Путь хранителя@последний из рода .1 часть

Оказалось, что не Трофима я тогда встретила, а ученика чернокнижника. Он в мои мысли, словно в зеркало глядел, а душа у меня в то время, хоть и предупреждали, всё одно, что у малого дитя, нараспашку оказалась. Вот он и углядел Трофима, которому я доверяла, как самой себе, если не больше. Ну, а опосля и сам учитель подключился. Он этих Трофимов из заблудших душ, как деревянных болванов мастерил и за мной по следу пускал. Хотел, чтоб ученик его, на мне пробу провёл и в мастера вышел. Всё едино не куда мне деваться от него было. Если бы не старцы, которых я за нежить чёрную приняла, то может вовсе и не выкарабкалась от туда, а если и ушла, то не очень скоро, потому как из-под защиты, пусть даже и сильной, они бы просто так не выпустили.

— А, что за старцы-то такие странные? Откуда взялись? — Не удержалась я от вопросов, которые меня почти всю дорогу мучили.

— А это наши бывшие хранители. Они в человеческом понимании уже умерли. Но души их нам помогают.

— Это как же?

— Потом, милая, всему своё время.

Но мучило меня с большей силой другие два вопроса, да так, что стерпеть невозможно было, они казались важнее всего. Потому и решилась.

— Батюшка, а цветок-то папоротника, это ж язычество. Когда я дома жила, нам наш батюшка о том рассказывал. А язычество — это грех. В одного только Бога нашего веровать следует.

— Всё верно, и молодец, что спросила, а то так с кашей в голове и жила бы. Мы, милая и верим в одного Бога Триединого вседержителя и всесоздателя. Эх, голубка, моя. Это же всё Господь создал, помнишь? И землю, и воду, и нас, и поля, и леса. Так, что цветок по всему выходит тоже творение Божье. А если каждому про него подробно всё рассказывать, да разжевывать, то сколько людей загубленных понапрасну будет. Даже чернецы не всем об этом говорят. Не от доброты душевной уж поверь мне. Да в доброте их сама убедилась и ошибки свои поняла или нет?

— Где поняла, а где, даже благодарна им осталась.

— Это где же? — Теряя терпение и вздыхая, пытался рассеять все мои сомнения отец Иоанн. — Помощи их лживой в твоём случае я что-то вовсе не наблюдаю.

— Помогли они мне Вареньку, сестрёнку мою, увидеть. Да что-то человеческое из неё вытащить. Только одно себе простить не могу. Ведь я распылила её, как неродную. Понимаете? А этот, который в Трофима перекинулся, даже помог мне поначалу.

Не в силах перебороть нахлынувшее смятение, которое давно уже искало выхода, я заревела. Как маленький ребёнок, взахлёб и с придыханием.

— Эх, что бабы, что девки, одно слово, слёзы будто в вёдрах за собой таскают. Чего сырость развела? Ишь, как разбрызгалась. Подумать сама хоть немного можешь?

— Что думать-то? Коли он первый в утешении и помощи появился. — Смирение так и не приходило ко мне.

— Э-эх. — Вздыхал, покачивая головой, старейшина.

— Ну, чего не понять-то? Они ж на обман тебя хотели взять и если бы не случай, то почитай взяли. Учил тебя Трофим, не верь ты ни кому. Да и мы с тобой сколько раз об этом говорили, а ты всё своё. Жалостливая слишком, да доверчивая не в меру, из-за этого даже мимо явного обмана никак не пройдёшь, обязательно вляпаешься. Зато сердце не чёрствое, а мягкое. Доверчивость, жалость — это не грех, просто трудно в жизни будет. Поэтому Господь тебя в самых безнадёжных обманах не оставляет.

— А как же Трофим? — Выливала уж до конца то, что на сердце накипело. — Ведь думала, что он меня не любит, что с ним как с Варёшей, что-то случилось неладное.

— На что голова человеку и дадена? Трофим не мог ослушаться и покинуть деревню без догляду. Работа у него такая. Строгого наказа либо преступить, либо нарушить, никто из нас права не имеет, иначе зачем, таких как ты учить чему-то, коли сами выдержать простого не можем. Да не переживай, ходил к нам каждый день, просился на подмогу, поэтому и вымолили старцев тебе на подмогу. А их, если б ты знала, только раз в семь лет тревожить можно, да и то не по пустякам, вроде тебя. Ну, ладно, нежто не люди, и понятия, вроде тебя, не имеем? А Варёшу ты правильно отправила, она бедная давно уже мучилась, а ты лишь помогла. Ты душу её освободила. Теперь всё в руках Господа. А мастеру этому ничего не стоило перекинуться в Трофима, потому, как сама повод дала. Всю дорогу лишь о нём и думала, кто хошь его разглядеть мог. Чернокнижник видно, на тебя через личину, после того как ты с цветком силы наберёшься, тёмный заговор чинить вздумал. Сначала с толку сбить, а уж потом, обессилившую, но с могучим даром для чего-то приспособить. Только для чего? Вот вопрос. Даже Варвару тебе отдали и разрешили ей поговорить с тобой. Почему? — Уже будто не со мной, а с самим собой говорил дедушка. Прерывать его размышлений не хотелось, но сердце не выдерживало натисков волнения и любопытства.

— А где ж тогда настоящий Трофим, что ж он не показывается?

— Ему пока не велено. Боялись за тебя, что помешаться можешь и навредишь ему.

— Вот какой послушный он, значит, ему говорят, а он знай своё выполняет. Будто холоп барский. Вот, дурёха, думала.... Ну и ладно, каждому своя доля. Правда, дедушка? — Тяжёлая обида переполняла меня до краёв. — Правильно, никому в этой жизни верить нельзя, всяк обмануть норовит. Даже вроде и без пользы все равно, вон полюбуйтесь, какой ловкий.

— Ну как же с тобой непосильно, детка. Чего разбушевалась? Ты хоть понимаешь, что здесь, именно в этом месте, где всё любовью пропитано, так вести себя не подобает?

— А как подобает? Сладким крендельком и пряничком? Вы обманули меня, надломили. — От ярости я не могла сидеть, вскочив, топнула ногой и сжала кулачки.

— Чего сделали? — То ли не понял, то ли не расслышал старейшина. — Мы и так с тобой тут как с малым дитятей сюсюкаем, ты, что же влюбилась, и хотела всем на показ выставляться?

Ну этими словами меня пуще плётки отстегали. Само собой тело обмякло и я, такая воинственная вначале, садилась на лавку побитой и устыдившейся. Что-то во мне сломалось, перевернулось. Видимо Трофим был не так уж и далеко, и по всему понятно, что слушать ему тоже, было позволено, что происходило у него в избе.

— Милая, не мог я, правда, ты потом многое поймёшь, когда сама всё пройдёшь. Только не надо не думай плохо.

Я сидела и молчала, отдавшая все силы на неравное столкновение с отцом Иоанном. Понять в том возрасте, что чужие люди действительно хотят мне добра и охраняют не от окружающего, а даже больше от самой себя, было очень трудно. Гордыня — страшный грех, но именно она захватила меня целиком. Я сразу подобралась. Выпрямила сгорбленную вначале спину и задрала нос к потолку.

— Буду делать всё, что вам надо, отец Иоанн. Не беспокойтесь, больше такого не повториться.

— Вот тебе и на! — Первым не выдержал старейшина. — Гордость порой с глупостью рука в руку идут. Но это ты потом узнаешь. У тебя сейчас, пожалуй, самый большой недостаток — это твоя молодость и неопытность, но к сожалению, они очень быстро проходят. А испытав все тяготы учения на своей ретивости, к людям терпимее будешь, потому, как в каждом себя примечать начнёшь.

Трофим стоял словно потерянный. Он не знал, что сказать и боялся, что лишним словом или неправильным поступком окончательно потеряет меня. Не обращая внимания на него, старейшина встал, и будто ненароком обранил, тяжело поднимаясь со своего места.

— В нашу артель вступила? Так теперь тяни вместе со всеми. А учителем теперь твоим станет отец Сафрон. И не здесь, детка, а в жизни. Так, что готовься. Скоро странствовать с ним пойдёшь, только он с дороги отдохнёт, так за тобою и явится. — Опираясь на свою палку, дедушка, вдруг, ласково посмотрел на меня, словно погладил по голове. От этого так стыдно сделалось за своё сумасбродство, что щёки загорелись, как у маленькой. — А вообще-то я тебя хвалить приходил. Ты, молодец, не каждому из первого самостоятельного путешествия так скоро возвращаться удавалось, да и отлёживались гораздо дольше, чем ты. — Тихо и уверенно направился к двери, потом, так неожиданно повернулся и погрозил пальцем. После чего ушёл.

Баба Марфа, как будто стояла под дверью. Вошла тут же и начала сыпать на меня разными местными новостями. У кого кто родился, кто с кем пожениться надумали. Этими словами она и вывела меня из сна с открытыми глазами.

— Это что? Осень скоро?

— А ты думала? Сколько времени провалялась! Сердешная, почто старых, да мудрых людей слушать не хочешь? Почто, супротив горячие слова говорить стала?

— Ох, не подумав я, в горячке, бабусь. И так плохо, муторно на душе, а ты ещё добавку даёшь.

— Теперича вещи сбирать надо, а не к добавкам цепляться. Ну ничего, может это к лучшему, что на обучение к отцу Сафрону направили. Ты главное не теряйся, всё, что говорит, мимо уха не пускай, поняла?

Медленно оттаивая от дверного косяка, такой несчастный и полностью потерянный, ко мне, не обращая никакого внимания на говорливую бабушку, двинулся Трофим. По его выражению я поняла, что он хотел рассказать и объяснить то, что происходило без меня. О его правах и обязанностях перед теми, кто жил в этой удивительной деревне. Слушать не хотелось, ведь не смотря ни на что, в это время, я всё равно считала его виновным в личном оскорблении и ещё чего-то того, что мне самой было неизвестно.

— Ладно, не переживай, я всё понимаю, ты не мог и если, правда, то сама во всём виновата. — Старалась отделаться от любых извинений, а ещё больше от его несчастных глаз.

— Ты должна понять одно, что моё отношение к тебе не изменилось. Я сделаю для тебя всё, ну всё, что ты захочешь, но только пойми одно, душа, что моя, что твоя никому кроме Бога не принадлежат. Запомни это.

— А ещё Бог — это любовь. Ты тоже это запомни.

— Ну, а если, она у тебя есть, то кем она тебе послана? Задумайся об этом. Всё к лучшему, мы расстаёмся и у нас будет время на более глубокие раздумья.

— Да уж, подумаем. — Где-то в душе уже полностью осознав свои ошибки и горько пожалев о своей выходке, не хотела смириться с внешней своей неправостью. Вот тут-то и пришлась, как нельзя, кстати, говорливость бабы Марфы. Она так хорошо сгладила ещё большую назревавшую мою глупость, как я сама бы в этот момент ни за что не захотела бы этого сделать.

— Отец Сафрон мудрый, он тебе поможет многое понять, а самое главное — настоящим хранителем тебя сделает. — А потом тихо, для того чтобы вроде никто не слышал, но тут же чтоб дошло до меня. — Глядишь и шелухи ненужной поубавиться, ведь хорошая же девка-то. Последнее, сделав вид, что пропустила мимо ушей, постаралась заострить внимание на вроде интересующем меня, уже не в первый раз слышанном звании.

— А кто такой — хранитель? — У моей спасительницы аж глаза остановились, но она быстро смекнула. — Сафронушка всё объяснит, а сейчас вещи собираем и спать ложимся, вон сколько дел ещё переделать надо.

Мы молча, но со смирением, стали заниматься каждый своим делом.

На следующее утро я пришла в себя полностью. Обиды исчезли. Хотелось последние минуты перед уходом провести с Трофимом. Попросить у него прощения. Хотябы попытаться попросить, ведь он для меня так и оставался очень близким и родным человеком во всём мире, да к тому же понимал и чувствовал мои страхи, желания и умения лучше всех. Одеться попыталась просто, но так всё же, чтобы не выглядеть совсем оборванкой. Новый шушун, подбитый серой лисой, красную юбку с новенькой косовороткой положила в узел, а одеть пришлось синюю сатиновую юбку с ситцевой косовороткой, да платок, под цвет юбки с маленькими голубенькими и розовыми цветами. Вообщем, как мне казалось не броско, но очень красиво. Коса, что была далеко ниже пояса, сияла ярким рыжим полозом при ярких солнечных лучах. Вид мне мой очень нравился и я, оставшись собой очень довольной, села на лавку ждать Трофима. Вместо ожидаемого дорогого человека в дом вошёл незнакомый огромный мужик. Он был на вид больше Трифона в развороте плечей, да и размерами ладоней совсем не был похож на здешних старцев. Передо мной стоял ещё не совсем старый мужик с окладистой бородой и красиво подстриженными усами. Глаза сияли такой насыщенной синевой, словно лепестки цветов на моём платке. Седина хоть и тронула густую гриву волос цвета спелой пшеницы, но была не полной. Прямая спина и то, как он держался, говорили сами за себя. С полуулыбкой и насмешливым острым взглядом незнакомец так разглядывал меня, что стало не по себе. Хотелось встать и убежать, только бы не находиться с ним в одном доме. Невольно опустив глаза, я старалась спрятать руки или занять их чем-нибудь, тем самым попытаться успокоиться.

— Доброго здоровья, хозяюшка! Вот пришёл познакомиться с кем зиму куковать придётся, да кто новый сюда пройти смог.

— Доброго здоровья, чаю травяного хотите? — Не зная что сказать, попыталась быть приветливой.

— Спасибо дорогая, лучше давай познакомимся. Неизвестно ведь, сколько времени в лесу проведём, а я до сих пор не знаю, как тебя зовут. — С такой улыбочкой он всё это говорил, что казалось, будто испытывал меня в чём-то.

— Агашей родители назвали. Отец Сафрон — это вы батюшка? — Стараясь не трястись пыталась скромно поддержать беседу. Вот как раз в это время и появился Трофим и невольный вздох облегчения услышали все, отчего стало ещё больше неловкости и скованности при этом человеке.

— Ну, что познакомились? — Почему-то очень весело и даже слишком громко начал разговор прямо с порога только что ввалившийся в избу Трофим. Он как-то странно посмотрел на меня и взял для чего-то мой узел. — Не подумай чего дурного, но ты переодеться должна.

— Это ещё почему? — Упавшим голосом, не смея проявить характер при госте, стала спрашивать я.

— Да хотя бы потому, милая, что в дорогу, почти за полста верст так не разряжаются. — Всё, милый и дорогой Трофимушка этими словами как дубиной по голове огрел.

— И чего надевают в такой далёкий путь?

— Пошли найду, коли сама не можешь. — И он двинулся за печку на мою половину. Когда я подошла, Трофим по-хозяйски рылся у меня в сундуке. Он вытаскивал старые тёмные, даже где-то протёртые вещи.

— Ты чего у меня в сундуке роешься? Сама достану то, что скажешь и оденусь, как положено, я же не знала, что так нельзя. — После этого весёлость и бодрость его исчезли. Плечи обмякли, взгляд такой пронзительный стал, что невольно почувствовала его тоску и горе оттого, что меня высылают из деревни.

Когда мы вышли с моей половины, гость сидел на своём месте с закрытыми глазами оперевшись на палку, то ли делая вид, что дремлет, то ли его и в самом деле сморило. Понять этого человека мне пока было не под силу. Но, зато была грустная радость потому, что Трофиму наша разлука также горька и нежеланна, как и мне.

— Да понимаю, что не хотите расставаться, но каждому своё. Завтра рано тронемся. Предупреди Марфушу, чтоб съестного в дорогу поболе собрала. И ещё, тебе об этом и Трофим скажет, ждать не люблю. Только в окно стукну, выходишь сразу, не то догонять вприпрыжку будешь. Путь далёкий, рассусоливать не стану. Всё поняла?

— Да. Только я думала, что прямо сейчас тронемся. — Ёжась от его умения влиять на людей, только и смогла пролепетать.