Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Слушай, а как ты хочешь, что б я тебя называла? Ну, Коля или дядя Коля, или по отчеству может, а? — Вывела из чувствительности девчушка.

— Да не парься, зови как удобно. Чем проще, тем лучше. Хоть по возрасту и в отцы тебе почти что гожусь, да у самого детей пока нет, так что на просто Николая не в обиде буду.

— А почему у тебя детей нет? — Прорвало подростковое любопытство.

— Не знаю, нет и всё. — Не стал я заморачиваться с ответом.

— А ты женат хоть?

— Конечно.

— И жена красавица писаная, прямо как в сказке?

— Ну, почему, сразу писаная? Нормальная, симпатичная, вообщем, мне нравится.

— Слушай, а ты хоть знаешь, куда нас эта ненормальная старуха ведёт? Ты только на неё посмотри, она же как робот идёт, прямо жутко делается, когда на неё посмотрю.

— Зря ты так, она добрая и приведёт тебя к себе домой, а там обалдеешь как интересно.

— Балдеть не хочу, хочу знать зачем. Может она там жертвы человеческие приносит?

— Да, ну, тебя, фантазёрка малолетняя, баба Агаша и мухи не обидит.

— Мух она может и не обижает, потому как человеков обижать желает. Никогда не забуду, как она мне ухо выкрутила, до сих пор торчит и не убирается.

За милой беседой, мы и на заметили как наша проводница свернула с узкой, едва заметной тропинки в сторону и остановилась под огромной старой сосной. Увидев это, я хотел ей крикнуть, чтоб объяснила хоть, но в голове стремительно пронеслось: "Не мешай". Мы с Маринкой встали, где остановились и стали наблюдать за тем, что будет дальше. Откуда-то из-за спины послышались лёгкие и быстрые шаги. Весь мир вокруг нас словно замер. Замороженными оказались не только мы, но и всё, что нас окружало. Можно видеть, слышать, даже мёрзнуть, но только не двигаться.

Обойдя стороной, и, не обратив на нас ровным счётом никакого внимания, мимо прошёл огромный мужик. Что-то знакомое промелькнуло в его размашистой походке. То ли своеобразная мерная развалка, то ли чуть уловимое движение могучих плеч, но он явно шёл под ту сосну, где остановилась старушка.

Рты невольно отвалились: под огромным деревом стояла молодая красавица лет двадцати-двадцати пяти от силы. Рыжие волосы разметались по округлым плечам, длинный сарафан прикрывал ноги почти до ступней. Руки нервно откидывали россыпи золотых волос за спину, оголяя круглое лицо с мягкими чертами и лучистыми зелёными глазами. Большой рот не портил, а завораживал своей правильной формой. Черные высокие брови, словно крылья птиц взмыли ввысь при приближении этого гиганта. Ласковая улыбка, прищур лукавых глаз — всё говорило о том, что этот человек ей был знаком, и не просто знаком, а очень приятен и долгожданен. Как только они оказались друг против друга, самая большая ветка опустилась, прикрыв пару от любопытных глаз, скрыв их словно за занавесом. Любопытство разгоралось, не давая отвести глаз от чудесной встречи двух влюбленных. Хотелось подойти к этому волшебному месту и во все глаза рассмотреть то, что там происходило в эти минуты. Но ноги, приросшие к земле и тело, оцепеневшее по неведомым причинам, не позволяло не только сделать шага, а даже поворота головы. Только через несколько минут пришло долгожданное тепло и чувствительность восстановилась. Заморозка спадала, не оставляя никаких следов.

— Интересно, ты видел то же самое что и я? Или у меня у одной глюки ?

— То же, что и ты, не переживай. К этому тяжело привыкнуть, но у тебя это всё же легче получиться, чем у меня.

— Это ещё почему?

— Потому, что молодая.

— А ты ещё чего интересного видел? Расскажи, а?

— Тебе теперь Агаша расскажет, а будешь послушной, то и покажет.

Вот так устроен человек, с одной стороны мне не хотелось ей говорить ничего, но с другой, я был не одинок. Ещё кто-то, пусть даже ребёнок, переживал то же самое, что и я. Поэтому, хотелось вывалить всё, накопившееся за это время, которое я пробыл вырванным из своей, пусть серенькой, но только моей и ни чьей больше, жизни. Вместо всего этого я смог только выдавить из себя пару фраз, которые тут же счёл глупыми.

— Ты давно в себе странности или таланты разные замечать стала.

— Ты имеешь ввиду то, что у бабы Кати случилось? Такое впервые. А всякое разное, то мама говорит, что лет с трёх.

— А что ты при этом ощущаешь?

— Да ничего. Если, к примеру, обижусь на кого очень сильно или разозлюсь, то этот человек спотыкаться начнёт, а если совсем худо, то падать на ровном месте станет. Если в школе злиться начинаю, то в окно стараюсь смотреть, но тогда на подоконнике все цветы, вроде кислотой обрызганные, вянут и корчатся. А вот после последнего раза уж вообще моих родителей переклинило. Понимаешь, в конце года наша училка на меня разоралась, что я не такая, а вроде того, что себе на уме, выше себя любимой никого видеть не желаю, ну, вообщем, на психологии её замкнуло. Хотела зло сорвать, а я под руку попалась, да подскочила ко мне с таким воем, ну я невольно и посмотрела на неё и её причёску. А о её причёске, это отдельно говорить надо, просто отпад крутой. Три пера в разные стороны и те отдыхают. Ну, вот, смотрю и думаю, что если так орать, то и волосы последние испугаться могут, тогда совсем лысой ходить придётся. И, представляешь?! Волосы на глазах у всех отвалились, а она лысая и красная знай своё, орёт не прекращая, весь класс как грохнет со смеху, а она в непонятках. Вот после этого всего, я опять виноватая и осталась, меня видите ли с нормальными людьми оставить нельзя. Оценки-то у меня приличные, только вот неуд по поведению. А я-то тут причём?

Маринка щебетала, словно птичка, а я, слушал её и думал о том, что Агаша наверное и вправду ошиблась на мой счёт. Ведь эта малышка с рождения обладает тем, что она хотела во мне пробудить и с помощью цветка усилить. А здесь на тебе, всё готово, даже усиления не требует, только знай своё, направляй. Ну, что я мог до появления в моей жизни этой старушки? Да ничего. Словно слепец ходил, а теперь стал людей видеть, светом их любоваться или хотя бы отсветом. Почему, не знаю, но так мне обидно сделалось, прямо как у маленького, эмоции так захлестнули, хоть плач. Почему этой малышке столько всего от рождения дадено, что мне, здоровому мужику годами вырабатывать придётся. Вот и допрыгался, я что же это, всю жизнь по лесам скитаться теперь стану? Заело! Дар девочкин к зависти вывел, всё, это меня уже засасывает, начинаю впадать в детство, но так увлекательно, надо сказать. И чтоб больше подобные мысли не посещали, стал стараться поддержать разговор.

— Как же ты не причём. Видно, когда ты начинаешь свои эмоции наружу выплёскивать, они у тебя каким-то странным образом материализуются. Ведь не напрасно говорят, наверное, что каждая мысль материальна, да и по библии, тоже, грех даже думать плохо о другом, да и вообще надо все мысли под контролем держать.

— Ну, типа того и мой папа сказал, поэтому они вместе с мамой и отправили меня сюда, в Рябиновку. Да ещё посоветовали научиться владеть собой. А я вот о моей бабушке думаю, хороша, ничего не скажешь. Прямо к первой встречной и сбагрила. Во люди. На что только ради собственного благополучия не пойдут, да чего там, про двоюродную бабушку говорить, если родные родители так со мной поступили.

Девочка сильно удивлялась и радовалась одновременно, что является участником происходящего.

— А ты внук её что ли?

— Нет, я как и ты, случайный прохожий.

— Значит такой же урод как и я?

— Да не знаю. Ну почему ещё урод? Просто она занималась со мной, правда как и у тебя пожеланий не выслушивала. Сказала, что так нужно, вот я и остался.

— Ага, остался, скорее оставили, в это почему-то больше вериться.

За разговором мы уселись напротив друг друга. Она на мешок с вещами, а я на упавшую берёзу. Разговор вёлся вяло из-за того, что хотелось увидеть продолжения диковинных событий. Два чудесно изменившихся человека не давали покоя ни на минуту, мы всё время посматривали на огромную сосну, скрывшую от нас влюбленную пару. Хоть это и было утомительно, но всякому ожиданию приходит конец.

От раскидистого дерева в нашу сторону направлялись два убеленных сединами старых человека. Старушка и дед шли, опираясь, каждый на свою походную палку.

— Кому сказать, не поверят. Это же старики. А где те, которые прятались от нас? — С досадой произнесла Маринка.

— Так это они и есть. Только, кажется, я понял, откуда я этого деда знаю, мне про него баба Агаша рассказывала, да так подробно, что, наверное, на улице встретил, не обознался бы. Неужели это Трофим?!

Пока я размышлял вслух, они успели подойти к нам, и прощально взглянув друг на друга, стали любоваться нами. Но тишину прервала разговорчивая девчонка. Она словно воробей чирикала, не в силах остановиться.

— Я поняла, вы парочка. Вы давно любите друг друга, но вас разлучили, поэтому приходится видеть друг друга только в лесу, что б никто не догадался. А стариками прикидываетесь тоже для прикрытия, да? А ты баб Агаш, красавица-то какая, прям вообще... А вас, дедушка, как зовут? Мы теперь все вместе жить будем?

Первым не выдержал дед Трофим.

— Цыц, малая! Ух, как расчирикалась, аж голова кругом пошла. Погодь маленько, и до тебя очередь дойдёт. — После чего не обошёл стороной и меня. — Правильно Агашенька решила, куда тебе такие две пустомели. Смотри, пытается скрыть, а сам не хуже этой пичужки мысли ведёт. Этого бычка я с собой и поведу, а ты этой егозой займись. Ох она из тебя силушки и повытаскивает... Зато из него вытаскивать мне под силу станет, а тебе лишь мука одна. Чего смотришь? — Обратился он ко мне на прямую. — Со мной пойдёшь, понял?

— Понял, чего не понять-то? Хоть к Агаше и привык, с мужиком всё ловчее будет.

— Правильно думаешь, нечего за бабий подол держаться. У нас с тобой и впрямь ладней и дружней выйдет. Вот и всё милые, отсюда вам направо, нам налево, а там всё прямо и прямо.

— Да не переживай, милок, я к тебе тоже привыкнуть успела, но так и впрямь ловчее. — Не выдержала Агаша. — Мы всё одно часто встречаться станем, а то ученье непутёвое выйти может. Да и жить у нас только по одному и можно, вот ведь как. Так что лёгкого пути вам с Трофимушкой.

После этих слов стало так вдруг грустно и одиноко, что лучше бы она вовсе молчала. Но уходить совсем уже не хотелось. Желание было лишь посмотреть, чем всё это закончится, что они из нас получить хотят. Тут старик кашлянул, и посмотрел в сторону погрустневшей старушки.

— Э-эх, никогда прощаться не мог, пошли мы, ежели что, то дам знать, сама понимаешь. — На этом он осторожно коснулся плеча Агаши и видение предстало вновь. Перед нами стояли по-прежнему молодые красивые люди, которые много лет не переставая, любили друг друга, но почему-то не были вместе. Лишь одно короткое мгновение они стояли озаряемые внутренним светом друг друга, смотря и стараясь запомнить любимого, как всё разом исчезло, будто насмешливое видение. Два старых человека расходились друг от друга в разные стороны. Подмигнув девочке и, отдав ей, свитер с грибами, я отправился догонять своего нового учителя.

Лесные тропинки, едва заметные для человека не посвящённого, я старался различить по едва уловимому зеленоватому свечению. Куда меня вёл Трофим, было не известно, но угадывалось то, что место будет похоже на Агашин островок. Зеленая дорожная нить со временем стала утолщаться и светить, словно указывая неискушенному путнику тропинку до места, именно ему уготованному.

— Это что же, наваждение или колдовство какое? — Спросил я, стараясь тем самым хоть немного сбросить темп ходьбы.

— Колдовство не от Бога, а ты коли устал, так явно и говори, зубы-то не старайся заговорить. — Не поддался на уловку такой же слышащий, как и Агаша старик.

— Так мне просто не понятно, откуда что берётся, вот и всё. — Старался не поддаться я.

— А чего понимать-то? Про то, поди, Агаша подробно рассказала. Про воинство Господне, про то, как людям помогаем, да веру стараемся помочь сберечь. Вот вроде и всё.

— Ничего себе всё. Бабушка, то есть Агаша, уж теперь и не знаю, как лучше называть-то её, мне про это рассказывала, но что-то больно на сказку похоже.

— А ты сначала пусть даже как и сказку, но прими сердцем, вникни, ну а потом, глядишь и откроется тебе.

Тропинка виляла меж оврагов, засыпанных сухими полусгнившими листьями, да ветками, ветром нанесёнными, так и оставленными там. Лес менялся и становился больше похожим на угрюмый строй старых елей и сосен, посаженных кое-как, где придётся. Мы же, не отклоняясь ни на шаг, шли по путеводной ниточке-ведунье. Оглядываться совершенно не хотелось. Иногда, создавалось впечатление, что за нами, лесная стена смыкалась сама собой, пряча не только путников от случайного любопытного взора, но и саму тропинку, по которой мы шли. Солнце, будто боролось с дикими зарослями, пытаясь осветить и прогреть наши лица. Но пробраться в чащу ему так и не удавалось, мелькая только на редких нижних ветвях деревьев.

— Дедушка, а вы с Агашей в этих лесах вдвоём живёте? — Старался не упустить благосклонности к разговору, я, чтобы хоть немного больше получить информации от своего попутчика, старался добиться доверительного рассказа. Мысли до такой степени разные и противоречивые рождались у меня в голове, что не хотелось делиться ими ни с кем, поэтому, в такой ситуации лучшим оказывалось слушать, а не думать.

— Почему вдвоём? Ты о лесе как о доме говоришь. А того понять не желаешь, что даже в доме одному жить, не получиться. Человек один не может, так его природа устроена. То, глядишь, кошку завёл или собаку, то другую какую живность. А ты про лес так! Где ж тут одному быть.

— Ну, ты махнул! Я про вас, про людей.

— Да и про людей, ты тоже мало чего знаешь.

— А чего про них знать-то, прошли те времена, когда по лесам жили, тем более у нас. Всё уже тысячу раз хожено перехожено.

— Ты на воду озера посмотри, чего увидишь, то там и есть, а чего видеть не сможешь, то, сколько об этом не говорили, не верь.

— Скажешь тоже, а рыба, которую на крючок ловишь? В это не только веришь, но и потрогать можно.

— А все её ловят? Кто-то домой и пустой возвращается, а ты всё равно веришь, что она там есть. Почему?

— Кто ж его знает, но ты на вопрос не ответил.

— Чего попусту слова тратить, когда сам увидишь, да может и потрогать придётся, а там и вера придёт. Лучше смотри внимательней, перед тобой вторая проверка.

— Как вторая? Когда ж тогда первая была?

— Не отвлекайся, не это главное, главное то, что видеть сможешь.

Прямо из овражка мы поднимались прямиком к небольшой дубовой роще. Тропинка, вилявшая между высокими деревьями, исчезала именно в этой, небольшой, будто специально насаженной дубраве. Поднимаясь к этим красавцам, нам постепенно открывалась большая опушка, огороженная этими вековыми деревьями. На их фоне берёзки представлялись такими нежными и хрупкими, будто специально высаженные, чтобы таким образом подчеркнуть с одной стороны силу и мощь, с другой красоту и грацию окружающего нас мира. Солнечные лучи, пробиваясь ровными пучками золотистого света, напоминали картину храма, в котором я недавно был. Жёхлой травы, не смотря на пору, не было. Эта картина была словно молчаливым доказательством присутствия Божественного, не рукотворного во всём, что так торжественно представало передо мной. Незримая граница проходила между лесом и этой дивной опушкой.