— Я понимаю, сэр. Спасибо, — радостно улыбнулся Поттер.
— Тогда не смею больше тебя задерживать, я вижу, как сильно ты в действительности устал. Тебе стоит себя поберечь, мой мальчик.
"Кто еще, если не я сам", — подумал Гарри, покидая ненавистный с некоторых пор кабинет.
* * *
— Кто ж его так?
— Драко, Мерлин, очнись!
— Мисс Паркинсон, или вы немедленно прекратите истерику, или выметайтесь из моего кабинета!
— Да, сэр, — судорожные всхлипы подавляемых рыданий.
Ловкие руки зельевара проворно скользили по израненному телу, распростертому на его рабочем столе. Кровь пачкала непроверенные свитки сочинений, стекала по боковой стенке и, набухая в тяжелые капли, скапливалась в лужицу на полу. Профессор Снейп не обращал на это ни малейшего внимания, полностью сосредоточившись на пациенте. Любимом крестнике, почти сыне. Длинные, бледные пальцы неустанно двигались, то выправляя, собирая воедино раздробленные части костей и ребер, то поднося к губам пузырьки зелий и массируя горло, заставляя бессознательного юношу их проглотить. Сейчас, как никогда в жизни, он был благодарен своей холодной эмоциональности — странному свойству своей натуры, которое неоднократно помогало ему выживать всю карьеру двойного шпиона. В стрессовых ситуациях сознание Северуса словно делилось пополам, и в то время, как одна часть билась в агонии происходящего, вторая четко и выверенно действовала с максимально возможным результатом. И только потом, когда все заканчивалось, наступало время переживать для первой половины. Как правило, в полном одиночестве, подальше от людских глаз и в компании большого количества маггловского выдержанного коньяка. А потому об этой странности Снейпа никто не знал, как и о пристрастии к маггловскому алкоголю. Для всех остальных он был безэмоциональной сволочью, ввиду чего неоднократно вызывал нарекания окружающих.
Так было и сейчас. Он лечил, рычал на столпившихся сокурсников Малфоя, а запертая на время часть сознания с того момента, как четыре парня и три девчонки втащили к нему в кабинет окровавленное нечто, не переставая, вопила: "Только не Драко... это убьет Нарциссу... только не Драко!". Ведь это не синяк, и не ссадина, с которыми малфоевское неугомонное чудо постоянно таскалось к нему с малолетства и приучило еще с первого курса к этому же всю остальную часть своих приближенных. Это серьезно, возможно, смертельно. А он не хочет быть тем, у кого на руках такое произойдет. Ему и так достаточно кошмаров на всю оставшуюся жизнь.
Драко медленно выплывал из беспамятства. Ощущения возвращались к нему постепенно, отдельными нитями вплетаясь в полотно действительности: оцепенение тела, холод подземелий, нервный шум голосов, обеспокоенное ворчание Северуса... и влага на его лице. Слезы. Не его. Он моргнул, фокусируя взгляд на склоненном лице Дафны. Еще одна слезинка упала ему на щеку. Рядом с ней Пэнси, осторожно ласкающая пряди его волос. Парни толкутся рядом, не зная, куда себя деть. По обыкновению сдержанная Милисент обнимает их обеих за плечи, и именно она замечает перемены в его состоянии:
— Он очнулся, профессор.
Снейп поднимает сосредоточенный взгляд от его плеча, и краем глаза Драко улавливает, что у декана руки перепачканы в крови. Его крови. Видимо, он вправляет выбитую ключицу.
— Ты можешь объяснить, какого боггарта с тобой случилось?! — рявкает Снейп.
Да, мягкость с людьми, даже полумертвыми — не в характере его крестного. Может, Поттер не так уж и не прав, ненавидя его, стоит признать, у него на это есть немало оснований. Драко удивился самому себе — как, оказывается, просто: признав возможную правоту Поттера в одном, сразу перестать судить об остальном непредвзято.
— Как же сильно ты ошибаешься, крестный, — выдохнул он, погружаясь в целебный сон.
* * *
Снейп разогнал студентов по комнатам. Драко переместился в его спальню и к утру будет в полном порядке. А самый грозный профессор Хогвартса практически летел по коридорам, так что мантия не просто эффектно взвивалась, а почти развевалась за его спиной парусом. Он не мог оставить этого безнаказанно, он знал, был уверен, что правильно понял намек младшего Малфоя в коротком промежутке проясненного сознания. Он не простит этому самодовольному выскочке увечья Драко, только не тогда, когда они с Люциусом совершили немыслимое, чтобы уберечь их мальчика от опасностей. Они не для того отмазывали его от службы у Темного Лорда, чтобы какой-то недоучка мог калечить их мальчика и так же, как Волдеморт, играться с его жизнью. Он мог простить Поттеру и скрыть от Люциуса синяки и ссадины после их обычных потасовок, в конце концов, и сам Драко не оставался в долгу. Но сейчас он был уверен, что Поттер абсолютно цел и невредим, ведь иначе его бы давным-давно вызвали в Больничное Крыло, чтобы лечить "магическую знаменитость". Сопляк с каждым пустяком лезет к Помфри, лишь бы привлечь к себе внимание, и такого случая точно не упустил бы, ведь это такой шанс испортить Драко жизнь. Именно поэтому Северус настоял на контракте, но не ожидал такого результата. Драко прав: он ошибся, и за его ошибку сейчас расплачивается крестник, который никогда не отличался превосходным здоровьем. Сколько споров у них было с Люциусом, когда тот гонял болезненного ребенка до седьмого пота, стремясь вылепить идеального Малфоя. Сколько бессонных ночей провел Снейп у его кровати, пока ребенок метался в горячечном бреду. Однажды Нарцисса даже заметила ему, что ее сын все еще жив лишь благодаря его искусству, и Люциус с ней согласился, сказав, что лучшего крестного для наследника и желать нельзя, учитывая довлеющий над их фамилией рок, который, казалось, стремился стереть Малфоев с лица земли. Уже много поколений у них не рождалось больше одного ребенка, и с каждым поколением дети были все более болезненными. Драко наконец сумел перейти критическую черту: его здоровье стабилизировалось до абсолюта, а от остального его уберегут отец и крестный. И будь проклят Снейп, если позволит кому-то послать все их старания к дьяволу!
— Поттер! — заорал он, ворвавшись в комнату отдыха Гриффиндора.
В гостиной было всего с десяток студентов, которые сразу обернулись к декану Слизерина, но он не удивился, увидев, что встать лицом к лицу с его праведным гневом решилась только лохматая личная стерва "гриффиндорской драгоценности". Видимо, поттеровский идиотизм заразен, если "самая умная ведьма Хогвартса" настолько поглупела.
— Гарри спит, — спокойно ответила она.
— Я требую, чтобы он немедленно спустился вниз!
— Уверена, это вполне может подождать до завтра, — бесстрашно глядя ему в глаза, заявила наглая девчонка, едва сдерживаясь от желания усмехнуться. "Знали бы вы, профессор, на кого в такие моменты похож Гарри, — думала она, — ваша ярость и в подметки его свирепости не годится". — Сегодня он уже был у директора...
— Мне плевать, где был ваш чертов Поттер, — прервал он ее, заметив, что на его вопли стали выползать из комнат любопытные студенты. — Если вы помните, я все еще ваш преподаватель. И если я требую Поттера, вы обязаны расшибиться в лепешку, но доставить его сюда!!!
— Что за тролль разорался среди ночи!?
Снейп стрельнул уничижительным взглядом в сторону голоса и успел увидеть, как рыжий всклокоченный тип, побледневший до такой степени, что веснушки чернильными пятнами выделялись на отвратительном лице младшего из Уизли, поспешил трусливо скрыться в спальне. И поскольку он смотрел на дверь спальни шестого курса, он увидел, как, на ходу натягивая футболку, оттуда появился ненавистный Поттер. До того как ткань скрыла обнаженную кожу, профессор успел убедиться, что видимых следов недавнего поединка с его крестником нет, что, зная о прекрасных дуэльных навыках последнего, лишь подтверждало его уверенность в нечестной борьбе.
— Мистер Поттер, счастлив сообщить о вашем исключении.
— На каком основании? — вежливо спросил тот, спускаясь по ступенькам и занимая место Грейнджер перед ним, ненавязчивым жестом переместив ее себе за спину.
— По-видимому, нападение на студента не является для вас достаточным основанием. Как и причинение тяжелых телесных повреждений.
— На меня поступила жалоба? — все тот же вежливый интерес, который до невозможности злил зельевара.
— В этом нет необходимости. Поскольку я точно знаю, что произошедшее с мистером Малфоем — полностью ваша вина. Или вам достанет дерзости отрицать это?!
— Боюсь, я ничего не могу сообщить вам по этому поводу, — с намеком произнес Поттер.
— И ты думаешь, тебя это спасет? Напыщенный болван! Играющий жизнями, как и твой сволочной отец с друзьями. Тебя это приведет в могилу, как и их! Как и твою паршивую шавку! — взбесился Снейп, осознавая свою беспомощность.
Он хотел продолжить в том же духе. Глядя в непроницаемое лицо перед собой, он хотел продолжать орать на нахала, брызжа слюной, дожидаясь, пока тот предсказуемо не выйдет из себя, и Снейп сможет вволю отыграться на сопляке за сегодняшнее волнение. Но вместо этого поперхнулся заготовленной тирадой, внезапно осознав движение. Студенты — кто поднялся с диванов и кресел при его появлении и кто сбежался в комнату на его крик — в едином порыве шагнули к ним, застывшим посреди гостиной. Он всегда хорошо умел читать по лицам и видел, что сейчас они все были готовы его растерзать. За это отродье, за никчемного щенка, едва не убившего сегодня их ровесника. Северус был неимоверно удивлен, ведь Поттер не мог ничего им рассказать, и тем не менее, они намерены тотчас же кинуться на профессора за него, для него. Без объяснений, без приказов, без единого взгляда и жеста. Поттер все так же стоял перед ним, не пошевелившись ни на дюйм, но словно увеличившись в размерах. Впервые показавшись ему в роли не мальчика, а мужа, и, надо признать, весьма впечатляющего. Снейпу внезапно показалось, что он оказался в пещере, полной львов, где вожак подавляет его волю, чтобы дать прайду право бескровной расправы над ним.
— Вам лучше уйти, профессор, — полускрытая Поттером Грейнджер все же сумела сохранить суровый вид, сложив руки на груди и смотря на него зло сощуренными глазами.
— Я сам решу, что мне стоит делать, а что нет! — рявкнул он на нее, прожигая взглядом.
Безрезультатно.
— Вам стоило помнить, что клинок — вещь обоюдоострая, — все та же спокойная многозначительность в голосе, а через секунду перед глазами все еще разъяренного профессора Снейпа оказалась только удаляющаяся спина Поттера.
Атмосфера мгновенно разрядилась, остальные заметно расслабились и последовали его примеру. Скоро мрачный профессор зельеделия остался в гриффиндорской комнате отдыха в полном одиночестве, крайне нелепо смотрясь в ее солнечном интерьере. Ему не оставалось ничего иного, кроме как тихо покинуть логово льва, радуясь, что ему повезло и он не стал тому ужином.
Глава опубликована: 15.05.2011
Глава 8
Выручай-Комната, заказанная Гермионой для первой встречи их тайного общества, предстала в виде поляны под звездным небом и большим костром, сложенным посередине, вокруг которого для удобства было раскидано множество подушек. Принесенные услужливым Добби картошка и яйца были засыпаны золой, а пакеты с зефиром вместе с прутиками через равные промежутки лежали рядом с камнями, ограждающими костровище. Дерево, пожираемое огнем, приятно потрескивало, и этот звук помогал расслабиться девушке, растянувшейся прямо на траве.
Гермиона пришла сюда раньше всех по нескольким причинам. Первая и самая очевидная — подготовка места встречи. Конечно, эту обязанность можно было возложить на кого угодно, но, во-первых, она одна из организаторов этой инициативы, а во-вторых, другого из доступных на данный момент организаторов не хватит на большее, чем подобие зала в заведении мадам Розмерты — уж слишком убогое у него воображение. Вторая причина: ей хотелось сделать нечто необычное и интересное. К тому же она помнила, как однажды Гарри упоминал, что хотел бы когда-нибудь побывать в кемпинге. А главное — ей нужно было спокойное уединенное место, чтобы рассортировать и разложить по полочкам новые знания. Не ее собственные, но и не совсем чужие. Заимствованные, но данные с охотой и навсегда.
К счастью, вовремя возникшая идея обеспечила ей прекрасное обоснование постоянному отсутствию в факультетских покоях, и она смогла без помех подобрать все необходимое для обмена знаниями, хотя сам процесс занял больше времени, чем они предполагали. Со своей частью она справилась легко и без проблем, но обратная связь была слишком перенасыщена информацией. Поток знаний оказался настолько силен, что, хотя Гарри и старался его максимально систематизировать, перегрузка ее сознания создавала полнейшую неразбериху. Она попыталась скрыть, что знания не абсорбируются, но, естественно, ее жалкие попытки не смогли его обмануть, и как только проницательный взгляд Гарри уловил мельчайшие изменения в ее обычном поведении, он поймал ее в темном уголке и впился в ее глаза, сканируя и проникая, сминая слои маскировочных заклинаний, словно папиросную бумагу. На следующем же сеансе он взял контроль в свои руки и, не взирая на ее отчаянное сопротивление, которое отмел как назойливую муху, быстро восстановил эмпатийную составляющую их связи, при этом тщательно экранируя все остальное. Гермиона не получила с тех пор ни крошки информации, а ведь она точно знала, что у Гарри осталось еще очень много знаний, не говоря о событийной части, которую она не успела просмотреть даже мельком, и мучилась от этого. Но, с другой стороны, она была счастлива окончанию мигрени и боли в глазах с прогрессирующим ухудшением зрения из-за точечных кровоизлияний.
Главное — она снова его чувствовала. Она и не подозревала, насколько ей стало необходимым постоянное ощущение Гарри, пока не лишилась его одним страшным утром в конце июня. Словно правше ампутировали рабочую руку. С того дня все ее естество стянуло в тугой напряженный узел, она жила в постоянном страхе, а потому ей не составило ни малейшего труда обмануть допрашивавших ее авроров и орденцев с профессорами, ведь она и на самом деле была в состоянии паники. А теперь ее наконец-то отпустило. Именно теперь, а не после встречи на вокзале или ежеутреннего ритуала, когда она раньше всех вылетала из спальни, чтобы убедиться, что это не сон, и Гарри по-настоящему рядом — всего через несколько стен. Сейчас между ними снова была туго натянутая нить, слегка дотронувшись до которой, она могла узнать, где он и в каком настроении. И впервые ее не волновало, что им так и не удалось наладить ментальную связь. В свете последних событий, того, что уже у них есть, более чем достаточно. К тому же учитывая, сколько времени они проводили в мозгах друг у друга, насколько досконально успели изучить образ мышления, плюс эмпатия — все вместе помогло им научиться легко предугадывать реакции и поступки. Чем не телепатия?
Опять не удержавшись, Гермиона проверила состояние Гарри. Он был не близко, но был спокоен. Вероятно, его уже до чертиков достало, что она проверяет его каждую свободную минуту, и только врожденная вежливость не позволяет ему потребовать от нее это прекратить. В этом весь Гарри: он будет терпеть бесконечно, если ей это приносит облегчение. Какая все же жалость, что она не может посещать его так же незаметно, как он ее. Гермиона перетрясла все доступные ей сведения по теме ментальной связи, но так и не нашла разгадку и волей-неволей удовлетворилась мыслью, что Гарри и здесь уникум, как и во всем остальном. Она нежно улыбнулась, вспомнив его смущение, когда оказалось, что она для него навеки открытая книга, даже не представляющая, что ее в данный момент читают. И элегантность решения, в результате которого каждый раз, прежде чем Гарри объявлялся в ее голове, до нее доносилось нечто, похожее на деликатное покашливание, призывающее спрятать все, не предназначенное для его глаз. Гермиона была готова ручаться своей жизнью, что Гарри ни разу не изменил этому навязанному самому себе правилу, и признавала, что сама противостоять подобному искушению вряд ли бы сумела. И это все только из-за его собственных понятий о чести. Ее вообще всегда удивляло его благородство, проявляющееся в любых мелочах. Он всегда делал то, что было правильно по его меркам, и если он решил, что часть ее "Я" имеет право на анонимность, то его не переубедило даже ее искреннее желание противного. Конечно, немного несправедливо, что она полностью раскрыта для него, а он нет, но Гермиона знала, что это легко компенсировалось бы тем, что он честно и исчерпывающе ответил бы на любой ее вопрос. Господи, как бы это облегчило кое-что в их отношениях! Будь эта недосказанность односторонней, она задала бы свой вопрос и не мучилась больше мечтами или подозрениями.
