14. Кофе для эстетов

Из кухни тут же показался Георг, а следом и Мэдди, которая до того явно избегала детектива — обижалась на него за то, что он не пришёл на представление. Но, слава Небесам, разумность и осторожность в ней всегда преобладали над девичьей чувствительностью. Даже сейчас, когда сердце было полно любви, а душа — тревог.

— Кто тут был? — отрывисто спросила Мадлен. — Дверь запирали?

— Вроде бы да... — засомневалась я. — Но могла и позабыть.

— Спрошу Лайзо, может, он видел чего-то, — вызвался Эллис и зябко обхватил себя руками. — Эх, влезать сейчас в мокрый пиджак...

Выглядел детектив настолько несчастным, что даже чёрствый Георг растрогался.

— Накиньте мой макинтош, мистер Норманн. Буду вам премного благодарен, если вы освободите меня от необходимости выходить и самому разговаривать с мистером Маноле. И, разумеется, никакой речи не идёт о том, чтобы под дождём мокла леди Виржиния или мисс Рич.

Эллиса не было десять минут, не больше. Вернувшись, он сообщил, что Лайзо, к сожалению, никого не заметил, поскольку встретил мистера Салливана, решившего прогулять свою бессонницу, и принял его приглашение согреться кружечкой грога и переброситься словом-другим. Отлучился Лайзо со спокойной душой, зная, что детектив присматривает за мною — с одной стороны, а беседа наша наверняка затянется — с другой.

— Но в кофейне определённо кто-то был, — заключил Эллис. — На пороге — полукруг от дождя, а ветер как раз с востока. С тех пор как пришёл я, всё уже высохло, значит, дверь открывали снова.

— И зачем кому-то могло это понадобиться? — воскликнула я досадливо, выказывая чуть больше раздражения, чем подобало леди.

— Вот уж не знаю... — задумался детектив. — Как вы там говорили — здесь о нас сплетничать некому? Вот и посмотрим, потянется ли ниточка слухов, а если потянется — то к кому приведёт. А пока не вернуться ли нам в зал? Там, кажется, оставался ещё ваш волшебный чай и это, как его... яблоко позора.

Мысленно посочувствовав Рене Мирею — Эллис редко давал кому-то или чему-то прозвище, но если уж снисходил до этого, то прирастало оно намертво — я последовала сему в высшей степени разумному совету. К тому же о расследовании мы поговорить так и не успели, а разузнал детектив, как выяснилось, немало любопытного...

И даже обескураживающего.

— Я опросил всю труппу, Виржиния, — сообщил он, понизив голос. — Ну и чудаки, скажу я, все как на подбор! Мне доводилось и среди знати крутиться, и в трущобах Смоки Халоу, и в монастырях, и в герцогском замке, и даже в таборе гипси, но с такими оригиналами я не встречался. Их словно нарочно подбирали, чем эксцентричнее, тем лучше. Фея Ночи среди них — светоч разумности и спокойствия. Её настоящее имя, кстати, Дороти Ишервуд, она из Бромли родом, хотя и сбежала из дома в восемь лет. Так вот, если б не мисс Ишервуд, то со мной бы никто и разговаривать не стал, а послушать там есть что.

Так же буднично и тихо Эллис сообщил обескураживающую новость — оказывается, герцог Хэмпшайр в течение почти полутора месяцев до представления едва ли не еженедельно навещал цирковой зверинец. Приметную шубу, яркий жилет и даже манеру передвигаться чуть вразвалочку немногочисленные свидетели описывали вполне достоверно. Встречал знатного посетителя всегда лично дрессировщик из Романии, Барнаба Конделло, прославившийся под именем Бобо Великолепный.

— Правда, сами товарищи его звали "Бобо-Дрянь", — сообщил детектив и усмехнулся: — Ну, циркачи — люди острые на язык, у них для каждого найдётся меткое прозвище, иногда такое, что и вслух-то не произнесёшь в приличной компании, а человек на самом деле неплохой. Но это не про Барнабу Конделло — он был жадным, склочным и скрытным... Пока, впрочем, речь не о нём.

И Эллис вновь принялся живописать похождения герцога в цирке.

Главным свидетелем была Фея Ночи. Она, нисколько не стесняясь в выражениях, обругала покойного Хэмпшайра: якобы к животным он относился с непонятной весёлой жестокостью, словно к дорогим игрушкам, приобретённым лишь для того, чтоб их разбить. Лошадей дёргал за гривы, тыкал в бока тростью, пока едва не получил удар копытом; одному из голубей сломал крыло, заплатил, правда, за это более чем щедро; пушистую северную кошку с кисточками на ушах велел связывать, чтоб не укусила, а после гладил подолгу.

Но особым его расположением, к худу или к добру, пользовалась медведица по кличке Девочка.

К ней герцог шёл в первую очередь. Велел будить, если она спала, злил, молотил тростью по морде, а затем наблюдал, как зверь бросается на решётку в бессильной ярости, и хохотал. Те немногие из посвящённых, кто знал о визитах инкогнито, упрекали Барнабу, а Фея Ночи и вовсе разругалась с ним так, что даже в драку полезла, чему был свидетелем приглашённый в тот вечер алманский доктор. Но дрессировщику затмила взор воистину королевская оплата: за каждый визит, а их было около десятка, герцог выкладывал по сотне хайрейнов.

— Прелюбопытная картина вырисовывается, да? — спросил меня Эллис, завершая рассказ.

Я нахмурилась.

— Получается, что герцог Хэмпшайрский, да упокоится он на Небесах, сам предрешил свою страшную кончину. Неудивительно, что медведица взбесилась, когда увидела его на зрительских рядах...

— Прекрасная, стройная версия! — с энтузиазмом подтвердил детектив. Выдержал паузу — и добавил: — Беда в том, что своего высокого гостя циркачи описывают уж слишком высоким, как человека примерно моего роста. А герцог, мир его праху, был на добрых полголовы пониже.

От неожиданности я слишком резко раскрыла веер и едва не опрокинула собственную чашку — вот конфуз бы вышел. Но то, о чём рассказал Эллис...

— Получается, что кто-то прикидывался герцогом и приходил злить медведицу? А что говорит сам мистер Конделло, как он описывает покойного?

Детектив подался вперёд, локтями налегая на стол. Улыбка у него сделалась зловещей.

— А вот здесь начинается самое любопытное. Барнаба Конделло никого не может уже описать, потому что не далее чем четыре часа назад его самого нашли на задворках за амфитеатром Эшли. А нож под лопаткой затыкает болтливые рты куда надёжнее, чем любые деньги...

Честно признаться, первым — и недостойным — порывом было тотчас же поехать в особняк и извлечь из сейфа два запечатанных конверта с предсказаниями Луи ла Рона и миссис Скаровски. Вторым, столь же постыдным — зажать уши, чтобы не услышать больше ничего ужасного. Отчётливо вспомнился сон, залитая кровью арена...

Закралась устрашающая мысль: неужели и это убийство не последнее?

— Вы не думаете, что это только начало? — спросила я вслух, тоже невольно понижая голос. Так, словно боялась, что беда услышит — и заглянет ко мне в дом. — Ходят слухи о проклятии...

— И я даже знаю, кто их распускает, — едко откликнулся Эллис. — Леди из общества достопочтенных куриц... Или курицы из общества почтенных леди? Словом, крикливые птички, которые в последние годы всю столицу замусорили своими лозунгами. Впервые речь о проклятии зашла в выпуске "Бромлинских сплетен" месяца три назад, в авторской колонке Сибиллы Аксонской, это псевдоним мистера Пека, щелкопера, который по чьему только заказу не строчит статейки. Поспрашивайте-ка о нём у вашего приятеля ла Рона, только заранее приготовьтесь к ушату помоев, который, без сомнений, заслуженно прольётся на голову Пека.

У меня вырвался вздох. Было нечто лицемерное в том, чтобы отстаивать женские права руками нечистоплотного журналиста-мужчины. Не зря миссис Скаровски возмущалась, когда движение её обожаемых ширманок сравнивали с "Благодетельными леди".

— Про покойного герцога, к слову, говорили, что он когда-то повздорил с этими пресловутыми леди, — припомнила я. — Да и у амфитеатра Эшли, кажется, они тоже повстречались и обменялись любезностями...

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Эллис. — Расскажите. Лишнее свидетельство из первых уст мне не помешает, тем более что вы, Виржиния, умеете подмечать детали. Нейт, разумеется, тоже, но бедняга тогда был вторые сутки на ногах, а потому толку от него мало.

В который раз уже за последнее время я подробно изложила события того злополучного вечера. Нелепые плакаты "Общества благодетельных леди", появление герцога с супругой, язвительные дядюшкины ремарки, наконец, безобразное происшествие на ступенях... Детектив выслушал внимательно, а потом рассмеялся:

— Ну, конечно, вот и последняя деталь головоломки! Вы говорите, герцог отряхивался после того, как на него налетела монахиня? Готов поспорить, что его окатили какой-нибудь вонючей микстурой, и наверняка так же благоухал и лжегерцог. Мало похожей шубы и яркого жилета, чтоб зверюга взбесилась — глаза у медведей слабые, а вот нюх острый, лучше даже, чем у гончих собак. А злопамятность вообще выше всяких похвал: мне тут рассказывали историю о том, как медведь спустя три года преследовал охотника, то ли лапу ему раздробившего, то ли медвежат пострелявшего. Я догадывался, что медведицу натравили на герцога с помощью запаха, но не мог понять, когда и чем его облили... Стоит побеседовать с "Благодетельными леди". Впрочем, готов поспорить, что и монахиня фальшивая, и у амфитеатра её видели в первый и последний раз.

Я с ним согласилась. Теперь, по прошествии времени, мне самой казалось странным, что кто-то из лона церкви счёл возможным присоединиться к экстравагантному шествию с плакатами, лозунгами и выкриками. А уж отвратительный скандал на ступенях... С другой стороны, монашеский наряд позволял укутаться с головы до ног: скрыть фигуру, цвет волос, даже часть лица, если надвинуть платок пониже. Свидетели же в первую очередь станут описывать приметный костюм, а не черты злоумышленника.

И ещё кое-что не давало мне покоя.

— Как вы полагаете, смерти герцога Хэмпширского и мистера Конделло — дело рук одного человека? — спросила я, преодолев сомнения. Эллис поощряюще кивнул. — Да, разумеется, глупо было бы думать, что там два убийцы... Но ведь тогда получается, что у преступника уж слишком длинные руки. Он раскидывается направо и налево деньгами, которые даже на мой взгляд велики; он знает и повадки зверей, и привычки покойного герцога; он обладает талантом к лицедейству; он легко сумел войти в доверие к "Благодетельным леди"; наконец, смог пробраться в цирк и избавиться от главного свидетеля. А ведь романец-дрессировщик наверняка заподозрил неладное, не зря он сразу же скрылся с арены и не показывался, хотя его искали...

Эллис откинулся на спинку стула, большими пальцами машинально зацепляя подтяжки; взгляд его потемнел.

— Ваша правда, Виржиния, — подтвердил детектив мрачно. — Мне самому мерещатся сдвоенные следы...В принципе, всё прекрасно укладывается в политическую линию. Профессиональный убийца, нанятый людьми со связями, а значит, и с деньгами — вот вам и навыки, вот и средства. Заинтересованные лица... Да кто угодно! Скажем, алманские шпионы подсуетились или аксонская провоенная клика избавилась от могущественной фигуры в стане противника. Но, скажите на милость, зачем тогда медведя натравливать? Да я вам сотню способов попроще назову, причём куда более естественных. Есть яды, которые не оставляют следа. Автомобили часто ломаются, лошади скидывают седоков, в конце концов, бывает, что и черепица с крыши падает! А здесь — такая сложная схема...

— Чем сложнее действо, тем больше вероятность, что что-то пойдёт не так, — кивнула я. — Сэр Клэр Черри рассказывал однажды об одной нелепой партии, сыгранной пятью колодами сразу... Или я неправильно поняла вас?

Эллис ответил не сразу.

— Здесь два аспекта. Насчёт первого — вы правы. Убийство слишком сложное. А второй... — Он помолчал. — Виржиния, у вас ведь есть фабрика? — Я кивнула. — Хорошо, значит, процесс производства вы представляете... Ваша "Железная Минни" собрана на конвейере. Хорошая машина — и она точно такая же, как у какого-нибудь мистера Смита в Колони. Или мсье Ревю в Марсовии. Понимаете, к чему я клоню?

— Не совсем, — призналась я. Потом задумалась. — Погодите... Они одинаковые, поскольку их собирают на конвейере из одних и тех же деталей. Но прикажите трём мастерам-самоучкам сделать свои машины — и сходство будет лишь приблизительным. Так?

— Так, — улыбнулся Эллис. — Профессиональные убийства... По сути дела, это тот же конвейер. Детали разнятся в зависимости от цели — от "модели". Должна ли смерть быть тихой — или взбудоражить всю столицу, погибает ли жертва в одиночестве — или её топят в море чужой крови... Бывает по-разному. Но на мой вкус профессиональные убийства отличаются этакой... ну, скажем, чёткостью. Приёмы отработаны, навыки отточены. А здесь... здесь я чувствую вдохновенный полёт фантазии, вижу язык знаков, понятный лишь убийце. Помните Душителя с лиловой лентой?

Я содрогнулась и подавила желание тотчас же вскочить и отправиться к Лиаму и убедиться, что он в порядке.

— Как забыть такой кошмар!

Эллис дважды кивнул сосредоточенно, словно в такт собственным мыслям.

— Вот и тут похожий душок... Есть ощущение, что для убийцы место было даже важнее жертвы. Однако цирк — сообщество крайне замкнутое. Чужаков туда не пускают. А преступник не только растравил медведицу, но и, очевидно, повредил решётку аккурат напротив того места, которое выкупил герцог. Да и от Барнабы Конделло избавился средь бела дня, ловко подставив самих же циркачей. Я упоминал о том, что его убили метательным ножом?

— Кажется, да, — откликнулась я рассеянно. И вспомнила, как с ножом обращался Лайзо — образ нарисовался зловещий. — Значит, убийца мистически силён и ловок? И как можно не заметить такого атлета?

Эллис моргнул — и рассмеялся.

— Святая наивность! Готов спорить, что вы про младшего отпрыска Маноле подумали, — и он подмигнул мне. — Нет, Лайзо берёт меткостью, даже ему не под силу убить человека со спины, ударом под лопатку. Спереди, в глаз или в шею — другое дело... Нет, я хотел сказать, что убийца очень хитёр. Вы сегодня назвали меня призраком, но это он, подобно бестелесному духу, прошёл среди циркачей, никем не замеченный, и украл один нож у метателей, брата и сестры Томпкинсов. Затем приблизился к Барнабе Конделло, не возбудив у него никаких подозрений, бесстрастно воткнул бедняге нож под лопатку — и, наконец, ретировался. Маловероятно, слишком маловероятно! — раздражённо повысил голос детектив. — Для чужака — и вовсе невозможно. Выходит, что убийца или его сообщник — один из циркачей. Но мисс Ишервуд поручилась за каждого из своих товарищей. Да и деньги... Что-то не сходится.

— Вы, кажется, доверяете мисс Ишервуд, — заметила я.

Получилось несколько ревниво, и от внимания Эллиса это, разумеется, не ускользнуло.

— Не то чтобы всецело, — улыбнулся он. — С моей профессией верить кому-то — непозволительная роскошь. Разве что Лайзо, ну, и ещё одному удивительному человеку... Но дело в том, что как раз тогда, когда убили Конделло, я имел беседу с мисс Ишервуд в Управлении спокойствия. Она, разумеется, может быть в сговоре с убийцей... но не многовато ли тогда у него сообщников?

— Может, вся труппа? — предположила я наобум.