День ангела

— Да, на земле были следы крови...

— Возможно, хотя и этого экспертиза не подтверждает. Далее, опасаясь уголовного наказания за содеянное, очнувшийся первым парень хватает бесчувственную подругу и скрывается, покуда наша славная милиция не пришла в себя. Вот и всё, я думаю.

— Я так понял, вы в принципе не верите...

— Послушайте. В принципе верить можно во всё, что угодно, но моя профессия приучила меня опираться на факты. Этот случай, на который вы сегодня так упорно ссылаетесь, относится к уголовной практике, но никак не к астрологии и хиромантии, извините.

— Ну что же. По крайней мере, вы чётко и последовательно отстаивали свою позицию. Наша передача подходит к концу. Присылайте ваши вопросы...

Экран гаснет. Вспыхивает молочно-белый потолок.

— Геннадий молодец. За неполные сутки обработать всех свидетелей, и самому остаться в тени... Учись, Рома, как надо работать!

— Я же тебе не агент влияния. Простой исполнитель — сбегай, подай-принеси...

— Неправда, — она смеётся, — ты Великий Спящий. Ясно— и дальновидящий.

— Вот именно. И я хочу спать с тобой, прямо сейчас. На полу, так как дивана нету.

Она закусила губку. В глазах бесится, пляшет смех. Милая моя...

— А я не буду истерзана диким зверем?

— Никаких гарантий. Но в принципе, ты можешь спать без меня, в углу...

— Ну уж нет. Лучше стать жертвой дикого зверя!

Пепельное ночное освещение — отличная штука. Спать не мешает, и в то же время не позволяет мраку затопить комнату, загоняя его в тёмные углы. И главное — я вижу её глаза, мерцающие в полумраке.

Она лежит на мне, укрыв нас обоих полураспущенными крыльями. Я ласкаю её жадно, бесстыдно, как будто она всё ещё моя женщина... Нет, не так. Как будто она всё ещё человек.

Мои пальцы привычно уже нащупывают её грудь, но вместо восхитительной упругости — маленький тугой сосок.

— Не нравится? — она улыбается виновато. — Ты расстроен, я же вижу!

— Пустяки, я потерплю. Не так это страшно. Страшно было тогда...

"Страшно было, когда я думал, что тебя больше не будет. Никогда. Ты даже представить не можешь, как страшно"

"Могу" — её пальчики гладят меня по лицу, — "я же вижу всё в твоей голове. И даже если бы не видела, догадалась бы, правда. Просто поставив себя на твоё место"

Её ноги обхватывают меня, вцепляясь длинными ловкими пальцами. Нечеловеческий жест. И я чувствую, как меня помимо воли охватывает острое желание. Как бы там ни было, она моя. Моя женщина, моя жена.

Ирочка закусила губку. Я вижу её колебания — любопытство, смешанное с некоторой опаской.

— Ты прав. Одну редкую возможность мы уже упустили, тогда, помнишь? Судьба решила дать нам ещё шанс, и я не намерена более упускать ничего.

Но я ещё колебаюсь туда-обратно. Как там — гемофилия? Нет, зоофилия...

"Слушай. Программа твоего перевоплощения почти рассчитана, придёт со дня на день. А ты не знал? Так что неизвестно, сколько ещё ночей ты будешь человеком"

"Тебе будет больно"

"Глупости. Больно — это когда рядом нет тебя, долго нет. А это... Короче, я хочу быть истерзана диким зверем. Хватит отлынивать!"

Я вздыхаю.

— Ты сама напросилась. Всё, решение принято. Переворачивайся!

В её глазах мгновенный испуг.

— Н-не... Ты такой огромный... Чур, я сверху!

— Это только усугубит твои мучения, так как тебе придётся всё делать самой. И вообще, здесь решает дикий зверь, а жертва должна быть смирной...

...

— Поду-умаешь! И совсем не больно, ни капельки. А я-то боялась...

Она по-прежнему лежит на спине, лишь слегка распустив крылья. Я слышу, как у неё бьётся сердце — медленно, размеренно. Совсем не то, что моё.

— Не ври мне. Не надо, я всё вижу. Тебе было неприятно.

Мои слова будто прорвали какую-то плотину. Она рыдает взахлёб, судорожно вцепившись в меня всеми имеющимися пальчиками. Я растерянно и беспорядочно целую её куда попало. Правду сказал, дуболом... Кому нужна такая правда?

— Да, Рома. Иногда правда бывает очень больной. Но у нас солгать практически невозможно. И тем более, нам с тобой.

Она поднимает глаза, в которых стоят слёзы.

— Если бы не эти "зелёные"... Сейчас бы уже тут, — она провела ладонью по животу, — зрел маленький человечек. А спустя несколько лет ты уже катал бы его на спине...

Я судорожно стискиваю её, как удав.

— Мне больно, Рома, я же теперь маленькая, — я поспешно-виновато ослабляю хватку, — И ещё мне больно, что нам так рано приходится уходить из жизни.

Она смотрит в мои глаза в упор.

— Да, да. Мы уходим из этой, человеческой жизни. Мы никогда больше не будем людьми. И вся моя работа насмарку. Я никогда больше не войду в тот класс, и за мной не будут бегать маленькие человечки — "Ирина Ульриховна, Ирина Ульриховна...". А сколько ещё нераскрытых душ!..

Я вижу, каких усилий стоит ей опять не заплакать.

— И этого тела, которое ты так любил, у меня больше никогда не будет. Гладкой спины, и этих титек... Или сисек?

Всё-таки я здорово продвинулся за год в чтении душ. Этот вопрос... Момент донельзя критический. Сейчас вот, немедленно, сию секунду надо что-то сказать. Сказать вслух. Что-то правильное, умное. Ну или хотя бы ляпнуть.

— А может твоя мама сделать так, чтобы у тебя были титьки? И крылья, и титьки — чем плохо? Ты сделаешь вид, что кормящая...

Она ещё ошалело смотрит на меня сквозь слёзы, но её тело уже мелко сотрясает смех. Ещё миг — и мы хохочем, как сумасшедшие...

Солнце уже встало, но стена леса и высокий частокол старого скита скрадывают солнечные лучи, не позволяя им пробиться в цветные стёкла витражей.

Мы завтракаем в молчании. Ранний сегодня завтрак, и плюшки-ватрушки вчерашние. Плюс целая куча фруктов на столе, от апельсинов до свежей земляники. Но мне чего-то не хватает...

"Ясно чего — расчленённых трупов животных. Ты же хищник"

Над высоким стеклянным стаканом с молоком смеющиеся глаза. Моя Ирочка...

Дед Иваныч крякнул, вставая из-за стола. Я смотрю ему вслед — неужели выручит? Золотой дед...

Он возвращается, кладёт передо мной палку копчёной колбасы.

— Всё, чем могу, Рома.

Я смотрю на всех сразу. Решительно пододвигаю колбасу к себе, беру нож...

"Ешь, ешь" — это мама Маша — "Колбаса — пустяк. Вот когда вы, люди, едите кур, зрелище действительно не из приятных"

Я режу колбасу мелкими кружками. Вот интересно, когда я стану ангелом, буду ли так же хотеть колбасы?

Дружный смех. Чего, опять я ляпнул? Да ладно...

"Да, Рома, первое время, скорее всего, ты будешь хотеть мяса. У тебя же сохранится твой мозг, со всеми приобретёнными и унаследованными навыками и инстинктами. Только ты сразу же убедишься, насколько мясо отвратительно на вкус. Так что какое-то время у тебя будут проблемы"

Я вздыхаю. Это ли проблемы...

"Верно, Рома" — глаза мамы Маши чуть прищурены — "у тебя будет масса других, куда более серьёзных проблем, нежели мясо. Но ведь решение принято?"

"Решение принято давно и бесповоротно"

"Так что не бойся ничего. Не бойся своих диких инстинктов, они ничего не смогут тебе сделать, пока ты держишь их под контролем. И если что, ты не один. Иолла будет всегда рядом"

"Это главное"

"Ну и другие тебе всегда помогут, если что. И мы с Уэфом в первую очередь"

В моей голове будто что-то треснуло. Решение, давно выкристаллизовывавшееся во мне, как будто со стуком упало на пол.

"Папа Уэф" — я смотрю на него, — "как думаешь, меня возьмут в службу внешней безопасности?"

Словно тяжёлая капля ртути прокатывается по моим мозгам. Не надо, я не шучу. Тем более не вру.

— Ты серьёзно? Ты хочешь такой работы? — Уэф переходит на звук, и я не сразу соображаю, что он поёт и щебечет. Говорит на своём языке, который я теперь знаю не хуже русского.

"Папа Уэф. Я дикий необразованный абориген. Ну кем я смогу быть у вас, в вашем раю? Специалистом по межзвёздной телепортации? Командиром звездолёта? Конструктором нанороботов? Или и вовсе воспитателем подрастающего поколения?"

— Кто знает. Впереди у тебя целая жизнь, вы проживёте вместе сотни лет. Почему бы тебе не выучиться? Ты такой же разумный, как и мы, а знания — дело наживное.

"А пока я наживаю эти знания — мне что, только спать? Или резвиться в восходящих потоках?"

— Но такая работа у нас не в почёте. Это очень грязная работа, грязнее её только у ликвидаторов. Нет, ликвидаторам проще...

Ясно. Значит, и там ментов не любят...

"Но кто-то же должен делать грязную работу. Не всем дано сеять разумное, доброе и вечное. Кто-то должен полоть"

" Это опасная и неблагодарная работа. Ты же видел сам. И потом — ты целыми днями, нет, годами будешь заниматься живыми трупами. Ни одной светлой души, ты только подумай!"

"Со мной будет самая светлая душа во Вселенной. Вот она, ваша дочь. И ваши души, мне кажется, не стоит списывать со счёта"

Что-то изменилось за столом. Они все смотрят на меня. Ласково? Сочувствующе? Не то, не то!

— Ладно, Рома. Ты ужасно упрям, но иногда это плюс. Я думаю, от Великого Спящего они не откажутся. Осталось спросить Иоллу.

Я смотрю на мою Ирочку. Её глаза расширены.

"Родная, тебе достаточно сказать "нет". Всё будет только так, как ты захочешь"

"Я не скажу тебе "нет". Эту проблему должен решить ты сам"

"Но..."

"Никаких "но". Сам, и только сам, Рома. Я могу сказать тебе только одно — я буду с тобой всегда. Жизнь вместе и смерть вместе"

Её глаза сияют нестерпимым светом. Но я выдерживаю этот взгляд бестрепетно.

"Мы ещё не договорили с тем Иваном"

"Я думала, тебе хватило того раза"

"Остался ряд вопросов, на которые необходимо получить ответ. Пусть "зелёные" ответят"

"Почему ты полагаешь, что они ответят?"

"Ответят. Я постараюсь задать эти вопросы так, что они не смогут ответить отказом. Так что, папа Уэф, ты мне поможешь?"

...

Жёлтый листок порхает, пытаясь ускользнуть от моей руки, но я не позволяю ему. Поймав, подношу к лицу, разглядываю. Надо же, уже первые жёлтые листья. Хотя ещё август.

Желтый листок, поняв, что ускользнуть не удастся, лежит на моей ладони, чуть подрагивая. Первый вестник надвигающейся осени. Я смотрю на густую зелень деревьев, и замечаю ещё один жёлтый листок. А вот ещё... Так и в жизни — первые знаки будущего незаметны в массе обыденного, скрыты от невнимательных глаз. Но с каждым днём этих посланников будущего будет всё больше и больше, и настанет момент, когда количество перейдёт в качество. И будущее станет настоящим.

— Не бойся, я с тобой — Ирочка нежно прижимается сзади. Подкралась... Плохой я всё-таки телепат.

— Неправда. Ты уже достаточно сильный телепат. К тому же Великий Спящий.

— Это дело я всегда любил, поспать и поесть. Слушай, а Великих Едоков у вас нет?

Она звонко хохочет, аж присела. И я тоже смеюсь. Смех — лучшее лекарство от страха.

Она обнимает меня, и чтобы ей было удобнее, я становлюсь на колени. Вот так, теперь её глаза как раз напротив.

"Ничего. Скоро тебе не надо будет падать на колени. Мои глаза всегда будут прямо перед тобой"

"Это здорово, правда?"

Но в её глазах я читаю задавленный страх. Ещё что-то? Говори вслух, ну!

— Рома... Перестройка мозга — это не шутка. Ты можешь лишиться своего нового дара. Перестать быть Великим Спящим. Вероятность неблагоприятного исхода операции где-то двадцать процентов.

— Только-то? Когда твой папа впервые гадал на нас, пытаясь увидеть нашу судьбу научным методом, вероятность неблагоприятного исхода была более девяноста процентов. Причём под неблагоприятным исходом имелся в виду не какой-то там дар ясновидения. Смерть.

Она прижимается ко мне, теснее и теснее. Крылья бесшумно разворачиваются, закрывая меня, как плащом. Господи, хорошо-то как!

— Ты же хотела сказать ещё. Говори.

Она мягко смеётся.

— От тебя стало совершенно невозможно скрывать какие-либо мысли. Ладно, Рома. Я делаю тебе следующее предложение. Можно оставить всё, как есть. Мы с тобой будем жить вместе. Ты останешься человеком...

— Ясно. Между прочим, это не оригинальная идея. То же самое говорила мне твоя мама.

— То мама, а то я. Почувствуй разницу. И потом, возможность твоего перевоплощения ведь сохраняется, и будет сохраняться ещё долго. Ну, чуть подправят программу, с учётом физического старения...

— И тебя устроит такая жизнь?

Я посылаю ей мыслеобраз: Ирочка сидит в огромной золочёной клетке, навроде попугая ара, я лежу на диване, смотрю телевизор. Я встаю, потягиваюсь, накрываю клетку тёмным покрывалом — пора спать...

— Нет, какой ты всё-таки безобразный, — Ирочка смеётся, и я тоже. — Я всё-таки рассчитываю на большее. Неужели ты не позволишь мне спать с тобой, укрыв нас обоих крыльями?

— Есть ещё два момента...

Я не продолжаю. Сама поймёт, для чего ей иначе телепатия?

— Ну, первый вопрос решается просто. Убавим кое-где, только и делов. Между прочим, мне кажется, провал нашего эксперимента случаен. Неправильный выбор позиции, я уверена, если бы я была сверху...

— Мелочи. А как со вторым вопросом? Насчёт детей? Кстати, где твоё кольцо?

Крылья сворачиваются. Она отстраняется. Показывает себе на шею — кольцо висит на короткой нитке дешёвеньких хрустальных бус, каким внешне выглядит прибор невидимости.

— Теперь оно мне и вовсе велико. А перекатывать его я почему-то не решилась.

— Родная, зачем весь этот разговор? Ну если даже случится так, что я лишусь этого своего дара, что с того? Буду спать нормальным, здоровым сном.

Я встаю. Хватит стоять на коленях. Но она снова прижимается ко мне, цепко обхватив руками.

— Договаривай...

— Это не всё, Рома. Двадцать процентов — это вероятность просто неблагоприятного исхода. Существует ещё одна вероятность. Она совсем небольшая, где-то полпроцента...

Она смотрит на меня снизу вверх огромными сухими глазами.

— Это вероятность летального исхода. А ты думал, я взволновалась из-за какого-то там дара ясновидения?

Я судорожно прижимаю её, глажу. Тоненькое, горячее тело. Даже ещё не подросток.

— Совсем недавно ты не испугалась девяноста с лишним процентов...

— Не путай, Рома. Тогда у меня были шансы обрести своё счастье. Теперь — шанс всё потерять. Улавливаешь разницу?

Я смотрю в её бездонные синие глаза.

— Взялся — ходи. Правильно сказал? Решение принято, родная.

"Роман, извини. Это мама Маша. Всё готово"

Мы вздрагиваем одновременно.

— Слушай, — я таинственно понижаю голос, — вынеси мне пояс... Ты знаешь, где он лежит. Искупнёмся?

Страх ещё не ушёл из её глазищ, но в глубине уже пляшет смех.

"А как же мама?"

"А твоя мама подождёт. Ну куда ей теперь уже деваться?"

...

Красные, жёлтые, коричневые и зелёные размытые пятна переплетаются. извиваются, танцуют свой невероятно сложный танец. Они рассказывают мне про то, что было, есть и будет, а также про то, чему уже никогда не бывать. И я постепенно начинаю понимать, что они мне толкуют.

"Просыпайся... Пора..."