— Можем ли мы забрать твои подарки сейчас? И в чём их суть?
— Чакра уничтожает тёмных существ. Сталь разрубает бронзовый клинок. Стрела Индры поражает, как молния, на расстоянии. Возьмёте подарки себе, когда будете готовы уйти. Пока же храните их в этой пещере.
— Почему мы должны уйти?
Но бог ничего не ответил — свечение завесы погасло, на её месте возникла каменная стена пещеры. Жар поднялся, взял за руку потрясённого Коттина, они пошли вниз, в селение — рассказать о грозном боге и его подарках.
Со временем Коттин стал стражем Пещеры, поначалу вместе с кузнецом, а по достижению возраста мужчины — поселился там один. Гору стали считать священной, дали ей имя — Хараити. Никто не прикасался к подаркам бога Папая, так прозвали арии Индру, Коттин же охранял волшебные предметы. Старейшины искали знаки, говорящие о необходимости покинуть Хайрат, но жизнь текла без потрясений, пока...
— Да, так и было! — прервала древнего странника Славуня. — Я видела своими глазами, как дрожала гора и огненная лава текла из вершины. Небеса были фиолетовыми, Солнце готовилось уйти на полгода спать. Мамонты трубили, подняв хоботы к небу, волки выли, сбившись в стаи. Им подвывали собаки, вспомнив древнюю кровную связь. Тогда Брама, вождь народа, велел строить плоскодонные лодки. Все понимали, что остров зальёт огнём, что пора бежать. На таких лодках можно было ходить по морю и скользить по зимним льдам, используя упряжку собак. Именно тогда Жар впервые прикоснулся к подаркам бога. Взяв в руки клинок, он неожиданно понял, что за колдовство наведено на его стальную поверхность. Со временем кузнец стал мудрецом, научившимся читать знаки богов, бежавшие по клинку.
— Да, всё так. Причём, оружием, которое было под моей охраной, я сегодня чуть не получил по голове, — заметил Коттин. — Значит, ты сохранила клинок Папая, небесного отца?
— Да, сохранила. Тот, первоначальный клинок. В древности боги часто вмешивались в жизнь людей, народы Мидгарда с их помощью делали копии чудесного оружия. Рам унёс стрелу Индры на юг. Я слышала, что было сделано множество таких стрел.
— Да, в Великой Битве царей стрелы Индры были использованы почти все. Последние хранятся в Гималайских убежищах, — скромно подтвердил бывший Кот.
— Кром с чакрой ушёл на запад. Ты же, Коттин пропал раньше. Когда-то мелькали слухи о таинственных дисках, убивающих чудовищ Нижнего мира. Один такой диск случайно не сохранился?
— В данный момент у меня в заплечном мешке ничего нет, — ответил Кот, честно и преданно глядя в карие глаза молодой ведьмы. Та внимательно всмотрелась, кивнула — Коттин не врал.
— Стальной же клинок ушёл на Восток, — неожиданно сказала Баба Яга. — Со мной. Там впоследствии появился грозный народ всадников — степные скифы.
— Тогда я продолжу свою байку, — заявил Коттин, отхлебнув из чаши терпкого лесного мёда, — Пока...
*
В темноте закричал петух — Аминта вздрогнул и сел, свесив ноги. В этот же момент прервался храп воеводы Чудеса, он откинул шкуру, озираясь, вскочил с лежанки. Темнота стояла густая, осязаемая — хоть глаз выколи. За окном было не менее темно, небо было укрыто сплошным ковром облаков.
— Всегда удивляюсь, как это петух чует, что Солнце скоро взойдёт из Нижнего мира, — проворчал Аминта.
— Петушок — солнечная птица, недаром его из неведомой Индии принесли, — хохотнул Чудес. — Да и курятина очень вкусна, когда курочку на костре зажаришь. И яичница тоже.
Всё сказанное навело служивых на мысль, что неплохо было бы позавтракать — коль завтра ещё не наступило, значит, самое время для завтрака. Чудес позвенел огнивом, полетели искры, выхватывающие из тьмы рыжие усы и блестящие глаза, наконец, дух огня соизволил явиться — затлела и вспыхнула крохотная полоска бересты, обёрнутая куделей. Чудес зажёг свечу, поставил на стол. Аминта уже резал каравай чёрного хлеба, доставал из мешка шмат сала с бурыми прожилками мяса — Яхха снабдил воинов в дорогу, поделившись запасами.
Наскоро перекусил, плеснув в лицо ледяной водой, из бочки в сенях, умыв нос и щёки, воевода промолвил:
— Слышь, Аминта! Давай выпьем по ковшу кваса, да пойдём будить парня. Ты старшего придержи на всякий случай — с младшим я сам поговорю.
Квас был чёрен, заборист, слегка хмелён — сразу же зачесалось в носу, захотелось чихнуть.
— Славно его делает стряпуха, надо её попросить поделиться секретом.
— Из чёрных сухариков, — скромно промолвил Аминта.
Чудес несколько мгновений смотрел на него, потом захохотал, — Ты, я вижу, времени зря не терял. Ещё, какой секрет выведал?
Богатырь потупился, заулыбался, — Ирма вдова, а когда баба незамужняя — боги глаза закрывают. Да, и под одеялом мы, не снаружи...
Последнее замечание привело воеводу в самое весёлое расположение духа. Он поставил ковш на полку, прошёл по зимним сеням к двери, что вела в горницу.
Служивые вошли в комнату, освещая её слабым огоньком свечи, направились к лавкам возле печи, слева от входа. Наверху, на полатях, храпел Яхха — старому нравилось тепло, да и под потолком воздух был свежее, чище.
Осветив лавку, Аминта огромной ладонью прихватил обе руки Радима, сложенные на груди, тот во сне замычал, попытался вывернуться. Воевода, в свою очередь, наклонился к мальчишке, двумя пальцами слегка зажал его нос. Ари, так, кажется, его звали, вскрикнул, открыл сонные глаза. Чудес шлёпнул парня по щеке, потом по другой, просыпайся, мол, скорее, дело важное.
Взгляд мальчика стал осмысленным, тревожным.
— Расскажи мне, где ты с Котом Баюном расстался? — тихим, каким-то нежным голосом спросил воевода мальчишку.
— У нас дома кота нет, — ответил Ари. — Хотели здесь котёнка попросить...
— Смышлён, нечего сказать. Тебе привет от отца, от Скилура.
Мальчик смотрел блестящими глазами, молчал. Радим попытался что-то сказать, но богатырь навалился сильнее, вторая ладонь закрыла рот.
— У меня плохие вести. Крепись, малыш. Мамка твоя осенью померла.
— Как? — сглотнул слюну Ари, — Почему?
— Родами померла, это часто бывает. Боги забрали её в верхний мир.
Ариант продолжал молчать, но предательская слеза заблестела в уголке глаза, потекла по щеке.
— Не печалься, малыш, тризну справили, похоронили в семейной домовине. Батька твой новую мамку ещё не привёл — дочки, да старухи ему по хозяйству помогают. Давай-ка собирайся, поедем с нами в Белозерск, до княжьего двора, там всё и расскажешь.
Радим попытался укусить ладонь богатыря, но тот неожиданно отнял руки. Парень вскочил, хотел что-то сказать, но всё понял, махнул рукой.
— Иди с ними, названый брат. Зла они тебе не сделают. Я же побегу домой, боюсь за отца, да и за матушку...
— Ну, беги, беги! А что, старший ваш, Стефан, разве сам не позаботится о родителях? Или он подался из дома? Куда он пошёл, в стольный град? Он уже взрослый, ему жениться пора.
Радим хмуро смотрел в пол, потом поднял глаза, неожиданно улыбнулся.
— Куда нам против вас, служивых людей! Вы насквозь всё видите! Ушёл в Белозерск, посмотреть на мир, да послужить, если удастся — в дружину проситься.
— Мы его встретим, привет от тебя передадим! О парнишке не беспокойся, он с нами не пропадёт! Аминта, иди, запрягай! Поедем помаленьку, путь неблизкий!
*
... Пока в один проклятый небом день не случилась беда, — продолжал Коттин. — Земля под ногами затряслась — дрожь огромной черепахи, на которой покоится земной диск, не утихала, а всё усиливалась.
Люди выбежали из землянок, крыши начали обваливаться. Собаки страшно залаяли, потом завыли, собачий вожак оборвал ремень и убежал на капище. Жар с учениками приготовленные припасы. Вождь народа, Брама спускался к берегу, окружённый своим родом. Старшие дети — Кром и Рам, несли на руках старую ведьму Карну, рядом с ней бежала молоденькая девушка, Славуня, недавно взятая в ученицы. Женщины тащили клетки с козлятами, одна девочка несла пару кошек. Мальчишки весело, со свистом, гнали поросят, подгоняя их хлыстами. Свинята визжали, хрюкали, но бежали к морю. Там их уронили на песок, связали ноги ремнями, закинули в лодки, в большие корзины. Мужчины вставили вёсла в уключины, подняли паруса, пошитые из тонких кож.
Земля вздрогнула особенно сильно, с вершины горы в небо полетели искры, немного не достигая низких облаков, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Огромное белое облако с шипением взмыло над священной горой Хараити. Люди, забравшиеся в лодки, с ужасом наблюдали, как в небо полетели уже не искры, а огромные валуны. Жар несколько раз вскакивал, пытаясь выпрыгнуть на берег, ведь до сих пор на борт не явился молодой страж пещеры Коттин, но Брама строго поглядывал на кузнеца, держась за кнут. Оглушительный грохот потряс остров, по поверхности моря пробежала мелкая рябь, ледяная вода зашелестела плавающими кусочками льда. С вершины Хараити медленно пополз огненный язык лавы, разделился на два, потом на четыре — подземный огонь стекал по каменным складкам священной горы.
Брама поднял рог, протрубил три раза, вслушался в грозный шум извержения. Сквозь белый пар, вырывающийся из открывшихся гейзеров, сквозь серый дым не доносилось ни человеческого крика, ни ответного звука рожка. Только бешено трубили мамонты, яки и туры с мычанием метались по берегу, выли хищные звери. С дальних берегов острова взмыли стаи чаек, гагар, они тревожно кричали, временами погружаясь в тучи дыма. Вдруг потемнело, с небес на головы людей посыпался чёрный пепел, он слепил глаза, забивал нос, горло. Брама тревожно ходил по песку, карбасы стояли в полосе прибоя, люди готовились оттолкнуть лодки от опасного берега.
Время истекло, и Брама хлестнул кнутом по сапогам, готовясь зайти в волны, чтобы покинуть Землю предков. Внезапно, в последний момент, вождь услышал звук рога, и, через минуту из клубов пепла показался Коттин. На его плече лежала стрела небесного бога и его клинок. К груди Коттин прижимал чакру — оружие из серебра. Волосы Коттина обгорели, лицо покрылось коростой, сквозь которую сочились капли крови. Глаза были воспалены от горячего дыма, из них катились мутные слёзы. Походка юноши была неровной, он шёл, запинаясь за раскалённые камни.
Брама поспешил навстречу молодому человеку, увидев, что тот зашатался, подхватил падающего стража. Коттин опёрся на широкое плечо вождя, вошёл в прибой. Десятки рук втащили их в лодку, кормчий оттолкнулся шестом, и последняя лодка отчалила от гибнущей земли в покрытое льдинами море.
— Быстрей! — закричал Брама могучим голосом. — Гребите дружно! Уходим поперёк течения!
На фоне кровавого заката перед изумлёнными взорами открылась ужасная картина — чёрная гора окуталась дымом, реки огненной лавы стекали в море. Там, где огонь соприкасался с водой, в небо взмывали белые столбы пара. Остров продолжал дрожать, по морю шла крупная зыбь, поэтому Брама стремился уйти как можно дальше от земли. Если море прорвётся в жерло горы, то огромной волной смоет не только жалкие скорлупки с людьми, но и все окрестные земли. В преданиях ариев сохранились упоминания о погибшей Атлантиде...
На восьмой день дым от извержения исчез за горизонтом, лодки упёрлись в сплошной лёд. Впереди был страшный переход через торосы и трещины, через метели и наступающую зиму. Переход по ледяной крыше Древнего Льда, треснувшего на куски от страшного взрыва, случившегося, когда прошли тысячу миль — в тот день погибло около половины народа...
*
Мёд был выпит, лепёшки съедены, гости в живописных позах полулежали на широких лавках. Славуня кивнула Коттину, когда он закончил, повторила:
— Да, так всё и было. Завтра буду рассказывать я.
— Милости просим, — проворчал Кот, внимательно разглядывая пустую миску из-под мёда. — Что-то мне спать захотелось. В тёплой избе так хорошо! За печкой, на полатях!
— И не говори! А то всё у костра, да у костра... Зимой, в лесу! Зайчиков они ловили, — рассмеялась Баба Яга.
— Славуня, мы будем ждать твоей истории! — Мишна вынырнула из грёз, навеянных байкой господина Коттина, и вдруг поняла, что мир вокруг такой же сказочный, чем в байках бывшего Кота.
— Спать ложитесь! Девочка, иди на печь, Коттин, брысь за печку! Молодой — на лавку, а я вот тут, возле печи на полу постелю. Я привычна.
Ночью Коттин проснулся, прислушался. Рядом, на полу лежала Славуня, молодые уже спали.
— Не спишь?
— Да уж выспалась.
— Я тоже. Лет сто спал. Но об этом позже. После вас, девушка.
— Ты в своём обличье спал или в виде этого... странного Кота?
— Я и есть Кот. Кот Баюн.
— Оставайся здесь, Коттин. Поженимся по весне.
— Да кому мы нужны? Кто нас возьмёт? — изумился странник. — Ты не плачь, но я тебя разглядел. Когда Котом выскочил. Увидел тебя в истинном обличье. Древняя ведьма, только детей пугать.
— Оборотень, баб кошмарить. Что ты там делал, возле сарая? — в голосе Яги прорезалась подозрительность.
— Отлить ходил. У тебя тут не Рим — публичных туалетов не предусмотрено.
— Рим? Заходил тут один из Рима. Давно. Ладно, перемирие, пора спать.
— Спокойной ночи!
— А если дама не хочет спокойной ночи?
Но бывший Кот уже притворно сопел, отвернувшись к стене.
*
Лошадка весело бежала по льду, её не смущала прибавка в санях — правда, она была невелика — воеводе по грудь. Аминта держал вожжи, воевода Чудес дремал на соломе, укрывшись шкурой, и запах сухой травы навевал ему летние сны. К нему приткнулся Ариант, он тоже дремал — выехали затемно, путь предстоял неблизкий.
Местность становилась плоской, непроходимые еловые леса сменил березняк, высокий северный берег медленно опускался, наконец, сравнялся с южным. В обе стороны расстилались бесцветные пространства, от белых берёзовых стволов болели глаза. Ниспадающие ветки деревьев сливались в серое облако, стелющееся поверх заснеженной земли. Маленькие птички звонко перекликались весёлыми трелями, краснея грудками — чечётки собирали на засохшей крапиве крошечные семена.
Воевода дневную стоянку решил не устраивать, ехать до ночи, а там лошадку распрячь, из саней соорудить убежище. Река в этом печальном месте была спокойна и тиха, её русло напоминало огромную извивающуюся змею. Лёд был ровным, не встретилось ни одной полыньи, ни одного переката.
— Хорошо-то как, — сам себе сказал Аминта.— Только сумрачно больно.
Седоки проснулись, перекусили мясом и лепёшками, выскочили и побежали рядом, пока не отстали. Аминта остановил сани, подождал воеводу с мальчиком. Свет сегодня не был белым, свет был серым, даже тёмным. К обеду небо стало белёсым, пошёл снег — сначала мелкая противная крупа, потом подул ветер, крупа больно секла лица. Наконец, снежинки посыпались крупнее, но ветер усилился — потянулись белые змеи позёмки.
Воевода встал, огляделся, поднял воротник тулупа, вынул из-за пазухи варежки мехом внутрь, с одним пальцем и ладонью лопатой, надел. Посмотрел на мальчишку, сказал строго:
— Ты что ж, себя пленным возомнил? Быстро снимай сапоги и одевай валенки! Ничего, что огромные! Давай, шарф завяжу сзади! Да поверх, поверх, нечего тут рядиться!
