День ангела

Мне стыдно самому, но ещё яснее я вижу слёзы моей Ирочки.

"Вот что, вы оба. Вам надо немного отдохнуть. Отстраняю вас от работы. Вплоть до особого распоряжения. Роман, завтра возьмёшь на работе отгулы до конца недели, тебе дадут. Дальше будет видно. Всё у меня"

Закат горел багровым огнём на полнеба, обещая на завтра ветреный, дождливый день. Надо же, весь день над городом висело серое мокрое одеяло, а к закату тучи разошлись, на пару минут явив миру солнце.

Я сидел у окна моей единственной комнаты, вяло перелистывая газеты, накопившиеся за всё лето. Я не читал ни одной газеты с того июньского дня — сперва не было желания, потом ни желания, ни времени. Собственно, я и сейчас не собирался их читать, просто надо было чем-то занять руки. Я ждал.

Руки медленно, машинально комкали газету. На моём безымянном пальце поблёскивал камешком серебристый изящный перстень. Никогда больше не буду снимать его с руки, пусть врастёт в палец!

Я смотрел на перстень и думал. Надо же, на вид дешёвая серебряная безделушка с непонятным камешком, явно не драгоценным. И таковой являющаяся для всех, кроме меня. Сложнейшее психотронное оружие, подчиняющееся только мне. Только я могу усилием мысли привести его в действие. Направить в сторону цели, сжав кулак, мгновенное мысленное усилие — и цель нелепо и кособоко осядет, вырубится минут на десять, а то и двадцать. А уж дальнейшее зависит от внутреннего содержания цели. Добрый человек очнётся и пойдет себе — надо же, обморок, надо всерьёз подлечить нервишки... Человек не добрый, но и не законченный гад — таких, к сожалению, большинство — будет какое-то время страдать головными болями, тем дольше, чем больше в человеке накоплено злобы. А с какого-то предела количество перейдёт в качество, когда процесс внутреннего разрушения, инициированный парализатором, пойдёт уже необратимо, и двуногая тварь — да, уже не человек — начнёт чахнуть, последовательно проходя стадии хромого с палочкой, инвалида на костылях, паралитика в коляске... Покойника. И никакие врачи не помогут, разве только немного замедлят процесс, продлят мучения.

Я положил скомканную газету в блюдце, направил на неё камешек, уже привычно, как на тренировке, сжав руку в кулак. Представил себе, как загорается газета, и она тут же вспыхнула целиком. Это другое действие перстня, не основное. Проникающее термическое воздействие. Можно зажечь костёр, можно взорвать бензин в бензобаке. Если немного потренироваться, можно научиться взрывать патроны в обоймах. Наверное, и снаряды в танке... Хотя нет, сквозь толстую броню не достанет. Для этого нужен специальный прибор, как его — "для поражения быстролетящих и сильно бронированных целей", но мне по роду занятий он, слава богу, пока не нужен. Ну где же моя Ирочка?

"Рома, открой балкон. Я сейчас буду. И отойди на шаг от двери — ты попадёшь под действие маскировочного поля, будет неприятно"

Я секунду смотрю сквозь стекло на улицу, потом торопливо открываю шпингалет балконной двери, распахиваю её настежь. В комнату врывается холодный сентябрьский воздух, пропитанный сыростью с привкусом бензиновой гари.

На балконе сильным порывом ветра взмётывает мелкий мусор, скрипят балконные перильца под тяжестью опустившегося на них груза, над ними дрожит зыбкое марево. Марево перемешается в комнату. Секунда — воздух начинает кипеть, пузыриться, и на пороге балкона возникает Ирочка, складывая за спиной свои невероятные крылья.

— Я пришла.

Я делаю шаг к ней, и она делает шаг навстречу. Обхватывает меня тонкими руками, прижимается всем телом. На этот раз на ней серо-зелёный облегающий комбинезон, из которого торчат только крылья, кисти рук и ступни ног. Да, конечно, осень на дворе.

Я вдруг подхватываю её под мышки, кружу вокруг себя и смеюсь, смеюсь счастливо, долго.

— Ты пришла! Ты моя! Ты здесь!

Она тоже смеётся, и вдруг, распустив крылья, одним взмахом останавливает моё вращение, опрокидывает на пол, и мы валимся под звон чего-то мелкого и стеклянного.

— Я у тебя разбила что-то.

Она поудобнее ложится на меня, как на диван, берёт в твёрдые ладошки моё лицо. Ладошки быстро становятся горячими, прогреваясь с холода, нежат мои щёки. Её глаза занимают всё поле моего зрения. Вот, вот сейчас...будто пёрышком...

— Ай, больно! — я чувствую на губах солоноватый привкус крови — и ты ещё меня обзываешь хищником!

— Слушай, мне же дали отпуск до завтрашнего вечера! Мы будем вместе целые сутки!

— Признайся, ты нарочно подстроила всё это, чтобы нам наконец побыть вместе?

Она вскакивает, как пружинка.

— Нет, какой ты всё-таки безобразный! Как ты мог так обо мне подумать?

Я встаю на колени, обнимая её под крыльями. Под комбинезоном чувствуется упругое тоненькое тело, её сердце бьётся медленно, размеренно.

— Моё сердце приспособлено для полёта, Рома. Сейчас оно работает в четверть силы. Это у тебя оно трепещет от одного моего вида.

— Просто я тебя сильнее люблю.

— Да-а? Сейчас проверим...

Её глаза опять занимают всё моё поле зрения, и я тону в их неистовом сиянии. Долгий, тягучий поцелуй.

— Я есть хочу вообще-то!

Ирочка деловито обследует содержимое холодильника.

— Ты неисправим, мой хищник. Мясо, мясо и только мясо. А это что?

— Пельмени. Внутри там тоже мясо, во всяком случае теоретически. Там ещё рыба есть и яйца.

— Вижу. Рыбьи трупы ничуть не лучше трупов животных. Ага, есть!

Она сноровисто вытаскивает из недр холодильника помидоры. Про них я и забыл.

Она раскладывает всё извлечённое на две кучки.

— Так, это мне, — она подвигает к себе коробочку-грохотку с десятком яиц, полдюжины крупных помидоров, пачку масла. — Остальное хищному зверю.

Она вдруг вскидывает голову, впивается взглядом в мои глаза:

"У тебя не хватает еды? Отвечай!"

"Да нет, что ты! Мне дома и есть-то некогда, вот я и не стараюсь"

Она смягчается.

— Ладно, из этого получится неплохая яичница. А помидоры я съем сырыми.

"... Твой папа сказал, что ты притащишь мне документы..."

"Всё есть. Но сегодня никаких дел. Только мы"

Мы лежали на широком диване, я на спине, Ирочка на моей груди. Её крылья развернулись и укрыли нас обоих — сразу стало тепло и уютно.

На этот раз она попросила меня снять всю одежду, и я не возражал. Мы знакомы уже тысячу лет, чего же нам стесняться?

"Всё будет, как ты скажешь. Устала, пока летела?"

"Нет, что ты. Я летела сюда в транспортном коконе, он выпустил меня прямо над вашим домом. Я не могла потерять три часа нашего времени — она фыркнула в голос — да ещё предстать перед тобой в виде мокрой курицы. Дождь же был!"

Она замолчала, но я видел её беспокойство и глубоко укрытую тоску. И страх.

"Что случилось, родная? Не молчи!"

Её глаза рядом.

— Ты в последний раз видишь меня такой, Рома. Завтра вечером мы расстанемся, а послезавтра я ложусь в витализатор. Всё готово, Рома, и дела я сдала полностью. Я и лопухнулась только потому. Расслабилась.

Моё сердце ухнуло в яму. Всё. Больше никогда она не накроет меня своими крыльями...

Она заплакала в голос, и я судорожно стал её ласкать.

— Подожди...дай...мне...поплакать...

Она рыдала, изо всех сил вцепившись в меня твёрдыми пальцами рук и ног. Я гладил её, шептал какую-то бессвязную чушь, целуя куда попало. Рыдания понемногу гасли, она затихала.

— Ну вот мне и легче, — она ещё всхлипывала, потом рассмеялась, ещё сквозь слёзы. — Ещё одно, Рома. Я подумала...

Меня бросило в жар, я уже видел её мысль, но ждал, когда она скажет вслух.

— Глупо лишать тебя такой возможности. Завтра ночью её уже не будет. Хочешь меня, сейчас?

Её ноги вдруг широко раздвинулись, обхватили меня, вцепившись длинными пальцами ступней в мои ягодицы. Нечеловеческий жест. Она смотрела на меня в упор, напряжённо и внимательно. Её мысли и чувства роились, клубились. Нет, слишком сложно для меня, не прочесть. Ясно только одно — это не страсть.

"Тебе будет неприятно, даже больно. Эта штука будет слишком велика для тебя"

"Пустяки, не так это страшно. Я потерплю"

"Зачем терпеть?"

"Ну как зачем? Чтобы тебе стало хорошо"

"Глупенькая. Разве может быть хорошо только одному из нас?"

В моей памяти вдруг встал щуплый небритый человечек в чёрной шапочке, идущий навстречу девочке-первокласснице.

Она шумно вздохнула, расслабилась. Длинные пальцы ног отпустили меня.

— Возможно, ты и прав. Раз я собираюсь стать человеком, то и всё должно быть по-человечески.

Утро. Второе наше утро. Мы сидим на моём диване, и я наблюдаю, как ловко Ирочка уплетает бананы — я уже успел сбегать в магазин внизу. Наверное, у меня был вид буйнопомешанного, гибнущего от авитаминоза — я неистово хватал с полок яблоки, груши, бананы и прочие фрукты, а затем с боем прорывался к кассе, минуя очередь, и никто не посмел возразить. Я боялся упустить каждую лишнюю минуту встречи с моей Ирочкой.

Она улавливает мыслеобраз в моей голове, смеётся. Тоненькие детские пальчики между тем сноровисто чистят грецкие орехи, без видимых усилий щёлкают их по одному. Я наблюдаю, как она берёт их двумя пальчиками — крак! Однако...

— Мы сильные существа, Рома, ты не гляди на рост и внешнюю хрупкость. Понимаешь, это нелетающие существа могут позволить себе таскать кучу рыхлого мяса, жира и тяжеленных костей. А у крылатых эволюция таких беспощадно отсекала — лишний груз за борт! Хочешь орешков? Они питательные, лучше твоего противного мяса. Надо же тебе когда-то начинать отучаться от беспросветного хищничества.

— Ира, Ир... А как тебя зовут по-настоящему? — вдруг неожиданно ляпаю я. Как говорится, лучше поздно...

Она звонко смеётся, чуть закинув голову, и я смеюсь вместе с ней.

— Нет, ты бесподобен. Спрашивать имя любимой только после второй проведённой вместе ночи... Слушай же, моё сокровище, и запоминай.

Она произносит длинное певуче-щебечущее слово, имеющее с "Иоллой" меньше сходства, нежели слово "Аня" с "Аннабель-Ли". Я беспомощно хлопаю глазами.

— Запомнил?

— Мне сроду не выговорить.

Она смотрит весело-укоризненно.

— И как же мы будем вместе, мой хищник, если ты не в состоянии запомнить моё имя?

— Я запомнил тебя. Это главное.

Она вздыхает.

— Не бери на ум, Рома. Меня зовут Ирочка. Ира, Ир... — передразнивает она меня моим голосом. — Коротко и ясно.

-...Значит, так. Вот это ты продал, держи, а вот — купил. Легенду запомнил?

— Ты же мне внушила. Слушай, если за провал, ну или почти за провал — такая машина...

Действительно. "Ауди-100", почти новый — сроду бы мне не купить!

— Это не за провал, и даже не за всю проделанную работу, хотя на твоём счету уже немало...

— Немало чего? — и за секунду до того, как она ответила, я уже знаю ответ.

— Разумеется, спасённых жизней, чего же ещё? А это... Примитивный механизм, облегчающий передвижение, только и всего.

— А награды в нашем деле бывают?

— Разумеется. Радость и счастье. Радость от дела, которому мы все служим, и обыкновенное счастье — вот как у нас с тобой.

Я обнимаю её поверх крыльев, и перья под моими руками кажутся мне совершенно естественными, даже странно, что у меня перьев нет.

"Не связывай мне крылья, мне так неудобно"

"Потерпи, я так хочу. Потерпишь?"

Шелестящий бесплотный смех.

"Под крыльями же я гораздо приятней на ощупь, разве нет? Хотя свой шанс ты упустил, дикий зверь, добыча сейчас ускользнёт от тебя"

Я вновь чувствую тяжесть расставания. Ну ещё пять минут!...

Она смотрит невыразимым, непередаваемым взглядом, в котором смешалось всё — и тяжесть расставания, и задавленный страх перед неизвестностью, и невероятная нежность.

"Не мелочись, Рома. Зачем тебе пять минут? Я подарю тебе целую жизнь"

"Роман, здесь Уэф. Здравствуй"

"Да, папа Уэф"

"Ты отдохнул? Работать можешь?"

"Да, я готов. Кстати, спасибо за машину"

"Не за что. Значит, так. Работы тебе прибавится, но я обещаю — в выходной будешь отсыпаться вволю"

"Я готов работать без выходных, папа Уэф. Правда, мне интересно"

"Нет, вот так вот нельзя. Отдыхать необходимо, ты не робот. Да, ещё одно. Тебе некогда заниматься домашними делами, поэтому все твои платежи — квартира, телефон и прочее — будут оплачены без тебя. И машину перегони на стоянку рядом с домом"

"Тут дорого"

"Повторяю, платить ты не будешь. И заправят тебя там же — каждое утро под пробку. Вопросы?"

"Да... Нет вопросов"

"Всё у меня. Держись, Рома"

Интересно. И заправлять меня будут бесплатно, прямо на стоянке. До сих пор я знал, что бензин на стоянках только сливают. Ну что же, это упрощает. Правду сказать, зарплаты водителя "скорой помощи" в последнее время хватает только на еду в забегаловках. Дома я уже почти не готовлю.

"Ира, Ир..."

Нет ответа. Я вдруг холодею. Всё, значит, процесс пошёл.

"Рома, здесь мама Маша"

Я вздрагиваю. Ещё никогда она сама себя так не называла.

Лёгкий смешок:

"Куда от тебя денешься?"

"Слушаю, мама Маша. Готов к работе"

"Нет, Рома, здесь другое. Нам необходимо встретиться лично. Здесь, у нас"

"Когда?"

"Немедленно"

"Хорошо, еду"

"Нет, это долго. Да и не проедешь ты сейчас на своём новом аппарате, завязнешь в грязи. Выходи на крышу, у тебя же там на площадке пожарный ход. Ключи у тебя есть?"

"Да, есть"

Действительно, не так давно мне в дверь позвонил какой-то пацан, шмыгающий носом, и передал связку ключей, как оказалось, от пожарного хода, запертого решёткой — я же жил на последнем этаже. Ещё там оказались ключи от лифтовой, электрощитовой и подвала, на всякий случай.

"Транспортный кокон уже в стратосфере. Выйдешь на крышу, стой и не двигайся, кокон сам тебя подберёт. Да, решётку не забудь запереть за собой"

"Одеваться тепло?"

Я улавливаю её колебания.

"Нет, пожалуй. Обратно отправишься так же. Всё, выходи"

Я выхожу, торопливо одевая куртку на ходу. Ещё ни разу мне не доводилось пользоваться инопланетным транспортом. Сейчас узнаем, каково это...

На плоской крыше десятиэтажки сыро и ветрено, на сером потрескавшемся рубероиде кое-где блестят лужицы. Я обвожу взглядом небо — где же этот самый транспортный кокон, и как вообще он выглядит?

Над моей головой дрожит знойное марево. По всему телу пробегает неприятно-щекотная волна. Я вдруг чувствую, что падаю вверх, нелепо взмахиваю руками и плюхаюсь в тесное и низенькое прозрачное кресло, впрочем, мгновенно принимающее подобающие моей персоне размеры и форму. Я в некоторой панике шарю руками вокруг — стенок никаких не видно, только пальцы упираются в непреодолимую упругую преграду. А крыша моего дома уже неразличима среди других, Москва проваливается вниз, подёргиваясь мокрой белёсой дымкой, я стремительно поднимаюсь к серому небу, взлетая почти вертикально. И ни малейших перегрузок. Ещё миг — и всё вокруг тонет в серой вязкой мгле, кокон вошёл в облачный слой. Мгла быстро светлеет, и вдруг вокруг раскидывается бескрайний лазурный простор, залитый ослепительным солнечным светом. Я восторженно жмурюсь.