— А отдельные искушённые люди больше не смогут обернуться в волшебного Кота? — старик подмигнул Коттину.
— Ты хочешь сказать, что я тоже превратился в хлам? — насторожился странник.
— Я хочу сказать, что ты застрял в человеческом облике. Это означает, что ты более не демон. Ты воин, стрелок, странник, слуга старых богов. Но не волшебный Кот.
— Значит, ты меня признал?
— Вот ты о чём... Мне достаточно, что моя Блатида признала тебя. Признала за господина и названного сына. И дети за тобой ходят, как хвосты. Дети — они острее взрослых чувствуют людей.
— В таком случае — вот что я повелеваю, — высоким торжественным голосом пропел Баюн. — Коль ты меня признаёшь за названного сына, то и я отныне считаю твоих детей за своих названных братьев.
Никон поклонился, держась сложенной ладонью за колючий подбородок, жена его всплеснула руками, радостно заулыбалась.
— В залог заключённого союза я предлагаю твоему старшему сыну, Стефану, оставить родительский дом, и пойти со мной поглядеть на мир — поискать славы, счастья и любви. Радим пусть залечивает рану и продолжает дело предков — в вашем саду, я верю, будут расти чудесные яблоки!
Старики молчали, как поражённые громом. Никон открыл, было, рот, но ничего не сказал.
— Чтобы задуманное мной дело свершилось, а рассказывать подробности я не буду, и чтобы успокоить вашу старость — я оставляю вам этого мальчика, Арианта. Пусть живёт у вас до той поры, пока не придёт за ним человек, знающий меня лично, и не отвезёт его в Чудово к семье. А то, что он жив и при полной памяти — так это такие времена. Были века тёмные и свирепые — и решения принимались соответствующие. Сейчас же искать в моих тайниках нечего — и мне парня обижать не стоит, да, и привык я к нему. Старею, наверно. Ну-ка, Ариант, Сокол Ариев, признавайся, ведь подглядывал за мной в пещере?
Ари смутился и опустил глаза. Баюн посмотрел, на него улыбаясь, без злости. Тогда мальчик заговорил:
— Увидел одним глазком, случайно. Молния сверкнула, котик пропал, пришёл странник Коттин. А магический амулет замигал, задымился, сломался, видать. Дядя Баюн его и закинул в нору. Да, волшба пропала, — неосознанно подражая Баюну, важно заключил мальчик.
— На всё воля Господня, — сказал, перекрестившись, старик, и вопрос был решён. Старушка заплакала, стала собирать сыну узелок, гладила то Стефана, то Арианта по русым космам.
*
Злополучное селение лежало в лощине, окружённое холмами, поросшими еловым лесом. На одном из них, на скрытой от людских глаз стороне, завернувшись в покрывала, ворочались от утреннего холода два человека. Один был белокур, сероглаз, с прямыми чертами лица, слегка курнос. Другой, что помоложе — русый, кареглазый, с пробивающимися усами. Старший встал, отряхнул с куртки, сшитой из кусков кожи, росу и иней, начал разжигать костёр с помощью старинного кресала.
Внезапно треснула ветка, зашуршали листья — кто-то ломился сквозь заросли рябины. Потом по сухой земле тропинки что-то зацокало, зашевелились кусты. Коттин обеспокоено прислушался к странным звукам, подскочил к Стефану, схватил его за шиворот, лёгким тычком отправил молодого человека в густые заросли папоротника, приложил палец к губам. Юноша понял жест древнего странника, притаился.
На тропинке появилось странное существо. Если б Коттин в данный момент был Котом — у него непременно бы прижались уши, а шерсть на загривке встала дыбом. Обняв большую крынку, распространяющую сногсшибательный аромат крепкой браги, в рваной тоге когда-то фиолетового, а ныне грязно-серого цвета, на поляну, пошатываясь, вышел лесной сатир.
— Это ещё кто тут бездельничает? Ась? — спросил он заплетающимся языком, увидев Коттина. — На колени, смертный!
При этих словах козлоногого пошатнула неведомая сила, и он чуть не улетел в кусты. Сатир явно находился в состоянии давнего запоя — глазки его тупо смотрели на великолепные красоты осеннего леса, шерсть свалялась и висела клочьями, копытца были запачканы в засохшей глине. Печальное рыло существа смотрело набок, зато рожки задорно торчали вперёд, а хвост с кисточкой подметал тропинку.
— Кого я вижу! Это же старик Фавн, — ласковым голосом промурлыкал Коттин. — Только спившийся, словно римский плебей.
Фавн раздвинул пальцами веки, уставился на беловолосого красным глазом с потрескавшимися сосудами.
— Это кто тут смеет... ик! Кто посмел меня называть... На, выпей фалернского, — внезапно сменил тему Фавн, протягивая страннику крынку с мутной жидкостью, подув на плавающую клюкву.
— Пошёл вон со своей мутной дрянью, — грозно промолвил Коттин, показывая пьяному сатиру блестящий кинжал, сияющий на рукоятке красными и синими драгоценными камнями.
— Эта... кто это? — удивился козлоногий, уставившись на Коттина, при этом он запнулся за собственную ногу, и чуть не боднул собеседника рогами. — Ба, да это старинный Кот! Здрасьте, господин Коттин! Проснулся, значит?
— Демон, — вдруг выскочив из зарослей, заорал Стефан, держа в руке, старинный нож-хлеборез, который Баюн однажды уже видел в драке. — Сатана! Чёрт рогатый!
— Ша, какой бойкий вьюноша, — хрюкнул Фавн и треснул Стефана глиняной крынкой по голове, окатив пойлом. Тот ойкнул, ноги его подогнулись и юноша сел на траву в ошеломлённом состоянии. Правда, шелома на нём не было — он и шапку-то не носил летом.
— Вы, молодой человек, разберитесь уже — в чём отличие чертей от сатаны и демонов, а потом обзывайтесь, — Фавн начал читать нотацию заплетающимся языком. — И, ещё, где это вы взяли данное металлическое изделие? Ась? Небось, спёрли у маменьки с кухни? Нехорошо, вьюноша, отставлять хозяйство без ценного орудия труда, ведь...
Фавн не договорил и повалился на траву рядом с приходящим в себя Стефаном, который поднял мутный взгляд и увидел Коттина с берёзовым брёвном в руках, размером с приличную оглоблю.
— Так, головушка цела, — пропел бывший Кот, ощупывая шишку на макушке Стефана. — А нож нужно вернуть матушке Блатиде — такие вещи на дороге не валяются.
— И как же я без оружия? — жалобно промолвил потомок готов. — Вдруг опять, какой демон налетит?
— Оружие мы себе ещё найдём — уверенно сказал странник. — Купим или добудем по-другому — я чувствую, предстоит большое веселье. Давай, вставай, помоги связать этого пьяницу. Да не бойся, это не демон. Это сатир, его зовут Фавн. Кстати, он может оборачиваться человеком — этаким римским патрицием. Этот тип в глубокой древности был божком — покровительствовал лесным животным. Его царство называлось по его имени — фауна. С ним ещё целая толпа родни вечно таскалась, таких же козлоногих, да весёлые жрицы-вакханки. Устраивали вакханалии. Силу они черпали в виноградной лозе. Не слышал про такую?
— Вино — кровь Христова, — ответил, разлепив губы, Стефан. — Пить его можно только по ложечке, причащаясь из чаши священника. По большим праздникам на пиру выпивают кубок красного вина, разведённого водой, и то — только по достижению мужчиной полной бороды, то есть в тридцать лет.
— А, ну да, ты же поклонник Христа, — вспомнил древний странник. — Вяжи ему руки за спиной.
Коттин, быстро затянул ноги Фавна ремнём, прислонил его к шершавой сосне. Фавн открыл глаза, помигал на путешественников, хрипло попросил:
— Котик, чтоб ты провалился — дай попить, капут же раскалывается.
— Ой, сатир латынь вспомнил, — оживился, похохатывая Коттин. — Сейчас ещё раз дубиной по капуту тресну — будет тебе полный капут.
— О! А! — взвыл Фавн, потом замолчал, задумался. Было заметно, как в черепе пьяницы ворочаются мысли, словно свиньи в тёплой грязной жиже. — Светлый господин...эээ... Коттин! Я буду называть тебя, нет... называть Вас — Коттин, потому как Вы в данный момент че... человек, — возопил несчастный козлоногий. — Собля... соблаговолите мне подать мою амфору, — Фавн ткнул копытами, в сторону лежащей на боку крынки. — Иначе я помру, несмотря на моё бессмертие. Я последнюю волшбу потратил на бочку фалернского. Но где бочка, и где я? А ведь я могу вам... оказать. Да, оказать... неоценимые услуги.
Баюн задумался, наматывая на палец прядь белых волос, искоса посмотрел на сатира. Потом наклонился, взял крынку, приставил ко рту козлоногого, наклонил. Тот стал пить, давясь мутной брагой, икая и захлёбываясь.
— Стефан, мальчик мой, — промолвил странник, — посторожи старика Фавна. Он сейчас спать завалится, проспит до вечера. Если проснётся — не верь ни единому его слову, не развязывай его, дождись меня. Чую, он нам ещё пригодится. Я скоро буду.
Коттин вошёл в селение, когда солнце коснулось своим раскалённым красным глазом чёрных елей, раскрасив небо вишнёвыми, розовыми цветами. Белые перья облаков налились багровым свечением, словно небеса распорола когтистая лапа чудовищного зверя, оставила на синем и фиолетовом куполе кровавые шрамы.
Бывшего Кота царапала мыслишка, она шебаршилась где-то на периферии сознания, словно мышка, которую Коттин никак не мог поймать за хвостик. Наконец, в голове древнего странника оформилось что-то, похожее на логическое умозаключение.
— Коль селение живо, хотя и пребывает в запое, как сказывал Никон, — рассуждал вслух мужчина, — значит, наш свирепый друг Граабр со своей стаей волков-оборотней до него не добрался. Почему? Да потому... стоп... да ведь потому, что тут появился этот козлоногий! Это же в честь его, Фавна, племена латинцев, одетые в бронзовые латы, праздновали Праздник Волка. Как же он назывался? Ах, да — Луперкалии, ведь волки смертельно боялись этого лесного божка. Недаром, луперки, жрицы, приносили ему в жертву на склоне Палатина собак. Значит, когда-то, ещё раньше — люпусов, волков. После жертвоприношения жрицы скакали голыми, с волчьими шкурами вокруг бёдер, хлестали всех встречных женщин плётками, для пущей плодовитости оных. Так... — Коттин остановился. — Значит, Фавн по-прежнему отпугивает волков и оборотней, и он — не спившийся старик, что вот-вот умрёт от старости и пьянства, лишённый бессмертия и волшебных способностей, а по-прежнему лесной божок. Но ведь он сказал мне, что потратил последнюю волшбу на изготовление бочки с вином...
Коттин повернулся и побежал назад, к стоянке.
Пока юноша хлопотал над костром, готовя пищу, сушил одежду и обувь, отдыхал под лучами холодного солнышка, Фавн дремал. Ночью он явно перебрал. Пришлось утром отобрать у местного старика крынку с брагой, чтобы ни тратить своего вина — оно стало возобновляться в волшебной бочке очень медленно, а иногда и совсем убывало. Собственно, Фавн пошёл искупаться — смыть грязь и пот, прийти в себя, и случайно налетел на странную парочку. Надо же — волшебный Кот проснулся, а это значит, надо делать ноги из селения. Прибьёт за свою чудь, ведь они не умеют пить вино, и никогда не научатся.
Фавн сквозь веки посматривал на дремлющего Стефана, когда юноша опустил голову и всхрапнул — сказал магическое Слово. Ремни свалились с рук и ног. Сатир взял крынку, хлебнул крепкой браги, икнул. В голове прояснилось — теперь на юношу смотрели ясные, хитрые глаза древнего существа.
— Ну, и что теперь? Пойти в Гранёнки, продать соседям волшебную бочку? Так у них ничего нет — всё пропили, — думал Фавн. — Может Коттину и продать? Пусть сидит в лесу, царствует над своей чудью.
— Замри, демон! Тьфу, замри, лесной сатир! — раздался над остроконечным шерстяным ухом возбуждённый голос мальчишки.
Фавн подскочил, хотел сказать Слово, усыпить настырного юношу.
— Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его, и да бежит от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, так да погибнут грешницы от лица Божия, а праведницы да возвеселятся, да возрадуются пред Богом, да насладятся в веселии, — скороговоркой тараторил Стефан молитву от демонов, держа нитку с крестиком.
— Ась? Это ты чего? Поклонник Ешуа, в этом лесу? Они только в римских катакомбах водятся! — Фавн хотел рассмеяться, но почувствовал, как свело язык и губы, как начали дрожать ноги и кружиться голова. И как это Коттин терпит этого парня? Ах, у него ведь иная природа...
— Быстро веди меня в деревню, — хрипло промолвил юноша, не выпуская из рук крестик. — Туда, куда ушёл мой спутник, Коттин.
— К радости господина моего, — заблажил сатир, — я туда и собирался идти. Что ты там молвил про дамочек, что насладятся в веселье? Пошли уже, ночь скоро.
— Молчи, и не вздумай бежать, — грозно крикнул Стефан и ткнул в мохнатое плечо крестиком.
Фавн подскочил, было видно, как проскочила искра, потёр руку, заворчал, — Нечего щипаться своим амулетом. Знаю, знаю, что новый бог ревнив. Всё испытывает своих рабов на любовь к себе...
— Иди, не разговаривай. Сейчас найдём господина Коттина, он тебе покажет!
— Что он мне покажет? Я уже всё видел, — ворча и озираясь, на полусогнутых ножках, постукивая копытцами, Фавн направился к селению. Для надёжности Стефан накинул на сатира ремень, затянул на шее. Защита от побега мизерная, но пока козлоногий будет бормотать свои тёмные заклинания, можно его огреть дубиной. Ишь, блеет, демон! Развелось в лесу нечисти... нет на них креста.
— Вот, вот, молодой господин, здесь коряга, налево, налево...
— Коттин ушёл направо! Что ты меня крутишь, нечистая сила?
— Впереди холм, тут как не иди, всё равно до деревни верста. У нас в Гранёнках такие...
— Молчи, нечисть! Это господин Коттин тебя божком величает, а по мне — ты есть демон и сатанинское отродье!
— Отродье, полностью согласен, — грустно пробормотал обессиливший Фавн, чуя возле уха магический талисман нового бога.
Пролезая через огород и разорённые сараи, Фавн вдруг встрепенулся, глазки его заблестели, он почуял могучие флюиды магии, исходящие от волшебного вина, спрятанного в чулане. Давным-давно, ещё, будучи молодым богом, нынешний жалкий сатир связал свою сущность с вином, передав, сей прекрасной жидкости, что воспламеняет страсть и даёт отдых разуму, часть своей бессмертной души. При обычном порядке вещей Фавн творил вино из воды, настоящее волшебное вино, амфора с таким вином никогда не иссякала, но сейчас настали, видимо последние дни Ойкумены. Боги уходят, магия исчезает, лишь изредка прокатываются её всплески, да редкие магические амулеты хранят древнюю силу. Почуяв вино, сатир искоса взглянул на Стефана, что-то прошептал, к радости своей увидел, что глаза юноши затуманились, стали пьяно-стеклянными, с уголка рта потекла тонкая струйка слюны. Фавн снял ремень с шеи, накинул петлю на руки мальчишке. Теперь уже сатир вёл пленника в дом пама.
В доме было просторно и сумрачно, Фавн зажёг факел, воткнул его в кадку с песком. Не чудь — лучину жечь. Нечего прибедняться. В просторном чулане на монументальных козлах лежала огромная бочка, собранная из дубовых досок и окольцованная бронзовыми обручами. Фавн вынул пробку, подставил братину под хлынувшую струю золотистого терпкого вина — фалернского. Лозу этого винограда Фавну подарил когда-то старец Фалерн. Сатир зачерпнул деревянной чашей жидкость, поднёс под нос Стефану, глумливо ухмыльнулся:
— Причащаю тебя, раб божий, сим святым вином, что ты считаешь кровью своего бога. Я же считаю волшебное зелье частью божественной сущности — где вино, там коварный бог Дионис. А вы, поклонники вина, не знаете этого. В вине у вас или бес, или какой-то Зелёный змий. Пей, давай! Святоша...
