Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
'Пулю-дуру повстречал родом из Германии.
Покачнулся белый свет. Ничего на свете нет'
Но никто ничего не изменил, и каждому досталось свое-14 батальону мыс Любви, а нам Южная Озерейка.В народе ее часто называют 'Озереевка', но это неправильно. Хотя говорят. Атакой под утро мы прорвали оборону румын на берегу и продвинулись почти что до Глебовки.Дальше было окружение, бой в нем до почти полного израсходования боеприпасов и попытка прорыва из кольца.Из окружения я вырвался, проковылял склолько-то по горам.пока силы были и свалился под дубок, где и отключился.Очнулся от пинка в бок и увидел острие штыка перед глазами.Дернул рукой к винтовке и получил прикладом. Потом меня связали моим же винтовочным ремнем, и, подбадирвая прикладами, погнали к Озерейке. Морду того румына, что меня нашел, я на всю жизнь запомнил, и потом надеялся еще раз увидеть. Похожие были, но вот с таим шрамом 'куриной лапкой' не попадались. Какой он был? Да таких лиц в румынских фильмах про гайдуков полным-полно, встречаются они и в фильмах про карпатских горцев Киевской киностудии. Резкие черты лица, волосы цвета воронова крыла, темные глаза, заостренный нос, и хищное выражение лица, как будто перед тобой разбойник прежних времен, что рассматривает, что же с тебя содрать: свитку или рубашку? Еще таких лиц много было в Венгрии. Наверное, это именно венгерский тип лица, а подобные среди румын или карпатских народов пошли в их венгерского папу или деда.
Меня попытался допросить какой-то тип вроде фельдфебеля, но не преуспел, потому как я наотрез отказывался понимать то, что он считает русским языком. Если честно, то понять было можно, но я сделал вид, что совсем нет. Меня передали какому-то писарю, котрый говорил языком, немного похожим на украинский, он и записал, что я Павел Смирнов, 19 лет, моряк и еще что-то. Скорее всего, плохо меня характеризовавшее, потому как ударов по пути в Румынию мне доставалось побольше многих других. Тамань, Керчь, Симферополь, Севастополь, Констанца, окрестности Бухареста.Там меня поместили в лагерь военнопленных. Но я не все время был там. Неподалеку от лагеря было поместье домнуле Аурела, который оценил то, что труд пленных куда дешевле, чем труд батраков. Там, в поместье, мы проводили все полевые работы этого и следующего года, только зимою нас вернули в лагерь,
потому как работы на всех уже не было.Самого домнуле я видел всего пару раз, когда он мимо проезжал в коляске, укрытый от солнца балдахином, а надсмотрщики старались,чтобы мы шапки снимали при этом.И еще долго после того.Так шло время до лета сорок четвертого, когда в августе румынская армия кончилась в гигантском котле за Прутом, а юный король Михай решил, что надо срочно менять сторону, на которой воюешь.Немецкие гарнизоны начали разоружать, наши танки без остановок рванули к венгерской границе , домнуле Аурел из столицы в поместье не вернулся, а вот для надсмотрщиков пришло время отвечать за свои дела и помыслы.Этот вопрос иы обсудили на собрании, предложений было много,от утопления в гальюне до петли, Решили,что это будет слишком милосердно, раз и нет. Пусть ощутят то, что делали другим. Есть такое понятие-техника безопасности, соблюдать которую не всегда хочется. И надсмортщики ее тоже нарушали. Когда ездишь на лошали и с нее свесившись, хлещешь кого-то плетью, то это чревато падением с лошади и переломом бедра, допустим. А плеть при этом может обмотаться вокруг кисти и переломать все пальцы. Поэтому будет много времени и ощущений, чтобы навсегда запомнить, что правила ТБ нужно соблюдать неукоснительно, и дома и в гостях. Полгода в лубках или гипсе-самое то, и штаны снимать зубами-тоже помогает.
Вскоре появились и наши органы власти.Нас собрали и отправили на фильтрацию, вроде так это называлось.Там пришлось много раз отвечать на вопросы об обстоятельствах пленения, потом я оказался на трибунале, где получил за сдачу в плен восемь лет с заменой исправительно-трудового лагеря на три месяца штрафной роты.Я попробовал показать восемь выбитых зубов, если бы смог,то показал бы четыре сломанных ребра,но не преуспел. Должно быть, когда смотришь на чужие обстоятельства тысячу первый раз, то живой реакции не дождешься, все получится на автомате:
-Ранен был?
-Не был.
-Контужен был?
-Не был.
Даже вывиха не было. А то, что дня три не ел, устал, не досыпал, и даже с водой плохо было, флягу отдал раненым перед прорывом, а сам полдня перемогался-это нигде следа не оставило, а, значит, не происходило. Значит, виноват именно я и сдался, не исчерпав всех возможностей сопротивления. Ну да, тринадцать патронов у меня еще оставалось, и звездануть прикладом теоретическая возможность была. Потом я написал письмо Михаилу Ивановичу Калинину, но дошло ли оно до него-не знаю. Скорее всего,нет. Михаил Иванович на полученное реагировал— один мой знакомый говорил, что у них в городе был Дом Пионеров. Когда его заведующего на действительную забрали, за год там сменилось пять других заведующих, но работа с детьми прекратилось. Вот они собрались и написали Всесоюзному Старосте. Через два месяца демобилизованый досрочно Иван Иванович стоял на пороге Дома к радости пионеров. Но я недолго украшал собой штрафную роту, на плацдарме за Тисой надо было брать деревеньку Аллоредшег (если я не перепутал ничего в названии). Вот там мне и досталась пуля в ногу навылет. В качестве отдаленных последствий -легкая хромота и смытие вины кровью. Как и всем, кто в этой деревушке полег или был ранен. После выписки я попробовал попросить,чтобы меня вернули на флот, но безуспешно.Потом-то я узнал,что в каких-то паре-тройке десятков километров была Дунайская флотилия со своей морской пехотой и теми самыми бронекатерами, и вполне можно было рвануть туда и как-то пристроиться, а дебет с кредитом в бумагах уравновесились бы потом.Но меня отдали в пехоту,где я вырос до ефрейтора, получил еще осколок в лопатку и долечивался в команде выздоравливающих при медсанбате. Там положено было лечиться со сроками выздоровления от ран и болезней до десяти дней, но при нужде там бывали сроки в месяц. Умелые и знающие люди нужны и в дивизии, а вот вернется ли потом к ним пулеметчик или офицер-скорее нет, чем да. Вот и затягивали, чтобы вернулся именно в свою дивизию и полк. Меня это касалось в малой степени, ибо выписали из КВ на двенадцатый день. Наград тоже перепало, хотя были вопросы по тому, что у меня как-то не получается немцев и венгров в плен брать. Но, с другой стороны, я же не полковой разведчик, для которого это признак профнепригодности? А что там думает полковой уполномоченывй 'СМЕРШ'-он мне вопросы задавал, но своим мнением обо мне не делился.
Раз я больше его не интересовал, значит, были занятия поинтереснее, чем меня допрашивать.
После войны я остался на сверхсрочную и служил до пятьдесят второго года. Дома-то меня никто не ждал, родители умерли в войну, а брат погиб под Курском. Сразу после Победы встретил соседа по улице, служившего в ремонтной мастрской автобата, и туда перевелся с его помощью. Потом зхотелось свободы и покоя, и я демобилизовался. Меня уже ждали, поскольку я списался со знакомыми и потому прибыл в поселок Гигант на механический завод. Раньше он был сначала ремонтными мастерскими зерносовхоза 'Гигант', а потом авторемонтным заводом. Тогда, кроме ремонта автомашин и тракторов, на заводе начали делать и токарные станки. Так что работа и жилье были сразу же.
А через некоторое время и на семейном фронте произошли изменения. Зашел я в библиотеку и понял, что уходить отуда надо не только с книгой Вирты 'Одиночество', про которую мне много хорошего сказали, но и под ручку с библиотекарем Олей. Вскоре мы поженились, и Оля стала намекать, что в Гиганте она по распределению трудится, а ей бы хотелось вернуться на родину, к маме и папе. Я при знакомстве услышал, что она родом с из Краснодарского края и до культпросветучилища возле моря жила, но не уточнял, откуда именно. Так что при разговоре об переезде спросил, как у нас там с жильем будет и найдется ли для меня работа. Оля ответила,что половина родительского дома в нашем распоряжении, а насчет работы надо написать и спросить. Дальше как раз зима закончилась, и ее родители отписали, что если я хорошо в машинах разбираюсь, то найдется, что ремонтировать, если нет-есть возможность в винсовхоз трактористом устроиться. И как-то вышло, что я дал согласие, как только расчеты здесь закончим, то поедем туда. Ей, правда, надо было до первого августа отработать положенное время после окончания, но не век же длится время с апреля по август?! На заводе моему грядущему уходу были не рады, но вошли в положение, что семья много чего требует. Так что мы ждали времени отъезда, пока Оля не сказала что-то насчет Озерейки.Я насторожился и спросил, а при чем тут Озерейка? Она удивилась и сказала, что именно в ней живет ее семья, туда она и хотела бы вернуться. Я на автомате и сказал, что запамятовал, откуда именно она родом, так, помнил про Краснодарский край и про море. Оля подтвердила,что все так и есть и пошла гладить блузку на завтра.
Родители мои! Иван Александрович и Тамара Павловна! Это что же на свете делается?! Последнее место в стране, куда я бы хотел переехать жить-это Южная Озерейка, хоть вкупе с Северной, хоть без нее! И сам же, получается, что виноват, ничего будущей супруге про свои военные дела не рассказывал, и про свое отношение к этому месту тоже. Поэтому она, про это не ведая, и предлагала туда поехать, что в общем-то обычное дело, к родным податься поближе. В Сальском районе ни ее, ни меня ничего особо не держало, особенно после первого числа. Переезжай и радуйся, так нет же! И впал я в некоторое душевное томление. Оля заметила, что я не в себе и решила проверить, отчего это так. Я, честно говоря, отперся и сослался на то, что на душе непонятно отчего скребут кошки, как у невесты перед свадьбой. Но молодую жену не обижал, в рюмку заглядывать не стал, отчего был оставлен в подозрении, что малость темню, но пока безопасно для семейной жизни.
Поскольку дни шли, надо было что-то решать: или ехать в Озерейку, как парашютисту прыгать в черноту ночи, или ставить семейную жизнь на дыбы. И понял я, что надо найти человека, что мои страдания выслушает и может что-то подсказать. Если даже не подскажет, то хоть выговоришься и легче станет. А забрел я на огонек к нашему начальнику цеха, Ивану Никодимовичу.Ему тогда было лет с полсотни, и он всегда старался вникнуть,отчего его подчиненые так делают,и можно ли им помчь, чтобы это не повторялось,а не лишал премии и прочего не глядя и не спрашивая. Поэтому и рассчитывал, что и для меня найдется правильное слово умного человека. И не ошибся.
Никодимыч мой долгий рассказ выслущал и сказал:
-Я тебя, Паша, понимаю. Сам бы туда ехать не захотел.
Но подумай вот о чем: а, может, ты зря боишься? Вот пройдешь ты по улице Загородной поселка и душа твоя болеть совсем не будет? Или так, совсем слегка?
И правда, а кто его знает? Я-то в Озерейку ни ногой с тех пор, а на могилу родителей ездил и с бывшими соседями общался, и все это душу не рвало?
Да, насчет улицы Загородной-это была такая местная штука. Многим хотелось, чтобы Гигант скорее городом стал. Вот кто-то лет за пять до того дождался визита больших гостей из Ростова и спросил, как насчет того, чтобы Гигант городом стал? Ему и ответили, что для этого много чего надо сделать: процент улиц с твердым покрытием, количество населения и прочее, вот когда это будет, так и будут решать вопрос о городском статусе. Товарищ понял, что не выгорит и предложил назвать одну из улиц улицей Загородной, чтобы хоть на минуту почувствовать себя горожанином, когда прочитаешь это название на стене.
Иван Никодимыч увидел, что на меня подействовало, сходил к книжному шкафу, достал оттуда энциклопедию, раскрыл ее и попросил показать, где эта злосчастная Озерейка находится. Я показал.
-Смотри вот еще на что: к примеру, ты переехал туда и понял, что каждый день там это мука мученическая. А вот совсем недалеко большой город Новороссийск.Там, я слышал, есть большие цементные заводы, где должно быть автохозяйство. Есть порт, где оно тоже есть. Найдется и еще что-то. То есть вы с Ольгой можете там жить неподалеку от ее родителей, но не в Озерейке.Двадцать с гаком километров— и ты уже не там! Двадцать с гаком километров-и она у папы с мамой! Свой дом-это подспорье, но не настолько, чтобы из-за него каждый день муку принимать. Я так понял, что тебе не очень удобно рассказывать Ольге о прошлом? Ну, не найдешь в себе силы открыться, так что нибудеь придумаешь дежурное, дескать, теща тебя недостаточно любит и лишнюю рюмку не наливает. Или соседка в тебе беса пробуждает, и ты боишься не удержаться.
Вот, стоит умного человека послушать и сразу легче становится! Я с Никодимычем распрощался, поблагодарил его за душевную поддержку и домой подался. Там Оля уже беспокоилась, куда я делся и чем занимался, но обнаружила, что от меня перегаром не тянет, женскими духами тоже, а общался я с начальником цеха по производственным вопросам в связи с моим уходом. Вот она и успокоилась.
Наступило время, и мы уехали. Пока ехали, я дергался сильнее, чем в феврале сорок третьего на пути в тот же поселок, только с другой стороны. Спать в поезде совсем не смог, отговаривался тем, что жарко, вот и не спится.
Доехали до Новороссийска, там нас встретил муж старшей Олиной сестры, Алексей, что в порту работал электриком. Пока сидели за столом, я как бы невзначай спросил его, есть ли в порту автобаза или что-то вроде. Он сказал, что есть. Ага! Потом еще раз задал вопрос про автотранспорт в городе, Алексей назвал еще пару предприятий подобного рода. Еще раз ага!
Ночь мы провели у Алексея и Тани (я снова не спал, но свалил бессонницу на избыток выпитого чая), а с утра подались на автостанцию. Бидеты на автобус до Озерейки были. Пора ехать, и я доехал и в дороге в окно не выпрыгнул и от автобуса в Глебовке, где была остановка, не отстал. Все прошло легче, чем ожидалось: от пейзажей меня не трясло,по улице шел и не падал оземь, на пляж сходил и удивился тому, что выдержал это. Вот побережье было более знакомым, а так сейчас лето, все зеленеет и даже начинает желтеть, а тогда лес стоял голым, поэтому и не похоже. Жить можно. Озерейка немного отпустила коготки и так заманила в свою ловушку, я ощутил себя в безопасности и не сорвался с крючка. Следующий день был субботой, поэтому я пошел трудоустраиваться. Тесть там провел подготовительную работу, поэтому меня взяли автомеханком.Оклад был такой, как на прежнем месте, вот с премиями похуже,но я пока новичок, мне еще надо имя заработать.А Марина Михайловна, теща моя, сказала,чтобы я не сильно переживал.В последние годы люди из Москвы и Ленинграда стали приезжать на отдых к морю и готовы за море и фрукты немалые деньги хозяевам платить. Неделю назад у них гостила семья из Москвы, им очень понравилось, и они даже сказали, что на то год сагитируют еще пару семей своих знакомых.Они жили в этом году в свободной половине дома, а на то год закончим ремонт флигеля, и гостей можно там поселить.Так что будет на что жить и внуков поднимать. У Тани с детьми что-то не складывалось, Наташе не исполнилось еще десяти лет, так что на нас была вся надежда семейства. И мы не подкачали.Через год родились Иван и Василий,названные в честь обоих дедов, еще через два — Тамарочка. Сад плодоносил, гости регуоярно приежали, на работе мне платили неплохо, да и похалтуривать удавалось.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |