Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Прими в довесок и такую родню. — Он показал на них, стоявших между покосившихся старых домов с пустыми ничего не выражающими глазами. — Не только Митрофанова сторона за тобой смотреть, да помогать станет, но и от моей уже тебе во веки вечные не избавиться. Его выслушал, так теперь и мой черёд с тобой поговорить. Ещё не известно за кем правда, а за кем лишь сказочки. Сам думать, да выбирать обязан. Только знай — откроешь ладанку-то и позвать как их можешь, так и нас. И не известно кто с большим усердием своему наследнику помочь сможет.

— Значит, это и есть тот злополучный выбор? — Прошелестел я и здесь лёгким ветерком.

— А то, как же?! Он любому с рождения даётся. Только вот сделать его можно всего лишь раз. Порою мечется человек, мечется, что самому и разобраться не под силу становится, начинает слушать, что ему говорят, а как известно: сколько людей, столько и мнений. Это я к тому, что ты Митрофана-то не особенно слушай — старайся больше на себя надеяться. Вот как твоя суть тебе подскажет — так и поступай.

— Не могу я тебя понять: то ли ты меня запутать хочешь, то ли от сердца говоришь.

— Ещё чего! Ты же и моё продолжение тоже. Так зачем тогда мне тебе плохое советовать, сам посуди — в жизни чисто белого или чисто чёрного не бывает. Сначала дел наворочаешь, а потом и расхлебать-то толком не сможешь, вот и поди, разберись, кому от этого легче? Так что думай сам, особливо токмо не заморачивайся. В одном с Митрофаном соглашусь: от сердца, от самого что ни на есть нутра должна твоя правда исходить, только тогда за неё и имеет смысл побороться.

— Понятно, ты, значит, Игнатом будешь?

— Молодец, узнал, хоть и не я тебя наукам разным обучал, а всё одно, не обошли стороной, упомянули. Поди ушат грязи на меня вылили. Только, знай, не такой уж я злодей, какого из меня твои учителя рисовать привыкли. Ну, да ты не переживай, у нас ещё время будет с тобой поближе познакомиться. А из этой встречи вынеси одно — не из-за власти я на этой стороне оказался, и не для того, чтобы брату своему отомстить, а просто моя она, сторона эта, вот и весь сказ. Не всегда белые одежды токмо светлую, непорочную душу представляют, как и чёрные, только одних злодеев. Всё тогда на белом свете слишком просто было бы.

На последних словах сильный ветер подхватил моё легковесное тело, и, я открыл глаза на том же месте, куда меня укладывали Анюта с Трофимом. Перед глазами замаячил тот же выбеленный потолок лесной избы. Домашнее, уютное тепло создавал запах вкусной еды, приготовленной умелой рукой Анюты и, хоть и увиденное глубоко засело в мою бедную голову, но отдалилось, потому что желудок отозвался на простые человеческие потребности. Очень хотелось попробовать то, что на сей раз приготовила гостеприимная хозяйка.

"Кино" продолжается.

— Ой, встал уже? Чего не позвал? Я бы тебя и в постели покормила. — Засуетилась Анюта.

— Да я вроде и сам пока в силе ложку ко рту поднести.

— Ага, три дня, как убитый проспал. Если бы сегодня не проснулся, то не знаю, что делать стали бы.

— А чего это на мне? — Оглядывая себя, я обнаружил огромного размера красную косоворотку, которая висела на мне поверх моих штанов и доходила мне почти до колен. На руке не было никакого воска и даже следа от него. На шее помимо крестика висел тот кожаный мешочек, что я достал из пакета с грязью.

— Да, это мы тебя переодели, когда ты в беспамятстве был. Ты отчего-то сильно мёрзнуть стал, вот Трофим и предложил папанину рубаху на тебя напялить. — Ответила Анюта на моё молчаливое недоумение. — Твоя-то рубаха слишком узкой для лежачего оказалась, а папанина в самый раз пришлась.

— Нормально! — Поразился я. — А где теперь мои вещи? Не спалила их ещё?

— Не бойся, чего с ними будет? Вон, выстиранные, да выглаженные тебя дожидаются. — Как мне показалось, с лёгкой обидой махнула она в сторону моей кровати, около которой стоял табурет с аккуратно сложенной стопкой из моих вещей. Я не стал долго ждать и тут же напялил на себя своё родное тряпьё, отдав непомерно здоровую рубаху в руку Анюте. Под вещами оказались все атрибуты моей почти забытой жизни: мобильник, давно разрядившийся без подзарядки, ключи от квартиры и машины, да документы, за которые я переживал больше всего.

— Всё проверил? Ничего не пропало? — Поинтересовалась женщина с лёгкой издёвкой в голосе.

— Да, большое спасибо. — Почему-то виновато ответил я.

— Раз всё имущество посчитано, тогда пора к столу, а то вечер не за горами, папаня придёт, и вы дальше смотреть станете.

— Это чего же опять всё по новому?

— Так ведь не всё просмотрел-то. Тебе ещё до главного добраться надо.

— Если честно, хоть сериалы и затягивают, но не любитель я их просматривать, понимаешь?

— А ты на это по-другому посмотри. — Как только она это произнесла, меня словно током прошибло, яркое воспоминание о сне всплыло неотвязчивым переживанием и тяжёлым осадком на душе, который заставлял думать и продвигаться вперёд.

— Теперь и аппетит пропал.

— С чего бы это, рань ты на него никогда не жаловался.

— Да одолели меня со всех сторон, ещё и сон этот, вообщем одно ко одному.

— Сон желудку не помеха. Это только начало, не один такой яркий, да впечатлительный ещё увидишь, так из-за этого, не есть что ли?

— Ладно, попробую, уговорила. — Я сел и стал медленно пить чай с пирогом. Странное это явление в природе организма — аппетит. Вроде его нет совсем, да и кушать совсем не хотелось, ан нет, только притронулся к еде, и если ты не сильно больной, то он тут как тут, объявится и навалится так, что съешь порой больше того, что, мог бы. Когда вошёл Трифон, я уже почти не мог пошевелиться от обжорства.

— О! Вижу, щёки как у красной девки пылают, значит, сыт и доволен. Разве много нам в этой жизни надобно-то? — Проскрипело радостно привидение.

— И ты здоров будь, родственничек.

— Да и тебе не хворать мил человек, только ты мне зубы-то не заговаривай, скоро ночка упадёт. Ты-то готов?

— А то как же? Я всегда готов.

— Двигайся поближе и давай смотреть тогда.

— Это можно, но прежде вопросик один назрел, спросить чешется.

— Это что ещё за вопросик? — Аж остолбенел дед.

— Чего ради мы здесь ночей не спим, когда я днём один всё просмотреть смогу?

— А кто тебя тогда в узде держать станет, деточка? Ведь тебе только волю дай, так хуже ребятёнка малого, того и гляди в такие дебри непролазные попадёшь, а мне на старости лет по ним лазать придётся, что бы тебя высвободить.

— Это как же?

— Да так, станешь смотреть одно, а потом просто повнимательней на другое посмотришь и всё, история поменялась — станет тебе другого бедолагу казать. А ты в своём увлечении даже и не заметишь, так на другого и переключишься, ладно, ежели двоих-троих таким чередом обойдёшь, а то и вовсе тебя не сыскать станет.

— А ты вроде контролёра ко мне приставленный.

— Думай как хочешь, только времени на разговоры вовсе не осталося. — На этих словах, я протянул руку, жалея только ободном, что разговор по душам на мой сытый желудок так и не получился.

Старенькая маленькая избушка вновь оказалась у меня перед глазами. Я невидимкою завис внутри и понял, что попал в раннее утро к Марии в дом. Старушка в чёрном платке и такой же чёрной размахайке с юбкой прикрывающей полностью даже её ступни, хлопотала у печи. Красивая стройная Машенька сидела на лавке и расчёсывала костяным гребнем длинные густые волосы. В углу перед иконами плясал небольшой огонёк лампадки, говорившей о прочтённой утренней молитве.

Жизнь в этой маленькой избушке, на мой взгляд, протекала тихо и спокойно. Двум женщинам не было причин для ссор и обид, потому они жили дружно, в согласии друг с другом довольствуясь тем, что Бог послал. Самая тяжёлая работа по дому была на Машеньке и она платя за спокойствие и доброту названой матери выполняла безропотно всё, что требовалось в их бесхитростном хозяйстве. Хоть и небольшой двор, но сил требовал временами и не только женских. Несколько кур, да гусей, подаренных барином, небольшой надел земли, да две взбалмошных козы — вот вроде и всё, но к зиме готовиться не только людям приходилось, живность подготовить куда сложней приходилось. Девушка косила траву около леса, сама обрабатывала огород, да небольшой надел с рожью, тоже входило в её заботу. К барину на поклон ходили только по осени, и то, только за маленькой коренастой лошадкой, что бы перевести всё то, что накосила, да высушила хрупкая девушка. По поправке избы, старушка сама нанимала за еду прохожих, которые порою просились на постой.

Монотонность и размеренность каждодневных забот растревожило одно ни чем не отличавшееся от других, утро. Накосившись травы до "зайчиков" в глазах, девушка ушла поближе к лесочку и там решила прилечь под уже жарко припекавшими лучами солнца. Полдень начинал хозяйничать во всю. Приятно стрекотали кузнечики, и так сладко клонило ко сну, что Машенька не смогла удержаться от искушения прилечь в такой благодати. Мокрым платком прикрыв лицо от полуденного зноя, думая о своей старушке, не такой уж и крепкой, как в былые времена, ей хотелось только одного — вернуть её задушевную, добрую улыбку, снимавшую все горести напасти с порой так не вовремя нахлынувшим невзгодам. Девушка не видела, да и не могла видеть, что по просёлочной дороге, не смотря на жару, шёл высокий и красивый юноша, со светлыми полу вьющимися волосами чуть ниже плеч. В одежде монаха на пыльной деревенской дороге под знойным солнцем он выглядел более чем странно. Поравнявшись с крайней, ветхой избушкой он остановился и, постояв в нерешительности, всё же зашёл в дом. Пробыв там совсем немного, он двинулся в сторону леса, ровно к той самой делянке, где отдыхала девушка. Дурманящий аромат свежескошенной травы разморил её, и она отдалась лёгкой приятной дрёме, которая унесла её в мир грёз и полуснов. Лёгкие шелестящие шаги она приняла поначалу за лёгкий ветерок, гуляющий меж высокой травы, но приподняв голову она увидела высокого юношу, залитого солнечными лучами и, не поняв до конца, что происходит, спросила:

— Эй, чего это тебе тут спонадобилось?

Довольный, раскрасневшийся от работы и жары, молодой человек, сделав руку козырьком, постарался рассмотреть говорившую.

— Ой, да зачем же? — Встрепенулась Машенька, резко поднимаясь на ноги, узнав в юноше, дорогого для себя человека. Он же, разбросав вилами последние полоски травы, подошёл к ней с радостной улыбкой. По всему было видно, что всё происходящее более чем нравилось ему.

— Барин, хоть и жаркий полдень выдался, да деревня без глаз не бывает. Чего это вы удумали-то?

— Ты Машенька обещала наедине говорить мне ты, забыла? — Улыбаясь, ответил Сафрон.

— Зачем ты сюда пришёл? — Опустив глаза, по-прежнему строго спросила девушка.

— Травы собирать в лес направился, а тут гляжу ты, вот и подсобил малость, а ты как погляжу недовольная.

— Это только ты время потерял на моей делянке-то.

— А я, может, забыл, какие хотел собрать, а возвращаться за перечнем не хотелось, вот и решил косой помахать, да вилами поворошить. Не переживай, мне это лишь в удовольствие, а не как тебе в тяжкий труд. Да может ты мне и сама захочешь показать какие знаешь.

— Да что я простая крестьянка по сравнению с тобой, барин, знать-то могу?

— И можешь и знаешь, только отчего-то мне говорить отказываешься.

— Что-то не пойму я тебя барин, чего это вздумалось вам бедную девушку в смущение вводить? Что вам здесь?

— Сам не знаю. Бегу к тебе, будто и впрямь, как мёдом намазано. Поверь, хочу просто видеть тебя, говорить с тобой и боле ничего. Ты не бойся меня. Я обета нарушать не собираюсь, потому сам от себя и мучаюсь. Сам себе испытание вымолил, со слезами на глазах Господа молил, чтоб послал достойное, и вот теперь и не рад ему. Перебороть почти что невмоготу.

— Да я не боюсь, только зачем сердце-то рвать тогда? Не проще ли было уехать, да и попросту забыть.

— Пробовал. Ничего у меня не получилось. Закрою глаза и плывёшь ты у меня перед глазами, а отделаться от этого мочи никакой нет. А сама-то парня какого приглядела?

— Нет, Бог милостив, не обращают они на меня никакого внимания. Я бы, может, тоже в работницы при монастыре пошла бы, да только на кого мне Глашу оставить? Да и барин не пустит, сам знаешь. А в монастыре-то легче время коротать получается?!

— Везде одинаково мысли лезут.

Не замечая, как они шли уже по прохладному и тенистому лесу, забредая всё дальше и дальше, увлекаясь даже не столько разговором, а сколько присутствием друг друга. Смешанный лес прикрывал их от любопытных глаз и манил своей тенистой убаюкивающей тишиной. Двое молодых людей шли, говоря ни о чём, испытывая при этом полное счастье, которым и предстояло жить до следующей случайной встречи. Проходили дни и случаи представлялись всё чаще и чаще.

Яркие события нежного и доброго отношения к бедной и никому по жизни не нужной девочке, для Маши являлись потоком счастья, которое, как она понимала, скоро должно оборваться, но, пока оно не оборвалось, она взахлёб старалась искупаться в нём, запомнив всё, до мельчайших подробностей.

Свернув из берёзовой коры туесок, и туго обвязав его длинной, набравшей силу травинкой, молодые люди собрали его полным земляники и счастливые пошли из леса. Солнце, давно перевалившее за полдень, заставило разойтись их, выждав какое-то время. Сначала ушла девушка, счастливо выпорхнувшая из леса и, собирая вилы и косу, она даже что-то напевала себе под нос. Только потом за ней вышел молодой человек с охапкой разной травы и огромным букетом лесных цветов. Он, проходя мимо старенького домика, сделал большое усилие над собой, чтобы даже мельком не посмотреть в сторону довольно притягательную для него. Ему помогла лишь единственная мысль, которая с известного времени никогда не покидала его, мысль о том, чтобы не в коем случае не навредить ей. Ведь всё, что он делает в этой жизни, он делает только для неё. А для неё в этот момент, как он понимал, было важно, чтобы их ни при каких обстоятельствах односельчане не смогли их связать вместе своими, такими неугомонными языками. Добрейшие, словоохотливые соседушки и так не оставляли жизнь одиноких женщин без неусыпного надзора, а при новых обстоятельствах, могли бы сделать и вовсе невыносимой.

Всю неделю Сафрон носил в дом к своей тётушке непойми, какую траву, которую ночами отправлял на конюшню, да огромнейшие букеты цветов, так нравившихся довольно ещё не старой женщине. Целую неделю старая барыня млела от такого почтенного внимания племянника, ставя при каждом удобном случае своему сыну его в пример. На что повзрослевший сын старался поначалу не обращать никакого внимания. Его воспитание и обязанности поведения сильно разнились с его неуёмными желаниями и потребностями. Поведение сына порою приводило мать в ужас, и она в очередном припадке убегала за каплями, чтобы хотя бы немного успокоиться, а потом целыми вечерами принималась пилить сначала сына, а затем уже и его отца за недогляд и нежелание принимать участие в его взрослении. Отец отшучивался, а сын даже не старался делать вить вид, что слушает её.