Кот задумался, потом стал рассказывать:
— В последние годы существования Рима императоры были ставленниками западных готов, вытеснивших из Италии своих восточных собратьев. Рим так и не смог подняться после разрушительного набега Алариха. Патриций Орест возвел на императорский престол юного Ромула Августула. Он стал последним императором Римской Империи. Готы не поделили землю, которую подарил им император. Их руководитель, не гот, кстати, а руг по имени Одоакр, убил патриция Ореста, сослал Ромула Августула в провинцию, а затем провозгласил себя королем Италии, отправив на хранение в Константинополь знаки императорского достоинства за их ненадобностью. Король Одоакр раздал треть земель дружине, сохранив при этом все римские законы. Римские патриции, переехав на жительство в Восточную империю, продолжали получать ренту со своих земельных участков. Император Зенон решил ослабить западных готов, натравив на них их единокровных братьев — готов восточных. Остготы после погрома, учинённого гуннами Аттилы, жили на территории Восточной Империи, но затем подняли мятеж и выторговали себе Македонию, но осели в Паннонии. Затем всем племенем — с женами, детьми, стариками, а это сотни тысяч людей, остготы направились в Италию. Король восточных готов Теодорих получил от восточного императора титул консула, патриция и высшего военачальника. В трех битвах остготы одержали победу над воинами Одоакра, которые заперлись в Равенне. После штурма Теодорих убил Одоакра и был провозглашен королем готов и италиков. Вот так.
— Ты знаешь историю моего народа лучше, чем это написано в книге, — в суеверном ужасе сказал старик. — И что же было далее?
— А далее Теодорих стал жить, как римлянин. Оставил в силе римское право, римские развлечения. Конечно, жизнь изменилась — готы к тому времени уже сто лет, как приняли учение Христа, поставили во главе римских администраций своих графов, изменили налоги. После смерти Теодориха пришёл восточный император Устин, как ты его называешь. И выгнал твоих предков из Рима. После жестокой войны, конечно. Рим пять раз переходил из рук в руки, но из Африки через Сицилию ромеям шла непрерывная помощь, и они победили. Вся страна была в развалинах, в живых остался каждый десятый житель, в Колизее неграмотные варвары пасли коз. А потом пришли рыжие лангобарды и всех ромеев перерезали, — бывший Кот зловеще улыбнулся. — Кстати, Никон — можно я буду тебя называть по имени?
Доска четвёртая
Белозерский князь Чурило сидел в высоком детинце с видом на Белое озеро, попивал из серебряного кубка квас с хреном и брусникой. Ноги в мягких юфтевых сапогах князь водрузил на плетёный стул, устали ноги-то — всё дела, дела. Слуги нерадивы, всё приходится контролировать: как идёт заготовка дров, освобождены ли амбары для осенней подати, не воруют ли повара мясо. Дворецкий Долгодуб хитёр и суетлив. Княгиня притащила этого бастарда из Северска, а зачем? Своих слуг что ли, мало?
Старшая жена, капризная Людмила, дочь северского князя, была на сносях, и окружённая мамками и бабками, сидела в светлице, скучала и дулась. Надо бы сходить сегодня к Рогнеде или Светлане, провести вечер.
Под тяжёлыми сапогами заскрипели ступени, показалась рыжая, стриженая голова, в детинец взобрался дородный, с рыжими усами и всегда изумлёнными глазами воевода Чудес. Он прокашлялся, князь милостиво махнул рукой, мол — говори.
— По делу о Коте, — промолвил воевода и замолчал.
— Давай, давай, — встрепенулся Чурило, — что там с Котом? Не верю я в эти сказки. Бред какой-то.
Князь был человеком прогрессивным, из детского возраста вышедшим, к предрассудкам тёмного неграмотного народа относящийся соответственно. Сам он, под влиянием благородной жены, понимал всю смехотворность сказочных Котов. Пусть волхвы (князь поморщился) держат народ в узде своими россказнями, это дело полезное, и, для управления племенами необходимое. Не князю же, что лично прочитал написанную резами длинную летопись о предках, слушать эти сказки! Там, кстати, летописец подробнейше живописал историю со времён легендарного готского царя Буса, а тут какой-то Кот. Смешно.
— Гонец, прибежавший от пама Папая, из деревни Чудово, доложил, — забубнил воевода, — что Кот, назвавшийся Баюном, в самом деле, вышел из лесу в месяц червень, дрался с мужиками, покалечил охотника Скилура, ночью провёл с детьми старинное игрище, забрал мальчика в лес...
— С какими детьми? Что тебе наплели эти чудские краснобаи?
Чудес, старый воин, ещё при старом князе ходивший на вятичей — воевать заливной луг и двух украденных коров, поперхнулся, закашлялся. У него потекли слёзы, покраснело лицо, он замахал руками. Князюшка милостиво сунул ему кубок с квасом, стукнул кулаком по горбине. Воевода задрал голову, по рыжим усам потекла светлая жидкость, запрыгали мочёные брусничины, кадык заходил вверх-вниз. "Пусть охладится, он когда-то великую битву пережил — только наших привезли две телеги, а вятичей порубили — тьму", — подумал Чурило, сочувственно глядя на воеводу. Чудес выпил всё до капли, поморгал серыми глазами, продолжил:
— Забрал мальца, наградил пама красными рубинами, большими, в количестве шести... нет, пяти штук (князь встрепенулся), ушёл в лес. Куда пошёл — неведомо, когда вернётся — неизвестно, но может быть, в стольном граде объявится. А может, пропадёт вовсе, — воевода замолчал, уставился на озеро.
— Оно, конечно, так, — пробормотал Чурило. — Может и не объявится. А если придёт — что он у нас спросит? А мы ему что ответим? Как он это всё проделывает — не оборачивается же? Народ наш его поддержит.... Любит наш народ всяких болтунов и авантюристов. Бараны.
Впервые князь осознал, что основа его власти лежит на памах-колдунах, что выдвигаются волхвами Тотьмы, а им, князем — лишь утверждаются. Не на старостах, не на сельских головах — на памах. Князь стал думать — откуда взялся этот порядок, и ничего припомнить не смог. Всегда так было. Даже на заре времён, когда предки чуди пришли в эти леса откуда-то с полудня. Но ведь кто-то завёл этот порядок? У соседских словен, вон, всё не так, как у нас, там князья назначают старост лично — умный народ. Торговый. Порядки славные! Город большой! Не то, что у нас в лесу — мхи, да коряги. Темнота.
Мысли князя перетекли на рубины. Украли ведь пару штук? Наверняка украли. А вот поглядим — у кого коней прибавится. Надо бы ожерелье заказать Людмиле — давно просит. И волхвам один камешек отвалить — на украшение чего-то там. Пусть! Народ любит глазеть на такие штуки. Остальные камни поменять бы на свитки — да куда там. Вон, стоит Чудес, воевода, глазами шлёпает. Булат ему подавай. Вояки. Да кто на нас нападёт? Кому мы нужны? Тут от деревни до деревни на коне не проехать! Дорог нет, одни звериные тропы. Хорошо, хоть зимой по рекам ездим — торгуем мёдом, мехами. А как придёт лето — топнем в болотах. И-эх!
Чурило встал, пожевал губами, воевода вытянулся, развернул плечи. Князь промолвил:
— Значит, так. Пама Папая допросить. Вежливо, с почётом, без этих ваших... (Чудес усмехнулся глазами). Расспросить подробно про Кота этого... как его. Людей посылай своих, с дружины, коней не жалей — время дорого. А то и сам съезди... Что-то да будет...
— А эти как? — воевода Чудес кивнул подбородком на восток, на Тотьму.
— А святым волхвам, небось, всё и так ведомо, — раздражённо молвил князюшка. — У них своих наушников хватает.
*
— Вот это дерево я посадил пять лет тому назад, — сказал Никон, любовно поглаживая ветви яблони, усыпанные наливными яблочками. Баюн слушал, удивлялся, с садоводством он никогда дел не имел.
— Потом нужно ухаживать за яблоней, поливать её в летнюю жару, собирать зловредных гусениц, снимать больные листики, охаживать огнём по весне. А сухие ветви — срезать и сжигать.
— Значит, сухие ветви резать и жечь, — промолвил Баюн. — Значит, ты улучшаешь творение Господа? Не прогневается ли твой бог, если узнает, что ты играешь роль творца?
— Каждый человек — творец, ибо создан по образу и подобию Божию. И творит он по воле Небес, — строго промолвил Никон.
— Да и то! Ведь откуда-то берутся тонкорунные овцы, молочные коровы, овчарки? Проснёшься — опять новые породы! Их творят люди, словно боги-творцы! — согласился Баюн.
— Я думаю, Создатель властен и над плотью живою, а не только над душами. Человеку только кажется, что он что-то меняет, улучшает, отбирает — однако, всё происходит по воле Высшей силы. Творящий человек — инструмент Господа.
Ночи становились длиннее, но дни стояли жаркие, ветерок доносил с лугов сладкий аромат цветущих трав. Утром братья собрались в лес, взяли луки и ножи, с ними увязался Ариант — юноши обещали подстрелить на жаркое молодого оленёнка.
Вечером развели костёр. Часть мяса опустили в погреб, один окорок натёрли чесноком и травами, насадили на вертел. Жарили, медленно поворачивая над углями. Блатида суетилась возле костра, сыпала на мясо пряные травы, брызгала какими-то настоями, окорок истекал соком, капающим на угли, порождая язычки синего пламени. Вскоре Баюн почувствовал, как от заманчивого запаха потекли слюни, в животе заурчало.
Расположились вокруг костра, мужчины разлеглись на сене, на еловых ветках, старая Блатида расположилась на скамеечке, её руки были постоянно заняты — глядя на огонь, она вязала деревянными спицами из верчёной на веретене шерсти свитер. Нить свивалась в замысловатый, постоянно повторяющийся узор, вилась в руках, клубок шерсти катался по земле, привлекая внимание Баюна, который поймал себя на мысли, что ему хочется поиграть с ним, словно маленькому котёнку. Бывший Кот усмехнулся, подавил глупое желание.
— Дядь Баюн, расскажи про старые времена, ты уже давно обещал, — попросил Ари, разгрызая хрящ на мосле, уже полностью очищенном молодыми зубами от мяса.
— А сами-то вы помните что-нибудь? — спросил, загадочно улыбаясь, белобрысый странник, обращаясь к старикам.
— А как же, — подал голос Никон. — Я же говорил, что у меня есть свиток, сложенный в книгу. Там на старинном готском языке написаны родословные древних кланов, названы имена великих готских королей, герцогов и графов.
Старик встал, отряхнул рубаху, подпоясанную ремешком, пошёл в избу. Его не было несколько минут, в доме скрипнула крышка сундука, наконец, Никон появился на пороге. Он держал большую книгу в кожаной обложке, окантованную медной полосой. Старик сел поближе к костру, принялся медленно читать, водя по угловатым готическим буквам большим заскорузлым ногтем.
— Конунги готов в Германии, за северной границей Римского мира: Конунг Бериг, что взял власть при императоре Тите, разрушителе Иерусалима. Конунг Гардариг, конунг Филимер...
А вот предки Амалов, заключивших первый готский союз: конунг Гапт, принявший корону во времена императора Августа, конунги Хулмул, Острогот, Германарих, павший от меча проклятого Аттилы... — старик закашлялся, вытер лицо платком. Помолчал, потом продолжил чтение, — Фритигерн из рода Тервингов, несчастный Вандалар, просидевший на троне 25 лет, но так и не ставший королём, Теудимер. Затем его брат — Теодорих Великий, севший на трон Италии после Алариха. Здесь же потомки ост-готов Балтов, которых римляне звали Тервингами, от Ариариха до Алариха I, захватившего Рим и ставшего первым королём готской Италии.
— Это совпадает с реальной историей, — заметил Баюн.
Никон важно покачал головой.
— Далее перечислены короли готской Мезии, короли Равенны, Фракии, Тулузы, Барселоны, Галисии, короли Браги, что в Португалии, и Андалузии.
Дети и Блатида слушали медленное чтение Никона в полной тишине, с благоговением внимая именам из древней книги — только чуть слышно трещали поленья в костре, да зудели нудные комары.
— А кто автор сей рукописи? — спросил странник в изумлении перед таким чудом, сохранившемся в глухом углу северного леса, у гота, бежавшего на край света от свирепых народов, уничтоживших готский мир.
— Мне дед сказывал, что эта книга была написана на эллинском языке. А потом, после обретения нами истинной веры и грамоты, переведена на готский.
Огонь, древний, как мир, скупо освещал небольшой круг, вокруг метались пьяные тени, темнел лес, пронзая небеса макушками деревьев, чёрное небо сияло серебряными шляпками гвоздей — звёзд, вбитых для надёжности в небесную твердь. Закончился ещё один день. В кострище тускло светились угли, по ним бежали фиолетовые призрачные огоньки, вокруг стояла тишина.
Утром выпала холодная роса, подстыла на траве, резные листья и цветы полевых ромашек покрылись белой изморозью. У костра сидел старый Никон, напротив него развалился на хвое Коттин. Имечко "Баюн" не шло на язык лесному человеку, поклоннику учения епископа Ария.
— Никон, — неожиданно произнёс Баюн, — а что ты думаешь делать со Стефаном? Ему уже шестнадцать?
— Ему шестнадцать по осени будет, — ответил после некоторого молчания Никон, — Понял, ты про женитьбу. Но вот беда — за женой надо ехать в Белозерск. Девицы пошли капризные — не каждая пойдёт жить на выселки. И родители не уломают — сам знаешь, какие у нас женщины!
— Я вечером про дела говорить буду, — решительно сказал древний странник. — Детки в лес пошли?
— Пошли рыбу ловить. На зиму пора вялить.
— Соль по зиме завозят? Белкой расплачиваешься? Или куницей?
— Завозят, — коротко ответил Никон, — И просо с пшеницей завозят, и ножи бронзовые. Когда и отрез льна закинут — жена шьёт платье всей семье. Только не сюда завозят, — всё-таки схитрил старик.
— А что случилось с деревней Гранёнки?
Старик на глазах помрачнел, сгорбился. Долго тёр пальцами колючий подбородок, молчал. Наконец, промолвил, — В Гранёнки пришла беда. Силён Враг человеческий. Старый пам преставился уже лет десять назад. И завёлся там самый настоящий чёрт! (Старик окинул взглядом Баюна). Говорят, с рогами и хвостом! Поселяне его сначала хотели вязать, да в Белозерск тащить, но он их очаровал, опоил. С тех пор туда никто не суётся! Так что жену для сына придётся искать в городе.
Вечером бывший Кот пристроился в сенях на лежанке, покрытой ветхой одёжкой. Блатида вошла, запалила лучину, стала собирать ужин на старом столе, что ютился у плетёной стены. Сквозь дыры сочилась вода — на дворе шумел холодный дождь. Когда на лавках уселись все обитатели и гости жилища, разобрали с блюд куски курицы — древний странник отхлебнул патоки с имбирём, промолвил:
— Я, покровитель великой чуди благодарю вас за гостеприимство. Да будут забыты недоразумения, случившиеся между нами (Баюн посмотрел на Радима, тот с достоинством склонил голову).
— Твоя благодарность принимается, — ответил Никон. — Только у меня есть вопрос: жена рассказала старинные поверья про тебя, про те времена, когда ты являлся чуди. Так вот, известно, что твои помощники всегда пропадали. Что же случалось на этот раз? — ехидно спросил старик.
Баюн нахмурился, сказал, — Мир начинает быстро меняться. Молчать об этом не буду, так как искушённые люди и так видят — волшебство пропадает. Магические инструменты превращаются в ненужный хлам. Я не знаю, почему это происходит. Но, надеюсь выяснить.
