманентной конфронтации со всеми остальными. А рухмынцы — мощный сближающий фактор. Еще до Крон-Ра жмых бы мне дали "справочные материалы", сейчас тоже во многом благодаря представленным "связям". Правильно Хэйчьмайэ озвучила варианты, токмо забыла добавить, что все попадают в хвост без шанса на ошибку, что старше четверти века — это однозначные сервы. Жаль все же, дополнительные полгодика ой как не помешали бы...

— Добрый вечер, этрас Кудангойою.

— Добрый вечер, этра Лисауст. У вас прибавилось решимости?

— Да.

— Ваш выбор?

— Естественно золото.

— Хорошо, — после паузы. — Вы осознаете выбор. На мнемоиньекцию детям вы согласны?

— Опосредованно.

— Легенда основана на правде, этра Лисауст, в приемлемые сроки навыки подтягиваемы — знания нет, дуот не удержится ни в супрем-гим, ни в прима, ни в хвосте. Мои риски при посредничестве возрастают до неприемлемого уровня.

— Для выживания на Юзи требовались суровые методы. Помимо прочего им уже привит теоретико-практический первый курс Академии Знаний Угэрежа. Я справлюсь с переработкой готовой мнемоиньекции для них еще до полуночи.

— Требуемый уровень обследования предполагает доппельвита, другую обстановку и время, а настроения властьимущих весьма изменчивы, — ввернув мое словечко.

— Хех, я угадаю эту мелодию с десяти нот. Хорошо, ваше время терпит десять ниций?

— Терпит, этра, — смерив долгим взглядом. — Каким планируется быть объяснение чар татуировок и головного обруча?

— Эстетика, комфорт, индикация. Сделали сами, под моим руководством и на редких ингредиентах, частью встречающихся на Юзи. Случайный фактор и поспешность в буре энергий сделали обруч неотъемлемой частью живого тела.

— Для оформления документов требуется ваше полное имя.

— Лис. Подтвердит любой грибок или паук.

— А Лисауст?

— Вольная анаграмма от аустрелис. Гарантировать не могу, но постараюсь обратиться именно к вам при решении вопроса о наследстве из древа Оккидентали. Вы не против?

— Доверие всегда в цене...

Вложив ауру в скорлупу, я в конце уточняющего детали разговора оказался в темпоральном коконе. Не ради переформатирования или усвоения — ЛЗ обрабатывал пакет, подстраивая под меня, пока я воспринимал первый пакет спутниковых данных о Кюшюлю, супрем-гиме. Мне не переварить мнемоиньекцию без нарушения еле обретенного внутреннего равновесия и баланса знаний, она вместе с другой информацией постепенно всплывет под контролем ЛЗ, вызывая схожие с дежавю ощущения. Ну и демонстрация для чародея — пв-магия традиционно дается туго, в условиях энергетической бедности.

Оба "чада" собрались из фиолетового роя искр донельзя пришибленными. Под ежовым взглядом Хэмиэчи и участливым Кудангойою, я по очереди заглянул в глаза самому себе, сидя на корточках и держа руки на своих худеньких плечиках. Тяжелющие вздохи адресовывались в первую очередь ЛЗ — в нових телах Альфа и Бета ослепли и оглохли, чувствовали себя не стеблями с корнями, а уносимыми вдаль беспомощными листьями. И слезки из-за неполноценного контроля над кажущимися совершенно чужими телами. Такое накрепко забытое, оказывается, мироощущение из детства.

— Ректор Щоюрацажак одобрила, этрас Кудангойою. Вам мое мнение известно, — немилосердно обривая. Внешне действие смотрелось пристойно.

— За годовой иммунитет проявятся таланты, центурион Хэмиэчи.

— В Эринаседаэ всего один свободный слот, в прима-дуодеке Эрина. План трансферов теперь подлежит пересмотру, как и вся учебно-воспитательная программа. И это в середине года на неделе полугодовой аттестации.

— Уй!.. — Ай!.. — он больно прокол мои пальцы.

Блестящие головы с торчащими ушами и незагорелыми пятнами скальпов смотрелись дико смешно, но с обручем даже грозно — ну спасибо, ЛЗ!.. Запечатление доппельвита оказалось простой и быстрой процедурой, когда без обременительной церемониалистики и прочего, растягивающегося на неделю. Выражающий свое недовольство центурион плакался за себя и за декана Ринацео, наверняка где-то на пока еще далеком, в трех десятках километрах, экваториальном каэлесе интуитивно заранее сожалеющего о расставании с выпестованными любимцами.

— Вам известно, кто из них первым родился? — сухо осведомился серебристый центурион, вручая полоски доппельвита, кончики которых надо соединить для их сращивания в единое целое на шее.

Ошейник сам подстраивается под размеры, не натирает, питается от носителя — он как бы сливается с кожей, тактильно ничего не меняется еще и из-за мизерного сдвига во времени назад, рука не почувствует ни саму полосу, ни камни. Такой вот необычный эффект совокупности чар. Именно совокупности.

Йейль, еще одно позабытое — стыд. Конечно, здесь все бесстыдники в западном понимании, наготу за срамность не считают, впрочем, публичная демонстрация открытого мужского эротического желания признается постыдной, за неумение владеть своим телом. Особенного труда не составило распалиться скромностью до покраснения кончиков ушей — голенькие среди взрослых одетых дядь и теть, пусть и в одну флофоли, как рельефный центурион. И стыд взрослого за непутевость — как смотрела ассистентка, когда накладывала прозрачную розоватую мазь на скальп! Кстати, теперь ее придется регулярно самому наносить, чтобы волосы не росли — благо познакомился с волосяными луковицами поближе, проблем с Инти не возникнет, только Альфа и Бета смогут по два "виспа" "кормить", и то один будет всегда растворен, чтобы продуцировать вторую искру. Завязка на волосы как на короткий мост между тварным и астралом для Инти не была хорошей идеей.

Пока Хэмиэчи на рабочем столе со сложнейшим магическим контуром с тремя фокусными точками — для двух ошейников и третьей пустышки, манипуляции с которой отражались на доппельвита — чароплетствовал, мальчишек ассистентка вгоняла в еще большую краску. Помимо нярарэ и мизелькорда, она по очереди везде ощупала, пройдясь по всему телу, везде заглянула. Хм, мизелькорд просканировал по списку, однако я сразу обратил внимание на технику исполнения, отличную от АЗУ. Результат аналогичен, но принципы расходятся в ключевых позициях. Ртуть и железо — металлы. С этими заклинаниями похоже.

При помощи эликсиров прочистила минут за десять оба пищеварительных тракта и мочевых пузыря. Однако с загаром поделать ничего не смогла, дважды втирая и смывая разные крема с обеих рук, итого восемь вариантов не помогли избавиться от изменений на клеточном уровне — сам постепенно сойдет. Ее движения навевали материнскую заботу. В это время остальные взрослые вели неспешную беседу о восьми товарищах.

Из пустыни Кудангойою совершил телепортацию в Палатиумлибери Кюлюшю. Огромный дворец, рассчитанный исключительно для недельного проживания семисот, с запасом, родителей с детьми и обслуживающего персонала. Вместительные залы позволяли всей сотне мальчиков и сотне девочек раздельно играть, не мешая друг другу. Множество мягких игрушек, мячей, сверкающих безделушек, имитаций оружия, простеньких амулетов и прочего реквизита, помогающего кураторам воочию увидеть, как себя поведут впервые встретившиеся на сорок четыре года дети, что предпочтут, на какие группы разобьются. Пока малыши жили своей детской жизнью, будущие деканы их постепенно обследовали, отделяя от общей массы, создавая ее в парном зале. Потом третий этап — торжественная зала для всей параллели, красивая церемония смены ошейников, строгость прощания с родителями, разбиение на дуодеки, ну и так далее по длинному списку.

— Вы боитесь знака погрешности? — интуитивно желая добиться равенства. ЛЗ поддержал.

— Это создаст дополнительные сложности, — примирительно-сочувствующим меццо-сопрано вклинилась пшеничная ассистентка со светлыми карими глазами, завершившая уборку рабочих инструментов для сборки доппельвита. Ее струящееся воздушное бежевое платье до икр, обвитых ремешками сандалет на каблучке, с широкими рукавами до локтей шло волнами сгущающегося оттенка, драпируя ничем не плененные груди второго размера и область талии. Причем при угле зрения снизу даже при наклонах прозрачность виделась лишь где-то от колен.

— Что ж, не будет... — стоя на коленях, моментом застегивая на звуке "ж". Договорить не успел — не до речи стало.

Йейль! ЛЗ!!! Какого к жмыху яла?! Все под контролем. Все как должно. Мы предупреждали. Предупредители яловы!

Встав на колени перед Альфой и Бетой под любопытно отрешенным взглядом посредника и колючим центуриона, под мягким ассистентки и безучастным охраны, я двумя руками с захлестом перекинул ленты, поймал кончики, прилипшие к большим пальцам, и доверил управление ЛЗ, который в один корпускул времени соединил указательные и большие пальцы с удерживаемыми кончиками.

Вот тут-то и произошло Оно! По мнению ЛЗ на ч, по мне так на д и г с кучей других букв я бы описал эту ж. Доппельвита резонировали. Предназначенные для направленной эмпатии, для прямой мыслеречи, для комплексного воздействия и управления телом извне ввиду интерфейса для контроля через кровь, которую пришлось вместе с кожей отдать живой, а так же передачи или обмена информацией между телами, подобно моему переключению клемм, ошейники и принялись все это осуществлять, прогрессивно усиливая степень. Если первоначальные настройки подразумевали чуть большую эмпатическую связь и на уровне интуиции желания второго, то теперь, образно выражаясь, ошейники превратились в насосы, не просто передающие улавливаемое, а, за микросекунды достигнув максимальных величин, в поглотители. Все-все нервные импульсы, проходящие через позвоночный столб, оттягивались в воронку. А так как доппельвита не предназначались для передачи энергии, то все это заполняло их, устремившись за ручьем инициализирующей функционал подпитки с носителя в достаточно вместительные резервуары, коими сами по себе являлись асталы. Почти так же происходило, как при разрыве коадунатио, только тут роль двух посохов играли ошейники, а роль незавершенного заклинания — детские эфирные тела.

Добрый ЛЗ! Как же больно! От Гамма силой отпочковывалась Дельта, потому что ЛЗ вытеснил делящийся поток в недоступные для видения окружающих глубины. Центурион победно и облегченно не вмешивался, посредник внимал, чему мог и что показывал ЛЗ, охране это все до жмыха, одна женщина взволнованно ахнула, положив руку на грудь и сделав незавершенный шаг. Руки взрослого быстро переместились на детские головы, вокруг которых проявились обручи со стремительно тускнеющим и опадающим пламенем. Здравствуйте, Альфа и Бета, давно не виделись — естественно дети потеряли сознание от шока, их руки расцепились, однако тела не упали, прилипнув головами к мужским ладоням, через которые потекла широкая река энергии.

Да, теперь-то ясно, для чего это ЛЗ сделал. Если экспресс-обследование и показало убедительные результаты, не выбивающиеся из общего, без развитых пси-способностей, мша и прочего, то с таким инструментом, как доппельвита, оперирующие на астральном уровне, они бы обязательно увидели единую душу, а не две сросшиеся. И то была не Дельта, а необходимая жертва, чтобы все достоверно выглядело — отец умер, спасая детей. В угоду правдивости ЛЗ не открыл конфорку, а дал воронкам насытиться взрослым, разорванным на части, перелившим себя в детей, изменив, раздув и укрепив нади, разрушив мишуру до простейшего и прочнейшего креста, ушедшим в трансформировавшиеся в гиперасэнад асталы.

Я не знаю, что поняли окружающие, все произошло очень быстро — такова природа резонанса. Два тельца ассистентка едва успела поймать, и защитить себя от облака мельчайшего пепла, набора молекул, из которых выпили энергию для соединения с другими — это ЛЗ рассказал. Еще он поведал, о жарком споре и вызове ректора, златовласой и златоглазой Щоюрацажак, о том, как до ее появления ассистентка уложила на кушетку вновь чистые тела, бесчувственные, но живые, дышащие — сердце останавливалось ненадолго, о сперва испепелившихся одеждах, потом артефактах, как мощно пламенел огонь в двух обручах, сменив цвет с холодного на теплый.

А саму ясно — доппельвита надежно спрятали меня от самих себя, растворив в себе, хе-хе. ЛЗ, да ты просто ялов комбинатор! И от отца избавился красиво, и детей легально улучшил, и меня лишил всяческого доступа к подсознанию, который прежде возвращал постепенно. Все осталось при мне, но типа учись пользоваться в хрупкости. Теперь я должен заботиться о пополнении своего запаса маэны, идущей буквально на все, причем все требует разного уровня тонких вибраций и объемов. Да, смогу сделать мша, но рухну обессиленным на... на расстоянии в километр. ЛЗ, до чего ты меня довел!? Полетать вдосталь не выйдет...

— Очнулись, — констатировали завораживающе большие золотые глаза, похожие на солнечную ромашку с темной сердцевиной на нежно белой миндалине.

— А где?.. — спросил альфар, эльф всхлипнул.

— Ушел. Как ваше самочувствие? — бархатистым грудным контральто.

Уверенно, спокойно, дружелюбно. Панорамное зрение ушло. Для первого шага к его восстановления требовалось осмотреться, чтобы составить виртуальную визуальную картину, а потом бы Гамма занялась поддержкой, сопоставляя слух и прочее. Однако мы лежали, мышцы еще не вполне подчинялись — она была настойчива в побудке, да и как такой роскошной женщине можно хоть в чем-то отказать.

— А как...

— Понг, — порицательно назвала она псевдоним альфара, за которого отвечал в данный момент поток Альфа, к которому на постоянной основе прикрепился шаблон с Лионэля.

— Стыдное, — тихонько выдал эльфик, Бета. И покраснел еще пуще.

— Пинг? — совсем другим тоном, даже выражение лица смягчилось.

Дуот Панг, алсы Пинг и Понг, походил друг на друга как две капли воды, только одна темнее, другая светлее, глаза отныне тоже стали одинаковые, отцовские. Редки дуоты с одинаковыми глазами, в которых при желании можно увидеть всю радугу.

— С-самочувствие с-стыдное...

— Почему? — улыбнувшись. Пингу.

— Вырубились как нюни, — буркнул Понг, легко приняв "ушел". Пытаясь на локтях приподняться, увидеть хоть кого-нибудь из прежнего состава лаборатории. А лаборатория ли? Пинг пихнул Понга. Она улыбнулась шире. Она находилась со стороны млеющего эльфа, едва не касаясь своей пышной золотой копной из лучей Ра.

— А болей нет? Головы не кружатся?

— Кружатся, — ответил Пинг, закрывая глаза. Из-за ее лица все действительно кружилось, хотя Панг очень старался утянуть к себе, в изображаемое подсознание, влечение к ней, вернее не выпустить наружу — неуместно. Понг согласно цыкнул в раздражении. Все же, идентичность с планируемым образом страдает на обе ноги, хотя, вот, поддерживать ощущение себя не как единого "я" кое-как получалось.

— Дышите ровнее, алсы, не открывайте глаз, расслабьтесь. Скоро все наладится, — вкрадчиво, ласково.

Ее рука поглаживающе прошлась по голове Пинга. Странные ощущения, эмульсия ласки и магического воздействия. Через контакт Панг уловил ее досаду. Хм? Мда, на скальпах остались четкие отпечатки ладоней, которые она видимо и попыталась свести.

— Мы приняты? — затаив дыхание спросил Понг.

— Непослушных исключу, — строго. Лицо спросившего нахмурилось. — Дыши ровно, Понг, — пройдясь и по его голове, воздействовав иначе, с нажимом.

— Жжется...

— Терпите. Или хотите ходить с пятнами на головах?

— Нет, — дружно.

Исподволь помогали избавляться от "пятен" — получился эффект натягивания кожи на темечке. Не знаю, на что она рассчитывала, а мы так добились проявления знака, что перекочевавший ЛЗ скрывал на лбу.

— Дуот, крепись, будет больно. И все сразу же пройдет, милый, — уверенно.

Ну конечно, сама соедини такой удобный обруч с призрачным эффектом с участком кожи, перемещенной на лоб, в аккурат под пламя, узаконь своей меткой сомнительную игрушку, на деле легко снимающуюся знающим. И потом не удивляйся восстановившимся из небытия тату, отныне умеющим передвигаться.

Не просто больно, а ужасно больно. Дружное "ссс" сменилось криками и мышечными спазмами.

— Молодцы, мальчки, — ласково, с ноткой недоумевающего уважения.

Доппельвита исправно транслировал запрошенный параметры. Этраис и так поразилась зеркалированию дуота — для разностного воздействия требуется одновременно два разных сигнала передавать на контрольные панели доппельвита, иначе он автоматически дублируется, отголосок резонанса и самого способа создания артефакта. Неожиданно. Хочется гиперасэнад исследовать и колется возможным прецедентом, и любопытен окбесский экземпляр.

А стоящий за головами Кудангойою не поверил спектаклю ни на грош — он забрал весь пепел, по словам ЛЗ. Он видел знак, он помнит неупомянутые детали, он получил раздражающий фактор, деопресняющий долгую жизнь. А ей не требуется — молодняк всегда индивидуален, оттого и эмоций столько льется наружу, и жизненных сил. Она подобна скульптору, ваяющему похожие фигуры, никогда одинаковые.

Ликбез в ее исполнении лег приятнейшим воспоминанием в копилку лучшего. По внутренним коридорам до спальни нас провожал Ринацео, наш декан, ненадолго. Все центурии обезличены, у всех псевдонимы и устоявшиеся клички. Соревнуются не только дети — и взрослых стимулируют, потому зафиксированы названия дуодеков с псевдонимами кураторов.

Вообще в системе ранжирования сам ял рог сломит. Пять пар Эрина — Ринацео, Нариэ — Ариэцео, Иранэ — Ранэцео, Инарэ — Нарэцео, Ринаэ — Инаэцео. Оценивается каждый алс, дуот, дуодек, три категории баллов — индивидуальные, парные, командные. Три вида рейтинговых таблиц — прямой, теневой, отраженный. Сложная система оценивания: с выставлением шести оценок в журнал успеваемости, недоступный детям; с публичным оглашением баллов при получении только по трем из шести оценок, две через доппельвита конкретному алсу, одна тем же способом дуоту; с предварительными квартальными итогами на переходах с нечета на чет; с полугодовой аттестацией с отображением всех рейтинговых таблиц центурии, сравнением полов по всей ученической параллели; с гибкими весовыми коэффициентами, устанавливающими близкую степень тождественности общих оценок между гитами со спящим и пробужденным даром; со списками успевающих по всем дисциплинам внутри центурии и гимназии и прима тройкой по всей параллели. Система действует с первого года обучения

Прямой. Таблица алсов строится естественным образом из личной успеваемости, а при равных итоговых позициях учитываются поочередно две другие категории. В дуотской при равных позициях учитываются командные баллы дуота, потом суммы парных баллов алсов, потом суммы командных. В дуодековской при равных позициях суммы командных баллов дуотов, потом алсов.

Теневой. Таблицы строятся сложением всех баллов: у алсов все оценки по трем категориям, у дуотов складываются их собственные парные и командные с прибавлением среднего пары алсов из их таблицы, а у дуодеков прибавляется вычисленное из таблицы дуотов среднее. По соответствующему принципу и логике разбрасываются одинаковые значения по разным местам.

Отраженный. Таблица алсов: вычисляются разницы в трех категориях у пар эльф-альфар; из индивидуальных баллов полученные величины поочередно вычитаются по следующему правилу: три четверти у алса с большим значением, пять четвертей у второго. Таблица дуотов заполняется по тому же принципу, только вычитание из баллов дуота уже полученных разниц парных и командных у входящих в него алсов. В таблице дуодека заполнение такое: вычисляется средние значения у командных баллов алсов и дуотов, затем суммируются абсолютные величины разниц между расчетным средним и выставленным для конкретных алсов и дуотов, полученные числа вычитаются из командных баллов дуодека. По соответствующему принципу и логике разбрасываются одинаковые значения по разным местам.

Казалось бы, и так целых шесть оценок, зачем городить огород? Для дисперсии успеваемости. Это с разных ракурсов выявляющий тенденции, перекосы, изъяны взгляд на "явление или предмет". И все это требуется для того, чтобы тасовать дуотов — и кураторов — между дуодеками. Помимо положения в рейтинге и приставки "прима" для группы дуотов может измениться и пара имен дуодек-куратор. Вроде с одной стороны чехарда, регулярная путаница, итоговое обезличивание. А, например, с другой это приучение к быстроменяющейся ситуации, четкой ориентации в настоящем, развитие амбиций и стремления к стабильности положения. Призовой фонд кэш-баллов помогает сгладить острые углы, упрочнить позиции, однако бонусы имеют нехорошие свойства: сгорание, обнуление, блокировки, лимиты.

Целый штат оценщиков непрерывно трудится, обрабатывая. Целые участки детских мозгов только и заняты поддержанием актуальности картины баллов, хотя бы собственного кэша — если не умеешь держать в памяти простые цифры и целенаправленно вызывать воспоминания, то лучше и не помышлять о карьере мага, а тем более об относительно легком процессе обучения и жизни. Ведь бонусы за навыки и знания отражаются, к примеру: на дежурствах; на рутинном труде; на отдыхе; на посещениях библиотеки, галерей; на свободном времени; на не только питательных, но и вкусных трапезах; на теплых и не раскачивающихся спальных местах; на частоте и силе чувств, таких как боль или удовольствие; на еще много чем еще.

В зельях, что давали пить, содержалось и снотворное — Панг спал, пусть и чутко. Приятная прохлада окружала двух спящих в обнимку. Три потока, чередуясь, раскладывали по полочкам кубики знаний, особенно матюкаясь из-за появившейся привычки жить по часам, а не по делениям таслоков.

Глава 18. День в Кюшюлю

Хлюп децибел так на сорок, обозначил подъем. У Пинга появилась ассоциация с болотной жижей, принявшей и выплюнувшей ногу, а у Понга болотная жижа смердела испражнениями тембров. Возможно, не только Панг понял намек — вляпались, а после сиесты все опишут, что и куда.

Минуты неги кончились. Четыре янтарных пары, три карие и две серых с их посеребренными подобиями измерили, взвесили, отправили в шредер — ни в одном не увидел хорошего, сплошь прожженные хищники, жутко недовольные. Панг не напрягался — доппельвита замыкали многие тонкие чувства на себя до особых инструкторских команд, но и без них виден сочащийся прямо из ушей негатив, а голодный желудок еще не скоро увидит хоть что-то.

Футоны буквально ветром сдуло, так ловко и быстро дуоты смахнули сонность, свернули и убрали спальные принадлежности в свои — свои! — рискусы. Панг катастрофически отстал, вызвав злые осанки — у входов уже стояли кураторы. Все блондины с пронзительными ореховыми глазами и желтой капле в светлых волосах: Ринацео бледно-синий что в тугой косе, что в глазах, Ариэцео льняно-мшистый с золотистым, Ранэцео чайно-зеленоватый с коричнево-зеленым, Нарэцео — циннвальдитовый с коричневым, Инаэцео светло-серый с золотистым. В одинаковых складчатых флофоли до середины бедер и с продетыми таэнфами. Дикий лиловый цвет смотрелся яркими пятнами среди бледных зелено-серых с бежевым тонов и мореными решетками черно-коричневого цвета. В руках кисы — десятихвостовые плети с расщепленными натрое кончиками, под магическим управлением могут удлиняться или укорачиваться как полностью, так и хвостовой частью, менять гибкость, названы из-за часто применяемого царапающего удара.

Для Пинга было диким видеть под сотню одновременно и на виду приходующих отходник — растения внизу, конечно, притягивали запах, но не звуки, и не изображение. В глазах Панга мельтешило упорядоченным хаосом — все, кроме него, привыкли и знали, даже вон натренировались во время сна не отлучаться по нужде, а дружно с утрица... Ни Пингу, ни Понгу нечем было, однако и к душу они опоздали — алсы своими острыми локтями и казалось лезвиями вместо ногтей причиняли "неловкую" боль, тяжелые брызги летели только в Панга. И только ровное сопение, шлепанье босых ног по шероховатому гидрофобному полу, плеск воды. Полотенец, естественно, не было — вышли из возраста, обрели навыки и умения обращаться с ветром, огнем, водой. Кто чем обсох, а Панг не напрягался — дубленая светилом Зид кожа легко выдержала жар ветров, колыхнувших его пипетки.

Панг темнее всех, и этим вызывал первым недоумение. Пинг смело смугл, почти альфар. Понг коричневат, много темнее бронзы. Остальные алсы могли похвастаться лишь сомнительным неровным загаром от Ра, плохо пристающим к эльфийской коже.

У полутора десятков — никого из прима-дуодека — встречались наколки на теле, неподвижные: серебристые ежи на лобке, ягодицах, тыльной стороне ладони, на коленях казались живыми при ходьбе, золотистые ящерки на щеках с головами у краев губ и завитком хвоста у края глаз, зеленоватые завитки, охряные иероглифы и руны. В них чувствовались чары, но Пангу не хотелось переключаться на истинное зрение — простое магическое еще дрыхло, да и не к спеху все узнавать. Призрачных артефактов обычным взглядом не заметить, а так с виду примитивные у полутора десятков — никого из прима-дуодека — встречались: не боящиеся мыльной воды плетеные браслетики на ногах и руках, охватывающие голову, плечи и бедра вязаные, плетеные и тканые ленты с иероглифами и рунами, деревянные или плетеные кольца на руках или ногах, пара серебряных, два браслета в виде заглотивших хвосты сплющенных змей. И все они не стеснялись просвечивать прожекторами, нарочито кривясь, но по сравнению с Эрина, дуодеки Нариэ, Иранэ, Инарэ, Ринаэ выглядили милыми и пушистыми кроликами со злорадными зубами. Внутри групп слегка обострились собственные трения, не в пример мягче. Со стороны выглядело привычно для участников — огрызались обыденно.

— Егёс, обычный комплекс, — непререкаемо произнес Ринацео, когда дуоты выстроились в две шеренги. Еще четыре подобных фразы прозвучало практически синхронно по периметру энгавы.

— Есть, цео, — высокими голосами отозвались сероглазые, стоящие у центра строя. Спальные места не учитывали положение в рейтинге — названный дуот шестой, а спал на седьмом.

Дуот выбежал к стене с проходом, встав к ней спиной, плотные шеренги растянулись, пошлепав босыми ногами. Щелчки декана задавали ленивый темп, явно под Панга — на первых движениях незнакомого гимнастического комплекса он подтормаживал, не попадая правильно в смену. За спинами не раздавались смешки лишь по причине соблюдения дыхательного ритма — их темп раза в два превышал наш.

На энгаву вышли, отодвинув панели по правилу чет за нечет. За нечетными обнаружились закрытые крупноячеистыми плетеными створками полки с колодами больших и маленьких карт мапужа и мапа, прочие игры изжились, видимо. За веревочным ограждением с высоты двадцать четвертого листа открывалась таинственная панорама расцвета и перерождения утренних сумерек. Тусклые пятна оконных проемов толстенной цисторисовой коры, вспенивающей мэллорновский ствол помещениями. Мягкий неровный свет, льющийся из кроны, тени корневых мастерских, окружность подкронного периметра, ограничивающая собственно каэлес. И шлепки босых ног по холодной коре, хлопки ладоней, сопение десятков мальчишек.

— Стоп. В кленовый зал бегом марш, — моментом собравшийся парный строй понесся за направляющим дуотом. Замыкал Ринацео, неслышно бежавший легкой трусцой, почти как все, кроме косолапого Панга.

Эрина прибыл первым. Широкий коридор выстилали плиты из шести матов, более жестких и крепких. Лестницы во внутренних коридорах не предусматривались — подъемы и спуски шли по пандусам с щербатой корой и скругленными углами у стен на потолке и полу. Ощущение движения по сосуду с разводами лимонной крови.

Огромный пятилепестковый зал устилали кожаные маты, местами неправильной формы под изгибы стен или спортивных снарядов, разделенных на пять групп: с упором на ноги, руки, позвоночный столб, растяжки, магию. Пять видов пар снарядов в каждой группе. Подход эльфа, подход альфара, пересмена. Пять пересмен — смена лепестка. Прима всегда на магию первой, чтобы жизнь медом не казалась на последующих тренажерах, так же использующих магию наряду с тросами и сложными блоками.

— На построение, — прервал командный голос центуриона распределение по снарядам. — Панг, ко мне.

Жуть, доппельвита блокируют телепатические виды связей, кроме пары, и все при этом молчат, словом не обмолвятся, звука лишнего не издадут. Задницы Панга весь путь чувствовали желание кискиной лапы наподдать за топот — плата за привычку летать. Вскоре пять шеренг дуотов топырили уши и щелили глаза.

— Эринаседаэ! — звучно обратился Хэмиэчи к алсам и стоящим за ними кураторам. — К Древу привита новая почка, — больно сжав плечи. Вот, хоть какие-то звуки, навроде шумного вдоха, хмыканья, цыканья. — Знакомьтесь, дуот Панг, алсы Пинг и Понг, — через длинную паузу продолжил центурион, двинув правой рукой с зажатым плечом Пинга, потом левой, с Понгом.

— Дуодек Эрина, — звонким хором гаркнула первая шеренга дуотов.

За ней так же представились Нариэ, Иранэ, Инарэ, Ринаэ. Камни доппельвита из полупрозрачного матового с оттенками приобрели сплошные цвета: красный, желтый, зеленый, циановый, синий. На Панге пастельная радуга вяло перемешивалась внутри бесцветных кристаллов, пока ладони не накрыли шею и не сделали красное превалирующим.

— По решению межректорского гим-совета дуот Панг не повлияет на проходящую аттестацию, — пауза. Градус настроения резко подрос, кроме Эрина. — У Панга два полугодовых иммунитета, — понизив радость максимально возможным сроком нетрансфертности. — За незаслуженные внутри гимназии артефакты на Панга налагается штраф(!!!). За неподтвержденный характер личных знаний и умений для нанесения м-тату и создания амулета устанавливается блокировка, снимаемая инс-сапеллекс, — отличная дикция. Пинг и Понг стояли перед всем строем, откровенно пялящимся на них, одобряющим решения старших. — Дуот Панг, продемонстрируй действие артефактов, — приказал голос сзади, слегка — слегка! — подталкивая.

— Есть, цен, — одновременно, кисловато.

Жмых вам парадный гардероб, достаточно глупого раза. На голове проявился идеально зеркальный обод с ровным пламенем под свет Ра. Его бледно-песочное отражение на матовом серебре проявилось жизнью на поясе — спереди свесилась мягко выделанной змеиной кожи эфы полоска с ладонь, сзади много более широкая, с запасом ерзания закрывающая ягоды. Одновременно невысоко подпрыгнув, встали на змеиные сандалеты: тело загибалось у пальцев, кладя голову с капюшоном нижней челюстью на ногу, края охватывали стопы с двух сторон, прижимаясь двумя петляющими хвостами, идущими с пятки в рот головы с двух сторон. Понг хлопнул в ладоши, раздвинув почти на ширину плеч — между ними сформировался ком силы, изменив индикацию во лбу до ледяного. Убрав одну руку, он второй отправил мяч маэны Пингу, раздавившему его рукой — пламя во лбу разраслось. Пинг повторил манипуляцию с маэной, возвращая отданное.

— Готово, цен, — после трехсекундной паузы.

— Дуот Панг, разворот полук, — заглянул холодно в пары глаз. — Повторить, — после паузы.

Явные смешки и кривые ухмылки. Бестолковость, по мнению алсов.

— Пинг, объясни смысл артефактов.

— Красота, удобство, зримый уровень маэны, цен, — скомкано отрапортовал Пинг, сразу поставив дуота в разряд жмыхов.

— Для чего это понадобилось? — ровно с ударением на "это" спросили сзади.

— Для красоты и удобства. Цен, — пожав плечами, сказал Понг. Железная логика. А вот от акцента, йейль, не удержался!

— Бегом в строй, дуот! — как ветром сдуло Панга и активацию с артефактов. — Дуодеки. Об изменениях в расписании узнаете от деканов. Начать тренировку!

— Есть, цен! — громкий ушастый хор, тут же рассыпавшийся по кленовому залу.

Вот на снарядах к Пангу и пришло понимание, чья память была в мнемоиньекции — без личного опыта выкладки на этих жутких снарядах, жадно высасывающих все соки и эфирного и мышечного тел, и без мнемокристалла факт остался бы догадкой. Гири, гантели, штанги, грузила, шесты, перекладины. Сидячие, стоячие, лежачие, наклонные — всякие тренажеры, абсолютно не изменившиеся за прошедшие века, в отличие от достаточно индивидуально подбираемого комплекса упражнений. Приходилось вливать маэну, чтобы удержать на некоторых станках груз, вес которого лично выставлял декан, присматривающий и за остальными, дабы не халтурили и не общались даже жестами.

Мастерство Ринацео потрясло — выжал до нитки, как Панг ни старался припрятать прозапас живительные капли. А вокруг неоткуда черпать маэну — всю ее держат стенки цисториса. Обеднев, Панг стал очень чувствителен аурой к малейшим токам энергии, определив всасывающий характер пола, устланного твердо пружинящими матами со светло коричневой подкрашенной кожей, на которой стали заметны и сросты, и неравномерная толщина, и свиная родословная. Само начало медленно просыпаться магическое зрение под таки оставленными единственным волосами — брови, с которых резво стекал выдавленный тренировкой пот, щипля краешки глазниц, куда из-за обилия затекал.

Обратно плелись. Никаких эмоций и строя — общая куча с Пангом, которого никто специально не задевал, потому как берегли силы на поход в цепную трапезную (правильнее группы по восемь именовать цепями, а центурии звеньями). Смешанная с соком вода не щипала глаза, пахла приятно, омывала хорошо. Понгу досталась растрепанная мочала и жалкий обмылок — сперва альфары мыли отдыхающих под струями эльфов, потом наоборот. Водные процедуры оказались для неумелых скупыми на маэну, с малым излишком на просушку, зато прекрасно расслабляли тела, давая непривычным к такой нагрузке панговским мышцам избежать болезненных спазмов.

Трапеза — это праздник. В подпоясанных туниках в бледных дуодековских цветах и обутые в варадзи, на восточный манер плетеные сандалии, пары алсов дружно потопали через внутренние коридоры в цепную столовую, находящуюся в корнях. Здесь тоже присутствовала цветочная тема: сердцевина — поделенная на четыре сектора вокруг печи кухня; четыре лепестка — залы со столами, рассчитанными на среднестатистического представителя звена. Один стол — один дуодек, эльфы и альфары напротив друг друга.

На аттестациях всегда дежурило младшее звено. Оно не посещало кленовый зал, а сразу шло готовить завтрак. Самообслуживания не было — дежурившие разносили подносы с едой, убирали и мыли грязную посуду и столы, драили пол. Дежурные ели последними. Деканы дежуривших отслеживали только недостаточные порции, поэтому дуоты довольствовались остатками, во всех смыслах. Впрочем, всегда получалось больше: во-первых, здесь же столовались деканы; во-вторых, остатки шли добавкой остальному населению каэлеса; в-третьих, остатки шли скотине на прокорм и кошачьим семьям, в изобилии прячущимся по углам и приученным к порядочности.

Тыквенное пюре с комочками, базиликом и тархуном; тыква, маринованная с корнишонами; тушеная с капустными венчиками тыква, осыпанная тертыми пряностями. На глубокой широкой фарфоровой тарелке, радиально поделенной на три, три куцых кучки. В углублении по центру у первой тройки лежали шоколадные сласти, у следующей тройки обычный щербет с арахисом, и плюс у всех по кисловатому витаминному драже, проглоченному самым первым. У кого-то дополнительно лежала ложка сметаны, у кого-то томатной пасты или другой соус, у Панга ничего. Четушки с родниковой водой стояли заранее.

Многие философски восприняли внеплановый экзамен по этикету. Четыре деканских стола пустовали — они возглавляли столы своих дуодеков, хотя возглавляли не подходит, потому что Ринацео сел в хвост, к внутренне скривившемуся Пангу.

Стук мельхиорового экзамена о фарфоровый довольно улетал прочь с кусочками кураторского настроения, погружая того в беспросветную мрачность. Пангу хотелось быстрее набить воющее брюхо, но приходилось стараться медлить наравне с остальными, пытающимися со стойкими лицами аристократично не шуметь и класть в рот пищу вилками, а не закидывать лопатами в мешок живота. Пангу казалось, что источником всего хруста в столовой был именно он один, хотя хлебцы ели все за оба уха.

— Не лопнешь? — сквозь зубы спросил сидящий справа от Понга альфар, прежде чем положить в рот очередной капустный венчик, когда Понг потянулся за последним хлебцем в плетеной из соломы вазочке.

Не выдержал бедный, наверняка его и брат подзуживал. Ох, до чего же эльфийские локаторы подвижны, когда тренированы — все уши с особым хрустом уставились в сторону посмевших нарушить священную тишину. Ринацео залюбопытничал, санкций не последовало.

— Расцвету, — в тон ответив.

На сей раз во рту сперва оказалась сочная тыква, и только потом отломанный кусочек сухого хлебеца, которым никак нельзя было обмакнуть остатки. Хотя почему нет? Переглянувшись, Панг крупно покрошил в отсек с пюре, скоблить которое никто не решался, и туда же варварски переложил сочный венчик цветной капусты, начав им почти бесшумно подметать все к стенке.

Кажется, Ринацео остался не разочарован, а спросивший дуот прокис, не зная, как бы так продолжить получше для себя.

— Арумом? — нашелся-таки сосед.

— Иглами, — сомнительная довод и победа в раунде осталась за Понгом. — Подай, пожалуйста, два хлебца, — кольнув в ответ, идя в наступление.

Пока он думал, в игру включились шустрые соседи, расхватав именно ту вазочку, что ближе к соседу Пангу была, и до которой он мог сравнительно легко дотянуться.

— Подойди сам, — недовольно косясь на своих соседей.

Понг ничего не ответил, глубоко и тоскливо вздохнув, Пинг повесил уши, с печальной миной на лице положив в рот последнюю хоть как-то заполненную вилку. Панг не наедался впрок, а вот прямо сейчас, делая малые глотки из чашки, будил навыки работы с нуль-пространством. Он явно чувствовал, что его пожалели в кленовом зале, и больше не хотел ползти в обнимку, едва не падая через шаг — нагрузки у других оказались несравнимо выше, а силы нормально дойти до целительного душа остались, в укор Пангу. Многие подробности отсутствовали в мнемоиньекции, поэтому Панг решил брать крохи из своего нынче пустого буфера. Сливать туда энергию проблем не составит — да, он насквозь виден, почти. Пока тракт переваривает, забирая химическую энергию и элементы, частично продуцируя и собственную маэну, Панг медленно, но верно возвращал былые навыки, еще по оркскому плену, когда иногда голодать приходилось по неделе, а съедать килограмма по три-четыре за раз, причем костей или требухи. За огнем в печи живота лишнее пряталось без особых проблем, пока по капле. Правда, пришлось отказаться от поддержки панорамного зрения, удовлетворившись развитым периферийным, с двух ракурсов. "Право слово, ну не будут же они анализировать экскременты каждого!" — философски рассуждал Панг, но следом резко-резко погрустнел, мельком заметив ничего хорошего не предвещающий отрешенный взгляд Ринацео, как-то в раз недобро сфокусировавшийся на Понге: "Йейль! Да он же измыслил способ вышибания всех-всех калорий! Жмыыых, и ведь строго по расписанию!.."

— Приветствую, дуоты, — внимательно осматривая ряды торчащих ушей, торжественно произнес фисташковый эльф в нешироком белом халате с тесными рукавами и манжетами, закрытыми раструбами перчаток, нехорошо блестящих в свете ярких софитов, освещающих многочисленные столы с выраженным групповым разделением.

— Аве-инс! — звонкий хор незапыхавшихся и сытых голосов дуотов и один деловито урчащий растрясенный желудок. Панг не сдержал бурную реакцию после стремительной пробежки.

— Садитесь, — позволил инструктор опуститься на пятки и закрыть глаза, чтобы провести ниции сосредоточения и настройки. Его с виду рассеянные глаза моментально нашли нарушителя звуковой гармонии, кончики ушей неопределенно дернулись, а пять ассистентов-легионеров в белых фартуках поверх густо расшитой тончайшим узором на тон выше и ниже телесного цвета флофоли с двумя подвешенными к ремню кинжалами в столь же искусно обработанных светло-коричневых кожаных ножнах еще с самого захода дуотов в алхимический зал выцепили Панга. — Задание на аттестацию — Малахитовый Ящер(*). Химические соединения у ассистентов доступны в любое время. Выход в сад дуодеками по очереди готовности, на три ниции. В середине пары обязательный перерыв в две ниции, — прохаживаясь перед сидящими. — За испорченные инструменты и оставленный беспорядок штрафы, — стоя перед линией с Пангом. — Вспоминайте все промежуточные составляющие и по изученной теории варите зелье Малахитового Ящера.

Над центурией висело деловое напряжение. Пингу никогда не нравилась алхимия и в травах вообще, и в восточных в частности, он не шибко разбирался, Понгу всякие зелья казались вообще мутотенью, несравнимой с возможностями собственного организма и магии. Однако Панг добросовестно "вспоминал" подсовываемые ему конспекты ЛЗ.

Реторты бурлили под алхимическим огнем, синим пламенем вырывающимся из бронзовой маслянки, покрытой иерографической вязью с поясами светящихся оранжевой маэной рун. Синие соли, красные оксиды, серобуромалиновые порошки с крупными кристалликами, сырая руда и цельные ювелирные издержки, которые следовало искрошить токмо прилагаемыми ступками с пестиками, вливая в оные маэну. Гранулы абсорбента на глазах из светло-песочного становились тяжко-зелеными, впитывая клубящийся пар, направляемый по трубкам из колб с кипящими без маслянок, в которых структурированная маэна заставляла и так горючее масло распадаться чрезвычайно медленно и жарко, твердыми смесями, залитыми только что полученными кислотой и щелочью.

В качестве грузиков и гирек для весов использовались мифриловые пластинки — не виданная роскошь в угоду репутации заведения. Адамантиевые же эталоны мер веса и расстояния служат переходным призом за звание супрем. Хронографом и одновременно хронометром служили темсабы(*) со счетным количеством песчинок одинаковой формы, но из-за дороговизны технологии изготовления и применяемых материалов рабочими инструментами служили клепсидры, выполненные в том же стиле — соединенные узкой горловиной два сосуда, помещенные в круг, датчики отслеживают момент переворота, осуществляемого при помощи маэны из накопителя в основании конструкции, оттуда же тянутся два усика спуск-стопового плетения. Измеряемый промежуток времени обычно идет как одна, три и семь ниций, погрешность — около секунды в интервал, однако часто их привязывают к астрономическим часам, таслокам, совершенная точность которых не распространяется на интервалы, меньше полутора минут, ниции. Поэтому чары с двойным датчиком обеспечивают большую точность, но хротеки ходят лишь в чародейской среде, остальные довольствуются приставными клепсидрами с обработанным соком мэллорна. И здесь вместо сеций использовались деции и ценции, несмотря на сложность изготовления таких шкал. По словам ЛЗ, существовали еще двусеции и трисеции, и так же числа кратные множеству песчинок — технологий изготовления наплодилась куча, особенно декоративных, где некоторые гении додумались до сжиженной маэны и живых организмов. Куда проще дело обстояло с весом и расстоянием — заклинания подобия с легкостью разрешали проблему в лабораторных условиях. Впрочем, метрология, многие тысячелетия переживавшая стагнацию, в сведущих кругах бурно откликнулась на нововведения — систему счисления СГС, предложенную от лица небезызвестного гнома.

— Ринацео? — разрушил тонким голосом самый лопоухий эльф радость Панга, увлекшегося симфонией микровзрывов во взрывоупорной и с выложенными на дне хрусталем иероглифами огня и земли с окантовочной вязью рун колбе, из которой по медленно дрейфующему в чарах абсорбенту велся обстрел, делающий цилиндрики похожими на малахит — каждый выстрел генерировал волны белесых разводов на нежно зеленом.

— Панг, один остается — второй со всеми, — без колебаний выдал декан на обращение от имени остальных дуотов, завершивших алхимический этап.

— Есть, цео, — нехотя оторвавшись от завораживающего зрелища, произнес Пинг, тут же стремглав бросившийся в след остальным, не желая получать нагоняй кисой за нерасторопность в примитивном беге до активировавшейся портальной арки.

— Ссс!.. — подскочив и еле удержавшись от вскрика.

— Фартук сними, — глухо приказал Ринацео, хлестнувшей кисой под свисающую сзади часть туники, болезненно царапнув без повреждения казенной ткани одежки выданной, а не самим Пингом сделанной.

Панг впервые лично проводил — да и видел — сложные реакции трансмутации, необычайно зрелищные и оказавшиеся по-настоящему увлекательными, а не скучными, как у наставника. Поэтому Пинг корил себя за невнимательность, вприпрыжку мчась за довольно далеко убежавшей саранчой, умудряющей очень аккуратно — с использованием заострившегося ногтя — собирать нужные листья, стебли, почки и цветы, выдергивать молодую мандрагору, делясь с ней маэной до самого рабочего стола на обратном пути. На целых две ниции возился Пинг дольше остальных, больше следуя за оставленными вехами, чем по памяти — названия ни о чем не говорили, ни в какую не сопоставляясь с оригинальными травами и кустарниками. Киса-стек все кисти оцарапала — Ринацео приходилось лично следить за выбором и одергивать подопечного алса голосом и силой, когда нас с ним стал догонять следующий дуодек.

— Левее!.. Моложе!.. Лишний!.. — грубо, однако обидно не становилось. Стыдно, скорее — не ругали ведь, не колотили почем жмых, а шли рядом, своеобразно подсказывая, действенно. По крайней мере, Пинг, закусив губу, старательно заполнял торбу на плече.

Панг внутренне обрадовался — о Ринацео не скажут при подведении промежуточных итогов, что он не старался подтянуть, бездействовал и прочее. Декан отличался от центуриона не сколько близостью к алсам, а радением, что ли, за дуота, кем бы он ни был. Профессиональный подход хорошего подчиненного, каких здесь и растят — нельзя совмещать эмоции с работой, службой, долгом. Панг не мог четко сформулировать описание движущей Ринацео силы, слишком малый отрезок времени прошел, но она была как ветер в его спину, жаркий или колючий — не важно, главное чтобы не в лицо.

Пока внутренний Панг фокусировал Пинга, стараясь гармоничнее вжиться в образ, Понг очнулся от их общей расслабленности, став с хмурым лицом разбирать устроенный им самим с Пингом бедлам на рабочем столе, когда требующая внимания реакция завершилась. Он корил себя за проявленную слабохарактерность, поддавшись настроению двоих оболтусов, не насмотревшихся на микроуровне на готовку пищи на Юзи и взрывающихся жаб, которым скармливали... Оборвав себя на полумысли, Понг чудом не разбил едва не выскользнувшую из мокрых рук в перчатках колбу из-под соляной кислоты.

До перерыва успели в сад сходить только Эрина и Нариэ, последний попал тютелька в тютельку. Как-то внезапно Панг обнаружил, что совсем не прочь вместе с остальными сбегать к отходнику и пустить свои струи. От представшего вида дуоту стало не по себе — накал свалившихся новых впечатлений варил в мозгах кашу без масла, разжижая твердь зерна равновесия.

— Гляньте-ка! У дроу и моча темная! — ехидно выдала издевательски лыбящаяся светлая рожа напротив. Все соседи разом оценили — некоторые растянулись до ушей, вильнув на гране обрызгивания. Засмеялись многие.

— Вспомни себя после эликсиров. — Совок лопатой апчихал, безглазо аки крот. — Ответил Панг, встряхивая, оправляя подпоясанную тунику. Очередные смешки.

— Это я крот, сорняк!? — тут же возмущенно и грозно наставив уши, быстро завершая дела.

— Слабак ты, Фяльтэ! — выкрикнул кто-то. Через секунду грянула новая волна смеха, с иным градусом.

И стоило выдуриваться? Сдуйся. Хе-хе, дроу! Альфар. Уел. Смирись. Врага нажили. Угу...

Панг с испорченным настроением вернулся к рабочему столу. Он понимал, что еще долго будет объектом круглосуточного наблюдения, из-за чего приходилось пользоваться для кооперации интерфейсом доппельвита, лишний раз дублируя. С одной стороны, повторенье — мать ученья, с другой напрягало. Словесный ляп вроде к месту пришелся, но слишком уж "к месту".

Эрина дружно начали заниматься собранным в саду. Понг часть инструментов и реактивов успел убрать, что-то и помыть, когда вернулся из сада его дуодек, оставивший уборку на потом, в отличие от хвостатых соседей, за это пришлось потратить маэну для поддержания нужного уровня свежести принесенного. Пангу хватило времени и возможностей, чтобы догнать свой дуодек.

Зелье варили в котелке над маслянкой, непрерывно помешивая специальной ложкой из железного дерева с инкрустацией металлов в виде иероглифов и рун — через нее следовало пускать ток маэны в варево. На первых шагах в полученном ранее клейстере размешали истолченную кашицу из синих и фиолетовых цветов, затем стали нагревать, подавая сразу на дно через гибкую трубочку ранее же полученную кислоту. Понг помешивал первым, пока Пинг вымачивал травы и корни в разных растворах, согласно сложной рецептуре зелья и частым подглядываниям к соседям.

Подсматривал с двойной целью — уточнить и показать. Уточнить детали по заданию. Показать вовсе не такому пушистому, как думалось совсем недавно, Ринацео, что в голове булькают знания. Оставался открытым вопрос о разрешенности мнемоиньекции — чужаки не могут и не должны обладать тщательно охраняемыми гимназийскими знаниями, и ренегаты со слушателями не живут долго. Взять тот же секрет изготовления стекла, или имэйджо. Нет, прочь муть — пенка бежит.

— Ай-яй-яй, дуот Панг! — подскочил казавшийся где-то за горизонтом инструктор, не дав фиолетово-зеленой пене навредить опрометчиво близко лежащим магическим инструментам: весам, мерным ложечкам, пестику, ступке, пузырькам с реагентами, впитывающему желтый порошок мясистому листу, лежащему на приготовленной сеточке из сплетенных травинок мечихницы(!!!). — О чем зевали, алсы? — мгновенно переменившись до угрожающего грудного баса.

— Простите, — повинился Пинг, покраснев ушами. Панг опять задумался о вечном, а страдают все.

— Штраф(!!!), — озвучил инструктор неизбежное.

— Дурак... — буркнул обидевшийся за несправедливость Пинг.

— О! — воскликнул фисташковый, сцапывая смельчака за ухо. — Дерзить вздумал? — больно выкручивая.

— Образованный дурак несноснее необразованного... — поддержал Понг Пинга.

— Объяснись, дуот Панг, — вмешался Ринацео, когда инструктор хрустнул ухом альфара. Остальные не отрывались от процесса, но теперь повернулись не спинами к Пангу, прежде закрывая детали процесса на столах, а лицами, исподлобья следя.

— Глупо требовать от новичков немедленной отдачи... — Откуда, — всхлипнув от боли и обиды, — узнавать нюансы, когда свой дуодек задом повернут и закрывает процесс?

— Это не повод вслух обзывать инструктора, — сверля глазами.

Ну и что ты наделал? А сам зачем вступился? Убедиться в чокнутости. Я и так в тебе ее подозревал! И в своей тоже... Мы сами не лучше, согласившись на этот гадюшник.

— Устроив немедленную сцену показательного разбирательства, он вконец испортил зелье, помочь спасти которое вроде как сам и пришел, — терпя боль от все еще сдавливаемой болтающейся половинки, глядя на испорченный продукт, полностью ставший фиолетового цвета. — Извините, инструктор, я поддался обиде за показавшееся несправедливым, — действительно, чего на дураков обижаться?

Инструктор невозмутимо отпустил уши, сломанная половинка одного из которых на соплях повисла.

— А сейчас уже не кажется? — холодно спросил Ринацео, ответственный за проступки подопечных.

— Угу... — пожевав губами, — Инструктор прозрел будущее и наказал заранее...

— За то, что мы в итоге отвлеклись и прозевали Малахитового Ящера, — испытывая боль в ухе, кровь с которого пачкала и тунику, и фартук. Но та, вчерашняя, пролитая Пангом слезинка останется единственной.

— А ты извиниться не хочешь? — все тем же тоном, упорно игнорируя предложения и доводы.

— Извините, пожалуйста... — не стал кочевряжиться Панг, признавая за собой вину и опустив очи долу.

Давление исчезло, оба взрослых отошли, вернувшись один к присмотром за своим дуодеком, второй по своим делам. Полуоторванное ухо немного жгло и кровоточило из-за отвлеченных от регенерации ресурсов организма, а ошейники доппельвита в этот момент блокировали все, кроме сырой передачи маэны в инструменты, собственно, одна из причин побега пенки зелья.

Они видели насквозь, без подтверждения искренности так просто не отстали бы. Панг перекинул обиду на себя, располеднего йейля, в магическом зрении очаровавшегося цветными разводами в котелке.

Досадуя на слабость тела, Понг быстро провел указательными и большим пальцами по ране, создав дугу маэны, своей концентрацией и током высокотемпературно запекшей не хотевшую закрываться рану, а захваченный по движению хрящик, ставший лишним, стал пережевывать. "Жмых теперь им, а не скан!" — злорадно успел подумать Понг, прежде чем его с Пингом тела сковала жесткая судорога боли, все ниже шеи.

— Объясни действия с собственным ухом, Понг, — выдал приказ мигом оказавшийся рядом Ринацео, колыхнув лиловым перед глазами.

— Я напомнил себе урок о том, что иногда лучше жевать, чем говорить, цео, — с трудом выговаривая слова, внутренне радуясь тому, что мысленный вопрос-приказ куратора настроенные на другую структуру доппельвита не смогли передать — непредусмотренный иммунитет цена точности настройки при застегивании.

— Кто, где и когда? — стал вдруг допытываться куратор, используя магию.

А Пангу, еще не начавшему толком прибирать рабочее место, открылся веер путей. Объяснения перед всеми в спальне, ревность дуотов, конфликты и заступничества. Среди прочих проявилась и шипастая ветка с листком на конце, привычный тернистый путь.

— Ринацео, — начал шепотом Понг, — не закрывайте нам все пути, кроме сервского, не становитесь проводником по нему.

— Ты плохо усвоил урок. За нанесение вреда полагается порка, за этот десять плетей, — нагибая через доппельвита и убирая ткань на спину.

Ударять можно по-разному даже кисой. На память пришел Вальментир. На глаза попалась спина инструктора, зачем-то переставившая кремовницу из одного места в зале в другое, а так же злые лица дуотов с растопыренными ушами. Власть ошейников теперь не безгранична, однако отвоевывать большее опасно — методов воздействия и наблюдения должно оставаться достаточно, а боль терпима. Вот только еще на волне чувств и воспоминаний отразим островок на Пинга, еще до первой плети севшего на колени и обнявшего голову, а тут и мостик общения в обход сам построится. Пусть видят оттенки чувств и, может быть, отражения самых ярких мыслей, но вглубь ни-ни! Прошлое осталось за порогом каэлеса.

— Мы еще поговорим о твоем отвратном поведении, дуот Панг. Немедля наводи чистоту и жди всех, — ударив напоследок по закапанному кровью плечу.

Упрашивать не пришлось. В четыре руки и ноги быстро привели в порядок рабочее место, вернув склянки, включая содержащую ядовитое соединение хлора, чистый котелок и прочее внешне невозмутимому ассистенту. В уборной коек как без магии оттерли мылом кровавые пятна — Пинг на фартуке, Понг на тунике. Уже почти на выходе разблокировалась возможность работы с малыми энергетическими формами — намек на сушку и глажку Панг гордо проигнорировал.

Пангу уже давно было не до поддержания панорамного зрения, невеселые мысли туго набивали кошель дум, оттягивая пояс верности избранному пути. Во время бега к очередному залу его немилосердно тыкали в спину и бока, оставляя под тонкой тканью вроде как должные рассосаться за пару делений синяки.

— Приветствую, Эринаседаэ! — мелодично произнесла инструктор.

— Аве-инс! — дружно ответили дети лавандовой красавице в струящемся шелковом глициниевом платье без рукавов, по которому шел очень мелкий графический рисунок на тон выше и ниже основного цвета, река ее локонов сдерживала саму себя.

— Садитесь, алсы, — разрешила инструктор приготовиться к ловле в омуте памяти. — Задание на аттестацию — вензель Малахитового Ящера. Это творческое задание, алсы. На свое усмотрение по свежим следам составьте и нарисуйте иероглиф упомянутого зелья и рунную вязь к нему. У каждого пять листов верже, — так и не двинувшись с места во время речи, медово растекающейся по ушам.

Огромный овальный зал. Разбросанные по линиям навевающего легкость знака коврики перед низкими рисовальными столиками с листами бумаги под ними, карандашами, кистями и тушью по бокам. Льющийся через вьюнки на потолке свет.

Центурию разделили по алсам, далеко друг от друга рассадив пары братьев. Все, кроме Панга, сразу взялись за карандаши, разбившись на счетное количество одинаково мыслящих. Панг сидел на пятках перед чистым квадратом полосатой бумаги, на котором при должном мастерстве легко изобразить красивый магический контур, пригодный для использования в боевых условиях, и размышлял о Малахитовом Ящере.

Зелье — эмульсионная суспензия. Кислота, щелочь, алхимически активная соль. Травяная основа и добавки из кореньев позволяют главным ударным силам не смешиваться и не вступать в реакцию друг с другом. Магия создает из жидкостной среды псевдо живого конструкта, напоминающего ящерицу, прыгнувшую на мишень и резво начавшую по ней бегать, оставляя за собой рваные следы. Эликсир полуразумен, а вот зелье просто тупо начинает набрасываться на цель всем своим тройственным арсеналом, сдобренным силой природы.

Реставрация по данным ЛЗ прояснила название — на объекте попадания вспучивались бугры пузырей, первой стадии разводы их напоминали круги на одноименном полированном камне. Примитивное действие с незначительным поражающим фактором от прямого воздействия и обширные ожоги от косвенного при реакции между компонентами.

На зельеварении Панг использовал полуфабрикаты, которые следовало только правильно смешать. Вся сложность их добычи и выделения из всяких химических соединений прошла мимо. Как ускользнула и финальная расстановка сил в котелке с готовым алхимическим продуктом — не от чего отталкиваться, нет следов.

— Алс Пинг, почему вы ничего не рисуете? — мягко спросила инструктор, непринужденно присев напротив.

— Простите, инс-графия... — пробормотал Пинг, выдернутый из виртуальной реальности, потупивший взгляд.

— За что простить? — мелодично поинтересовалась веселая тучка.

Пинг вздохнул, одновременно пожав плечами. Панг оставался под впечатлением от инс-эликсира, и ее красоты. И старался состряпать удобоваримый результат, отбрасывая заумные или простецкие варианты задания.

— Дуот Панг о чем-то переживает? — продолжила выяснения менее веселая туча.

— Мы не хотим пачкать листы своей мазней, — говорил тихо, а голос все равно прошелестел по всему залу, заколыхав кончики ушей.

— Фи, как грубо, — нахмурилась она. — А чего вы хотите?

— Чтобы тучи не закрывали свет Ра...

— Грозы неизбежны, Пинг, — после паузы с ноткой печали ответила инструктор, не отреагировав и не поддержав смешки.

— Простите, инс-графия, я могу продолжить?

— Продолжай, — забыв вложить эмоции.

Пинг закрыл глаза, возвращаясь в медитацию. Сердце замедлило биение, дыхание становилось незаметнее, спина и плечи выпрямились, лицо перестало выражать тоскливую обреченность. Инструктор, шелестя, ушла, продолжая обход и подбадривание свои присутствием. Панг не заострял внимания на ее желаниях, и не общался через доппельвита.

На ланч полагался арахисовый казинак со стаканом яблочного сока на меду. Взрослых всего присутствовало шесть и сотня ребят, грызущих калорийные брикетики из ваз на столах вдоль одной из стен, до этого прикрытой без особых наворотов силовым куполом. Редким сладостям удалось повысить общее настроение.

Вопрос выбора формы иероглифа чрезвычайно важен — округлый или угловатый стиль, использование курсива, каллиграфия. Однако определяющее значение, собственно, за письменностью. Есть лор и простой одноименный алфавит для него, основанный на Рунном Поясе. Есть элор со своей упрощенной азбукой и алфавитом, его восточная и западная разновидности. Есть письменная форма записи малора. Есть древнеэльфийская сакральная письменность, эльёнъаза, и ее современный восточный вариант, ориаза. Первые две — примитивное сопоставление звуков азбуки со знаками алфавита, тем более часто используется скорописный вариант. Малорская система сложна точностью графической записи звуков. Следующие две вкладывают помимо фонетики еще и понятийный смысл в каждый символ, собственно, они и считаются иероглифами. Есть еще и магические контуры, система записи телора, и ряд других. Есть и маза — система записи иероглифов, описывающих заклинания исходя из их эфирной структуры, имеющей базовые элементы и их производные.

Задание можно понять, как написание иероглифов маза для векторов сил с последующим их сложением в один результирующий иероглиф, являющийся своеобразным вензелем, привязать который конкретно к Малахитовому Ящеру призвана рунная вязь. Четко понимая смысл, маг чертит иероглиф, дабы потом достаточно было бы любому напитать маэной полученную запись и соединить с зельем — на информационно-энергетическом уровне произойдет контакт, усиливающий действие, например. Обычно подобные иероглифы воспроизводят на глиняных емкостях, метаемых в противника или просто содержащих продукт, одной из их функций является посредничество в передаче маэны.

Можно понять, как составление описательной фразы из двух слов, переведя название зелья с элора на ориаза или эльёнъаза, дополнив магической нагрузкой, а потом объединить два первых иероглифа с применением каллиграфии.

Руны так же бывают разными. Есть футарки из шестнадцати, двадцати четырех, тридцати двух и трех, сорока восьми, шестидесяти девяти и четырех, ста символов. Тот же Анногирус — символьное обозначение каждого дня в году, — пришедший из глубин веков с эльёнъаза, находящийся на стыке между иерографией и рунописью. Или Мэрун — собрание мысленных визуализаций, при взгляде на которые происходит структурирование внутренней энергии, задание вектора движения, собственно, на этой основе действуют слова силы из ментальной школы, а так же других сакральных символов, таких как узел стихий, трикветр или свастика. Или Гексар — восемнадцать вписанных в гексагон рун, сопоставляющиеся с элементами телора и малора.

А есть и Маус — это рукописный вариант тридцати трех Небесных Рун, когда при помощи трех связок и правил неотрывного написания составляются манускрипты с рунной вязью без единого разрыва на странице. Одна связка разделяет слова, вторая предложения, третья из нескольких повторяющихся элементов обозначает переходы. Есть еще заглавица, переносица и финишица — символ начала текста, символ перехода вязи, символ завершения. Первый и последний образуют вместе символ, похожий на узел стихий — кресец. Манускрипт обычно состоит из четного числа строк, называемых зигзагами: слева направо, вниз, справа налево. Последняя строчка продолжается левее и поднимается вверх, завершая текст манускрипта, умещающийся на одной странице. Если текстовый блок по смыслу закончен, например, является не отдельной главой из собрания, а цельным повествованием, то дополнительно рисуется круг на соединении заглавицы и концовки или соответствующие дуги. Есть и специальные приемы, когда при помощи связующих кругов и простых линий закольцовывают надписи на маусе в достаточно произвольной форме. Однако по сути, маус — шрифт лора.

Если под рунной вязью понять маус, то это кольцо из двух кругов, между ними слово верхней дугой, второе дугой снизу, два круга между ними, касающихся внешней и внутренней окружностей. Полный внешний круг с запада на юг, связка, прокрутка с выкруткой на первое слово, выкрутка на связку, оборот, нижний внутренний полукруг, прокрутка с выкруткой на второе слово, выкрутка на связку, проводка, верхний внутренний полукруг, завершающий оборот.

Тысячи вариантов, если воспользоваться подсказками ЛЗ по эльёнъаза, ориаза и маза, метаться между стилями письма и смысловым наполнением. Если основываться только на собственных знаниях, то это: гексар в совершенстве — наставник делился простым и действенным, строго следя за усвоением материала; неподходящая для этого места оккиаза; общие правила образования и начертания эльёнъаза и ориаза; анногирус, мэрун и маус в обязательном порядке преподавались наставником; маза — наследие из АЗУ, расплывчатое в своей загадочной факультативности — ход изучения неизвестен, однако при должной концентрации произвести сносную запись желаемого вполне по силам.

В сухом остатке маус и эльёнъаза. Два варианта. Четкий угловатый стиль мауса с квадратными связками, разделяющими слова: коллоид, кислота, щелочь, порошок. Округлый стиль с вписанными в квадрат двумя предложениями, разделенными круглыми связками: растянутые по трем сторонам вода, жизнь, земля; и суженная фраза на нижней стороне квадрата — малахитовый ящер. Смущающее слово вензель выкидывать нельзя, но и завитушки с кренделями рисовать не хочется. Разве что попробовать получить визуальное сходство с ящерицей и малахитовыми разводами. Следовательно, аккуратное совмещение иероглифов, первых слогов. В первом варианте диагональное соединение с уменьшением, как бы помещающим на задний план, иероглифов "малахит" и "ящер", и спиралевидные завитушки, имитирующие разводы на камне, с истончающимися мазками, ведущими к элементам иероглифов, но не касающиеся их. Во втором пара зелье и алхимия, а узор складывается в угловатую ящерку.

Панг приступил к рисованию на последних нициях. Схема собственного сочинения: левая рука крутит лист, правая неотрывно ведет впитавшее треть пузырька с тушью перо. Затем левая берет цзяньхао, комбинированную круглую кисть из кроличьего и козьего меха, и каллиграфически рисует центр, последним штрихом нанося украшения самым кончиком, без смены кистей.

Инструктор провожала нечитаемым взглядом, держа в руках вычурный инструкторский жезл, при помощи которого за пару ниций снимет оценочные параметры, соберет результаты, в общем, подготовит зал для приема следующей центурии, и не обязательно для аттестации по этим ж темам.

Странное дело — задирать вслух в присутствии цео никто не рискует, однако подножки не прекратились — как ни странно, но бегали общей кучей между залами, разминаясь с прочими звеньями. Коридоры широкие, четыре две парные шеренги весьма свободно текли навстречу друг другу. В основном лица сосредоточенные, угрюмые, целеустремленные, задумчивые. Большие глаза, длинные уши, субтильность. Об эльфах нельзя сказать, что худощавы — стройны. Дети — маленькие копии взрослых, с такими же явными мышечными выпуклостями. Хотя те же легионеры имеют более развитую мускулатуру — на шкафов-дварфов они не тянут, конечно, но жгуты и кубики с буграми увивают торсы, сравнивая по габаритам и весу эльфийскую элиту со среднестатистическими пахотными людьми. Больше просто не растет мышечная масса при естественном развитии, не внося существенный дисбаланс в работу организма и без калечащих эффектов дальше пройти нельзя. Впрочем, все дети отличаются непропорциональными объемами голов, а в особенности ушей и глаз, придатком которых, по первому впечатлению, служит все остальное тело. Однако в целом вид чудовищно привлекателен, даже без учета естественного очарования, начинающего оказывать воздействие с самого рождения.

Восточный эталон красоты существенно отличается от западного, в котором мягкость в расслаблении предпочитаема сохраняющейся упругости, где элегантный намек на мышцу ценнее явной ее демонстрации. Менталитет. Уклад жизни.

Ристалища, находящиеся на крыше нижнего яруса каэлеса, наземного, покрывала низкая пушистая трава. Аттестация это не цикл соревнований, а проверка владения комплексом приемов владения оружием, в частности, дробящего типа. Центурия разбивается на эльфов и альфар, поочередно демонстрирующих навыки.

Две младших цепи показывают отточенность движений, третья и четвертая — умение в поединке с управляемым големом сочетать приемы из заданной школы, у пятой как таковой аттестации нет — у них сплошные соревнования.

Пятьдесят легионеров посредством одинаковых посохов с кристаллическим навершием обеспечивают контроль над заклинаниями, они могут выбирать приемы из перечня и задавать скорость реакции. Защита алсов — генерируемый ошейниками барьер у самой кожи. Каждый удар дает прочувствовать всю гамму ощущений до конца поединка, при этом на теле остается всего лишь синяк или царапина.

Прыгая босым и нагим по зеленой площадке, Пинг неуклюже парировал удары моргенштерна, часто роняя свой от болезненного отката по кистям, откатывался, уворачивался, однако его обезличенный двойник наседал и наседал, нанося болезненные и унизительные удары. Поблажки ни в темпе, ни в силе не дали — вровень с остальными, успешно отводящими или блокирующими оружие, красиво отшагивающими или заученно кувыркающимися прочь от острых шипов кованого наконечника. Никакой магии, только физические умения.

Как обычно началось с приветствия и перечисления техник. В программе присутствовали: чекан, булава, боевой молот, палица, дубина. Заключал аттестацию боевой шест. Череда поединков со считанными нициями отдыха. После приветствия на нужный лад настраивающий ритуал — семь пар легионеров показательно выступили перед зачарованными детьми. На каждую пару по ниции — две трети в ученическом темпе, треть в боевом. Динамично, красиво и смертоносно — после обоюдных поклонов исчезала алькутис, и легионеры мазались той же целебной субстанцией, которой будут пользоваться и алсы. Для каждой пары инструктор озвучивал урь мастерства — равных в показательные пары не ставили, дабы дуоты оценили в сравнении.

Пока Понг показывал отсутствующие умения с подогнанным под возраст моргенштерном, вторя брату, Пинг смазывал телесного цвета кремом свои повреждения, долженствующие рассасываться до наступления его очереди. Он покрыл едва ли не все тело вместе с лицом, под смеющимися физиономиями, перемещающимися с редкими сочувствующими лицами, впрочем, не надоедающими.

Братья в большинстве болели за своих, огорчаясь и радуясь, без бурного проявления эмоций, но уши у всех торчком стояли, глаза искрились, лица жили — все же поединок, пусть даже и с безлицым големом, это не тривиальное бадание с воздухом. Здесь правил азарт игры по известным правилам с сильным противником, с мечтой, с легионером, ставшим на время сопоставимым по силе и мастерству. Инструктор и кураторы с легионерами не позволяли себе проявлять эмоции, тогда как алсы порой еле сдерживали ободряющие или уничижительные выкрики.

— Помоги брату, Пинг, — ткнул в спину кисой Ринацео.

На чекане Панга жалели, сбавив темп и силу, стараясь не попадать по не сошедшим синякам. Пинг булаву прошел кое-как, а вот Понг неудачно крутанул — она вылетела и "размозжила" коленную чашечку, заставив от боли рухнуть и скривиться в гримасе. Панг уже поборол связки и слезные протоки, потому тишину его площадки нарушало одно посвистывающее дыхание, а с остальных неслись звуки столкновений, пыхтение, сопение, редкие возгласы — алсы азартно боролись еще и за места в рейтинге, выкладываясь полностью.

Подбежав к страдающему от боли и обхватившему коленку Понгу, Пинг не подхватил его на руки, а помог кое-как подняться на одну ногу. И они вдвоем поковыляли к месту расположения своего дуодека.

— Дуот Панг, ты знаешь причину медленного заживания синяков у себя? — строго спросил Ринацео. Его слова не разносились по всему залу, мешая требующим предельного внимания продолжающимся схваткам, однако девять эльфов и часть соседей разбирали негромкие слова, наставив уши.

— Да, цео, — ответил Пинг

— И в чем она? — щелкнув кисой в воздухе.

— Желание убрать загар, цео...

— Глупо! Я сейчас верну регенерацию в прежнее русло и восстановлю ухо. Вам обоим назначаю порку. По пять плетей перед помывкой. Вы все поняли?

— Да, цео, — нестройно.

Легче всего обхватить шеи, чем с напряжением удаленно производить управляющие воздействия — общий мониторинг усилий не требовал. Так Ринацео и поступил, вызвав у содуодековцев негатив. Кураторы воспринимались многими за вторых отцов, и внимание, а особенно касания, относились к особым знакам внимания — похвала, одобрение, поддержка, проявление заботы и любви. Их меняли лишь в исключительных случаях — это не относится к ротации внутри центурии, — а за более чем двадцать лет дети подсознательно начинают... В общем, Панг тоже испытал огромный негатив в виде болезненного стимулирования регенерации ресурсами доппельвита — через ницию полный заживляющий эффект без существенного упадка физических сил. Слабые тела чутко отзывались на любой нехороший нервный импульс, приходилось использовать и развивать другие способы для того, чтобы перетерпеть боль — навыки специальных техник отсутствовали, только личные наработки в рабстве у орков.

Экзекуцию "за глупость" проводили на глазах у всех, включая трех коричневых кошек с пятью-семью броскими тонами и двух дымчатых с черно-белыми мордочками, и почти все время находившегося рядом с инструктором центуриона Хэмиэчи. Киса Ринацео пять раз оцарапала спину, всю исполосовав, наглядно демонстрируя все еще подстегиваемую в правильном направлении скорость остановки крови и рубцевания. Покрывающий не только спину пот, блестевший в лучах Ра, усиливал болезненные ощущения. Время мытья в листе Эринаседаэ наступило, когда закончили разбираться с Пангом, туда прошли через портальную арку со свернутыми туниками в руках.

Обеденное меню насчитывало множество позиций. Однако Пангу, как и нескольким другим дуотам в центурии, принесли не поделенную на четыре или пять частей тарелку, а утреннюю, с тремя отсеками. В одном окрошка из репы, брюквы, картошки, моркови, огурцов и репчатого лука с эстрагоном, петрушкой, сельдереем и укропом, на хлебном квасу без заправки сметаной, в другом рисовая каша на яблочном жмыхе, в третьем утренняя тыква с капустой. У других были клецки в соусах, супы чир, салаты с тертым сыром, яйцом, бананом и другими ингредиентами, фруктовые салаты, облитые соком лимона или медом. В центре шоколад или мармелад, сладкие рулетики на меду с ягодами. Вместо воды зеленоватый сок водоносной лианы, в дополнение к хлебцам многим дали по куску черного и белого свежевыпеченного хлеба, хрустящего и мягкого, некоторым аляповатые булочки с изюмом.

Отобранные в поединках силы стремительно возвращались у кого с вкусной и сытной едой, а у кого-то только с сытной. Порция Панга отличалась размером — потраченные на самолечение ресурсы организма требовалось восстановить, ведь последовавшие после "исправления" русла регенерации бои проходили без поблажек, и дуот заплетался в ногах, пару раз свалившись в коридоре — обидчики получили по плетке, но туники-то придется как-то зашивать. Панг не огорчался, наоборот радовался нормальной еде, а с деликатесами и сладостями еще успеется, и парадная туника зашьется в свое время — плотный график не имел достаточно широких окон, чтобы сбегать в швейную мастерскую, кроме вечернего свободного деления.

Во время сиесты вымотанные дуоты отрубились, провалившись в сон. Один Панг осознанно ушел в медитацию наперекор доппельвита. Перед ним стояла задача настроиться на океан жизни. Это сродни магнитному полю в астрале, а нашедший окажется в середине безбрежного океана. Обычным глорам достаточно эманаций, пронизывающих их во время целительного сна, возвращающего силы жить как физически, так и морально, снимающего душевную усталость. Но Пангу не хватало. Лишенный доступа к своей внутренней бесконечности, он оказался вынужден искать естественные альтернативы, не без подсказок ЛЗ, что уж тут кривить.

Недавние бои показали всю бездну между вчерашним и сегодняшним. Тело не успевало реагировать на команды, путалось. Оно не имело собственной памяти, приходилось прокручивать каждое движение. И если с рисунком еще легко получилось, то боевка однозначно провальна, хуже зелий. Постоянное мысленное напряжение выматывало, снижало внимательность — периферийное и то отказало. Не все вышло радужным и светлым, как задумывалось, однако уныние вытравлялось на уровне мыслей, Панг внушал себе позитивный настрой, ведь это пробные попытки, помогающие прицениться, составить планы с соразмерными усилиями по их реализации.

Вот Панг осторожно и приближался к заветной целе — не дай Арас сверзиться в него, взбаламутить бултыханиями. ЛЗ придержит, куда он денется, но хотелось самому осуществить, хотелось почувствовать себя самостоятельным, способным достичь поставленной цели без ставшего таким привычным и любимым ЛЗ, хотелось гордиться самим собой перед собой же, и просто повысить рухнувшую ниже плинтуса самооценку — на фоне других алсов Панг выглядел полным бездарем и неумехой, это читалось в их глазах.

Вот она, сложность интеграции с обществом. Находиться рядом и внутри — это совершенно разные вещи, порой до диаметрально противоположности. Пангу восточное общество по духу казалось ближе, здесь ценилось и уважалось самостоятельное достижение результатов — царские дети проходили ученичество наравне со всеми, в какой-то степени им приходилось сложнее. Панг знал, что в Кюшюлю сейчас нет ни одной царевны, а о княжеских детях не известно ничего — в Оккидентали такое в массы не спускали, а у ЛЗ такое спрашивать — себя и его не уважать, это всяка лишняя информация, не к добру. Хех, да тут просто все такие — прима как-никак. В гимназии пестуют личность, без социальной подоплеки, расслоение потом произойдет, главное, что узы дружбы пройдут через века, как и усвоенные уроки.

Два деления сиесты пролетели незаметно.

— Время описания будильника, — разбудил всех бодрый голос Ринацео, киса которого висла на боку. Именно разбудил — дневной сон самый сладкий. Потягиваясь, дуоты в закрытой спальне на целую ницию растянули уборку футонов. — Держите, — произнес, остановившись рядом с Пангом и аккуратно бросив к боку рискуса, на котором уже лежали два листка бумаги с карандашами для описания, две отглаженные и зашитые туники. — Парадная форма на аттестации обязательна для всех, — вроде как пояснил для дуодека свой поступок Ринацео. — Если кто вздумает портить вещи, получит в следующий раз еще и штраф, а за место испорченного свое отдаст. Всем понятно?

— Да, цео, — старательно скрипя карандашами.

— Надеюсь, вы все понимаете тот факт, что дуот Панг в дуодеке на целый год и никуда от этого не деться?

— Да, цео...

— Мы не раз общались на тему справедливости, алсы. Воспринимайте ситуацию как очередное испытание. А ты, дуот Панг, поменьше распускай свой поганенький язык и не перечь старшим. Помни, со своим уставом в чужой каэлес не лезут. Как и все остальные, дуот Панг, ты всегда можешь ко мне обратиться, — он остановился рядом. — Ау...

— Да, цео.

— В этом случае не да, а ясно, цео, — твердым холодным голосом.

— Угу... — договорить помешал болевой паралич.

— Вольности, дуот Панг, остались за тенью кроны, — жестко. — Не захочешь по-хорошему, будешь познавать боль без спасительной потери сознания, а затем навсегда станешь сервом. Я ясно выражаюсь?

— Да... цео...

— В следующий раз за "угу" пять плетей, и по нарастающей. Дуот Панг, готовься к жестокому выкорчевыванию вредных привычек, коли сам не в состоянии свою грядку полоть, — наступило молчание.

— Ясно, цео.

— Хорошо. Эрина, — обратился Ринацео ко всем. — Сдавая мне описания, представляйтесь для дуота Панга, чтобы и он знал вас по именам и в лицо, — решил исправить досадное упущение куратор, пока было время.

Все очень старались спрятать свои чувства. Получалось.

— Дуот Оонт, Юоён, Аоюн, — янтарноглазые. У него есть причины глядеть на всех свысока — его боевка, например, по наблюдениям Панга являлась лучшей.

— Дуот Иёйт, Тяуо, Тюзо, — карие глаза. Это они сделали сдвоенную подножку, ставшую причиной неудачного падения и разрыва ткани туник.

— Дуот Юиёц, Цэё, Цао, — янтарь. Единственные, у кого Панг замечал сочувствие в свой адрес.

— Дуот Аёыл, Ваылс, Ывёлс, — янтарь. Точнее и сильнее всех толкались и отдавливали ноги.

— Дуот Оюцэ, Ицэу, Юэцу, — карие. Эти двое самые высокие в дуодеке, причем Юэцу ниже Ицэу менее чем на палец.

— Дуот Егёс, Щюёси, Шосси, — сероглазые. Это они вели утреннюю гимнастику.

— Дуот Ульх, Хэёен, Боёен, — карие, самые лопоухие, оба с тонким голосом и самые низкие по росту, очень прыткие малые.

— Дуот Эёзд, Дэрюй, Зэвуй, — серые. Тихоня.

— Дуот Сэян, Сонэль, Кэнэль, — янтарь. С Кэнэлем Понг вел диалог за завтраком.

Самая яркая примета — глаза. Потом мелкие и уникальные отличия в форме ушной раковины, черты лица. Не у каждого дуота был одинаковый рост, как, например, у Панга или Оонта с Ульхом, достающим Пангу до подбородка и единственным, у кого до сих пор не оформилась мошонка, однако, разница высоты в пользу эльфа не превышала пальца.

На полдник дуодек Эрина куратор провел через портал — прочие ножками добирались. Если стоя — яблоко, банан и сколько влезет фиников, долек папайи и мандаринов с апельсинами. В Панга влезло много.

— Панг. Зачем ты переедаешь? — строго спросил Ринацео на всю столовую.

— Чтобы акклиматизироваться, цео, — заумно ответил Пинг, заедая сладким апельсином пресную папайю.

— И в чем это выражается? — продолжил куратор.

— Простите, Ринацео, — начал Понг, — но после вчерашних эликсиров и обморока при застегивании доппельвита мы чувствуем изменения в себе, как с аппетитом, но объяснить не можем...

Объяснение прокатило благодаря подобности о потере сознания. Некоторые кураторы переглянулись, у них явно возникли вопросы, активное обсуждение которых началось в эфире — ЛЗ удовлетворил мое любопытство утвердительным ответом.

Следующие аттестационные предметы пугали Панга. Ни алгебру, ни геометрию, ни физику он одновременно любил и не любил. Как наставник ни пытался вдолбить в голову линейные и квадратные уравнения, задачи на проценты и вероятности, тригонометрические функции и пример с падающим, катящимся, волокущимся камнем и прочую ерундень, она тут же вылетала прочь из ветреной головы. А любовь запретна, она за гранью прошлого, совсем-совсем далекого, страшного кристально чистой непонятностью. Панг до дрожи боялся вспоминать эту часть, понимая чувство, нарочно навязанное прошлым будущему, но избыть его не мог. Чем ближе он подбирался к дну колодца, тем ужасней становилось. Нет, Панг научился спокойно узнавать о себе прошлом, но до определенной степени.

Вот и сейчас, листая страницы в терминале кристалла, просматривая контрольные задачи, он испытывал двоякие чувства. Как ни готовил Панг, встреча с действительностью оказалась суровее. Конечно, вот эта задача на расчет вековой прибыли с финиковой пальмы требовала лишь кропотливости и долгой и муторной писанины для записи хода решения, это по силам, но...

Пангу пришлось перестраиваться — относительно легкие задачки превратились в каторгу. Панг прикладывал неимоверные усилия, концентрируясь на знакомом эльфийском прошлом, облегчая задачу ЛЗ, с которым заново посоветовался. В конце концов, он сам выбрал путь учебы, дорогу постепенного совмещения перекрестных знаний. И раз уж на то пошло, первые полгода можно совершенно расслабиться и перетерпеть сложный промежуток времени.

Инс-математик и Ринацео все шесть делений, исключая обязательные перемены с гимнастическими упражнениями, смотрели на неуспевающего Панга хмуро: процентарные задачи им решались не в пример долго и со скрипом, стека по доске(*). Тождества и степенные вычисления так же туго. Подобия треугольников, биссектрисы и медианы получались квадратными и перпендикулярными, а летящий с ускорением вниз камень все норовил проявить способности к левитации, а так же к идеальному скольжению по песку и нулевой плотности в жидкостях.

Впрочем, обошлось не без приятности — Пангу понравились условия. Это парты и мягкие удобные стулья со спинками, подстраивающиеся под сидящего и с энергетическим покалыванием, достаточно приятным и не дающим седалищу смяться, не давая отсидеть пятую точку. Если в детстве с наставником Панг пачкал бумагу и протирал ее до дыр каучуковым ластиком, то здесь одна приятность с этой доской и стеком. Сама доска — тонкий плоский квадрат со стороной от локтя до кончика среднего пальца из высветленного цисториса, удерживающего, но впитывающего чернила. Стек — перья с мелкой резьбой, держащей чары. Они впитывали в себя специальные чернила, которые вытягивались при соприкосновении с доской. Были еще и деревянные резные палочки с заостренным и скругленным на конце наконечником, и тонкие светлые кисточки из волос гимов — они использовались для рисования графиков и потребляли гораздо больше маэны, которой, собственно, рисовали прямо на цисторисе, относительно быстро приводя его в негодность, в отличие от чернил и перьев. Для стирания и того, и другого использовалась широкая косая кисть из волос и рогов единорогов — она прекрасно впитывала жидкость и магию, чтобы потом так же легко все вернуть. За порчу инструмента, изготавливающегося в колледжах, полагалось с полсотни плетей и гигантский штраф. Для считывания записанного использовалась специальная планка — она словно магнитная четко вставала, не доходя ногтя до поверхности, удобной ручкой с красивым желтым камнем — не обязательно топазом — велась сверху вниз. Передний край сканировал, задний стирал, впитывая маэну. Сказать о доске как о квадрате не совсем корректно — нижняя сторона на несколько градусов скошена, меньший угол заканчивается круглой впадинкой, где собирается шарик чернил после проведения планки. Пусть испарения сильного и не было, но цветочный ароматизатор, стимулирующий умственную деятельность, заставлял благоухать как пальцы, так и воздух вокруг, весьма удовлетворительно вентилировавшийся.

Радовало Панга и разрешение использовать для работы запасы доппельвита — свои быстро заканчивались, с непривычки для всех, в буфер для Панга, инициировавшего процесс, но не смогшего остановить или хотя бы на время закрыть вентиль утекающей в нуль-пространство маэны. Обстоятельство не критичное, но пока только вред приносящее — Панг планировал, в перерывах на гимнастику, плотняком заняться еще и этим ночью, перетекающий в вечер день оказался пресыщен впечатлениями.

К добру иль к худу — смотря для кого — никто из Эринаседаэ больше не задевал Панга ни словесно, ни телесно, ни в уборной, ни в коридорах, ни из своего дуодека, ни из других. Округлые или вытянутые лица яйцевидных блестящих голов с топорщащимися ушами, слегка крючковатые, прямые, чуть вздернутые, с едва заметной горбинкой, плоские или рельефные носы, чаще тонкие, чем нормальной припухлости полоски губ, сведенные до желваков челюсти, прищуры миндалевидных глаз... Центурия видела слабака, утром красиво выпендрившегося в уборной, а на деле оказавшегося мыльным пузырем, который по неведомому капризу природы сам лопнет, через год, к сожалению.

На лингвистике записывали притчи в форме диктанта и изложения. Музыкальный голос инс-лингво прыгал по нотам вверх и вниз, красивая эльфа устроила целое представление, декламируя. Выразительная диктовка изобиловала паузами, идеально вписывающимися в смысл повествования, и дающими алсам время для точной записи или скорописной для последующего перевода.

Притча о справедливости про кошу, собаку и будку. О добре и зле про насилие и злорадство. Простые и короткие — все они несли премудрость, исходя из контекста ситуации с новичком в центурии. На элоре, на эльёнъаза, окиаза, лоре и маусе. Читала инструктор на лоре, верхнем и нижнем восточном элоре. Изложение дали на втором делении — короткая притча о злословии и перьях. Требовалось написать пять точных переводов — текст имел стилистические отличия от известного как Пангу варианта, так и всем остальным. Безусловно, все притчи в том или ином виде не раз вливались через уши и руки в детские головы.

Глава 19. Просьба

— Панг, одевай флофоли и за мной, — приказал Ринацео, когда окончились последние занятия на сегодня и начался свободное деление перед сном.

— Есть, цео, — ответил Пинг.

Под много выражающими взглядами, Пинг и Понг сложили тунику в рискус и достали флофоли из более грубого льна.

— Сханнки заодно поставь к остальным, — велел куратор, выходя на энгаву. Панели еще не сдвинули обратно.

Цисторисовая стена отделяла спальную комнату от коридорной перемычки, соединяющей энгаву с внутренним помещением. Проход шел насквозь, со ствольной стороны ровно в центре располагался проход во внутренние коридоры, по которым бегали в кленовый зал, с внешней стороны два прохода на опоясывающие влажную зону дорожки. Со стороны энгавы располагались общие полки для обуви, две: для Эрина и Нариэ, для Иранэ, Инарэ, Ринаэ. Каждый двойной отсек имел номер, у Панга из хвоста — пятьдесят. Поднять вопрос об использовании тату Панг не решался — после снятия блокировки логичнее и правильнее.

— Здравствуй, Панг, — поздоровался Кудангойою, когда куратор с детьми, пройдя через длинные коридоры, вошел в небольшую оранжерею в светло-лиловых тонах.

— Добрый вечер, Кудангойою, — ответил Понг за Панга.

— Я буду рядом, — ответил Ринацео, выходя.

— Как впечатления, дети? — сам садясь и приглашая жестом присесть на ствол-скамью напротив. Панг залез с ногами — не доставали до пушистой травы, приятно щекочущей стопы.

— Терпимо, — насупился Пинг.

— У нас есть просьбы, — сразу начал дело Понг, смотря в живое лицо.

— И? — приподнял старший брови. Где-то на заднем фоне витала напряженность, а внешне же расслабленность и умиротворенность.

— Нас сейчас другие слышат?

— Нет, — через длинную паузу. Доппельвита будто исчез. А в его разгоревшихся глазах заиграло вежливое любопытство.

— Что вчера произошло на самом деле? — тихо спросил Пинг.

— Хм, — нахмурившись. — А что вы поняли?

— Что изменились сильнее, чем нам описывали... — Что у нас другие... ошейники... — вразнобой.

— У вас начинают просыпаться некоторые способности. А вчера произошло досадное недоразумение, — это легко сорвалось с его губ. Но Панг готовился. — Обмороки — явление редкое.

— Вы пришли за ключом? — глядя исподлобья и болтая ногами, спросил Пинг.

— И просто проведать, как устроились, — улыбнувшись. В руке вертел полоску.

— Мы вам два дадим, — начал Пинг.

— Если, — продолжил Понг, — сегодня и без объяснений отстранят и в пустыне изолируют текущего Ринацео, а на его место назначат какого-нибудь спесивого претендента на новый набор, на негласный срок до первого арута.

— О, как! И кто вас надоумил? — живо взлетели его брови, голова чуть наклонилась в бок, вызвав волны в волосах за спиной.

— Мы много месяцев были отрезаны от общества...

— И поэтому плотно общались с Лисаустом...

— Мы не просим чего-то сверх ваших возможностей и необратимого к вящей пользе, Кудангойою.

Серебристый эльф посерьезнел. И выдержал паузу, попеременно изучая нахального Панга.

— Что-то еще? — холодно и собранно.

— Только наполнить замок маэной, из нас она вся выжата.

— Если у тебя конфликт с Ринацео, Панг, или какое недопонимание с ним, то следует обращаться к центуриону Хэмиэчи и далее к проректору Цандьбаун, а не прыгать через их головы.

— Мы все это понимаем...

— А Хэмиэчи изначально нас невзлюбил, он предвзят...

— И очную ставку устраивать не надо...

— Если наша просьба обременительна, так и скажите прямо.

— Мелюзга, вам не стыдно, а? — расслабленно откинувшись, и не видя ни грамма стыда. — Вы хорошо подумали над тем, как это воспримут в дуодеке Эрина и центурии в целом?

— Давайте замок. — Мы устали и хотим спать.

— Хах! Ох и намучаются тут с вами! — весело рассмеялся Кудангойою, передавая полную маэны полосу.

С любопытством серебряный наблюдал, как свернувшаяся на ноге змейка резво скользнула к руке — голова к подушечке большого пальца, хвост к указательному. С другой стороны так же двумя пальцами со змейкой взялся Пинг. Что происходило между подушечек, осталось на совести ЛЗ — на полоске образовалось по семь точек с каждой стороны. Панг слаженно отбросил замок с ключами под наивнимательнейшим взглядом Кудангойою.

Секунду после падения ничего не происходило. Но затем даже Панг ощутил мощь пробившего мыльные щиты невидимого двойного луча с небес, проколовшего пространство для телепортации прямо на края полоски двух футляров из того же материала, что и рекламный лист, отданный в свое время серебряному эльфу. Кудангойою не дернулся, но впечатлился.

— Кудангойою! — не будь Панга как сдерживающего фактора, то в милой оранжерее уже метались бы гром и молнии.

Ректор появилась достаточно внезапно, в золотом ореоле и горящими расплавленным златом глазами. В руках изящный посох с множеством мельчайших деталей в резьбе и просто так танцующих вокруг. Его убийственная мощь пряталась внутри взведенной пружиной, готовой свернуть горы и повернуть реки вспять, лишь бы уничтожить возможные полчища врагов Кюшюлю.

— Это подарок, — не вставая и не смотря на нее, произнес эльф.

Серебряный не моргнув глазом одной бровью дернул футляр с угловатым мужским вариантом к себе, а второй бровью отправил округлый и женственный к госпоже ректору. Подняв очи к светлому лилово-зеленому потолку, женщина с облегчением и укоризной вздохнула, краски на ее прозрачных воздушных многослойных одеждах сгустились, вобрав в себя ореол. Беззвучно появившиеся эльфы силовой поддержки так же и исчезли. Панг смог понять факт их наличия, но не точного месторасположения — еще не открывшееся истинное зрение наверняка бы не помогло из-за неразвитости, хотя себя самого он мог исследовать сколь угодно подробно.

— Благодарю... — непонятно к кому обратившись. Все еще стоя.

Кудангойою не соизволил подвинуться на своей скамье из лепестков, упершейся шестью изогнутыми ножками в шесть малахитовых камней в форме полушара — он с видимым интересом распаковывал часы в тесном мысленном контакте с гостьей. Хотя какая она гостья — хозяйка! Ее посох издавал мелодичный звон при движении, роняя повсюду россыпи радужных зайчиков, наверняка бы за секунду прожегших метр гранита, возникни такая необходимость.

— Мило, — обронив очередное слово, объявшее туманом.

Теперь оба смотрели на свои руки с великолепно смотрящимися на точеных запястьях часами, оценивая невидимый посторонним результат вызова какой-то из функций. О да, ЛЗ поделился с Пангом тем, что в оранжерее остались четверо невидимок, которых высветил встроенный радар, первым делом задействованный серебряным, бросившим быстрый и ехидный взгляд на явно давнюю и хорошую подругу.

— Я удовлетворю твою странную просьбу, дуот Панг, — расставила акценты ректор, наведя прожекторы своих глаз как на мишень для артобстрела. — Ты можешь задать мне любой вопрос.

— Кто проводит нас в спальную комнату? — посох притягивал к себе взгляд пуще сладостей. Пинг даже рот приоткрыл от восхищения смертоносной красотой, позабыв болтать ногами.

— Идем, — голос не сочетался с глазами.

Она протянула левую руку. Понг спрыгнул сам, сдернул Пинга, оттеснив его к краю, и застенчиво положил свою ладонь на раскрытую ее. Бархат и шелк, нежнейшая кожа. Вход окрасился золотом портала, ведущего прямиком в спальню дуодека Эрина.

— Здравствуйте алсы, — мягко и сдержанно, постаравшись скрыть истинные эмоции.

— Аве-ректор! — дружно ответили две шеренги в шахматном порядке.

Панг видел, как стремглав, побросав карты, эльфы и альфары выстролись напротив открывшейся арки, через которую его провели за ручку, распространяя вокруг чудесный перезвон и свет. Она подыграла из каких-то своих соображений. А до конца свободного деления оставались целых четыре ниции.

— У кого-нибудь есть ко мне вопросы, жалобы, пожелания? — остановившись через два шага и, поведя левой рукой, отправив Панга ко всем. — Нет? Хорошо. Я пришла лично сообщить о смене вашего Ринацео, дуодек Эрина.

Панг остро пожалел, что не видит сейчас взглядов дуотов, но его уши уловили, как ухнули их сердца в пятки. Не месть или злорадство двигали им, а лишь претворение намеченного плана, получившего слепое высшее одобрение.

— Хэмиэчи завтра утром представит его вам, дуоты, — тем временем продолжала ректор. — Воспринимайте ситуацию как очередное испытание, — сдержанно подбодрив. — До свидания, алсы.

— Ректор... — все отвесили земной поклон. Тренькнув посохом на весь затаившийся лист, она вместе с порталом рассыпалась быстро истаявшими золотыми искрами.

Тишину тяжелого дыхания разбил всхлип самого младшего, Боёена. И все как очнулись. Не говоря ни слова и не поднимая мокрых глаз, дети стали медленно собирать разбросанное, успокаиваясь по мере сил. Остальные дуодеки очень быстро задраились. Цео отсутствовали, и вряд ли появятся сегодня.

Постепенно движения — теперь уже расстилающие футоны — становились ожесточеннее, переглядывания чаще. Доппельвита не закрывали сейчас никому магию, и явно давая понять недоступность мысленного контакта как с прежним Ринацео, так и с еще не назначенным новым. Хэмиэчи расставлял блоки и удаленно производил другие настройки.

Никто не кричал, не обвинял, не спрашивал, не упрекал — все делали их кулаки. Оонт грамотно и безукоризненно провел серию приемов, полностью обездвижив Панга, тогда как все остальные начали колотить. Били от души, не трогая голову и стараясь не бить по животу, дабы не проблевался.

Особо в самом начале поусердствовал Иёйт, сразу сломав пару ребер и ключицы. Пару хлестких ударов и Ульх нанес, после чего стал извлекать у всех флофоли, которые подстелили для пущей защиты от кровяных разводов на татами и футонах, которые Юиёц сдвинул, соединяя у глухой стены девять матрацев. Он был хмур и полон неодобрения — это он не дал развернуться в самом начале Иёйту, нанес болезненную комбинацию по бедрам и плечам.

Их злые глаза проливали скупые горькие слезы. Но даже когда все приложились по разу, Панг не издал ни звука и не пролил ни слезинки, пусть и скривившись, и кашляя кровью. Оонта сменил Эёзд и Егёс — они растянули не без помощи объединенной магии несопротивляющихся Пинга и Понга за конечности, открывая доступ еще и со спины. Юиёц утешал Ульха, все четверо сидели спиной. А остальные проявляли изощренную фантазию и магию. Расслаивали и дробили кости, оголяли икры, бицепсы и другие мышцы, точными ударами с заостренными когтями пробивая их, нанося и вред магией, сконцентриованной на кончиках рук и ног. Пах выкручивали, пока совсем не оторвали чресла, которые едва не по плечо засунули в разодранный задний проход, в оба, Иёйт и Аёыл отличились в этом плане, еще и не по одному десятку раз с особой силой пинали между ног Пингу и Понгу, дробя кость костью. Колкие магические структуры с телоровой основой вспучивали кровь, расходясь молниевидными разрядами, когда и в обычном спектре видимыми. Сэян переломал ноги в мешки, Оюцэ руки раздробил, Эёзд и Егёс стопы и кисти буквально в перчатки с кашей превратили, а Оонт царапал сердца, заставляя биться в своих руках, глядя прямо в глаза.

— Зачем? — пустил в свободный эфир вопрос Юоён, сжимая в руке сердце Понга, изломаной куклой лежащего на ворохе из флофоли, не пропустивших и капли мимо — за остальными следили Цэй и Цао.

Доппельвита исправно держали сознание и накачивали оставленный целым позвоночник энергией для регенерации и поддержания жизни с разорванными почками и селезенкой.

Держали. Теперь нет. Панг на сиесте сколько ни пытался, не смог достичь цели — даже запаха океана почувствовать не удалось. Он нырял в турийя, но и там ничего не обнаруживал, не смог настроиться. Как ни цинично это может показаться со стороны, но Панг в этот момент действовал сугубо практично. Чтобы открыть запертые двери, сдернуть с них пелену, следовало умереть. Он не хотел ломиться сразу во все, и вообще планировал медленное поступательное движение. Но раз уж случай подвернулся, то Панг решил воспользоваться им, не упускать, создать больший простор маневра и задел на будущее. Ему не привыкать умирать, зато это будет полным освобождением от доппельвита, не переподчинением, а выходом из растворения и передачей бразд ЛЗ — кристальная форма ужасно ограничивала, это Панг уразумел стопроцентно, во второй раз за неимением памяти о раннем опыте...

— Вы убили их, — вскочил Цэё, когда сразу после беззвучного вопроса и пинка Иёйта в разодранный пах из-за возникшей длительной паузы сердца Панга разом остановились, и рваная аура втянулась в ткани умирающего тела. Ульха к концу деления экзекуции он с братом уложил и ненавязчиво погрузил в сон, а потом все с тем же хмурым неодобрением взирал на избиение, устало держа отталкивающий кровавые брызги щит.

— Разуй шары, Цэё! — Оши держат, не видишь? — сдерживая ярость, произнес Оонт.

— Цэё прав, Иёйт и Оонт убийцы, — произнес Шосси, быстро избавляясь от крови на себе, как и стоящий поодаль Сэян с и Эёздом, вытирающиеся о флофоли из-за враз обрубивших все вольности доппельвита.

— Хэмиэчи закроет на это глаза, — глухо выдавил Тяуо.

— А мы? — Нас тоже?.. — невнятным шепотом продолжил Юиёц.

— Не загоняйся, Юиёц, — уже вынув руки из грудной клетки и так же отирая их от крови.

— Никто ничего не узнает, — процедил янтарноглазый брат-эльф.

— Всё молча и без слез... — смог выдавить из себя сглотнувший Дэрюй, вцепившийся в руку Зэвуя.

— Он знал, вот и не сопротивлялся, — бросил Тюзо, сплюнув на тело Понга, чей доппельвита освещал комнату радужным светом, в паре, после мигания почти сразу за смертью, одновременно с резким втягиванием ауры.

— О своей... смерти? — прищурился Цао. — И потому... молчал? — вторил ему Цэё.

В левой части комнаты бурлила энергия жизни, приводя тела к нормальному виду, а шестнадцать алсов стояли неровным овалом с двумя полюсами.

— Все с негласного одобрения ректора, — выдохнул Ваылс.

— Она. Выше. Этого, — чеканя и раздувая ноздри, сквозь зубы произнес Сонэль, неопределенно махнув рукой в сторону двух полутрупов, в которых жизнь удерживалась магией доппельвита.

— Мы теперь на год в говне... — морща нос от ничем не сдерживаемого запашка.

— А не в грязевой луже, — продолжил вонючую мысль брата Цао.

— Это еще утром стало ясно, Иёйт, — отмахнулся Аёыл.

— Только такому тупице все сразу ясно, — раздраженно и в отвращении отводя глаза от вида тел на флофоли, бросил Цэё.

— Хватит! — командно выдал Юоён. — Мы все отныне повязаны кровью.

— Ульх отколется, — тут же ответил Цао.

— И уйдут года на возвращение в Эрина, — тихо вставил Щюёси.

— Которую через квартал потеряем, — добавил в тон Шосси.

Повисла тягостная пауза тишины, нарушаемой хрустом, бульканьем и другими звуками от Панга.

— Бездна б побрала клятого окбеса! — смачно сплюнул на кровавую тушу Ывёлс, кощунственно убив высоким тембром своего зеленого голоса.

— И что теперь? — еще через паузу спросил Зэвуй, обнимаемый Дэрюейм.

— Дожидаемся восстановления, — пропустив гнев через себя и успокоившись.

— Помоем, постираем и раздвинем футоны по местам, — вторил Аоюн.

— И проснемся квелыми... — ни к кому конкретно не обращаясь, вывел мысль на волю Юэцу.

— Это не выгодно старшим, — Тяуо дергал мочку, не решившись еще раз вслух упомянуть центуриона.

— Оши умеют бодрить, — копировал брата Тюзо.

— А что толку-то?! — вымученно всплеснул руками Цэё.

— Все мысли об этом будут... — разъяснил Цао, обняв брата со спины.

— Пфф, помедитируй во сне, — презрительно бросил Юоён.

— Как у тебя все легко и просто... — мрачно прошептал Кэнэль.

— А тебе что мешает? — презрительно откликнулся Аоюн.

— И как быть с... завтра? — озвучил мучающих многих вопрос Ицэу.

— Бойкот, — беспечно пожал плечами Ваылс, говоря как о насекомом или гвозде.

— Он с утра длится, — подал голос Юэцу.

— А он не нажалуется? — спросил о своем Зэвуй.

— Тогда оши всех пропесочат, — добавил тише брат-эльф.

— Он первым же и вылетит болтом из Кюшюлю. — У нас у всех кэш полон, не потонем. — Уверенные голоса дуота Оонта отнюдь не внушали это чувство остальным.

— Ему самому не выгодно жаловаться, — добавил Ваылс.

— А вдруг... нашего Рина позже вернут? — хмуря брови и в волнении произнес Щюёси.

— Она... не пришла бы лично сообщать, — понуро ответил Сонэль.

— А ты откуда знаешь? — тут же запальчиво ответил Щюёси.

— Она про испытание говорила... — развернул мысль Шосси. — Проваленное, — в наступившей тишине.

— Он все равно заслужил урок, — не сдавался высокомерный Юоён, харкнувший в разгладившееся лицо, однако еще сохранившее морщинки от прежней гримасы, и прокушенную губу.

— Инструктор вылупился, — с пакостным выражением на лице шепотом произнес Цао.

— И все же?.. — безрадостно вернул разговор к своему вопросу Ицэу.

— Пфу, да чего прикопался?! — озленно тря костяшки, фыркнул Ывёлс.

— Он дело спрашивает, — поддержал Цэё.

— И новый цео подарком не станет, — продолжил брат-альфар.

— Избили и хватит на этом, — жестко выдал Аоюн. — Потащили... — первым беря под мышки оплеванного, чтобы омыть поломанного на изломе суток, красные стереть ломки следы. Речь умерла...

...Один вдох, всего один живительный порыв смел с Лиса всю разрывающую душу детскую жестокость, освободил от бремени, очистил от скорлупы. Бесконечно медленно Лис по крупинке растворялся в зримом океане жизни, следуя малейшим дуновениям оного, наконец-то найденного в бескрайней глубине вышнего плана. После принятия боли, жаждущая душа отчаянно медленно вкушала высшее наслаждение душевных сфер астрала.

Лис отчасти интуитивно, а отчасти по собственному опыту избрал маневр сопричастия и соучастия, не безудержное окунание и бешеное плескание в энерговоротах. Два полюса, две пытки, объединяющее страдание. Буря эмоций раздраивала душу на фибры, Лису хотелось и плакать, и смеяться, и выть, и плясать до упаду, и заняться безудержным сексом. Самоистязание. Катарсис.

Лис заново открывал для себя вечную бесконечность, чтобы она освещала и освящала его, чтобы в растворении опереться на нее и не упасть в сингулярность эго, чтобы гореть в синхроне с окружающим вневременьем, прожигая в пепел угли растлевающего сознание чувства одиночества. Объединенный дух вспоминал, каково быть общностью с заботой о каждой крупице, такой нужной и неповторимой, каково быть триединым целым из жемчужин Альфа, Бета и Гамма.

Паря над бескрайней пустыней бесконечности мириад крупиц знаний, Лис как никогда четко осознавал, что эта пучина растворит его в себе без остатка подобно капле воды на жарком песке, бездумно, бессмысленно, от природы своей. Не готов объять необъятное, короновавшись хранителем, не готов быть жуком, ящерицей, ни одним из жителей ни стать, ни встретиться.

Воля Лиса крепка — этот экзамен самому себе сдан на отлично. Как и контрольная по вневременью — болезнь "торопыги" излечена полностью, вакцина найдена и применена. Мимолетное нежелание возвращаться в шкуру Панга легло незаметным мазком на общий холст. Надо. Надо просеять собственное вместилище, отформатировать и расставить права доступа. Очередной виток — разделение. Слияние ради разделения ради слияния — бурление жизни.

Получая новое знание под призмой стереоэффекта, Панг теперь сможет четко разграничить в нем два прошлых и настоящее, пришедшее и выводное, без эксцессов.

Один из мотивов — "мироощущение" аурой, объединяющее и дополняющее пять телесных чувств. От панорамного зрения, как оказалось, отказаться надолго не получилось — виртуальная пародия выполнила свою задачу.

Сборка привычных тел еще непривычного роста и окраса выработала все резервы доппельвита Панга — больше не было нужды во внешнем ограничительстве, а ЛЗ примет на себя все проблемы и нюансы, связанные с оши, сленговом от ошейника, станет прослойкой, перемычкой. Например, он сдерживает гигантскую всасывающую силу, стремящуюся заполнить аккумуляторные батареи гиперасэнада энергией из любых источников, даже таких, таких как команды с удаленного терминала управления. Не забыл и об Инти, сняв жесткую привязку к волосам, помогая прыгнуть на ступеньку выше для самостоятельных переходов.

Панг умер в Кюшюлю, да здравствует Панг! Пафосно, однако, он поступил бы еще раз точно так же, и еще, сколько потребуется. Панг внутренне улыбнулся — потусторонняя блудница избегает свиданий с ним, или нарочито создает вакуум, лишая своего общества. А ведь могли бы и подружиться уже...

Виток за витком Панг вел свой маятник по спирали успокоения к точке равновесия. Растворенная в океане часть его служила мостом, средой, позволяющей добиться консонанса без обращения банальным сливным каналом, откачивающей энергию трубою.

А в это время двойной мониторящий фокус на тварном плане заполнял файл "дуодек и трупы", регистрируя последовательность событий.

Вот завершился гнетущий разговор пониженной громкости на повышенных тонах, вот Оонт и Иёйт подхватили два темных тела в крови и вытекших испражнениях, а Аёыл, Оюцэ и Эёзд подхватили тряпки. Юиёц отодвинул и задвинул панель входа, выпуская группу. Егёс и Сэян принялись избавляться от мокрых и вонючих пятен, оставшихся на татами, при помощи самых раздолбанных мочалок, которыми в свое время мылся Панг. Потом все шестеро переложили футоны, очень аккуратно передвинув беспокойно спящих братьев Ульх — чары фусумы еще действовали, не пропуская громкие звуки в спальни дуодеков Нариэ, Иранэ, Инарэ, Ринаэ, и в Эрина.

— Аёыл! — прошипел Цэё.

— Ты что-то имеешь против? — легла на его плечо мокрая рука Юоёна.

— Достаточно издевательств, — твердо.

— Успокойся Цэё, — попытавшись сказать это миролюбиво, тихо произнес Ицэу.

— Нам надо высушиться, — добавил на острый взгляд Цао Юэцу.

— Так своими!

— Подумай спокойно, — деловито обтираясь снятой льняной мешковиной. Подушку и одеяло приходовали другие. — За ним оши следит, ему ничего не будет, — продолжил Ваылс.

— А нам надо проветрить комнату к утру, высушить флофоли, и самим не простыть при открытых на ночь седзи и фусуме, — вытирая пах подушкой, шептал Ывёлс, холодно и расчетливо, как маленькому объясняя.

— Сволочи, — выдернул плечо Цэё, и, огибая Ицэу, проскользнул к своему футону.

— Остынь, Юиёц, — произнес Щюёси.

— Каждый внес вклад, — неожиданно, то ли поддержал, то ли нет.

— Отлично сказано, Сонэль, — одобрил Юоён. — Вся центурия признала за нами правду, все любили Рина.

Юиёц ничего не ответил, с головой укрывшись, а остальным не хотелось продолжать говорить — длинный день перевалили за полночь, моральная и физическая усталость и вымотанность давали о себе знать частой зевотой и общим упадком сил, быстро уложившим всех дуотов по футонам в максимально сближенных позах.

Глава 20. Уход Хэмиэчи

Многолетняя привычка взяла свое — дуот Оонт проснулся загодя.

Первым — Панг не спал — сел Юоён, сразу охватив взглядом стылую комнату — закутавшиеся в одеяла дуоты с подвернутыми кое-где футонами от дующего сквозняка мирно сопели. Пинг как лежал положенным на Понга и укрытым мокрым одеялом, так и лежал. Сделав медленный глубокий вдох и выдох по дыхательной технике, оба брата, ежась, вылезли из теплого гнездышка, удовлетворились холодными и почти высохшими флофоли, разложенными на рискусах. Вздрогнули, увидев в глубине листа Хэмиэчи, бесшумно раздвигающего входные панели — естественно тот заметил движение, полностью парализовав.

Серебристый с жестким лицом расплывчатой тенью влетел в детскую спальню. Экран запечатал проем, глухая крышка накрыла якобы спящего Панга, продолжившего наблюдать и внимать. Быстрая игра кистями на телоре — и все флофоли сухими и разглаженными на своих местах, седзи закрыта, остаточные пятна и запах растворены. Две хлесткие пощечины с поглощением звука вышибли злые слезы, впрочем, быстро высохшие под взглядом центуриона. Еще пассы — и управляемые им тела разбуженных сами вскочили. Дополнительный звуковой барьер скрыл хрипы боли сперва от всех за пределами неровного контура, а потом и дуотов друг от друга.

— Вы. Все. Спали, — чеканя начал взбешенный центурион, убрав боль, но не паралич в по стойке смирно.

По виду он был расслаблен, только глаза метали гром и молнии, даже пальцы ничего не теребили.

— И точка, — обводя всех разом проснувшихся дуотов пылающим яростью взглядом. — У каждого полный блок на эти воспоминания, — замораживая после раскаливания. — Помните о несчастных случаях, дуоты, и не срамите успеваемость супрем-гима, — вещая им на ментальном уровне. Заставив тела лечь в постели, убрав свою магию, предварительно повысив температуру в спальне и забрав влагу из спальных принадлежностей Панга, центурион испарился. На все про все ушла какая-то ниция.

— Ну, что я говорил! — победно прошептал Тяуо в сторону третьего дуота, приподнявшись на локте.

— Гиена, — беззвучно произнес Цао, не двигаясь, уперев стеклянные глаза в потолок.

— А... — дальше севший Хэёен по-рыбьи что-то выдал. И стал таким жалким, сгорбленным и поникшим, что к нему перекатился Дэрюй, крепко обняв и запечатав долгий поцелуй. Готовые пролиться, влажные глаза пошли на высыхание, руки мальчишки обняли в ответ.

На звуках упавшего кожаного мешка с рассыпавшимся песком, Панг зашевелился. Миг скрещенья взглядов и все моментом "потеряли" интерес, продолжив без прошлого огонька досворачивать пастельные принадлежности.

Никого из кураторов не было, поэтому и все прочие высыпали из своих комнат с ленцой.

— Ну? — Что? — Как? — тут же начались шушуканья, четко на гране слуха обычного эльфа.

— Спали. — Спали. — Спали. — вяло, нехотя, морщась отвечали дуоты Эрина.

— Эх вы... — громче всех раздался голос Фяльтэ.

Но не продолжил — появились в проходе Пинг и Понг. Не глядя никому в глаза, вообще не поднимая их выше груди, сонной походкой прошлепали свободным струям. Однако все не могли не заметить, наличие этих самых свободных струй, к которым прямо направился дуот Панг. Шелест шепота разбился на четыре дуодека, смешиваясь с косыми взглядами и кривыми губами.

— Ты откуда вообще, Панг? — спросил один из серо-карих альфаров Нариэ.

Эрина только уши навострила, десятки глаз проследили отсутствие реакции.

— Эй, оглох? — метнул вопрос уже более рослый эльф коричнево-зеленоватых оттенков в радужке.

Ноль эмоций. Панг к этому времени остался один под душем — остальные сушились или пили водицу из горстей после полоскания ротовой полости и сплевывания на слегка наклоненный к центру пол, решетки слива скрывали растения.

— Панг, ты как? — подошел сходный по росту с коричнево-красноватой, яшмовой радужкой эльф с братом.

Панг узнал голос, теперь сопоставив эти немного меньшие средних уши с голосом. На такое обращение он не мог не ответить, полюбому.

— Нормально, — ответил Пинг, глядя мимо глаз, не фокусируясь на них. Ему вообще можно было не поднимать глаз для того, чтобы видеть, однако простая вежливость и принятые нормы общения не позволяли пренебрегать устоявшимися формами, да он и не хотел, на корню загубив мысль о чем-то подобном.

— А чего молчишь? — допытывался дуот голосом тонкого альфара, на тон ниже.

— В Кюшюлю мы все из Кюшюлю, здесь не о чем говорить, — поглаживая ствол, выключая подачу воды.

Рослый коричнево-зеленоватый дернул плечом, серо-карий на миг сделал губы трубочкой с досадливым выражением быстро отвернувшегося лица.

— Дуот Эёух, Хоан. — Хуан, — представились они, кивнув головой, и побежали за своими, из центра, на ходу высушиваясь.

— Выхухоль, — сплюнул вослед брат-альфар Фяльтэ.

Дуот Панг выходил последним — он не высушивался, а только помог сам себе смахнуть крупные капли с кожи стойкого темного цвета.

— Поторопись, — крикнул Щюёси с энгавы, где повторялось вчерашнее построение с зарядкой.

Таслоки над аркой прохода отсчитывали цветные ниции, обозначая время гимнастики и последующего бега в кленовый зал. Глаз Виката кого-то из кураторов уже несся вокруг энгавы. Панг не мешкал, но и не помчался стремглав — он вышел на энгаву вместе с мурашами, тут же подвергнутым активному гонению. Сонэль ловил летящие капли, молча дергая лопатками или мышцами, Кэнэль тоже. Егёс задавал вчерашний ритм с медяшной прибавкой, со сжатыми губами и так же не ищущими лиц ежастыми глазами.

Завернув за угол, Эринаседаэ прямиком вбежала в кленовый зал. И сразу на построение — шесть взрослых ожидали, среди них и новый Ринацео — властная осанка и надменное лицо мокро-песочными победно сверкающими глазами, лилово-желтая коса, сплетенная из десятка более мелких, парадная флофоли из нежно лиловой шелковой ткани с сине-красным узором в тон, вычурно богатым, кажущимся полуживым на складках недвижимой юбки. Светло-лиловая с серебром распашнэ(*). Киса на поясе не висит, а держится рядом на невидимой магической подвязке, торс закрыт тонкой лиловой полупрозрачной жилеткой с переливами, недостающей до широкого ремня с пряжкой в виде уменьшенного каэлеса Кюшюлю.

— Приветствую, Эринаседаэ! — без эмоционально и громко, обозначив паузу.

— Аве-цен, — разрешенно ответила центурия.

— С сегодняшнего дня у дуодека Эрина новый Ринацео, — не меняя тон.

— Аве-цео, — вытянулся в струнку перед новым куратором дуодек, избегающий смотреть в глаза.

— Привет, — аристократично махнув кистью как бы в команде вольно. — Представьтесь, Эрина.

Смеживание век в знак восприятия услышанных имен дуотов и алсов, в порядке рейтинга. В процессе передние пары деревянно разворачивались, после шага вбок, и уходили назад. Панг остался впереди — кисть остановила его, а спину обдал жаркий выдох Оонта.

— Дуот Панг, куда ты дел всю маэну? — строго. Жилка у Хэмиэчи дернулась — специальная иллюзия ЛЗ сработала на ура.

— Дуот Панг никуда не девал всю маэну, — ответил Пинг.

— Она сама вся утекает в доппельвита, — предотвратил кипение Понг.

— Хэмиэчи? — вежливо-вежливо.

"А? И? Ну? Еще... Что? Не выходит? Ы? Не получается? Позабыл? Тужься-тужься, родил фокус? Нет? Ыхы-хы-хы-хыыы" — Панг как мог давил вымышленное злорадство.

— Особенность замыкания, — ни на грош не отойдя от выбранного эмоционального фона. — Панг, подойди ко мне.

Под настороженными взглядами ожидающих чего угодно от Эрина и всеми прочими, разномастными, Панг обычным своим громким шагом прошлепал по матам, вызвав презрительный отход правого уголка рта своего цео.

— Умри, — посланная ЛЗ мысль через касания костяшек пальцев к камню гиперасэнада стала последней, осознанной духом Хэмиэчи. Такие не должны существовать.

В тварном же мире, конкретно в кленовом зале каэлеса Кюшюлю, как только центурион коснулся ошейников Панга, те ослепительным светом резанули по девяноста парам глаз, детских, и еще пяти взрослых. Шелестящий звук почти в точности напоминал будильник, только следом раздался сдвоенный шлепок, послышался электрический треск, царапание и хаотичные глухие шлепки.

Первыми, дважды моргнув, прозрели кураторы, следом быстро проморгались дети, наученные тренировками. Но никто не сдвинулся с места — шоковый столбняк всех поразил.

На устлавшей маты серой пепельной еще клубящейся пыли носами в нее лежали Пинг и Понг, по телам которых проскакивали от доппельвита радужные молнии, запекающие пыль и прожигающие маты при попадании. Конечности неестественно вывернуло и дергало в разные стороны, отчего те клубили пыль в отсутствие дыхания в спертых грудинах.

— Олёш!.. — округлил глаза появившийся на пару с ректором проректор Цандьбаун — тускло-лимонный с сероватыми глазами жилистый эльф.

Панг подумал о том, как наверное надоела его рожи ректору, раз она решила притащить с собой проректора для личного, так сказать, знакомства. Сегодня ректор была одета в изумрудное платье-тунику с голыми боками и многочисленными мелкими брошками на ткани, создающими морские волны складок, подчеркивающих прическу. Часы перемажались с тонкими золотыми браслетами, исчисляющимися в десятках на кистях рук и ног, позвякивающими не хуже отсутствующего посоха.

— Спокойствие. Цандьбаун, — раскатился порхающий бабочкой гром по кленовому залу, подогнувший коленки многих присутствующих, готовых вот-вот впасть в истерику.

Размытый след ближнего мша, смелое присядание у изголовья с касанием руками центральных камней на позвоночном столбе. Секунда — конвульсии и молнии, которые жадно обвили женские руки, не в силах причинить им вреда, прекратились. Цандьбаун в этот момент в изящной скорби построил из фраз на телоре кантио — шипящий звук из гортани пылевыми нитями собрал прах в плотный шар на расстоянии вытянутой руки от проректора с омертвевшим лицом. У четырех кураторов играли желваки, пятый вежливо ухмылялся, у почти всех к этому моменту пришедших в себя детей непроизвольно отпали челюсти и сперло дыхание на фоне вылупившихся глаз и стоящих торчком ушей, кончики которых подрагивали от напряжения.

— Сядьте, алсы Эринаседаэ, — тоном, не терпящим возражений, поднимаясь сама и, не касаясь плавно поднимающимися руками тел, "ставя" их обратно.

Ноги сами мигом подогнулись. Кураторы размытыми полосами за спины своих дуодеков встали. Щоюрацажак, повернув кистями, достала два зеленых же носовых платочка с золотой каймой и тонким наброском на рисунок золотой нитью, отерла носы, вправляя. По периметру две декурии "видимок" и "неидимок" любопытно взирали на происходящее.

— Панг, куда делась маэна из оши? — приказ.

— Ректор, до провала в глубины сна она еще была. После пробуждения ее уже не было, — разнесся волнующийся тихий детский голос Пинга.

— Об этом должен зна...л Хэмиэчи, — запнувшись продолжил Понг. — Он ведь сделал оши...

— Ты знаешь, что произошло? — смягчившись. Да не совсем — ее пальцы прошлись по щекам и подняли лица за подбородки.

— Он...

— Ушел...— Тоже... — дрогнувшими голосами, с остекленевшими глазами, показывающими скоробь о... прошедшем жизненном этапе, скоропостижно покинувшем настоящее.

— Да, — ласково.

Панг лишь кончиками ушей уперся в ее груди, мимолетно пожалев о малом росте. На глазах у всех она прижала к себе двух детей, обнявших мать с двух боков, для порядку шмыгнувших.

— Бывший... Хэмиэчи, этрас Олёшиесинд... — начала она спокойным и уверенным голосом с нотками скорби, осуждения, извинения. — Он поддался ненависти, специально допустив ошибку при создании доппельвита для новой почки древа Ориентали. Отец Панга... сам застегнул оши. И пожертвовал своей жизнью... ради спасения недавно обретенных детей... Олёшиесинд умер... по вине собственного злого умысла... — делая драматические паузы и расставляя акценты. — Прах к праху, пыль к пыли. Ара!

— Ара! — эхом ответил зал, хотя многие прохрипели или просвистели грудью, прошелестели или только обозначили из-за переполнения чувствами. Проректор стоял рядом, шар висел рядом. Она была мягкой и теплой.

— Панг, я закопала вырытую Олёшиесинд яму, больше в нее никто не упадет... Панг, — потрепав за плечи после ниции тишины, давая понять, что пора отлепляться.

— Э... Ясно, ректор, — выдохнули два рта из понурых голов, горевавших, о несбыточном.

— Крепись, дуот Панг. Крепись, центурия Эринаседаэ. Аттестация не может прерваться, — высоким слогом. В паузе она развернула смотрящих в пол Пинга и Понга лицами к остальным. — Возвращайтесь к дуодеку, — только для двоих, нежно подталкивая.

— Ринацео... — продолжила было ректор, когда Панг устроился в первых рядах двух шеренг Эрина.

— КАБак! — Одновременно с ректором разнесся в эфире полный ужаса сдвоенный вопль. — Он даже в КАБак не попал!!! — доносился писк, несущий смысловую нагрузку в ментале.

Ректор оборвалась, и следила только глазами, как и все прочие, за наворачивающей круги над головами Панга парочкой виспов. Суть явления оказалась проста, напряжение не успело проявиться в полной мере.

— Инти! — одновременно как-то жалостливо и укоризненно, одновременно.

— Лисята! Они!.. Они!.. — продолжая на всю округу верещать, начали они наперебой делиться новостями от ЛЗ. — Они сказали, что его лишили права на вход в КАБак! Аа-а-а!.. — распространяя зримые волны ужаса, проверяющие на прочность психику мальчишек. Задрожал только Ульх, вся Эрина вздрогнула только при первом появлении, вместе с ближайшей частью Нариэ.

— Угомонись, Инти, — краснея под пронзительным взглядом ректора и стеклянным проректора, попросил Пинг. Панг не ожидал, что оказавшаяся под присмотром ЛЗ парочка будет именно такой, однако внутренне радовался и общению, и новым возможностям, и произведенному эффекту. Две руки поймали два огонька. — Кто, кого, куда? — одновременно спросил Понг, попытавшись копировать ректора.

— Почему вы нас не звали целых два дня?! — тут же возмущенно пискнули огоньки, дублируя смыслов в эфире, — А еще друзья называются! — мгновенно поменяв ужас на упрек.

— Позже, Инти. — Потухни, — вторил Понг Пингу.

— Фи! А я вот возьму и обижусь! Вот!.. — вставила парочка своего гордое пищание на прощание.

— Извините... — Повинился Панг на два голоса, еще и наклонившись сидя. — Раньше они так не умели... — действительно, пищать и на всю громкость вещать раньше не умели, и волны животного ужаса не умели регулировать сами по силе.

Ректор превосходно держала себя в руках, зная чуточку больше, а проректор превратился в тень от эльфа, как и четыре куратора за спинами. Охранники тоже поняли главный посыл, предназначенный в первую очередь ректору, в отличие от детей, и стояли с каменными лицами.

— Ринацео, — продолжила ректор, — вы назначаетесь временным исполняющим обязанности центуриона Эринаседаэ.

— Есть, ректор, — коротко поклонившись, скрывая довольную улыбку. Для остальных четырех это стало тщательно сокрытым шоком, а дети и так были в прострации от нелепой и страшной смерти, произошедшей на их глазах с одним из их воспитателей, к которому, так или иначе, привязались за столько лет пребывания в гимназии.

— Эринаседаэ. Тяжкое испытание легло на ваши плечи. Я прошу вас, держитесь! — проникновенно. Мальчишки смотрели на нее все, как одни, почти в ритм дыша. — Я проведу для вас медитацию, алсы, вам следует успокоиться и настроиться на плотный аттестационный график. Мы вместе справимся, начали...

Панг перестраивал планы на ходу, так или иначе загибая свою тропу прочь от тракта. Ответственный момент схода с обочины завершился удачно. Придя даже в середине, он оставит глубокий след во всех ежах. Панг понимал, что возможно растит своих будущих врагов, которых предстоит убивать, но зажигать детские звезды все равно, что убивать их — они перегорят, сгорят в своем же свете. Панг познал безвременье своей скорой натурой, перевесившей размеренную часть, теперь он надеялся, что ему станет проще учиться жить по-эльфийски, что время в каэлесе окажется идеальным переходным периодом. Пангу хотелось адаптироваться, желалось втянуться на удобных для себя условиях. Прежний Ринацео знал, как зачесать новую прядку в общую гриву, которую чесал вот уже третье десятилетие, и от его гребня Панг бы порвался, сброшенный в сервы, либо раскрылся больше допустимого с непредсказуемыми последствиями с общим вектором на его наискорейшую ликвидацию.

По всему Каэлесу, как подтвердил догадку ЛЗ, голос ректора скупо объявлял о трагедии, о трауре. А тем временем в кленовом листе ежей мама Щоюрацажак подхватывала детей одного за другим, даря грезу.

Жизнерадостно зеленеющий склон с зайцаи-беляками, втекающая в устланную листьями кувшинок в форме сердечек запруду речка, цветущие метелки на длинных голых стеблях из жизнеутверждающей водной глади с самозабвенно чавкающих водоросли головами черепах, большой полосатый шмель и металлически красно-циановая стрекоза, бегущий средь камней весело журчащий ручеек, к которому подошел пить царственный белый тигр, львиная семья в тени одинокого низко стелющегося дерева со степным фоном, свисающий с лиан мох, убежавшая вверх по стволу секвойи юркая ящерица, ее сестра с присосками по гладкой пальме вальяжно чмокающая. Виды расположившегося в нескольких климатических поясах Кюшюлю, отнимающие энергию как от собственного вложенного труда, дарящие чувство сопричастности к жизни, к природе вокруг, за которой, собственно, дети и ухаживали. Тянущийся вверх побег, раскрывающийся бутон, дружная грибница на пне...

Мама дарила любовь, ничего не требуя взамен. Она успокаивала, вселяла уверенность, рассеивала тени. Она знала дозы для каждого и отмеряла ровно для обнадеживания и обретения чувства опоры, опытно воздействуя и на Панга, всеми силами старавшегося оправдать ожидания, не подкачать. И не показать масочность грима скорбящего внутри себя упертого дуота, замыкающегося в себе. И естественно, она не смогла сравнять чувства в получившейся общности, ведь Панг еще не видел Кюшюлю, не создавал своими руками красоту его ландшафтов, и еще много чего разделяло дуота и центурию. Панг шел параллельным курсом, рядом, не вместе со всеми, он с ЛЗ очень аккуратно оставили перспективу на сближение, дабы сложить у ректора картину в нужном свете, показать стойкий мираж — сама она не продолжит общение, а цео-цен завалит миссию, дабы алсы видели обособленность, стремящуюся если не дружить сразу и со всеми, то хотя бы в начале бесконфликтно просто жить рядом, постепенно привыкая и принимая устои.

Глава 21. Песня

Дуоты Эрина вели себя замкнуто, центурия в целом чувствовала себя опустошенной, тогда как цепь в целом несколько в подавленном настроении пребывала. Сочувствующие взгляды от немногим младших кто с благодарностью принимал, кто ожесточенно — кураторы мысленно подбадривали, находя сокровенные слова для своих воспитанников, успевая кинуть предупреждающую агрессию мыслефразу. Смятение чувств ректор сумела притушить, остальное на совести и долге воспитателей.

Ринацео сел со стороны Оонта, который на пару с Иёйтом ел папайево-банановое меню с яблоками-кажу совершенно деревянно, как голем совершая строгие четкие движения столовым прибором, вкладывающим безвкусную пищу в рот. Сладость выдали всем, одинаковую — густой пряный мед, измельченные орехи кешью, горько-сладкий шоколад скорлупой конфет.

Цео наверняка всю ночь знакомился с сухими отчетами и характеристиками. Его приход ознаменовался горечью хотя бы просто по погибшему эльфу. И на него сразу же взвалили еще и ценство, как на более адекватного и за неимением лучшего под давлением обстоятельств. А он с виду благоухает — Панг теперь уже видит больше и глубже любого из здесь присутствующих детей. И правильно делает, что не пытается говорить с дуотами Эрина, правота с отрицательным знаком. Что так, что эдак он оказывается в минусе на шкале чувств, и "новый" новичок пошел по заданному "старым" новичком — не без помощи ЛЗ — вектору.

— Здравствуйте, алсы, — добродушно поприветствовал строй эльф с прямыми шелковистыми цвета папайи волосами и карими разводами в радужке. Лиловый цвет флофоли и распахнутой жилетки прочерчивали серые с черной синусоидой и сдвинутой на период белой траурные ленты.

— Аве-инс, — понуро или сумрачно в ответ.

— Садитесь, — первым сев на пятки с чуть раздвинутыми коленями. — В этот пасмурный для всех нас день задание на аттестацию — стих о Хэмиэчи. Выбор формы, размера, ритма и рифм свободный. Излейте память чернилами строф, — с нотками грусти, печали, доброты, понимания. Вкрадчивая певучесть, с уместными паузами.

Панг тоскливо смотрел на доску и стек для черновых работ — совсем не силен в поэзии, и память ужасна. Он тосковал по наставнику и его заботе, видя чуткость Ариэцео, Ранэцео, Нарэцео, Инаэцео. Щелкнуть по кончику уха, задеть плечо флофоли, погладить по голове, потрепать по плечу, да просто рядом за спиной постоять или присесть сбоку, подышать рядом с ухом на плечо или сверху на голову. Индивидуальный подход давал результаты — Панг тосковал и по спрятавшейся жизнерадостности, видя своими помыслами сотворенную гнетущую атмосферу, было повисшую в овальном зале, дополненном текущей кое-где по стенам водой и природными звуками. Панг оставил пахотный труд Пингу и Понгу, старательно стряпающим примитивные бессвязные четверостишья, а сам собирал и анализировал данные.

Все нижнее звено цео сходно по возрасту — начало третьего века жизни. И каждый является родителем. Система не предусматривает близких родственных контактов, делая минимальный разрыв в звено и деление на три прима, ведь обязательно находятся желающие дарить любовь, которые могут ее адресовать детям вообще, а не конкретно своим. Молодые родители — вот лучший контингент для кураторов нижнего звена. Второй ребенок и кураторский опыт — главная дорога в центурионы. Хм, Оонт родственник Олёшиесинда, двоюродный племянник, не ближе, и ему сейчас хуже всех и здесь присутствующих, инс-поэт сам за ним присматривает по мере сил. Зря дядя так исподволь выделял его, конечно. Хотя они с ректором и лишили ребят на декаду лет раньше второго отца, но больно трагично получилось — Пангу не обязательно было именно умирать, достаточно падения сознания от боли в глубину астрала, а ЛЗ итак уже приготовился к замещению в доппельвита. Но все сложилось так, как сложилось.

Если сложить все детали, то Эёух, имеющий отличный характер колебаний и волнений, в центурии сам недавно. Беря за основу где-то годовалый рост бутона с даром, получается третий годовой трансфер с обычным квартальным иммунитетом. В Эрина, судя по пышному цветению. Однако или выжили, или задатки не позволили, или характером не вписался, но он удерживает, судя по месту за столом в трапезной, прочное место в девятой пятерке. Приплюсовав слова Хэмиэчи, то Эёух покинул Эрина летом, а Панг занял его место, на которое кто-то другой претендовал, надеялся заслужить место в прима-дуодеке по итогам полугодовой аттестации. А теперь Панг сомневался, что иоцен вообще хоть что-то поменяет сам, да и любые перестановки на этот раз окажут отрицательное действие -дуодеки следует сплотить, и только по прошествии минимум квартала причесывать, а лучше вообще дождаться нового года.

Пинг и Понг эманировали схоже с Оонтом — игнор. Декан-иоцен сподобился принять участие в растягивании ауры ласковой уверенности, инс-поэт распространял воодушевление и вдохновение, поощряя слезки Ульха и еще трех таких же маленьких дуотов, правда, менее лопоухих, острее, с завитком. Пинга невнимание расстраивало и обижало. И неожиданное разделение этих чувств Пангом обратилось в сенсацию местного масштаба — между предполагать и ощущать разверзлась пропасть. Панг предательски дрогнул, когда декан-иоцен удосужился пройти мимо Пинга, так совпало, наверное — он ясно ощутил молодость при всей своей трезвой расчетливости, за которой кот плакал мудростью. Разделение правильного и мудрого разрушило уверенность в себе, вскрыло эгоистичность поступков в новом свете. Панг не задумывался раньше о мудрости как таковой, ведь это чуткость души, вот уж которая действительно зациклена на себе, была — скорое влияние океана жизни проявилось как гром среди ясного неба.

Дважды яркая зелено-лимонная птица с пурпурной шеей и кончиками крыльев приносила на своих перьях улыбку — подаваемый ею голос чихал на каждом взмахе, оставляющим сверкающие в лучах восходящего Ра водяные крапинки. Где-то далеко птичий переклич восхвалял рыж рассвета, приглашенные порывы ветра приносили успокаивающие и освежающие запахи цветов и утренней свежести, щекоча под туниками. Кремово-травяные вогнутые стены со свисающими под доброжелательные иероглифы пушистыми плетьми хвойно-лиственной лианы, цельнокожистый под светлый древесный распил пол приятно пружинил.

Ненавязчивый микроклимат этой овальной залы отдалял, гася, пожар эмоций, переводил в другое русло, ставя на рельсы иных чувств. Четыре дуодека расслаблялись, первый костенел — некому проявлять прежнюю заботу, некому доверять с прежним откровением, вновь одни и брошенные, вернее лишенные по вине...

С мрачными ушами и колючими глазами дуодек Эрина напряженными парами бежал впереди всей центурии на новую дислокацию, в кампанульский цен-класс, или по-простому в музыкальный зал. Бордовые тона что в отделке, что в растениях с темно-золотистыми стеблями. Одна из стен представляет собой цельное в суммарный рост Панга зеркало, поделенное выпавшими прядками вьюнка, усеянного листьями и бледно светящимися колокольчиками мелких цветов, на сотню частей. Противоположная стена являла собой выставочный стенд музыкальных инструментов: флейты с фигуристыми духовыми трубами и двумя парами органов, разномастные гобои со сложной металлической клавишной оплеткой, арфы и лютни разных форм и размеров, смычковые виоли больших и малых размеров, там-тамы и другие ударные, включая тарелки и ксилофоны из разных пород дерева, а так же и с металлическими пластинами, бубны с бубенчиками и без, трещотки и маракасы, дождевые трубы, четыре клавикорда, включая парный вариант исполнения. Стенд — хитрое хранилище, в котором каждый инструмент был представлен в достаточном для одного дуодека количестве.

Каждый цен-класс имеет сателлиты для комфортных занятий с отдельными дуодеками и до четырех своих отражений с инструкторами, в подчинении у которых состоят менторы. Отдельные занятия провидит лично инструктор, большинство же уходит на откуп менторов, ведущих сразу по несколько дисциплин. Одни и те же менторы ведут центурию по тому или иному предмету весь год, а порой и целый восьмилетний цикл.

Солнечное золото волнистых волос и темное серебро лучистых глаз, кажется, смотрящих в саму душу. Инс-аудио отражался в каждом из ста, разделенных звуковыми барьерами друг от друга, но не от него. Пангу вспомнилось и прошлое ученичество вместе с очередным пузырьком от ЛЗ из инъекции. Отрадно думать, что не только прошлый наставник изгалялся с речью из несусветных поз и положений. Начали стоя, продолжили все те же звуки, включая и заученные наизусть еще в самые первые года и фонетические абзацы, декламировать сидя, лежа на животе, на боку, с заброшенными за шею ногами... Неудобные и комичные позы, демонстрирующие красоту ладного сложения инструктора, с требованием правильности произношения вслед за инструктором удручали, впрочем, Панг испытывал благодарность инс-аудио за барьеры, скрадывающие звук наравне с изображением соседей.

Инструктор обладал звучным певчим голосом, берущим весь диапазон от баса до сопрано. На распеве и зубодробительных сочетаниях Панг раз за разом пускал петухов, шипел и хрипел, обладая лишь серединой тенор-контральто, не умея брать другие ноты. Трудность заключалась в сочетании артикуляции с лицедейством — передача эмоций посредством голоса и лица. И в правильном дыхании и ровности тембра при выполнении простых гимнастических упражнений, таких как мельница, отжимания или приседания с прыжками. И в самих треллях, то взлетающих ввысь, то ухающих в штольни.

Перекусывали в одном из прилежащих классов — солоноватые и насыщенные минералами отварные кукурузные початки, которые неизбежно пачкали лица, а у Панга и на тунику пара капель обронилась, запивались смесью из сырых яиц и белого тягучего сока, благотворно действовавшей на натруженные связки. С точно таким же напитком стояли небольшие деревянные кубки и у зеркал, пить из оных следовало умудряться в небольшие паузы, специально оставляемые инс-аудио.

— Дуот Панг, — два слова как из трубы и барабана. — Вам нужно особое приглашение? — уничижительно провел баритон.

— Мы не станем исполнять Стелла-Стирпс, инс-аудио, — упрямо ответил Пинг, оставшийся с Понгом сидеть на своем месте, в то время как остальные разбежались по инструментам и на сценическое возвышение.

— Причина? — в том же ключе, обманчиво мягко приблизившись.

— Без комментариев, — буркнул Понг.

— Дуот Панг, — якобы незаметно со спины. — Тебе известны принятые в Кюшюлю правила? — ой как далекому ему до инструктора.

— У нас год на детальное...

— Изучение, — перебил Пинг Понга.

— Со штрафом допускаются изменения, — выделив ударением первое слово. — Дуот Панг, выступаете после всех, — не процедил, не облил холодом или презрением, сообщил факт.

Панг отказался не только из-за соображений отсутствия репетиций с восточной, а не западной транскрипцией, тем более ожидалось переложение для центурии. Нюх кричал о высоких вероятностях резонанса с чем-то непознанным при исполнении, опять же с огромными вероятностями, автором, с кричащей вероятностью лишь в рамках Глораса, своей мелодии пусть с наложенным текстом другими стихами. Как бы то ни было, Панг с ЛЗ не хотели рисковать. Впрочем, вполне реально и без последствий при соответствующем экранировании можно лопнуть пузырек памяти с еще не исполнявшейся песней. Пока дуоты передавали друг другу эстафету куплетов и мелодии, Панг, отключив восприятие, тренировался в своем воображении. Инструменты — ударные. Настучать ритм проще, чем сходу набренчать на незнакомом инструменте. Наставник и быт эолоса успели привить мысль о подлинной виртуозности лишь с инструментом, чья душа взаимно любима, а унификация допустима токмо на начальной стадии обучения игре. Панг оказался знаком примерно с десятой долей представленного, в отличие от соучеников — прима-девятка первыми брала инструменты, оправдывая или нет ожидания последующих. Они не оголили стенд-хранилище — каждая позиция представлялась достаточным количеством инструментов, хоть разом всей центурии по лютне или флейте, но ведь каждый инструмент особенный, с неповторимым звучанием и мелкими деталями во внешнем виде. В любом случае Панг не собирался в свой "экспромт" лажать — несоответствие нотных грамот на семеричной, из далекого прошлого, и десятичной, принятой на Арездайне, основах нивелируется для ударных, а подумать над сочленением или переводом можно и позже. Духовые инструменты проигнорировал из-за парного пения.

Первая волна эльфийская — альфары в большинстве своем с фаготами и гобоями для поддержания марки Кюшюлю. Какие тут флейты или свистульки!? Эльфы со струнными или клавишными, чтобы пропеть свою партию.

Первое деление буквально пролетело — из-за упущенного на приготовления времени пришлось сильно взвинтить темп. Следующий вступал, когда предыдущий отыгрывал половину. Панг позже обязательно собирался воспринять "запись", во сне, обе волны. Во время перемены Панг выбрал большой бубен и бочонок литавры под ушастыми ухмылками и взрослой непроницаемостью. Ожидаемо вторую волну, идущую в обратную сторону родной дуодек специально затянул, оставив менее ниции времени, но роли серьезной это обстоятельство не сыграло, ведь помимо прочего новый дуот хотел прояснить для себя некоторые оценочные критерии.

На два голоса — Пинг начал контральто первым, Понг грамотно приотстал баритоном. Дуэт, по мнению Панга, получился так себе, как раз под поставленные цели и задачи, не более.

Друзья, давайте все умрем -

К чему нам жизни трепетанье?

Уж лучше гроба громыханье,

И смерти черный водоем;

Друзья, давайте будем жить,

И склизких бабочек душить;

Всем остальным дадим по роже,

Ведь жизнь и смерть — одно и то же... /*Аквариум — К друзьям*/

Черное ударение по мозгам под покрывалом заботы. Финальное "ля-ля-ля" искривило цео, но не инструктора, а дети сопели ушами, из Эрина многие ненавидяще сжали кулаки или инструменты до легкого хруста, Юоён таки громко сломал сжимаемый в руке гобой. Переход от возвышенного к низменному отличался резкостью. Не вмешались, дали допеть врознь написанное на первом сегодняшнем занятии и доиграть, уложиться в две трети ниции, скорее всего из соображений необходимости злого настроя, раз все равно не вышло добиться внутреннего спокойствия, потребного при работе с оружием.

— Кто автор? — приватно, тихо, вслух, нейтрально осведомился инс-аудио, видя стекшую в пол мысленную посылку, периферийно следя за наказанием Оонта. Как Ринацео наказывал Понга на ристалище, так и сейчас уже другой бил Аоюна перед всеми.

— Мы переложили на ударные написанные друг дружкой на рифмике стихи, инс-аудио, — "развернуто" ответил Пинг за вытянувшимися в струнку воплощениями отрицательного, чью память и чувства разбередил своим исполнением Панг.

— Почему именно эти? — продолжил инструктор.

Панг синхронно пожал плечами. Допытываться не стали, наградив оценивающим взглядом с каплей если не признания, то принятия манеры исполнения.

На ристалище переместились портальной аркой, а не как соседи, выбегающие на центральный обод шириной в несколько сот метров или планирующие на него сверху. И на этот раз центурию приветствовал инс-арма, а не кто-то из менторов, занявшихся тремя другими выпускными звеньями, у прочих, как и в прошлый раз, к строю обращались центурионы. Лица контролирующих безликих големов легионеров походили на каменные маски. Другая пятерка декурий, те же управляющие инструменты. И траурные ленты.

Во вторник дробящее, в пропущенный понедельник было отдельно колющее и рубящее, сегодня колюще-рубящее. Кинжалы, ятаган, катана, глефа одно— и двух лезвийная, алебарда. За века все давно отковано по росту и рукам в достаточном количестве, а чары и заботливый уход не дают оружию приходить в негодность. Как в музыке и в других науках, обучают базовым приемам, а свое родное материальное заводят после совершеннолетия, когда тело завершает активную фазу формирования.

Легионер с одной стороны щадил, царапая, с другой Пинг и Понг уходили сплошь красными от покрывающих тело неглубоких ран, складывающихся в смертельный рисунок преподаваемых в Кюшюлю техник боя. Доппельвита не давали отрубать пальцы, а то необученный дуот усеял бы ими свою ровную площадку — препятствия вводились со следующего цикла, что наглядно демонстрировал соседний сектор.

Оонт горел до самого обеда вместе с Иёйтом, без единой искорки вины. Чувства придавали телу силы на поддержку чрезмерно взвинченного темпа — не дающие портиться металлу искры маэны так и летели со сталкивающихся лезвий, разливая звон злого хаканья. Аёыл сохранил трезвость и не выматывался до полного опустошения, когда цео ведут упавшее от обессиливания после финального гонга тело посредством оши, но его удары носили не менее злую ауру, жаждали подлинной смерти воображаемого противника. Юиёц вымещал вину и терзающую душу боль, вторя в последней Ульху. Оюцэ показывал свою прежнюю манеру осторожных атак, разящих, впрочем, наповал или оставляющих "кровавые" раны на теле голема, питаемого силой и волей легионера. Егёс не рисовался, как вчера — не получалось смирить царившую внутри бурю. Сэяну катана помогла наконец-то определиться, остановиться на льде, который с кинжалов воплощал Эёзд.

Остальные дуоты не прочувствовали смысловую глубину на предыдущей музыке, подозрения отдельных не в счет. Цео все так же зорко следили за подопечными, возведенные щиты закрывали их мысли и чувства, открывая лишь строго регламентированное — участие, внимательность, сопереживание, твердость, дозированные отеческие проявления. Четверо взрослых исподволь ободряли дуодек Эрина — минимум год каждый из них был Ринацео. Семейные ценности перекладывались на центурию, размазывались на общность, на группу, на рядом живущих. Пангу это казалось диким, в новом свете проявился и западный уклад — из прошлого всплыло чувство узкого семейного очага, присущего людям, а эльфам Арездайна лишь отчасти. Орки и гоблины похожи в этом плане на людей, восточные альфары клановиты, как подгорные жители.

Панг хоть и видел спиной бросаемые на него украдкой колючие взгляды, но никак не реагировал. Он вместе со всеми Эринаседаэ плелся к обеденному столу, неподъемными руками, боль в мышцах которых успела стать привычной, подносил ко рту вилку и намазанный кабачковой икрой черный свежеиспеченный зерновой хлеб. Его тарелки делились на пять, а не на семь, только в его меню и еще у шести дуотов были проросшие зерна с порубленной зеленью салатом, отколупленные кукурузины горкой, рисово-папайевая тюря со свеклой и тушеными кабачками, осыпанная вонючим давленым чесноком, сочащаяся жирным оливковым маслом сморщенная жареная картошка с луком колечками и спаржей, яично-овощной суп на кукурузном отваре. Никаких рыбных или моллюсковых деликатесов, молочных или медовых. Сегодня Панг впал в другую крайность — есть ни капельки не хотелось, доступ к астральной энергии мог покрыть любые нужды организма, отпала необходимость заполнять внутренний резерв в подпространстве. Но Пинг и Понг вынужденно уплетали как заведенные — маниакальное стремление быть независимым одержало победу, запас карман не тянет.

Слойка с творогом на полдник родила гениальную идею. Пинг и Понг даже глупо расплылись в улыбках, чем вызвали ушное подергивание и серию не сулящих ничего хорошего взглядов.

— Чего лыбишься? — буркнул Кэнэль, сделав глоток кефира.

Понг проигнорировал, сделав губы трубочкой и затем приложившись к кефиру. Неуклюжим движением ловко ушел от тычка, заплатив синяком за то, чтобы не поперхнуться, не дать повода для улыбок на их злых лицах.

Суть заключалась в слоях, образующих Пинга и Понга. Навык, отрывок данных — все расслоить и стряпать в конкретные моменты пирог индивида только из необходимого и достаточного. А призванный олицетворять братское единство воображаемый Панг объединит остальные слои, станет распределителем, гарантом и прочее. Дуот в этот момент мыслил сумбурно из-за разом столпившихся идей, образовавших пробку, однако за ночь планировал все разрулить и реализовать наклевывающийся проект, облегчающий жизнь ему и ЛЗ, уловившему смысл. Переключение на очередное занятие совершилось с трудом.

Глава 22. Сисма и облекто

Глядя через призму на задания по сисме, Панг внутренне хмыкнул получившемуся каламбуру — систематизация на системной магии. Как и на части прошлых занятий, он в самом начале настраивался, приводя в соответствие внутреннее знание с демонстрируемым для окружающих муляжом.

Расслоение в первом приближении дало пять слоев, второе — три однослойных, двух и трехслойные пироги. С двумя однослойными все кристально ясно.

АЗУ. Начертательная магия воображения. База строится на мысленном представлении магической фигуры, выражающей заклинание в виде потоков энергии, нитей, и логических связок, узлов. Соответственно, на сисме рассматривались бы классические как плоские, так и объемные конструкции, правила их создания, формулы расчета расстояний между узлами, длин нитей, углов, площадей и периметров, создание колебательного контура, шарниры и динамические реакции, способы сочленения фигур и прочее. Сплошная геометрия и планиметрия, сдобренная переложением других предметов. Причем, обучение проходит посредством особых магических контуров, помогающих в воображении сформировать четкую структуру, достаточную для срабатывания заклинания. Важен учет специфики дара, отражающейся на сложных многокомпонентных конфигурациях и энергетической составляющей. Определяющую роль играет склад ума и сила воображения с краткосрочной памятью. Неоспоримое достоинство заключается в рассмотрении заклинания как энергетической структуры, внутренний образ в точности отражает наблюдаемое в истинном зрении. Существенный недостаток — слабая развитость в области регулирования внутренней маэной, использующей для контроля внешних потоков и в качестве проводника воли мага, некоего каркаса заклинания, в сочетании с опорой на внешние потоки.

Наставник. Эфирная магия. База строится на структурировании внутренней маэны организма и ее высвобождении. Ввиду малого объема изменяются ее характеристики, так сказать, придается мощь, достаточная для желаемого эффекта. Телор и малор подобны линзам, фокусирующим мысленный образ и энергию, его воплощающую. Они оперируют внутренним состоянием, энергетическими потоками эфирного тела. На сисме бы изучалась стабильность и рассеивание заклинаний, плотность внешней маэны, энергетические характеристики окружающей среды, способы подпитки и аккумулирования маэны, учет тембра голоса и пластики тела на конечный результат, расчет объема внутренних резервов, учет влияния направленности дара и эмоций. Энергия извлекается через основной энергетический центр эфирного тела, что существенно ограничивает функционал, диапазон возможных воздействий на окружающее, их силу. Сила в слабости — необходимость пропускания энергии через свои тонкие тела.

Чуждое прошлое. Начертательная магия эфира. База строится на иероглифах и рунах, на плоской проекции энергетической структуры заклинания с внешней запиткой. Тренировки помогают сопоставлять внутреннее состояние с рисунком, усиливая, ускоряя, углубляя. Вся многогранность живописи — рисование телом и предметами, мысленные и эмоциональные мазки, создание красок, кистей, холста, мозаика и витражи. Переложение недостаточно четко удерживаемого образа во всей его полноте на внешний носитель, будь то пергамент или воздух, например. Плюс в реализации многоплановых магических воздействий одним заклинанием, минус в зависимости от больших объемов маэны.

Двойное чуждое прошлое. Внешняя предметная магия. База строится на магических свойствах предметов, чаще кристаллов, используемых в качестве проводников. Важно уметь осуществлять тонкие манипуляции, с максимальным эффектом используя вещь для хранения, как энергии, так и шаблонов заклинаний, строящихся в миниатюре с использованием собственной маэны, дабы потом шаблон наполнять из внешних источников и на ходу либо дополнять второстепенным функционалом, либо изменять параметры в предусмотренных рамках.

Тройное чуждое прошлое. Магия тонких воздействий. База строится на аурных манипуляциях, изменениях собственной полевой структуры. Создание щупов, распространение воли, минимизация степени воздействия и энергетической составляющей. Оперирование самой доступной формой маэны, использующихся в различных йогистических и боевых практиках.

Пусть выжимка груба, зато наглядно характеризует магические техники. Собственно, в той или иной мере все слои отражаются друг в друге, используют схожие и часто пересекающиеся инструменты для повышения эффективности воздействий. Все они зародились исходя из разных соображений, под разные цели и задачи, в разных условиях зрели. Модель, правда, не учитывает чародеев с их универсальными энергетическими ядрами.

Панг видел, сколь сильно оказалось на него влияние АЗУ — родная школа практически сразу отошла на второй план, — сколь причудливо переплелись парная и тройственная слойки, дав активные заклинания в передах собственных тонких тел. Безусловно, аурные манипуляции в условной иерархии стоят на втором месте, а рисунки на последнем — тату совсем-совсем недавно обрели зримое воплощение, и то под давлением обстоятельств, иначе бы подобное баловство так им и осталось бы.

Отделив зерна от плевел в своих закромах, Панг обратился к новоприбывшей кучке, от ЛЗ, добавившим шестой слой.

Кюшюлю, восточные эльфы Арездайна. Эфирно-аурная магия. База строится на просеивании через собственные энергетические узлы всей доступной маэны. Эфирное сито позволяет поднять порог универсальности, повысить уровень владения всеми магическими дисциплинами, прежде чем делать упор на специфику цветка магического дара. Так энергия для сотворения заклинания из школы огня проводится через соответствующий центр эфирного тела, чтобы воспользоваться его усиливающим эффектом, его вектором в сторону огненной стихии, и при этом абсолютно неважно наличие не подходящего для этих целей огромного водного лепестка у цветка магического дара, образно говоря.

Частое использование центра ведет к его развитию, а вкупе с эллорашэ происходит поддержание всего организма в тонусе, сохранение общей гармонии — отсюда и ауры правильной яйцевидной формы. Тренажеры кленового зала как раз и прокачивают объемы маэны через различные участки эфирного тела, вернее насильно изымают ее, хотя и не напрямую, а путем создания в непосредственной близости область всасывания — это позволяло ежу-новичку втихую жульничать. Строение эфирного тела Панга существенно отличается, однако в целом оно имеет те же характерные особенности и признаки, что и у прочих эльфов. Огрубляя, можно провести параллель с физическим телом и внешними чертами, отличающими особей — и подрасы — между собой. У Панга гармонию "продавливают" порядка десятка основных узлов, по местным меркам гипертрофированно развитых, у остальных, восточных, совокупностью под сотню, плюс минус десяток другой, чакр, которые смело можно назвать первичными, а роль "лепестка магического цветка дара" играет их малое и ярко выраженное объединение.

На сисме задания шли с заделом на весь вечер. Требовалось определить оптимальную область тела, из которой предстоит оттягивать маэну для двух кантио. А так же рассчитать сопутствующие параметры, как то: приблизительную стоимость в маэне, степень и характер влияния телора и малора, результирующий эффект при заданных параметрах среды. И описать в цифрах и формулах итоговое заклинание. Все результаты собрать в сводную таблицу.

Инс-арканус, эльф с тремя подвязанными серыми лентами белесо желтыми косами, две из которых покоились на груди, курсируя по залу сот, часто направлял свой янтарный взор на Пинга и Понга, хмурясь тонкими подвижными бровями на живом лице с тяготеющей к квадрату нижней челюстью и широким лбом. И неспроста — первое деление они нагло халявили, игнорируя рабочий инструментарий, лишь вначале просмотрели кристалл с заданиями. А ведь времени на вывод всех положенных закорючек, прямо скажем, в обрез.

— Алс Понг, какие у вас трудности? — прогудел в голове недовольный голос инструктора, переданный через оши. Интонации ЛЗ переправил в точности, включая вежливость и заинтересованность.

Его не смутило ни ушедшее в пол предыдущее послание, ни трудность общения через доппельвита. Отвлекать речью вслух он не стал, сев в позу мудреца напротив. А Панг подумал о стереотипах мышления и границе собственной замкнутости.

— Систематические, инс-арканус, — грустно вздыхая.

— А конкретно с текущими заданиями? — в прежнем тоне. — С ледяным ежом Сфе-Суфа(*), например, — вдогонку.

— Я еще досконально не знаю методики, поэтому погружаю задачу в подсознание и, находясь в медитации, терпеливо жду ответа, — не поднимая глаз. — Но я обязательно за год все выучу и смогу сознательно излагать ход всех вычислений, — подражая инструктору, смущенно отвечая по-взрослому.

— Вот как... — протянул бледно желтый, придавая мыслеречи черты обычного общения. — Ничего не знаете, нет темпоральных завихрений, сопутствующих предзнанию, как вы объясните получение ответа вашим подсознанием?

— Я частично разбираюсь, инс-арканус. Но за отведенное время мне никак не справиться с выводом решения по преподаваемым в Кюшюлю алгоритмам и схемам, — долго формулируя посыл.

— Вы ушли от ответа, алс Пинг.

— Извините, инструктор, но я думал, вы знаете, что у большинства магов сознание использует только пятнадцать-двадцать процентов ресурсов мозга, а его вычислительные способности изменяются по нелинейному закону. Поэтому, как думают некоторые, эм, ученые, подсознание даже простым перебором вариантов из осколков знания способно выстроить логические цепочки к решению и выдать ответ сознанию, вот я в медитации и ловлю его, — позволив себе ехидно поддеть. — Вы только не волнуйтесь, за год я обязательно все выучу и буду решать, как положено, — виновато вдогонку. Лучше правдиво ответить сейчас самому, чем потом за выяснения возьмутся серьезные эльфы.

— То есть решаете не вы, а ваше подсознание? — уподобился инс алсу.

— Ну я это я, — стушевался на миг Пинг. — У картошки тоже торчит только ботва, а клубни сокрыты, но ведь менее картофельными они от этого не становятся, правда?

— И как быстро клубни решают за ботву? — ну просто очаровательная мимика, так и склоняет к доверительным отношениям.

— Понговские уже... — сглотнув.

— И как вы узнали? — спросили взлетевшие брови.

— Ну... после недавних, эм, событий, наша связь стала полнее и, эээ, мы не нуждаемся для общения в костылях оши...

— Вот даже как, — на лбу образовались задумчивые складки. — Значит, уже не поручиться за аутентичность ваших решений? — отправил он вопрос для Пинга.

— Наверное, — пожал плечами Пинг в ответ на заумный вопрос.

— И как мне узнать, чьи же клубни выдали ответ для выставления заслуженной оценки? — дернув ушами.

— Не знаю, — чуть скривив губы. — А если принять концепцию дуот-картошка и выставить правильную оценку? — несмело улыбнувшись.

— Чудно, — глубокомысленно.

И не ушел, выразительно намекнув на пустоту в записях. Деканы ходили между сот с алсами и, казалось, прислушивались к каждому слову, прошедшему через доппельвита Панга. Дети корпели. Кто-то жевал кончик, кто-то тер им за ухом, кто-то прикусил губу или высунул кончик языка, кто-то вытянул губы трубочкой, двигая ей туда-сюда.

— Вас ничего не смущает в ответах, алс Пинг? — мягко поинтересовался инструктор, легко разобрав со своего ракурса все написанное.

— Неа, — мотнув головой, расслабившись.

— Вы умеете вычислять коэффициенты магоэффективности и кантиопродуктивности? — чуть вскинув бровь.

— Нуу, — сдвинув брови и внимательно всмотревшись в написанное. — Мы обязательно всех нагоним по программе, — сгорбленно понурившись.

— Вы умеете вычислять коэффициенты магоэффективности и кантиопродуктивности? — с толикой строгости.

— Я нет...

— Читайте руны, — сведя в бесшумном хлопке и разведя ладони. Столбцы Оддазви(*).

— Извините, инс-арканус, но после... у меня еще не получается правильно сфокусироваться, — кусая губу. Не выдавать же ему необязательность засветки глазных яблок и наблюдаемость от и до.

— Действуете, как можется, — черты разгладились в настойчивого доброго дядюшку.

Что ж, Пинг попытался, а Панг постарался. Постарался сделать нестабильным визуальный эффект, мерцающим, и открыл информационный кран на ответвлении вестибулярного аппарата, дестабилизируя его. Пинга повело, закружилась голова и заплясали разноцветные пятна, когда он переводил взгляд с первого столбца на второй. Тут же мужские руки схватили за плечи, а вместо рун появилась опорная пентаграмма, привносящая устойчивость.

— А раньше до какой позиции в столбцах Оддазви доходили, алс Пинг? — минорно спросил инс, когда внутренний свет в глазницах обрел ровность сияния в магозрении. А руки вроде как в одобрении сжали плечи.

— На последней проверке до пятьдесят второй, — у наставника это в пределах нормы, а для Кюшюлю всего лишь самая нижняя граница удовлетворительно.

— А ваш брат? — уныло.

— Не проверялся ни разу, — и это чистая правда.

— Вас не тестировали при приеме?! — картинно удивился он.

— Только на здоровье и потенциал. А вам разве ничего не сказали? — глядя на сморщившийся нос исподлобья.

— Что-то вы подозрительно бодры, как я погляжу, — сострив взор.

— С Лисаустом мы общались много, но не долго, а Хэмиэчи вообще был никем, только боль от него и получили. Как говорил один мудрец, если в потере найти что-то положительное, страдание станет легче...

— А Ринацео? — осторожно.

— И вы... — двинув уши к затылку. — Без комментариев, — дрожь от всплывших перекошенных лиц прошла от пяток до кончиков ушей и обратно. Пинг осунулся, окрасившись обидой и разочарованием.

— И что я? — сердито. — Виновен в дружбе с ним и не достоин знать причины ссылки???

— Что, в отмщение убьете прямо здесь и немедля? — саркастически вставил Понг.

— Кхе, — вслух поперхнувшись. — Вы как со старшими разговариваете?! — возмущенно, повернув голову и найдя глазами говорившего.

— Вы сами стимулировали откровенность приватной беседой, чему возмущаетесь? — в том же ключе.

— Хм, — обдав Пинга морозной сухостью. — Алс Понг, вы видите откровенность в возможности безнаказанно оскорблять?

— Не получив в верхах ответа, потому что те сами только предполагают, решили грязно выпытать у нас, поди еще и по их указке. И не совестно давить, а? Почему вам разрешено бросать оскорбления направо и налево осознанно или нет, и при этом наказания сыплются на нас? И как вас вообще допустили до работы с детьми, если они вас могут не просто обидеть, а оскорбить? Даже правдой, даже одним фактом своего существования...

— Выговорились? — спросил айсберг.

— Нет...

Диасаестусирарум нарушил биоритмы Глораса. Как бы мерцающие не правили климат и последствия смены полюсов, тратя тысячелетние резервы, а Давжогл не усмирял катаклизмы от изменения периода вращения Рухма, беды уже разразились. Нордрассилы Арездайна еще недоросли до плодоношения, южно-островной всех не обеспечит постоянной сывороткой, угэрежский занят дырой в своей литосферной плите, а дети у эльфов уже не зачинаются. В то время как у других глоров всплеск рождаемости, одаренных — угнетенный воронкой мировых энергий эгрегор выпятился в обратную сторону, особенно сильно у людей, а у гномов благодаря божественной поддержке, тогда как мерцающие оказались в ловушке выбора, они не могли не заняться природой, которая, взбесившись, убила бы все живое вернее полчищ с Рухма, а на остальное не осталось ни времени, ни ресурсов.

Сейчас роль играет восточно-западная арездайновская политика и некий страх перед вознесшимися божествами при ослабленных царях. И если поток энергий с южного полюса еще-как-то выручал правителей эльфов, то теперь к нему доступ закрыт надежно — либо молитесь и рожайте, либо воюйте и мрите, Сипаугри на компромисс после Хэмиэчи не пойдет. Поэтому, во-первых, эльфы пылинки должны будут сдувать со своего недозревшего потомства, способного в силу еще растущего организма успеть приспособиться и в будущем не страдать бесплодием. Во-вторых, если они и найдут способ, даже хотя бы тем же бессмертием и молодостью пожертвуют, срок жизни в тысячу лет все равно немалый, то изменится уклад жизни, близнецов так точно не выносить. И это все только малая, надводная часть айсберга.

— Но вы правы, инс-арканус, — через паузу продолжив. — Я вспылил и повел себя недостойно, извините. Дуоту Пангу предстоит много над собой работать.

— Рад, что вы это сами осознаете, — пасмурно глядя сверху вниз на Пинга, невидяще уставившегося на свои записи. Потом развернулся и ушел.

И опять как горох об стену. Панг приуныл. В вопросах он высказал свой ответ, но в сложившейся атмосфере устроиться с комфортом уже не выйдет. Жаль, но ничего не попишешь — Пангу отчаянно требовалась передышка, хоть в трясине, хоть в зыбучих песках, хоть у черта на куличках, хоть у йейля на рогах.

Вскоре сокращенная вечерняя пара по сисме закончилась. Все принялись повторять гимнастические упражнения за иоценом — разминка ног, кистей, шеи, глаз.

Следующие две, арканику и маг-лор, вел тот же инструктор, в тех же сотах, экранирующих и питающих. Следовало из вливаемой извне маэны сформировать эктоплазмоид в форме ежа с заданным количеством игл и шипов, а потом развернуть сферу в плоскость. Так же и с ледяным иглистым облаком(*) — наклепать гасаёжей(*). Все измерить и записать. Затем уже на маг-лоре сотворить и погасить соответствующие кантио. Опять же заполнить таблицу мер с показаний приборов, предварительно откалиброванных и настроенных на себя: сколько маэны было, сколько пришло извне, сколько пошло на кантио, сколько осталось и развеялось.

Если на арканике манипуляции с голой силой дались без труда, то на маг-лоре инструменты безбожно грешили, завирая по вполне понятной для Панга причине — нелегко перестраиваться с инфэо на кантио. Вносимый телором и малором диссонанс заставлял тратиться на контроль больше, чем на само магическое плетение — в данном случае сплеталась череда внутренних состояний. Пока язык ворочался, а мышцы сжимались, мысль успевала расплыться, за ней менялась магическая напряженность, и прибор рисовал провал или скачек.

— Покажите, как раньше инкантили, — обратился инс-арканус после пятнадцати ниций мучений Пинга.

— Есть, инс-арканус, — он уже и так поуши вмешался в ход аттестации.

Самое привычное и уже давно набившее оскомину лезвие ветра. Когда-то отточенное как кантио, а потом как инфэо. Идеальное исполнение врезалось в поле-поглотитель, в точности подтвердив теоретические выкладки с сисмы.

— Мой скепсис оказался бесплоден, признаю. Вас готовили в аэроманты? — с прохладой.

— Нет, инс-арканус, — наставник просто давал Пангу когда-то вровень со всеми уклон на личные способности, на спецобразование не было средств, тогда.

— Какие школы вы еще изучали, какие ваш брат?

— Никакие, инс-арканус.

— Хм, а каких касались во время своего образования?

— Здесь никаких, инс-арканус.

— А за пределами Кюшюлю? — терпеливо.

— Осталось за пределами Кюшюлю, инс-арканус.

— Почему же тогда показали лезвийную дугу ветра?

— Она в рамках здешней программы, инс-арканус, — через оши передавать мысли весьма легко и удобно, и без учета ЛЗ.

— Чудно, чудно. А какие еще ваши кантио укладываются в здемшнюю программу? — поставив ударение.

— Не могу ответить, инс-арканус.

— Не знаешь или не хочешь отвечать? — а в ответ молчание. — Хорошо, отложим этот разговор, — пройдясь глазами не хуже кисы.

На лицах свидетелей появились злые ухмылки, но стоило инструктору оторвать взгляд от Пинга, как выражения моментально сменились на благостно-сосредоточенные — деканы сидели по периметру в медитации, обманчиво расслабленные и невидящие. Специальные экраны еще и размывали спектр истинного зрения за пределами сот, а так же обеспечивали звукоизоляцию, но обычное изображение из каких-то особых соображений оставалось доступным. И все видели, какие жалкие ежи с тупыми шипами или кривыми иглами появляются в сотах старательно кривляющихся Пинга и Понга, но Пангу до всех них не было дела — он занимался памятью тел на движения, ища удовольствие в малом.

На ужин дуот Панг ел манную кашу с комочками, а остальные кто с киви, кто с клубникой, кто с другими ягодами, на вкус сладкими или кисловатыми. Зато черный зерновой хлеб больше ни у кого за столом Эрина не пользовался такой популярностью, как у Пинга или Понга. Составление меню в каэлесе возведено в ранг искусства — учесть запасы, пристрастия и баллы восьми сотен дорогого стоит, а еще надо не запутаться при раздаче. Впрочем, и само расписание составляется не без ментата, только взрослого и полностью обученного, в колледже.

Ромашка поразила воображение. В центре встречаются тычинки-коридоры, сливаясь в восемь двойных закрученных спиралью вокруг толстенной прозрачной трубы с колыхающимися по течению вверх красивыми цветущими плетьми водорослей лестниц, по которым сбегала нагая четвертая цепь к своим лепесткам. Интересная динамическая транспортная развязка отошла на второй план от вида терм.

Разделяющие круг на восемь секторов колоннады из малахита с золотыми жилками, белый мрамор с зелено-голубыми и золотыми прожилками на каскадах из пяти разно температурных бассейнов с кристально чистой водой на внешнем периметре со своими водопадами из стен, белый с золотом пол с нежайшим песком с оттенком выцветшего золота. Повсюду кадки с пастельных цветов растениями, которые вместе с лозами на колоннах и потолке своим регулируемым светом создавали в данный момент светлую обстановку с ноткой сокровенности. Свободно конфигурируемый пол после ступеней имел легкий наклон к периметру, но полуживой песок не скатывался под ногами, стремясь занять прежнее положение. Парная и морозные зоны располагались парами — рядом с ледяной водой горячая область, сухая или с паром, а с соседнего сектора примыкает горячий бассейн и морозная область соответственно. Магические щиты обеспечивали перераспределение тепла и ограничивали зоны.

Сразу после входа каждый брался за свободный тонкий жгут с присоской на конце, которую прилеплял к камню оши на затылке, после чего уходящий к потолку голый стебель становился еле заметным, совершенно не стесняя движения в пределах сектора — с подобным Панг столкнулся еще на арканике. Дальше люстрами с высокого потолка свешивались переплетенные пучки лиан: одна с душевой лейкой, одна с грушей для выдавливания жидкого растительного мыла, одна с грушей для выдавливания массажного масла, коим являлся сок растения. Ароматные масла и мыльные гели с прочими составами применялись в других случаях, те же куски мыла, которыми все только что в своем листе пользовались — это, по сути, обмылки из терм, размягченные и слепленные в куски по руке. Там же, кстати, Панг познакомился со стручками, висящими вместе с листьями на бортиках отходника — каждый вставлял их себе в попу, чтобы растение "облизало" прямую кишку и оставило в глубине саморастворяющуюся заглушку. С непривычки Пинг и Понг подняли волну смеха из-за отразившихся на лицах несдержанных эмоций от донельзя противных ощущений, будто глист вторгается, извиваясь на все лады.

Песок под пучками серебрился и легко подчинялся мысленным командам — часть подлетала, формируя в воздухе тонкий туманный лежак, создающий полные ощущения мягкой, пружинящей и на ощупь бархатистой поверхности, и при это дающий рукам свободно проходить сквозь него, а так же быстро и легко переворачивать или менять позу. Дети на призрачных облачках.

И мальчики, и девочки двадцать четвертого звена дружно поприветствовали инс-облектоя, бледно лимонного эльфа с янтарными глазами. Его волнистые волосы прижимались на голове тонким витым и резным обручем, а у копчика стягивались серой лентой. Узкие берда, свисающий чуть ниже наполовину открытой головки мешочек невыдающихся чресел, сглаженные линии мышц ладного тела, всего на голову возвышающегося над самым высоким здесь Оюцэ. Метаморф, не иначе — такая комплекция характерная для подростков из пятой цепи.

Пинг и Понг не стеснялись показывать в строю краску своего смущения и угол желания, у впервые встреченной женской половины вызвавшей заинтересованные взгляды, но не более того. Инструктор по лисьи улыбнулся, и во время перечисления техник поставил правую кисть перпендикулярно — у всех мальчиков тела подчинились приказу, только здесь он не был грубым, а являл собой почти естественную реакцию, просьбу, которой нельзя не подчиниться.

Расслабляющий массаж напарницы, охватывающий все тело, включая уши. Плавный переход на стимуляцию эрогенных зон, пять поз с возможным наибольшим проникновением, две и которых в попу. Потом тонизирующий и ополаскивание. Время на купание. И партнер и партнерша меняются местами.

Никакого экранирования — сто пар открыты ушам и глазам. Все воспринимали это спокойно, как рисование иероглифов или приемы боя на мечах. Шлепки, постанывания и громкое дыхание воспринималось как нечто естественное и совсем не интимное.

Отрабатывание техник — вот что это было, просто и ясно. Коснуться здесь, потом тут, сжать, надавить, ткнуться десять раз быстро, пять медленно, руки там-то. Равное внимание едва налившейся груди и ягодицам, плечам и бедрам, подмышкам и спине. Четкая последовательность действий, приводящая пусть к небольшому, но все же эротическому удовольствию, которого никто не стеснялся, но и не выпячивал. Словил кайф и хорошо, молодец, доставил приятное — тоже отлично. В начале активны мальчики, а девочки только подмахивают, потом наоборот.

На облекто учат эротическим удовольствиям, принимать и доставлять их. В гимназии — основе, с большим вниманием на массаж. Тела еще растут и не способны прочувствовать все целиком, да и оши вмешиваются, но алгоритмы запоминаются. В гимназиуме экстаз уже доступен в полной мере, яркие оргазмы к концу обучения тухнут из-за складывающейся привычки. Под запретом в каэлесе магические приемы, оши их эффект блокируют, поэтому у совершеннолетних остается еще много сексуальных открытий и наслаждений при отсутствии зависимости. С одной стороны пропадает эффект новизны, когда оба партнера опытны, с другой чувственные наслаждения более интенсивны и полны, с третьей легче пойти на отказ ради взращивания могущества, с четвертой больше внимание уделяется личности, а не компромиссам ради постельных утех, с пятой четко видна граница между сокровенным интимом и удовлетворением физиологических потребностей, которые и учат обуздывать пресыщением, с шестой секс превращается в многоплановое наслаждение, и так далее еще много слоев.

Из-за Панга у Иёйта все же засветило голубоглазое солнце — недокомплект дуотов своего звена и из четвертой цепи продлится еще квартал, и ему как одному из лучших в пару будут ставить самого маленького по росту, но не по опыту, из предпоследнего тридцать третьего звена. Оонту, кстати, и так в этом плане везет, вот только надолго ли будет сорок восемь девчоночьих дуотов? То-то они после сиесты находились в подозрительно более хорошем настроении, пребывая в сдерживаемом нетерпеливом ожидании — груди не такие прыщаво плоские, есть чему лечь в ладонь.

Деканы, расположившись в центре буквой "Y", собой показывали пример алсам, выполняя в точности то же самое. Одна из пяти пар выбивалась отсутствием любовного огонька — супруг скрывающей грусть в этот момент коротал вечер в оазисе посреди южной песчаной пустыни в полном одиночестве, не считая Брыськи и Туськи. В тех же прищипках, проминающих или разглаживающих движениях сквозила любовь.

Некоторые младые пары повторяли заботливо-ласковый характер, помимо техничности, и никакого банального щупанья. Многим нравился приятный процесс, несмотря на дискомфорт из-за успевших приглянуться, но состоящих сейчас в паре с другими. Часто на взрослых украдкой бросались взгляды — массажируемые в этом плане обладали преимуществом. И соседнее семнадцатое звено часто всматривалось в старших соседей — невидимые экраны широких проходов не пропускали только звуки, а растения оставляли большие прорехи. Пусть у них и отличное от старших задание, и уши у многих горели, и движения дерганые, порой приносящие боль — все впереди, всего полгода физического контакта подобного рода прошло для них.

Кареглазая под Пингом прикидывалась бревном с недовольной миной на лице, зудящим мыслеголосом о:

— Левее. Шустрее. Ты лапаешь что ль, да? Обзор загораживаешь! Да не тряси ты им перед лицом! Ладонью дави, а тут костяшками. Так дятлы только долбятся... — и все в таком духе.

Нудела и нудела восьмой номер из прима-дуодека. На оправдания что Пинг, что Понг узнали о себе много нового и весьма нелестного: их сравнили с мартышками, с червями и черепахами криволапыми, и это еще из самых безобидных. И ведь стервочки потом молчали в тряпочку, когда пришла их очередь.

Только инс-облектой ходил неприкаянной душой, бросая на спины новеньких алсов взгляды совершенного искусителя, в чей сачок попался девственник. Когда голоса взрослых в экстазе ознаменовали конец первого этапа, он уже стоял рядом с Пингом и за ницию бешенного темпа со спины влил свое семя, тут же потекшее по ноге. Неожиданностью стали завистливые искорки в карих глазах, смотрящих сверху на согнутого пополам мальчика, и не у нее одной, и мягкая улыбка у взрослых. А вот лисья морда обратилась в маску почти сразу — не было никаких мышечных реакций новичка, на которые рассчитывал инструктор. Он потом и к Понгу сунулся, без фирменной улыбочки, и с тем же результатом отвалил. Будь инструктор поделикатнее, может Панг и решился бы на каплю кайфа для себя и него, действовавшего безбольно и приятно, но уж слишком бесцеремонно.

— Он опять лыбится, — в который раз угадал Кэнэль состояние Панга, когда все парами после тщательного мытья под лианами вбежали в мороз, повесив фразу мерзнуть.

Колкий снег под ногами, пар от разгоряченных тел, осыпающийся потом снежинками, сперва перекидывающимися в холодные капли, пускающие мурашей, а потом и вовсе инеем на дрожащей коже ставшими, обжигающее носоглотку дыхание, резь в прикрытых глазах.

Он сказал тихо, не побоявшись потерять тепло. Он принялся вместе со всеми растирать партнерш.

— Мы как молодняк висим на паутине громадного паука-няньки, свитой на потолке Ромашки, — низким голосом ответил Пинг, вызвав фырканье на фоне вздрагивания и передергивания плечами некоторых.

— Пфе, — громче всех выдал Фяльтэ.

— Кстати, весь его рацион составляют самые слабые, — тут же заговорщически подмигнул ему обернувшийся Понг, уловив общее положительное настроение, благоприятное для поучительной правды.

— Фу... Фи... Кхе... Брр... Хи-хи... — новый Ринацео стоял со спины, поедая затылки Панга глазами, но не вмешиваясь. А Фяльтэ, видимо, краем глаза заметил устремленный на него взгляд Нарэцео, и молча съежился, усерднее начав прижиматься и проминать бедра. Многие предпочли осторожно шепнуть рядом с ушами комментарии.

— Бессмыслица, — цыкнул Ваылс облачком, осыпавшимся ледяными кристалликами. — Угу, — носом согласились некоторые со всех сторон.

— Лучше воспитаются, больше выживет, богаче приплод, — начал Пинг.

— И вкуснее жизнь от обилия мягких и сытных малявок... — продолжил Понг для навострившихся ушей.

— В воду! — командно гаркнул иоцен. От неожиданности некоторые, вздрогнув, бросились вприпрыжку.

Жгуче горячая вода, от которой поднимался пар, создала резкий контраст. Панг вместе со всеми из первого ряда прыгнувших вынырнул у самого бортика, правда, он единственный вывалился в следующий неуклюжей лягушкой. Менее горячий, более глубокий и широкий. Его проплыли не как угорелые, но не менее скоро, сиганув в самый большой бассейн с температурой порядка двадцати восьми градусов. Пинг и Понг, оскользнувшись, таки отхватили свою долю на пять градусов более холодного водопада — какое-то покрытие на мраморе не давало скользить по нему, сложно упасть, если не спешить, да и чары не дадут насмерть расшибиться.

Удар ладонью со вложенной маэной по поверхности оповестил и занырнувших ко дну о переходе в следующий бассейн. Шестнадцать градусов, а следующий всего два, из него как пробки вылетали ушастики в спасительную парную зону, где поднятые инструктором ветры приятно обжигали, суша. Здесь так же следовало заняться партнершей, так же прижаться со спины. Потом обратно в холод — перегородки за это время изменили высоты, образовав каскад в обратную сторону. Свободное плескание в двух центральных бассейнах продлилось недолго — пошел второй круг.

Глава 23. Сон

— Дуот Панг, — в закрытой спальне построил Эрина декан после возвращения с блаженного облекто. До отбоя оставалось пять ниций. — Ты сегодня проявил песней неуважение к памяти, непочтение к инс-аудио, нахальную дерзость при общении с инс-арканусом, позволил себе грубую шутку во время облекто. И ты говоришь на лоре.

— Про паука-няньку правда, — упрямо вставил Понг.

— И пререкание со старшими, — пудовой гирей упали слова. — Итого шесть плетей эльфу, двенадцать альфару, — с вежливой улыбкой.

На миг Юиёц округлил глаза, Сэян вскинул брови вместе с Егёсом, Ульх отвесил челюсть, Аёыл прищурился, Эёзд и Оюцэ дернули ушами, Оонт и Иёйт сдержанно и злорадно улыбнулись, сверкнув глазными яблоками. Пинг и Понг раздули ноздри.

— Ложись, Пинг, — махнув готовой к сече кисой в сторону проявившейся на краю расстеленного у фусумы футона низкой и узкой воздушной лавки после короткого слова и быстрого пасса свободной правой рукой.

Пинг встал на карачки, оставив держащую плоскость под собой.

— Плюс один за неподчинение декану. И раз... — начал он отсчет.

Кнут резал кожу как сыр, оставляя кровавые следы, тут же запекающиеся, но и только — саднящее чувство оставалось, как и боль. Начал с ягодиц, закончил лопатками и плечами. С левого боку, живота и груди успевали капать на матрац красные капли, как и брызги, что заворачивались заклинанием. Последний удар оголил кости, но в спальне кроме сопения, гулких ударов сердец, свиста и шмяка кисы не раздалось криков, разве что сжатые в кулаки руки в конце дрогнули, но не уронили тело.

— Понг, твоя очередь, — с той же мягкой улыбочкой и не предвещающим ничего хорошего взглядом.

Только когда плоскость исчезла, Пинг позволил себе опуститься на икры и бедра, сложившись в три погибели с упертыми в пол кулаками и лбом. Для Понга вежливо точеное лицо вообще не предложило магию.

— Это жестоко, — прошептал Сонэль, сглотнув после третьего счета, когда кожа альфара для кисы оказалась подобной маслу.

— Вас, дуот Сэян, тоже ждет наказание за грубый язык, — жестко ответил декан, продолжив отсчет до десяти.

После шестого у Понга руки задрожали, а после восьмого заходили ходуном, но держался — Пинг положил правую руку на его левую ногу, крепко сжав повыше колена сразу после первого. И выдержал, после последнего сложив голову на подзажившее плечо тут же подскочившего и бережно поддержавшего Пинга.

— Кэнэль, — указав кисой, к которой не приставала ни кровь, ни плоть, на соседний футон.

Надо отдать должное ему — не дрогнул, не бросил взгляд на брата, встал, подражая двум предыдущим.

— Ссс, — тут же за не менее сильным свистящим ударом по середине спины вылетело из его рта, а руки предательски задрожали так же сильно, как налившиеся кровью кончики ушей.

— До завтрака постельное белье должно быть чистым, дуоты Панг и Сэян. Вольно и спать, — и вышел, небрежным пассом разорвав полог тишины и отодвинув внутреннюю входную панель. У остальных не закрывались, а их деканы проводили дуодеки только до листа.

Аёыл и Оонт зло хмыкнули на четыре носа, вальяжно улегшись. Хэёен хотел было присесть у Кэнэля, но Шосси остановил его рукой на плечо и мотанием головой, когда тот вопросительно и с искренним переживанием на лице обернулся. И все восемь проводили взглядом последнего оставшегося стоять с взглядом исподлобья в сторону панговского угла и играющимися мышцами сжатых кулаков — в глазах Сэяна отражалось неподдельное уважение. Пинг как раз отстранился, дав Понгу лечь на живот, и, невзирая на собственную боль, аккуратно укрыл его, прежде чем сам забрался под одеяло, на котором уже проявились четыре кровавые полосы — сквозняк теперь особенно опасен.

Но Панг не мог позволить тронуться выращенному им льду. Когда шаркающе подошедший Цэё с Цао начал делать вдох, чтобы произнести, судя по ауре, извинения, Пинг и Понг на пару громко пустили ветры. Приподнявшийся на локтях Оонт носами громко хохотнул, Сэян синхронно наморщил лоб, непонимающе сложив бровки домиком, и с непонятным лицом отвернулся. А Цэё как вдохнул, так и выдохнул, игранув желваками и скрипнув зубами. Напоследок обидчиво дернув ушами и поджав губы, оба шмыгнули к себе в постель — бело-желтый свет уже сменился на ночной бледно-зеленый от прожилок с потолка.

Юиёц не захотел выглядеть глупо, и духу не хватило завершить намерение до логического конца, а больше и не хватит даже начать очередную попытку — чаша весов с обидой перевесит хорошие порывы...

— Лис, ты перегнул палку, — раздался любящий голос Лейо, окрашенный недовольством, когда Панг еще до полуночи вошел в медитацию и еще раз прогнал прошедший день.

Вокруг колыхался серый клубящийся туман, ровно подсвеченный изнутри. Прошедшая по нему рябь живо напомнила об Угэрежском Разломе, чьи волнения почти на все сто процентов подавлялись как самим мэллорном, так и навешенной и поддерживаемой им защитной магией. Но за время, проведенное в пустыне, Лис научился смотреть на песок и ходить по нему, слыша подавляемые мерцающими отзвуки планетарных судорог. Как ни печально, но именно эта угэрежская дыра стала бельмом на глазу Давжогла — подгорным жителям аукается каждый стон тектонических плит, порядком застоявшихся под мерцающей эльфийской пятой. Но в этот момент Лис не мог себе позволить дивиться умениям Чародеев обходиться с целыми континентами как с обычным паркетом, порою скрипящим или пучащимся.

— Возможно, — через паузу ответил Лис, улегшись на спину и подложив под кучерявую голову руки.

— И что думаешь делать? — спросил пламенный голос Зефира.

— Думать. Как поощрить не подставляя. И не истончая еще хрупкую ледяную корку.

— А она так уж нужна?

— Боишься шрамов на сердце?

— Боюсь. Оно ведь и так уже в рубцах. Реальность и ожидания как цветное и серое. Но я не прощу себе отступление, другого такого шанса у меня не будет.

— А мы, Лис? Разве не залечим шрамов, разве бросим, не поможем и не поддержим?

— Эх... Да, я струсил идти по лезвию сияния и следить за лучами, готовыми поджечь любой костер. Я и так всегда у кромки...

— Хочешь контролировать процесс и давать мнимый выбор?

— Как раз не мнимый, Цэё мог отбросить обиду, а не проглотить. И Сонэль мог задать вопрос, а не отворачиваться.

— Это все морось, Лис. Но в одном согласны — дети сгорят яркими свечками.

— Ты не готов принять и близко допустить к себе кого-либо еще, а нам не уследить за другими.

— Мне горько сознавать, что я вынужден прятаться от самого себя за их спинами...

— Не казнись, урок еще только начался.

— Для всех вас...

— Все равно паршиво. И нет ни одной мысли по Юиёцу...

— Есть вариант, если готов к страданию...

— Ммм?

— Стань сноходцем. Мы готовы обучить и помочь проявить новый пласт.

— Мы обрежем все лишние ассоциативные связи, но это отразиться на тебе разрывающей нутро всенаправленной болью.

— Сильной из-за стесненных временных рамок — завтрашний сон воспримется иначе.

— И не стыдно вам самим соблазнять меня на все тяжкие, а? Мы же хотели замедлиться, а продолжаем ускоряться.

— Решать тебе. Лично поучаствуешь или здесь подождешь и посмотришь издалека.

— Хех, искусители похуже инс-облектоя! Знаете ведь, какой мощный развлекательный инструмент предлагаете.

— И полезный.

— И полезный, не спорю. Колитесь, в чем подвох нового пласта?

— Когда-то ты слишком много возомнил о себе.

— Гордыня отняла самого дорогого тогда для тебя — несостоявшуюся вторую половинку. И вызвала лавину запредельных мучений.

— Сноходец схож с Теневиком(!!!). Мы удержим знания, но чувственный хвост способен прорваться бичом, и покалечить сновидца в самый неподходящий момент, сам-то ты сдюжишь.

— Поэтому вначале следует прорвать теневую клоаку, выкорчевать главный корень...

— То есть ощутить всю полноту чувств, как будто бы Эн и Ли вдруг взаправду потеряли друг друга, так, да?

— Да. Будто ты не существуешь как единое и неделимое целое.

— Пройти очередной катарсис...

— Типа познать, какого это, засиять самому, да?

— Лис... Ты обещал себе не плакать.

— Я не хочу божественности... Я и так нереально сильномогуч!.. Мне хочется тихого и незамысловатого эльфийского счастья для себя, без ежесекундных перипетий и чудовищной ответственности за всех и вся!.. Разве я так много прошу?!

Понадобилось время, и ласковые волны друзей.

— Мы рядом, обопрись.

— Мы вместе, поделись.

— Вы знаете о неизбежности...

— Мы поможем, поддержим.

— И спрячем от остальных. Они не пронюхают, ни здесь, ни там. Сверьялус и остальные знают о нас, Давжогл лишь догадывается, но о тебе посторонним неизвестно абсолютно ничего, гном все правильно понял.

— Твое бремя на нас, пока сам не захочешь обратного.

— А тройственность? А слоистость? Голова пухнет, душа выматывается, крох отдыха не хватает...

— Попричитай, милок... — старческим голосом сердобольной старушки.

— Дурак! — невольно улыбнувшись и утерев так некстати расползшиеся нюни. От кадавров такого отходняка не было, а тут зацепило и не пущает.

— Обретай равновесие и принимай волевое решение.

— А куда я денусь? — уныло шмыгнув. Совсем в детство впал.

Ужас обрушился как цунами, внезапно и мощно, сметая заборы воли. Вина за потерю, собственный грех, тоска по утрате с болью выпавшей доли. Как волки чувства и направленные из пустоты в ничто эмоции набросились на сердце, до сих пор ощущающее и ногти Оонта, его сильные пальцы на маленькой ладошке. Но зубы впивались глубже, норовили откусить или вырвать кусок. Миллионы иголок пронзили астральное тело. А рефлекс требовал свое, желание из грубого тварного тела — обнять, прижать, ощутить не где-то там эфемерно, а вот прямо здесь. И понимать, что это означает крах, обращение в грецкий орех, раскалывающийся на две половинки, полное фиаско, падение в бездну забвения.

Нет. Нет! НЕТ!!! Он — я, а я — он! Мы не потеряны! Мы спаяны навеки, срослись навсегда, переродились в единое. Пусты угрозы предательского прошлого! Я — элементарная частица, нерасщепляемая на составные части! Я сияющий фотон света, одинокий в своем дуализме любви...

Все порвали, все съели, все истлело. Осталось голое эго, центр мироздания, стремительно несущаяся точка покоя. Вне времени, вне пространства, вне обусловленности — отпали все материальные гуны. Достигнута самая глубина состояния турийя с переходом границы в следующее, абсолютно иное.

— Лис?..

— А... Извини... Пожалуй, я нашел собирательный образ — смерть. Я побывал в ее рождающей жизнь утробе. Я повернул вселенную вокруг себя и сам обернулся вокруг нее. Не волнуйся — не утратил способность любить или испытывать другие чувства или эмоции. Не ослабло желание к постепенному познанию — избежал искушения. Но как же мелка вся эта возня...

— Уйдем... Гаер?..

— Нет. Я хоть и примирился с прошлым, но больше знаний от этого не приобрел. Мне нравиться купаться в реке времени, но этой реинкарнацией я в ней суммарно меньше века, плавать не выучился, будучи еще и обременен чужим грузом переживаний. Благодарю за верность, ЛЗ и Ко, — отправив прятавшимся волну любви, — но прошу отложить повторное знакомство, я опаздываю к цели, ради которой все и затевалось, — сгусток света "глаз" не открывал, зная, но не будучи готовым встретиться воочию. — Простите меня, друзья, но время Гаера еще не пришло. Лейо, открой, пожалуйста, всем желающим мою память с момента Зова — обида и непонимание уже копятся, а сам я не смогу сейчас... не готов объяснить и приласкать.

Мысли и чувства послушно выстроились ровными рядами и колоннами, лишние пласты слоев из мрачной бездны прошлого поднялись в светлое настоящее, заняв место над Лисом вместе с одиннадцатью двенадцати поточными ядрами, а двенадцатое разбилось на три объединения — Панга, Пинга и Понга, причем первый растворился в последних. Из одного сгустка вылепились два мальчика с умиротворенными лицами и взором из вечности, две хрупкие оболочки.

Познанные аспекты боли набрали критическую массу, и она сколлапсировала. Колебание и волнение обзавелись новыми смыслами. Элементарной частице нельзя причинить боль отрыванием части или изменением характеристик ее составляющих, и колебания или волнения не уничтожат ее, но оставят чувствующей, реагирующей на окружающее, и не взрывоопасной. Никаких больше истерик или запредельных напряжений...

Цэё сидел в рискусе, поставленном в самый угол у сплошной стены спальни, и одной рукой держался за приделанную к внутренней стороне наклоненной крышки ручку. На кривом и маленьком мэллорне, погруженном в непроглядную тьму, было всего два листа на стволе с непонятной кроной. Во втором Цао вторил брату-эльфу, смотря мокрыми глазами на копошащийся сгусток черноты у противоположной стены, футон наливался красным. Мрачно пульсировали жилы цисторисов, угнетая терзающихся, искусавших все губы.

Они оба одинаково юрко нырнули в тесный сундук, на котором сидели с зажатыми резными палочками, по канавкам которых пробегал тусклый желтый свет, и которые, в итоге выроненные в спешке, закатились под дно, приподнятое на четырех спилах по углам. И хлопнули в полнящейся страшными и непонятными шорохами тишине крышками, когда входные панели отодвинулись, пропуская Пинга и Понга, вошедших с закрытыми глазами из-за боязни напугать прямым или опущенным взглядом сильнее, чем его отсутствием. Во лбу у них мерно горели язычки кострового пламени, разбавляя зеленую хладь оранжевым теплом, сродни погасшему под рискусами.

Цэё проявил большую смелость — вскоре его боязливые глаза сверкнули в образовавшейся щели. Впрочем, брат отстал ненадолго, но вытерпел только мгновение — закрывшийся сундук вздрогнул, в нем перестали дышать, а резонирующий стук бьющегося сердца ушел в гулкие басы. В другом углу у сплошной стены в беспорядке валялись кисти и угольные грифели, шмотки глиняной массы, фигурки животных, листки с какими-то рисунками, кривая ваза с умелой росписью, частично полированные камни с красочными разводами и друзы лиловых кристаллов, несколько ножей, тускнело лезвие короткого прямого меча с округлым концом, крючковатая палка, спицы и колесо от прялки, сухоцветы и другие вещи.

Пинг медленно повернул правую ладонь в сторону сопящей щелки, оттопырил как для рукопожатия большой палец и не торопясь протянул руку. Немая сцена скоро отразилась и у Понга. Но братья Юиёц не торопились принимать приглашение. Распространяемое спокойствие, мерно вздымающаяся и опадающая грудь в такт ровному сопению и такому же еле слышному биению дали плоды — страх поутих.

— Это мой сон, уходи! — раздался со всех сторон гневно-обиженный голос.

Глаза горели, уши топорщились. Несмотря на сгустившуюся тьму в противоположной от него части, уплотнившуюся и активнее разбрызгивающую темные кляксы, он сосредоточился на менее пугающем, знакомом и понятном образе Пинга.

— Идем к твоей половине, ему одному страшно, — поманив ладонью протянутой руки.

Слова цепляются за слова, за уровни разного понимания, но ничего не сказать Пинг не мог. Над чернью хлопнула крыльями летучая мышь-лисица с облезлой шкурой гнилостного цвета, цепляющаяся за зеленые жилки — у Цао было две, а из их ушей свешивались наводящие своим шевелением плетки. Сидевший в сундуке Цэё сжался, испуганно дернув голову в ее сторону, крышка сошлась с макушкой. Беззубую агрессию и страх он скрыл за напускной смелостью.

— Я цельный! И хозяин в своем сне! Топай прочь, окбес!.. — задрожали стены, зашевелились тени, задергалась тьма, задул ветер ворохом мелких игл с его стороны.

Пинг опустил руку. Применять насилие он не собирался, но и так просто сдаваться тоже. Когда он сделал полуразворот, отвернув голову, круг благодатного света сузился, ушла и светлая дорожка, явственно повернувшись вслед за головой и осветив второй угол с брошенными игрушками. Потом, глубоко вздохнув, резко повернул голову обратно, к боязливому упрямцу.

— Она хозяйка во сне трусливой половины дуота, — ровно, констатируя факт, а не упрекая. Теперь уже левая рука поднялась, с указующим перстом, вбок и чуть назад, столь же быстро. И опустилась. — Которого скоро целиком и поглотит.

— Ты мне угрожаешь?! — зашипев и запыхтев, наставив соединенные клювом пальцы. Но свет уже медленно отворачивался, сменяясь пронизывающим холодом, наступающим из темной части пространства. И тут его достал особенно холодный порыв, клацнули зубы, дернулась кисть — собранный голубой сгусток развеялся. — Она твоя! — дав петуха на обвиняющем крике. И раскатисто кашлянув, ударившись о крышку.

— Удивительно, как третьим прима смог стать такой трусишка, — быстро отвернув голову.

Печально вздохнув и двинув ушами, окончательно повернулся плечом и сделал один из пяти шагов назад. Пинг играл на контрастах, специально сгущая краски.

— Да ты!.. Я не трус!.. — получилось настолько жалко, что он и сам это понял, осекшись.

Пинг сделал еще один шаг. Цэё не выдержал — крышка с грохотом откинулась, эльфенок выпрыгнул и по дуге прыжками прискакал к излучающему согревающее тепло, цепко вцепившись в левое запястье, до боли сжав, как утопающий тростинку.

— Не трус, слышишь!? — пара капель слюны угодило и в ухо.

— Ежа забыл, — ровным тихим голосом, с иголкой укора.

— Ччего? — не понял он, но вторую руку, схватившуюся выше локтя, убрал.

— Того, — поверну голову со световой дорожкой к куче, где среди прочего дрожал игольчатый клубок, пыхтевший на гране слышимости.

— Быстрее веди к моему брату, — нервно переминувшись с ноги на ногу, не сводя требовательных глаз с еще плещущимся страхом и тревогой.

— Бросишь содалиса здесь, и больше никогда их у тебя не будет.

— Да нету здесь его! Скорее идем же отсюда, ну! — тряхнув рукой Пинга. Его чело покрылось холодной испариной — летучая мышь-лисица начала пищать и громко шлепать крыльями о тьму.

— Ёжик, давай скорее, беги сюда, — очень ласково и с мягкой улыбкой. — Я не обижу, — присев, положив ладонь тыльной стороной на невзрачный татами.

Наполовину развернувшийся и громче запыхтевший клубок поднял на Пинга две бусины глаз и полукружья дрожащих розовых ушек. И со всех ножек бросился к ладони, когда сверху хлопнули кожистые крылья. Цэё огорошенно распахнул глаза, еще сильнее вцепившись в запястье. Фыркнув на подушечки пальцев, осторожно заполз.

— Люби его, — протягивая ладонь с ежом закусившему губу.

— Ай!.. — вскрикнул мальчик, с великим недоумением уставившись на кровь, проступившую на пальцах. Ёж фырхтел носом, из-под иголок насуплено смотря на уколовшегося при попытке взять. — Еще словлю, — обиженно слизнув кровь. — Веди живее!

— Тогда не обессудь, — и вытянул руку.

Ёжик грустно фыркнул и сноровисто перебрался на плечо Пингу, устроившись мордочкой вперед, тихо заскулив о своем почти прямо ему в ухо.

Так втроем и пошли, никто не обернулся назад. Центр листа отличался серостью и незавершенностью образа, казался сморщенным и непропорциональным, лишенным многих деталей. В одно ухо Пингу сопел ёж, в другое эльф. Правда, сидящий на плече быстро успокоился, а потом прикусил мочку уха, окрасив самые кончики своих иголок в панговый цвет — это прошло мимо стиснувшего зубы бывшего хозяина.

— Идем к твоей половине, ему одному страшно, — поманил Понг Цао ладонью протянутой руки.

— А меня бить не будут? — обрывисто за щелью, всхлипнув в начале и хныкнув в конце.

Альфар оказался аккуратнее брата — разнообразные лежали вещи в беспорядке, но на полках этажерки. А для питомца были предусмотрены листья в его уголке. Крышка его сундука так же выгнулась вверх, когда он смотрел в щель подобно близнецу.

— Ни я, ни Пинг не будем, — не ожидав подобного вопроса. — И пока ты здесь со мной — никто не будет, — поспешно добавив, видя слезливые глаза.

— Ты не станешь мстить?! — удивленно прошептав. Его голос шел от него, а не отовсюду.

— Вы перед лицом реальной угрозы, — указав второй рукой на бурлящую темень. — Идем к твоей половине.

— Не обманешь? — спросил затюканный эльфенок, наполовину открыв крышку рискуса.

— Твой выбор не богат, — не опустив предложенную руку, еще раз поманив сложенными вместе пальцами.

— А можно мне Эржи с собой взять? — спросил вылезший мальчик, ссутуленный и со свесившимися ушами. Он сжимал кулачки и смотрел испытующе, с хмуро-упрямыми бровями.

— Нужно, — улыбнулся Понг.

Кивнув, он покосился на колышущуюся чернь, всем телом вздрогнул, и татами под его ногами смазались — за один шаг он оказался у свернувшегося клубком ежа. Закусил губу и дернул ухом, уколовшись, бескровно. Любимец разместился на сгибе локтя, терпимо покалывая, пока он обычным шагом, глядя под ноги на светом высвеченную область, дошел и... пройдясь взглядом по лицу Понга с опущенными веками, взялся за запястье.

— Веди, — твердо.

Гексагон. Солнечная полусфера в центре, углы белого мрамора с желтыми прожилками, бледный кварцевые песок, первая грань — квадрат входа с надписью "Цэё", третья — квадрат входа с надписью "Цао. У пятой грани зеленый полукруг, в центре которого бугрилась чаша с водой, расходящейся по дугам. На пушистом травяном ковре в двух углах радовали глаз шестилепестковые пузатые желтые колокольчики на полуметровой ножке с мягкими иглообразными листьями, растущей из небольшого бугорка. Между ними обхватываемый двумя кистями ствол облепихи, усыпанной зрелыми ягодами. Под ней две пары кривеньких грибов-близнецов, белых боровиков. Минимум легко запоминающихся деталей врежется в память.

Они оба замедлили шаг, с подозрением и удивлением увидев помещение. Оба с недоверием вглядывались в священное древо. Миг с фырканьем бросился вскачь. Первым спрыгнул Эржи, оглушительно чихнул, и, пыхтя паровозом, побежал к грибам. Сидящий на плече Серж не решился спрыгнуть с плеча, но лихо сбежал по подставленной руке, и выполнил потрясающий кульбит, свернувшись в воздухе и прокатившись шаром по песку — он не растерялся, когда Пинг ладонью его подтолкнул, закрутив.

— Ты обманул — это не его сон! — мужественно сглотнул Цао, потирая руку. — И где мой брат? — нервно.

Естественно друг друга услышали и обернулись.

— Не нравится — валите назад, — одновременно, резко и грубо, что в словах, что при выходе из захвата.

— Но... — А...

Но их уже не слушали — Пинг и Понг скрестили ноги в самом центре. И стали выуживать из песка лозу для плетения, с открытыми глазами, но опущенными вниз. Радость от встречи у близнецов получилась смазанной. Постреляв друг в друга глазками, они под невидимым давлением обстановки побрели к плодоносному дереву, под которым усердно чавкал грибной шляпкой веселенько серый еж и с панговым оттенком. Там они зашушукались, взявшись за руки и часто оглядываясь. И только после того, как Понг демонстративно перебором пальцев протянутой руки сорвал с ветки десяток ягод, прилетевших прямо в рот, а Пинг зачерпывающим движением подтянул к губам горсть воды, близнецы решились опробовать то и другое — Цэё после смирного Цао.

— Панг, за... почему ты нам помог? — шевельнув ушами, спросил Цао. Но ответа не дождался. Лишь ежики на время прекратили жевать, наставив бусинки и мокрые носы на альфара.

— Эй, Пинг, чего делаешь-то? — свысока, с любопытством, нашептавшись, с требовательной ноткой спросил Цэё.

— Лукошко. Для переноски ежиков, — не поднимая глаз от свитой основы, постепенно приобретающий вид фиалы с ободом и ручкой.

Однако дальше разговор не состоялся. Произошло практически одновременно несколько событий: шеи Панг вдруг резко сломались — головы упали на грудь, повиснув на коже, охваченной проявившимся и ярко засветившимся оши; завизжав, оба ежика сиганули в клубки, распушив иголки; из двух проходом хлынула тьма, образовав по центру серую границу так, что только коленки остались на светлой; близнецы дружно выдали хриплое "ааа-а-а" и тесно прижались друг к другу и к облепиховому стволу, раздавив грибы и потеснив ежиные комки, на уколы которых ноль внимания. Половина помещения исчезла, как отрезанная — за серой границей протянулась голая каменистая равнина с черными проплешинами и сгущающимся вдалеке туманом с жуткими тенями в нем.

— Вот и свиделись, — проскрежетал гвоздем по стеклу голос. — Что же ты головы повесил, аль не рад? — хмыкнула скрипом волосатое эльфо.

Именно "оно". Уши были точно — торчали из-за свисающих до пепла мелковолнистых угольно черных волос, спускающихся как с лица, так и с затылка. Половых признаков не определить. Антрацитово черные когти и цвета воронова крыла покрывающий все тело пух на двух ногах, и с на долю времени раздвоившимися руками — по правой и левой слева и справа, чтобы за уши при наклоне приставить головы обратно. Причем доля времени была мизерной — всем четверым это дали прекрасно понять, изменив плотность времени и воспринимаемого потока информации.

— Фу, противный! Желал свидания, а смотришь плошками. Как там тебя сейчас?.. Дуот Панг?

— А тебя? — прохрипел Понг.

Близнецы только и могли, что хрипеть и с ужасом смотреть — голова и глаза не слушались, не отводились в сторону, тело парализовал всепоглощающий страх. Пинг с Понгом тоже испытывали схожие чувства — незапланированная неожиданность и неопределенная неизвестность. Они оба не предполагали, что кто-то в реале решится сломать им шеи, пока они целиком во снах пребывают. И что Лейо и Зефир спрячутся, готовые вмешаться в крайнем случае. И новый аспект боли, в новом ракурсе приемлемый, не вызывающий всепоглощающих страданий — мучается оболочка, ядро непоколебимо. Уши горели огнем, безжалостным и беспощадным снаружи, понятным и в чем-то приятным и ластящимся изнутри.

— Я Ужас, Летящий На Крыльях Ночи! — низко вибрируя. Позади плащ из тьмы взметнулся. — Что, не нравится? — картинно ужаснулся ужас, всплеснув руками, оставляющими от когтей дымный след. — А так? — фигура подернулась дымкой, представ скелетом с горящими кроваво-черными глазами в темно-серой хламиде и с вычурно украшенной резной костью косой из черного металла с кровавой гравировкой.

— Свидания проходят без свидетелей, — прохрипел вставший Пинг, одной рукой держащийся за Понга, второй щупающий шею.

— А ты их зачем-то... — начал Понг.

— Опять меня во всем винятъ! — возмущенным скрипом оборвала волосатая фигура, но с уже маленькой косой, заткнутой за пояс. — Сам к ним в сон влез, нет, чтоб у себя куковать... Хех, да что вы все головы-то теряете? — опять успев раньше, опять за уши. — От счастья что ль? — ухающе хмыкнув. — Или покрасоваться ошейниками? — колыхнув выдохом волосы. — Так я могу не хуже дать. Вот — доппельфатум(!!!)!

— Прости, менять шило на мыло...

— Давай покинем их сон, а? — вместо "а" каркающий клекот, рука указала за спину.

— Это место встречи изменить нельзя. Я ж почему опаздыва..ло все предыдущие разы... — крутя на мизинце и большом пальце.

— Ыы... — начал скуляще подвывать Цэё, по-другому не назовешь.

— Меня тут не ценят!!! — патетически затрещав костьми.

— А нечего врываться в чужие сны, — каркающе выдал Понг, стоявший плечом к плечу с Пингом.

— А сам-то, сноходец, ась? — лукаво. — Сам-то зачем сюда приперся? — нависнув голом как скалой.

— Потому что мы выветрили у Юиёца дух извинения, дабы не вносить раскол и не создавать ему проблем, — начал Пинг.

— Но втуне губить достойный порыв нельзя, вот и решили поддержать и делом извиниться, во сне. Без свидетелей, — так же хрипло и твердо сказал Понг.

— Ай-яй-яй, выветрили дух, — разнесся шуршащий смех с вкраплениями пугающих скрипов и угуканий. И не понять, куда взгляд направлен. — Оу, а вот и третье приглашение, — ловко растопырив за уши и примостив обратно. — Как здорово клянут, достойны моими стать! — сделав страшное танцевальное па, ужас всех балетмейстеров.

— С чего такая обходительность? — закашлявшись.

— Наверстываю упущенное, Панг. Вдруг больше не встретимся? — испуганно рыкнув.

— Стоять!!! — гаркнул Пинг, раскинув руки и отведя их чуть назад, ладонями уперевшись в пограничный барьер, по которому пошли видимые волны.

На сей раз сработало предзнание, направленное наружу. Понг мшарнул в обороте, оказавшись рядом с завалившимися назад, ярко засверкавшими доппельвита, все воспринимающими, но вот понимающими ли?

— Извини, Цао, — с досадливым лицом, — Но шеи у вас сломали не во сне, а на яву, — глядя в слезящиеся и полные ужаса боли глаза. — Все, уже, — руками водя по шеям, — боль я забрал, физические последствия устранил у обоих...

— Вот так я и смогло тебя встретить Панг, — весело пробулькав после молчаливого созерцания. — Но... дуота Юиёца я не отпущу, — ударил гром, выгибая границу дугой.

Упомянутый только и мог, что смотреть, мелко трясясь — скрюченные пальцы не слушались, руки не могли ухватиться за Понга, только глаза так и скакали испуганными зайцами с него на волосню и обратно. У Цэё — у Цао неотрывно смотрел только на Понга, даже когда он отвернулся и скользнул к Пингу.

— Не дури, Волосня, не в твоей власти, — твердо произнес Понг. — Не губи, Волосня, свидание страстью.

— Гы-гы, да эт ж святое дело, предаваться страстям, и с такими я в своем праве! — оглушающе заверещав. — Тебе что, жалко своего убивца, да? Панг? — ехидно чавкающе прочмокав.

— Я обещал Цао, что здесь их с близнецом никто не тронет, — холодно, наставив уши.

— Ой-ой-ой, какие мы гордые льдинки! — в трескучем хохоте. — Только ради тебя, красавчик, я готово принять дар на откуп, — заливисто бились мириады стекол.

— Что ж, резонно с твоей стороны.

— Лови...

— Гы-гы, — засмеялся горный обвал, — я не орки, которым ты их скармливал десятками! — прогремел взрыв, ловко поймавший обломки. — Ежей хочу!

— Пфе, эльф расстается с самым милым душе, а оно кочевряжится девкой и еще что-то смеет хотеть?.. — каркающе фыркнул Понг.

— Кхе, типа шутку сострил? А если я обижусь, ась? — захлопали двери, забилась посуда.

— Угу-угу, и прорастешь мэллорном? — съехидничал Пинг.

— Очччень смешно, — нахлестнула приливная волна, жонглируя ушами. — А может, пустишь меня в каэлес, пожалуйста-пожалуйста... — зашмякались помидоры о лист жести.

— Облезешь... — начал Понг.

— Уже! — с радостью ударил гром из оскалившегося черепа, одной рукой крутящего колесо.

— Некро, дуй-ка кормиться в другом месте...

— Война там, не тут.

— Уговорили, так и быть, — провыв величайшее одолжение. — Поки... — помахав косой на прощанье.

— Ыыы... — вновь издал звук Цэё.

— Вот к чему приводят слабость и малодушие, — холодно процедил повернувшийся к ним лицом Пинг.

— Вы несвоевременно услышали и увидели лишнее, — припечатал Понг.

— На год и пять дней мы закрываем вам память о сне. — На год и пять дней мы закрываем вам дорогу во сны, — вынесли вердикт. — Поймете или нет, извините или нет, но мы просим у Вас прощения за этот инцидент и привнесенную в вашу жизнь из-за нас боль и псевдосмерть.

Глава 24. Проклятые

— Ааа! — оглушительно взвизгнул Кэнэль вслед за будящей струной виолончели, безжалостно дернутой. Он лежал ближе всех.

— Оу-ух... — Ыых... — откликнулись недавно проснувшиеся, но в посткошмарном поту не разлепившие глаза до самого последнего момента, или не смотрящие в панговскую сторону.

И было с чего. Пинг, кривящейся от душевной обиды больше, чем от мук тварной оболочки, резко откинул дымящееся одеяло в черных проплешинах и кровавых пятнах, отлетевшее к фусуме. Свет ошейника мерк на фоне курящихся черным дымом впалых шрамов — двенадцать у Понга, шесть у Пинга, — идущих поперек спины так, будто следы от шестипалой лапы, с разбегом с левого бока. Более мелкие и многочисленные гнилостно чернели в параллельном беспорядке, исходя темным маревом меньшей интенсивности. Но особо выделялись уши, верхнюю половину которых составляли багрово-черные чадящие факелы.

Пинг помог медленно приподнимающемуся на руках Понгу, сцепившись с ним руками. Под собирающуюся в проеме толпу и сгрудившихся на противоположном конце спальни дуотов из собственного дуодека, могущих издавать только нечленораздельные звуки, полные испуга и ужаса, Пинг и Понг сели на пятки, касаясь коленями и лбами. Их плечи тряслись, прерывистое и частое дыхание с тихим присвистом колыхало животы, сцепленные полусогнутые руки дрожали на весу, а зажатый меж ладоней свет превращал их в розовые фонарики — после их зажигания дым от Пинга пошел сильнее, а Понга малость поутих.

— Да чё вы все, адовы ялы?! — закричали с галерки надтреснутым голосом Хоана. — Оскотинились ежи! — зло оповестил всех Хуан.

И дуот Эёух прямо в фусуме проделал запасной вход.

— Йай... — Йас... — отдернув руки от дыма.

— Это кто... — но не договорил кто-то. Другой влепил смачную затрещину.

А не побрезговавшие пятнами на футоне Хуан и Хоан, разделяя эмоции, сели в те же позы по бокам дуота Панга, накрыв их сцепленные ладони взмокшими своими — свет меж пальцев усилился, дым сильнее умерился.

— Как же это... — Что же это... — Спокойнее, Панг — одновременно пытаясь успокоить, как умели. Но голос предательски дрожал, а слезы катились.

— Рразойтись! — гаркнул Инаэцэо, упав зеленой каплей с потолка в спальне Эрина и толкнув воздушную волну в проход для усиления эффекта. — Душ и эллорашэ. Живо!!!

— Что вы опять с регенерацией сотворили?! — сорвавшись на крик вопросил Ринацео, на несколько секунд позже появившийся аналогичным образом. Одновременно с началом его речи от усика с потолка открылась подернутая цвета лайма вуалью рамка портала в пастельно желто-зеленую неровно окрашенную комнату с кучей полок, забитых флаконами.

Остальные трое деканов появились в центре листа, тут же начав строить всех направо и налево, щедро раздавая подзатыльники.

— Эёух, спасибо, хватит. Теперь мешаешь, — коротко выдал Инаэцео, пассами отщипнувший зеленые усы, готовые вот-вот присоединиться к камням на затылке.

Дуот подчинился, споро убравшись в угол, с тревогой, болью и надеждой глядя то на своего цео, то на дымящихся новичков. На жест рукой иоцена, дескать, выметайся совсем, он не прореагировал. Но и после присоединения энергоканала к оши, те лишь окрасились в зеленоватый оттенок, более сильного эффекта, чем достиг Эёух, не получилось добиться.

— Вы имбецил, иоцен! — научно матюкнулся появившийся из портала куранс.

Зеленовато-желтый блондин с болотными глазами под орех, алая флофоли с застегнутой жилеткой того же цвета и крупного лаймового змеиного узора. Его прическа, как и у двух следом вышедших медикусов, чьи одежды беднели рисунком, выглядела как пальма — коса, уложенная конусом с распушенным верхом.

— Регенерация инвертировалась, надорвавшись... Их еще и прокляли! — шипел на съеживающегося новичка главный врачеватель, успевая едва различимыми пассами плести с помощниками золотистую сенсорно-диагностирующую сеть, постоянно расползающуюся над головами пациентов. Чуткий слух детей уловил слова — многие их уши и плечи передернулись.

— Не транспортабелен.

— Оставьте нас с пациентом.

Отстраненно произнесли мягкие теноры медикусов. Решительно подойдя к подопечному, цео молча и требовательно направил их в образованную ими же дырку — все равно менять, и ближе. Ринацео раздраженно махнул рукой раз — неубранные футоны собрались в кучу в углу за рискусом Оонта, махнул два — входная панель заменила порванную. Лаймовая заглушка запечатала проход, зеленым вспыхнула решетка фусумы.

— Реактив... Жень-шень... Скорпион... Эссенция... Ренический сектор... Мандрагора...

Куранс непрестанно говорил, давая "указания" ассистентам, сбежавшим в лабораторию смешивать медикаменты. Обволакивающий монотонный голос снимал физические болевые ощущения, призывал к успокоению.

Наконец внесли две мутные емкости с торчащими из пробок трубочками, которые хитростью, надавив на особую точку, впихнули в горло.

— Пей, Панг, — ласково, поглаживая руки, поддерживаемые за локти. Он присел на корточки.

— Ым-Ым, — отрицательно промычал носом Пинг, сжавший зубами растительную трубочку, никак не перекусывающуюся. По не уже тек раствор.

— Надо, она поможет...

Сила магии оказалась сильнее мышц — трубочка округлилась в сечении, жидкость бодро устремилась. Не помогла. Пинга и Понга тут же жестко скрутило. Рук не расцепили. Уши обжигали скальпы все время, пока и рвало с кровью. Сократились и другие мышцы, выпустив желто-красные струи и коричневые галеты с кровавой дробью и вонью.

— Ох ты ж!.. — взволнованно, еле сдержав слова. Личный щит не дал его обрызгать. — Чжюилинти!

Из тут же открывшегося второго портала вышла статная дама в юбке с блузой и прическе, украшенной нитями розового жемчуга. Сморщив аристократичный носик, пропела кантио — нежный поцелуй воды вобрал в себя все нечистоты, одеяло и кровавые пятна с белья.

— Держись Панг, — ободряюще. — Вы у нас молодцы, Пинг и Понг!.. Мужайтесь, недолго осталось терпеть... — уверенно, делая паузы для почти беззвучного проговаривания формул малора. А сама укоризненно сверлила виноватого в ошибке, причинившей новую боль.

Они оба взялись так же, как до этого Эёух, предварительно намотав отцепленные зеленые усы на свои правые запястья. Разом замолчав, они на выдохе ушли разумом в поврежденные тела — он в Пинга, она в Понга. В лаборатории медикусы, получившие указания, готовили мазь, а их шефы в этот момент купировали боль.

Архимагистры Жизни действовали грамотно и слаженно. Но медленно. И запросив помощи после первой попытки. Еще четверо объединились с двумя в два малых круга, причем две из пришедших не имели к школе Жизни никакого отношения, вернее, прямо противоположное. Совместными усилиями они смогли изгнать щупальца проклятья со спины, капсулировав ядра в ушах — уничтожить не смогли, зато хоть елико возможно ослабили боль — полностью избыть ее тоже не смогли.

Теперь курящиеся уши никому, кроме их владельцев, боль причинить не могли. Вспухшие следы на голове убрали. Шрамы... шрамы проредили, скрыв большинство мелких и приуменьшив крупные. На спину и бока уже ложились мази, распространяющие тепло, а два круга магов все копошились в Панге. Они выясняли причину темного цвета кожи, тестировали управляющие каналы оши. А пациент нагло подслушивал мыслеречь слишком просто шифрующихся, в общих чертах получая следующую расшифровку:

— Господи, какая упругая структура!

— Ялов иоцен! Как можно было так грубо настроить доппельвита?!

— И прежний Ринацео дурень! Мальчики правильно все направляли...

— Да уж, теперь этот цвет в генах, не избавиться.

— И от шрамов. Поврежденное эфирное тело нуждается в Чародее или большом круге магистров...

— Но кто его так качественно проклял?!

— Ты не видел, как дети на него смотрели, особенно из дуодека Эрина. Совокупность помыслов да изуверское наказание...

— За что кстати?

— Не поверишь — "Проявил песней неуважение к памяти, непочтение к инс-аудио, нахальную дерзость при общении с инс-арканусом, позволил себе грубую шутку во время облекто. И ты говоришь на лоре. И пререкание со старшими. Итого шесть плетей эльфу, двенадцать альфару", — вытянув из оши речь иоцена.

— Йейльское дерьмо! Я этого так не оставлю!

— Жаль мальчишек, они всего лишь не уродились орибесами...

— Нам надо время на анализ — некроядра с ходу не убрать без повреждения мозговой дейтельности.

— Этраны, у обоих странно ново выглядят многие кости, особенно шейные позвонки.

— А цвет кожи не поддается исправлению, как волосяной покров на голове и шрамы.

— Без глубокого нырка большим кругом...

— Его не собрать, вы все это прекрасно понимаете! Йейль...

— Не стоит так ради них убиваться...

— Да?! А ты бы смог с такой болью не пролить ни слезинки, ни сопли, ни звука?!!

— Тише, этраны.

— А ты вообще бестолочь! И ведь они интуитивно отказывались...

— Достаточно! У нас еще ногти остались.

— Извините, этраны.

— Ситуация неординарна, мы понимаем.

— Кстати, Аонекаттао, чем не диссертация?

— Подумаю, спасибо.

— Пфф! Тут целый кладезь тем. Тот же ментальный иммунитет или чакральная система.

— Чжюилинти...

— Да, конечно, сосредотачиваемся на самых простых.

— Кстати, кто так хорошо им помог?

— Дуот Эёух. Я сам в шоке от того, как он легко присоединился...

— Нет... Стоп, прости, к кому присоединился?

— Эти двое сами образовали каналы взаимопомощи, это же очевидно!..

— Кто их учил?

— Чжюилинти?..

— Хорошо, можно, но не дальше. Отец, судя по вступительной документации... Кстати, темная кожа — это загар. От Зида.

— ... — ... — ... — ... — ... !!!

— Они многие месяцы там скрывались, выживая. По документам уровень образования соответствует минимум теоретико-практическому первому курсу... Академии Знаний Угэрежа.

— Ууу, как погулял папаня...

— Мертвый. Пожертвовал собой, спасая их, когда сработала ловушка Олёшиесинда. Причем с детьми он познакомился только после Диасаестусирарум.

— Чувствуется... — Вот откуда тянется нить проклятья... — Неоднозначен источник ввиду множественности...

— Да-да, конечно. Вы только гляньте сюда!

— Дорвалась...

— Нет, вправду, у них аж два амикуса!

— Это и так...

— Вы не поняли! Помимо тех двух виспов есть еще один, вот след на правой мочке.

— Ух, да ведь это ёж! Когда только успел обзавестись-то?..

— Этраны, пора завершать сеанс. Пациентам требуется обычная еда — остальное организм исторгнет.

— Почему?

— Регенерация нестабильна, реакции на маэнонасыщенное резко отрицательные.

— Пастельный режим?

— Пожалуй, нет.

— А моральное состояние учитываете?

— Думаю, стоит у них самих спросить.

— А мнение эксперта?

— Не готово, психологический портрет обычно составляется центурионами.

— Послушайте, а как он вообще после экзекуции уснул?

— Ммм, заставил себя провалиться в сон?

— Сильно...

Вышли аккуратно, увидев все то, что им показывали, и ни миллиметра больше. И "включив" обратно ощущение тела ниже шеи. И благосклонно отнесясь к фыркающему и жмущемуся к ноге Понга прозрачному ёжику призрачного цвета, вернее одного из оттенков ровно окрашенного Бодо.

— Панг, ты молодец. Давай, вставай и пойдем, покушаешь. А потом займемся оставшейся проблемой с ушами, — проговорил появившийся первым куранс. — И со шрамами что-нибудь придумаем...

Интонация подвела — уверенность для дураков. Пинг и Понг обнялись, когда взрослые оторвались от их кистей, засопев на спины, по которым медленно двигались их ладошки, растирая не впитавшиеся остатки мази. Четверо приглашенных ненавязчиво и как бы ненароком наблюдали из-за порталов, что-то обсуждая — но с их стороны звук не проходил, и они выглядели смазано.

— Их лучше пока не трогать, — мягко добавив. — Вставайте.

Но Пинг и Понг его игнорировали. Они выпрямились, так и сидя на пятках, но не поднялись и не посмотрели в сторону говорившего, изучая коленки друг друга.

— Ребята, что вам хочется? — с теплом в голосе спросила вторая прибывшая куранс, предварительно опустившись в такую же позу, рядом, но не близко.

— Жить, — синхронно.

Она не позволила себе проявить эмоции, а у него, думающего, что за углом обзора, взлетели брови.

— А конкретно, в эти самые мгновения?

— Поблагодарить Хуана, — с дрожью в голосе.

— И Хоана.

— А нас? — встрял мужчина.

— Честно? — вымолвил через долгую паузу Пинг.

— Да, Пинг, честно, — в прежнем тоне и с искоркой в глазах.

— За хорошее исполнение служебных обязанностей поощряет начальство. И совесть...

— А мы без обид и восхваления с подлизыванием можем сказать только... — продолжил Пинг.

— Спасибо, — вместе.

Оба при этих словах повернули головы в сторону женщины, взгляд от ее рук у коленей не поднимали. Понг левой теребил фамильяра, действительно принятого в маленькую семью. Иголки — словно волосы под его рукой, необычно толстые, но не менее мягкие.

— Всегда пожалуйста, — засмеялись ее глаза и уголки губ, положительное отражение его отрицательного лица. — Раз с желаниями выяснили, то поднимаемся и идем в кленовый зал?

Ребята кивнули головами, вставая.

— Оставьте, — когда дуот принялся сворачивать футон. — Куранс Аонекаттао принесет вам новые. И приберется здесь, заодно, — лукаво, и весело подмигнув вопросительной брови Пинга.

— Я еще оставлю мазь в вашем рискусе, ее надо будет втирать в спину и бок перед сном, — нейтрально.

— Пинг, Понг, вы хотите через коридоры идти? — уточнила, по всей видимости, глава госпиталя, прежде чем создавать новый портал на месте схлопнувшегося, от которого отцепили питающий усик, и видя мнущихся у заглушки ребят. Понг глубоко вздохнул и выдохнул в ответ.

— Помыться они хотят, Чжюилинти, — поддел мужчина кривой усмешкой начальницу. Та ввернула не менее ехидную улыбочку, когда на его реплику шумно вздохнул уже Пинг. — Мазь впиталась, можно, — небрежным жестом защита погасла — до окончания тренировки время еще оставалось достаточно.

С подавленным настроением и дежурной улыбкой на лице женщина следила, как дергаются от капель и струй дымящиеся уши — вторую половину хрящика оных очерчивали темные всполохи, создающие пугающий своим цветом ореол еще на мизинец дальше простирающийся. Как бережно моют они друг другу спины.

— Панг, ты хочешь отомстить? — неожиданно задала она вопрос, когда Пинг и Понг вышли сухими на опоясывающую мокрую зону дорожку.

Дуот не поднимал голов, пожимая плечами. Он считал ошибкой недавние разглагольствования, неверно оцененная ситуация грозилась вылиться в еще большие словесные изливания. Молчание ей стало ответом.

— Пинг, посмотри мне в глаза, — со строгостью в голосе.

Она взялась за подбородок, поднимая лицо — он смежил веки.

— Понг, в чем дело? Почему вы прячете глаза?

Силу применять не позволила себе.

— Мы еще о многом поговорим с вами, алсы, — отпустив оба подбородка, создала портал.

Провожаемые Сержем и полными гадливости с пораженно испуганными взглядами, среди которых встречались обрывки жалости, смятения и брезгливости, Пинг и Понг, держащиеся за руки, выбежали из портала, точно туда, где тягал груз дуот Эёух из положения стоя, развивая плечевую группу мышц. Деканы не стали понукать остановившихся с упражнениями, чтобы поглазеть, и округлить глаза от вида изуродованной спины, и шарахнуться в сторону.

— Благодарим, — вместе произнесли Пинг и Понг, когда остановились напротив Хоана и Хуана.

И поклонились в ноги, до самого пола, держа правую руку на груди в области сердца. Глаза на мокром месте не выдержали блеска омерзения от вида уродств, когда после разгибания их очи встретились. Но скупая слеза Пинга прорвала плотину — они оба порывисто шагнули, и, правильно поняв дрогнувшие губы и едва заметный кивок, бережно обняли. Липкие от пота тела и белые от мела ладони не смутили — Пинг и Понг ответили, буквально стиснув в их объятьях, пролив еще по слезинке им на плечи.

— Все наладится... — попытался подбодрить на ухо Хуан, не зная о причиняемых касаниями муках.

— Держитесь... — вторил брат-близнец.

Они преодолели себя, идя наперекор желанию отпрянуть, а не ощутив боли, воспряли духом. Пинг и Понг стоически стерпели объятия ради поддержания возвышенного момента.

— Внимание! — на себя отвлекла звучным голосом, обтекшим сокровенный момент, куранс всех в зале. — Центурия Эринаседаэ! С первого арота на декаду я прописываю вам обязательную геркулесовую диету. Дуодеку Эрина — на весь арот, — сделав паузу. Дав замеревшим у тренажеров в постойке смирно вникнуть в сказанное. — Дуоту Эёуху определяю бонус за смелость и смекалку, дуоту Пангу — за мужество, — продолжив, когда последний отстранился, вытерев дорожки на безмятежном лице с опущенными в пол глазами тыльными сторонами ладоней. — Иоцен, проследите за выполнением и не забудьте заглянуть ко мне в кабинет, — это уже мысленная передача для деканов, выловленная Пангом из-за ширины распространения.

Вокруг пары дуотов образовался вакуум — все сторонились, а за неимением дозволения к активной беседе вслух, братья вели активный диалог только между собой, через доппельвита. В душевой Инаэцео весьма внятно произнес, упрекая:

— Это не заразно, дуоты!

Эёуху помогло — пара дуотов, извиняясь, потрепали за плечи или прошептали слова только для их ушей, другие не сумели скрыть облегчения. Напряженность и зона отчуждения остались в Эрина, чьи уши поймали речь, но до дела не довели, а Ринацео весь в своих мыслях.

В столовой появление Панга ознаменовалось разбитой посудой, уроненной дежурными. И до, и после, больше десятка стопок на черепки и помои. А бедный Сэян дергался, едва не давясь, каждый раз, когда губы соседа, впервые не сидевшего в тесноте на самом краешке скамьи, в ухмылке ползли к ушам.

Инс-био — кареглазый эльф с волосами цвета очищенных семечек подсолнечника. Атлетичная фигура, пружинистая походка, едва заметные разводы в радужке различимы под пристальным взглядом, который не каждый сможет выдержать — его очи отталкивали непререкаемой властностью.

Бесцеремонно завладев ухом, инструктор причинил боль Понгу, сидящему с кипой картинок на выделенном коврике орхидного зала. Взрослый подошел сразу после рассадки, желая лично проверить работу коллег, видимо обидевшись из-за отсутствия приглашения. Понг застыл, пропуская боль через себя, не давая угнездиться зачастившей паршивке. Ни один мускул не дернулся на его лице, когда с наскоку не получилось ничего, и даже уши ни разу не дернулись на грозно фырчащего под ногами прозрачного ежа, на которого все прочие до этого бросали тоскливо умиленные взоры, с затаенной детской завистью, с досадой за вольности.

Как и в Грузде, судя по текстам заданий, о составе крови и тканей здесь не знали. Ни о ДНК, ни о лейкоцитах, ни о пептидах и аминокислотах, ни о клетках с их строением. О материальных носителях информационно-энергетических элементов ничего — функциональные свойства приписываются той же крови целиком, хотя при этом есть умение выделять плазму, например. Но в подавляющем большинстве случаев все воздействия основываются, контролируются и протекают на тонких уровнях. Микробы сродни порче, как многие грибки, скажем. Нельзя увидеть глазом через линзу — и ладно, не беда, согласно общепринятому мнению, бесперспективный удел фанатов-одиночек — у людей, пользующихся для разведения чудовищ древними установками, с трудом поддающихся копированию. У эльфов в этом плане не так все критично и трагично, биандры — собственная разработка от и до, по словам ЛЗ, имеющим доступ к другому источнику знаний. Отсюда же вывод — лаборатории под Фтацем когда-то принадлежали эльфам, до сих пор их косвенно курирующим.

Инструктор оказался умнее куранса — за отказ показывать на двух сервах, эльфе для Понга и альфаре для Пинга, указанные в задании косточки и мышцы он не назначил штрафа, ведь все равно блокировка не снята, а тот озвученный бонус — это красивые, но пустые слова. И наказывать не стал — грязь под ногами не заслуживает внимания сильных мира сего. А Ринацео не решился немедленно всыпать причитающееся, явно сделав зарубку в дневнике памяти.

Выгоревше-оранжевый с сочными янтарно-ореховыми глазами инс-мадитатор выглядел столь же колоритно, как и окружающее его пёфатуэ(*). Кусочек совершенства — невыразимо прекрасный эльф на фоне уголка природы, взлелеянной руками, без магии. Злаковые в окружении степных цветочков, дорожки ручьев, теплые камни-сиденья. Эффект нисколечко не портил длящийся со вчерашнего дня дождь, не имеющей дерзости проникнуть под крону, пленяемый в ее верхних слоях, который загораживал лучи Ра. Вокруг царила безмятежность, а отсутствующие яркие акценты рассеивали зрение, усугубляя релаксацию. Где-то и за барьерами произошла пересменка как для противоположного пола этого звена, так и для других звеньев в целом.

Озвученное лирическим баритоном задание на аттестацию заключалось в отделении сознания и нахождении меток с последующим воздействием на них на территории пёфатуэ. Первое — медитация, второе — транс. Имеющее хождение в Ориентали определение различий между этими состояниями разума казалось Пангу наиболее уместным: медитация ориентирована вовнутрь, транс предполагает целенаправленное воздействие на окружающее. Применительно к сознанию все осложняется.

Поставленная задача требует выхода ментального тела, стоящего над эфирным и под астральным. В начале отделиться и осмотреться. Уровень подготовки подразумевает восприятие окружающего материального мира с соответствующим уклоном, учить видеть объекты конкретно этого плана, например, прочих алсов, начнут в следующем цикле. Потому взрослые зорко следили за побочными эффектами истинного зрения, с которым можно легко распознать рассыпанные повсюду метки, и за тем, чтобы никто не замешкался при подключении к продвинутой контролирующей системе посредством уже знакомых Пингу и Понгу присосок на кончиках жгутов, выходящих из-под земли. Впрочем, разрешалось использование талисманов, помогающих отрешиться или сконцентрироваться, коими некоторые не замедлили воспользоваться.

Пока остальные алсы поднимались, Пинг с Понгом старательно опускались до нужного уровня, как из чистого любопытства, так и из соображений достоверности для оши, вследствие чего оба оказались последними как в плане времени "выхода" из тела, так и по числу "собранных" меток. Одни половины Панга за спинами вторых еле сдерживали хихиканье — со стороны смотрелось смешно и нелепо, а шуметь нельзя. Особенную пикантность создавала раздвоенность под сенью висящего сверху неимоверного пласта. Смех на нервной почве грозился перерасти в нечто большее, но тиски воли не дали, а затем он сменился упадническим настроением — отпечаток смерти извергал потоки боли, испытываемые слабыми оболочками, а порождаемая негативная аура отпугивала детей похлеще, чем шугающая в речной воде мальков коряга. Удручал и резонанс с Эёухом, понявшим многое и потерявшимся в мыслях об этом, не вылившихся в какое-нибудь дело, кроме взглядов украдкой.

Ристалище на сей раз разделили на сектора с мишенями на внешних кругах. Техника и меткость стрельбы из лука проверялись в первую очередь. Расходящиеся сектора позволяли ступенчато выставить мишени, в которые алсы стреляли, не сходя с места.

Ростовые квадраты с концентрическими кругами и телесным контуром стояли то справа, то слева огороженной желтой световой линией полосы. Первое упражнение — на меткость выпускать по одной стреле, начиная с ближайшей цели, мягко падающей при попадании оперенной стрелы с наконечником из каменного дерева, отличающегося весом. Второе на скорость, причем вся сложность в том, что сразу видны только первые две мишени, удаленные на пятьдесят и шестьдесят шагов. Одна стрела на мишень. Затем движущаяся мишень в единственном и учетверенном варианте. Пятое и шестое — бег не от лучника, а к нему. По две и восемь стрел соответственно. После лука стрельба из арбалета — по пять попыток по пяти стационарным мишеням, дальняя из которых находилась в двухстах метрах. Метание ножей и стрелок двумя захватами в самом конце занятия. И все перечисленное как с левой руки, так и с правой в разных стойках, хорошо еще, что поправки на ветер не в этом цикле — на ристалище в сегодняшнюю ветряную погоду стояла тишь да гладь, ни травинка не шелохнулась от внезапных порывов, колыхающих край кроны.

В этот раз отсутствовал строгий лимит времени для каждого подхода, а вот контроль по-прежнему осуществлялся пятью декуриями воинов, и так же запрещалась магия. Пинг и Понг все так же следовали по выбранному курсу — они без проблем могли просчитать каждое мускульное сжатие, но нежелание напрягаться извилинами являлось лишь макушкой горы доводов. Вот и мазали часто, случайно попадая в углы мишеней. Недолеты, перелеты, улеты в ограждающий барьер, даже попадания плашмя были — путаница в стойках, хватах и захватах в разы понижала общую эффективность. С выглядящим как украшение сугубо функциональным узором из бороздок и вставок ростовой композитный лук с дважды изогнутыми плечами натягивался с непривычки туго, крага для защиты рук от тетивы стесняла движения не меньше такого же грубого кожаного нагрудника, а напальчник существенно снижал чувствительность, впрочем, прекрасно защищая мягкие подушечки пальцев от режущего шелкового тросика, одного из секретных слагаемых в формуле убойности эльфийских луков.

Процент обеируких зашкаливал — оно и понятно. А еще не освоившиеся как следует с правой или левой использовали талисманы собственного изготовления — влиять на себя разрешалось, а итоговая прибавка за вычетом штрафных баллов оправдывала их применение. У Пинга и Понга что там, что там — всё выходило одинаково жалко и убого — связанное с физическими нагрузками вообще требует регулярных тренировок под присмотром специалиста. Панг знал о трех пластах с одеждой для телесной памяти, но примерять не спешил — небезнадежные результаты распалили гордость.

На метании ошибались все поголовно — руки дрожали от перенапряженных после стрельбы из лука мышц. Кто-то больше, кто-то меньше, но изнемогали все от этих диких нагрузок, и выкладываясь без остатка — вода из душа и незаметное воздействие оши ненадолго дадут второе дыхание, а там уже и отдых с естественным восстановлением сил. Пинга и Понга инс-арма принудительно отстранил после третьего взмаха — если первый нож еще вылетел в сторону мишени, то второй и третий вырывались из несмотря на мел вспотевшей кисти, летя в противоположном направлении.

Обед сопровождался унынием со стороны Панга и вспомнившими о бойкоте остальными девятью дуотами, начавшими полноценный игнор — никаких прямых взглядов, подчеркнутая отстраненность, и то же смятение чувств, по десять раз на дню мечущихся меж множества огней, поведенческих установок, давших системный сбой.

Глава 25. Просчитанная авантюра

Всю сиесту Панг проспал. А Лис протрудился. Дети отныне воспринимались как имеющая свой образ мышления и память ипостась манифестации при ушедшей в сонную тень могущественной основе, вконец измотанной перипетиями. Над Лисом одержал верх эльфийский образ мыслей, считающий чрезмерным количество судьбоносных событий в единицу времени. Но впадение в спячку или меланхолию означало предательство самого себя, и в планы потому не включалось.

Лис занялся обеспечением комфорта и безопасности своей ипостаси. Он понимал Лейо и Зефира, при готовности в любой момент помочь спрятавшихся от некроартруктора, долженствующего увидеть кандидата в сверкающие, а в отдаленном будущем и в мерцающие, не больше, но и не меньше. Поэтому выделил еще одно ядро из группы в одиннадцать и облек его в астральное тело, уделив внимание механизмам дублирования и переключения фокуса осознания, мерам предотвращения вторжения через чужие сны и защите их от всяческих напастей. Львиная доля ресурсов, впрочем, ушла на поиск оптимального пути избавления от пакости некротической сущности и другие заботы...

Пожалуй, Пинг и Понг впервые за долгие месяцы сладко выспались, вспомнив ни с чем несравнимое ощущение, вспугнуть которое остальным не суждено. Пусть не понимают и счастливый профиль втихаря изучают — это улучшит сумбур в их головах. Понг опять залыбился, раздражая Кэнэля и Сонэля, почему-то остро реагирующих на это. В целом Панг сгладил настроение и своего декана — Серж остался в астрале с альтер эго.

Малаб отдаленно напоминал химлаб цветовой гаммой оформления, рядами столов, отсеков с инструментарием и ресурсами. Но вместо вытяжек здесь места оборудовались маэноводами и решетчатыми ширмами, создающими стационарные экраны. И инс-сапеллекс не отличался худощавостью и вытянутым лицом, его волосы цвета бледного пшена прижимал обруч под серебро глаз и разводами, как у радужки.

Аурепти(*) — задание до самого ужина. Инструктор старался не смотреть в сторону дуота Панга, когда перечислял список на создание. Аурептиро — цисторисовая пластина с заранее обозначенными по периметру коммуникационными точками, к которым надо будет подвести маэнопроводящие линии, должно было получиться что-то наподобие электросхемы, смутно знакомой. Так же в программе два медальона из ранее созданных детскими руками заготовок, признанных годными — талисман и оберег. На заключительном этапе предстояло объединить два созданных медальона в единый амулет. Модульный принцип во всей своей неизученной когда-то с наставником красе, и в тоже время на принципиально ином уровне им владело далекое и не очень прошлое.

— Я слушаю вас, алсы, — вынужденно произнес инструктор, подойдя к оставшимся на своих местах Пингу и Понгу. Само обращение внушало определенные надежды и положительно характеризовало преподавателя, осведомленного о блокировке кэша дуота Панга.

— Инс-сапеллекс, мы впервые сталкиваемся с Аурепти, — смотря снизу вверх, сказал Пинг.

— И поэтому просим разрешения сегодня показать умения создавать живые тату и призрачные амулеты, — продолжил Понг.

— Мы в состоянии достичь нужной концентрации, — добавил Пинг.

— И не испортить ни инструмент, ни ресурсы, — вновь подхватил эстафету Понг.

— Пожалуйста, — синхронно, после малой заминки, выпрямив голову и глядя перед собой.

— Все запасы алми зарезервированы под аттестацию, — прилежно озвучил инструктор догадку Панга.

— Мы обойдемся имеющимся.

— Времени до ужина нам хватит.

— Положим, с м-тату вы справитесь магией крови, — эльфийский слух чуток, а уши подвижны. — Но выделяемого на текущую аттестацию запаса маэны очень мало... — снисходительно оставив фразу незавершенной.

— А запас оши? — остановил Пинг намеревавшегося уйти инструктора, не сказавшего четко ни да, ни нет.

— Ваш центурион не давал разрешения, — смотря свысока.

— То есть вы отказываете нам? — в лоб спросил Понг.

— В следующем месяце я начну детально изучать эти творения, потом все подготовлю для повторения... — стал наводить туману инструктор, взглядом указывая на свернувшихся на ногах змеях и невидимый обруч.

— Аналоги, — грубо оборвал его Понг. — Для подтверждения поставленных под сомнение прежним Хэмиэчи наших знаний и умений этого достаточно, инс-сапелекс, — нагло.

— Маленькая м-тату и мизерный призрачный артефакт, ничего столь же сложного, — прибавил Пинг.

— Повторяю, ничего сверх положенного для аттестационной Аурепти сегодня не будет.

— Мы обойдемся имеющимся, — повторил Понг. Он очень хотел огрызнуться, передразнить.

— Передайте мне мыслеобраз запланированного.

— Извините, инструктор, но по объективным причинам без вашего контакта с нашими оши это крайне затруднительно, — после шумного вдоха-выдоха.

Тот молча подключился. И получил изображение огненного круга и обрезка толстой косицы из проволоки со спаянными закругленными концами.

— А их функционал? — возобновил речь инструктор. Остальные алсы давно занимались с цисторисовыми пластинами, навострив уши в сторону беседующих.

— Зависит от того качества, что удастся достичь за оставшееся время.

— Пока точно не знаем, — пояснил по-простому Пинг.

— Вы будете вновь оштрафованы за незаслуженность, если сделаете это для себя. Дождитесь...

— Извините, инс-сапеллекс, — вновь прервал взрослого Понг, вызвав жесткое недовольство в том числе и у иоцена. — Но изучать можно веками, а у нас здесь нет столько времени. Сук со штрафом.

— Мы все еще способны на основе для Аурепти успеть реализовать задумку за отведенное на три ваших занятия время... — перетаптываясь на месте.

— Объясните причины спешки, — непреклонно.

— Нас публично обвинили во лжи, — ответил Пинг.

— В том числе и вы, инструктор, развернув весь этот треп ни о чем вместо прямого "да" на простую просьбу в рамках проходящего мероприятия, — смело добавил Понг. За что и схлопотал звучную оплеуху тыльной стороной ладони, бросившую его на пол.

— Да как вы смеете в таком тоне разговаривать со старшими?! — грозно сдвинув брови.

— Слабак...

— А ну повтори! — подняв альфара за подбородок воздушной рукой.

— Так же, как вы смеете нас попрекать неумехами, утверждая свой авторитет грубой физической силой!

За слова Пинга приложила воздушная оплеуха, оцарапавшая щеку.

— Да он же до колик нас боится, хе-хе... — прохрипел Понг.

— Угу, стать бездарью на нашем фоне, хе-хе, — криво хмыкнул и Пинг, приподнявшийся на локте.

Но вслух ничего не произнесли, обменявшись этими репликами через оши. Кончики ушей инструктора побагровели. Следивший взглядом за нами Хоан побледнел, сглотнув, но в его глазах играли бесенята. Иоцен подойти не успел.

— Действуйте, — бросил совладавший с собой инструктор. — Но учтите, второй попытки не будет, — резко развернувшись. — Можете и в перерывах заниматься, — кинув одолжение через плечо.

Пинг и Понг с вмиг исчезнувшими улыбочками резво вскочили, прянув в противоположную от иоцена сторону, к помощнику, раздававшему инструментарий и материалы. Дважды им повторять не надо было, а на мнение центурии оба плевали с мэллорна — сами ведь его таким сформировали. После разыгранного спектакля дуот Панг избавился от непосредственного внимания инс-сапеллекса, грозившего стать за плечами и бдеть за каждым предпринимаемым шагом, и еще больше усугубил свое отчужденное положение.

Дощечки, немыслимый для западного эльфа грифель из обработанного магией каменного угля, кварциты, кусочки шкур и косточки разных рептилий, бронза в колечках цепочек и крепежное олово, и прочее, необходимое для зачарования и сборки финального амулета. Выдали все разом — алсы еле унесли в руках.

Пинг и Понг с пониманием отнеслись к родившемуся за время сна плану, ко второму этапу которого вместе и приступили. За остальными сорока девятью столами дуоты уже нарисовали опоясанный рунами двойной магический контур на дощечке, приступив к выведению и напитыванию маэной рун на кожах и костях, которые этой самой кожей и будут придавлены к шпоне, которая потом целиком вымачивается в олифе с пропусканием через нее разрядов маэны. Затем шпону соединяют с обратной стороной цисторисовой дощечки и накрывают сверху уже готовой коробкой, скрепляя в единое целое с окунанием в маэнизированную олифу. Сама заготовка делается так: берется брус цисториса, делаются плитки толщиной примерно в сантиметр, а каждой срезается доска в четыре ногтя и шпона в ноготь, в оставшейся доске вырезается углубление с расчетом толщины задней стенки и бортов в четыре ногтя, шпона и коробочка вымачиваются в смоляных растворах, а последняя покрывается лаком и эмалью в четыре слоя с внешней стороны. Все это являлось промежуточными результатами, включая отлов рептилий и заготовку кож, костей и, наверняка, внутренностей. Итоговая плитка ложится в основание строящегося паджу или становится частью защитного паркета открытой стоянки.

На втором занятии требовалось очистить материалы от остатков прошлых заклинаний и подготовить их к новым чарам, установив каркас и проведя остальные протокольные мероприятия, такие как начертание символов мэруна и маза с последующим их внедрением в эфирное тело того или иного камня для фиксации заполняющегося на третьем занятии сосуда чар(!!!), вся прелесть которого обычно сводится к практически вечному хранению заклинания внутри себя. Уровень подготовки еще не настолько высок, потому чаруют двое — долго, зато сверхнадежно. Вначале оба концентрируются друг на друга, далее один начинает инкантить, а второй в заданном порядке открывать клапаны сосудов, заполняющихся структурированной маэной, он же делает завершающий штрих, запечатлевая чары. Если что-то пошло не так из-за ошибки первого, второй достаточно легко без пагубного прерывания отводит чары, опорожняя сосуды.

Подобная работа в паре с разбиением на этапы существенно улучшает характеристики готового изделия. Однако есть и существенный недостаток — потребность в специальных инструментах и увеличенном объеме маэны. Впрочем, цена ошибки при этом гораздо меньше, что в совокупности с остальным при постоянной практике весьма серьезно оправдывает себя. Если судить по разнообразию зачарованного, то в Кюшюлю, помимо сопряжения двух разных артефактов, давали и техники, рассчитанные на одиночное исполнение. Их особенность на начальном этапе изучения — тесная зависимость от эфирного тела носителя при отсутствии сосуда чар — объясняет постоянную носку, мешающую мытью или массажу, а так же руническое исполнение.

Для дуота Панга все выданные материалы рассматривались только с чисто энергетической точки зрения. Кроме угля и олова, получивших ведущие роли в пьесе "Трансмутация" — уголь в алмаз, минуя графит, олово в мифрил, минуя серебро.

Почти три деления после краткой, но глубокой, медитации без перерыва Пинг и Понг, слюнявя пальцы, выжигали мелкие цепочки рун на всех материалах, от дощечек до косточек, аккуратно тратя за раз впитанный объем маэны из накопителя, к которому вел ус. Проходя через аурный трансформатор, грубая маэна преобразовывалась, улучшая свои параметры. Слюна формально пусть и контактировала с кожей, но частью тела уже не являлась, потому оши не фиксировали удаленно через нее формируемый вторичный ряд маза, выглядящей без увеличительного стекла обычной линией, формирующей ту или иную руну из повторяющихся цепочек.

За двадцать ниций до третьей послеобеденной пары Пинг и Понг принялись спаивать олово, тратя остатки заимствованной маэны, смешавшейся с собственной, регистрируемой оши. Доделывали оловянную оплетку угля уже под насмешливые взгляды, светящиеся истинным зрением. Все они видели внесистемный набор изрисованных предметов, не подозревая о конструкторских качествах, и оскудневшего маэной дуота, не догадываясь о новом источнике, что будет собран из разбросанных деталей.

До двадцать пятого деления Пинг и Понг кропотливо собирали два слоеных пирога, сложив все мелкие детали в эмалированные коробочки, залив потом содержимое олифой, капнутой и на все слои: кругляши медальонов, горбатые камни, шпона с пришпиленной кожей, цисторисовая дощечка. Две цепочки крест-накрест опоясали результат, вызывая живой интерес окружающих — все пять деканов отметились рядом.

Глубоко полоснув заострившимся ногтем по подушечке у основания пальцев правой кисти, Пинг и Понг зажали в ней полученный ранее неоднородный стержень, легко разделяющийся на два. Окунув кулаки в чашу с олифой, оба застыли, входя в транс, делая все абсолютно независимо друг от друга. Текущая кровь вопреки всем физическим законам обволакивала кожу перчаткой, не распространяясь в растворе никуда дальше. Левая рука удерживала башенку от "случайных" порывов ветра, периодически задувающего с соседских столиков Иёйта и Ёгеса.

Дождавшись момента очередного порыва, отличающегося большей силой, Пинг и Понг, действуя на опережение, резко вытащили кулаки в кровавых перчатках, прижимая башенку сверху. Левые руки синхронно взметнулись вверх, припечатывая центром раскрытой ладони торчащий кончик стержня. Забранная у организма жизненная энергия активировала процесс.

Ни один мускул на сосредоточенных лицах не дрогнул, когда ярко вспыхнула каждая выжженная руна, черными пятнами усеивающие все и вся под кулаками. Минимум два помощника, с запозданием активировавшие усиленную защиту вокруг стола дуота Панга, проявившуюся бледно-голубым куполом, не пропускающим никого и ничего, кроме визуального ряда, видели, как ветер сдул со стола облако праха с рун, вобравших в себя всю энергию эфирных тел, включая силы молекулярных связей. Висящие в воздухе цепочки искрящихся символов, разбрасывающие разноцветные лучи, под действием того же ветра завращались, выстроившись в спиралевидный вихрь, резво втянувшийся в кулак каждого алса через торчащий кончик стержня вслед за красной перчаткой.

Пакостники банально отвесили челюсти, едва не допустив непростительную ошибку, отвлекшись. А пинг и Понг тем временем опустили кулаки на платформы, ничуточки не пострадавшими, акромя жирных пятен. Большие пальцы, покоившиеся на фалангах среднего и безымянного, переместились на указательный, когда левые руки, немного протащив стержень вверх, отломили часть в строго выверенный момент, вынув и взяв хватом, подобно карандашу, прижав указательным и большим к среднему. Ползущее вверх неоднородное свечение притормозилось, обозначив пишущий кончик, но не остановилось. Кулаки были уже положены, когда подобно роботизированным рукам задвигались левые кисти, нанося точечный узор на тыльную сторону светящихся ладоней. Круг, потом вложенный второй, третий, ... , двенадцатый точкой бесконечности. Каждый круг уменьшал тянущиеся вверх по стрежню цепочки наползающих друг на друга рун быстрее их скорости. При отрыве кончика своеобразного пера от центра получившегося тату, радужно переливающегося, стал расти огненный шар, один полюс которого лежал на коже, второй на кончике стержня. Быстро доведя его до радиуса наибольшего внешнего круга, Пинг и Понг, чьи пальцы перемещались вверх не медленнее напоенных силой рун, втолкнули указательным пальцем остатки стержня в шар, вызвав белое свечение опоясывающих ее параллелей рун. Не прерывая движения пальцем, они оба сплющили сферу, соединив два полюса — на самом деле там было двенадцать вложенных по принципу матрешки огненных сфер, а не монолитный пламенный шар. Возмущенно полыхнув, огонь яростной свечкой, принимающей недостающую энергию, обуглил указательные пальцы, прежде чем целиком впитаться и в виде пламенеть м-тату. К этому моменту зажатые кулаки перестали светиться изнутри. Не делая пауз, Пинг и Понг раскрыли их, ловко подцепив пальцами той же кисти уменьшенную копию плетенки со стретч-свойством, мигом приделав ее на переносице, согнув края к слезным протокам, попавшим тютелька в тютельку. Полыхнули светом алмазные вкрапления на зеркально гладкой мифриловой поверхности, и дужка на носу мягко растворилась, став невидимой обычным взором, и тут же начавшей выполнять свое предназначение — в глазах появился влажный и не доходящий до мокрой границы блеск защитно-скрывающей пленки.

Все заняло ницию, на первых секундах которой подошел скрывающий чувства за невозмутимостью инс-сапеллекс, внимательно следивший за происходящим своими светящимися серебром очами, силящимися на большом расстоянии углядеть ускользающие мелкие детали. Ему вторили помощники и взволновавшийся Ринацео, чьи желваки остро переживали потерю указательных пальцев левых рук, обширный ожег и переставший кровоточить порез на правых кистях. Дуот Панг справился на тридцать ниций раньше времени ужина.

— Готово, инс-сапеллекс, — гордо объявил Понг, глядя прямо в гневные глаза своими, в которых отражалась теперь только пустота. Без применения артефакта это обязательно бы вызвало негативные последствия с угрозой разоблачения.

— Вы п...

— Как...

Одновременно начали иоцен с инструктором. Игранув желваками, первый заткнулся, бросив косой взгляд на инструктора, продолжившего после запинки:

— Объясните суть, алсы, — требовательно.

— Извините, — безнаказанно сделав простецкое лицо, — но у нас недостаточно знаний для объяснения вам на понятном уровне.

— Дуот Панг!

— Но мы же сделали! Вот и м-тату, и призрачный эффект, — продемонстрировал Понг круг живого огня и проявившуюся дужку на переносице.

— Поясните все так, как можете, — сдерживая чувства внутри себя, только голос понизив на октаву, или больше. — Если вы не понимаете того, что и как сделали, то я вправе отказать!

— Что ж, хорошо. Эфирный магнетизм силового каркаса рун маза вкупе с многоуровневой DDOS-атакой на структуру материи на молекулярном уровне изъяли ее энергию. Проводящие, информационные и структурирующие свойства крови помогли распределить во время транса отнятую силу по угольно-оловянному каркасу. Вирапэш вирусного действия вкупе с цепной реакцией трансмутации прямого атомарного действия с подпиткой отнятой энергией, заключенной в руны, позволили создать эфирный аморфный мифрил с алмазными включениями, а так же их холестерические жидкие кристаллы, структурно подражающие дезоксирибонуклеиновой кислоте, с преимущественно оранжевым спектром отражения видимого света в зоне тридцати трех градусов Цельсия в качестве пигмента. Плюс инфэо огненной сферы с ложными центрами и чистого перевода материи в энергию, — отбарабанил Пинг в очередной раз на лоре, в пику своему декану. Магическая татуировка в истинном зрении ярко светилась вложенной в нее силой, не уходящей за ее рамки.

— Детальные подробности являются коммерческой тайной "Глобал`Сейф инкорпорэйтед" и разглашению за пределами организации не подлежат, — продолжил Понг. — Мы понимаем все от и до, инс-сапеллекс. Извините, но глупо считать, будто без имеющегося досконального знания деталей и умения их применять можно выдать подобный экспромт с очками и м-тату, — нахально. С вызовом глядя в его растерянные глаза, переходящие между кровными братьями Панг, и понявшие, дай мэллорн, половину от сказанного.

Казалось, соседи перестали дышать во время этой тирады, а уши взрослых стали втихаря сползать на затылки, свертываясь в трубочку.

— И вы ничего не знаете об Аурепти? — октавы на три выше, если не больше, вопросил инструктор.

— Вы повторяетесь, инс-сапеллекс. С оши лучше не врать, как сказала нам уважаемая ректор, — весело дернув оставившими дымный извилистый след ушами, получая нескрываемое эстетическое удовольствие.

Остановив иоцена жестом, инструктор продолжил, прищурившись:

— Я снимаю блокировку с вашего кэша, дуот Панг, — подчеркнуто вежливо. — Извините, иоцен, вы хотели что-то сказать?

— Спасибо, инс-сапеллекс, — в тон, мелко шинкуя глазами. — Дуот Панг, в связи с вашим здоровьем я перевожу заслуженные вами плети в штрафные баллы, — и прибавил в конце нолик. — Инс-сапеллекс, — передал слово кивком головы. — Дуодек Эрина! — шикнув на местами злорадные плошки глаз, тут же уткнувшихся в недоделанные обереги и талисманы.

— А теперь, алсы, функционал, дабы я смог оценить размер штрафа. Начните с "очков", — правильно определив название.

— Да, инс, — вежливо кивнул дуот Панг.

Когда он вновь поднял лицо, глаза закрывала изогнутая полоса с прозрачными выпуклыми "стеклами", окрашивающего часть стола и стену за спиной в оранжевые цвета. Правое "стекло" целиком отображало вид "назад", левое — прозрачное и уменьшенное наложение в центральной нижней трети с показом вида "вперед".

— Это вид с изнанки, — с улыбочкой пояснил Понг, покрутив и покачав головой для верности слов.

— Еще есть функции?

— Еще можно выводить картинку с глаз на затылке в произвольное место, задавать размер проекции, а так же регулировать степень прозрачности и менять "задние" глаза местами, — ответил Пинг. — И цвет еще задается, — с заминкой поменяв оранжевый на красный.

— М-тату, — скрыв величину произведенного ошеломляющего эффекта за краткостью.

Помощники так не скрывали заинтересованности, видимо, не считая нужным, раз стояли сбоку. Пришлось Понгу повернуть голову к ним, показав профиль инструктору, и подмигнуть скрытым от него глазом, вдобавок криво ухмыльнувшись уголком рта с той же стороны. Лица помощников вытянулись, но быстро обрели напускное равнодушие. В детских взглядах, бросаемых украдкой, читалась черная зависть.

— Разрешите передислоцироваться и подготовиться, инс-сапеллекс, — пихая локтем Понга.

— Разрешаю. Действие боевое? — с холодным любопытством уточняя.

— Да, но нам вполне хватит четырех подобных ширм, — указав на экраны, — и места вон там, — показав рукой на свободной пространство, используемое на построениях.

— Отсутствие пальца не помешает? — любезно уточнил иоцен, подошедший со спины.

— Восстановите, пожалуйста, — дернув ушами и напрягшись произнес Пинг.

— Конечно, дуот Панг. Впредь старайтесь не калечиться.

Панг промолчал, стиснув зубы от пронзившей боли, которую "забыли" заглушить. Поток из оши за считанные секунды продавил силой материю, воссоздав потерю.

— Резервы оши я приоткрыл только для показательного теста, дуот Панг, — убирая ладони с затылков. Ощущение доступности колоссальной мощи за тонкой пленкой когда-то бы опьянило. Подонок "случайно" открыл девяносто процентов саккумулированных запасов.

— Алсы, в чем будет суть? — нейтрально спросил один из помощников инструктора, переставляющий ширмы.

— В трансе, — нисколечко не покривил душой Понг, точно так же скривившись за оранжевыми очками с полосой перед дужкой и двумя выпуклыми плоскостями от скул до бровей с залихватскими хвостиками на висках, вторящими кончикам ушных раковин. Качественная имитация бликов натурального стекла вкупе с формой и цветом на фоне простецкой туникой смотрелись потрясающе стильно — это оценили все поголовно.

Сев в четырех метрах друг от друга перед выставленными углом ширмами и приняв позу лотоса — это название пришло из прошлого и показалось гораздо более привычным и не таким вычурным, как поза мудреца, — Пинг и Понг под возведенным теми же помощниками вытянутым куполом вошли в транс, соединив пальцы на руках, свободно лежащих на перекрестье ног. Наступал финальный акт. Бдительность не усыпил, но немного расслабил за несколько ниций бездвижной позы.

С хлопком Пинг и Понг соединили ладони, раздвоив м-тату на левую ладонь. Сложенные ладони слаженным движением поднялись к лицам, уперевшись указательными пальцами в носовые перегородки. А затем наступило быстротечное время череды событий. У одного из нижнего положения, а у второго из верхнего, отошедшие от лица ладони разошлись, одновременно выпустив два инфэо: потянувшие за незатронутые некроядрами хрящики ушей воздушные руки и лезвия ветра, срезавшие их ушные раковины ровненько у основания. Затем по два парных щелчка — первым мизинцем, вторым указательным, на подушечках которых пламенели маленькие круги, шустро отделившиеся от недвижных больших на тыльных сторонах ладони, несколько уменьшив их плотность в истинном зрении, что не должно было укрыться от пяти наблюдателей, шумно выдохнувших и беззвучно выругавшихся. Еще бы! Первые четыре огненные сферы попали точно в дымящиеся кромки, с ближнего к голове края, отдалившихся на семь сантиметров ушей, и окрасились в черно-оранжевый цвет и вырастя до размеров головы. Один их край, не успевший почернеть, коснулся оставшихся ран и прижег их, второй чуть погодя столкнулся с расширившейся до в два раза больших размеров второй огненной сферы, вернее шара — иголки силы лопнули сферу в районе ушей за миг до касания кожи черным пламенем. Лопание больше походило на раскрывающийся бутон, одновременно погружающийся в огонь. Понг и Понг, не теряя драгоценные мгновения, показали чудеса ловкости и скорости, согнувшись лбом к полу, уходя от взбугрившихся шаров. Одновременно ладони, будто пришпиленные к воздуху, сжались в кулаки и дернулись в разные стороны. Следом дернулись и шары, вошедшие в контакт с ширмами. На все про все ушли считанные мгновения, а потом еще столько же гнили решетчатые цисторисовые изделия в дымном черном пламени, увядшем на основаниях из другого материала, не повредив пол, разве что неблаговидные останки кричали о желании попасть в мусорку.

— Ясно, — как ни в чем ни бывало произнес инс-сапеллекс, жестом развеяв купол помощников, а пассом второй руки отправив в утиль остатки.

Все дуоты затаили дыхание несмотря на стоящих рядом цео, впрочем, тоже пристально следивших за событиями у противоположного края стены малаба.

— За каждое штрафной максимум, — с милой полуулыбочкой.

Это означало умножение на сотню. Шумные выдохи и сглатывания.

— И еще один за вред себе, — вставил иоцен.

Инаэцэо и Ранэцео вместе кашлянули на этой реплике, тактично прикрывшись кулаками. Грозившие выпрыгнуть сердца Панга из-за громадного риска к этому моменту уже наметили тенденцию к нормальному ритму — единым слитным движением оба встали, бросившись друг другу в крепкие объятья. Очки перешли в режим невидимости, а пламенеющие в отсветах светильников кругляши, притворившись родимыми пятнами, елико возможно незаметно скользнули на подошвы ног.

— Панг! — голос появившейся из телепорта ударил как палочка по звонкому барабану из кожи какой-нибудь рептилии. Магический слух остался столь же силен.

Ринацео заметно съежился, сбледнул нашкодившим щенком и его подельник, хотя госпожа куранс в роскошном платье, вмеру украшенное драгоценностями, пронзала взглядом только дуота. Голосу аккомпанировало позвякивание браслетов в такт телору, сплетающему сканирующе заклинание, не замедлившее обрушиться на отпрянувшую парочку — виновато опущенные головы, сцепленные руки, заодно с пальцем излеченные от ожога, ковыряющая пол нога Пинга. Два помощника обладали, видимо, более живым и не предвзятым умом — у одного от тщательно сдерживаемого смеха подергивалось правое ухо, а другого уголок левого глаза. Оба они не видели скрытых туникой из грубой ткани шрамов и не ведали нюансов, связанных с уничтоженными дымящимися ушами, а лицезрели теребящих края туник безухих эльфят, на которых ополчилось трое взрослых.

— Кто это сделал?! — сказала тихо, подобно молнии, гром от которой раздался непосредственно в мозгах.

— Мы, — нестройно.

— Вы хоть знаете, что наделали?! — в том же ключе, но уже обращаясь непосредственно к ним. Платье не позволило встать на одно колено, потому она, не чураясь, опустилась на оба.

— Избавились от муки, — коротко пожал плечами Пинг, старательно смотря мимо ее светло голубых глаз.

— Мы отключили вам рецепторы, — жестко.

— Это не мешало им шибко болеть, когда мы магичили, — стал оправдываться Понг, не сказав о том, что их блоки оплавились почти сразу.

— Когда это вы инкантили? — крепко держа обоих за плечи.

— У инс-медитотора выходили из тела и у инс-сапеллекса отмывались от лжи...

— Тааакс, и кто вам это разрешил?!

— Нам никто прямо не запретил...

— Вообще никто ничего не сказал об этом...

Оба резко и с шумом сделали вразнобой короткие вдохи, быстро взмахнув пушистыми ресницами. А оба помощника по-тихому ретировались, предпочтя находиться подальше.

— Разберемся, — грозно протянув "р". — А вы сами-то чем думали, а??? Вы же их с корнем отрезали! Их не регенернировать! — тряся от избытка чувств.

— Подумаешь, стало четырнадцать шрамов, — дернув свободным плечом.

— Угу, — скромно поддакнув, с плохо сокрытой завистью к цифре.

— И кто вас надоумил? — грозно раздувая ноздри. Величественная этраис ни капельки не напоминала представшего утром куранса, особенно выделялся яркий макияж на лице с затейливым ассиметричным растительным рисунком, искрящимся снежно-голубым, в тон алмазам с пророщенными внутри сапфирами.

— Нуу... — потянул Понг.

— Мы пришли к выводу, что раз пара малых круга не справилась, а большой — это слишком много чести для чужих выкормышей, то спасение утопающих дело рук самих утопающих...

— Нам пробелы в знаниях постоянно надо ликвидировать, а когда вы там еще на балах...

— И решили сходу рискнуть жизнями?!

— Нам не привыкать...

— Это не оправдание! Хорошо, кому из вас пришла светлая идея реализации?

— Мне, — нехотя ответил Понг.

— Иии?!

— Ну, внутри нас как слон в посудной лавке потоптался еще и инс-био. А раз два разных подхода почти дали результат, значит надо их совместить, — запинающеся выдал Понг, бесстыдно сдав еще одного инструктора.

— Вот мы во сне и скомпилировали...

— Ах во сне!.. — давя.

— Но ведь сработало! Авось и косметические пр...

— Я вам дам авось! Я как архиатр запрещаю вам любые эксперименты с собственным телом, слышали?! — ее взволнованно-гневное лицо опаляло.

— Дда, — нестройно.

— ...! — беззвучно восклицали ее глаза.

— Кклянемся...

— Больно было? — оттаяв и совсем другим тоном, с материнскими нотками и в движениях с позой. Заклинание, анализирующее слух, показало более чем десятипроцентную его потерю, и только сейчас прекратило действовать. А вот ее щуп все еще метался между ушами — эти рубцы впоследствии уберутся. Она делает гладкий переход в ушную впадину, шрамов не останется, но сами хрящики ей не дано отрастить, хотя она не пройдет мимо метаморфинга, постарается лично его развить как оптимальный путь устранения "недочетов".

— У мальчиков такое не спрашивают, — недовольно сложил губы бантиком Понг.

— Кхм, — кашлянула она, отведя глаза. — Стойте смирно, я сделаю вам личины...

— Чтобы нас дразнили приставухими?! — живо ужаснулся Пинг, отшатываясь.

— Кхм, а безухими разве лучше?

— Кому противно пусть не смотрят! — безапелляционно. — На правду грех обижаться, — в том же ключе одновременно с Понгом произнес Пинг.

— Больше не предложу, — то ли обидевшись, то ли еще чего. — И бонуса за идею не ждите, все равно у вас блок.

— Уже нет! — гордо произнес царь-Понг.

— Хм, — считывая баллы и лог событий. Ее брови взлетели вверх, глаза сперва расширились, а потом сузились. — С вами все ясно. Не забудьте на ночь смазать всем шрамы, — нейтрально. Поднявшись и огладив немнущуюся ткань от мнимых складок:

— Извините за вторжение, этраны.

Она все еще стоящим рядом иоцену и инс-сапеллексу одним поклоном выразила все свое глубочайшее презрение, облив их безукоризненной вежливостью, на порядки превзойдя их любезности с Пангом, ни за что в жизни не захотевшего видеть такое по отношению к своей персоне, любой из... Хотя дуоту еще не полагалось разбираться в подобных реверансах между взрослыми, он подумал, что на спектакль о кнуте и прянике это ну никак не тянуло — слишком правдоподобно, искренне. В целом дуот Панг внутренне радовался относительно гладко провернутой авантрюре.

Глава 26. Эёух

Ладные фигурки нетренированных темных тел новичков сразу привлекли внимание Хоана и Хуана, впрочем, как и всех остальных, заподозривших неладное еще при звуке будильника и стоящих с кисами цео, чьи суровые взгляды ничего хорошего не предвещали. Такого трансфера невпопад не ожидал никто.

— Это не трансфер, — ответил на невысказанный вопрос Хоан, трущий спину Хуана.

Общение через оши являлось настолько привычным и естественным, что никаких подозрений не вызывало, а старшие редко давали повод усомниться в тайне диалогов. Сколько братья себя помнили, они всегда так общались, не считая это за особенность оши.

— Ага, — произнес в голове задумчивый голос брата. Общаясь между собой, они никогда не следили за правильностью мыслеречи. Простое "ага" могло передавать больше, чем целое предложение.

— Дряблые мышцы...

— И красивый оши, — с завистливой ноткой выдал Хуан. — Привилегированный?

— Эх, на утреннем построении Хэмиэчи все скажет...

Мусоля новичков, Хуан и Хоан выполняли привычные гимнастические упражнения, наклоняясь в разные стороны, вращая тазом, высоко поднимая колени в беге на месте. Но мысли отвлекали, и цео очередной щелкнул у самого уха Хоана, непроизвольно дернувшегося. Порой братья замечали, как другие дуоты уходили во внутренние диалоги, однако мастерство цео намного их превосходило. Пришлось сосредоточиться на ритме и движениях, недостаточно рефлекторных — сами они не видели принципиальной разницы, но цео всегда виднее.

Хоан и Хуан испустили тяжелый вздох на словах Хэмиэчи — сбылись худшие опасения. Близнецы на своем опыте знали, как непросто будет новичкам среди ежей, особенно из прима-дуодека. Сами они дважды переходили из гимназии в гимназию: сперва в середине второго цикла из Уппокко в прима-гим Тьянкль, когда потенциал дара неожиданно подскочил, а развивать на старом месте не представлялось возможным; второй раз из Тьянкль в Кюшюлю, когда долго пестуемый дар наконец-то раскрылся и за четыре месяца неуспевающие — как и другие с большим, но не раскрывшимся даром, в хвостовом дуодеке — поднялись до уровня прима-дуодека. Тогда ему цео предложил сразу сделать трансфер в супрем-гим из-за того, насколько крупный и красивый цветок дара распустился, наголову превосходящий всех в центурии, как это престижно и какое будущее светит, и сколько конкурентов дышат в спину. Одновременно с дуотом Эёух трансферились еще двое с открывшимся даром, из гимназий среднего звена. Пусть у Хоана и Хуана дар раскрылся поздно, но ведь раскрылся! А двоих из его дуодека опередили — действующий дар имеет приоритет. Цео убедительно говорил о том, как им повезло, ведь вылететь могли они — уж слишком велика оказывалась задержка между проявлением бутона и его раскрытием, им грозил диагноз "ложный цвет". Поплакав, они оба согласились.

Ох, если б они знали, с чем тут столкнутся! Если первый трансфер прошел мягко и в относительно дружелюбную среду, то второй... Вечером того же дня, когда они утром после ночи утешения под боком цео переместились сразу на построение и представление, их завлекли в коридорный простенок между внутренним и внешним контуром цисторисового листа, а потом избили. Не сильно колотили, но обидно. Молча. Не объяснив за что, но в конце намекнув про стукачей. Хуан и Хоан, отбивались, но против более опытной толпы оказались бессильны. На следующее утро ринаэвцы приветствовали его, как ни в чем не бывало, и гораздо позже объяснили, что к чему, но осадок остался. И потому братья Эёух очень старались закрепиться на "невылетной" позиции, всеми силами не стремясь в Инарэ и выше при наличии всех задатков.

Хоан и Хуан не знали, везением ли назвать последовавшие плотняком индивидуальные занятия по развитию магического дара, им еще и догнать требовалось своих сверстников за четыре месяца. Все в мастерских, а они с малочисленной группой таких же из трансфера в классы. Сто сорок дней практически не вылезая из классов — это тяжело далось. Но такова жизнь. В Кюшюлю сорок пять дуотов с проснувшимся даром поднимаются в третью цепь, и часть, как Ульха, например, поили дорогими и редкими эссенциями, чтобы пробудить потенциал. Вообще в их теперешней гимназии самая высокая степень ротации детей, ведь из всего набора только у десятка с фоллисом активен потенциал, а уж действующий дар и у того меньше. В Тьянкль к магическим наукам подходят плотняком с четвертой цепи всем звеном, а в Эхнессе по остаточному принципу заполнение

Еще большее сочувствие вызвал годовой иммунитет новичков. А вот про артефакты, штраф и блокировку братья недопоняли. М-тату и головной обруч выглядели потрясающе, частично оправдывая место в прима, впечатлил и наложенный штраф, но озвученное предназначение разочаровало бесполезностью. Еще Хуан и Хоан заметили, что алсы избегают прямых взглядов, не выглядят радостными или счастливыми, но стальная жилка в них присутствовала, как и мощный дар.

Близнецы Эёух до сих пор не завели друзей — приятели из дуодека не в счет. Поэтому они испытывали симпатию к новичкам.

— Зря они так...

— Что? — переспросил Хоан, сидящих спиной к столу Эрина. Слов на таком расстоянии они не слышали.

— Понг ответил Кэнэлю, и напряглись все за их столом, а цео негласно поддержал новичка, — прокомментировал Хуан.

— Не быть тебе оратором, — хмыкнул Хоан.

— А сам-то! Ох, а ведь цео не постоянно будут так опекать...

— И не говори. Это ж надо было в начале аттестации!..

— И не говори...

— Иди ты!

— Да ладно. Лучше вспомни, что дальше будет Худэлик... — проникновенно.

— Ешь лучше, — кисло. Именно его любили таскать за уши...

На зельеварении братья так и не определились — завидовать или нет новичкам, за которыми так пристально следил Ринацео. В свое время Инаэцео с ними так не возился в первое время. Нет, он был отличным мужиком, но не добряком, как Ринацео.

— Аха-ха!

— Ты чего?

— Слабак ты, Фяльтэ! — вместо ответа брату выкрикнул Хоан.

— Аха-ха! — заразительно рассмеялся на это Хуан, тоже понявший суть.

Уколоть задиру стоило! Они догадывались, что злопамятный дуот припомнит когда-нибудь обиду, но когда еще это случится, а приятно-то в настоящем. Так красиво подколоть мало кто бы смог. Изящность словес восхитила, Хоан даже позавидовал, нисколечко не обидевшись на подтрунивания братца.

Однако приподнятое настроение быстро провалилось в подпол, когда Худэлик дорвался до ушей. Братьям пришлось сильно поднапрячься, чтобы уследить и за варевом, и за разворачивающимися событиями. Манеры новичков оставляли желать лучшего — так с инструкторами нельзя разговаривать, особенно с этим, таки сломавшим, что хотел. Хоан и Хуан стояли у противоположного края химлаба, но в возникшей кисельной тишине слышали все от и до. Язык у Понга был здорово подвешен, но из всего сказанного братья точно уяснили, что не стоило острить с взрослыми, хотя суть остроты не уловили. Правильное зерно они оба уловили, но издевка прошла мимо. Да и потом их поразило искреннее извинение — иначе бы так просто не отвязались от них. И до глубины души тронуло съедение хрящика.

— Да как же!..

— Он не видел, что инс ходил за лечебной мазью, — с трепетом сказал более рассудительный Хоан.

— Да я не об этом!!! Как вообще так можно?!

— Он чужак, — лаконично. — Противно, — добавив. — Сосредоточься! — прикрикнув на впечатлительного брата.

Они так и не выработали единого мнения о поступке Понга, поссорившись. До очередной выходки дуота Панга, оказывается, способного влиять на собственную регенерацию! Общее удивление затмило причину ссоры. Тут братья однозначно были за Панга, пожелавшего посветлеть и не выделяться в толпе дуотов. Все прочие темы надежно забылись — близнецы активно обсуждали меж собой новичков, перебрасываясь взглядами и жестами с приятелями, занимающимся тем же самым за отсутствием возможности прямого общения — деканы явно были за тишину и запрет свободного общения.

Резонанс вызвал и поступок Ринацео — а кто еще мог зашить порванную ткань? Хуан и Хоан не сомневались в том, что все только и судачили о новичках, и общее мнение было явно не в их пользу — слабаки и неумехи, выпендрежники. Но настоящий шок наступил перед сном, когда по листу разнесся мелодичный звон ректорского посоха, а потом и ее голос:

— Я пришла лично сообщить о смене вашего Ринацео, дуодек Эрина...

Хуан никак не мог поверить в то, что Панг был способен нажаловаться, а Хоан в то, что действия цео могли интерпретировать так, чтобы за это сместить декана. Разговаривать после отбоя крайне не рекомендовалось, потому они вместе со всеми в спальне беспокойно ворочались, и долго не могли заснуть несмотря на изнуряющий день аттестации, слишком жестко проходящей в Кюшюлю. В конце концов, братья уснули с единой мыслью — их это не затронет, ссориться никому из них не хотелось. Они слишком мало знали Ринацео, тот не успел поруководить их дуодеком — очередь кратких ротаций не дошла. Они догадывались, чем сейчас занят дуодек Эрина, но думать об этом совершенно не хотелось, иначе на глаза непроизвольно наворачивались слезы.

Слезящиеся глаза, ватные ноги и пустая до звона голова. Они первыми взялись за руки, подавая пример. Мозг не хотел воспринимать случившееся — интуитивное моргание спасло от самого яркого момента. Следующее, что они увидели, это дергающихся в молниевых разрядах Пинга и Понга, и развеянный вокруг них серый пепел, вздымающийся от ударов конечностей по матам. Хуан и Хоан ни в ухо не поверили в сказку про "спали", решились на знакомство, потому как понравился ответ. И тут такое.

Хоан и Хуан повиновались без раздумий, на рефлексах. Прикажи ректор добить, они бы беспрекословно исполнили, все бы повиновались. Братья бездумно запоминали происходящее, очухавшись только в полете над Кюшюлю. Хоан и Хуан о многих красотах даже не догадывались, когда мамочка повела их на прогулку. Впервые близнецы стали воспринимать ректора за маму, только в эти моменты продолжилась цепочка из детства. Она вела всех, но братья ощущали их где-то далеко-далеко, и не обращали внимания. Не стесняясь плакали, открывая всё-всё маме, делясь самыми сокровенными мечтами и чаяниями. И пришло успокоение, появилась опора, высохли слезы. Плохие и бомльные мысли попрятались до поры до времени.

Во время трапезы Хоан поразился тому, с какой ненавистью смотрят в сторону дуота Панга все остальные из центурии. Уба(*) — вот что беззвучно шептали губы многих. Эльф не стал брату-альфару об этом говорить — сама мысль была чудовищна по природе своей. И он не понимал, почему другие считают дуота Панга уба.

— Он не уба! — раздался истошный крик Хуана в голове Хоана, когда Пинг и Понг пропели два куплета своей песенки.

— Ага, — дрогнувшим голосом ответил брат, потерявший нить связных дум.

Близнецы Эёух после не разговаривали до самого массажа, варясь в собственных мыслях, роящихся кусачими мошками. Только после очередной словесной подколки Панга их прорвало. Они даже обидели девочек своим невниманием. Обозвав всех дураками, разругавшись в пух и прах, они максимально отодвинулись друг от друга, засыпая.

У Хоана глаз Виката держался чуть дольше, чем у Хуана, но обоих в который настало потрясение жизненных основ. Дуота бил кисой иоцен! Вчера еще! На вчерашней волне их обоих ошеломила правдивая догадка — Пинга и Понга избили не только дети втихую, но и старший у них на глазах... Они возмутились искренне. Действуя по наитию, подбежали для оказания посильной помощи. Ожег от дыма только прибавил сил и решительности. Братья примерно представляли, что Пинг всеми силами старается облегчить боль Понга. Не сговариваясь, понимая в этот момент друг друга с полувзгляда, они хоть как-то постарались поддержать дуота Панга, хоть за руки взять. А там несколько линий так и просилось на маэну — и ее дали, попутно углядев еще пару незамеченных ранее, требовавших определенных усилий, интуитивно произведенных. Когда Хоан только обратился к истинному зрению и стал передавать свою накопленную за ночь маэну, то в голове как щелкнуло — у него сложились воедино слова инс-био и инс-аркануса. И него с братом и так были определенные успехи на поприще целительства, и интуитивные прозрения раньше случались. Хоан не удивился, и быстро сориентировавшись, переслал мыслеобраз Хуану, впрочем, ненамного отставшему. Два энерговода не фонили болью, но ее эхо в них отдавалась. Но у братьев уже взяла верх курансовская жилка — пациент на глазах плохел, — потому так смело и подключились, и не вздрогнули от поначалу ощутимой боли.

Только в Клене, слыша приглушенные шепотки и видя косые взгляды в свою сторону, братья осознали, что Касались Проклятых, действительно Проклятых.

— Это все ты виноват! — опрометчиво.

— А сам-то?! — огрызаясь.

— Да если бы...

— Ага-ага!..

— Мы тоже?.. — резко сбавив обороты и поменяв тему.

— Йейль...

— Да ладно, не кипятись.

— Ты хочешь быть изгоем, да? — неожиданно плаксиво.

— Братик, ты чего? А я? — обижаясь.

— У нас только начало налаживаться...

— К демонам таких приятелей!

— Я не хочу быть проклятым! — тоже сорвавшись на крик.

Они привычно собачились до самого неожиданного появления Пинга и Понга, побежавших к ним. Деревянно встав, братья Эёух вместе ужаснулись уродливым шрамам, пробороздившим спины в ноги поклонившихся, и вместе съежились от черного курящегося дымка от ушей, оставивших бледные следы в воздухе. А потом впервые за все время они встретились с глазами тех, кто пришел поблагодарить. На миг показалось, что там, внутри, на них посмотрела сама Вечность в красках одинокого страдания. Не Бездна!

— Они поблагодарили нас! — не выдержал вида мокрых глаз Хуан.

— Пусть все летят к ялу! — то ли е, то ли ё, да не всё ли рвно?

И они оба прильнули к дуоту, прочтя разрешение — они не боялись обжечься вновь. Но жар пришел с иного плана — тепло шло откуда-то изнутри, из чего-то сокрытого в глубинах душ. Горячие тела поразили обоих близнецов.

— Все наладится... — попытался подбодрить на ухо Понга Хуан, всеми фибрами души желая, чтобы так и было. Он сам хотел в это верить.

— Держитесь... — вторил брат-близнец Пингу.

Оба смелее ответили Пингу и Понгу, проникнувшись еще большей симпатией, и не боясь причинить боль, касаясь шрамов, более не вызывавших омерзения, скорее жалости.

— Нет! — почувствовал настроение брата Хуан, как и брат стоявший с напрочь высохшими глазами, не желавшими лить влагу. — Жалость сильнее ранит, я чувствую...

— Угу...

Действия приятелей после слов Инаэ в душевой показались насквозь лживыми, а их извиняющиеся похлопывания причинили более сильную боль, чем ожег черного пламени проклятья, все еще довлеющего над дуотом Панг — старшие не смогли полностью избавить их от энергий разрушения, что наводило на определенные невеселые мысли.

Хуан и Хоан ощущали себя после душа разбитыми и опустошенными. В душе у них продолжал воцаряться раздрай. И особенно остро резанула тоска по каэлесу Тьянкль — нахлынули воспоминания, счастливые и не очень, но такие родные и теплые. Как Пинг и Понг. Это смущало. И вселяло туманную надежду, о которой они даже друг другу не сказали, хотя догадывались о братских мыслях. Они еще понимали друг друга, но перестали ориентироваться в окружающем — слишком много всего и сразу.

— Они чего-то измыслили каверзное, — жуя, передал Хоан брату мыслефразу.

— Оракулом заделался? — вяло съехидничал брат.

— Чую, — не пошел на конфликт Хоан.

— Вот и я что-то такое... тоже...

Сон просветили головы близнецов Эёух, не ненамного — они по-прежнему ощущали себя выжатыми лимонами. И совсем не удивились тому, что дуот Панг опять стал центром внимания. И оба ошиблись, думая о том, что их уже ничем не поразить. Причина очередного бунта — желание смыть ложь. Вот так, как сказали Пинг и Понг, прямо и без приукрасов.

— Действительно, брат, а ведь и правда...

— Они шибко смелые, Хоан, за что и биты...

— А? Ты сам понял, что сказал?

— Ммм? Что опять не так?!

— Забудь, — мысленно отмахнувшись, и кивая головой в сторону наглеца.

Они не верили произошедшему — Пангу удалось вывести из себя всегда спокойного и вдумчивого инструктора, впервые на их памяти поднявшего руку на алса. Логику во фразе Пинга ни Хоан, ни Хуан не поняли, но на старшего она произвела потрясающее действие. На всех старших, как, мельком прошарив взглядом, отметили братья.

Во время каждого перерыва то Хоан, то Хуан подходили к блеклому куполу, под которым сосредоточенно занимался дуот Панг. Смысл действа от обоих ускользал, но объем и скорость работ впечатляли, а будущий результат возбудил нехилое любопытство — они не сомневались в успехе задуманного Пингом и Понгом. И всерьез задумались о копилке вопросов, на боку которой жирными красными буквами выгравировано было бы слово "Панг". Вот как закончится эта суматошная аттестация, так и можно будет заняться выуживанием вопросов и ответов. Братья неплохо владели усидчивостью и терпением, но по мере утекания ниций оба все сильнее сомневались — а заслуженно ли их хвалили?

Если бы они обладали хорошим воображением, то наверняка бы сравнили Панга с дирижером, управляющим оркестром чувств окружающих. Но мысль так и осталась неоформленной, подавленная очередным шоком.

— Надо заканчивать побыстрее! — одернул Хуана Хоан, влекомый интуицией.

— Ага, — согласился впечатлительный брат с рассудительным.

И они постарались, несмотря на усталость, сосредоточиться и вложить кантио в сосуды чар связующего звена, завершая сборку амулета раньше времени и без проведения необязательного тестирования. И вовремя.

На рефлексах сама собой получилась дальнозоркость, приблизив Пинга и Понга. И он будто ожидая только их, начал стремительно двигаться. Каменное лицо глубокого транса, скорость на переделе восприятия, самопроизвольно подскочившего у обоих братьев. Задним планом запечатлелось гниение м-протекторов — все внимание было сосредоточено на согнутых спинах, которые отпускало внутреннее напряжение. Пожалуй, специально не следя за лицом Понга, они бы и не заметили промелькнувшее на нем явное облегчение, будто тяжелая ноша наконец-то сброшена. Не вся, но.

Инаэцео видел готовое задание, потому к дуоту Эёуху не приставал, а начал подгонять всех остальных подопечных, тоже желающих смотреть не на скучные камни и всполохи маэны, а совсем в другое место. Смотреть и слушать. Приятели досадливо засопели за соседним столиком, но послушно вернулись к своим недоделкам. Чувства наслаивались друг на друга, слишком быстро сменяясь — дуоты не успевали справиться с одним, как оно устаревало. Но И Хуан, и Хоан сделали однозначный вывод — менталоны, оба. Плохо или хорошо? Они знали точно — настоящих менталонов много меньше полупроцента, но один-два на цепь сыщутся. Братья слышали много баек про них, но Пинг и Понг не вписывались в их рамки.

— Вот и объяснение, — подытожил Хоан мысли обоих.

— Ага.

Но ни тот, ни другой не увидели противоречия. Знай инструктор о его данных изначально, то не позволил бы себе такое поведение. Будь структура гимназии более открытой и прозрачной в плане отношений между старшими эльфами, то ничего подобного не произошло бы. Интерпретируй неизвестный им эльф слова другого неизвестного им эльфа правильно и с занесением в личное дело дуота, то вообще ничего бы не было. Но случилось.

Вход центурии в трапезную вновь сопроводился, как утром, звуком бьющихся тарелок — у впечатлительных семнадцатых опять сдали нервы. Хуан тоже вздрогнул, когда гордо поднятая голова Понга с улыбочкой демонстративно обозрела гигантский зал.

— Ха-ха, во пугает, а? — подколо Хоан братца.

— Ага, без ушей так зловеееще, — проникновенно поддакнув.

Оба верно поняли Пинга и Понга, которым теперь с их "очками" совершенно не требовалось вертеть головой куда бы то ни было, и которых они уже не могли пугаться. И под косыми взглядами приятелей близнецы хихикнули уже вслух, когда грохнулась очередная стопка тарелок, завалившись набок. И еще раз кашляюще, когда оказалось, что эта последняя предназначалась их столу Ринаэ. В ожидании новой порции глядя, как получают подзатыльники соцепники, Хуан невольно вспомнил, как у него самого пару раз падала посуда, правда от воздушной подножки коллективного производства, и они с братом улыбнулись, получив тычки в бока и вопросительную отповедь.

За вкусной едой — оранжевая, фиолетовая и мраморно-серая брокколи в соке лимона и пшенная каша с его мякотью — настроение повышалось с каждым кусочком. И как-то не верилось во все те беды, что свалились недавно. Вот невозмутимый Инаэ, не позволяющий ни одной косице сползти с плеча в тарелку. Он есть размеренно, прожевывает тщательно, по сторонам не зыркает и не чавкает, сидит прямо и локти на стол не кладет. Он все видит, а его выражающий недовольство взгляд чувствуется всем ближайшим к нему ухом, которые он любит драть, но еще ни разу и ни у кого не сломав, как Худэлик. Вот цео семнашек с серебристо голубой сложной прической. Он помогает убираться покрасневшему лопоухому, получившему от него звонкий подзатыльник. Вот опасливо обходящий десятыми столами дуота Панга пучеглазик, несущий не без помощи магии стопку тарелок. Он шевелит красными от натуги ушами. Вот... скрежет по пустому месту — как-то незаметно все свалилось в желудок, излучающий сытое удовлетворение жизнью.

На танцах им опять выпал жребий быть с Усли и Юнси, все еще дующимися. Хоан даже посочувствовал миловидным близняшкам, оказавшимся на периферии событий, но из-за принципов не изволящих расспрашивать, да и вообще говорить с братьями. А ведь вчера вопросы так и сыпались из нее, как бобы из прохудившегося мешка, мешая массажу. Будучи в прекрасном настроении после любования на панораму во время большого перерыва, он подмигнул еще сильнее надувшейся Усли, и покосился на Пинга с Понгом. Вовремя. Понг буквально в точности повторил его — он подмигнул замеревшей далеко напротив него девочке, не решающейся подойти ближе, чем на осьмушку шагов, а потом широко улыбнулся, показав тонкую полоску белоснежных зубов. Оглушительно взвизгнув, обе опрометью кинулись к своей Ринацео, успевшей встать на колени, чтобы обнять и успокоить. Хоан и Хуан весело хмыкнули, Усли и Юнси же держались выбранной линии поведения, но и их губы дрогнули, развязались бантики в две полоски. Мрачный иоцен, дернув ушами под быстрым взглядом декана девочек, разрешил поменяться парами — в итоге Тяуо и Тюзо лишились солнечно рыженьких сестриц из тридцать третьего звена, совсем не стригущего волосы, стоически принявшими косолапых Пинга и Понга. Нет, они двигались прилично, но как-то скованно, грузно, без любви к танцу как таковому — такие вещи Хуан отлично видел, — на одном из сложных элементов отдавив сханнками прикрытые флофоли до колен ноги партнершам в гораздо более лучшего кроя тонко вышитых туниках с вместо боковых разрезов шириной в ладошку полосами от сложного плетения женственного пояска, а на другом вообще свалившись на пол — остальные поддержки они все до единой пропустили. Рыженькие стоически терпели их надругательства над танцами.

Раз-два-три, раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три... Ногу сюда, взмах, на носок, поддержка. С медленных и простых танцев под аккомпанемент инструментального оркестра тридцатого звена, которым разрешалось иметь короткие волосы длиной с ноготь, они стали переходить на быстрые и сложные. Парные сменялись коллективными с чередой обменов партнерами. Братья Эёух любили танцевать, чувствуя ритм. Может, оттого и было у них настроение на высоте. Оттаяла и дуот Унля, перестав быть букой, впрочем, она так ничего и не спросила, коротко отвечая на редкие вопросы о сегодняшних блюдах — меню противоположных полов почти никогда не совпадало. Хоан, как и Хуан, даже не подумал извиниться за вчерашнее.

Самое ценное, что вынес дуот Панг из вечера танцев, это лечебный эффект от гармонизирующего влияния движений. Ритм сменялся плавностью, жизненная энергия и ток крови с биениями сердца приходили к целительному балансу, положительно воздействующему и на психическое состояние. Эллорашэ в новом качестве, неожиданном и потенциально приятном — согласованное взаимодействие с партнером усиливает общую эффективность приемов. Пинг и Понг во время трех особо отмеченных ими, но не афишируемых взрослыми, танцев остро захотели стать разнополой парой — для однополых партнеров существовали свои танцы, но специфический эффект дополнения и усиления проистекал лишь от соединения двух полов, чьи тела имели принципиальные различия и на тонких уровнях. После этого открытия дуота Панга охватила печаль.

Эльф, насвистывая веселую танцевальную мелодию, делал копилку в виде ананаса. Брал из воздуха очередную чешуйку и прикреплял к глиняной основе. В дальнем темном углу привычно елозили тени, колыхалось полотно паутины, скрипели черепки слабости. Рядом ненавязчиво пыхтел ёжик, хаотично бегая вокруг хозяина, нет-нет, да с грустью и тоской поглядывающего на огромную картину на стене — дымно рыжая куница с белой шейкой и длинным пушистым хостом, вставшая на задние лапки. Это было самое тяжелое когда-то — отпустить Овку. Нотж приручился быстро, но столь же родным так до сих пор и не стал, хотя и любим по-своему.

— Пинг?! — несказанно удивился Хоан неожиданно вошедшему, положив рядом оголенный ятаган, скакнувший в руку при первом звуке шагов за фусумой. Грозно зафыркавший Нотж вжался в его бок — иглы не кололи через ткань флофоли.

— Да, Хоан, — чуть приподняв уголки губ. Лицо без ушей не отталкивало, и зловещим не казалось. — Идем к Хуану, — протянув раскрытую ладонь.

— А что ты делаешь в моем сне?

Он растерялся от предложения, смутился от мурашек, побежавших от шрамов на боку, и решил быть осторожным. Хоан читал романы и знал о сноходцах. Злых и коварных, прикидывающихся безобидными овечками с волчьим нутром. Вернее, он прочел всего один подобный роман, в котором антигерой сам явился к жертве, а не наслал банальный кошмар. Он потом много раз пересказывал сюжет страшилки — в Кюшюлю у него не осталось времени на развлекательную литературу, а здешние редко тратили баллы на пустое, только сугубо программное.

— Открываю дверь к твоему близнецу Хуану, — пожав плечами. И опустив руку. — Не надо?

— Надо. А где ты ее у меня здесь нашел? — поднимаясь на ноги, но с места не двигаясь.

— Хоан, — вздохнул Пинг. — Я не вправе в яви сделать больше, чем утром. Но здесь, во сне, я в состоянии достойно отблагодарить вас, сведя вместе. И дверь только что сам сделал на месте арки внутреннего прохода.

— А нельзя было явиться в нормальном облике? — проворчал Хоан, наклоняясь за Нотжем.

— А ты бы поверил тогда? — вопросом на вопрос, поведя бровью.

— Пф! Идем, — подходя и протягивая правую руку.

Пинг принял ее. Такое тепло не может быть страшным, и маленький эльф расслабился, широко улыбнувшись.

— А почему теперь...

— Пожалуйста, — вдруг, сделав шаг, резко остановился Пинг, оборвав Хоана, — сосредоточься, — крепко сжав ладонь, но не больно, — на окружающем. Запоминай внешние детали и свои ощущения. Так быстрее и проще будут получаться самостоятельные прогулки. Хорошо?

— Ага, — стриганув ушами.

— Готов? — выдержав паузу.

— Веди...

И действительно, раньше темный и уходящий в никуда коридор, теперь имел освещение из упорядоченно вставленных в пол, стены и потолок приятно и достаточно светящихся яшмовых плит светлых тонов. Плавно повернув сперва направо, они через пару десятков шагов резко повернули налево, почти сразу оказавшись у порога шестиугольной комнаты. Песок, мрамор, трава, облепиха, ручей. Цветок. Под оттенок его глаз, с черными прожилками. Изысканная красота формы.

— Хоан! — окликнул его брат.

Растянувшись в радостной улыбке, он вынул руку, сделал пару шагов в присяде, чтобы ежика спустить в песок пониже. И обнялся со скопировавшим его братом.

— Хуан! — и первым разорвал братские объятья. — Спасибо вам, Пинг и Понг, — по очереди благодарно отвесив вежливый полупоклон.

— Спасибо! — вторил его брат. — Так почему...

— Дуот Эёух! — под хмыканье Хоана оборвал Хуана Понг, жестом пригласивший пройти их на травку. — У нас мало времени, а поведать нужно много. Садитесь, прошу.

— Но Понг, до утра...

— Шшш! — памятным им двоим движением ткнул неугомонного Хуана брат. Тот засопел, но подчинился. Хотя сам Хоан тоже не прочь был бы позадавать вопросы.

Они расселись по обе стороны от серого ствола дерева, у своих цветков — глаза альфара отличались бледностью, растение тоже. Оба вразнобой сглотнули от желания опробовать спелые ягоды, но сдержались.

— Первое, — начал Пинг. — Это Комната Встреч, — поведя кистью. Они тоже уселись на пятки. — Таслоки пока стоят, но скоро они будут показывать время яви. Входы и выходы подписаны — вы можете приглашать друг друга к себе, при переходе держась за руки, но долго находиться в гостях не советую. Появляться здесь из яви вы будете все так же в своем сне, и только потом по желанию переходить в Комнату Встреч, — вещая не торопясь и с паузами. — Пытаться что-то переделывать здесь тоже не советую, вещи рекомендую оставлять на траве. Такое мягкое свечение, — продемонстрировав оное, — родниковой чаши означает, что дуот Панг услышит дуота Эёуха, если тот будет касаться ее дна при мысленном обращении. Однако, вам следует подумать и позже поклясться на ней в том, что за пределам Страны Грез вы никому и никогда не расскажите о том, кто и как вас свел вместе, и об этой комнате тоже. Иначе вы не будете помнить об этих снах, пока вновь не уснете.

Часть вопросов у Хоана отпала, зато возникло еще большее их число. Но он терпеливо сидел, ловя каждое слово и мимику лиц. Он вглядывался в глаза, и не видел в них Вечности, к счастью или сожалению. Он чувствовал рядом брата, чувствовал родство с ним гораздо лучше, и слышал отголоски его мыслей. Хуан тоже находился под благостным впечатлением, и старался слушать, обуздывая желание начать тараторить. Оба улыбнулись.

— Второе, — взял слово Понг. — Хоан. Хуан. Слушайте очень внимательно и хорошо поразмыслите над тем, что я скажу, — обозначив долгую паузу. — Дуот Панг и дуот Эёух никогда не станут братьями, — Хоан удивился, даже порывался что-то спросить, но удержался, видя терпеливое ожидание Понга. — Никогда не станут супругами. Если вы решитесь водить дружбу, то никогда между нами не будет секса. Запомни это, дуот Эёух! Вы можете выбрать приятельские отношения, но рано или поздно вы захотите ответной любви. Ее не будет. Не больше, чем любовь к песчинке... к капле... к травинке... Поверьте, это очень больно, когда любовь неразделенная. Влюбляйтесь в тех, кто вам может ответить. Дуот Панг — нет. Дуот Панг найдет способ сделать из дуота Эёуха своего лютого врага.

Повисла тягостная тишина. Мысли Хоана скакали дикими косулями, а чувства колбасило на все лады. Как? Почему? За что? И туева куча подобных вопросов жаждало сорваться с языка и самопроизвольно сжавшихся кулаков. Разгоревшийся было огонек надежды на обретение друзей обратился в еле тлеющий уголек, невидимый скользящим взглядом. Братья Эёух решительно не понимали речи Понга.

— Хоан, Хуан, поймите! Дуот Панг эгоистичен и властен. И... и я не хочу вносить в вашу жизнь еще большую боль и страдания. Вот здесь, внутри, в сердце... У вас еще есть выбор — вообще с дуотом Панг не водиться и не знать горестей! Вы ведь отлично соображаете, поэтому хоть раз хорошенько подумайте о своем будущем, прежде, чем звать здесь, во сне, дуота Панга, а в яви для своего же блага вообще игнорируйте его, ясно? — перейдя в конце на приказной тон.

И не успел Хоан ответить — осыпались искрящимся песком Пинг и Понг, в последний миг запомнившиеся печатью невыразимой печали. И заработали таслоки, показывая начало второго деления ночи. И с чувством хлопнул себя ладонью по голой коленке Хуан. А сердце действительно щемило...

Глава 27. Бофлорк

Протяжная аккордная нота цитры ознаменовала пятничный подъем. И любознательное пыхтение Сержа, царапающе топающего где-то за рискусами.

— Опять пуба выпустил бестию, — зло проворчал Шосси, когда за уборкой футонов ёжик сунул нос под их с Щюёси рискус.

Тяуо хмыкнул, Тюзо цикнул. Сонэль в ровную линию поджал губы. А Хэёен и Боёен уныло дернули ушами — оба метались во сне и проснулись потными и разбитыми. Дуот Эёзд никак не отреагировал.

— Допыхтит когда-нить, — сквозь зубы проскрипел Ваылс. Ывёлс скрипуче втянул воздух через прижатые губы, цыкающе дернув левым уголком. Уши обоих нарывались на драку.

Признаться, Пинг и Понг несколько иначе понимали термин "бойкот". Впрочем, остальные восемнадцать алсов старались не смотреть в их сторону, и говорили так, будто их нет здесь.

В душевой безухих так же сторонились, как вчера утром. "Пубу" с энтузиазмом подхватили прочие ежи центурии, наколов на свои острые иглы языков и дивясь вчерашней удачной придумке Оонта. Но Пинга и Понга больше заботили Хоан и Хуан, непрестанно выискивающие их своими яшмовыми глазами, полными невысказанного непонимания и обиды. Пришлось провернуть целую комбинацию с Сержем — прозрачный ёжик лихо заскользил по гидрофобному полу. Он притянул влагу к себе и вращался в середине лужицы. Проскальзывая мимо худого и пугливого альфара из дуодека Эёуха, он громко чихнул — тот выронил обмылок, который Серж тут же ловко лапкой отправил под ноги Хуану. Сделав кучу малу из Ринаэ, ёжик под звонкий смех и громкие возмущения шустро сиганул сквозь стенную панель спальни Инарэ. Пинг и Понг питали надежду, что дуоту Эёху дальнейшего вразумления не потребуется.

Разрядив обстановку в душевой зоне, дуот Панг тут же ее накалил в спальне Эрина. Вчера он прилежно перед сном втирал мазь в спины и уши, последние к утру стали точь-в-точь, как представлялось до ужина. Ему, а не курансу Чжюилинти. Получилось как дельфинье дышло на гладкой голове — ушную впадину плотно закрывал подвижный клапан. Дуот Панг по достоинству оценил позы с головой на боку даже на жесткой и плоской подушке, от которой уши слеживались и побаливали — теперь их не стало, и уровень комфорта резко подскочил.

Переминувшись с ноги на ногу, Шюёси, не дожидаясь десятого дуота, наплевал на порядок и задал высокий темп гимнастики, как у Нариэ, как вчера под присмотром декана, который в это утро с опозданием явил глаз Виката, один из пяти. Пинг и Понг пристроились на свое место в конце парного ряда, но даже не пытались попадать в такт. А в это время Серж нахально лазал среди рискусов первой манпа(*), рассеивая внимание дуотов — Юиёц первым выбился из ритма, начав ошибаться. Что Цэё, что Цао.

Ясеневый зал протянулся мостом. Древесный рисунок — вот и весь дизайн. Белый ясень полированных стен с защитным слоем прозрачной небликующей олифы. Мелко наборный паркет из повторяющихся элементов — сто квадратов примерно три на три метра в четыре ряда, в центре которых рисунок складывался в одновременно красивый и функциональный рунный контур, призванный помогать в концентрации энергии ки в элементах эллорашэ второй ступени. Извне к каждой стороне квадрата по центру прилегали парные паркетные плитки с отпечатками ладоней — дуоту Пангу очень хотелось испробовать их содержимое, но он смирял себя. Маэну легче перевести в грубую жизненную энергию ки, а ее в намного более тонкую прану, чем напрямую. Многие предпочитают оперировать категориями маэны, не выделяя в отдельные виды ки и прану. Магическая энергия и точка. Панг же до сих пор колебался между универсальным названием и тремя разными видами, допускающими преобразование друг в друга. Сольфская школа эллорашэ и восточноарездайновская отличались еще и техниками — энергетика сольфов и эльфов имеет некоторые ключевые различия.

Внутренний коридор выводил в светлый тамбур в виде кругового сектора. Прямо напротив коридора — ствол огромного ясеня. Его густая крона крышевала как тамбур, так и зал. В ней щебетали разноцветные канарейки, бегали белки и другая мелкая живность, благотворно сказывающаяся на занятиях, и особо не мельтешащая на нижних ветвях, простирающихся потолком на четырехметровой высоте. Угол в треть круга — слева вход в сам зал, справа выход. Собственно зал не менее примечателен. Пять прямоугольных зеркал со скругленными верхними углами росли по стенам от пола на три метра вверх. Рамы из темной породы ясеня гордились мелкой рунной вязью маза, оплетающей символы мэруна, и при этом совсем не кичились декоративными элементами, во множестве рассеянными тут и там. Оставшиеся голыми древесно-белые стены смотрелись плоскими колоннами. Зал был сквозной, отчего, убегая влево, каждый видел справа себя, вбегающего на другом конце в помещение. Зеркала частично передавали картинку и звук, как если бы наблюдатель шел по дуге, касающейся кончика жилого листа Эринаседаэ, поэтому и было ощущения нахождения на мосту, вот только стоящие напротив друг друга пары показывали одно и то же изображение. Трехметровой ширины дорожка бежала по самому центру и всему периметру, причем, тренировочная зона начиналась метров через девять от входов-выходов. Разделяющие дорожки у парных рядов справа и слева были в два раза уже центральной и тех четырех, что лежали между делящими зал на пять частей голыми стенами.

Четные дуоты направо, нечетные налево. Лицом в центр, эльфы за спиной альфар, все в середине своих квадратов. Так на глазах у лучших алсов неторопливой трусцой пробегали все остальные. Выход начнется со вставших на места первыми — с Оонта и Иёйта, — и успевающие потрусят на глазах у их догоняющих. Змея, выворачивающаяся на изнанку и обратно.

Ясеневый зал по утрам служит для накопления и преобразования энергий, а не их отбора, как кленовый. Но, как и в том, здесь практикуются совмещенные с эллорашэ техники.

Согнул колени, провел стопой по линии рисунка, делая круг посолонь, сбрасывая часть силы в рунический контур. Провел другой ногой круг коловрат, снимая с дерева отданное. Стойки на одной ноге или руке, сидячие или лежачие, ладони прямые или в символах телорского алфавита. А перед глазами утренний лес вдалеке, освещаемый двумя лунами, висящим на юге Зидом и встающим за восточными тучами Ра — скоро хлынет очередной ливень. Парящий королевский орел, немногим уступающий в четырех метровом размахе более крупным царским видам. Несколько испуганных летучих лисиц, свалившихся сверху в когтистом комке — очередная драка то ли за место повыше, то ли за место в желудке крылатого охотника, все же выбравшего яркого сонного попугая, громогласно вывалившегося из гнездовья, наверняка по вине гитов.

Пинг и Понг впервые отдыхали, бодрствуя в Кюшюлю: первоочередные цели достигнуты; настроение превосходное; сон отличался крепостью, а сновидения яркостью; ничего сверхсложного выполнять не требовалось. Зеркала, подобно каманульским, показывали каждому только одного ведущего занятие прозрачного иоцена, причем в самом выгодном ракурсе. Отображался и рунический квадрат под ним, соразмерный. Тупо повторяй и будет тебе счастье. Пинг и Понг повторяли, радуясь очередной победе — через оши телу транслировались рекомендации. Не приказы или команды. Правильное положение казалось удобным, а отступ вызывал дискомфорт, не более. Никакой боли. Ничего трудного. Серж пытался в тамбуре стать белкой, в сам зал не стремился попасть.

Через десять ниций все втянулись — сотня детей, девяносто восемь процентов из которых так или иначе приняли участие в бойкоте оставшихся двух, единым организмом вела ладонью наискось вбок, закручивала воздушно-маэновый поток перед собой, прогибалась назад в позе "мостик", перетекая из него в стойку на руках и без отрыва ладоней дальше складываясь пополам буквой "л". Сложно высоким и низким, Ульху и Оюцу — рост не позволял с соблюдением правильных углов аккуратно следовать за линиями на полу, но как-то справлялись.

К концу Пинг и Понг устали физически — "расслабленное напряжение" умотало мышцы, начавшие дрожать от перенапряжения на силовых элементах, да и на согнутых углом в сто двадцать ногах тяжко стоялось. Но ради одного дуота иоцен круто не мог изменить программу, зато делал впрыски энергии в мышцы из оши — потом они на завтраке простреливали болью, отзывающейся в сопящем под сиденьем Пинга Серже.

Не было разбитой посуды, никто не ревел, требуя утешения цео — вчера все они уводили испуганных дуотов, считающих себя еще и навеки опозоренными. Шеф-повару тогда пришлось взять личный контроль над растерявшимися, и на ужине он оказался проницательнее — иоцен Эринаседаэ вновь не удосужился предупредить коллег о грозящей атаке на психику их подопечных. Звенья с восемнадцатого по двадцать третье вели себя смирнее, и пальцами никто не тыкал.

— Приветствую, алсы! — бодрым тенором обратился к рядам и шеренгам сливочносероглазый эльф.

Панговый. От висков две тонкие косички четырехпрядкового плетения перекрещивались у затылка, охватывая ничем более не стесненные воздушные волнистые волосы, лоснящиеся здоровьем и силой до самых кончиков у ягодиц, с прилегающей к спине стороны, и завязывались в смешной бантик, скрепленный заколкой-прищепкой в виде маленькой феи во флофоли и с крохотными асталами в сосках неприкрытых грудей третьего размера. Взвихривающая сила волос искусственно превышала силу притяжения, отчего они на голове стояли пышно, будто короткая стрижка со свободным зачесом назад. Дуот Панг был готов поклясться, что инс-эл прекрасно его видит — и вовсе не периферийным зрением, — и смакует произведенный эффект именно на них. Четыре простых золотых клипсы в виде миллиметрового радиуса колечек с двух миллиметровыми шариками дополняли внешние края хрящиков каждого уха. Во впадинке между ключиц покоился каплевидный кабошон тигрового глаза под цвет глаз, висящий посредством клипсовидного золотого колечка на косичках из затылочных прядей, изысканно сплетающихся вокруг кварцита.

— Аве-инс! — ответили звонкими голосами мальчики, у которых от собранной энергии все чесалось и зудело, толкая на активные действия — попрыгать там, побегать, порезвиться вдосталь, а их стоять смирно заставляли, да еще и за трапезой старшие строгими сидели, тотчас же реагируя на малейшие признаки намечающейся шалости, ведь их ауры и запасы тела полнились маэной, требующей выхода или напряженного контроля, но при всем этом общее настроение парило где-то у плинтусов зала сот.

Франту доставляло удовольствие красоваться — волосы от объясняющего задания хождения вдоль строя и поворотов гламурно волновались ветерком, всегда дующим ему в шею. Он имел право на причуды — стихиалы не менее редки, как менталоны. Две-три стихии — уже проценты, а не их доли. У Оонта есть эти задатки — его взрослый коллега числит этого дуота в своих любимчиках, судя по бросаемым взглядам, а Кюшюлю в целом усиленно защищает от тлетворного влияния Давжогла.

Распределившись по тем же местам знакомого цен-класса, алсы принялись заниматься со стихией воды. До лэнча две пары, при четырех стихиях. Номэлем, магия имен и элементов, совмещен с элементумом, стихийная магия. Парадигма элементума в довлеющей воле мага. Он обращается к стихиям, черпая от них силы, или сам продуцирует какое-то количество родственной им энергии, инкантя. Концептуальное отличие в номэлеме — перекладывание задач на так называемых духов, астральных или эфирных сущностей. Маг формулирует — они исполняют, получая от него маэну или подчиняясь силе воли. Строго говоря, элементов четыре, а дальше производные разной степени — все это связующие звенья. Если по простому, то у тех же стихий есть пограничные или устойчивые состояния, неординарные, и они имеют имена, в частности.

Янтарка жилкостная — сорт яблок. Прозрачная кожица делает спелые яблоки похожими на янтарь. Сбора урожая производят после специальной подкормки, окрашивающей крупные жилки в молочно-зеленый цвет, они покрывают плоды вкусной сеточкой. В стадии побега дерево инициируют первостихией, окрашивающей жилки листочков в характерные цвета. От этого вкус приобретает свой неповторимый оттенок и глубину. Ормахагн-тагетис — магические цветы, внешне похожие на бархатцы с торчащим в разные стороны из соцветия множеством тонких и длинных волосков. Питается такой цветок маэной, внешне окрашивая свои бесчисленные юбки в ее цвета, раскрываясь. Усики служат для привлечения мелких нематериальных сущностей. Ценится за красоту, а семейство Ормахагн в целом за магические свойства, активно эксплуатируемые в парфюмерии и зельеварении. В каждой соте стоял экранированный ящичек с четырьмя горшочками того и другого растения, в сумме восемь. Второй ящик пустовал — для результатов.

Верхние звенья прорастили семена яблонь и вырастили цветочный бутон. Вчера. А сегодня ответственный момент для нижевисящих — инициировать и провести через раскрытие. Четыре ящика приготовил инструктор, либо ментор — дуотам Оонту и Иёйту.

У янтарки жилкостной есть родовое имя, однако наилучший отклик на имя собственное. Его следует узнать. Имя растения, имя и сила элемента стихии — объединить и магически инициировать дерево. Часть, связанная с номэлемом. Ормахагн-тагетис — с элементумом, необязательно знать имя, чтобы покормить. На арканике что-то подобное делали, здесь же предстоит провести маэну по надям, выводя через чакры, созвучные с требуемой стихией, а потом не развеять или вернуть обратно, а корректно передать другому живому организму. Лепестки обязаны быть окрашенными ровно и в цвет стихии, сочный и яркий. Первая на очереди вода — лазурь юбок тагетиса, потом коричневые, бежевые и красные.

В общем, примитив-задание. Для Пинга и Понга. И для Юоёна с Аоюном. А у Хоана и Хуана определенно возникнут сложности — ярко выраженным друидам соблюсти требования непросто, ведь тот же эффект можно шутя получить другим способом. Это один из учебных моментов — гвоздь можно и вазой тонкого хрусталя забить, не разбив. Молотка под рукой может не оказаться, сам гвоздь особенный, проверка на слом, эмпирический опыт, да мало ли причин? Алс должен развиваться разносторонне.

— Алс Пинг, тебе неизвестны способы выполнения задачи? — любезно обратился инс-эл вопросом с подвохом.

Он относился к той категории, кто не брезговал самостоятельно пошить себе рабочую одежду — инструктор выглядел элегантно. В кроне каэлеса строго регламентирована одежда — на запланированном мероприятии с участием алсов одевать только в нем же пошитое, и лучше руками алсов. Цео в обычные будни рекомендовано одеваться в подарки своих подопечных.

— Я тебя смущаю, или ты не хочешь со мной разговаривать? — обидчивое удивление в мыслефразе. И на лице.

Естественно он видит предрасположенность к стихиям, ко всем. Дуот Панг на тонком плане лучился универсальностью, подтвержденной курансами, и донесенной ими до всех остальных. Больше не маячила на горизонте предрасположенность к ветру и жизни, а упругость обращала потенциал в дар. Странно было бы, не обследуй они тогда чакральную систему заодно и на предмет этой немаловажной особенности, определяющей, надо сказать — одно дело кантио, другое личная проверка с погружением. Дуот Панг превратился в ценный кадр, который желательно холить и лелеять — именно эту мысль, по предположениям Понга и согласии Пинга, Чжюилинти на внеочередной оперативке должна была попытаться донести до всех преподавателей и воспитателей. Да уж, повестка дня явно должна была включать и много другого, связанного с новеньким дуотом.

— Алс Пинг, ты не стесняйся, спрашивай непонятное. Никто не накажет за это, — терпеливо продолжал настырный инструктор.

С ним Пингу оказалось легко молчать, и смотреть пустыми глазами сквозь него, или наоборот — сквозь себя, с новым-то амулетом на переносице — действующим, между прочим, непонятным для них образом. По крайней мере, прилегающие к глазным яблокам отвлекающие сеточки они в состоянии увидеть, но понять, особенно когда в активном состоянии структура кардинально иная, затруднительно. Когда рискнут исследовать поближе?

— Хорошо, я покажу все на примере элемента ветра, но остальные постарайся самостоятельно. Хотя бы начать, ладно? — похоже, он переступал через себя. И говоря, и приветливо глядя на безухого темного.

Пинг равнодушно пожал плечами, таки соизволив обратить внимание на инструктора, начавшего с краткими пояснениями обращаться к побегу, выясняя его имя, инициировать, и все остальное по списку. Получалось у него на раз-два, за пять ниций появились и прожилки, и чудесное соцветие ормахагн-тагериса. С чувством выполненного долга, франт отвалил. А иоцен принялся втихоря шпынять шныряющего меж сот и около стен Сержа, спроваживая обратно в астрал.

Не без огрех прошло, конечно, но Пинг и Понг изначально надеялись на вот такой теплый прием, приготовившись и к худшему — не зря, оказалось. Глядя на подпрыгивающие кончики волос, Пинг жалел инструктора — невыездной. То есть невыходной или нетелепортный — за пределами каэлеса его с распростертыми объятьями ждет вернувшийся небожитель. И влияния мэллорна хватает лишь на простые стихиальные манипуляции, не выше уровня грандмастера наверно. Нет, он может пойти погулять, как магл, не инкантя направо и налево, иначе засекут и выловят. Понг многое предполагал, не решаясь спрашивать точно — к чему это знание? Сам-то ведь защищен от соглядатаев и жрецов...

— Понг, почему вы не взялись за выполнение задания? — незадолго до окончания второй пары мягко спросил засланец от деканов. Инаэцео. Добровольно инициативный, Или это заранее подготовленная хитрость.

— Некоторые люди иногда говорят: если хочешь кого-то послать лесом далеко и надолго, то помни — он может оказаться эльфом и с радостью заберет туда мешок удобрений, — упрямо отвечая на лоре.

Ничего не ответив, декан Ринаэ пружинисто выпрямился, смерив взглядом неблагодарного грубияна, и уплыл к своим. Декан Эрина сокрыл взгляд, стоя спиной параллельно отрезку Пинг-Понг, но уши гневались столь же показно. Сплошное лицемерие покусилось на хороший настрой дуота Панга, внимательно следившего за действиями соседей, но не смогло победить подобно гордости, бурно взыгравшей от подачки инструктора, испортившего замечательный проект.

Впрочем, действия взрослых по отношению к прочим детям центурии упрека или нареканий со стороны Пинга не вызывали. Они незримо воздействовали многокомпонентным полем с преобладанием счастья еще с Ясеня, они осеряли мировосприятие, выпячивая положительное. Но бледнеющие краски по любому останутся различимыми — тренированная память играет против их текущих намерений. Подвергнут ментальному воздействию? Пинг не желал думать о таком, в отличие от Понга, извлекшего факт из прошлого — там воздействовали. Тонкой магией и грубой идеологией, не стесняясь ни средств, ни методов — популяции процветают, недостатка в захиревающем материале нет. Такой вот парадокс. На этой безрадостной ноте Понг прекратил залезать в дебри мотивов и следствий — пришло время перекуса.

Инс-фло являл собой необычное для востока сочетание высветленного пурпура прямых волос и литое золото радужки глаз. Похожие на золотые лепестки прищепки скрепляли пущенную синусоидальной волной от правого уха прядку по краям ниспадающих по спине волос, каждый изгиб цеплял дополнительные волосы, продолжая волну почти до самых кончиков.

Сад Бофлорк, куда центурию доставил телепорт, являл собой сплошные многоярусные клумбы. Панг бы никогда не назвал цветочную ферму садом. А это именно она и была. Пусть растения сочетались как по гамме, так и по запаху, и по энергетике, но в присущем всем гимназиям Бофлорке их выращивали на срезание, искусственно продлевая или возобновляя пору цветения.

— Аттестация заключается в создании олицетворяющего женщин букета, — вдохновенно водя изысканно тонкими кистями рук, певуче говорил на верхнем элоре инструктор, пока дуот Панг витал в облаках, впечатленный сотнями видов цветов.

Вертикальный взлет настроения Пинга отразился и на Понге, не крутящего головой, хотя очень хотелось поддастся и пойти на поводу памяти — круговой обзор являлся экзотической особенностью, относительно недавней. Поэтому оба даже не поздоровались и слушали в пол уха. Пришедшая на ум идиома в сочетании реального отсутствия внешней половины ушей, вызвала на серьезных словах пурпурного эльфа идиотскую улыбку, после непочтительного молчания на "аве-инс" поселившую в голове инструктора мысли о дуоте Панге явно садистского толка, их усугублял любопытный ёж, еще при беге центурии к месту построения юркнувший в куст лазурных орхидей с аквамариновыми листьями, градиентно окаймленными пурпуром. Фасад — это гордость, это выставка лучших образцов. А тут какая-то колючая сущность вторглась без спросу, нарушая гармонию с таким трудом настраиваемых энергетик, ладно бы алсы...

Каждому аттестующемуся выдали артефактную вазу, недавно сделанную другим звеном. Где-то страдали пропорции, где-то страдал цвет, но внешняя неказистость женских станов не отражалась на магических свойствах изделий, дно которых представляло цисторисовую плитку, подобие вчерашних. Задача чар — устойчивая поддержка глиняной вазы на примерно полуметровой высоте и следование за источником маэны на таком же расстоянии. Задача алсов — собрать букет и с помощью магии жизни и налитой до половины воды обеспечить долгую его жизнь.

Площадь Бофлорка превышала квадратный километр, а клумбы и чаши фонтанов с водными лилиями и розами образовывали лабиринт для неискушенного гостя. Но дуот — здесь разрешили ходить как и с кем угодно — Панг прекрасно ориентировался и без знания всех поворотов, выучить которые не составило труда, а вот трое из Ринаэ пользовались глазами Виката. Все встречные и поперечные предпочитали обойти или свернуть, завидев Пинга и Понга. Их вазы постепенно наполнялись, а летящие за новенькими оставались пустыми — от потрясающего разнообразия красок и форм разбегались глаза, им было сложно выбрать.

Флористика в Кюшюлю относилась к числу прикладных дисциплин, западный наставник считал аналогично — в страми-эолосе особого цветочного богатства не наблюдалось, живой практики не получалось. Но прилежный ученик, любивший рисовать и отлично видящий гармонию, вытянул все, и занимался с иллюстрированной энциклопедией цветов — дорогое удовольствие, но у наставника нашлась. Много картин из воображения получили отражения на холсте. И сейчас Пинг оказался заворожен исполнившейся мечтой, на пару с Понгом — оба радовались приятно начавшемуся дню, жадно вбирая моменты красоты. На фоне испытанного заурядный ботанический сад выглядел шедевром дизайнерского гения.

Идиллию запланировано нарушил иоцен, поймавший в магическую клеть Сержа. Пинг, Понг, и эти двое как раз собрались в одиноком закутке с фонтаном, в центре которого возвышалась метровая горка из слоистого камня с желтыми и зелеными включениями, мокрыми от бугрящегося на вершине родника. Утопленная в земле плоская чаша полностью укрывалась ползущим цветком, чье соцветие напоминало хвост райской птицы — такое же веероподобное и красочное, принадлежащее к тем тридцати с лишним процентам, что отсутствовали в энциклопедии наставника.

— Вы делаете ему больно! — возмутился Пинг, сжав кулаки. Были бы уши — наставил грозно.

— Отпустите, — вступился Понг.

— Вызывать астральных сущностей на непосвященных им занятиях запрещено, дуот Панг, — самодовольно цитируя правила. И туже сжимая прутья в попытке вытолкнуть с тварного плана. — Отзовите, — напирал иоцен.

Пинг переборщил с отправленной маэной, желая смягчить муки и отправить назад. Добротно склепанный Лейо конструкт не выдержал давления и лопнул воздушным шариком.

— Вы его убили! — выкрикнул с чувством Пинг. Слой со знанием о замене был за пределами.

— Развеял, — не моргнув глазом соврал иоцен. — Что б впредь неповадно было, — громко добавив, провоцируя гадкой ухмылкой. Эффекты схожи, не зная легко перепутать, но с течением времени разница проявляется — развеянный испытывает боль, сколько-то вообще не откликаясь.

Пинг и Понг синхронно ударили сжатые кулаки друг о друга в районе солнечного плетения — м-тату ярко полыхали, разбухнув. Тускло переливающиеся змеи, выполненные в экзотической технике объемного изображения, быстро извиваясь, переползли на руки, пугая угрожающе приоткрытыми пастями на запястьях. В момент соприкосновения кулаков дрогнули зрачки иоцена — змеи в броске заглотили огонь, тут же отдернув голову обратно с тыльной стороны ладони. Вдоль всего их туловища пробежали огненные искры, сделав змей по-настоящему объемными углубленно оптической иллюзией, и на истинном зрении тоже. Руки с м-тату стали похожими на искривленный портал в другое пространство, где извивались великолепные змеи, чешуйки пангового и радужно серого цветов образовывали двойную спираль из множества витков от носа до хвоста, а огненные всполохи и блики придавали хищный и опасный вид. На их раскрытых капюшонах тоже были спирали, они вращались в разные стороны справа и слева, спереди и сзади. Их глаза полыхали пламенем, язычки которого хаотично высовывались наружу. Выправив нарисованные в профиль головы, змеи пренебрежительным чихом дыхнули пяти-язычковым пламенем, оставшимся гореть на тыльных сторонах ладоней, и ловко извернувшись внутри руки — будто под кожей ничего нет, — вернулись на ноги.

— Мы приняли к сведению, — зло бросил Понг, оскалившись.

Пинг же, как и Понг, притянувший слой памяти, развернулся на пятках, разняв кулаки с остывающим огнем, лишенным подпитки маэной. Иоцен хмыкнул, в спину Понгу. Он и не догадывался, что реальный Серж с Инти проходят фазу слияния и возвышения глубже, чем эльф мог заглянуть без транса, чем регистрирует оши. Дуот Панг не исключал, что иоцен мог знать о привязке фамильяров в АЗУ, и завидовал люфам-чистильщикам, которым такая связь помогала выжить и не свихнуться в подземельях. Тяжело терять близкого и решиться на нового, подпадающего и под определение амикус. Крепкая связь помогает полностью материализовываться астральным сущностям сразу, и она же дарует скорость обоюдного прогресса. С какой-то стороны уязвимость, с какой-то мощь.

Инс-фло застал самый конец, когда м-тату у пинающих траву и уходящих от своего декана и центуриона алсов с ничего не выражающими лицами перестали ярко светиться, потухнув и поблекнув без утраты новоприобретенного объема, а пшеничный эльф с глазами красного золота и того же цвета лентой, вплетенной в толстую мужскую косу, все еще стоял, переведя взгляд на фонтан.

— Алсы Пинг и Понг! Заберите вазы и восстановите их целостность! — строго проговорил инструктор.

Не оборачиваясь и не произнося слов на малоре или телоре, оба повернули ладони назад и поманили пальцами треснувшие поперек сосуды, из которых убежала вся вода, целиком впитавшаяся травяным добросовестно исполняющим свои функции покровом дорожек. Вазы поднялись в воздух от жгута маэны из ладоней, заняв положенное место. И окончательно на раскололись — два женских стана от бедер до грудной клетки треснули через пупок.

— Совсем не уважают чужой труд, — вздыхающе проворчав вдогонку. Иоцен не стал отчитываться, а немедленно узнавать у растений, значит проявлять неуважение к нему. Зеленые стены не пропустили крик далеко, парочка из Нариэ, оперативно доложившая своему декану, толком не поняла смысла, но уловила суть. Ариэцео знал о местонахождении своего временного начальника, потому выбор пал на инс-фло.

Пингу не понравилось случившееся. Такое насилие над собственными чувствами претило. Понг благоразумно помалкивал.

Вся накопленная сила ушла на апгрэйд тату, дабы на нее списать будущие штучки. Распаленные эмоции многократно усилили и увеличили маэну, позволив втихаря изъять и запасенное в нуль-пространстве. Всплеск силы и воли остался в оши. Персонал Кюшюлю тоже вел свою игру — прояви Панг открытую агрессию против них, и дни его здесь были бы сочтены, как пить дать. Дуот Панг не мог упустить шанс бросить камень в мутную воду — пока алмаз разглядят, его обронивший поезд уйдет.

В вазу отправился первый стебель. Соцветие-метелка. Небесно-голубые коробочки-конверты на лишенной листьев ножке. Ожидаемым способом Пинг открыл все в нижней четверти, в следующей приоткрыл, а половина стала закрытыми бутонами. В вазу Панга встал ярко красный колокол, в который свободно поместился бы его кулак. На оголенной изогнутой ножке роль шарфа бантиком сыграла ветошь декоративной елочки. Син-часть готова. В том же ключе они одели уровни соэ и хикае: домашняя и роковая женщины, пастельные тона против сочных и насыщенный красок. Дуот Панг заранее примерил подборку из слоев памяти по цветам — победила необычная и малознакомая школа из далекого прошлого. Когда-то он видел и вскользь читал, но сам — да, сам! — никогда не творил так. Сама ситуация спрячет торчащие уши, сделает истоки неординарными.

Остановившись в укромном месте, дабы не мешали и не сопели под руку, Пинг и Понг принялись инкантить. Но вместо вливания для закрепления подпитки отсутствующей маэны, они наоборот ее забрали. Вместе с жизнью, не став растить корешки, продлевающие жизнь, и ставить защиту от гниения, завязывая все чары на цисторисовую пластинку дна. Изысканный сухоцвет, при должном уходе или простейшем магическом щите простоящий века в неизменном виде — выцветание разве что способно съесть замысел. Трещинам на вазах добавили вертикальную составляющую, добавив пикантности.

Пинг и Понг в числе последних вышли из Бофлорка к его фасаду. На этом занятии не было перемены между половинками, а сдавать результат разрешалось в любое время, только потом запрещалось шататься — следовало ждать у площадки с телепортом и любоваться красивейшими кустами и произведениями искусства созвенцев.

— Ах, вы же их убили! — инс-фло всплеснул руками.

— Это такое искусство, — тихонько заметил Пинг.

— Это никуда не годится! Вы решили посмеяться над флористикой?! — раздувая ноздри и сверля тяжелым взглядом.

— Но инс-фло, наши икебана согецу — это апофеоз женщины: может радовать годами, но чихни не так и опостылет, — четверо цео ловили каждую интонацию. Их разум не был замутнен, потому зрачки слегка расширились на услышанное.

— Дарить мертвое... нонсенс! — он выразился мягче, чем намеревался.

Взгляд подошедшего инструктора не мог не увидеть некий символизм, профессионал при неспешной оценке мог узреть еще большее, чем Пинг, множество исправлений, как-то: полное или частичное сохранение ауры, плавное и безболезненное осушение, долговременное сохранение аромата и эманаций...

— Извините, инс-фло, — произнес Понг, которому сделанная впопыхах композиция казалась уродской, хотя Пинг находил прекрасное, внутренне сетуя, впрочем, на тот же недостаток времени, знаний и умений.

Дабы не оставлять улик, дуот Панг быстрым пассом рук, как бы смахивающих обнаруженную строгой инспекцией грязь с полки, отправили вазы в близстоящий контейнер с отходами, наплевав на то, что срезанные стебли и листья потом станут питательным компостом, а глина и зачарованное донышко так не умеют. Вазы окончательно разломились, надсадно хрустнув от варварского обращения, а сухоцветы поломались — новички специально выбрали место, чтобы взрослый эльф не успел сориентироваться и помешать слому. Дуот Панг знал — нескольким процентам понравилось их творение, но подавляющая часть алсов отнеслась столь же негативно. Кличка "пуба" отныне прочно укоренилась, встав в ассоциативном ряду вместе с полыхающей тату на кистях и повергающими в трепет яркими змеями, чьи чешуйки стали металлически черными с уклоном под цвет глаз ближе к центру и мечущимися огненными разводами по краям — отобранная от цветов энергия.

Глава 28. Шокирующий разряд

— Дуот Панг, в чем дело? Почему вы все еще в одежде? — навис инс-арма на ристалище. — Отвечайте! — через паузу последовал приказ. Половина центурии приступила к спаррингу с управляемыми големами.

— Извините, инструктор, но мы не мальчики для битья... — Извините, инструктор, но хватит развлекаться за наш счет... — был дан одновременный ответ, что аж великий Юоён пропустил нокаутирующий удар, упав подкошенным на траву.

— Вы у меня быстро разучитесь дерзить, дети, — едко заметил инструктор, дернувший ухом на падение лучшего.

Пинг и Понг были готовы к такому развитию — инструктор решился лично преподать урок рукопашной, — перестроив внутренний мир на боевой лад предварительным входом в транс. Разрывая на сверхскорости связки и мышцы, дуот уклонился от выпада инструктора. Совсем немного, все же попав в захват начавшего изумляться инс-арма, но достаточно для на несколько секунд болезненно парализующего приема из дим-мака. Внешне выглядело как болезненный захват и слабые отмахивающееся удары пальцами.

— Сперва научите, — из застывшего состояния, — потом спрашивайте за уроки. — Издеваться над слабыми все горазды, — произнесли уста дуота Панга.

Договорив, Пинг и Понг впали в болевой шок, потеряв сознание. Вместе со связками лопнуло множество сосудов, засветивших гематомами по рукам и ногам обмякших тел. Нарочито грубая работа взявших тела под контроль пар по пяти потоков, и фокусировка энергии ки в трех точках выполнена была абы как, и слова с натяжкой походили на слабый выдох. Но взрослые наблюдательней и догадливей. Пусть дуот Панг присмерти от истощения жизненных энергий — внешне от действий взрослого, — но оплеуху — победу — он получил. Задетая гордость и включившиеся тормоза соображалки родили брошенное:

— Брысь! — в сторону любопытных.

И деревянно удалился в обход. К сломанными куклами валяющимся телам, используя магический вариант мша и помощь травяного ковра, подоспел дежуривший Аонекаттао с незнакомым курансом. Аккуратно разложив, те принялись латать повреждения без перемещения в лазарет. Через деление, когда не осталось и намека на возможную боль и гематомы, курансы привели в чувства Пинга и Понга, так же магически, через сдерживавшие оши.

Лук был в фаворе. Остальное так себе, для общего развития. В следующем круге будут учить стрелять из разных положений и в движении плюс с применением магии, а для не метательного оружия все те же стойки и приемы, правда уже один тип оружия, колющее, против другого, рубящее, и подобные варианты. Но только азы — сочетать оружие ближнего боя и магию активно начнут в гимназиуме, после свободного плавания в пятой цепи, и опять же выстраивая фундамент, без здания. С использованием собственного тела как оружия полный швах, несмотря на продвигаемый культ тела и эллорашэ. Вот и составляют переложенные элементы последнего вкупе с эксплуатацией природной ловкости и верткости местную школу. Конечно, дают азы пары других, но ничего похожего на дим-мак, дзюдо или каратэ, даже несмотря на то, что удары руками и ногами в будущем будут сопровождаться магией. Хотя доут Панг на собственной шкуре испытал удары кулаком и ребром ладони, локтями и коленями — в этом пока имеющиеся знания и собственный опыт разнились. В совершенстве на выпуске владение луком должно числиться у каждого, а выбор и дальнейшее развитие стилей ближнего боя целиком ложится на совершеннолетнего — частных и коллежских вариантов хватает.

— Зачем вы это сделали? — было первым, что услышали очнувшиеся.

— Чтобы бессмысленно не растягивать боль на три деления, а всю положенную долю за раз, — насупился Понг, тут же переключивший внимание на Пинга, любя притронувшись.

— Положенную, Понг? — удивленно.

— Вы не слепая и тупая овца, куранс, не становитесь и попугаем, — буркнул Понг за спину обнимаемому Пингу, сжавшему зубы и веки. Специально тихо, чтобы любопытствующие не расслышали — сейчас на ристалище дальнослышанье не рекомендовалось применять из-за рассеивания внимания и траты маэны.

— За такое обращение положен минимум штраф, извинись, — пытаясь одернуть, призвать к дисциплине, дабы не смущал навостривших уши зайчат.

— Да ставьте уже сразу минус бесконечность, только отвяньте сейчас, а? — на сей раз вспылил срывающимся голосом Пинг, механически вставив привычное слово в транскрипции на лоре.

За игрой с Сержи альтер Пинг и Понг совсем забыли о времени — слишком заразительно они игрались, слишком весело вчетвером проводили выдавшийся промежуток. Они сами не ожидали от себя такой беззаботности и ветрености — забыть о яви! И Лейо с Зефиром сговорились не мешать. Вот в момент пробуждения и огрызнулись, наверно с досады, а может с другого — не хотелось видеть и думать, перед мысленным взором еще стояли два пушистика, живо напоминающие кого-то безумно дорогого из прошлого.

Здесь поголовно скоры на расправу, но куранс сдержался. То ли потому что пациент, которого только что лечил, то ли по иной причине. Их на все оставшиеся почти два деления оставили в покое, порывавшийся на что-то иоцен после мысленной посылки удаляющегося куранса передумал. Обед прошел в привычной тишине. Понг был задумчив и неулыбчив — Кэнэль не раздражался. Пинг безнаказанно ссутулился, лениво ковыряя суп-пюре с яичными лохмотьями и рисовую кашу с отварными овощами — единственные два блюда на своей тарелке, помимо вчерашних хлебцев, щедро наваленных в третье отделение. А вот сладким томатам в карамели с обсыпкой душистыми пряностями позавидовал, покривив губами и вздохнув — вкусный аромат, отдающийся на языке, кружил голову. Свободные баллы позволяли питаться в свое удовольствие даже незамысловатыми блюдами, ну и теми сладостями, что готовили гиты.

— Одевайся, дуот Панг, не задерживай дуодек! — сделал замечание собравший листы с описаниями утреннего будильника декан Эрина, исполняющий обязанности центуриона.

Остальные уже одели муслиновые туники. Лен грубее, шелк нежнее — первое пережили, до второго не дожили. Пинг и Понг ничего не ответили, молча выполнив указание в мановение ока. По-своему. Лоб украсил обруч, светившийся пламенем столь же сочным и ярким, как и краски м-тату. На глазах появились бликующие красно-рыжие очки — подогнанная копия из прошлого. Тело укрылось общего фасона туникой, ядовито оранжевой, огненно лоснящейся и переливающейся — крашеный паучий шелк высшей пробы. На ногах после переминания появились варадзи, почти настоящие сандалеты — попирание обувью татами на общем фоне затерялось.

— Как. Это. Понимать?! — едва не взрываясь. И на этот раз объявившие бойкот о нем позабыли, стоя с отвисшими челюстями.

— Мы подумали, что до снятия блокировки пользование разрешенным — это дурной тон, — чуть скривив рот в усмешке, произнес Пинг.

— Откуда ваши туники? — требовательно. Для верности вцепившись в них.

— Оттуда, иоцен, — похлопав по талии с отражением головного обруча.

— Все же при вас делалось, — добавил Понг, возмущенный обхождением.

— При мне вы ее не ткали! — отпуская, ошарашенный тактильными ощущениями.

— И кто тут задерживает дуодек? — философски хотел заметить Понг, но промолчал, развернувшись и понеся свое достоинство к выходу величественной княжеской походкой, в меру копировальных умений. Однако через секунду не выдержал и послал Пингу через оши.

— Дуот Панг, не думай, что так легко отделался! — за шаг преодолев метра три.

— Все по кодексу, иоцен! Отпустите! — дернул вновь схваченным плечом Понг.

Дуодек Эрина тем временем высыпал на энгаву за седзи, наблюдая издали вместе с соседским Иранэ.

— В трапезную, — зло толкнул иоцен после пары емких мыслеобразов с Ранэцео.

Раз за алсом признали право ношения артефакта, то приняли его функционал в полном объеме. Изменения делаются на глазах взрослого, могущего и не завизировать обновление. Этого трижды не произошло, плюс при публичной демонстрации удовлетворились показанным. И дважды штрафовать за одно и тоже нельзя. Примерно так в сухой выжимке из хитросплетений. Кончики ушей на фоне пшеничного пылали красным — проиграл иоцен этот раунд вчистую, о чем он еще позже узнает, а пока одно очко за собой числит еще, как минимум, иначе цвет и площадь были другими.

— Шок — это по-нашему! — не удержавшись, хмыкнул Понг, все никак не могущий начать следовать своей же директиве о соблюдении режима молчания. Перед собой он обелился тем, что свалил все на воспринимаемое издалеча.

На светлом фоне древесной трапезной и кремовых ученических туник огненные Пинг и Понг выделялись как матерые лисы средь кроликов, пастухи в лиловом невсчет.

Словесную шутку оценили слабее наряда. Следующий звук издал кто-то из девятнашек, завистливо присвистнув, а следом зашипев от воздушного подзатыльника от своего декана. Дикая зависть поселилась у большинства — дуот Панг задал моду, многие решатся потратить кэш-баллы на яркие аксессуары. Вообще все, что выделяет индивида, стоит баснословно дорого, и своим примером на занятиях взрослые культивируют это. Потому и одежда одинаковая у всех, и только блеклых расцветок талисманы в постоянной носке. Все общее! Культ тела! Ну и тому подобные постулаты, равняющие всех детей и все такое прочее. Дуот Панг нанес собой страшный удар по местной идеологии.

— Дуот Панг, — через минуту раздался вкрадчивый мысленный голос издалека подглядывающего проректора. — Поменяй, пожалуйста, одежду и обувь на выданное при поступлении в Кюшюлю.

— Не хочу, — отправил ответ Пинг.

— Почему? — через паузу короткий вопрос.

— Мое право, — вставил свою монетку Понг, удержавшись от вспомнившегося "покачану".

— Ты...

Но дальше дуот Панг решил не слушать, благо способности к менталу позволяли игнорировать и оши.

— Дуот Панг, смени, пожалуйста, цвет туники и "очков", — выделяя интонацией, — на светлые и менее яркие тона, — просьба взрослого к уважаемому им юноше. Да, именно юноше, не мальчику — и мимика, и эмоциональный фон об этом свидетелсьтвуют.

Первое мнение оказалось верным — цео сам и в тот раз, и в этот подошел. Не заморачиваясь, по умолчанию оши транслируют все мысленные переговоры на зарезервированных частотах, глуша этот диапазон для носителя. Потому Понг затруднялся сказать, подслушивал декан или нет, на таком расстоянии он без привлечения внимания не мог рассмотреть протекающие процессы в модернизированных брэмпэтэ, а Пингу слова цео просто импонировали, и он не заморачивался деталями, предпочитая верить в хорошее, с прикрытой спиной можно. Провокация удалась, подозрения опровергались, шоу продолжается.

— Хорошо, декан, — несмело улыбнувшись в ответ, ответил Пинг.

И Понг поменял гамму. Очки, не мудрствуя лукаво, изменил по вчерашнему лекалу — прозрачный оранжевый, умеренно отражающий свет. Магический окрас паучьего шелка целиком ушел, теперь ткань с полным правом могла оспорить у органзы эпитет дивная. Паутинно белесый цвет, на уровне девяноста с гаком процентов прозрачность, сильнее подчеркивающая воздушность и легкость струящейся ткани, панговый цвет пламени пряжки и центрального элемента головного обруча, ставшего из золотого зеркально полированным мифрилом.

Великолепие драпирующего уродливые шрамы декора — это очередной контраст, впихивающий во впечатлительные детские головы очередную дозу эмоций, перегружая развивающиеся мозговые процессоры. На ристалище звенья третьей цепи не могли ознакомиться со шрамами дуота Панга, да и вчера на стрельбе всем сохранили туники, которые заодно и выстирали потом порядком замусолившиеся одежки. А тут он сам выставил их на всеобщее обозрение в выгодном для себя свете, дабы вечером семнадцатые и двадцать третьи вместе с теми тетрацепными смотрели больше в сектор двадцать четвертых, чтобы подстегнуть слухи и всяческие небылицы, растревожить осиный улей, пока те стеснены аттестацией.

Инаэцео не жевал губы, не строил их в линию и трубочку, не поджимал и не дергал. Он улыбнулся по-особенному, как на шалость неразумного дитя, снисходительно, совершенно точно и ярко передав эту эмоцию через свои тонкие поля. Эмпат. И терпения ему было не занимать. И судя по часто висящей за спиной кисе он предпочитал прямой контакт. За вчерашнюю провинность одного из своих дуотов на танцах, слово за слово поругавшегося с партнершей и назло заваливший ей несколько ценных элементов, он за закрытой входной панелью по-простому перегнул мальчишку через колено и перед всеми звучно отшлепал ладонью по заду, умеючи прижигая импровизированной рукой-плетью. Больно. И унизительно, потому что получалось как одолжение со стороны пожалевшего дитя цео, еще минимум день потом обращающегося к провинившемуся как к протоцепной маляве. Яркое воспоминание дуот Панг подглядел во сне у Эёуха, которого тоже часто посещает болезненный жар в ягодицах, а подтверждение перемены отношения и так вон торчит с красными ушами, ведь только посмей отказаться от вытирания губ салфеточкой или иного проявления чрезмерной заботы — хуже будет. Нет, кисой он тоже пользуется, но когда стоит выбор между ней и штрафом, он предпочитает третье, при этом уменьшая кэш на символический один балл.

Понг не понимал, отчего этот весьма действенный метод применяют отнюдь не все деканы, и был рад своему поганенькому иоцену, так красиво и без фальши поступать, скорее всего, просто не умеющему. А Пинг подметил реакцию Инаэцео на изменения эмоционального состояния Хуана и Хоана. И оба потом не единожды в деление чувствовали ментальные обращения, как прямые, так и через оши.

Минералогия и геология ожидаемо оказались совмещенными. Каждому алсу дали поднос с камнями из разных мест Кюшюлю — пять образцов. Требовалось определить название минерала с возможными включениями и его источник, то есть где и с чем чаще залегает, желательно и область "обитания", а так же магические характеристики. Чисто на память и навыки сканирования. Все записать в кристалл.

Галечно-серый инструктор с крупой в радужке принадлежал к явным фанатикам своего ремесла — геолог до мозга костей, делающих его угловатым, да еще и ярко выраженный геомант. Его архисложная прическа напоминала каменный развал, вот-вот готовый начать шумное падение на пол при каждом шаге. Раскатистый голос гремел в знакомом овальном зале, напутствуя.

Здесь таблицы Оарудгнаф без стеснения используются в чистом виде, без заумей, как в АЗУ, например. Ну и чихать на автора-гнома — главное практичность. Хороший подход, правильный. Жаль, до химических свойств и атомарной структуры недодумались, глядишь, и не пришлось бы впихивать некоторые магические соединения, пусть и отличающиеся особой устойчивостью и другими нужными свойствами, в один ряд с элементарными. Местной химии далеко до составления формул ковалентных связей и прочего, впрочем, алхимики разработали удобоваримую систему, достаточно стройную, но с агрехами-исключениями из правил.

Дуот Панг запланировал на отдаленное будущее разобраться с этим химическим вопросом — не оставляли подозрение о когда-то открывавшейся на Глорасе идеальной таблицы составляющих материю элементов, но в последствии забытой из-за глобального катаклизма, скажем, или по иным причинам запрещенной на пантеоне.

— Какие соображения? — тактично обратился инструктор, присевший рядом с Пингом.

Другой подрастающий эльф ответил бы, что фуфло эти таблицы Оарудгнаф, но обратились не к нему, а к тактично, или не очень, промолчавшему. Хвастать тем, что знает точное время и место извлечения вот этого голыша, и того осколка, ну остальных трех довесоков истории как на ладони, что через спутниковую систему, что через информационное поле, алс Пинг не собирался. Он мог любоваться самородными друзами и гранеными или шлифованными камнями, но не испытывал нужды в доскональном знании всех свойств. Когда-то. Теперь ситуация иная — артефактор обязан разбираться.

— Хоть что-нибудь о них можешь сказать? — прервал думы инс-гео.

— Понг сможет, инс, — привычно пожав плечиками. — Много и нецензурно, — слегка улыбнувшись.

— Ясно, — мгновенно потеряв всяческий интерес к этому безухому субъекту со шрамами под паутиной.

Больше никто не приставал к бездельничающему дуоту Пангу до самого окончания пар у инс-гео. В уборной его демонстративно игнорировали, расступаясь на пути. Прямо Пинга и Понга не обсуждали, но произносимые шепотом и с ухмылкой реплики шли о полднике и реакциях млазов(*), с подачи одного из цео, на ушко коллеге заметившего о слишком большой впечатлительности семнашек. Ей-ей, они потом припомнят дуотам их распущенные языки, поддавшиеся на провокацию с уклоном в сплетни, но и от действенного метода переориентировки дум уж точно не откажутся.

Но без эксцесса не обошлось. Пинг и Понг как раз сделали половину сидячего дела, когда с другой стороны подошли Фяльте и Фотте. С пакостной улыбочкой на зрителя, они пустили струи, якобы неосторожно попавшие в районе кресца, полоснув по тужащимся ягодицам. Недолго длилось злорадство — в мгновение ока хвосты двух тату-змей пересеклись с мочой горе шутников. Треск электрической дуги сопроводился парным дико болезненным вскриком с дальнейшим скулением — писающих с поджаренными писалками отбросило назад в полусознательном состоянии, под ними начала растекаться зловонная лужа.

Дуоты Эрина, бывшие тут в полном составе, впечатлились. Кулаки многих свободных алсов влетели к груди, но драки не случилось. Вбежали деканы, заставшие дуота Панга с наполовину потускневшими артефактами мирно подтирающимся, а дуота Оюфа со слезливым ужасом ошарашенно изучающего свои гениталии. И мгновенно открыли курансский портал. А пассивные наблюдатели за дуотом Пангом вновь не вмешались, работая бесстрастными статистами.

— Это дуот Панг их покалечил! — встрял Тюзо, обличительно тыча пальцем. А то бы без него ну никак не разобрались!

Иоцен смотрел пронзительно и колюче, но применять силу не спешил, да и вообще он после сиесты выглядел несколько заторможено и без свойственной ему улыбочки. Только изогнул вопросительно и грозно брови, смотря на поправляющих туники. Двое ассистентов Аонекаттао действовали споро, применяя местную анестезию — то еще зрелище. Нарэцео хмуро убирал вонючие последствия.

— Они знали о возможном ответе, когда ни с того, ни с сего решились мочиться на нас, — ответил на немой вопрос Пинг.

— Они уже однажды пытались нас задирать, — махнув рукой назад. — Вот мы и проучили их еще раз, чтоб неповадно было лезть в третий раз. И калечащих ран мы не наносили — их регенерация бы справилась с поражением от электрического тока.

— Они подтвердят, — добавил Пинг, оборачиваясь.

— Да, иоцен, они правы — организмы примерно за двое суток восстановились бы в полном объеме, — вслух подтвердил медикус, не отрывающийся от целительных манипуляций, превращающих сутки в ниции.

"Ага, вот только психогенная импотенция идет от мозгов, и сразу не выявляется, хе-хе" — подумал Понг.

— Обоим дуотам двухмесячный запрет на мапуж и штраф, — озвучил вердикт иоцен.

Фяльте и Фотте закатили глаза. На этом инцидент был внешне исчерпан. Пинг и Понг буквально видели, как бугрятся черепушки остальных из Эрина от натужно вращающихся в головах шестеренок. Сложат ли дважды два или умножат?

Занятие, посвященное проводникам маэны, волшебным палочкам и жезлам, в частности, проводил инс-арканус в зале сот. Задание тривиальное. Дано четыре палочки — ясеневая, дубовая, каменная и костяная. И два коротких жезла в три четверти руки — деревянный с кристаллом и комбинация из костей, дерева и камня, плод чьих-то многомесячных трудов. Надо на первой половине самому опробовать и записать наблюдения, потом на второй воспользоваться измерительным оборудованием, записать результаты и собственные выводы.

Манипуляции с палочками на примитивном уровне — вычерчивание символов в стиле маус с сопровождением на малоре. В перспективе данный инструмент выберут не многие, но азы знать обязаны. Вообще вся политика каэлеса направлена на заложение фундамента, а теоретически бессмертные выпускники имеют впечатляющий запас времени на освоение полюбившегося или того, к чему проявился талант. Что с волшебными палочками, в обыденности содержащими от силы пару-тройку заклинаний, что с жезлами или посохами, знакомство с последними, кстати, назначено в гимназиуме.

Мощнейшие из проводников либо создаются на основе, либо включают в себя кости эльфа, чаще владельца. Ушастая раса отличается не только иным строением мышц и разрезом и размером глаз с ушами, помимо наличия лишь ресниц, бровей, волос на верхней части головы, но и многократно превосходящими людскую крепость костей, сопоставимых с более толстыми гномьими. Эльфийский скелет еще и прекрасный аккумулятор и проводник маэны в одном флаконе, не считая других свойств, так ценимых оркскими шаманами, например. Поэтому дуот Панг не сомневался, что восточные эльфы в прямом смысле слова хранят скелеты в шкафу, собственных мертвых братьев и сестер, а костяные детали брэмпэтэ...

Глава 29. Проректор

— Дуот Панг, подойди ко мне, — разнесся по залу сот требовательный голос эльфа.

Тускло-лимонные волосы свободно ниспадали конским хвостом, собранным золотой змейкой с рубиновым и сапфировым глазами, вторящими цвету рисунка из крупных рубиновых завитушек с мелкими рунными письменами сапфирового цвета, выполненными в угловатом стиле, на проректорской флофоли. Его однотонная светло-лиловая распашнэ(*) имела золотую, а не как у центурионов — серебряную, кайму, переходящую в золотые же широкие ленты с кисточками, опоясывающие подобно кушаку, по-мужски завязанному на правом боку.

Официальная одежда, официальный тон. Алсы как раз после перерыва расходились по своим сотам — проректор не помешал своим появлением аттестационному занятию. Пинг и Понг подчинились. Экранированные от звуковых колебаний соты полукруглого зала шли дугой вокруг подиума, на котором шли учебные демонстрации, потому самые крайние при желании вполне могли наблюдать за тройкой, находящейся у входа по центру цен-класса, в зоне построений. Цандьбаун сел на пятки, сцепив руки в изысканных брэмпэтэ. Пинг и Понг, согласно правилам, встали на колени в метре напротив него — так получался примерно равный уровень глаз, помимо подтекста.

— Своим поведением вы нарушаете дисциплину Кюшюлю, Пинг и Понг, — начал строгим тоном проректор, видимо явившийся и по причине невыполнения дуотом очередного задания. — И подаете плохой пример окружающим, — изучая отблески света на магических стеклах очков, за которыми скрывались бессовестные глаза дуота. — Я предлагаю мирно урегулировать возникшую ситуацию, что скажете алсы?

Понг бы послал лесом фигового парламентера, Пинг был менее категоричен.

— Значит, мы в состояния войны? — уточнил Пинг.

— А где тогда ваша безоговорочная капитуляция? — нахально добавил Понг.

Эльф смерил обоих взглядом. Вздохнул.

— Вы опять напрашиваетесь на жесткие и болезненные меры воздействия, грубя, — он заранее готовился к разговору, был собран и сдержан.

— Не больнее испытанного! — гордо бросить не получилось, вовсю сквозила обида.

Понг сел на пятки. Поколебавшись, Пинг последовал его примеру. Цандьбаун не изменился ни в лице, ни в чувствах, только вовремя повесил размывающий изображение экран, за которым заметно взволновались дуоты из Эрина, став часто и выразительно переглядываться, чем несказанно раздражали взрослых.

— От имени Кюшюлю приношу вам извинения за ранее причиненные страдания, — действительно сознавая вину. И коснулся лбом пола, вытянув вперед руки.

— Хех, — не повелся Понг, — вас отмоет только сэппуку! — однако за бравадой поселилось смутное беспокойство, причин для которого ни он, ни Пинг не находили.

— Что это? — не умаляя своего достоинства, неспешно выпрямился и спросил проректор, как скала, неподдающийся волнам эмоций.

— Это сложный ритуал, — монотонно заговорил Пинг, — принятый в случаях, когда затронута честь. Сэппуку — форма совершаемого добровольно самоубийства путем поперечного разрезания живота.

— Кто, по вашему мнению, должен его совершить?

— Каждый виновный, — глядя с прищуром, ответил Понг, прощупывая почву. Пинг смотрел в пол.

— Истинно добровольно?

— Да, — продолжая изучать спокойное лицо. Близко посаженные глаза, едва заметно загнутый кверху нос, высокие скулы, узкий подбородок.

— Точный список виновных и время, пожалуйста.

— Ну чокнуты-ы-ый! — протянул Понг, заваливаясь на спину. Он успел положить ступню на согнутую коленку:

— Проявите хоть малость уважения к старшим, — уничижительным тоном.

— А за что, тупой? — сцепив руки на груди.

— Понг хочет сказать, что здесь нет обоюдного уважения, — заметил Пинг, будто взглядом управляющий вращением больших пальцев вокруг друг друга на сцепленных по образу проректора руках.

— Позвольте, но...

— Идиот! — пожаловался потолку Понг. — Да ты ведь вусмерть перепуган и пресмыкаешься тут... а не проявляешь уважение.

— Понг...

— Да-да, — и получил локтем в пятку, сразу слетевшую с коленки. — Вы все тут сразу, — продолжая говорить и не отвечая Пингу, — начали нас мерить по своим стандартам! Да какая разница, передал ли нам Лисауст врученные ему гим-знания?! Да у яла я, хе-хе, раньше видал палочку и жезл! Могу, вот, в носу козявку ковырнуть любой из них, — давно расцепив руки и жестикулируя.

— Понг хочет сказать, — быстро подхватил Пинг, — что мы не барагозим по поводу и без, а тихо ничего не делаем при наличии сомнений. А если дисциплина, по-вашему, в цвете туники, то мы собственной кровью заплатили за право пользования, а не этими пресловутыми баллами! — увеличив скорость вращения.

— Молчите, да? — язвительно. — Вы, несомненно, старше, но всяко тупее... хех, и трусливее! — Пинг на сей раз локтем по коленке ударил. — Да не буду я извиниться, Пинг! Как бить рабов, понимаешь, так на виду, а извиняться за ширмочкой? Пф!

— Вы нарушаете дисциплину своим развязным и хамским поведением, с нашей стороны это выглядит бескультурно, — менторским тоном заговорила скала, разорвавшая паузу. — Возможно, вы оба плохо уяснили информацию о беспрекословном подчинении старшим во время ответственных... ситуаций, — остановив попытку прервать речь проявлением мощи на энергетическом уровне. — Аттестация относится к таковым, — сделав паузу после прекращения демонстрации, чтобы убедиться в том, что его слушают. — Здесь дело не в возрасте, а в занимаемом положении. Это основа нашего общества, юные алсы, но я не собираюсь читать вам полную лекцию на эту тему — вы в состоянии уловить главное. Исходя из принятой у нас логики и в военных терминах, я, как старший командир, несу ответственность за своих не справившихся с делами подчиненных — при огласке деталей мы все попадем под трибунал, а наши семьи окажутся запятнанными. Вот чего я боюсь, Пинг и Понг, и потому готов пройти распространенный у Древа Ориентали ритуал аралюксморс(*), аналог озвученного вами сэппуку, — он был абсолютно серьезен. Драматическая пауза пробирала насквозь — Понгу стало неуютно лежать. Отбросив шутки в сторону, он сел. Проректор, дождавшись, продолжил. — Инструкторы и центурионы с деканами — это младший офицерский состав, дуоты — рядовые, задания на занятиях — офицерские приказы. Конфликт возник из-за ошибок командования и вашего, Пинг и Понг, недопонимания, надеюсь. Запомните, дуот, алс или рядовой это не синонимы раба или серва. Теперь касательно вариантов разрешения сложившейся вокруг вас ситуации.

Он прикрыл глаза, смиряя наметившиеся внутренние колебания. Продолжил через пару десятков секунд.

— Если вы по-прежнему хотите наказания для всех офицеров, причинивших вам боль, то иоцена безусловно казнят, а остальных с позором выставят из каэлеса, вначале дав возможность совершить аралюксморс. Для вас двоих назначат опекуна до момента достижения совершеннолетия или сразу отправят к возможным кровным родственникам в указанное вами место. Если вы удовлетворитесь мной, то вам могут позволить продолжить обучение, но на равном с остальными положении. Штраф обнулят, а м-тату с амулетами запретят пользоваться до того момента, как реально заслужите их по всем внутренним правилам. Выбирайте.

Дуот Панг осознал глубину привязанности между Олёшиесиндом и Цандьбауном, несмотря на семьи обоих. Проректор заранее попрощался с жизнью, окончательно решившись на этот поступок за четыре с лишним деления, прошедших с его мысленного обращения на полднике, и найдя приемлемое, на свой взгляд, решение.

— Спасибо, Лейо...

Друг подсказал слой памяти, дающий ответ по этому непонятному ощущению. Ну и жук же он! Панг теперь знал, как и куда смотреть, чтобы разглядеть последствия обращения к Арасу. Когда-то кто-то уже втягивал его в ритуал Сара, воспользовавшись незнанием. Вот и сейчас случилось нечто подобное, с тонкой разницей, объяснимой Лисом, но не дуотом Пангом.

— Проректор, что бы нас ожидало в первоначально предложенном и не уточненном варианте? — спросил Пинг, остановив вращение пальцев.

— Прощение нас и признание за собой вины в намеренных провокациях, — глядя полупустыми глазами. — В случаях неоправданных и несправедливых действий со стороны совершеннолетнего населения каэлеса по отношению к детям гимназия в рамках воспитательной системы может списать штрафы, выдать увеличенный бонус или золотую карту мапуж, разрешить пострадавшей стороне иметь несколько личных вещей сверх положенного, на определенный срок установить особый рацион, ограничить телесные наказания или освободить от обязательных работ, выдать иммунитет, перевести в другой дуодек или осуществить трансфер в другую центурию. В исключительных ситуациях осознанный выбор одной из перечисленных мер предоставляется ребенку.

— Значит, порешим так, юный и амбициозный комбинатор, — а сидящее напротив каменное изваяние эльфа только-только подходило к размену четвертого века, но уже успело обзавестись двумя совершеннолетними отпрысками. — Дуот Панг никого из вас прощать не собирается — не заслужили. И никакой вины за собой ни видит — это целиком ваши заморочки, — уперев кулаки в пол, сказал Понг.

— И вы, Цандьбаун, зря обратились к божественному суду — небесная канцелярия не привечает сбегающих от ответственности, — произнес Пинг.

— Да, статуя проректора, твоя интрижка с гнилым центурионом плюс желание удавиться чистеньким руками Араса смердят как минимум безответственностью. Так что признаю ошибку — сэппуку тебя не обелит, а очернит. Эй, ты не окаменел случаем? — ядовито поддев.

— Нет, — с трудом произнес эльф. Наглый Понг аж позавидовал его выдержке, в хорошем смысле.

— Замечательно! Тогда готовься к каторге, — злорадно улыбнувшись тому, кто едва не переиграл его. — Во-первых, озаботься срочными ночными поисками либерального центуриона. Во-вторых, с утрица построй всю цепь, представь его и толкни проникновенную речь про общую угрозу и союз эльфийских рас, про толерантность даже к дроу перед лицом тотального уничтожения. Факты у ректора выспроси — печальный летний пример спесивого поведения стоит подробно проиллюстрировать для подрастающего поколения. В-третьих, дуот Панг не собирается расставаться с оплаченным кровью, это не обсуждается.

— И на утреннем звеньевом построении должен присутствовать весь... наш преподавательский состав.

— Действительно! В-пятых... Нет, стоп! Короче, действуй в правильном ключе, тогда возможно и рассосется божественная печать благоприятным для тебя образом. Ну-с, усек? А то опоздаем на ужин...

— Я подумаю над вашими словами, — снизошла гора до ответа. — Если вы пообещаете изменить свое поведение и не закрываться от общения на мысленном уровне, как минимум.

— Хех, — улыбнулся Понг. — Так научите нас своим примером!

— На ментальном уровне общение возможно только посредством оши — мы боимся за возникшую связь между нами, и рисковать ею не будем ради прямых мыслепередач с чужими, — заметил Пинг.

— Я не услышал вашего обещания, Пинг и Понг. Не думайте о легкости кручения старшими, вам самим не отвертеться. Если, конечно, желаете у нас учиться. И не пытайтесь обещать молчать! — скала не треснула, но определенно силы внутреннего давления начинали ею двигать. — Какими бы не были глупыми или тупыми на ваш взгляд вопросы инструкторов или других старших, они служат, в частности, для определения уровня усвоения материала. Как бы не раздражали и не задирали вас другие алсы — наказующее право есть только у старших! Если вы в состоянии как-то иначе выполнить выданное задание, то скажите об этом, дайте знать инструктору...

— Мы априори всё в состоянии выполнить иначе, — перебил его Пинг, подняв голову. — Этот факт не должен вызывать ни у кого сомнений, проректор, и не надо нас терроризировать излишними вопросами. У вас делают упор на требующие длительных тренировок телор и малор с некоторыми другими любопытными техниками среди прочего, поэтому и было дано согласие на учебу.

— Дуот Панг выбрал Ориентали, этрас Цандьбаун, а не вы согласились его привить. Хотя бы на полгода зарубите себе это на носу.

— Мы обещаем деликатнее обращаться с другими, — синхронно. И показав на капельку большее присутствие силы. Вот тут его глаза округлились. К чести его, только они. Дуот Панг тоже оказался горазд слепить истинное зрение.

— Оши не сохранят деталей беседы, проректор. И мы вас убедительно просим не распространятся о них. Консенсус найден?

— Найден, — вымолвил эльф с широко раскрытыми глазами.

— Отличненько, — встал Понг.

— Сядь олух, темпоральный кокон развернется только через пять минут. Извините, проректор, мы попросили с запасом — нельзя вам терять лицо, а нам опаздывать на ужин.

— Сам болван — надо переобуться, — не остался в долгу Понг, хлопнув ладонью по гладкой голове.

Дуот Панг все больше склонялся к выводу о том, что скорость мышления свойственна эльфийским чародеям, а остальные склонны ко всяческим размусоливаниям. Пока до лимонного с запозданием доходила суть многих фраз и оговорок, вставший в след за Понгом Пинг подпрыгнул, переодеваясь и переобуваясь. Фактура и качество в глаза сразу не бросались, поэтому издалека варадзи и туника смотрелись вполне пристойно, не выделяясь. А вот остальное сохранило прежний вид — псевдоживые змеи м-тату и два амулета, дужка на переносице и головной обруч с поясным отражением. Шрамы и дышла с цветом кожи.

— Почему вы не восстановите себе уши? — через четыре минуты не выдержал проректор, с живым интересом уставившийся на дуота сверху вниз. Он так же встал, собрав волю в кулак.

— Они болели от жестких пародий на подушки, — ответил Пинг, глядя через бесцветные прозрачные очки.

— И выдавали эмоции. И соблазняли на дергания... Вам весь список? — весело улыбнувшись, без тени непочтения.

— А шрамы? — смущенно. Детская логика поставила его в тупик. Зато он верно оценил ключевые моменты, отложив полноценный анализ на вечер.

— Проверка окружающих на брезгливость. Мнимое увечье оттолкнет подлиз, например.

— Да много чего, этрас. Это даже весело видеть, как шарахаются от пуба.

Поставив последний акцент так, чтобы эльф справедливо осерчал — оправдавшая ожидания реакция обрадовала, — Пинг и Понг, принявшие, по их мнению, весьма достоверный вид отчихвостенных по самое небалуйся, встретили упорядоченную волну, поднимающуюся от сот в сторону выхода.

Эриновские ежи съежились и запнулись на ровном месте под взором нашедших каждого сероватых глаз. Цандьбаун не случайно занимал свой пост, пусть и проштрафился, но с кем не бывает. На других взрослых он не посмотрел, и на мысленные вопросы не ответил — рассыпался быстро тухнущими золотыми искрами.

Круг пубы расширился — их боялись лишний раз касаться. И за скамьей Сонэль и Кэнэль сидели напряженными, а один из них в этот раз так вообще ел левой рукой. Трапезничающие с других столов уже не пялились, как на полднике, но взгляды украдкой бросали. Хуан и Хоан как с утра специально не высматривали, так до сих пор и не искали глазами, витая в облаках своих мыслей, за что в течение дня получили несколько замечаний от декана.

В лепесток Ромашки вбегали с парнями из тридцать второго звена. На голову-полторы выше, с волосами длиной от половины до двух ногтей, статные. Скелет эльфов из-за своих особенностей растет медленно, все ткани и органы шагают в ногу. Из-за той же специфики организма на четвертом десятке дети выглядят точными, но уменьшенными копиями взрослых, даже размер глазных яблок становится пропорционален.

Черед полгода за два они плавно вырастут еще на десять-двенадцать сантиметров, достигнув среднего роста в метр шестьдесят, а следом за десять лет на шестнадцать. При этом появятся нарушения в пропорциях тела — тонкость и угловатость, особенно в годы полового созревания, а вот раздаваться в плечах эльфы начинают в районе шестидесяти, приобретая настоящую мужскую стать к вековому юбилею. Вот как раз один такой — по росту среди высоких, но швабра шваброй, особенно из-за копны соломенных волос, торчащих в разные стороны. При спуске по лестнице гениталии некоторых были уже возбуждены — его заметно выделялись размерами на фоне остальных.

Дуот Озёд, алсы Зёнз и Зюнз. Так звали партнеров Пинга и Понга. Когда стазы поняли, с кем им предстоит заниматься массажем и сексом, у них всё упало и съежилось, а в глазах появилось невыразимое омерзение, будто их со скотами заставляют зарабатывать бонусные баллы — они то рассчитывали на Юоёна и Аоюна. Зато центурия старших вздохнула с явным облегчением — никому не хотелось касаться уродов. Но эксцессов не было — о поведении инс-облекто в своем истинном росте особо намекнул, вырастив гигантский пенис для наглядности.

Программа состояла из тех же этапов — массаж и несколько позиций, перерыв, потом стазы начинают массаж и сексуальные умения. За счет больших размеров у них было большее разнообразие в позах — они у млазов и стазов не повторялись.

Зёнз и Зюнз в руках Пинга и Понга никак не могли расслабиться на массаже, постоянно отворачивая головы и пряча взгляды, и сами потом скованно проминали мышцы и закидывали ноги, дергано двигаясь и совсем не прижимаясь к спинам, испещренным шрамами. Им было противно — этим все сказано. Не помогали ни улещевания, ни угрозы. Тела кривились и не воспринимали касания и... сования. Удовольствия оба дуота получали чуть.

А в это время возбужденные и протекающие члены деканов подрагивали от желания, их руки умело доставляли наслаждение друг другу, превращая обычный массаж в эротичный. Они постанывали, погруженные в пучину удовольствия. Даже стресс иоцена отпустил. Их тела сплетались столь заразительно, а выплескиваемые эмоции били таким фонтаном, что заражали всех вокруг, заставляя едва ли не физически ощущать все то же самое, активнее вживаться в образ и повторять. Их старания возымели эффект на девяносто восемь процентов алсов, разделивших в малости кайф, но четверым это не помогало — двое не могли справиться с собой, другие не желали навязываться, отрабатывая техническую сторону. Инс-облектой с дуотом Пангом ни разу не заговорил, при этом он часто околачивался рядом, то лаская ягодицы стазов, то у них внутри вибрируя пальцем, то тиская пенисы и яички. Он не мешался Пингу и Понгу, но и Зёнз с Зюнзом от его стараний в восторг не приходили, а ближе к концу, когда надо было прижиматься со спины, даже слезы пролили, думая, что их позора не видели хотя бы уродцы под ними.

Дуот Панг плелся самым последним из Ромашки, специально задержавшись для отправления нужды. Пинг и Понг не хотели собою портить довольные лица, получившие такую необходимую порцию удовольствия, малую, но более чем реальную и приятную.

Пинг и Понг наслаждались обществом ластящихся Сержи, непрестанно щебечущих о том, как вокруг пусто, какие все редкие встречные пустые и примитивные, и как клево им с феями. Чутко уловив нежелание слышать о феях, Сержи принялись просто витать вокруг, хвастаясь умениями. И метать иголки в цель они могли, и пламенем укутываться, и сиять... От них сбежала скука, но и беспрерывное веселье и радость не становились чрезмерными.

Неожиданная просьба от Хоана и Хуана поступила в начале шестого часа, когда до подъема оставалось около сорока ниций. Такой прыти от тугодумов никак не ожидалось.

— Они уже через тридцать минут сна соединились в Комнате Встреч, да так в ней и провели все это время, — заметил Лейо.

— Мерси, друг, — задумчиво поблагодарил Понг, мимолетом заметив пополнение лексикона.

Нехорошо оставлять их без ответа. После трудного дня и наверняка жарких споров они решились на разговор. Но обдумали ли?

— Доброе утро, дуот Эёух, — кивками головы поприветствовали их воспрявшие из песка Пинг и Понг.

— Привет. Дуот Панг, — хмуро копируя.

— Почему друзья не могут удовлетворять физическое влечение, а? — с ходу в прорубь нырнул Хоан, внимательно всматривающийся в лица.

— Принцип, — односложно ответил Понг с долькой разочарования.

— Вы всегда так честны с друзьями? — обидчиво кольнул Хуан.

— Вы ими еще не стали, — скривился Пинг.

— Для вас может быть, — пасмурнее буркнул Хоан.

— А вот мы вас считаем друзьями! — упрямо заявил Хуан. — И видали все ваши принципы у яла на рогах!

— Но честность... — запнулся Хоан. — С врунами мы не станем водиться! — крепче сжимая руку брата, сидящего рядом. Тот поводил ушами и поник, не ответив.

— Мы не врали вам, — поддался Пинг, обидевшись на ложное обвинение.

— Врали-врали! Про какие-то мутные принципы! — воскликнул с вызовом Хуан, соскочив с места под неодобрительным взглядом брата. — Мы вам совсем не нравимся, да? — его глаза были такими жалобными, такими потерянными.

Он остановился у Понга, сев на одну ногу, положив локоть на оставшуюся торчать вверх коленку, а другую руку осторожно положил на верхнюю область бедра Пинга, намеренно касаясь поглаживающими движениями гениталий.

— Вы... — не счел нужным скрывать удивления Понг, — согласны что ль с нами... такими?! — проводя костяшками по ушлу — дышло все же для дыхания, а тут область уха.

Вместо ответа Хуан потянулся целоваться, но в его грудь уперлась рука Понга.

— Нет, — выдохнул Понг едва ли не в рот Хуана, застывшего менее чем в дециметре от его лица.

— Но почему?! Мы разве сорняки кикие!? Почему, почему... — не снижая, но и не усиливая давления, шаря взглядом ответ на лице, активнее вторгаясь в пах. Дуот Панг подумал, что деканы перестарались, а у Эёуха бзик на эротической почве — Хоан повторил маневр брата, но хоть с поцелуями лезть не спешил.

— Потому что нам неловко будет отказывать вам в силе удовольствия, даримого одноразовым партнерам, — начал Понг, скосив глаза мимо заслонившего обзор лица.

— А единожды взлетев высоко, — продолжил Пинг, — вы захотите каждый раз улетать выше и выше. Начнете ревновать...

— Ах-аха! — засмеялись оба.

Облегченно и весело.

— Глупые! Да вы... у нас в Ориентали не ревнуют к плотским утехам, во! — нашелся Хуан, вновь приблизившись, но не спеша аходить за ранее установленный рубеж.

— Жена и дети для души и Древа, а остальное всем до жмыха... Нас так учат, — рука Хоана прямо ласкала пах, ей не препятствовали. Пока.

— Но мы-то другие! — попытался жалко возразить Понг.

— Ага, и быстро станете как мы, прививаясь к Древу! — опередил брата Хоан.

Логическая ловушка. Заразы...

— И останемся врунами, — жестко заметил Понг, не давая встретиться взглядам. — Мы никогда не расскажем всего о себе, да и вообще скрытные по натуре, и не считающиеся с...

— С друзьями, да? У вас там... на родине так дружат, да? — сложив бровки домиком и едва не плача. Рука замерла...

— Не так, Хуан, — ответил Пинг за Понга, вызвав досаду и обиду отклонившегося назад, убравшего руку и отвернувшегося.

— Но с вашей стороны именно так и будут выглядеть наши поступки, которые в большинстве останутся без объяснений...

— Но не во вред же нам?.. — с надеждой спросил Пинга Хоан, все еще домогающийся до яичек и жухлого пениса.

— Нет, не... Да стойте же! — вынужден был и Пинг упереться в чужую грудь.

— Да почему же?! Вы не получили ничего на облекто...

— Позвольте хоть во сне дать вам...

— Позже...

— Мы просто не хотим в этот момент, — быстро добавил Пинг.

— Хах, всего лишь поцелуй... — лукаво.

Дуот Панг абсолютно не ожидал от них такого вкусного, такого умело глубокого, с языком, поцелуя. Долгого и пьянящего. Уши Братьев трепетали от удовольствия, слегка покраснев кончиками. Однако ключевой момент заключался в том, что поцелуй у Хоана и Хуана не вызывал образов из прошлого, лиц прежних. Видимо и там у них не нашлось настоящих друзей, ради которых пошли бы на отказ трансферу, только любовники — больше приятелей и меньше друзей. Те, которым дозволялось ласкать ртом голову, губы и уши в частности, никогда не затрагивающиеся на облекто, объектом на котором служило тело вниз от оши.

— Друзья? — одновременно спросили братья Эёух.

— Друзья, — сдались Пинг и Понг, тут же стиснутые в крепких объятьях.

Во сне к эмоциям и настроению бомльшая чувствительность, Хуан и Хоан быстро поняли — приняты. Порывисто вздохнув, они вдруг оба разрыдались, захлебываясь в соплях. Их переполняло вселенское счастье и облегчение — рядом друзья, настоящие, искренне принявшие. И Пинг с Понгом просто их стали убаюкивать, роняя редкие капли со своих лиц и не нарушая момента грубыми словами. Они всю ночь решали этот больной для себя вопрос, не задумываясь больше ни о чем. Вернее, решили они еще когда представились, и хотели удостовериться в обоюдности стремлений к дружбе. Потом будут ссоры и примирения по поводу и без, все потом... А может, они и не решали ничего, а учились чувствовать других во сне.

— А может, я боюсь заводить друзей...

— Боюсь ран... у них и от них...

Громко и печально подумали Пинг и Понг в след засыпающему дуоту Эёуху, вываливающемуся из Мира Грез. Чему-чему, а управлению своим сном их научили гораздо лучше кющюлювцев — оно и понятно, ведь магия отнимает время у других дисциплин.

А дуот Панг действительно озвучил свой страх, эхо которого постоянно витало над ним. Только вернув образ Гаера, Лис смог воспринять все переживания своей незримой семьи. Тогда, в ночь на четверг, он был слишком ошеломлен столкновением с прошлым и случившимися метаморфозами. А теперь вот явилось нежданно-негаданно сухое знание, прятавшееся на задворках сознания, вернее, его выцарапали губами вместе с признанием в дружбе.

— Эх, что ж вы, мои былые максимализм и непосредственность, ныне заделались знаменателями под эгоисткой единицей?..

Он просто запутался в страстях, заблудился в желаниях и страхах. В своих ипостасях. Одного кандидата он отвратил ради его же блага, и своей лени, чего греха таить — Юиёца следовало завоевать. А с Эёухом все наоборот получилось — это льстило. Неуютно, но приятно. Отчасти он представлял, почему к нему так тянутся эти двое. Однако страшился помыслить о том, что произойдет с их отношениями, когда они узнают — друзья лишь ипостаси, дуота Панга. Следующая мысль отдалась внутренней болью, и альтер-ядро передало пальму первенства в явь.

Утро началось со звука громкого поцелуя. И в точности повторилось по вчерашнему сценарию, за исключением плохо соблюдающего конспирацию Эёуха, но после пятого лицезрения затылка они вспомнили пожелание, явно отложив пытки вопросами на ночь. Все так же переливался вверх-вниз на чет-нечет цисторисовый свет клепсидр хротек. До занятия в Ясеневом зале ничего не предвещало бури.

Первый звоночек прозвенел с киямэ(*). Сольфский вариант эллорашэ, знакомый дуоту Пангу, пренебрегал многими инструментами, отводя им второстепенную роль. И вот настало время воспользоваться киямэ, кристаллическими, повышающими психологическую стойкость, закрепляющие внутреннее равновесие. Еще были каменные, деревянные и металлические. Стержни являются проводниками энергий внутрь, а не наружу, как волшебные палочки и жезла, например. Биотоки ладони — это представительская карта внутренних органов и энергетических центров. Через кисти рук чаще всего идет питающая кантио маэна, с них срывваются плетения, ими плетуться. Оттого и оказывается столь благотворное воздействие сразу на весь организм. Жаль, что техники изготовления по руке дадут только в гимназиуме — слишком мощными получаются воздействия не только из-за формы, но и благодаря индивидуально подобранным материалам под те или иные нужды эльфа, порой веками подбирающего киямэ по ладони для расширения и структурирования внутренних резервов перед тем, например, как начать инкантить особо сложное или мощное кантио или принять участие в энергоемком обряде или ритуале. Плюс ко всему из-за продолжающегося роста раньше столетнего рубежа ими не обзаводятся — увеличивающаяся погрешность быстро переходит в минус, повторная настройка плохо отражается на свойствах материала, а на жесткое соединение их с содалисом не каждый эльф идет, ведь, по сути, это заточение сущности, чьи отрицательные эманации разрушительны.

— Здравствуйте, Эринаседаэ, — неумолимо раскатился глас подпирающей небо скалы, прервав размышления дуота Панга, большей частью упивающегося каждым выполняемым движением, что проходило мимо потерявшего улыбочку иоцена, ведущего центурию через упражнения.

— Здра, проректор! — тут же ответили дети.

Иоцена предупредили буквально за минуту — он только и успел завершить очередной элемент эллорашэ, а при появлении начальства отступил вбок. Получалось трио — эльф в распашнэ с золотом, с серебром, и в жилетке. Их глаза светились, устремившись в пустоту — они глядели через зеркала.

— Поприветствуйте своего нового Хэмиэчи.

— Аве-цен! — вытянувшись струнками.

Уложенные в простую косу лилово-песочные волосы, мокро-песочные глаза разменяли тысячу лет. Тысячу лет! По мельчайшим деталям эльфы способны различать возраст, и рост не из первой очереди. Однако новый Хэмиэчи где-то на десять сантиметров возвышался над высоким проректором — под метр девяносто. Это впечатлило всех — до сих пор самой старой была эльфийка, ректор, остальной персонал не дотягивал более чем полувека до полутысячелетнего рубежа. Постоянная нервотрепка и бьющая ключом энергия из молодых означали текучку кадров — редко кто выдерживал век, за исключением высшего руководства, но и те, поднявшись из деканов, три века выдерживали. Возможно, просто в Кюшюлю такая атмосфера сложилась.

А тут такой кадр. Статный и ладный, Мужчина с большой буквы. Командир. Он одним своим видом вызывал неподдельное уважение, выметая мысли о том, чтобы перечить такому — только немедленное исоплнение любого слова. Есть такие типажи. Хэмиэчи к ним принадлежал.

— Направо, — раздался зычный голос маршала, снизошедшего до центурии. Ноги сами повернули тела. — На построение цепи бегом марш! — он не крикнул, не гаркнул, но мощный голос не терпел заминок.

Торжественный зал в виде амфитеатра, использующийся для сбора всей цепи. Между колоннами открылись восемь порталов, из которых выбежали восемь центурий, встав на теперь слегка наклонном полу. В центре уже стоял реальный проректор, а не его магическая копия, пришедшая в Ясень.

Дважды восемь по десять — эльфы, за ними альфары, потом второй дуодек, третий, четвертый, пятый. Слева в междурядье деканы, центурионы позади по центру. Семнашки построились первыми и ждали всех остальных, включая преподавателей, старающихся не проявлять недовольство из-за внезапного и незапланированного собрания в полном составе.

— Приветствую, третья цепь! — величественно.

— Здра, проректор! — ответил звонкий хор. Почтительно поклонились взрослые.

— Дуот Панг, выйди ко мне, — приказал проректор, смотря немигая точно на Пинга.

— Есть, проректо, — нейтрально.

На трех уставились сотни пар миндалевидных глаз всех оттенков светло-коричневого, зеленого, желтого, серого, голубого и оранжевого, встречались и розоватые с другими экзотическими цветами грязнокровок. Особой надеждой горели девять пар из Эрина, но их обломали.

Проректор постарался на славу — его проникновенная речь, сочиненная за ночь, полностью соответствовала теме дуота Панга, вчера заданной им оратору. Цандьбаун говорил про агрессивную реакцию на непонятное и с виду опасное, про жесткую расплату. Упоминал имена выдающихся выпускников Кюшюлю, угодивших в плен живыми кристаллами вместе с коалиционными силами. Говорил о толерантности не только к дроу, вставшим плечо к плечу с восточноарездайновскими эльфами, но и к не гуманоидным асмам в целом. Демонстрировал сцены из битвы с участием кюшюлювцев вблизи, но финал показал только издали — Сипаугри ответил ректору инфопакетом, поддержав стремление. Передал он и подборку несогласованных действий.

Цандьбаун в своем монологе сравнил дуота Панга с тем неизвестным, с чем столкнулся союз эльфов на Юзи. И на несколько секунд его объял ужас догадки, а для все остальных тишина стала поистине драматической, кроме Пинга и Понга, у которых тоже ухнуло сердце от вида наградившего их взглядом нового Хэмиэчи — тот прозрел о причастности к событиям, о которых повествовал проректор. Инструкторы с менторами и ассистентами тоже прониклись информацией.

Еще проректор говорил о том, что чужие — это гномы с Рухма, а не глорасские эльфы, родившиеся за пределами Ориентали. Что дуот Панг уродлив снаружи, а все стоящие напротив внутри — он даже обвинительно прочертил в воздухе дугу указательным пальцем.

И Цандьбаун признался всем, что хотел вчера пройти аралюксморс. Взять на себя вину перед Пингом и Понгом. И позорно сбежать от ответственности. Да-да, именно от ответственности за всех здесь присутствующих, так бы никогда и не задумавшихся о близости истинного врага, творящего бесчинства на границах, ради защиты от которых их так строго здесь готовят, так бы и продолжавших старые дрязги с западными эльфами и поисками врагов среди союзников. А угроза тотального уничтожения эльфов никуда не делась — вернувшийся коварный и мстительный бог Давжогл сосредоточил силы на Имриксе. Но долго ли выдержат прессинг сольфы, рульфы и дроу без поддержки свой прародины, Арездайна? Дал проректор и статистику отраженных нападений на Кюшюлю, и показал изуродованных в сражениях бойцов, не щадя ничью психику.

После немых сцен, проректор резко поменял тему. Перечислил дуотов, Оонта, Иёйта, Юиёца, Аёыла, Оюцэ, Егёса, Ульха, Эёзда, Сэяна, Оюф, особо отметив Унля и Озёда. И сказал, что их отныне не возьмут в космонавты, тьфу, работать ни в один каэлес, даже стражей. Звучный голос и великолепная дикция способствовали доходчивости фраз.

— Свое будущее вы взращиваете в настоящем. Дети, — уничижительно. — В первые десятилетия после совершеннолетия о вас будут судить только по характеристике из гимназии и гимназиума. При повышении звания или приеме в гильдию поднимут ваш послужной список, и справедливо зададутся вопросом — а можно ли таким верить? Поручать ответственность за судьбы других? Своим поведением, дети, вы ломаете судьбы своих цео! Их заклеймят как воспитателей моральных уродов, как взрастивших свору предателей эльфийского народа, как давжоглопоклонников, ищущих повод поссорить союзников!

— Мне стыдно признаться, что многих из здесь присутствующих я числил адекватными личностями. Зря, как оказалось. Оставшиеся полгода я буду пристально наблюдать за ситуацией вокруг дуота Панга и не премину очернить репутацию любого из здесь присутствующих.

— Ступайте на место, алсы Пинг и Понг. Кюшюлю виновато перед вами, но из-за вашего отвратного поведения никаких компенсаций не будет. Ради несовершеннолетних чужих Небесный Круг Жизни собираться не будет. У вас есть задатки, Пинг и Понг, набирайтесь знаний, глядишь, к гимназиуму сами сможете поправить свою внешность. Ваши личные вещи, появившиеся вследствие некомпетентности инс-сапеллекса, мы учтем, а их использование останется ограниченным только рамками общих правил. Но запомните раз и навсегда — неприкасаемых нет. Никому не позволительно относиться к старшим без должного почтения. Можете не иметь уважения, но запрещается дерзость, хамство и прочие непотребства, описанные в кодексе на вашем информационном мнемокристалле. Вы пока чужие для Древа Ориентали. Все вы чужие! — вдруг грозно заявил проректор, обведя рукой дугу от млазов до стазов цепи. — Истинно так! Несовершеннолетние для Древа листками не являются! Ваше положение, дуоты, лучше панговского только благодаря проведенным в каэлесе годам. Помните, как аукнется — так и откликнется, как вы травите новичков, думая о безнаказанности и дозволенности, так и вас с молчаливого согласия будут притеснять старшие, а то и сжигать подобно чумному скоту. Я сказал! — поставил Цандьбаун жирную точку всей своей речи, решив заодно избавиться от порочной практики, веками процветающей. Удастся ли?

Глава 30. Дотянуть до вечера

— Сегодня суббота и аттестация еще не окончена. Центурии немедля отправляются кушать, а вас, инструкторы, я попрошу остаться, — совсем иным тоном произнес проректор. Одним начал, другим закончил.

— Есть, проректор! — вразнобой выдали шокированные дуоты заплетающимися и непослушными языками.

Строй развернулся и на вдолбленных за годы инстинктах упорядоченно всосался в порталы, ведущие к скромно накрытым столам. Пищу никто не готовил сегодня — завтрак состоял из галет на основе сытной творожной массы на загустевшем мэллорновском меду и стакана питательного сока из смеси во главе с кокосом, помимо витаминизированной пилюли. Некогда было готовить, и некогда есть по этикету. Столы накрывали големы.

Сказать, что все поголовно выглядели пришибленными, значит не сказать ничего. И деканы выглядели постаревшими и осунувшимися — они не одобряли сегодняшних действий командования и переживали за психическое здоровье воспитуемых, подвергнутых шоковой терапии. Насыщение происходило без вкусовых ощущений, механически руки клали в рот еду, которую тот рефлекторно пережевывал и через глотку отправлял дальше по пищеварительному тракту. На фоне всех выделялся дуот Хуан, не потерявший присутствия духа, стоически воспринявший жестокую речь проректора. Оба брата помнили сны, и уже не пытались специально глазеть на Пинга и Понга, да и случайно старались не смотреть в их сторону — они интуитивно что-то чувствовали, для них слова проректора ошеломительным откровением не стали.

Инс-лайф появилась прямо перед закончившей построение центурией. Желто-зеленые волосы со сложной укладкой в сотню прядей, болотный омут глаз, неожиданно компактный рост при солидных трех веках. Она была специалистом широкого профиля, друидесса со стажем и магесса по жизни, во всех смыслах.

Излучаемая ею аура согревала, прогоняя тени слов проректора, интонации она подобрала самые подходящие для подобного случая. И описывала задание очень подробно, вклиниваясь голосом в головы, кипятившие совсем не относящиеся к аттестации мысли.

Предстояло вырастить побег сечь-травы(!!!). Ее многочисленные мечевидные листья по остроте спорили с железной заточкой. Следовало образовать на ладони водную прослойку, какая используется для известных бытовых целей в походных условиях, но с другими свойствами. Магия воды и жизни вместе с землей образуют магию природы. Потому следовало растворить в воде разные пропорции красок жизни и земли. Первый этап — подпитка корней. Побег закрывается сложенными перевернутой чашей ладонями — прослойка воды не даст сильно пораниться о листья. Затем магией восполняется объем, свободно впитывающийся в почву. На втором этапе надо поглаживающе водить руками вдоль пучка травинок, изменив пропорции красок в прослойке из воды, дабы стимулировать их рост. Собравшаяся в почве вода усвоится корнями. Длительный процесс с чередованием способов воздействия — прямого и опосредованного — для большей результативности, ведь минимум четыре куста требовалось.

Худо-бедно алсы сосредоточились на выполнении задачи. В раскинутую цео аурно-полевую сеть активно включилась инс-лайф. Взрослые правильно решили не навязываться речью и мыслями, а касания в зале сот означали переход за экран и вторжение в личную зону, что могло быть воспринято неадекватно в стрессовом состоянии. Вот они и не приставали ни к кому, двигаясь незаметными тенями, лишь обозначая свое присутствие там, где считали нужным и необходимым, но подолгу нигде не задерживаясь.

Магическое давление оказывалось столь мощное и прямолинейное, что многие алсы стали способны его осознавать. Кто-то ожесточался, из-за нервов до крови царапая ладони о сечь-траву и с поджатыми губами сбрасывая испорченную водную массу в изначально пустое ведро. Кто-то наоборот воспарил духом. Разные реакции. И непредсказуемые последствия от нового знания, ранее бывшего на уровне досужих домыслов. Хотя, по большому счету, какая разница, подтвердились слухи или нет?

Инс-лайф сменил инс-деф с распущенными серебряными волосами и карими глазами. Разрушали в том же зале сот. Ранее выращенное. Разными способами. Точнее двумя — три куста осилили считанные единицы, чего уж говорить про пять и более, а в Эрина вообще еле справились с одним — дуот Панг решил не выделяться. Поэтому задание явно изменили, помощники инструктора разнесли — сами разнесли! — деревянные бруски и ветоши, необходимые для сдачи аттестации по разрушающему воздействию, не оформленному в самостоятельное заклинание в обертке кантио.

Контроль над ситуацией выскальзывал из рук деканов — дети шли в разнос. Положение спас центурион, имеющий полномочия на серьезные вмешательства через оши. Хэмиэчи появился еще во время рассаживания после объявления задания инс-деф. И сразу же активировал подавление эмоций — бурлящие ауры стремительно остывали, накал цветов серел, чувства уходили, оставляя опустошение и равнодушие. А потом кнут воли взорвал огнешар в каждой голове, на миг принеся острую боль с приказом: "Выполнять задание, живо!" Подействовало. И дуот Панг из общей картины не сильно выпадал, поддавшись давлению — чуткость нового центуриона нельзя было недооценивать.

А Хэмиэчи впечатлял. Если перевести его внешний вид на возраст людей Глораса, то получится за тридцать, начало золотой седьмицы. Бездетные выглядят под двадцать, а родители за двадцать, приобретая степенность и значимость — дети меняют. А вот Хэмиэчи стал родителем не третьего эльфа, иначе без магических хитростей в естественном обличье стал выглядеть бы под сорок, а обзавелся кланом альфаров. При этом не важен пол чада — эльф-родитель автоматически становится покровителем, определяющим права и ветви наследования, если принимал личное участие в воспитании собственного ребенка и шагал с ним по жизни до самой смерти, что еще немного старит эльфа, оставляя ценный опыт и память, худую иль добрую. Существует множество доводов за и против, и вообще отношения между эльфами и альфарами запутаны в Ориентали, но здесь всех устраивает их уклад жизни, и даже регулярные стычки по значимым для них поводам вполне в порядке вещей. Поэтому Хэмиэчи и опасен своим опытом — он как минимум взрастил и похоронил одного сына, участвовал в воспитании внуков. Он не выбрал стезю чародея в общепринятые сроки, а видимо решил сразу отхватить Чародея или думал об омрахум — мощь дара позволяет, и ум и проницательность так и мелькают в глубине его мокро-песочных глаз, радостно и жадно подмечающих любые детали. Почему он согласился?..

Родившаяся ассоциация сравнила центуриона с ректором. Нет, не Кюшюлю — АЗУ. То ли великолепно маскирующийся эльф, то ли и вправду люф, но... он как предвидел грядущую катастрофу, в спешном порядке озаботившись альтернативными источниками маэны, помимо мировых потоков, тогда снабжающих абсолютной халявой, впрочем, достающейся не без последствий. Тот ректор чем-то неуловимо напоминал нового Хэмиэчи, отличаясь от Щоюрацажак не только своим полом и возрастом. Сухим знанием всплыл и факт неимоверной боли серьезного жизненного испытания, но сейчас его связь с пока безымянным ректором АЗУ выглядела зыбкой и натянутой. Помнится, он еще хотел присвоить доставшуюся своему студенту ценность, вроде какое-то недоступное ему имущество, впоследствии оказавшееся достаточно бесполезным из-за задержки при вступлении в права хозяйствования. Одно неоспоримо — ректор АЗУ все еще на посту и в состоянии даже без возвращенного на место Зиушраца опознать старого знакомого, насчет которого наверняка строил радужные планы, улетевшие в Бездну по вине йейльских подчиненных, но просто обязанные быть гибкими и широкими настолько, чтобы предусмотреть неожиданное возвращение как ученика, хотя бы ради закрытой и зашифрованной частей знаменитой библиотеки. Кстати, не так уж и далеко впереди ждет знакомство с местной, опрометчиво помещенной в гигантский мнемокристалл. Полностью ли?..

Фруктово-ягодный лэнч приятно лег в желудок. Помидорная корзиночка, заполненная пюрированой мякотью авокадо, имеющей приятный ореховый привкус, подчеркнутый пряностями. И вновь зеленоватый сок водоносной лианы. Пить в каэлесе предпочитали необработанное температурой — это соки и нектары с сохраненной магией сосудов свежестью. Отварные напитки или настаивающиеся на кипятке или близко к нему нагретой воде часто употреблялись лишь в походных условиях. В дни Небесных Празднеств, равноденствия и стояния, подавали густой сок диких колбандров, по консистенции и составу являющийся живым витаминизированным минеральным супом, имеющимся в особых зачарованных фляжках у каждого стража каэлеса — примерно литр в день полностью обеспечивает приученный эльфийский организм водой и едой. Месяц подобной диеты раз-два в пятилетку весьма полезен.

Искра символизма пробежала между иллюмикой и личной трагедией большинства алсов. Третье занятие в зале сот начала инс-иллюм с бледно-желтыми волосами и золотисто-желтыми глазами. Задание состояло из двух частей — развеять иллюзии, скрывающие артефакты от визуальных и тактильных ощущений, и создать свои, пока простейшие визуальные, лопающиеся при касаниях, а за воссоздание прежнего облика дополнительный плюс.

Да, магия образных визуализаций разительно отличается от собственно призванных скрывать суть иллюзий, почему-то крепко с ней ассоциируемых дуотом Пангом — результат объединения в категории по логике АЗУ. Изюминка нынешней аттестации в артефактах — чары могут начать конфликтовать друг с другом. Впрочем, постоянку накладывать не заставляют — не проходили, но развеять творение стазов вполне по силам. Пусть временные чары продержатся всего минимум деление согласно требованиям о маэнонасэщенности, пусть визуально предмет на сколько-то вырастет — это уже результат.

Здесь вообще в первую очередь уделяют внимание развитию истинного зрения — алс должен видеть магию, это существенно облегчает обучение. Вот только в самом начале время его удержания мало — десяток ниций, у Юоёна и Дэрюйя самые высокие показатели — почти целое деление непрерывного поддерживания. Сейчас вот только по вине расплывающейся сосредоточенности из-за утренней речи проректора показатели раз в пять меньше, но все же не на порядок, как было до вмешательства центуриона. Программа обучения ведет алсов с самых азов. Это как если сравнить с тасканием глыб: на руках, на спине, волоком. Зато потом можно почти не замечать телеги, когда в нее впряжешься. Так и с магами, которые навешивают на себя и затем поддерживают функционирование множества чар — истинное зрение у гитов переводится в разряд постоянно действующих, в активном или пассивном режимах. Лучшие смогут освоить самоподдержку на время сна, когда отсутствие волевого контроля или слишком большое число навешенного окончательно опустошают резервы вместо их заполнения во время отдыха.

Снижением оказываемого давления на эмоциональный фон руководили цео, начавшие возвращать алсам их частично подавленную волю. Они знали своих воспитанников, пожалуй, лучше их самих, только Эрина оказалась опять в пролете — новый Ринацео еле справлялся с самим собой. Когда сталкивают лоб в лоб с уже принятым и вступившим в силу решением без предварительного уведомления — это унижает, особенно сильно после буквально вчерашних пропесочиваний. В общем, Ринацео имел повод, и точно рад был бы во всех смыслах. Как итог — дуодеком Эрина подспудно занимались Ариэцео, Ранэцео, Нарэцео, Инаэцеэо, уделявшие львиную долю внимания своим собственным подопечным. А Хэмиэчи только и делал, что зорко следил за всеми, не мельтеша перед глазами своей центурии, которую будет вести десять лет.

Пока один поток старательно пытался обойтись без стройных силовых линий, строя иллюзии на широких извилистых потоках, щедро жрущих энергию на свое поддержание, остальные пять предавались ленной праздности. Однако не понговские. Тех неожиданно понесло на анализ.

Почему таки схожий по возрасту с ректором Щоюрацажак ректор Окладон Бидон Рульцап озаботился только энергетикой? Понг вполне адекватно принял свое внеглорасское происхождение — представления его возлюбленной половинки не противоречили теории о населенности других планет звездной системы, увязывая с практикой магического призыва, а на неувязки можно и закрыть глаза. Этрас Окладон совершенно четко представляет себе, с кем столкнулся в своей академии. Обладая собственной силой и совокупной мощью живых камней своей короны, почему не выпотрошил, несмотря на ментальный щит? Чувствовал кого-то за спиной? Вероятно. Но уж больно удачно совпало это его стремление изучить поскорее Зиушрац, обеспечив питание многочисленных магических контуров и конструкций независимым от него источником энергии, столь же стабильным и качественным, с последовавшей через десяток лет глобальной катастрофой, к которой он, по сути, оказался лучше всех готов, не считая семьи та-Вастина — о том, что и дуот Панг имеет к ней отношение, думать не хотелось. Больно. И в какой-то мере стыдно. А тоске и грусти не дали расцвести.

Если этрас Рульцап и знает какое пророчество, то наверняка из глубокой древности, благодаря книгам с пророчествами эпохи богов, до планетарного катаклизма, вызванного свержением пантеона небожителей. Верно. Нынешние оракулы не способны заглядывать в далекое и глобальное будущее — ноосфера жестко поделена между мерцающими эльфийских подрас, неспособными выполнять все функции сиятельных, одушевляющих Глорас. Ууух! От мысли — пантеон суть душа — Понг сбежал. В уборную, дабы соблюсти баланс жидкостей в организме, вполне способном брать свое посредством маэны.

Аттестационный урок изо начала инс-изи, чья ярко желтая прическа походила на Ра, лежащего на хрупких плечах, вынужденных держать вес внушительных грудей четвертого размера, гармонично сочетающегося с подготовленном для занятия изобразительным искусством овальным залом — мольберты располагались малыми кружками вокруг пьедесталов с пузытыми фруктами вокруг крупных ваз или больших амфор. Серебряные глаза смотрели сочувственно, если убрать наносную воздушность и озорство. Хочешь — не хочешь, а придется рисовать натюрморт грифелями из каменного угля. Для качественного наброска вполне хватит времени. Главное показать объем и умение передавать перспективу, точность и уместность штрихов, в чем-то похожих на магические линии с предыдущего занятия.

Вот тут Пинг оторвался, вдохновившись любимым видом деятельности. Проведенные в детском теле дни сказались на координации и общем контроле — движения рукой с карандашом отличались плавностью и точностью, превосходя Юэцу и Сонэля. Зато Понг рисовал ну точно как курица лапой, ну ладно, как слон хоботом. Понг даже не старался завернуться в одеяло памяти, малюя как придется — его стараниями выдающий бюст инструктора, задрапированный струящимся шелком, колыхался по-особенному, не как рядом с Пингом. Тот излучал вдохновение за обоих, он соскучился по рисованию. Хотя он и предпочитал творить в цвете, но и оттенками серого не брезговал, умея и желая. И пусть пальцы обнимали не графитовые стержни в деревянной оболочке, а угольные, от этого претензия на шедевр не умалялась. А Понга, признаться, покорили именно выдающиеся размеры эльфы, умеющей возбуждать скромностью — испытываемое им сожаление никак не касалась неумения владеть грифелями и карандашами.

— Молодец, Пинг, — снизошла до похвалы вслух инс-изи, третий раз за аттестацию, и первый для него.

Но Пинг и ухом не повел, и не потому, что отсутствовали, а просто он ушел в творчество, рисуя общий фон — стоящих напротив с их мольбертами. Он еле сдерживался о того, чтобы не начать практиковать технику рисования одновременно двумя руками, когда-то ради любопытства безрезультатно опробованную раз десять — нет, он мог рисовать и правой, и левой руками, но по отдельности, причем правая превалировала над левой.

Инструктор не обиделась, она вообще ни в жизнь не похвалила бы чужака, много более далекого, чем остальные, родившиеся в области Орреджо, восточной половине Арездайна, если бы ни речь проректора. Зато среагировали алсы, а на них и цео.

На боевку осталось жалкое деление. Мариста напоминала Ясень, а пепельные волосы инс-марма — художественный беспорядок, контрастирующий с серебряными глазами, смотрящими царственно невзирая на невзгоды и перипетии. Подтянутый и плечистый, лишенный м-тату и всяких брюлек. Инструктор всеми конечностями ратовал за независимость от инструментария — его лицо еще на общем сборе выразило все презрение к дуоту Пангу, являясь полной противоположностью инс-сапеллекса, как и проректор, ночь не спавшего, вторую подряд. Он заслуженно и смиренно принял шпильку командующего.

Каждый алс должен был сформировать линейные пучки стрел, по возможности создавая максимальное для себя число наполненных силой отрезков, составляющих тела магических стрел, направляемых в зеркало. Это не обесформленные от неумения всполохи и вихри, но еще и не стрелы Дарб, к которым тут добавляется оперение, мешавшее в областях, где действовала мировая энергетическая воронка. Затем создаются щиты, а зеркало в хаотичном порядке выплевывает алсовы стрелы обратно за строго определенный промежуток времени. Серьезного урона они нанести, пробив щит, не могут, но синяк, ожог или царапина — это непременные атрибуты занятия, на котором во избежание порчи туник их снимали.

Иллюзия в зеркале частично решала психологическую проблему, отодвигая на второй план знание о том, что сам же и огребешь от собственных стрел. Это более старшие тренируются с полным знанием, учась. Абсолютно не факт, что враг не сможет отразить атаку, да еще и довеском отправить сюрприз. Младшие же пока аттестуются на умение принимать на щит. В будущем планируется развеивание и многое другое.

Казалось бы, прошло для многих двадцать с лишним лет бок о бок с действующим даром, а такой примитив. Однако снаряды того же Хуана способны только легко ранить, а Аоюн, например, своими шестнадцатью линиями запросто убьет, даже не целясь в жизненно важные органы беззащитного противника, но будучи собранными в пробивающий щит пучок они теряют в площади поражения. Юоён же одной своей линейной стрелой преспокойно поразит сердце даже при попадании сначала в ребро или мозг насквозь выстрелом в лоб, а не через глазницу. И учителя не боятся привыкания к использованию хорошо изученного и тысячи раз повторенного — гибкое детское мышление легко ухватится за новое и покорит более совершенную и мощную технику. В каэлесах давно все сроки и методы просчитаны.

Дуот Панг лишь ветер выполнил великолепно, наголову превзойдя Оонта в нападении и защите. Но в остальном страдающие корявостью телор и малор подводили — стрелы вращались не только по центральной оси симметрии, но и по оставшимся степеням свободы, а щиты выглядели кляксами. Нет, конечно, у других тоже ровностью не отличались, но в них всегда вписывался прямоугольник заданных относительно тела пропорций.

Дуот Панг намеренно лишал свои творения мысленной поддержки — проверить через оши невозможно, к тому же он честно стремился овладеть языками грубой магии. Он хотел не применить трафарет памяти, а самостоятельно начертить такой же, чтобы суметь легко изменять и придумывать новые решения, не ограничиваясь чужими рамками представления о той или иной задаче. Он стремился к генерации мыслей с решением, а не аналитическим его выводом, требующим времени, которого, как он давно убедился, может не оказаться в самый решающий момент, и никакие предварительные заготовки не уже смогут помочь.

Дуот Панг не боялся веера — многовариантность решения задач не заставит его терять время на выборе конкретного. Естественно, на этапе обучения этого не избежать, но в дальнейшем стоит перейти рубеж и вуоля, тренированный ум в мгновение ока выдаст ответ, наилучший в ситуационном контексте и без затрат на вычисления.

Не только в голову Пинга и Понга, довольствующихся рисом в томатах и свеклой с красной капустой и горошком под пальмовым маслом и мелко покрошенным луком с укропом и обилием других трав помимо вчерашнего супа, лезли всякие мысли — соседи по столу и столам тоже частью вели себя замкнуто, многие впали в мрачную депрессию, часто огрызаясь и толкаясь. Еще на изо появились сдавшиеся, не сдюжившие накала страстей и плотности событий алсы — многие рисунки являлись никчемной мазней, а часть откровенными уродствами. Им дали выплеснуться на бумагу, спустить пар немного, чтобы на сиесте принять более действенные меры. Особенно это касалось дуота Аёыла — злостная натура победила практичность, он сорвался, порвав лист и опрокинув мольберт под самый конец.

Спали волшебным сном, навеянным через оши. Глубоким, но без сновидений. Через оба деления, отведенных под сон, рефреном шло успокаивающее внушение на подсознательном уровне, дающее трезвый взгляд на свое, по сути, ни капельки не изменившееся положение. И призыв потерпеть полтора дня.

Проснулись с угрюмыми лицами, а Хэёен и Боёен как были на гране плача с красными глазами, так и встали, потирая пугающие яблоки, быстро налившиеся красными трещинами. Ринацео стоял с бесстрастным выражением, короткие команды звучали безэмоционально, взгляд смотрел сквозь ребят, как бы не замечая вовсе. Дэрюй и Зэвуй, смотря исподлобья при сдаче описания будильника, сжимали и разжимали чесавшиеся кулаки, дуот Иёйт так же хотел подраться, а вот Цэё и Цао казались растерянными и виноватыми. Дуоты Оонт и Аёыл старались перещеголять друг дружку надменностью и презрением, гордо держа осанку, но и у них из ушей текла обида на весь мир. Егёс и Оюце не могли определиться с поведением, их мысли мельтешили, невзирая на холод ауры декана. Хуже всех было Сонэлю и Кэнэлю, еще не умеющим нормально отгораживаться от чужих эмоций, болью резонирующих внутри них — им помог центурион, еще в коридорах, по пути на перекус, снизив — именно снизив до грани понимания — восприятие посредством оши. Все верно — их эфирные тела не подвергались глобальному перерождению, потому все учтенные при застегивании ошейников доппельвита потенциалы оказывались под их влиянием. В какой-то мере дуоту Сэяну повезло — их дремлющая эмпатия от стресса проснулась, и центурион лично вел за руки, прямым физическим контактом перебивая внешний негатив своим искренним вниманием и добротой от листа до овала через трапезную.

Чарующе изумрудная в волосах и глазах инс-ум встретила центурию обезоруживающе мягкой улыбкой. С ней здесь предстояло провести два занятия по логике и интуиции. Дуот Панг внутренне хмыкнул этой душке, распространяющей флер тонкого аромата жасмина с какими-то незнакомыми оттенками, оказывающими легкий отрезвляющий эффект.

Занятия совмещались по схеме: блок задач прогонялся с менее трети ниции на каждую, потом следовало до перерыва найти логическое решение. Кто успевал на много раньше уходил в медитацию. Последняя четверть проходила чисто на интуицию.

Занимательные задачки и головоломки отличались простотой: сравнить фигуры и дополнить недостающей, расставить буквы в слово или цифры по заданному правилу. Встречались подобия следующей задачки. В огороде росли овощи: капуста, морковь и лук. Морковь собрали раньше, чем лук, а лук раньше капусты. Определите порядок сбора урожая. Или такое. Алсы Тарк, Торк, Турк и Тирк собирали фрукты. Трое яблоки, а кто-то один груши. Тарк и Тирк собирали разное, Торк и Турк тоже. Кто и что собирал? Встречались и посложнее. В оазисе на момент прихода путника бегало 13 красных, 15 зеленых и 17 синих хамелеонов. Когда встречались два хамелеона разного цвета, то они одновременно меняли свой цвет на третий (например, синий и зеленый — меняются на красный). Могут ли все хамелеоны когда-нибудь оказаться одного цвета?

Пинг не захотел глумиться, но Понг не удержался, написав в ответе на последнюю задачку целый утвердительный список: когда умрут или с них сдерут шкурки; когда магу надоест мельтешение и он их перекрасит в оранжевый огнешаром; когда жара загонит всех в песок, и они не будут отражать свет; когда родятся дети; когда часть съедят; и все в таком духе, заполняя список от нечего делать по причине опережения ближайшего соперника в ленивых два раза.

— Понг, как бы ты дополнил условия этого задания так, чтобы единственно верным вариантом решения оказался указанный Пингом? — любопытно. Изумруды глаз изучали не пятнистую блошку с двадцатью ногами, а фикус. Скрытое одолжение — не ровня, но и не грязь под ногтями.

— Никак, инс-ум, — так же мысленно через оши проговорил Понг.

— Объяснишь, почему? — взмахнув густыми пушистыми ресницами.

— Потому что тогда вы никогда не узнаете продолжение этого списка, — явив ей миленькие ямочки.

— И все же? Может Пинг знает? — даже ее мысли окрашивались в премилый зеленый.

— Если начать отсекать неверные области, то это... наоборот привлечет к ним внимание. И в конечном итоге придется в самом тексте задачи указать нужный вам ответ.

— Угу, тут была уже одна такая, донельзя примитивная...

— Понг, позволишь узнать пример задачи, не являющейся для тебя примитивным? — иронично. Не едко или саркастично.

— Инс-ум, простите, но если я вам его приведу, то могу быть уверенным в том, что до тех пор, пока не пройдет в три раза больше времени, чем начиная с текущего момента и заканчивая тем, когда лично вы, сами и без подсказок со стороны, не выведите непротиворечивый логический ответ, педагоги — инструкторы и менторы — интуиции и логики забудут о дуоте Панге, вспоминая лишь на мгновения, необходимые для краткого и точного ответа на прямые обращения дуота Панга к вам? — коварно вопросил Понг, введя ее в легкое замешательство.

— Перед ответом я хочу узнать причину столь необычного условия, поделитесь?

— Она в вас, инс-ум...

— Пинг? — изгиб брови достался очкастому Понгу.

— Вы сознательно нарушаете достигнутый уговор между нами и старшими в лице проректора.

— Вот мы и пытаемся помягче поставить вас на место, дабы другие не за... не выходили за рамки соглашения.

— Миленько, — ввернув мягкую улыбку льда. — Я согласна на ваши условия, говорите, — насмешливо. Она и тут умудрилась сохранить необидные и неунизительные интонации.

— Да будет так, — пафосно заявил Понг. — Вот наша задача вам. Есть три бога: А, Б и В, которые являются богами истины, лжи и случая в произвольном порядке. Бог истины всегда говорит правду, бог лжи— всегда обманывает, бог случая может говорить и правду, и ложь в произвольном порядке. Требуется определить богов, задав 3 вопроса, на которые можно ответить "да" или "нет". Каждый вопрос задаётся только одному богу. Боги слышат и понимают язык вопрошающего, но отвечают на ему неизвестном своём языке, в котором есть 2 слова "ёк" и "юк", причём неизвестно, какое слово обозначает "да", а какое "нет".

Кажется, дуот Панг продешевил — подслушивающий центурион больно веселым стал. Зато инструктор выпала в осадок и молча отвалила, периодически бросая задумчивые взгляды то на Пинга и Понга, то на центуриона. Четверо цео не показали своей реакции, по уши занятые своими алсами, а пятый, походу, как был в прострации, так и ходил заторможенным, держась подальше от своего непосредственного начальства. Понг задался вопросом о том, не выпущена ли эта веселость просто по случаю, на самом деле относясь к поведению Ринацео?

Последняя четверть невольно повысила оценку гимназии — Пинг и Понг вели свой счет. Цисторисовые пластины содержали в центре контуры обеих кистей. Десять пальцев — десять картинок. Пять приглашенных воинов встали за скрывающие руки до середины плеч трибуны с подобными пластинами. Все алсы сами перевернули во время перемены все рабочие места по направлению к той части овального зала, где проходили построения, а теперь находились экранрованные трибуны, над каждой из которых светились десять воздушных рамок дугой.

Вот у первого в рамках появились изображения геометрических фигур, дублирующиеся перед каждым аттестуемым, а его трибуна вместе с ним подсветились, акцентируя внимание. Смысл состоял в том, чтобы надавить любымы двумя пальцами на магический контур, обозначая выбор, совпадающий со сделанным воином за трибуной. Иногда вместе с разнообразными и быстро меняющимися картинками, включающими пейзажи и портреты, шли запахи или звуки. Чередовались и пять воинов, в случаном порядке, причем каждый по разу выбирал из тех же наборов, что и его соседи. Таким образом, первоначальная геометрическая десятка повторилась в течение безостановочного теста еще четыре раза. Потом воинов заменили цео, и все пошло по кругу на том же наборе, но в другом порядке. Одно из отличий этого от других занятий заключалось в том, что как после незнакомых воинов, так и после цео показали результирующее сравнение — над первой дугой у алсов появилась вторая, сопоставляющаяся с оригиналом. Взрослые повторно надавливали подушечками пальцев на контур, медленно повторяя свой выбор, который теперь отображался вместе с алсовским. Чем выше процент угадываний, тем лучше. Естественно, прогон с цео показал лучшие результаты, но ожидаемо не у Эрина.

Третье занятие в овальном зале начал эльф с соломенными волосами, пухлыми щеками и горбатеньким носом меж янтарных очей с длиннющими ресницами. Дуот Панг заранее невзлюбил инс-оратора, и его вид лишь усилил неприязнь, прежде направленную большей частью на преподаваемую им философию и риторику. Нелюбовь ко всяческим философским течениям дважды укоренилась в прошлом — дважды тьфу на королеву наук! Уникальность иррационального бытия суть экзистенциализм — буэ!.. В своих глазах дуот Панг не выглядел лицемером. Будучи эльфом дела, он всегда направлял свои мысли в русло решения насущных проблем, не растекаясь в философские моря о сути бытия.

Пинг и Понг кривились на вопросы имплицитной эстетики, не стесняясь показать негатив и по отношению к этике, второму аттестационному разделу. Но таки ставили свои закорючки на ориаза. Это был один из самых гигантских минусов обучения в каэлесе, еще лирика. Дуот Панг очень стеснялся выражать себя — да, он менял личности, но его всегда угнетала театральная игра. Читать стихи с выражением, исполнять роль на потеху — это угнетало, он жутко стеснялся и мандражировал. Причем ведь ради выживания он столько имен и тел уже поменял... Однако этот довод не срабатывал, даже одна мысль о том, что предстоит впереди, лишала спокойствия, оттого он и решился:

— Разрешите обратиться, инс-оратор? — спросил Пинг через оши.

— Разрешаю, алс Пинг, — нейтрально.

— А можно на риторике после ужина мы просто тихо посидим, не участвуя? — уныло и просительно.

— Вам обоим необходимо упражняться с фигурами художественной речи. Пропущенная сегодня пара вырастет в пять дополнительных занятий со мной на следующей неделе. Сверх запланированных пяти. Решайте сами... — равнодушно ответил мыслеречью инструктор, мазнув взглядом по Пингу.

Замечательный ответ. Его отбрили не без изыска, развеяв одни опасения и тут же навязав другие, не менее ужасные. Однако с оглядкой на центурию Пинг и Понг плавали в шоколаде. Раньше у "стареньких" алсов существовал ряд стимулов, они полнились усердием и волей к победе, гордились своими достижениями, несравнимыми с демонстрируемыми новенькими. Теперь же как из-под палки все делалось. Да почему как? В самом что ни на есть прямом смысле — уже пять дуотов подверглись наказанию кисами, подобно розгам гибкими. Впрочем, в бочке дегтя неожиданно всплывали алмазы, помимо сэянских — цео прилагали максимум усилий по недопущению регресса способностей, а украденная ситуацией радость от обретения и подвижек под влиянием взрослых оценится достойно, позже. А вот Хуану и Хоану, изначально имеющим определенный иммунитет к случившимуся, стало сложно аттестоваться по иной причине — что они прекрасно осознавали, так это свое нежелание покидать дуодек, а их Инаэцео же стремился двинуть выше, видимо давно раскусив, а теперь явно подтвердив предположения. Оттого и ходили они напряженными, совершенно не желая после полугодовой аттестации улететь наверх, добрав крохи в предпоследний субботний день — это они прекрасно осознавали, но бороться с этим под пристальным вниманием цео... Впереди их явно ждет объясниловка.

Ужин дуота Панга прошел в подготовке к риторике. Не без помощи ЛЗ он спешно изъял из памяти все, что касалось этого предмета и Кюшюлю, а за большой перерыв впитал и слои с отражением этих знаний. Панг вовсе не из-за косноязычности старался, вернее по ее вине возрастала вероятность взболтнуть лишнее, что категорически незлья допустить. Пинг и Понг не впали в панику — они заодно проверяли сенсоры оши, реагирующие на скачкообразно подскочившую мозговую активность и сопутствующие косвенные факторы, указывающие на таковую. Этим моментом заведовал ЛЗ, но дуот Панг, а конкретно Понг, не хотел оставаться постоянно в стороне, желая лично все контролировать, постепенно сводя роль друзей к дубляжу.

Инверсия, оксюморон, антитеза, бессоюзие и многосоюзие, аллюзия, гипербатон и другие фигуры давались тяжко — дуот Панг под руководством ЛЗ оставил себе весьма обедненный слой памяти и умений, показывая неразвитость как менталона сразу по всем направлениям. Риторику намеренно исключили, хотя ей и полагалось бы расти холеной на почве, удобренной еще и отличным воображением. Витееватая словесность часто раздражала как Пинга, так и Понга, наравне с жаргонной, но порой без них не обойтись.

— Сегодня ваш сон начнется раньше обычного. Многие из-за своего поведения недостойны моего подарка, — окидывая взглядом насупленно построившихся на кончике листа спиной к краю, начал центурион. — Вы и нотаций от меня недостойны. Поэтому представлюсь из уважения к своим подчиненным, — чинно продолжил с виду бессвязную речь застывший эльф.

Руки находились по швам, носки стоящих на ширине плечь ног врось, грудь колесом, нос орлом, взор ястреба. На последнем предложении он перевел взгляд на деканов, и дальше только их, стоящих позади всех, и цеплял. Так, например, на "представлюсь" уши Ринацео неудержимо покраснели, а взор потупился. Но не прошло и двух ударов сердца, как до него дошло, куда уперся его взгляд — на всевидящий затылок Понга. И тут же краска щедро залила еще и лицо. В это время центурион сделал паузу, не отводя глаз. Спешно поднявший свои зрачки декан уперся ими в центурионовские и мигом сбледнул, а взгляд вообще расфокусировался — вконец достали мужика. Так и застыл Ринацео, а Хэмиэчи нашел Ариэцео и продолжил:

— В последнее время я профессионально занимался ювелирным делом, преимущественно кольцами, — в истинном зрении его пальцы еще носили печать магии, сводящей следы от перстней. Его интонации и осанка потеплели. — До сих пор коллекционирую и развожу насекомых, очарован стрекозами. Из оружия предпочитаю риото тай-чи. Люблю вкусно поесть, но не готовить. Лично занимаюсь виноделием, мню себя знатоком коллекционных вин. Из литературных жанров предпочитаю детектив, к лирике отношусь весьма прохладно. Обожаю наблюдать за рыбками в прудах и аквариумах под переборы арфы. О моем характере вы сами со временем сложите мнение, — обозначив еще одну паузу. — Цео, — теперь командным тоном, — сегодня ночуют с дуотами. Всем на подготовку ко сну р-разойтись! — подкрепив неожиданным и громким хлопком в ладоши. Ноги сами понесли дуотов в спальни.

Браво! Поставить себя как личность, не преступая обезличивающих рамок!.. И уважить всех. Ух, а ведь вся его речь имеет глубокий смысловой подтекст! С одной стороны в его непосредственном подчинении деканы, но с другой он тут главный, а цео лишь помощники. И в конце он прямо расставил все точки на ё. Плюс этот его нехитрый прием без всякой магии врезал речь в память алсов. И с намеком на уважение одновременно унизил всех алсов — только в первых звеньях цео спят в спальнях вместе с детьми. В головах дуота Панга крутились целые вихри из мыслей о Хэмиэчи.

Угрюмые, растерянные, обиженные — забытые лица еле успевали меняться за мыслями. А руки на автомате расстилали футоны и складывали в рискусы туники, а рты зевали, поддаваясь сонным чарам, распространяемым самим листом. Укладка матрацев предусматривалась другая — без зазоров, и порядок алсов четкий — на смыкающихся татами альфары, целиком на одном татами под футоном эльфы. В самый центр спальни переместил свой футон цео — у вместе со всеми сонного Ринацео он не успел запылиться в каком-нибудь чулане в его покоях. Такой же жесткий и тонкий, как у дуотов.

Не успели все прилечь, как мерно засопели, провалившись в сон. Подвох для Понга оказался очевиден сразу по включению сонных чар. Догадываясь о сути, Пинг и Понг решили дождаться разъяснений от ЛЗ.

Глава 31. Ночью темной

Страна Облаков. Вот куда потянуло души уснувших. И Кудангойою точно знал больше, чем передал. В его воспоминаниях превалировало счастье и безмерная радость. Белые облачка с ниспадающими струями водопадов, звонкие фонтаны из сладких соков, молочные реки и кисейные берега. Сказочная страна в облаках, рассеивающих по небу то Ра со спутником Зидом или Рушем, то россыпь неведомых звезд, периодически движущихся и полностью меняющих рисунок созвездий. Белокрылые эльфы-ангелы с неизменно добрыми лицами и нежными голосами, ненавязчиво одаривающих своим обществом, разделяющих печали и горести.

Попадающий туда может воплотить своим мечты — подхватить облачную вату из-под ног и слепить себе друга, торт, меч или цветок. Стать большим и мускулистым, упереться головою в небосвод. Каждый видит каждого из листа в одно и тоже время и вблизи, и за пределами своей личной мечты. При обоюдном желании они могут объединиться, дабы вместе плескаться в сметане и кидаться творожными комками, прыгать с кроны мэллорна в сверкающий голубизной океан или отрастить крылья и взмыть над джунглями, присоединиться к жар-птице, возвести облачный замок...

Страна Облаков облегчает ношу жизненных тягот, даря море счастья и отдохновения. Она исцеляет эльфийские души, служит сеансом лечебной терапии от обыденности. От фантазий может трещать небо и гореть земля, но никто не погибнет. Переносное значение выражения "спустить пар" приобретает в ней прямой смысл. Деструктивные мечты при воплощении теряют свою силу и влияние, а светлые резонируют, оставляя одновременно и удовлетворение, и желание испытать подобное в яви. Страна-санаторий, страна-курорт. Здесь буквально разлита дармовая энергия, скорость ее циркуляции в душевном теле резко возрастает — чистые потоки буквально вымывают шлаки, очищая душу.

Одна беда — она на Бодо. Над поверхностью океана, покрывающего всю дальнюю луну Глораса, лежат слои облаков, меж которыми и появляются эльфы. Только эльфы. Души спящих облекаются облачными оболочками, обретая временное воплощение на спутнике.

Когда-то именно эльфы атаковали Пантеон. Предводители воплотили план по замыканию астрального океана жизни на физическом плане с океаном Бодо. Тогда был праздник, тогда пригласили детей, тогда же эльфы совершили вероломное предательство. С тех вот пор и действует антураж, правда, растеклись пиршественные площадки и воздушные замки облаками, но путь-то открыт, токмо ключ вставь и проходи, и воплощай мечты — ангелоподобные конструкты, тени былого, в помощь.

Традиционно Страну Облаков открывают дуотам в дни Солнцестояния и на праздники перехода в новую цепь. А тут практичный Хэмиэчи решил одновременно убить сразу несколько зайцев. Во-первых, приглашение звучит извинением. Во-вторых, объединяющая нота, сплачивающая воспитателей и воспитуемых. Глупо поступит Ринацео, если откажет алсам дуодека во взгляде в свою мечту, обязательно светлую и с ними связанную — центурия так пятью группами и появляется, для связи с соседями требуется концентрация и сильное желание, тогда как внутри дуодека все гораздо проще. И кого-то не из листа здесь встретить без разрешения ключника практически невозможно. Хэмиэчи должен был потратить колоссальный объем энергии для переброса еще и пяти взрослых. Маэны, пропущенной через себя. Обычно проректор с центурионами объединяются в круг, имеющие одного дитя деканы не участвуют в процессе, тем более они сами отдыхают — две трети суток по праздникам, начиная с вечера дорана, длится вояж в детей Страну Облаков. После возвращения до тридцать первого деления праздник, подготовка к которому завершается инструкторами и менторами, продолжается уже на ветвях мэллорна. В-третьих, демонстрация для начальства. В-четвертых, в целебном сне цео нуждались не меньше алсов. Стрессовые переживания и напряженность не лучшие их спутники. В-пятых...

Альтер ядро дуота Панга вняло предупреждению Лейо и Зефира, не гарантирующих скрытность на Бодо, и воспротивилось течению, тянущему на спутник Глораса, отправив вместо Пинга и Понга две обманки, сконструированных Лейо бездуховных големов со вложенными слоями памяти и поведенческими моделями, два предусмотрительно созданных за несколько дней ИИ, основная задача которых ни с кем не вступать в контакт и противиться подсмотру за незамысловатой мечтой о маленьком домике в глухом лесу на берегу тихого озерца, мягком шезлонге в тени плакучей ивы и покладистыми женами под боком, в чьи белокурые волосы так приятно зарываться пальцами.

В-пятых, Хэмиэчи решил изучить доппельвита Пинга и Понга во время их сна. Но не тут-то было! Спрятавшиеся в Тени, они прекрасно видели, как мягко ступает по воздуху центурион, делающий обход листа. Рассыпая вокруг искры со своих волос, эльф всматривался в безмятежные лица спящих — разгладились хмурые морщинки, завладели губами все более осмелевающие улыбки, открылись позы. Даже Сонэль, жавшийся к Кэнэлю подальше от Пинга, разлегся, разбросав руки и ноги.

Укладываясь спать, дуот Панг сделал невидимыми дужку и обруч, змейки свернулись на ступнях, а Сержи продолжали баловать феи. Так и застал их Хэмиэчи, прижавшимися и спящими на боку спиной ко всем. Осуждающе покачав головой, центурион, обутый в сханнки, сел над их головами прямо на воздушный матрац, не фонящий магией. Прилепив два коротких цельнокристаллических жезла, обмотанных испещренными рунами кожей, сцепленной ободами и кольцами, к предплечьям, он принялся через оши аккуратно подталкивать к смене позы — Понг закрывал доступ к камню на затылке Пинга.

Под одеялом зашевелились м-тату, в Бофлорке вышедшие с амулетом на переносице из под контроля ошейников. То ли вспомнив, то ли интуитивно, Хэмиэчи замедлил воздействие на тела, став работать параллельно с воздухом. Обеспечив комфортную температуру и защиту от сквозняков и застаивания, эльф медленно поднял одеяло, легко переместив к стенной панели. И встретился с горящими глазами двух змей, устроившихся головами на плечах, из их ртов периодически вылезали подергивающиеся огненные язычки, вторящие поведением рецепторам живых братьев и сестер, кончики хвостов дергались, наведя Понга на мысль придумать погремушку туда. Хэмиэчи слегка прищурился — вторая пара обвивала шеи, как бы погребая оши меж кольцами своих тел. Реалистично расположившиеся внутри безухих голов, пламя из их ртов будто распространялось за пределы кожного покрова, они раскачивали головами смотря на больше не склоняющимся над спящими.

После пассивного десятиминутного изучения ночной гость решил применить сканирующее кантио. Его руки и пальцы так и порхали, безмолвно плетя на телоре скан-червя(!!!). Бесславно погибшего — стоило отпущенному конструкту извиваясь приблизиться к морде на плече Пинга, как та буквально проглотила его, целиком всосав и растворив его энергию в себе, что выразилось в изменении яркости огненных бликов на черной чешуе. Дернувшийся было вверх уголок рта скис — диверсия провалилась, зато бодрствующий Лис подобрал парочку идей, способных развить в том числе и проект "Микробы".

Решительно скользнули жезлы в руки, начав танец очередного плетения. Отражать помыслы пришел черед Лейо, как единственного, могущего тягаться с многовековым опытом. Хэмиэчи еще раз убедился в наличии ведущей в Страну Облаков нити, связывающей душу со спящим телом, повесил прищепку на связь, дополнительно поставил экраны, отгораживающие область и в астрале, оградил от внешних энергетических источников.

Правда, не в его силах оказалось заблокировать погружение в астральный пласт океана жизни. Это главная причина отсутствия хотя бы одного потока Лиса на Бодо — близость физического воплощения аккумулирующего генератора, сердца планетарной системы Глораса, вскрыла бы существование связи с астральным планом более чем с девяносто процентной вероятностью. В принципе, центурион и не мог его закрыть — в том же улетела "душа".

Недобро глянув на змей, Хэмиэчи поднял планку мощности воздействия. Лис поддался — Пинг и Понг легли на живот, что не помешало Пингу закинуть ногу и руку на Понга, а змеям с плеча вытянуться вдоль позвоночников, обвив вытянувшимися телами животы. Центуриона не смутил дрогнувший ствол мэллорна, корни которого амортизировали очередной вздох частей земной коры, желающих пободаться или на крайний случай просто как следует взбрыкнуть, дабы навешивать хомут неповадно стало эльфам, оставшимся в живых.

Не выпускавший больше из захвата жезлы, центурион создал еще одно сканирующее плетение, завязав трос контроля на один из них. Объектом на сей раз выступила спина Пинга. Язычок истинного огня слизнул увешанный датчиками усиленный каркас носа змееподобной твари — так заклинание смотрелось в видимом спектре. Стремительно распадающееся плетение центурион уберег от взрыва, а хвост товарки вместе с головой цели приняли на себя жгучие искры-ошметки, способные прожечь до кости. Такое явление такого огня оказалось не предусмотрено ювелиром-артефактором.

Хэмиэчи недолго озадачивался. Следующая попытка обозначилась навешиванием на острые кончики жезлов многослойной защиты с одной лишь целью — дать свершиться контакту с оши. Инструментарий доппельвита отличался богатством и позволял многое. Вытянув жезлы на расстоянии локтя над затылками, Хэмиэчи стал спускать вниз имеющую стандартный интерфейс энергетическую лиану с присоской, знакомую Лису по Ромашке, химлабу, малабу, залу сот. Идея сработала — сцепка произошла. Однако вместо питания начался стремительный отсос маэны. М-тату смиренно тускнели — одна змея пялилась на кончик жезла, вторая на его владельца, у Понга аналогично.

Довольно улыбнувшись, когда вся маэна впиталась, Хэмиэчи свел концы жезлов, оставив за счет выпиваемой из тел алсов энергии самоподдерживающееся плетение. Однако завершить намеченное вновь не получилось. Когда удерживаемые двумя пальцами за пятку и толикой магии жезлы вот-вот готовы были соединиться по времени с доппельвита и дополниться их функционалом, свернувшиеся на шее змеи выпрыгнули за пределы кожи призрачными фантомами, заглатывающими артефакты, тратя жизненную энергию. Их плотная светящаяся кожа скрыла за собой проглоченное. Центурион ожидал подобного — выпущенные иглы и лезвия из собранной маэны по замыслу долженствовали разорвать тело, не считаясь ни с чем. Однако он слишком поздно понял, чем являлось нутро змей, захлопнувших пасти на середине пути за в момент активации атакующих плетений. В следующий миг м-тату засветились ярче прежнего, а фантом обрел плоть, выпив остатки энергии из ополовиненных жезлов, упавших на футоны — готовые ко всему и укрытые активным брэмпэтэ пальцы вовремя разжались, выпуская в мгновение ока ставшие опасными игрушки, и столь же быстро обратившиеся в дорогой хлам. Обдав жаром огненного языка и хмыкнув паром из ноздрей, змеи смотались обратно, став внешне сытно жирными.

Центурион не растерялся: череда пассов и вуоля — маэна вновь откачана, будучи собранной в шар из всполохов с двумя шлангами. Самоподдерживающееся заклинание продолжало действовать, оставляя поле для маневра и распаляя азарт с обеих сторон. Хэмиэчи удостоил свои покоцаные инструменты печальным вздохом неоправдавшихся надежд, отправляя с глаз долой. И принялся внимательно изучать произошедшие изменения все тем же пассивным методом, нисколечко не смущаясь набухающего шара сырой маэны.

Он никуда не спешил. Завершив тщательное изучение, эльф принялся за реализацию следующей идеи. Во-первых, переместил в руку очередной жезл, с обоих концов которого торчали шары наверший. Его руку вела магия вплоть до касания обоих шаров обеих нитей, протянувшихся от затылков до сгустка энергии. Миг и нити перескочили в центр кристаллических шаров, а собранная энергия втянулась в засветившийся жезл. Маг и нити губ улыбнулись — простой энерговод превратился в контролирующую оши связь.

Глубоко вздохнув, Хэмиэчи нырнул в поток информации. Жезл будто прибили к воздуху — рука его держащая расслабилась вслед за вошедшим в транс телом, так и сидящим на генерируемой сханнками воздушной подушке, не дающей оставить лишний аурный отпечаток на футоне. Началась захватывающая игра "дерни змею за хвост", когда обследование тел завершилось неоднозначным результатом, а бросать змей и начинать исследования амулетов не комильфо. ЦУЗ, центр управления змеей, располагался именно в хвосте, как правильно определил артефактор, а голова вроде как играла роль оружейного дула для наведения и изрыгания огня. Диспозиция м-тату не поменялась, оттого и легко ему давалось изучение непосредственно прилегающего к доппельвита феномена. Обойдя ложные центры, Хэмиэчи все же попался в расставленную Лейо и Зефиром ловушку, приняв обнаруженный терминал за истинное плетение искусственного интеллекта, абсолютно не подозревая обо всей сложности управления с многопользовательским доступом. А ведь на самом деле был применен схожий с временным отступом оши принцип — оказываемое влияние на эфирное тело носителя на самом деле не следствие, а причина. Лис, лично принимавший участие в малом, сам серьезно заинтересовался глубиной творения Лейо и Зефира, следуя за разумом Хэмиэчи, тренированном видеть очень мелкие связи — это залог успеха любого артефактора. Друзья решили сыграть на профессионализме вторгшегося без спросу в якобы пустой дом гостя — учась видеть мелкие детали, легко разучиться смотреть на целое, а кружева магии отождествлялись с ювелиркой, а не детективными романами.

Безусловно, центурион увидел необычные подходы к решению организации многоуровневой логики, но ничего сверхгениального, уводящего ум за разум. Параллельно Хэмиэчи интересовался подкожным ферментом, служащим основой для всей магической структуры. Удовлетворившись подтверждением, скорее всего, выводов инс-сапеллекса, он принялся внедрять новое контрольное звено, половив момент, когда дернувшийся хвостик был загнан точь-в-точь между камнем оши и позвоночником. Суть его плетения сводилась к вклиниванию во все управляющие нити для отвода контрольных усиков и глушения истинных сигналов из ЦУЗ. Лис подумал, что двигающиеся и нереально реальные м-тату сильно раздражали центуриона, наносили урон его самолюбию самим фактом необузданного существования.

Лис в эти моменты ясно читал поверхностные мысли незваного гостя, устанавливающего свои порядки в чужом доме. Тот восхищался техникой исполнения, и даже отметил в общих чертах схожесть мозга змеи со строением аналогичной эфирно-ментальной структуры у детей. Хотел создать инструмент для приструнения зарвавшегося дуота, показав превосходство старших, умеющих и знающих несоизмеримо больше. Досадовал на нехватку времени для вскрытия амулетов, решая отложить их до ближайшего удобного случая. Это помимо вала технических терминов и удивления отличиям оши от стандарта, включая умопомрачительный резерв. И Лису приходилось прикладывать усилия, чтобы не смеяться из-за воспринимаемого издалека.

— Хм, а корреляцию между змеями можно распространить и на мозг носителей... — наконец-то поймал под конец мысль Хэмиэчи, когда его магическое дополнение отразилось на второй тату Пинга, а потом сразу на обеих у Понга через соединяющий их оши жезл управления. — Позже проанализирую в спокойствии. Пожалуй, после очков и обруча обдумаю совокупность... — выныривая.

Устало поведя плечами и головой, Хэмиэчи впрыснул собранную маэну обратно, скорректировав время подавления запасами энергии из оши, и только тогда прервал контакт жезла с ошейниками. Позволив себе победный взгляд на вылупившихся змеюк, вернул одеяло на место, укрыв дуота Панга. Развеял свои плетения и подчистил следы, со вздохом поднялся, широко и сладко зевнул, прикрывшись кулаком с жезлом и потянувшись. Взбодрился изъятой из того же источника маэной — жезл оказался под завязку заполнен. Проделал обратный путь: чуть менее грациозно перепрыгнул футон дуота Панга, прошелся до Оонта с остановкой напротив безмятежно спящего Ринацео, лежащего в соблазнительной позе с отодвинутым за пределы футона комком одеяла, прямиком вышел во внутренний периметр и удалился восвояси.

Тем временем иссеченная водяными струями ночная тьма привычно готовилась поддаваться утренним сумеркам. Вернулся и голем, обозванный Зефиром малым местоблюстителем. Он напомнил сменный носитель информации, побывавший в чужом системном блоке и несущий обновленные версии файлов.

Первыми ожидаемо бросились к соединившимся подложным Пингу и Понгу Хуан и Хоан — их усилия пропали втуне, и они решили объединиться, как поступали другие дуоты. Пока дуот Эёух с оглядкой на дуота Панга занимался собой и ангелами, цео отыскали взглядом свои дуодеки, не пытаясь вторгаться — приглашая к себе.

Шло время, агрессия растворялась в облаках медовой пеной. Четверо цео не препятствовали формированию спонтанных групп, ожидая объединения проблемного прима-дуодека. Вот Ринацео сумел привлечь дуота Ульха, жаждущего заботы и тепла. Сам пришел Эёзд и Егёс. А вот на троицу Оонт, Иёйт и Аёыл цео потратил две попытки. Девять дуотов Эрина оказались вовлечены в мирок Ринацео. К сожалению, или к счастью, остальные не могли ждать третьей попытки привлечения строптивого дуота Панга, забаррикадировавшегося внутри домика своей мечты. Пять дуодеков объединялись в центурию, где каждый знал давно другого, где все встречались в схожем составе не первый десяток раз. Настырный Эёух именно в этот момент решил проникнуть к дуоту Пангу. Ему удалось просочиться даже внутрь домика, но из-за последней двери, ведущей в обособленную внутри коморку, в ответ на вопросы и просьбы прозвучала лишь констатация факта:

— Это страна Облаков, а не Грез...

И Хуана с Хоаном буквально выплюнуло назад. Некоторое время спустя вдохновленный успехом своего подопечного и питаемый надеждами на основании скромного положительного опыта общения с использованием повышенных прав Инаэцео добрался до заветной двери в крохотном домике. Но на его слова не нашлось ответа, он ушел ни с чем. Четвертой попытки не последовало — стало не до отщепенца.

Цео устроили веселые бои на топких йогуртовых берегах с бросаниями творожными комками. Стенка на стенку, общая галдящая свалка. Танцевальные конкурсы на скользких и ходуном ходящих студнях. Вместе собирали большие пироги, украшавшиеся шоколадными и масляными фигурками, боролись за право первыми прыгать в них с трамплина — в итоге громадные изделия подверглись одновременному массовому наскоку. Самый вычурный меч и алебарда, самый стойкий отряд из случайно подобранных Ринацео пятерых дуотов, самая красивая стрела Дарба, заплывы в киселе и множество других забав и увеселений. Даже Эёух позабыл о существовании дуота Панга, резвясь с приятелями.

Глава 32. Утро красит

Атмосфера подъема под перезвон мелких колокольцев в кои-то веки была радостной в дуодеке Эрина. Несмотря на черный штрих дуота Панга, на обоих лицах которого застыло сосредоточено-задумчивое выражение.

— Опять решили выделиться, Пинг и Понг? — бодрым голосом спросил выспавшийся Ринацео.

Он сноровисто руками свернул в тугой тубус свои спальные принадлежности быстрее улыбающихся дуотов, в чьих глазах память о содеянном буквально недавно улеглась на самое дно, затмившись заоблачным счастьем. Сверток лег рядом с аккуратно сложенной флофоли — кисы было не видать. Подхваченный гребень впился витыми серебристо-золотыми зубчиками в пшеничную ночную косу, легко расплетая ее — волнистые пряди заструились по широкой мужской спине.

Замечание относилось к м-тату Пинга и Понга. Змейки истончились и удлинились, их головы немногим превышали размер глаз — сравнить помогало их положение на теле. Два тела будто оплетали невидимый позвоночник, потом шли строго под оши, делали двойной виток и с кадыка выгибались, ложась изгибом за ушами. Головы змеек красивыми загогулинами устроились на голове, носами едва не упираясь в центр лба — симметрия относительно продольной оси смотрелась изысканно. Подчеркивали красоту выдуваемые змейками язычки пламени, визуально раздувающими огонь в центре головного обруча. С претензией на эротичность два чешуйчатых тела покоились на ягодицах, ниже уходя в пах. Оборот вокруг бедра, колено меж двух колец, через икру витком на лодыжку, оттуда с пятки по ступне кончик хвоста вылезал с излучины у большого пальца.

Интонации Ринацео не стремились унизить или оскорбить — все же он признал красоту, идя к отходнику следом за последними вышедшими из спальни алсами. А спросил он как раз в тот момент, когда змейки мимо проходящих дохнули огнем, рождая из огня головной обруч, а хвосты змеек удлинились и утолщились, становясь погремушками, прозрачными и заполненными лавовым пшеном, завораживающе скачущим внутри мелко трясущейся ловушки.

— Эпатаж второстепенен, Ринацео, — отстраненно ответил Пинг, облегчаясь рядом с ним.

Если не кардинально поменялось отношение, то в положительную сторону точно. На ночной волне из облаков алсы беззлобно кто восхитился, присвистнув, кто молча позавидовал, кто зашептался. Режим молчания сам собой отменился. Остальные цео с такими же распущенными поутру волосами возвышались над алсами, но без кис и флофоли воспринимались за своих, родных, однако не дуот Панг, которого никто не видел посреди всеобщего веселья.

— Ммм? А что тогда первостепенно, Пинг? — одновременно сплетая на телоре простенькое кантио, которое от струй воды, под которые уже вставали алсы, начиная смывать остатки сна, отделяло по ручейку, стягивая их в общий пучок кольцом душевой лейки над самим цео. Он не спешил с ответом.

— Зазнайство, — прозудел Тюзо, вызвав смешки. Вчера риторика строилась как беседа, затрагивающая животрепещущие темы.

— Ринацео, организуйте, пожалуйста, нам встречу с проректором, — пихая скривившего губы Понга в бок, за что получил ответ от моющего спину коленом в мягкое место.

— Причина? С чем таким я не могу вам помочь? — наколдовав шампунь для волос переносом из личной ванной комнаты вместе с длинным мочалом, удобным для самостоятельного мытья спины, чем ненароком огорчил Щюёси и Шосси, желавших потереть ему спину, как это разрешили некоторым сделать другие цео, затягивая и так ставший неспешным утренний туалет, залезающий на время гимнастики.

— У нас на центуриона жалоба, — опережая чужие догадки вслух холодно сказал Понг.

И так получающий эманации Кэнэль вместе с братом подавились воздухом, закашлялись не только они. Дуот Панг удостоился пяти взрослых осуждающих взглядов. Кстати говоря, проявились и другие дуоты-эмпаты, во втором и третьем дуодеках. Их способности сейчас не сдерживались оши.

— Эх, дуот Панг, — оставаясь до сих пор мягким и пушистым после Страны Облаков. — Когда и как он вас успел вчера обидеть?

— Не вчера, сегодня, — поправил Пинг. — Пытался зомбировать, — одновременно произнес Понг.

Кто-то весело рассмеялся из дуодека напротив над абсурдностью заявления.

— Панг, — улыбнулся и Ринацео, — он наоборот сделал чудесный подарок, а вы отгородились...

— У нас есть доказующий мнемообраз, — упрямо произнес Понг, омываемый Пингом.

— Позовите проректора, пожалуйста, — из-за спины, начав одновременно с последним словом Понга.

— Хах, Панг, в Стране Облаков не может быть ничего зомбирующего, -перебрасывая волосы с груди на вымытую спину. — Покажи нам свой образ, — серьезнее.

— Нам — это вам, дуодеку или центурии? — Мы не можем прямо передавать в ментал, только через оши, а там эти каналы, — кивая на высушивающегося рядом Понга, — деактивированы...

— Думаю, всем стало интересно, — пожал плечами Ринацео на скрестившиеся на нем осторожные взгляды других взрослых.

— Извините, декан, вы уверены? — дипломатично спросил Пинг.

— Я вас приглашал присоединиться, между прочим, — то ли оправдываясь перед кем-то, то ли еще чего. — Да, — открывая доступ.

Дуот Панг как раз аляповато смонтировал эпилог подготовленного к утру обличающего центуриона ролика. Из дуота Панга мог получиться отличный режиссер — стоило только притянуть слой памяти. Ему самому не понравилась сложившаяся ситуация, от переступившего тысячелетний порог эльфа никак не ожидалась тайная ночная вылазка, но предотвратить дальнейшие посягательства и подспудно не сбить спесь он просто-напросто не мог, не преодолевалась натура. А деликатность он соблюл, еще и переспросил напоследок.

— Как прикажете, декан Ринацео, — через долгую паузу сумрачно ответил Пинг, доставший под пристальным взглядом взрослого из рискуса прописанную курансом мазь. Остальные уже строились на внешнем периметре, ожидая с помощью второго гребня заплетающего косу цео — подразумевалось его непосредственное ведение гимнастики.

Он начал втирать липковато жирную субстанцию, пока протискивал Понг объемный мнемообраз, из которого изначально воспринимался лишь общий смысл, но тренированная память отобразит и мелочи.

Пролог начался с вида укладывающегося дуодека. Вот Сэян боязливо ужимается к дальней половине своего футона. Вот тушится общее освещение. Вот гаснет внутренний свет сознания. Вот мирно сопящее лицо Пинга. К правому нижнему углу жмутся строчки: время по таслокам, кстати, попадающим в кадр, и время в часах, минутах, секундах с девятым знаком после запятой. Оба значения циферные. Верхняя строчка — месяц и день, ниже таслоки, в самом низу самый длинный ряд цифр. Перемотка на два деления с лишним. Вот промелькнула пунктуальная тень в открытом проеме входа — полночь с предшествовавшей самой грубой ницией в сутках. Еще перемотка на несколько ниций.

Завязка обозначилась узнаваемым силуэтом в проходе и повышением яркости освещения почти до дневного. Вот он, шагая по воздуху, идет вдоль спящих, начиная с Оонта. Вот Хэмиэчи приостаналвивается у цео, ясно различим приценивающийся взгляд. Вот гость останавливается у дуота Панга и перепрыгивает, устраиваясь выше изголовья.

Сюжет развивается добавлением видеоряда с внутренней камеры, с пояснениями для несведущих — на нервные окончания из надей подается сигнал о неудобности позы. Вот отлетает одеяло и меняется нависшее лицо, а вторая камера наводит фокус на астральную прищепку. Вот червяк вгрызается в тело — ракурс с затылка не дает полной картины, м-тату незаметна. Вот вновь акцент на кадры с внутренней камеры на фоне меняющегося положения тела с бока на живот. Вот два жезла угрожающе плывут, посверкивая чарами. Вот как бы из-за спины наползла темнота и ракурс сместился точно на ось жезла — вокруг непроницаемая чернь, многоярусный образ половины жезла, неровное отверстие, через которое просовывается жезл как бы вовнутрь тела, в голову. Вот замедлилось время до наносекунд. Вот набухли прыщи на теле светящегося жезла. Вот пунктиром построился прогноз, с подписями "лезвия такие-то, маэны столько-то". Вот прокрутились циферки, уточнился прогноз, увеличились развертывающиеся плетения. Вот с желтого цвет угрозы сменился на атакующий красный. Вот сомкнулась прорезь, жезл взорвался облаком из мириад искр, потом камера наехала на центр изображения, меняя внутренний вид на внешний, с кислой миной центуриона.

Наступало время кульминации — не забывал монтировщик ни о чем. Вот жезл управления развернулся в полную красу с двух ракурсов. Вот расслабилось тело центуриона, а камера скользнула во внутрь Пинга. Вот среди скопления мелькающих надей и силовых линий акценты внимания на мыслях о приструнении зарвавшегося дуота, на действиях с ЦУЗ. И вот замигал красный ореол предупреждающе на последних мыслях.

Эпилог начался с промотки ухода Хэмиэчи — время все так же фиксировалось. Вот появился внутренний свет сознания, вот мелодия будильника, общий свет и подъем. Вот внутренний свет зарябил. Вот сопоставление ментальных слепков змей с их собственными. Вот титрами диалог между дуотом Пангом и деканом.

Когда Лис монтировал мнеморолик, его охватила ностальгия. Поддавшись, он с Лейо и Зефиром создал по приколу примочки изображению, генерируемому очками. Бесполезные по большому счету фичи настолько понравились Пингу и Понгу, что они включили это в эпилог, впрочем, не афишируя.

Поэтому после ряби, символизирующей мозговую активность, вид "сзади" обрел плоский вид прямоугольника с рассеивающимися краями и слегка выпучился в обратную сторону, уменьшившись в размерах и став частично прозрачным в левом нижнем углу черного экрана — пролог удлинился обратным преобразованием. Дата и время переместились в строчку на самом наверху, вместе с точными навигационными координатами добавилось: "каэлес Кюшюлю, лист 24 — Эринаседаэ, спальня Эрина". Далее открылись веки — линзовидная прорезь обрела полноту зрения с контурами носа и бровей. Моргнуло время, за морганием местности в верхнем правом углу появилась маленькая карта, немногим меньшая заднего вида. Под ней тут же нарисовалась живой портретик Понга с зеленым кругом энергии ки и насыщенно лунным с искрами маэны, рядом циферки, а так же действующие артефакты и заклинания. Под ним веселый огонек Инти с пиктограммой приглашения из их текущего расположения, астрала. Ниже обозначилась часть расписания:

07дел:00н/05ч:43м — подъем, душ, гимнастика

07дел:25н/06ч:20м — ясеневый зал

09дел:00н/07ч:21м — завтрак

09дел:21н/07ч:52м — ясеневый зал

11дел:00н/08ч:59м — зазеркалье

17дел:00н/13ч:53м — обед

18дел:00н/14ч:42м — сиеста

20дел:10н/16ч:34м — полдник (перекус)

20дел:20н/16ч:50м — разбор полетов

26дел:20н/21ч:43м — ужин и большой перерыв

28дел:00н/22ч:52м — разбор полетов

31дел:00н/25ч:19м — сон

Приемы пищи выделялись серебряным цветом и курсивом, а сон и сиеста — золотом. Текущая строчка, самая первая, имела жирный шрифт красного цвета в рамочке, следующие были меньшего размера и на три четверти прозрачнее. Под расписанием таблица с гимнастическими упражнениями, имелись подписи по времени и количеству повторений.

В левом верхнем углу был собственный портрет Пинга, рядом на полосках соответствующего цвета показатели маэны и ки, с приходом/расходом, а так же иконки с очками, обручем и м-тату вместе с ценой в маэне в секунду. Под ним Инти. Еще ниже панель с инфэо сушки, истинным зрением, острыми чувствами(!!!), электрошоком, медитацией и прочими. В самом низу еще два прямоугольника: ближе к центру чат, отражающий и реплики окружающих, в нижнем право углу общий лог.

В самом центре изображения тоже размещались информационные элементы. Во-первых, над головами каждого светились имена с оценочными уровнями ки и маэны. Во-вторых, каждое заклинание отражалось именем со списываемыми цифрами маэны. В-третьих, прозрачный веер разноцветных бирок с подписями: эмпат, мша, стихиал, друид, задира, тихоня, и другими, такими как дни рождений и ссылка на статистику. А так же две строчки с чувствами вообще и по направлению к дуоту Пангу, плюс не мешающий видеть ауру ореол — вокруг дуотов Эрина разной степени густоты и яркости. Вокруг дуотов Оонта и Иёйта багрово кровавый, гуще только у Ринацео, просто красный у Ульха, мелькающий Оюф оранжевый, остальные разной степени лаймовые или серые, зеленый у Эёуха, светлый серо-зеленый у его декана, остальные трое из них серые.

Однако по здравым размышлениям пришлось убрать большую часть данных, таких как полоски с энергией и бирки с характеристиками, точные координаты и лишнее время, фиксируемое на вездесущих таслоках.

Ринацео, вставший во главе колонны дуотов, так и не начал упражнения, мертвецки побледнев. Передача мнемообраза длилась ницию, за это время центурия, казалась, забыла, как дышать, а Понг успел намазать Пинга. Пока ставшие менее счастливыми дуоты и деканы осмысливали переданное, а Ринацео на автомате передавал эстафетный инфопакет начальству, Пинг и Понг заняли положенные места, в самом конце, за Сонэлем и Кэнелем, которых мелко затрясло.

— Найди братскую любовь, Сэян, — тихим, спокойным и уверенным голосом произнес Пинг, как и Понг, шагнувший ближе и положивший руку на плечо впереди стоящего, крепко сжав. Он делился многократно приуменьшенным дружеским теплом, отгораживая собой чужое, показывая этим горизонт равновесия.

— Иначе чужие эмоций мигом выжгут дар, — вторил Понг, пока взрослые бездействовали.

— Тебе-то что? — огрызнулся Кэнэль, безрезультатно дернувший плечом. Он не мог не оценить облегчения, по инерции отталкивая.

— Не хочу проблеваться, — бесхитростно ответил Понг.

Сонэль нервно хмыкнул, уши обоих прядали кантио смятения. Продолжать говорить за спину не с руки, да и не успели они подобрать слова.

— Дуот Панг, подойди ко мне! Декан, начните же гимнастику, наконец! — резко бросил сдерживающий ярость проректор, телепортировавшийся в спальню Эрина.

Он витал в облаках бешенства, не разобравшись в ситуации толком — Панг подчинился. Бедный Сэян размашисто передернул плечами, а потом ссутулился и весь сжался, судорожно сглотнув.

— И-раз, и-два, — начал счет вслух Ринацео.

Болванчик умер не родившись — он взял себя в руки, но повести за собой детей у него не вышло. Нет, они стали выполнять, но в разнобой и с ошибками — мысли спутались. Впрочем, все оказалось не так печально — пришла усталость к новому, психика отторгала липкую грязь от себя, взрыв эмоций обратился на деле безобидным пшиком.

— Вы оба обещали, мерзавцы эдакие!!! — сорвался на крик под звуковым щитом проректор, замахнувшись на оплеуху, но в последний момент одернув себя, и саданув сжатым кулаком по своему бедру.

— Но мы не хотим лишаться воли! — тоже крикнув с величайшей обидой в надорвавшемся голосе.

— Он ведь даже понравился нам, толковый и юморной, — во внезапно нависшей тишине прохрипел Понг, взяв Пинга за руку.

— А он эвона как, с подлецой оказался, — шмыгнув носом, добавил Пинг.

"Негоже срываться на детях..." — видимо дошла до проректора мысль. Он скрыл подкосившиеся ноги усаживанием своих ягодиц на пятки.

— Но мы ведь просили декана, — после пары вздохов более ровным тоном продолжил Пинг, — о встрече с вами, но... он не воспринял нас всерьез, проректор!

— Напал в самый беззащитный момент... — невпопад выговорил Понг с пересохшим горлом.

— Юморной?.. — на живом лице сложились морщинки над разными дугами бровей.

— Легче показать, чем объяснять. Можно? — глядя в желающие разобраться с проблемой глаза.

— Угум, — не по-взрослому согласился мужчина.

В следующем мыслеобразе Лейо помог наложить новый интерфейс на картинку, а так же соединить воображение с реальностью. Все по-честному — именно так они воспринимали вчерашнюю речь.

Начинался пакет с первого предложение Хэмиэчи о себе. Панг представил его в жутких рогатых доспехах, кующего кольцо в жерле вулкана. С внутренней стороны простого обода красного золота с черным отливом ярко вспыхнула гравировка на маза "Кольцо Всевластья". Следом вокруг говорящего предстал зловещий ореол, на левой руке сверкнуло откованное только что кольцо с протянувшимися нитями к оши алсов. Центурион пошевелил пальцами правой — на них оказались пять серебряных колец, от каждого тянулось по пять нитей к брэмпэтэ и голове каждого декана. И кошмарный смех эхом к словам.

Далее позади Хэмиэчи взлета комариная туча, ее укусы превратили всех алсов в комаров, а деканов в стрекоз, ими питающихся. Следом центурион сел на козлы телеги, к ее центру и углам были привязаны воздушные шарики, на которые после приказующего жеста левой прижужжали алсы. И телега, влекомая стрекозами, закатилась на ристалище. И вот среди зеленой травки эльф выхватил с жуткого вида коррозией клинки, с рукоятей которых свешивались языки пламени. И начал крошить испуганно улетающих от стрекоз, занявшихся приготовлением в котле блюда из комаров. Тех, кто еще висел на шариках, быстро бросивший мечи владыка отправил в чан, лично начав давить ногами винную кровь и черпать кубком из комариного черепа прямо у себя из-под ног. И, смакуя, приговаривал: "Этот прятал в рискусе банан. Ха! А этот сломал библиотечный кристалл!".

Когда Хэмиэчи заговорил про рыбок, декорации сменились — все алсы, стоящие перед Пингом и Понгом, превратились в рыб с их лицами, а венценосный владыка, попивая дымящуюся кровушку из черепушки, слушал деканов с ангельскими крыльями, услаждающих его слух. И все это с ярлычками, его характеризующими. На этом мыслеобраз оборвался.

По мере просмотра, зрачки проректора поглощали радужку, расширившись раз в шесть. Он сидел спиной к седзи, отделенный лишь звуковым барьером. Пинг и Понг видели, как свою оплошность Ринацео превратил в своеобразные гимнастический элемент. А дуоты с энгавы из рук вон плохо старались не коситься в сторону спальни.

— А в чем юмор? — из-за отказавшего голоса шепотом произнес потрясенно мужчина.

— Ну, — замялся Понг, — его речь это сплошной тонкий намек на толстые обстоятельства. Он же едва ли не открыто смеялся над тем, как поставил всех в тупик!

— Он посмеялся над обезличивающими правилами, над недоумением младших, которых сравнил с насекомыми и рыбками, варящимися в собственном соку... Например...

— А как вы ему мешали? — неуверенно спросил эльф, на языке которого вертелись сотни вопросов и слов.

— Мы тут не причем, проректор, — твердо заявил Понг.

Тот хлопнул ресницами, а через секунду закрыл веки и треть ниции стремился к трезвости мышления через дыхательные упражнения, с кем-то напряженно общаясь. Наверняка с оценившим сюжет Хэмиэчи.

— И чего вы от меня хотите? — с непроницаемым взглядом.

— Мы стремились только уведомить, а не решать за вас, проректор, — с упреком.

— Хорошо, — удивительно быстро и покладисто согласился проректор.

— А где же хваленое наблюдение? — пролил скепсис Понг.

— Ха! Не мните себя пупами земли! Или вы действительно думали, что за вами присматривают даже когда, простите, занимаются сексом или какают?

— А это как-то связано? — не растерялся Понг дабы не потерять марку. Он действительно мнил...

— Ох и не позавидую я тем, у кого это окажется как-то связано! — хитро намекнул преобразившийся эльф.

"Это так меняет найденная опора? Угу, кто-то придумал нам каверзу... Даа, да мы оба возомнили..." — общались между собой Пинг и Понг.

Слитным движением поднявшись, глава третьей цепи вытащил из воздуха левой рукой свой посох — верхушку оного кокетливо венчал кристалл в виде спелого пупырчатого лимона. Пинг закусил губу, чтобы не рассмеяться, за что его наградили лукавой полуулыбкой.

— Сбор, лист Эринаседаэ! — властно отдал приказ проректор. — Все уж гимнастика испорчена, — по-простецки добавив с досадными нотками.

И Пинг с Понгом оказались среди тех, кто не сдержал взлет бровей и выпучивание глаз, но их положение отличалось в лучшую сторону — они шпагат не делали. Проректор грацильно развернулся, мизинцем убрав звуковую преграду.

— Давайте-давайте, — жестикулируя правой рукой с призывом поторопиться на кончик листа. — Шевелитесь, — обыденно обращаясь по-прежнему к дуотам Эрина.

Больше упрашивать не пришлось, Пинг с Понгом тоже смекнули верно. А у Ринацео нервно дернулось веко, когда он быстрым шагом прошел мимо последовавшего за ним проректора. И дергалось каждый раз, когда металлическая пятка посоха ударялась о цисторисовый пол энгавы.

— А почему виновник сбора в строю, а, дуот Панг? — и глядя, и говоря лукаво. И похлопал по правому бедру, приглашая.

Тем временем перед выстроившейся трапецией центурией появился из спальни Ринаэ и сам Хэмиэчи. Лицо непроницаемое, шаг строевой, ауру щит скрывающий, маэны поволокой подернутые глаза.

— Во-первых, доброе утро, центурия! — весело сверкающими глазами и серьезным тоном.

— Аве-проректор, — нестройный ответ на непривычное приветствие в необычных обстоятельствах.

Дав настреляться глазами, проректор продолжил:

— Во-вторых, о ночном происшествии с несчастным дуотом Пангом, — похлопав ладонью по звонкой черепушке стоящего под рукой Пинга. Излагаться он не спешил. — Хэмиэчи действует с моего согласия. Его рвение похвально и заслужило бы всяческое поощрение. Не будь следствием превратного понимания им моих слов. Стыдитесь, Хэмиэчи! — повернув голову налево в сторону стоящей статуи. — Вы переступили тысячелетие, но ваши дурные мысли смог прочитать жалкий спящий дуот и сорока не достигший! Вот какими балбесами вырастают выпускники Эхнессе. Учитесь лучше, алсы! — многозначительно окинув воодушевленным взглядом всех дуотов. — Вы совершили серьезный проступок, Хэмиэчи, и заслужили дисциплинарное наказание, — драматическая пауза. — Ринацео! — вдруг он перевел тему. И дождался, пока тот встанет рядом с центурионом. — Вы ни в дупло не восприняли просьбу дуота Панга. Неужели вы со своим апломбом до сих пор не уяснили, что являетесь деканом, или Страна Облаков окончательно размягчила вам мозг? Дуоты требуют серьезного к себе отношения, по крайней мере, дуот Панг лично вам устал это доказывать. Так ведь? — потормошив за плечо.

— Так, — выдавил Пинг, не знающий, смеяться ему или плакать.

— Так, дуодек Эрина?

— Так. — Да, проректор. — Есть... — Да!..

— Вы всегда хотите есть, Ицэу и Юэцу. А вы, Ринацео, запомните — в Эрина серьезны только дуоты Эёзд и Сэян с Юиёцем, у остальных временное распрямление извилин. Надеюсь, пройдет... хотя б летам к тысяче так.

Раздались неуверенные смешки, а проректор и ухом не повел — он с преувеличенным вниманием гладил лимон на посохе.

— Ринацео, вы подставили своего старшего и заставили всех нас тут стирать его грязное белье. Какой пример вы подаете дуотам?! Дисциплинарное наказание! — оставив висеть очередную паузу.

Дождавшись, когда в строю начнутся верчения головами, он продолжил.

— А вы, Пинг и Понг, вообще те еще возмутители спокойствия! Гимнастику, вот, сорвали — разве это дело? Я вас, вообще-то, спрашиваю, дуот Панг! — с ехидцей восклинкув.

— Простите, проректор, под делом имеется в виду гимнастика или срывание? — неуверенно спросил Понг.

— Вот о чем я и говорю — возмутительно! Имея в виду дело, я вам и введу наказание! Еще вы проявили непочтение, стоя во время беседы с присевшим старшим. Пустяк, конечно, по сравнению с проступками тех двух великовозрастных оболдуев, — непринужденно погладив по голове Пинга.

Алсы смотрели во все глаза и растопыренные уши, некоторые приоткрыв рот. Проректор вел себя доступно для понимания всех без исключения, его поведение выбивалось за привычные рамки.

— Хэмиэчи и Ринацео, вы на неделю опростоволошены! Исполнить немедля, — бросил приказ.

Совокупность наготы в общественных местах и запрета на прически считается весьма уничижительной мерой наказания. Весьма — брэмпэтэ тоже снимаются. Ринацео все же не сдержался и, раздеваясь, покраснел от кончиков ушей до кадыка, вызвав тихие и несмелые улыбки.

— Алсы, вот вам наглядный пример умения держать себя в руках. Фяльтэ, кто из них заслуживает порицания?

— Р-ринацео, ппроректор, — заикаясь, ответил спрошенный. После коварного тычка в спину.

— Понг, три шага вперед, четверть оборота налево. Посмотри на них и ответь на заданный мною Фяльтэ вопрос.

Великолепные фигуры, распущенные волосы, струящиеся по спине и груди до и ниже пояса. И такие разные лица. И колючие взгляды вбок.

— Хех, если по правилам, проректор, то не мне судить, а если честно — оба хороши, — с еле прикрытым сарказмом.

— Плохо, Понг, вернись обратно. Вы все видите: один закрылся щитами и пыжится презирающим всех и вся камнем, второй заделался ушастым помидором, напрочь забывшим о магии. Но это Я могу так о них говорить! А ваши уста, лица и мымсли должны выражать почтение, даже когда они сделают стойку на ушах. Ясно, центурия Эринаседаэ?!

— Да, проректор! — более-менее дружно.

— Дуот Оюф, я слов на ветер не бросаю, поэтому... — проректор широко улыбнулся и ударил посохом об пол.

С лимонного навершия прямо в носы незадачливых алсов ударило два луча — те тут же чихнули. На них обернулись — посмотреть оказалось на что! Прямо на носу был старательно накарябан свод правил. Лезущие из ноздрей все новые буквы и слова, шелестя, елозили и щекотали, вызывая свербение, отчего носы морщились — пункты правил растворялись где-то в бровях. Вокруг не все смогли сдержать смешки, еще бы — Фяльте и Фотте так смешно собрали глаза в кучку, страдальчески ощупывая ноздри!

— Дуот Панг, вы тоже наказаны на неделю! — раздался второй удар, отвлекший внимание от сгорающих в краске.

С примерно метровой высоты прямо из воздуха на макушки Пинга и Понга вывалились две громадные пупырчатые квакши. Они приземлились как в лужу — звук падения в грязь далеко разнесся.

— Ква-а-а! — тут же противно надули они бородавчатые подбородки.

Но полностью надуть не вышло — подавились слюной и зашлепали губами с омерзительно чавкающей и стекающей до самых алсовых бровей слизью, правда, далее неведомо куда исчезающей. Их гигантские грязно-желтые глаза с Х-образным зрачком выражали крайнюю степень недоумения, а явно недавно приделанные эльфячьи уши хаотично вращались, словно на шарнирах. Квакши попытались прыгнуть вперед, но получилось строго вверх, причем неуклюжее падение сопровождалось сонмом неведомо откуда взявшихся брызг, растворившихся в воздухе. Смешки из строя стали громче — никто не одергивал, наоборот, с галерки первыми хмыкнули.

— Хэмиэчи и Ринацео! Вы повели себя подобно зеленым юнцам! Потому заслужили ту же меру наказания!

Над головой декана повис огромный кузнечный молот ядовито зеленого цвета в красный горошек. Голову центуриона трижды окрутил безлистный стебель шипастой розы девчачье розового цвета, цветущий бутон болтался на ножке подобно змеиной голове, обращенной по направлению зрения эльфа. Покрасовавшись, молот размахнулся и со свистом ударил по голове вздрогнувшего — волосы выдали — декана. Раздался звук удара как по пустому ореху. При этом цветок на голове центуриона побурел до фиолетовых тонов, лепестки натурально скривились в надменно брезгливой гримасе, а потом со звуком:

— Тьфу!

Роза харкнула плесневело зеленой кляксой, потекшей по холеным лилово-песочным волосам и сверзившейся с них в неизвестном направлении — на полу пятна не оказалось.

На этом спектакль не закончился. На молоте замельтешили красные точки, часто сталкиваясь друг с другом, как бы вздохнув, тот перевернулся другой стороной и ударил без сильного замаха, так, градусов с сорока пяти. Раздался глас потревоженного колокола, на который отрастившая клыки и ряды мелких акульих зубов роза ответила низким волчьим рыком и неожиданно звонким и высоким тявканьем карманной собачонки. А в это время на головах Пинга и Понга обе квакши склизко перетаптывались, поворачиваясь во все стороны и несмело квакая с выпученными глазами со зрачками в виде "Х", нагло украденными с панговских стрекоз, тащивших телегу.

Алсы честно боролись со смехом, ладонями зажимая рот. Панг не знал, с чьей подачи действовал проректор, но ему удалось изъять из атмосферы накативший было сумрак. Стоя рядом, чувствуя его касания на себе, Пинг ненароком определил, с каким скрипом проректору дается выбранный образ, окутанный правдивой аурой, распространяющей волны в сторону строя. Однако Понг развеял его предубеждения — им намеренно показывали. Как намеренно обратили отчуждение и страх в смех.

И противно мокрое шлепание, и мерзкая стекающая слизь, и уродские прыщи по всему ужасному телу, и эти убийственные глаза с ушками, и неуклюжее поведение, все в совокупности смотрелось смешно, как вызывали улыбке и письмена на носу, и зеленый молот в красную крапинку с шипастой розой, умеющей рычать и менять цвет в согласии со скрываемыми эмоциями. Зато, вот, Хэмиэчи опустил щиты до представительного уровня, а Ринацео их наоборот поднял. Дуот Оюф в глубокой досаде краснел, впадая в депрессию под косыми взглядами и ухмылками. Дуот Панг морщился не менее — все впечатление от положения м-тату коту под хвост улетело из-за до самого копчика потеков по-дурацки преломляющей свет слюны. Неделя кошмарных ощущений, ведь жаб и чары так сильно хочется сбросить или уничтожить!

Однако самая коварная интрига заключалось в астральных сущностях, коими являлись квакши суть навязанные содалисы. Они эманировали растерянностью, боялись, любопытно озирались, чего-то хотели. Это не чистое заклинание, как у дуота Оюфа, и не простейшие духи модулями управления, как у взрослых. Нет! Извинение с выдвижением кандидатов замест "убитых" Ринацео амикусов, язвительно жестокое, до кучи призванное прояснить процесс образования семейных взаимосвязей. Они так хотели ласки и заботы!.. Обломятся! Лучше стоило изучить интерфейс очков, на блюдечке предоставленный, хе-хе...

— Встать в строй, дуот Панг! — без тени смеха отдал приказ проректор. — Декан, центурион! Эринаседаэ еще успеют пройти комплекс эллорашэ, доберете после трапезы.

И ударив посохом, осыпался мелкими зелеными лимонами, раскатившимися по полу мячиками.

— В Ясень бегом марш! — тут же следом гаркнул центурион усиленным магией голосом.

По пути жабы жалостливо квакали — их лапы прилипли, и при беге Пинга и Понга сидящих у них на головах болотных тварей растрясало почем халва. Получал на орех и декан, невесело сверкая попой и разлетающимися при каждом ударе волосами.

— Утро красит перламутром... — глядя на просыпающуюся природу.

— А кого и жабами... — в мыслях бежавших ни грамма ни радости не было, ни уныния. Предвкушение.

Глава 33. Решение

В ясеневом зале квакши и сопутствующие им ощущения исчезли, оставив незримое и ненавязчивое чувство присутствия, не мешающее выполнять упражнения с двумя цилиндрами в руках.

А в столовой дуот и его декан произвели настоящий фурор — орех и колокол наигрывали какую-то залихватскую мелодию под кваканье и плюханье жаб, начавших одновременно перепрыгивать с одной головы на другую. Вот здесь впервые и раздался заливистый смех, подхваченный и взрослыми — видимые в истинном зрении рунические надписи всем и каждому кричали о наказании. Невольно улыбнулся и Фяльтэ, и Хуан с Хоаном отодвинули сочувствие. Однако и Пингу с Понгом оказалось не до смеха — жабья слизь так и норовила угодить в подносимую ко рту еду, и Ринацео — встряхиваемые волосы норовили залезть в тарелку или рот.

В Ясене каждого ждали особые киямэ из сплавов мифрила и адамантия. От простого держания в руках по телу бежали покалывающие волны — создаваемый ими потенциал характеризовался параболой. Экстремальный способ выработки энергии потребовался из-за короткого первого сеанса, повлекшего изменение в плановых комплексах упражнений эллорашэ. Все ради Зазеркалья.

На самом деле полосу препятствий именуют Попр, в просторечье попа, это дуот Панг для себя так обозвал из-за панорамы в зеркалах ясеневого зала — после завтрака они отображали вид сверху на изменчивый лабиринт, ожидающий алсов, не дуотов. На территории Оккире энергию мэллорнов направляют в солфиалы, в каэлесах Орреджо — на создание и поддержание пространственных складок, физически располагающихся в Тени под кроной. Это универсальный полигон для масштабных тренировок в магии. Конечно, в кроне есть гитские арены, имеющие великолепную защиту зрителей — участников хранят доппельвита, удерживающие душу и способные при сторонней поддержке восстановить тела хоть из пепла. Обычно поддерживается сотни две складок, приспособленных для уровня гитов, регулярно там занимающихся, и четырежды в году на две недели в графике значатся гимы. Пять дней мэллорн отдыхает и насыщается силой, щедро вливаемой из кленовых залов. На шестой мастера-чародеи и ментаты создают тридцать четыре шаблона. Оные путем копирования размножают в тысячи экземпляров на седьмой день, когда наступает время испытания. Затем шесть дней отдыха из-за колоссальной нагрузки, испытываемой Деревом, а на седьмой создаются новые шаблоны для гитов, тиражируемые в этот же день. естественно, во время масштабных мероприятий все охранение, включая педагогов, неусыпно бдит, находясь в боевой готовности.

Особый темпоральный кокон до десяти раз, для пятой цепи, растягивает время в Зазеркалье, за вычетом примерно одного на подготовку превращая пять делений почти в двое испытательных суток. Если алс не успевает дойти до финиша, то его по истечению времени выбрасывает из текущей точки. Если закончил прохождение раньше, то все равно выйдешь вместе со всеми — входят дуодеками, и на выходе порядок сохраняется.

Пинг и Понг остались на энгаве, повиснув на веревочных перилах за одно подпрыгивание готовыми, рассматривая гигантский ствол, укрытый в цисторисовые пузыри, купола и шпили крыш мастерских и учебных помещений, зеленое кольцо готового к последнему аттестационному испытанию ристалища, малые сады с прудами и бассейнами, арены среди зелени и фонтанов. А дуодек Эрина одевался во флофоли и оставленные на крышках рискусов туники, потом обувался в сханнки вместе с подтянувшимися дуотами из Нириэ, слитно влившихся в общий шелест шепчущихся о Пинге и Понге с их артефактами и квакшами, легшими на животы с дергающимися лапами вразлет.

— На ристалище бегом марш! — раздалась звучным голосом из уст центуриона команда. Умно построенное плетение наказания не мешало выполнять ему свои функции.

Дуодек Нариэ бежал, подхихикивая, еще бы, ведь впереди аж двое бесплатных клоунов. Одно хорошо — дуоты Эрина забежали сразу в кладовой ангар, неприметное строение с внутренней стороны, представляющее собой внутри раз в -ацать расширенное пространство. Сегодня туда открыли полный доступ. Причем запускали по одному дуодеку в ницию, внутри превращающуюся в десять, за оные требовалось успеть выбрать себе амуницию за баллы, помимо обязательного среднего — пропорционально росту — лука с колчаном на число стрел по сумме шестнадцати и номера звена, и одного кинжала, которые подбирались инс-арма с его коллегами-менторами. Однако хорошо не для всех дуотов Эрина — Панг с холодным спокойствием остался внимать насмешкам снаружи из-за уводящего в Бездну минуса в кэше.

Через ницию девять дуотов Эрина вышли нагруженными целыми охапками, принявшись, помогая друг другу, снаряжаться. Кожаные ремни специальных подвесок для закрепления колчана и мечей за спинами или на поясах, блиндажи сюрикэнов крест-накрест, усиленные металлом полосы поверх юбки короткорукавной кольчужной рубахи, фляга на поясе, плащ-палатка.

Оюцэ выбрал более тяжелый клепаный доспех с чешуйками вместо кольчуги и усиленной юбки, но остальные предпочли вариации с легкой кольчугой, тогда как многие из других дуодеков брали и кожаные, и набивные. В дополнение к коротким мечам дуоты Аёыл и Эёзд взяли глевии, Иёйт — копье, а Хэёен и Боёен неожиданно для всех тащили алебарду, заслужив пару шуток про мелкого хорька и большой дрын. Остальные, кроме взявшего парные сабли Оонта, шли с полуторниками. И все опоясывались метательными ножами и стрелками, прекрасно подходящими для разного рода боевых чар нижнего уровня сложности, то есть отлично держали в или на себе плохо структурированную маэну.

— Спорим, квакшонки и до третьей зоны не дойдут...

— Не, на пятую то тянут...

— Да со старта не сойдут, спорим?!

— На сто баллов?

— Двести!

— Смело... Идет! — скрепляя сделку через оши.

И такое шепталось повсюду, пока подгоняли наручни и пристраиваемые поверх сханнок поножи с множеством всяких крепежных ремешков — ничего не должно болтаться или шуметь, умудрялись и юбки сделать вполне тихими без всякой магии.

— До отправления три ниции! Желающие могут призвать питомцев! — оповестил пристраивающих плащи, держащиеся на легко и быстро раскрывающихся фибулах. Тридцать делений — это целые сутки с фоллисом, ночевать всяко придется. Тут и могут помочь питомцы, призвать которых в темпоральном поле гораздо сложнее, но их по пути легко потерять убитыми от недосмотра, например.

Один Цэё по техническим причинам не призвал своего ежа, появившегося и у всех стоящих неподалеку девочек двадцать четвертого звена. Но на его вселенское недоумение — и как он только раньше не догадался провериться свою связь — никто внимание не обратил. Скрещенье взглядов накрыло дуота Панга, радужно улыбающегося — в его руках тоже появились ежи вопреки домыслам всех спорщиков.

Вот и начало импровизации — Пинг и Понг заранее к ней готовились, не желая давить просьбами...

— Фухфр! — Фыфрх!

— А это что за уродины?! — Да как они посмели!? — понеслись тараторить в открытую на ментальном уровне Сержи, рассерженные подсаженные соседями. Роза превратилась в сплошные зубы и клыки, а зелень утопла в красном горошке.

— Щффыфыхщр! — зафырчали и зашипели два вмиг переставших быть лапочками ежа с маленькими фитильками пангового цвета огня на кончиках каждой рыжей у основания иголки.

Подражая мыслям в скорости, Сержи мигом взобрались на плечи по туникам и запрыгнули на головы, в момент разорвав успевших лишь выкатить глаза квакш, клочки от их когтей и зубов токмо и разлетелись, трех секунд не прошло с появления.

— Фух! Какие же они все же склизко противные! Как вы терпели?

— Фффрх... Меня тошнит Ер!..

— Жи! Дык вон же наш убивец!!! Блюй туды отовсюду...

— Щфхры!!!

Развернувшийся на голове Пинга еж злобно встопорщил свою шкуру, фитили обоих стали свечным пламенем.

— Убил, а потом решил извиниться и подсадить содалисов, да? — выпуская второй залп из серых игл по Ринацео, успевшего скрестить руки и поставить пленочный щит(!!!).

— Это форменное издевательство, а не извинение! — возмутился второй, окрашивая иглы третьего удара рыжим.

От двух игл из первой полусотни Ринацео пришлось уклониться, проявив чудеса скорости и ловкости. Второй залп прибил к земле незамысловатый воздушный удар Ариэцео, повторенный трюк Ранэцео не удался, но Ринацео уже прикрывал щит одного из менторов, а двое других выпустили паралитические Стрелы Дарб с гексагональным сечением. Еще двое цео и менторов плели сети. А ближайший декан из центурии девочек, как раз Ринацео, выпустила Ленты Даста, вторая — Живые Плети под ноги дуоту Пангу, чьи очки еще в момент появления друзей стали зеркальными с преимущественно красно-фиолетовыми бликами.

— Прекратите стрелять, ежи! — оформив мысль в приказ, сделал ход центурион.

— Я вас не убивал, да и сами вы на мертвых не похожи! — решил оправдаться по расходящемуся лучу кинутым мыслеобразом.

— Ты убил в саду Бофлорк пинговского ежа-амикуса Сержа, гаденышь! — отправляя веером уже горящие иглы по ключевым узлам плетений, не давая ни летящему, ни активировавшемуся под ногами кантио добраться до Пинга и Понга, чьи ноги в сханнках успешно игнорировали попытки начавшего действовать плетения их уронить и спеленать.

— Нам стоило неимоверных усилий духовное объединение с ним! — следующий залп пробил двойной щит и с пятак игл добрались до тела, пустив капельки крови, но глубже не сумев проникнуть.

— Теперь мы не Инти, а Сержи, и еще свежа вся память о причиненных тобой муках, изувер! — выпуская уже сотню игл по десятку направленных на них плетений.

— И на нас нет хомута! Мы отомстим убийце! — окрашенные пламенем двойного цвета иглы на девятой секунде десятками наполовину вбурились в тело вскрикнувшего Ринацео.

Центурион как раз решил прекратить вмешиваться, отдав приказ деканам. Инс-арма тоже остановил мысленной командой охранников и менторов. Но Ринацео сдаваться не собирался, кружась в танце магии, пытаясь защищаться и нападать всерьез.

— Хватит, — вслух произнес Пинг лишенным эмоций голосом.

— А чего хватит-то, фщхуыфр? Он же не остановился, убивая вас плетью!!! И вообще, фыркщхр, чего это ты голосом, ась? Обет молчания ему дал? — заглядывая сверху в лицо и одновременно выпуская иглы на подавление вражеского огня. — Он же не отпустил Сержа, когда вы просили, а досмерти додавил! И у самого поганца нет даже содалиса! Не могу же я принять это втюханное вам лягушковое убожество за него, верно?

— Ой, да вы, небось, между собой-то всяко общаетесь! Всяко-всяко, ей-ей трындычите сейчас! — еще быстрее кидая мысли, просто-напросто начав открыто и эмоционально думать, так сказать, прямо вслух.

— Верняк! И вы испугались, что лазейку в оши эти уроды, шухфх, прикроют?! Ну вы глу-у-упые!

— Угу-угу! Да это же узы родства, кровнички! Как у меня с Жи!

— Ну тупы-ы-е! Вы же нас-то через узы слышите прекрасно, кончайте придуряться!

— Со стороны узы красявы, фыр-фыр, собственные-то трудно увидеть целиком...

— Ага-ага, нам внапряг уже голосить на весь сброд чрезмерно ушастых!

— А вам идут гладкие черепушки, правда-правда, фф!

— Тут круче плеча! Ёпт, фхфуых, достал этот дебилоид!..

— Не сметь убивать! — таки раздалась в стороны мысль Пинга. Два факела на головах резко окрасились оранжевым, а потом уменьшились, вновь показав шкурки, все еще навесом совершающие артобстрел.

Надо сказать, что вокруг образовалась буферная зона в пару десятков, только они и декан. Причем Сержи успевали не только ломать всего надувающиеся шары и облака, сети и лезвия, но и мешать установке вокруг изоляционных экранов, скрывающих окровавленного эльфа и его вскриков боли, вынуждающих сосредоточиться на грубом, но мощном, телоре, использующим не пальцы, а все тело для рун из гексара. Уже и проректор нарисовался, зачем-то перекрывший через оши всем остальным ментал на исходящие, а голосовые связки у них за отвисшими челюстями и так отнялись.

— Но...

— Его потомству нет и двух декад! Если убить, оно почувствует и окончательно и бесповоротно слетит с катушек! Вы все семейство под корень собрались?.. — Ну и слэнг, покалечу болтуна!..

— Уж чья б корова мычала!.. — Но разве эта гребаная фигня в крапинку должно накажет убийцу?!

— Мы живы, Серж внутри вас тоже. — Мы простили эту никчемную личность ради учебы здесь...

— Но мы-то нет, ффхщшуфы!!! Через связь мы все-все прочувствовали, что и вы!..

— Простите...

— Щаз! Разбежались! Мы так усердно совершенствовались в глубинных слоях астрала ради мести мерзкому и подлому ублюдку за открытое им окно в ад!..

— Вот и отправим его туда и без вас!

— Извините меня, Сержи, я не предполагал... — вдруг выдал Ринацео. Хотя почему вдруг? Он просто завершил плетение полностью скрывшей его многослойной защиты, сосредоточившись на удалении игл из тела.

— Ага! Значит, детей пытая не предполагал, да? — Угу! Значит, низшего и бессловесного амикуса можно как сливу раздавить на глазах у его семьи, а потом, дескать, извини, все равно на пользу же?! — Фурхч! Фффрщх! — И вообще за тебя уже извинились!

— Сержи, прошу, не надо убивать...

— Не будем, Панг.

— Он просто прочувствует на себе все то же, что и мы!.. — выпуская вновь облако одноцветных игл, продолживших запекать стекло под его ногами. И на вылете поранивших поднесенные к их телам руки.

— И такой самец, фы-фы, недостоин больше зачинать потомство! — сопровождая образом мошонки, проткнутой иглами подобно клубку со спицами.

— Не надо тратить энергию — нам же еще в Зазеркалье идти. — Будь он мужчиной, то прочел бы из оши память тела и на себе прочувствовал, а не судил поверхностно. — И мы разобрались с узами, спасибо...

— Но мы, фырхщф, хотим поквитаться, пустите, фырф! — Нам до первой декады как до черта на куличках, нам простительно!..

— Это никому непростительно! — Пожалуйста, хватит...

Эта были последние мысли от присядающего и разворачивающихся спиной к толпе Пинга и Понга, унесшиеся в ментал. Они убрали очки, чтобы заплаканными глазами — действительное прощение жгло нутро, но то были слезы переживаний за нужный им обоим урок — посмотреть на поднесенных к лицу Сержи, ощетинившихся иглами шары.

— Ой, братики, иии... — Иии!.. — одновременно громко заскулив. — Простите нас! — Простите, братики-и!

— Мы больше не бууудем... — вместе.

И они тоже перенесли общение на связывающие всех вместе узы. Испачканные кровью ладони поглаживали больше не жгущиеся иголки, вновь ставшие темно-коричневыми у основания и серыми на кончиках, а большие пальцы под передними лапками нежно касались теплых животиков Сержи, чьи спины успели окровавить и ожечь коленки и бедра, и чьи шершавые язычки на виноватых мордочках, шумно сопящих, слизывали слезы Пинга и Понга.

— Энжи! — вдруг раздался тревожный, растерянный, требовательный голос Цэё, узнавшего своего пропавшего содалиса в Сержи.

Ринацео все еще стоял, укутанный ото всех щитом стихий(*), тогда как другие цео уже смекнули, начав петь кантио восстановления до неузнаваемости обезображенного за десятки секунд клочка ристалища. Отгородившие сектор двадцать четвертых экраны продолжали стоять, как множество алсов, продолжающих глазеть вылупившимися гляделками.

— Да пустите же! — раздался следом голос Хуана.

— Пинг, Понг! — вырвался Хоан от своего цео.

— Нет больше, фрх, Энжи, фых!.. — Ты никогда его не любил! — И вечно наказывал, когда сам укалывался, фых-фых! — И вообще не замечал там, фрых, и хотел бросить перед мордой своего страха, себя спасая! — И при свидетелях отказался! Энжи принял имя Серж, а потом его убили-и-и, фых-фых!

— Нет больше Энжи, есть слияние Инти и Сержа — Сержи! — синхронно послали они вдогонку сумбурного образа четкую мысль.

И одновременно:

— Нет, Эёух, не подходи! — Они не погнушаются ударом по возможным друзьям, лишь бы нам боль причинить! — добавляя к вынужденному мысленному посланию стену ветра.

— Не правда! — вместе с мысленным посылом резко и быстро воскликнул проректор, мшарнувший к дуоту Пангу вместо все еще закрывающегося Ринацео и столбом стоящего Хэмиэчи, к которому подошла его коллега, положив точеную ручку на плечо.

— После клоунского подсовывания квакш-содалисов, проректор, это само напрашивается!.. — Будь квакши простыми конструктами, как у других наказанных, они бы сработали... не прикасайтесь!!!

Но ни за барьеры не спрятались, ни м-тату не передвинули — перекатом вперед ушли, истратив последние крохи маэны на воздушную перину и заживление проколов с царапинами вместе с отшелушиванием крошки из крови, о которой безмерно сожалели Сержи, дабы не упасть вцепившиеся немного изменившимися лапками и хвостом в головной обруч. Кольцо в центре лба уменьшилось и не мешало их мордочкам, виновато сопящим и орошающим лоб слезами, мгновенно высыхающим. К одежде кровь не пристала. Лук с четырьмя десятками стрел в колчане и кинжал не помешали, не сломались, не выпали. Глаза вновь закрывала фигурная плоскость зеркальных очков.

— Мы несем ответственность за братьев наших меньших, проректор. — Сержи важнее гребаной учебы, мы готовы добровольно выделить блок памяти для ампутации и навсегда покинуть Арездайн, — прямо в лицо взрослому волнующимися от сдерживаемых эмоций голосами.

За всеми ночными играми и планами, Пинг и Понг забыли о взрослении, заигрались, в то время как Инти выросла, как доказала в первую очередь им, что больше не является полуразмуным животным — она полноценный асм Сержи! А дуот Панг и в мыслях до самого последнего момента этого не замечал. За ницию прозрел... честно соблюдая политику запрета на ментальное считывание друзей, и намереваясь и впредь так поступать в ущерб всему, кроме чистоты отношений.