Курт оглядел деревянные стены, бросил взгляд на проем и пожал плечами, вынув и взведя арбалет:
— Стало быть, узнавать это будем старым добрым способом: пойдем и посмотрим.
Вперед он двинулся первым, и спустя миг следом снова застучали по ровному дереву волчьи когти. Проход под аркой был заметно уже лестницы, войти в него одновременно всем троим было невозможно, и Мартин мягко, но настойчиво отстранил его назад, пойдя первым и дав рядом с собою место Хагнеру.
Проход тянулся всего семь шагов — и оборвался, выведя в просторную комнату...
— Benvenuto a bordo[224].
Глава 47
Мартин вздрогнул, на миг запнувшись у входа, Хагнер подпрыгнул на месте и рыкнул, вздыбив шерсть, и Курт тоже на мгновение смешался, не сразу поняв, откуда взялся этот человек, почему его не было видно всего миг назад. Всего миг назад перед глазами была лишь комната, даже скорее небольшой зал — почти идеально круглый, похожий на огромную корзину размером в пару дюжин шагов. Множество тонких ветвей, сплетаясь тесно, без малейшего просвета, образовали собою пол и ровные стены без единого окна, стены вздымались высоко вверх, и там, в вышине, ветви расходились, делились все мельче и мельче, и круглый зал, точно купол, венчала сочно-зеленая крона. Плотная листва полностью скрывала собою небо, если оно там было, и солнце, если ему было там место, но в зале было светло, как на летней поляне, и откуда-то словно веял легкий теплый ветерок, и едва слышный шелест доносился отовсюду, хотя и ветви, и каждый листок были неподвижны.
Посреди зала высилась колонна — пробившая плетеный пол толстая, в три обхвата, гладкая ветвь без сучков, трещин или наростов; ветвь уходила вверх и сливалась листвой с укрывшей зал кроной...
У колонны-ветви, прислонившись к ней плечом и заведя ногу за ногу, стоял Бальтазар Косса, глядя на вошедших подчеркнуто дружелюбно и насмешливо.
Мартин и Хагнер метнулись вперед — и отпрянули, словно невидимая ладонь оттолкнула обоих прочь; Курт выстрелил, ни на что не надеясь, уже понимая, что смысла в этом нет никакого — и потому не удивился, увидев, как болт кувыркнулся и загремел по древесному полу, точно сбитый наземь порывом ветра...
— Бац... — тихо прокомментировал Косса, лениво пронаблюдав за полетом стрелы, и с неподдельным интересом осведомился: — Что дальше по плану?
Курт отступил на шаг назад, сжимая приклад, помедлил, неторопливо сложил арбалет и, убрав его в чехол, нарочито спокойно отозвался:
— Дальше по плану ты должен снять защиту и устроить показательную взбучку этим смертным.
— Хорошая попытка, Гессе, — без улыбки кивнул беглый понтифик. — Жаль, не удалась. Еще что-нибудь?
Мартин сделал шаг вперед и остановился, сжав бледные губы в узкую полоску и взявшись за рукоять самодельного ножа с деревянной рукоятью; Хагнер шагнул вместе с ним и остановился тоже, протяжно, утробно рыкнув.
— Плохой, плохой волк! — строго проговорил Косса и, оттолкнувшись от колонны-ветви плечом, распрямился, сложив на груди руки и обведя собравшихся взглядом. — Итак, больше идей нет, как я понимаю?
— У тебя, как я понимаю, тоже, — Мартин снова шагнул вперед. — Иначе с чего бы мы все еще стояли здесь, живые и невредимые.
— Догадливые... — одобрительно произнес он. — А теперь посмотрим, насколько разумные. Поскольку ситуация у нас патовая, предлагаю ничью. Положи вон там на пол копье — и уходите, Древо наверняка вас выведет назад. В конце концов, семейству Гессе не впервой оставлять врага непобежденным, давайте сделаем это доброй традицией. Твоему отцу, разумеется, уже не остается надежды когда-нибудь расквитаться, но тебе-то спешить некуда, будешь потом копить силы и изыскивать способы, и как знать...
— Ты серьезно думал, что он согласится? — хмыкнул Курт, и тот пожал плечами:
— Нет, конечно. Но попробовать стоило. Это тоже в своем роде традиция.
— Это и есть наша ветвь? Внушительный отросток, надо заметить, долго придется пилить.
Косса смерил взглядом колонну и медленно, нежно провел ладонью по гладкой коре.
— Один из самых крепких, прочных миров... Жаль, что бедняга Альбрехт не сможет оценить, чем увенчался его вклад, ему бы понравилось, он знал толк в дереве.
— 'Вклад' — это стать подкормкой? — уточнил Мартин неприязненно. — Судя по размаху, сюда вложились вместе с ним и все его выжившие люди.
— Большие дела требуют больших жертв, — с показной печалью вздохнул Косса. — Ты уже начал это постигать и сам, верно?
— Ты, надеюсь, понимаешь, — спросил Курт, не дав стригу ответить, — что без родившегося и пострадавшего когда-то Христа не будет и тебя тоже? Не будет Папы, который вытащил тебя из тюрьмы, потому что не будет христианской церкви, не будет... А ты вообще представляешь, что будет? Вся история этого мира пойдет по-другому, и ты уверен, что тебе будет место в этой истории, что ты вообще будешь? Что не намереваешься ad verbum отпилить сук, на котором сидишь?
— Да, сложно придется... Столько линий надо будет оборвать, столько свести, столько создать из ничего... В одиночку творить альтернативу человеческой истории тяжко, но — у меня есть помощник, а уж с Древом мы договоримся.
— Договоритесь? Ты намерен его покалечить, антихрист недоделанный, и собрался с ним договариваться?
— У Древа нет чувств, Гессе, — спокойно отозвался Косса, все так же поглаживая колонну-ветвь, точно любимого питомца, прикорнувшего у ноги. — Оно не умеет мыслить, обижаться, расстраиваться, не может ненавидеть или любить, не помнит зла... Оно само и есть и добро, и зло.
— Положим, так. Но ты исправишь по-своему лишь одну ветвь, а на других ветвях все останется по-прежнему. Это ты понимаешь?
— Пусть будет. Там, где нет меня. Но там, где я — не будет его.
— Он везде, — возразил Мартин сухо. — На любой ветви Древа, во всем Мироздании, так или иначе — Он есть везде. И с чего ты взял, что испорченную тобой ветвь Он не уничтожит? Иоанн, пятнадцать-шесть, помнишь?[225]
— Я Папа, — улыбнулся Косса. — Мне ли не помнить Писание. А ты — помнишь? Помнишь, как он обещал, что больше никогда не станет уничтожать человечество? А он всегда исполняет свои обещания, в этом его слабость.
— А еще Он обещал Конец Света и Пришествие Судии, — мрачно напомнил Курт. — Когда Антихрист явится и начнет насаждать свои порядки. Не боишься, что Он исполнит обещание и в этот раз?
— А я рискну, — отозвался Косса уже без улыбки. — Исполнение Откровения уже началось не так, как предрекалось, с чего бы ему закончиться так? И хочу тебе напомнить, Гессе: пока создатель миров видит, что люди справляются сами, он не будет вмешиваться с радикальными методами — до последнего. И вот, вы справляетесь. Вы сопротивляетесь. Вы выставили войско против адских орд. Вы подняли против Антихриста весь христианский мир. Вы пришли сюда, чтобы дать ему отпор. И когда я завершу то, что начал — наверняка ведь найдутся недовольные; даже в мире, где не будет вашего бога — найдутся люди, которым не понравится то, что вокруг. И рано или поздно какой-нибудь непоседа соберет вокруг себя заговорщиков, бунтовщиков, он выступит против меня, будет противиться и пытаться свергнуть, нутром чуя, что вокруг всё должно быть не так, должно быть по-другому... Сущность человеческая, Гессе, убережет этот мир от уничтожения. И подарит его мне.
— Так все мы здесь для этого?
— И для этого тоже, — кивнул Косса и нарочито легкомысленно махнул рукой: — Ох, ну ты же знаешь этих малефиков. Им мало сделать гадость, им надо, чтобы эту гадость было кому оценить, а тут, как видишь, больше никого не осталось. Иисус, знаешь ли, тоже не ушел умирать куда-нибудь в пустыню, он из своей смерти устроил целое представление на публике; должны же быть и у меня хоть какие-то зрители, соблюдем традицию. Фарисей, легионер и... — Косса склонил голову набок, с сомнением оглядев Хагнера. — Пусть будет народ. Жаль, прокуратор не пришел. Струсил?
— Зачем тебе копье? — спросил Мартин, и Косса вдруг сделал несколько стремительных шагов вперед, остановившись вплотную к незримой стене, в трех шагах от него.
— А зачем ты с ним сюда пришел? — спросил он тихо.
Шелест листвы над головой словно стал громче, и едва ощутимый ветерок обратился зябким сквозняком... Курт поежился, когда холодное дуновение скользнуло по затылку.
— Зачем ты сюда пришел? — снова спросил Косса — негромко, спокойно, но голос его отдался в голове эхом, этот голос будто слился с шорохом ветвей, с ветром, сам веял вокруг, точно ветер, обступил со всех сторон...
Мартин дважды шагнул вперед и остановился, глядя в глаза прямо напротив, но не ответил, все так же молча сжимая деревянную рукоять самодельного ножа. Косса склонил набок голову, точно разглядывая невиданную диковину, и неторопливо проговорил:
— Дороги... Миры... Множество путей... Ты ведь этого хотел?
Откуда тебе это знать?! — хотел спросить Курт и не спросил, не смог спросить, не сумел, а ветер в кроне становился все громче и громче, и холодный сквозняк леденил кожу все настырней...
— Да. Ты хотел именно этого. Увидеть, узнать, пройти — как можно больше... Так вот они, все твои дороги, здесь, выбирай любую. Ты отчего-то решил, что уже выбрал, но так ли это? Посмотри в себя, прислушайся к себе, загляни в ту часть себя, что ты от себя отгородил, и скажи честно перед самим собой: ты выбрал? Или заставил себя выбрать? Молчишь... Хорошо. Значит, начал думать. Подумай. Хорошо подумай, сейчас самый подходящий момент для этого.
— Я подумал.
Голос стрига звучал хрипло, тяжело, едва слышно, заглушаемый шумом листвы и холодным ветром...
— Что ты мне можешь предложить? Я уже получил больше, чем ты мог бы дать. Дороги? Ты сам сказал, у меня впереди долгая жизнь, а стало быть, недостатка в них не будет, и как знать — быть может, миры еще раскроются передо мной, и без довеска в виде тебя. Но даже если нет, дорог и в этом мире не счесть. Чем ты можешь меня заманить, что можешь предложить, чем собрался соблазнять? Ты ведь даже вечной жизни мне посулить не можешь, потому что она уже у меня есть.
— Вечная жизнь... — повторил Косса медленно, словно гоняя слова на языке. — Вечная жизнь без свободы... Это правда то, чего ты хочешь? Хочешь ежедневно сверять свои желания с дозволениями Мастера?
— Меня это устраивает.
— Серьезно?
Ветер подхватил голос человека за незримой стеной, взвил смерчем, унес в вышину, к сплошной зеленой кроне, переплел с шелестом листьев, низринул обратно и облёк со всех сторон...
— Не верю. А сам-то ты себе веришь?
— Чего ты от меня хочешь? Просто скажи прямо.
Ветер и шелест стали громовыми, точно грохот водопада, плотными, как полотно, и сдавили, сжали, оглушили...
'Ты остаешься один на один с проснувшейся памятью и снова возвращаешься туда, к началу всех дорог, только теперь — помня себя и понимая, чего стоит выбор. И снова выбираешь'...
Что ты делаешь, Мартин?..
Спросить не получается. Не получается крикнуть. Не получается двинуться с места и шевельнуть губами...
'Когда я сдамся — а я сдамся — всем будет плохо'...
Что ты делаешь?..
— Что тебе от меня нужно?
— Помощник, — ответил ветер и взвыл невидимым вихрем, сотрясая зеленую крону.
— Почему я?
— Потому что ты прошел сюда. Потому что Древо признало тебя. Всё верно, творить историю с нуля — тяжкая задача, а Древо — оно инструмент, а не сподвижник. Ты проделал долгий путь, осталось сделать один шаг. Шаг в историю, Мартин... Если только захочешь, если сам себе позволишь, в этой истории останешься ты — ты такой, какой есть — и не останется твоего Мастера, и никто, никто больше не будет стоять над тобой и управлять движениями твоей души, твоей волей, твоими желаниями. Твоей жизнью. Твоими дорогами.
— Никто, кроме тебя?
— Я не нуждаюсь в подданных, у меня их теперь будут десятки, сотни, тысячи тысяч, зачем мне прилагать столько сил, чтобы добыть еще одного? Не стану лгать: я обойдусь и без помощников, я не ждал твоего появления, не планировал его, не надеялся на него, и мысль предложить тебе заново выбрать путь — возникла спонтанно прямо сейчас. Просто потому что мне так захотелось. Тебе достаточно лишь быть там, где буду я — назовёшь меня Ариманом, назови себя как пожелаешь, хоть Ормуздом. И всё, что может быть только для меня и только для тебя — будет, вечно меняясь и вечно возвращаясь, в таких сочетаниях, созвучиях, вкусах и красках, которые мы сейчас не можем себе представить, но можем о них помечтать. Просто подумалось — было бы неплохо, если в будущем одиночестве рядом будет кто-то, кто понимает, как все на самом деле.
Ветер в кроне над головой и вокруг шумел, выл, захлебываясь, и ветви хрустели и скрежетали...
— А если я не понимаю?
'Надо было остановить меня, пока ты еще мог'...
Что ты делаешь...
— Так поймешь.
Косса протянул руку ладонью вверх и остался стоять, все так же глядя глаза в глаза, и ветер метался и ревел, и ветви стонали над головой и вокруг...
— Шаг вперед. Это все, что нужно. Если в самом деле хочешь понять — Древо пропустит тебя.
Мартин опустил взгляд на протянутую руку, помедлил и убрал ладонь с рукояти самодельного ножа с деревянной рукояткой.
— Пути, — тихо напомнил Косса. — Твои пути. Такие, какими ты их захочешь сделать. На выбор — любой, или все сразу.
'Следователь второго ранга Мартин Бекер. Личный номер две тысячи три'...
Что ты делаешь...
Мартин шагнул вперед и сжал протянутую ладонь. Еще миг прошел в неподвижности под голос неистовство воющего в вышине ветра — и он шагнул снова, оказавшись рядом с Коссой.
— Поздравляю, — серьезно сказал тот, отступил назад и, потянув стрига за собой, отпустил его руку. — Твой первый по-настоящему самостоятельный шаг.
— И каким будет второй?
Ветер кричал в зеленой кроне, визжал, сливаясь с голосами и подхватывая каждое слово.
Что ты делаешь...
— Я должен отдать тебе копье?
Косса улыбнулся — снисходительно и укоризненно, коротко качнув головой, и снова отступил назад, и ветер захохотал безумным смехом...
— Ты все же решил, что это трюк?.. Нет, оставь его у себя. Тебе оно сейчас будет нужнее. Править судьбу мироздания будешь ты сам — так, как сочтешь необходимым.
Он повернулся спиной и медленно прошагал к колонне-ветви; остановившись, провел по огромному стволу ладонями, поднял голову, бросив взгляд на зеленую кровлю. Мартин медленно приблизился и остановился в шаге позади, снова положив ладонь на рукоять, глядя на гладкую кору молча.
Обернись... Обернись... Что ты делаешь...
— Древо знает, что сейчас что-то случится, — проговорил Косса тихо, и этот едва слышный голос немыслимым, невероятным образом звучал громче кричащего в ветвях ветра. — Оно понимает, что пришел час перемен, какие в его истории были лишь однажды. Когда кровь Сына Господня пролилась на древо креста, история сделала поворот к новому миру... Теперь тому миру конец. Оно это чувствует...
Косса обнял ветвь, прижавшись к ней щекой, и закрыл глаза.
