День ангела

— Простите, могу я пригласить вашу даму?

— Ни в коем случае! — широко улыбаясь, отвечаю я. Задача упрощается.

— Почему? — похоже, хмель вышиб из малого остатки невеликого умишка. Или он так не привык к отказам, что и мысли не допускает... Задача предельно упрощается.

— Потому что ты скот, — очаровательно улыбаясь, опережает меня моя Ирочка.

Малый косо, нелепо оседает на пол. Обморок от неумеренного употребления. Да, для начала обморок.

— Помогите, тут молодому человеку плохо! — артистка, ну артистка.

"А ты хотел его... ему... да, набить морду. Правильно сказала?"

Правильно, правильно. Почему не дала? Зря.

"Не отвлекайся. Был скот, и нет скота. Теперь либо человек, либо труп. Работаем!"

Я танцую с Тамарой, хотя мне немного неловко. Она и так выше меня, а на шпильках тем более. Под моей рукой переливаются мускулы голой Тамариной спины. Нет, Тамара, ты красивая, правда, только я хочу танцевать с ней. С моей Ирочкой.

Тамара сочувственно улыбается. Служба.

"Рома, как не стыдно обижать девушку. И вообще, мои команды в ходе операции не подлежат даже мысленному обсуждению. Дома мы с тобой потанцуем, правда. Вот приедем домой, я сниму этот дурацкий чехол, прижмусь..."

"Тогда наш танец будет очень коротким. Нет, родная. Сперва мы будем танцевать как есть сейчас, потом ты снимешь свой чехол и станцуешь для меня одна, а я буду смотреть и любоваться. И чтобы на шпильках. Можно?"

Шелестящий бесплотный смех.

"Ты здорово развратился за последнее время, мой хищник"

"Это Хруст. Тысяча извинений, пани, что я прерываю ваше воркование. Объект здесь"

Ага, всё верно. Объект уже здесь. Ничего мужик, среднего роста, довольно симпатичной внешности. Вот он разговаривает с дамами, мужчинами. Смеётся, шутит. Да, плохо, очень плохо. Я-то чувствую, какая Антарктида у него внутри. Пусто и холодно, на тысячи километров пусто и смертельно холодно. И то, что он смеётся и шутит, самый дурной признак. Сильный мужик, умеет держаться на людях. Душевная рана затянута толстой коркой, стала незаметна для посторонних. Но внутри идёт разрушительный процесс. Да он уже почти завершился. Я же вижу, что его, в сущности, уже не интересуют окружающие. Эх, папа Уэф, вычислил бы ты его раньше, когда его рана была свежей, когда он ещё мучился, а значит — был жив... Справится ли моя Ирочка?

"Так, шутки побоку. Работаем. Рома, танец кончается, верни партнёршу Коле. И немедленно забери меня. Идём на контакт"

Возле объекта я замечаю ещё одну знакомую личность. Да никак это Геннадий Александрович Меньшиков, акула бизнеса собственной персоной. Серьёзная выходит операция, только папы Уэфа не хватает. Я даже поискал глазами — не видать ли где лёгкого струящегося марева.

...

— ...Простите, Виталий, но вы не правы и ещё раз не правы. Человек действительно очень живучее существо, но то, что мучения и страдания закаляют — полная чушь. Можно сколько угодно твердить про суровую школу жизни, про то, что шрамы только украшают мужчину, однако никто по своей воле не желал бы ходить с лицом, обезображенным рубцами, и в тюрьму по своей воле никто не сядет. Чтобы растение расцвело и дало максимальный урожай, надо за ним ухаживать, поливать, удобрять. Точно так же и человек. Если вы хотите, чтобы человек расцвёл и дал максимальную отдачу, человек должен быть счастлив, непременно и обязательно. Любые невзгоды, беды, несчастья приносят только вред и ничего кроме вреда, снижая конечный урожай. Да вы и сами в душе думаете так, только спорите из вредности, стараясь защитить уже явно проваленную идею.

Моя Ирочка добивает оппонента, сверкая своими глазищами. Эх, ей бы сейчас синие, для усиления поражающего воздействия...

Объект смеётся, поднимая руки вверх.

— Всё, сдаюсь. Роман Романович, я потрясён и раздавлен вашей супругой. Не ожидал...

— Всё нормально, Виталий Александрович. Если бы вы знали мою супругу чуть больше, вы бы капитулировали заранее, избежав тем самым бессмысленных жертв.

Плохо, ох, плохо. Не знаю, что там видит Ирочка (она и в душах людских видит куда глубже меня), но я вижу — не достало его. Ледяной панцирь Антарктиды лишь чуть подтаял под неистовым сиянием Ирочкиных глаз, покрывшись сверху хрустящей корочкой напускного весёлого добродушия, но промороженная толща льда незыблема. Ему всё равно.

"Не отвлекайся. Работаем пока по прежнему плану, там будет видно"

В моём кармане звонит сотовый телефон. Я неспешно достаю его, всем видом изображая делового.

— Да, слушаю. Почему сейчас? Договаривались на завтра. Хорошо, еду.

Чистая игра на публику. Типа пристали деловые партнёры, без меня разрулить не могут.

— Ириша, там без меня никак. Прошу прощения, господа-товарищи. Я вынужден вас покинуть.

Я ищу глазами по залу.

— Гена, можно тебя!..

Фамильярность, необходимая для дела. Типа я из той же колоды, или где-то рядом.

К нашей компании подходит Геннадий.

— Чем могу, Рома?

— Гена, мы с Колей мало-мало крутнёмся, боюсь, назад сюда уже не успеем, ты наших дам подкинь до дому, ладно?

— Лично я собираюсь веселиться и танцевать до конца. И Тамару не отпущу, нечего ей в окошко смотреть, когда её ненаглядный вернётся, — Ирочка смотрит на меня, и в глубине глаз пляшет смех. Артистка, ох, артистка...

Геннадий в раздумье чешет нос.

— Я так не успею к утру, ребята. Это отсюда в Химки, а потом, считай, в Бутово, а потом ещё домой...

— Не напрягайся, Геночка. Ты забирай Тамару, а меня отвезёт Виталий. Как?

Виталий вопросительно смотрит на меня.

— Виталий Александрович, вручаю вам своё бесценное сокровище.

— Будьте спокойны. Ни один волос не упадёт. Костьми лягу.

Я киваю Хрусту, иду вперёд, мы направляемся к выходу. Мой номер отработан, дальше разруливает Ирочка.

Вот ещё малость поработаю с моей ненаглядной, и подамся в театр, буду учить разных там Станиславских актёрскому мастерству.

...

Я лежу на диване, глядя в потолок. Дико и непривычно. Отвык ничего не делать. И даже с Ирочкой поговорить не могу, нельзя отвлекать, пусть спокойно работает. А я пока подумаю за жизнь, раз такое дело. А может... А ну-ка!

Встаю, ищу в мебельной стенке. Где же он был, мой школьный альбом? Ведь Ирочка лично переправила его сюда, я точно помню... Ага, вот он!

Поудобнее усаживаюсь на диван — родного брата, точную копию того, оставшегося в моём курятнике. Он не совсем гармонирует с остальной обстановкой, но Ирочка, крайне придирчивая в устройстве семейного гнёздышка, тонко чувствующая красоту и не любящая аляповатости, захотела именно такой.

Я осторожно раскрываю альбом. Надо же, какое удивительное разнообразие сюжетов наблюдается у художника. Ирочка, стоящая у окна, задумчиво глядящая сквозь залитое водой стекло в пелену осеннего дождя. Ирочка, смеющаяся в окружении падающих искрящихся снежинок. Ирочка, томно возлежащая на вот этом диване, мановением руки призывающая своего зверя. Ирочка... Ирочка... Ирочка...

Моя рука сама берёт карандаш, засунутый в стальную спираль альбомного переплёта. Перед глазами стоит она. Моя Ирочка. Ещё в прежнем обличии, ещё не знающая, как поступить, ещё пытающаяся отшить меня, остановить колесо судьбы. Я вижу её, как на объёмной фотографии — сидящую в неловкой позе, подтянув длинные тонкие ноги, обхватив их руками, веером развёрнутых бело-радужных крыльев закрывшуюся от меня. Да, перед той невероятной нашей первой ночью в глухом лесу...

Штрихи ложатся ровно, рука сама знает, что делать. Рука не мешает мне думать...

...

-... А как ты сам полагаешь?

— А я полагаю, что свадебный наряд — глубоко личное дело невесты, и даже жених не вправе вмешиваться в него.

Мы бродим по залу какого-то очередного не то салона, не то бутика. Глаза Ирочки блестят любопытством, и я отлично просматриваю её чувства, весьма схожие с чувствами современного европейского туриста, посетившего базар где-нибудь в Тимбукту — резные деревянные маски, статуэтки и масса прочих ярких, непонятных вещей. Однако надо же купить ей одежду, в том числе и тёплую. Ноябрь на носу, не ходить же ей в термоизолирующем костюме, в самом деле.

Сперва я почувствовал некоторую неловкость, глядя на то, как Ирочка быстро отсчитывает бумажки. Но так было лишь при первой покупке. Она почувствовала мою неловкость, пристально всмотрелась в мои глаза и мгновенно решила задачу.

— На, Рома, — толстая пачка стодолларовых купюр, перетянутая резинкой, легла мне в руку, — и будешь платить за меня. Так лучше?

Хозяйка салона с продавщицами уже ходят за Ирочкой по пятам — почуяли щедрого покупателя. Ирочка в раздумьи перебирает тряпки, примеривает их. Мне смешно глядеть, как хозяйка салона сдаётся, оставляет попытки впаривать дорогие вещицы, не подходящие клиентке. Откуда ей знать, что у Ирочки не абсолютный вкус — ангелы же совершенно не разбираются в нарядах, она просто читает её мысли, одевая себя при помощи хозяйки и её девушек, разглядывая себя со стороны глазами опытных, искушённых в нарядах женщин. К тому же она уже внушила им симпатию, и все потеют на совесть, стараясь нарядить мою ненаглядную.

— Рома... Погляди. Нормально?

Я потрясённо смотрю на Ирочку, несмело улыбающуюся мне. Вот это да-а!.. Я чувствую себя зачуханным пролетарием, разнорабочим со стройки, в робе, рядом с царевной.

"Нет, правда?" — улыбка смелеет — "Тебе нравится? А мне всё кажется — ворох ветоши..."

"Ты у меня самая красивая. И тебе очень идёт. Но без всех этих тряпок ты всё-таки лучше"

"Ты меня понимаешь" — в глазах бесится смех, — "Но если я сейчас сниму с себя всё, мне кажется, будет скандал. Так что потерпи, Рома. И вот ещё... Дабы ликвидировать твой комплекс неполноценности, предлагаю тебе одеться соответственно"

"Мне? Вчера речь шла о тебе..."

"Это команда, Рома. И я сейчас контролёр этой ситуации. Исполняй!"

Ну что же... Команды контролёра полагается исполнять точно и быстро.

— Заверните всё! — я решительно поворачиваюсь к хозяйке салона. — И скажите, пожалуйста, где я могу одеться сам, дабы соответствовать моей принцессе?

— Но, молодой человек... — у хозяйки даже губа оттопырилась от обиды, — где же ещё, как не у нас?!

Да, мой вопрос сформулирован неверно. И когда я отучусь ляпать?

...Я никак не мог смириться, что не запас обручальные кольца. Какая же это свадьба? Я так не хочу.

Тщательно обшариваю все сусеки, выгребаю даже мелочь из карманов. Блин горелый, у меня же совсем не осталось денег. Как быть? Я в растерянности озираю свои владения. Взгляд падает на пачки стодолларовых купюр — они так и валяются на столе. Может быть?..

Я усмехаюсь. Как это — всех кругом перехитрит умный доктор Айболит? Раз-два, и в дамки. Невеста с приданым, и кольца за её счёт. Презренный металл за презренные бумажки, к тому же фальшивые.

"Что тебя смущает?" — Ирочка глядит с недоумением, — "Бумажки эти очень хорошие, даже лучше настоящих. Кио уверяет, их примут где угодно, ни малейшей опасности"

Ага, по повышенному курсу. Да нет, моя родная, дело не в том. Я так не хочу, понимаешь?

Ирочка с интересом наблюдает за моими терзаниями.

"Ладно, Рома. Раз так, решай свою проблему сам. А не решишь — значит, и нет такой проблемы"

Но я уже понял, что надо сделать. Где же они? Ага, вот!

Я открываю коробочку. Кольца мягко поблёскивают, одно побольше, другое поменьше. Они лежат на чёрном бархате, касаясь друг друга, и мне кажется, что я слышу голоса отца и матери:

"Можно, сынок. Давай, не робей. Храни вас Бог"

Эх, если бы не та глупая автокатастрофа...

Я оборачиваюсь к Ирочке. Она стоит передо мной потерянная, и в огромных глазах боль и слёзы. Прости, родная, что расстроил тебя...

— Возьми, пожалуйста. Это мамино кольцо. Теперь оно твоё.

Она смотрит на меня с непонятным выражением. Потрясённо? Отчаянно? Не то, не то!..

— Спасибо, Рома. Ты не понимаешь, но всё равно спасибо. Значит, так тому и быть. Ладно. Я принимаю этот твой подарок. Ты потом поймёшь.

Ирочка надевает на палец кольцо, задумчиво рассматривает его. Кольцо ей великовато. Я чувствую, насколько глубоко взволновал её мой подарок. Её мысли клубятся, роятся... Нет, не могу прочитать. Слишком сложно для меня.

— Ничего сложного, — её глаза блестят. — У нас, если женщина надевает сплошное кольцо, это значит, что она будет иметь детей только от дарителя, это неписаный закон. У нас ведь детей нужно заслужить, Рома, это здесь, на вашей дикой планете, рожают когда попало, кого попало и от кого попало. Если женщина надела сплошное кольцо — всё. Если с мужем что-то случится, она больше не будет иметь детей, никогда. Если хотят, чтобы было иначе, дарят кольцо с разрезом. Моя мама сама спаяла своё кольцо, папин подарок, только после рождения Иуны, и папа её ругал. А уж если дарят кольцо погибшей матери...

Я в ужасе смотрю на неё. Что я наделал!

— Всё. Ты подарил, а я взяла. Решение принято, Рома!..

...

Транспортный кокон стремительно поднимается, и небо на глазах темнеет, приобретая густо-фиолетовый цвет. Слева ко мне прижимается моя Ирочка, я обнимаю её, а прозрачное, почти невидимое кресло мягко обнимает нас обоих. Я на седьмом небе.

Кокон переходит в горизонтальный полёт. Второй раз я удостоен чести летать на такой штуковине. Мы с Ирочкой летим на собственную свадьбу. Да, вот такую свадьбу. Не в ЗАГСе, не в церкви, не в ресторане. В затерянном старинном скиту, уже давно приспособленном под базу инопланетными миссионерами. Ангелами.

Второй раз я имею возможность наслаждаться красотами стратосферного, почти уже космического полёта. Но мне не до того. Ирочка смотрит на меня сияющими глазами, и это гораздо интереснее.

Счастье. Безоблачное счастье на всю жизнь.

И только в где-то в самой глубине души тлеет страх. Будто неслышно тикает адская машина. И я не пытаюсь себя обманывать.

Кольцо. Она взяла кольцо. И если со мной, дурнем...

"Рома, не порти мне праздник своим нытьём. Что, ну что с нами может случиться? Мы могучая, гуманная цивилизация, с огромными техническими возможностями, и всё просчитывается. Мы не подставляем своих"

Да, действительно. Папа Уэф считает на сто ходов вперёд, ему помогает неслыханная по земным меркам вычислительная техника, дающая возможность заглянуть в толщу грядущего на многие годы. За спиной у хрупкой девушки вся мощь космической цивилизации. Что может случиться?

Тикает, тикает механизм адской машины. Всё может случиться.

— Нет, это неслыханно, — Ирочка переходит на голос, глаза её сузились, — если ты сейчас же не прекратишь... Спать будешь сегодня один, понятно?

— Уже прекратил. Нет, правда. Сегодня я буду думать только о прекрасном, разумном, добром и вечном. То есть о тебе.

— Давно бы так, — она смеётся, — немедленно поцелуй меня, пока я не обиделась.

Долгий, тягучий поцелуй.

"Скажи, родная, ты и в самом деле способна на такую жестокость? Я слишком долго был без тебя"

Она прижимается крепче.

"Разумеется, нет. Но должен же ты хоть чего-то бояться?"