— В теории, в наше время всякое может быть, — с сомнением произнес Мартин. — За последние годы многое изменилось. Приходские школы множатся, университеты растут, смена прежней экономики требует новых знаний и умений, рыцари постигают языки и кредитно-процентные премудрости, торговцы разбираются в богословии, крестьяне уходят в города, непреодолимые преграды между сословиями пусть медленно, но непреклонно истончаются, разные stratum'ы перемешиваются... Да и конгрегатское участие приносит плоды... Словом, я вполне допускаю, что это может быть самый обычный горожанин, попросту нахватавшийся того и этого, наобщавшийся, скажем, с торговцем из бывших благородных землевладельцев, а то и сам из них, а то и имеющий священнослужителя в близких друзьях, и даже на досуге почитывающий разные книги просто так, не по долгу службы или учебы... В теории все это может быть.
— Есть такое, грамотных нынче развелось — ступить некуда, — тяжело вздохнул Курт, и Мартин кисло улыбнулся, тут же посерьезнев. — Однако ты прав. 'В теории'. И начитанные крестьянские детки мне попадались, и худо-бедно цитирующие латынь горожане...
— Но.
— Да. 'Но'. Здесь уж как-то все слишком...
— ...странно.
— Да.
— Семейная идиллия, — констатировал фон Вегерхоф, не поднимая взгляда от книги. — В выводах вы так же единодушны?
— А твое участие в расследовании так и будет выражаться исключительно в комментариях не по делу? — отозвался Курт; стриг пожал плечами и аккуратно перевернул страницу книги.
— Я не инквизитор, мое участие, à bien prendre les choses[66], должно выражаться исключительно в присутствии на месте... И отчего же не по делу? Всего лишь отметил, как это замечательно, когда следователи не спорят, не меряются рангами и версиями...
— Хреново это, — пробормотал Мартин и, спохватившись, пояснил: — Не слишком полезно для дела. Не спорить о версиях — хорошо к концу расследования, а если такое в начале... Стало быть, или один заблуждается, или оба, или версия тупиковая.
— Или ее нет вовсе, — продолжил Курт и, подумав, вздохнул: — И это, боюсь, наш случай.
— А если просто взять его за грудки и прямо спросить, кто такой? — задумчиво предположил Мартин. — В конце концов, что мы теряем? О том, что мы подозреваем во всех смертных грехах каждого из их братии, включая его самого, он не просто догадывается, а знает доподлинно, посему вопросу не удивится, и мы его не спугнем. Соврет? Даже не сомневаюсь, наверняка соврет, но мы, быть может, сумеем что-то вычленить из его вранья: на моей памяти еще никому не удавалось солгать так, чтобы в его лжи не было ни granum'а правды.
— Не возражаю, — кивнул Курт и, подумав, придвинул к себе схему и пустой лист. — Дай-ка скопирую, пока это древо не разрослось еще в десяток ветвей... А потом, пожалуй, выйду в город. Сомневаюсь, что здесь удастся узнать что-то новое и полезное, но ad imperatum следует.
— Отлично, — одобрил Мартин и после короткой заминки добавил: — Заодно сможешь навестить графа Грайерца. В твое отсутствие являлся посыльный от него: граф хотел бы, если это не слишком затруднит майстера Гессе, разделить с майстером Гессе трапезу, и своим согласием майстер Гессе очень обяжет, хотя, разумеется, граф ни в коей мере не хочет обременять майстера Гессе и отвлекать от расследования.
— Как это мило с его стороны, — заметил Курт безучастно, вычерчивая фигуры на пустом листе. — Стало быть, я встречу полное понимание, если откажусь.
— Напрасно, — подал голос фон Вегерхоф, на мгновение отведя взгляд от книги, и он вздохнул:
— Знаю... Но сегодня мне не до него. Разве что нагрянуть к нему на ужин...
— Полагаю, граф тебя радушно встретит хоть посреди ночи, — серьезно заметил Мартин. — По городу с тобой идти?
— Сам решай, — пожал плечами Курт, аккуратно выводя 'Предел' в начерченном прямоугольнике. — Не знаешь, чем пока заняться — идем, вдруг что-то из увиденного или услышанного наведет на мысль. Есть куда приложить силы еще — действуй. Я тут тебе не указ, расследование это — твое, тебе и вожжи в руки.
— Тогда я хотел бы внести еще одно предложение, — кивнул Мартин, и Курт поднял взгляд от листов перед собою, глядя на него выжидающе. — Предел как таковой и минотавр... Мы не знаем, связаны ли эти два явления, и если да — то как, напрямую или косвенно. Я бы предложил не развеивать силы и поделить, если так можно выразиться, расследование пополам: искать истоки и причины самого Предела буду я, а след минотавра — вы. Тем паче, что Александер здесь именно из-за него, а вы уже работали вместе. Шаг за шагом будем двигаться каждый по своей линии, и убежден, что рано или поздно мы сойдемся в одной точке. Или в близких, на худой конец. Разумеется, не стоит пренебрегать уликами или сведениями, если они будут касаться 'не своей' части расследования, но...
— Не возражаю. На мой взгляд, разумное разделение... К чему отнесем визит к господину графу?
— К дипломатии, — многозначительно отозвался фон Вегерхоф. — Сим я намекаю, что вести себя в гостях кое-кому стоит поучтивей. Это преданный Императору человек, который ухитряется обитать в непосредственной близости от вражеской границы, вдали от центра Империи, всецело осознавая степень возложенной на него ответственности и до сих пор не требуя за свою службу каких-либо привилегий. Уж привилегию не быть мишенью для сомнительных острот и несомненного хамства он точно заслужил.
— Для острот я слишком устал, а для хамства недостаточно зол, — отмахнулся Курт, снова склонившись над чертежом. — А к вечеру буду еще и голоден, посему в гостях у господина графа буду слушать, молчать и жевать.
Глава 10
То, что Курт громко назвал 'выходом в город', состоялось тотчас после позднего завтрака: переступивши порог занимаемого дома, майстер инквизитор в сопровождении фон Вегерхофа сделал три шага вперед и остановился, бросив взгляд вправо и влево от себя. Если б не небольшая изогнутость единственной улицы городка, весь Грайерц был бы как на ладони: утоптанная ногами полоса земли с одной стороны уходила к тупику, а с другой — расходилась на две узкие тропинки, ведущие к замку графа и церкви святого Теодула, стоящей за пределами городских стен. Более ни поворотов, ни переулков, ни боковых улочек в Грайерце не было.
— Самый быстрый осмотр города на моей памяти... — пробормотал он, и стриг усмехнулся:
— Отчего столько недовольства в голосе? Стоило бы порадоваться.
— Не люблю маленькие городки.
— Ты никакие не любишь. В больших тебе слишком людно, в маленьких подозрительно, а в деревнях все поголовно ведьмы или еретики.
— В чем я неправ?
— Oublions ça[67], — вздохнул фон Вегерхоф, отмахнувшись. — С чего начнем, майстер Гессе?
— Скажем, вон с того дома, — кивнул вправо Курт. — Там, если верить отчетам Мартина, остался бытовать одинокий некогда отец семейства, чьи жена и сын пропали в Пределе.
— Только будь любезен, в присутствии оного отца охарактеризуй ситуацию несколько более соболезнующе, — попросил фон Вегерхоф. — Идем. Надеюсь, твой свидетель дома.
Курт не ответил, лишь кивнув, и направился к приземистому домику, отстоящему от их временного жилища буквально в паре дюжин шагов.
Свидетель был дома. Молодой, но сильно потрепанный горожанин обнаружился в проходной комнате, окруженный деревянными заготовками, горами стружки и старыми инструментами, и судя по сияющему свежим деревом табурету у стены, без работы хозяин дома оставался нечасто.
Вопросам майстера инквизитора он явно не обрадовался, буквально вломившийся в его дом и жизнь служитель Конгрегации откровенно раздражал молодого вдовца, и положа руку на сердце — нельзя было его за это упрекнуть: спустя столько месяцев горечь потери лишь начала притупляться, а эти расспросы бередили старую рану. Фон Вегерхоф, чьи услуги переводчика все-таки потребовались, пытался, как подозревал Курт, смягчать формулировки майстера инквизитора в меру сил и познаний; познаний ему самоочевидно не хватало, судя по тому, как тот запинался и поджимал губы, выбирая слова, однако к концу разговора стриг в какой-то степени подладился под особенности местного говора, вычислив для себя какие-то закономерности языка и произношения. Частью Курт и сам понимал ответы недовольного свидетеля, теряя нить смысла лишь в отдельных фразах, однако вопросы задавать предпочел все же через переводчика, не рискуя самостоятельно возводить эти диковинные языковые конструкции.
Да, действительно, прошлым летом сын пропал без вести. Да, жена предположила, что пропал он в лесу, потому как мальчик частенько туда наведывался. Зачем? Просто так, ему там нравилось. Приносил временами ягоды или грибы, или кислые дикие яблоки. Часто приносил, хотя яблоки эти все равно никто, кроме него, не ел, странные у него вкусы были, дети — они часто странные, наверняка же майстер инквизитор и сам знает... Да, искать его ушла жена. Нет, что вы, никто не посылал одинокую женщину в лес, сама пошла, хотя говорили же ей — подожди немного, соберемся с соседями вместе и пойдем кучей, чтоб наверняка уже. Но нет, ушла. И тоже пропала, да. Да, искал обоих, вместе с соседями искал. Не нашел ничего. Нет, в Предел тогда никто не попал, так вышло, Бог охранил, не позволил. В другой стороне искали, а там и стемнело, а на другой день искать не пошли: узнали, что там парочка пропала, оба соседские, все их знали, вот же горе-то было у родителей. Тогда и подумали, что что-то в этом лесу неладно.
Сам был в лесу потом, да. Когда соседей пропавших искали, дровосеков, братьев. Страшно было, конечно ж, а куда деваться... Не верилось еще тогда, что там что-то этакое, думали — зверь какой завелся или разбойник. Нет, в тот раз ничего странного не случилось, а вот потом ходили — было странное: от того леса до луга идти-то долго, а тут вдруг все разом из леса оказались на этом лугу, и скоро так, будто какая неведомая сила перенесла. Нет, больше ничего не было. И звуков никаких странных не слышал, и не видел никого и ничего. Нет, когда господин граф приходил лес проверять, не присутствовал, побоялся туда соваться снова. Конечно, майстер инквизитор, заходите еще и спрашивайте, если что...
— Непродуктивно, но занятно, — констатировал фон Вегерхоф, когда господа конгрегаты вышли из дома на другом конце городка, выслушав почти дословно такую же историю уже в пятый раз. — Однако, зная тебя, не могу не заметить, что у этого есть одна положительная сторона: написание отчета по итогам опросов займет крайне мало времени.
— Обошли всех, — подытожил Курт, не ответив. — Всех, кто как-то связан с пропавшими — родичей, друзей... И остались, с чем были. Ощущение, что этот минотавр из ниоткуда возник за минуту до своей смерти и был единственным сверхобычным явлением в этом лесу.
— Не считая самого Предела, — уточнил стриг. — Так может, из Предела он и пришел? Быть может, это один из сгинувших в нем, и именно там с ним случилось нечто, но он успел покинуть границы Предела и умер уже за нею? А похоронил его кто-нибудь из паломников, опасаясь внимания Инквизиции.
— Пока все выглядит именно так... Идем-ка вон в тот дом.
Фон Вегерхоф обернулся, бросив скептический взгляд на указанный майстером инквизитором домик, и осторожно уточнил:
— Ты выбрал следующего человека для допроса наугад? Пытаешься седлать свою хваленую интуицию?
— Подъемную ставню видишь? А уж запах ощущаю даже я, держится еще с утра. Это лавка. Дом и лавка, пекарская, хозяева живут, пекут и продают в одном месте. Если наши паломники что и закупают у местных беспременно — так это овощи и хлеб, а стало быть, надо использовать возможность узнать, как эти ребята выглядят со стороны. Не с моей или твоей точки зрения, не в общении с майстером инквизитором Бекером, а в повседневности, глазами обывателя.
— Fi, — с показательным разочарованием вздохнул стриг. — Как скучно. А я уж надеялся узреть воочию одно из твоих знаменитых озарений, каковые за годы службы должны были достичь невиданных высот...
— Идем, — повторил Курт, направившись к лавке с закрытой ставней. — И лучше молись, чтобы больше никогда моих озарений не видеть: обыкновенно они случаются именно в те моменты, когда уже пора подтягивать не логику, а зондеров.
В дом пекаря он вошел первым, без стука и оклика, непроизвольно потянув носом: запах выпечки и впрямь был все еще густым и явственно ощутимым, и несмотря на недавний завтрак — пробуждающим аппетит. Пухлая румяная женщина неопределенных лет, сама похожая на большую булку, возилась у дальней стены, укладывая в тряпичные мешки нераспроданный хлеб, а сквозь распахнутую дверь кухни было видно, как елозит по полу короткой метелкой мальчишка лет восьми.
К вошедшим женщина обернулась с заранее заготовленной радушной улыбкой, каковая тут же сменилась недовольной миной и, при взгляде на Сигнум, настороженностью. На приветствие фон Вегерхофа она ответила по-немецки, но так старательно выговаривая слова, словно говорила на чужом или позабытом наречии.
— Сюда матерь моя приехала с мною и отцом с-под Кёльна, — пояснила хозяйка на прямой вопрос майстера инквизитора. — Мне было, как вот Карлу сейчас, что-то помню, как говорить. И тут еще люди есть с Германии, только их мало, и на большом немецком они мало говорят. Я Фрида, я и муж здесь хлеб делаем. А вы пришли хлеб брать или говорить про это дьявольское место?
— Мы говорить. А ты там бывала? Или муж, сын?
— Да что вы, зачем? — удивленно и чуть испуганно возразила та и, помявшись, уточнила: — Ну сын был. Случайностью. Как раз тем годом, как оно появилось, Карл там в подлесе брал чернику. Нам господин граф разрешает. Так он там ходил, ходил, а потом взял и оказался с другой стороны подлеса, куда ходить надо только через поле или лес, а по подлесу никак. Обратно домой к вечеру только добрался. И все, больше мы туда не совались, никто. И еще ж стали говорить, как люди там пропадают...
— А потом и эти паломники появились, — договорил Курт, и Фрида кивнула:
— Да, а потом чужаки приехали. Сейчас-то ясно, безобидные, а тогда мы ох как сторожились.
— Безобидные, точно? — уточнил он с сомнением. — Как я погляжу, к ним все тут спокойно отнеслись...
— Ни, не все, — отмахнулась хозяйка, — что вы. Кому-то и не нравится. Чужих-то кто ж любит... Но уж не пугаются, как прежде. Или вот наш святой отец, он считает, что еретики это.
— А ты как думаешь?
— А мне что, я не святой отец. Разве я в таких делах смыслю? Ведут себя пристойно, не надоедают, платят за все, как сказано. Молитвы знают, дурные слова не проповедуют... Может, прав святой отец, а может, нет, того не ведаю. Вот вы, майстер инквизитор, сюда приехали, вы и скажете, правый он или нет.
— За всё платят? Всегда-всегда?
— Всегда, — кивнула Фрида. — Бывает, правда, что от них приходит кто-то, чтобы помочь, и тогда я им за работу даю хлеба. Но то я сама предложила. Этой зимой заболели я и Карл, муж управлялся один, а одному ему было тяжко, и я предложила: пусть эти люди помогают, и всем выгодно.
— Такой маленький городок, — с сомнением заметил Курт, — и столько работы, что мужчине одному тяжело напечь хлеба?
