14. Кофе для эстетов

— Мне доводилось слышать нечто подобное.

— Люди ему мешают. С утра приходит горничная, затем повар, поварёнок и мальчик для посылок, летом ещё и садовник. Они делают свою работу. Затем уходят. Мастер Горацио платит очень щедро. У него нет детей, но есть состояние. Мои и его цветы уже не отличить постороннему человеку, однако его работы покупают охотнее... А вот и мастер Горацио.

Наконец, когда мы были уже совершенно обессилены бесконечным потоком слов, вошёл мистер Монк.

"Скрюченный цверг" — так назвал его Эллис, помнится; что ж, против истины он не погрешил. Бывший похоронных дел мастер едва доставал головою мне до плеча, но что это была за голова! Право, она бы скорее подошла гиганту-атлету, а всклокоченная седая шевелюра, сияющим ореолом окружавшая мощный череп, только добавляла значительности.

— А, посетители, — произнёс мистер Монк, уставившись на нас по-старчески мутноватыми глазами. И сощурился: — Однако же не заказчики. Чем я могу служить?

Он угадал, что покупать мы ничего не собираемся, даже для виду — неудивительно, впрочем. На второй год я сама научилась отличать праздных зевак, отважившихся без приглашения заглянуть в знаменитое "Старое гнездо", от посетителей, и вовсе не потому, что знала последних по лицам и именам. Дело было в особой манере держаться и в мимике; кроме того, те, кто заранее озаботился разрешительным письмом, начинали почти сразу же искать взглядом столик. Зеваки же, беспардонно или украдкой, изучали обстановку, других гостей — и, разумеется, хозяйку кофейни.

То есть меня.

— Добрый день, мистер Монк, — наклонила я голову в знак приветствия и улыбнулась. — О вас мне рассказала миссис Эттвуд, которая обучалась в вашей мастерской недалеко от площади Примроуз около двадцати лет назад...

— У этой миссис Эттвуд есть имя? — немного ворчливо перебил меня мастер. — У меня много кто учился, и почти все те безответственные девицы повыскакивали замуж, спрятались за мужниной фамилией и если и используют преподанные им уроки, то лишь для домашнего рукоделия... Дженнет, птичка, принеси-ка мне чаю с бренди, я озяб с прогулки, — обратился он к девице-подмастерью, с кряхтением присаживаясь за стол. — Старость — не радость, милые леди, увы...

Мисс Блэк сделала книксен, точь-в-точь как горничная, и умчалась куда-то вглубь дома. Надо заметить, что в присутствии мастера она сразу же перестала тараторить; видимо, боялась его рассердить. Мне же этот старик не показался страшным, ничуть, напротив — он вызывал симпатию. Возможно, потому что занимался делом не ради заработка, а в своё удовольствие, давным-давно обеспечив безбедную старость; возможно, из-за живого ума, который не скрыть было ни нелюбезными манерами, ни скорбным выражением лица.

— Миссис Эттвуд, Диана Майлз Эттвуд, точнее, не позволила вашим урокам пропасть втуне, хотя и употребила в несколько непривычной области, — ответила я, когда мисс Блэк уже наверняка ушла подальше. — Она стала модисткой и держит лавку; неплохую, надо сказать. И вот в этом крошечном букетике миссис Эттвуд признала вашу работу, — добавила я и выложила на столешницу искусственные цветы.

Лилия, асфодель, увядший розовый бутон.

Мистер Монк резко выдохнул; сухие, сморщенные его губы задрожали. Он быстро унял волнение и взял себя в руки, однако секундной слабости хватило, чтобы понять: вид этих цветов ему определённо знаком.

— Я много таких букетов переделал, мисс... мэм... гмх, — кашлянул он.

— Леди Виржиния, графиня Эверсан-Валтер. Охотно верю, — согласилась я. — Однако весьма вероятно, что заказчицу именно этих цветов вы запомнили хорошо. Ведь она выглядела весьма необычно, неправда ли?

Мастер достал платок и промокнул лоб, оглянулся на дверь, затем на прилавок...

— Есть одна дама, которая заказывает у меня цветы уже без малого пятнадцать лет... Она начала заходить ещё в те времена, когда моя контора занималась только похоронными делами, но запомнилась мне не этим: видят Небеса, я много причуд перевидал, так что даже пташка Дженнет кажется мне вполне обычной девицей, весьма разумной для своего пола. Та же дама... Выглядела она необычно, спору нет: темнокожая, статная, почти всегда в жёлтом, изредка, по весне — в голубом с головы до ног. Но запомнилась она другим... Вы умеете хранить секреты, леди Виржиния?

Я кивнула:

— Можете положиться на меня, — и оглянулась на Мэдди. — Так же как на мою компаньонку. Кажется, в таких случаях принято говорить "нема как могила"? — пошутила я.

Мистер Монк неожиданно усмехнулся:

— Знали бы вы, сколь много может рассказать о человеке место его последнего пристанища, то не говорили бы так. Однако положусь на ваше слово. Не потому, что имею дурную привычку верить незнакомцам... Но однажды та дама упомянула, что вскоре ко мне придёт молодая женщина со сделанным мною букетом, который я тотчас же узнаю. Сдаётся мне, что это вы... Дело в том, леди Виржиния, что цветы, которые вы держите, я полвека назад своею рукой положил в гроб своей жене, скончавшейся от анемии.

В глазах потемнело.

Признаться, перед визитом в мастерскую я предполагала разные исходы, склоняясь к тому, что злосчастный букет заказала сама Абени. Но такое... Тем не менее, мне удалось совладать с собою — и даже успокоительно прикоснуться к руке Мэдди, улыбнувшись.

— В таком случае, мне стоит отдать это вам, — сказала я и придвинула к Горацио Монку цветы. — В обмен попрошу лишь об одной услуге: помогите мне встретиться с той женщиной. Я знаю её под именем Абени; как она представилась вам, увы, не могу предположить...

Мастер бережно, почти робко взял букетик, прикрывая его второй ладонью от чужих глаз, словно свечной огонёк — от ветра. В этом жесте было столько любви, что сердце дрогнуло. Наблюдение за людьми, пережившими и переросшими тяжёлую потерю, от которой со временем осталось только неяркое светлое чувство сродни благодарности, само по себе приносит боль.

Ту, что делает нас немного лучше, как хочется надеяться.

— Спасибо, — рассеянно произнёс Горацио Монк, слегка щурясь. — Честно признаться, она никак не представлялась. Я же называл её Та Дама, иногда — Та Самая. И где же вы познакомились с нею?

— Там же, откуда взялись эти цветы, — указала я веером на букетик, и мастер вздрогнул. — Ох, прошу прощения, я не хотела вас ввести в заблуждение или напугать! Но я думаю, что тот ваш подарок для жены давно забрала земля. А этот... Вы ведь видели недавно сон о тех самых цветах?

Старик кивнул:

— Да, около двадцатого числа. Я запомнил дату, поскольку весь день был сам не свой, и пришлось даже отослать птичку Дженнет домой, к родителям. Что ж, я понял, что вы имели в виду, леди Виржиния. И я повидал в жизни довольно, чтоб не отмести ваши слова с насмешкой, а поверить. Я помогу вам встретиться с той дамой. Оставьте мне ваш адрес и ждите записки, я дам знать, когда нужная вам особа появятся. Если верить моему чутью — а оно меня прежде не подводило — ждать придётся недолго.

Вернулась мисс Блэк. Мы с мистером Монком поговорили ещё немного, не затрагивая острых тем. Он пил свой чай с бренди и нет-нет да и поглядывал на блеклый букетик, я же рассуждала о моде, в основном повторяя услышанное в мастерской миссис Эттвуд. Спустя некоторое время, когда приличия были соблюдены, мастер записал мой адрес и вслух — для мисс Блэк, верно — пообещал отправить, что должно, в нужный срок. На том мы и расстались. Он любезно проводил нас до границ своего скромного сада, где в автомобиле уже ждал Лайзо.

— Я всё думал, стоит ли говорить кое-что или нет, — произнёс вдруг мистер Монк, когда мы с Мадлен уже сели в салон, и оставалось только захлопнуть дверь. — Но, возможно, вы найдёте смысл в этом, коль от меня он ускользает... Та Дама долгие годы заказывала цветы. "Для кого?" — спрашивал я её, и она неизменно отвечала: "Для себя". Но два... или три, что ли, года назад она начала говорить иначе. "Для моей подруги".

Я прижала пальцы к губам, чтобы подавить вскрик.

— Даже... даже так?

Мистер Монк отвернулся; взгляд его был устремлён вдаль — вряд ли на чёрные ветви яблонь, готовые пробудиться от зимнего сна и брызнуть зеленью, и не на синее небо за ними.

— И цветы она заказывала разные, просила только сделать поярче. Я как-то спросил, только чтоб не молчать за стойкой: "Та подруга, верно, была вам очень дорога?". И она сказала: "Дороже всех"... Я просто подумал, что стоило бы вам это рассказать, леди Виржиния. Всего доброго.

Последние слова Горацио Монка погрузили меня в престранное состояние. С одной стороны, я не могла очнуться от раздумий, с другой — сосредоточиться на чём-либо тоже не получалось. Ехать в кофейню в таком расположении духа не было ни малейшего смысла. Потому когда Лайзо предложил "сделать крюк, да побольше", что буквально означало — кататься по городу, пока это не наскучит, я без промедления согласилась.

— Дороги сегодня точно узлом завязаны, — пробормотал он через некоторое время.

Мы как раз выехали на довольно широкую улицу, но вынужденно свернули в проулок: путь нам преградил развернувшийся поперёк движения автомобиль, с хозяином которого бранился в полный голос торговец-тележечник. Опрокинутый котёл на мостовой и треснутый борт тележки, видно, и явились камнем преткновения. Вокруг собралось уже порядочно зевак, и среди них выделялась до безвкусицы богато нарядившаяся женщина, ярко-рыжая, очень маленького роста. Она хлопала в ладони и смеялась в голос; высокий белокурый спутник — то ли слуга, то ли скромно одетый кавалер — поправлял сползшую с её плеча накидку, отороченную мехом.

Пара показалась мне знакомой... Мы уже встречались где-то?

— Что с дорогами? Они запружены? — усилием воли попыталась вырваться я из плена бессвязных размышлений.

Лайзо качнул головой неопределённо.

— Говорю, словно ведут нас куда-то, — сказал он, и в его голосе проскользнули лукавые, подначивающие нотки.

Это несколько привело меня в чувство.

"Ведут", вы только послушайте!

Нет, предположим, мне доводилось сталкиваться и с призраками, и с духами, и с приворотным колдовством, и с пророческими снами, и даже с ожившими картинами. Но дороги, обладающие собственной волей? Никогда не поверю!

Мэдди хихикнула в ладошку; видимо, выражение лица у меня сделалось презабавное.

— Где мы сейчас?

— В Ист-Хилл, ещё немного, и к ипподрому выберемся, — нахмурился Лайзо. — Может, у Дэйзи-Раунд свернуть, там можно срезать путь...

Я мысленно представила карту города — и меня осенило.

— Так здесь же неподалёку амфитеатр Эшли! Вот потому-то и мерещится нечто мистическое в совершенно обыкновенной поездке! Ещё и после визита к бывшему похоронных дел мастеру... Что ж, давайте проедем мимо амфитеатра — и убедимся, что ничего, да простят Небеса, оккультного и сверхъестественного в дорогах нет, а виной всему разыгравшееся воображение.

— Молодой красавице упрямство к лицу, — едва слышно заметил Лайзо, однако послушно повернул в сторону амфитеатра.

Я сочла за лучшее сделать вид, что не заметила его шутки; Мадлен же, отвернувшись к окну, подрагивала от смеха.

К амфитеатру Эшли мы выехали с противоположной стороны, не к площади, а к пустырям, вдоль которых тянулись здания, похожие на казармы. Часть из них выглядела заброшенными, у других стояли шатры и навесы; жилая половина была огорожена временным заслоном из повозок, автомобилей, деревянных щитов и жердей. Всё это создавало впечатление хаоса, и вместе с тем — какой-то диковатой прелести, очарования бесприютности. В одном из сооружений издали угадывался загон для лошадей; ближний расписной фургон напоминал старинную шкатулку с украшениями — облупившаяся "позолота" на боках, узорчатая крыша...

"Вот видите — никаких злодейств, интуиция над тобой пошутила", — хотела я было сказать Лайзо, но тут заметила, что на огороженной территории царит лихорадочное, тревожное оживление.

Обитатели лагеря сновали туда-сюда беспорядочно и беспокойно, точно осы вокруг сбитого на землю и облитого водой гнезда. Повинуясь знаку, Лайзо остановил машину; некоторое время мы выжидали, причём никто, включая меня саму, не смог бы сказать, чего именно. Перевалился через ограду гибкий поджарый мужчина, сполз, скрючился, обнимая себя за колени; казалось, что он сотрясался от рыданий. Затем показались у импровизированных "ворот" между двумя повозками ещё несколько человек, в одном из которых я издали узнала альрава-берейтора Салиха. Немолодого, но щегольски одетого мужчину мне приходилось уже встречать, а вот третьего, сгорбленного, едва ноги волочащего старика я, кажется, видела впервые. Щёголь, очевидно, тоже был циркачом, по крайней мере, с Салихом он вёл себя панибратски, в то время как с немолодым спутником держался очень почтительно, как подмастерье с наставником. Чуть поодаль, на дороге, где начиналась полоса деревьев, стоял кэб; Салих с приятелем подвели к нему старика и помогли сесть, затем подали вещи — небольшой саквояж и трость с массивной ручкой.

А я смотрела на них — и не могла понять, отчего меня пробирает холодом.

— Не нравится мне это, — произнёс Лайзо негромко, и зелень его глаз стала ярче. — Поедем отсюда.

Я хотела согласиться уже, но тут заметила ещё одного человека у прохода между повозками и попросила:

— Нет, погоди.

Лайзо проследил за моим взглядом и беззвучно рассмеялся:

— Надо же, Илоро тут! Подождите, я с ним переброшусь словом-другим.

Наша "Железная Минни" стояла таким образом, что от лагеря циркачей её не особенно-то и было видно из-за угла заброшенных казарм, поэтому я согласилась. Мэдди подобралась, словно готовясь к нападению; то ли её разволновало неожиданное появление детектива там, где мы никак не ожидали его встретить, то ли беспорядок и оживление, царившее среди ярких шатров и повозок... Скорее, последнее, потому что она несколько успокоилась, когда Лайзо и Эллис, немного поговорив между собою, вместе направились к автомобилю.

— Не знаю, что вас привело сюда, но больно похоже на судьбу. Мою, несчастливую и жестокую! — ничуть не расстроенно, напротив, даже азартно заявил Эллис вместо приветствия. — Ну, как вам Монк? Вы нашли то, что искали?

— Очарователен, — честно ответила я. — Человек с неожиданными знакомствами. Что же до обретения искомого... Судить рано, но, кажется, я вам теперь обязана.

— Пустое, — махнул рукой Эллис и, воровато оглянувшись, склонился к окошку автомобиля. Потом зашептал, понизив голос: — Я, конечно, всегда рад видеть вас, Виржиния, и в скором времени ещё наведаюсь в кофейню и всё-всё расскажу. Но теперь поезжайте: сегодня плохой день для прогулки меж цирковых шатров. Помните ту метательницу ножей, которую подозревали в убийстве дрессировщика, Нору Томпкинс?

Я машинально, едва осознавая свои действия, прижала пальцы к губам, сражённая неожиданной догадкой.

— Только не говорите, что и она мертва.

У Эллиса вырвался вздох.

— В яблочко. Забита насмерть, орудие убийства — путлище со стременем. Решающим был удар в висок, но на этом убийца не остановился... Не хочу признавать это, но ваши кровожадные гости из кофейни, поэтесса с журналистом, и алчный до зрелищ повар оказались правы: похоже, что нас ждёт цепочка убийств, и мы только в самом её начале.