Зверь лютый. Книга 29. Венец

— "Десять" — это в пять раз больше, чем "две". Не хочу по дешёвке! Почему меня — и так дёшево? Хочу, чтоб меня продали как эксклюзив ручной работы. Я — не в Китае сделанный, моя цена выше...

Мда... Уникальный артефакт. Мальчик из будущего. С редкостной нарезкой и начинкой. Идиот.

Жизнь, конечно, уму научает. Но не на все случаи. "Само-продажность" можно кусочками серебра мерить, а можно формулировкой феодальной клятвы. Если "в отца место", то я, типа, с наценкой. Типа "эксклюзив ручной работы", или чем там князей делают.

— Благодарствую, распресветлый князь Андрей Юрьевич, за заботу твою душевную. Только оно мне... без надобности. В церковь я не пойду и тебе присягать не буду. Я тебе, брат мой Андрей — никто. Не брат, не князь, не Русь. Хрен лысый зарубежный с бугра приволжского. Сосед. И ты мне... аналогично. А за так толпу из себя строить, что бы пусто место не видать было, да гляделки с безделки таращить... Из ребят своих пришлю — пущай позевакничают. А у меня дел много, неколи.

Тю! А ты не знала? И чему ж вас учат-то? Не было меня на коронации первого русского царя. Где-где... И пошутил... В Порубе Киевском я обретался. Там иные дела... разбирать пришлось.

Чарджи и Николай ободрали Бастия до... нет, не до трусов — их тогда не носили. Но близко. Восьми его джигитам отрубили головы. Там же, на Бабьем торжке. И ещё бы посекли, но прискакал Попрыгунчик, кинулся к Боголюбскому выручать своего приятеля. Андрей — послал. Далеко-далёко. И ещё отдалённее. Тогда смоленские главный калибр в ход пустили — Благочестнику пришлось явиться, просить да кланяться. Боголюбский... соблаговолил — Ростиславичи присягнули. Бастий остался цел, его пришлось убивать позже, картинка всеобщей взаимной резни чуток отодвинулась.

Унижение Бастиевой чади, казни пойманных чудаков с краденным, навык мечников Салмана, присоединившихся в "вытрясюнам", "вдумчиво пропускать сквозь пальцы" чужие хотули — произвели впечатление. Торки, печенеги и ковуи чуть не молились на Чарджи:

— Настоящий! Инал! Прямой потомок Огуза! Ябгу-каган!

Все присяги были принесены. Правда, из "земцев", из пятидесяти городов, осталось тридцать. Почти все из Залесья. Остальные... попрятались. Ни времени, ни возможности дожать не было. Пока. Но прецедент создан, было объявлено: кто за 12 месяцев от сего дня не присягнёт Государю — изменник.

Там много чего было. Всякого. У Михаила Смоленского в самый торжественный момент живот прихватило. Бедняга выскочил на минуточку, в темноте не разобрал, полез к Святой Ольге в её домик с шиферной крышей. Хорошо — охрана под белые ручки взяла да недалече пересадила. Народ ржал до... Да. Правильно поняла — по утру от всех хибар вокруг Десятинной дерьмом несло. Виноват, передвижных сортиров не предусмотрел.

Уже рассвело, когда Первый Государь Всея Святая Руси выехал из ворот Феодорова монастыря с перекошенными створками. Поклонился толпе, придерживая на голове деревянное влагалище "Шапки Мономаха", и провозгласил:

— Да пребудет Святая Русь в милости Господней, под покровом Царицы Небесной. Мир вам, люди русские. Идите же по местам своим и творите дела добрые.

Народ обрадовался. И кинулся. "Творить добро по всей земли". Такое вытворяли...! И я тоже. О чём далее скажу.

Говорят: "венец — делу конец". Здесь правильнее: "венец — делу абзац". В смысле: перевод строки. Хотя, судя по нашим делам — начало. Новой главы в истории Руси.

Конец сто тринадцатой части

Часть 114. "Венец — делу..."

Глава 573

Дежурным офицером был Брусило. И он был очень испуган. Боевой командир, а смотрит совершенно растерянно. Мальчишка, факеншит! Будто расплакаться собирается.

Я ночью видел его в бою — абсолютно спокоен, даже радостен. Подумал, было, что это он за нас испугался: все в крови перемазаны. Но когда он доложил:

— В расположение выполняются работы согласно распоряжениям. Но... госпожа старший сотник... э... старший советник... заперлась и плачет. Эта вот...

Тут уж и я перепугался.

"Заперлась"... Где в русской боярской усадьбе можно запереться?! В сундуке? Вышиб дверку в её чуланчике вместе со щеколдой.

На Гапе не было лица. Одни слёзы. По красному, мокрому и уже опухшему. Увидела меня и ещё пуще. Обнял, начал успокаивать. Она ткнулась носом в мой кафтан с кровавыми пятнами по груди и опять. Не говорит, воет, трясётся, икать начала. Начал отпаивать — она воды глотнуть не может. И сердечко под рукой молотится запредельно. Через четверть часа всё-таки согрелась у меня на груди. Поотплёвывалась от отвара кровохлёбки.

А где я здесь пустырник найду? — Успокаивающее на войну не берут. А кровеостанавливающее — обязательно.

Наконец, смогла сказать:

— Ка-катеньку. В По-о-порубе. Убили-и-и...

Как оглоблей. Из-за угла по голове.

Допил её отвар.

Выпил спирт, который ей притащили.

Не, не светлеет.

Блин! Уелбантуренный факеншитно!

И чего делать?

С Гапой говорить бестолку. Пойду-ка я, посмотрю-ка. Как же эдакое могло...

Она опять в слёзы, не пускает, цепляется.

— Не уходи!

Совсем Гапушка... рассыпалась. Понятно: Катерина ей многие годы всем была. Сестрёнкой младшей, госпожой, воспитанницей... Солнышко, вокруг которого вся жизнь годами крутилась. Гапа по ней столько скучала, вспоминала. Так радовалась, когда Катерина сыскалась, так рвалась сюда...

— Надо, Гапа. Хочу знать. Что да как. И — кто.

"Хочу всё знать"? — Нет. Не хочу. Чтобы было — не хочу. А что было — должен. Чтобы — не было.

Когда рассвело в город прибыли мои вспомогательные службы. В частности, Ноготок с подручными. Тема обговаривалась заранее, дали силовую поддержку, и он отправился в Поруб. Смысл понятен: там тати да душегубы, выпускать их в город... имеет смысл только в определённых условиях. Так-то, для грабежей и убийств и нас, в смысле: воинства православного, достаточно.

Ещё в Порубе должны быть какие-то... "политические". Они местные, а мне нужно знать: кто в городе чем дышит.

Есть упёртые противники лично Боголюбского. "Кровники". Он же в предшествующих усобицах не просто так по воздуху саблей махал.

Есть "фанаты" волынских. Их надо выявить и пустить в разработку: война-то не кончилась.

Есть "закоренелые" сторонники Ростика. И, вероятно, смоленских князей. Что может быть использовано.

Все эти люди ходят по городу, по этим улицам, сидят в своих домах, чувствуют, думают, планируют, сговариваются, ножи точат... Надобно их выявить и... иллюминировать. В первоначальном смысле этого слова.

"Воровской призыв", "неправда митрополичья"... противодействие этому было. Выражалось конкретными людьми. Некоторых посадили, интересно бы послушать.

Судя по событиям этой ночи, кто-то наверху у волынцев понимал ценность Поруба. Чей-то отряд пытался прорваться от детинца к тюрьме. Но нарвался по дороге на мою базу, был частично истреблён, частично бежал. Сбежала и охрана: у стражи из городового полка свои приоритеты. Служители, которые при тюрьме живут, тоже рассосались. Выпустить сидельцев никто не удосужился.

В Порубе было шумно, как бывает обычно в подобных заведениях при смене персонала. Сидельцы пытались обратить на себя внимание и установить с новыми вертухаями новые "межличностные отношения". Более благоприятные. Вплоть до спонтанного амнистирования в форме "пшёл с отсюда нах...".

"Что знает зоолог, видевший животных лишь в зоопарке; что знают о человеке те, кто видел его лишь на свободе?" — пан Лец? Вы снова правы.

На первом этаже посреди длинного низкого коридора сидел Ноготок на лавке и, время от времени, тяжело вздыхал. Перед ним на коленях, со связанными за спиной локтями, стоял клиент в разорванном грязном тряпье, с битым лицом и истошно невразумительно вопил. Заметив меня, Ноготок оживился и скомандовал подручным:

— Этого — на колоду.

Мужичка подхватили под руки, потащили к выходу, он возопил ещё на октаву выше.

— Это что?

— Бытовуха, господине. Решил, что сосед с его жёнкой балуется. Зарезал соседа в его доме. Его жену. Свою. Гонялся за детишками с топором. Видать совсем... съехал. Куда его? Такого...

Ноготок покрутил пальцем у виска.

"Святая Русь", однако. Психические заболевания здесь лечат чудом божьим, молитвой истовой да трудом праведным. Тихим подают милостыню, буйных... пришибают. Если человек ведёт себя "плохо", то он не больной, а сволочь.

Мы спустились вниз, на третий этаж подземелья.

* * *

Со времён Владимира Крестителя, который здесь Святополка Окаянного как-то держал — огромный прогресс. Тогда-то просто яма со срубом и крышей. Вне самого города, отдельно стоящий острожек. "Сын двух отцов" постоянно мёрз и покрывался чирьями от сырости. В отличие от сводного братца Ярослава, который здесь не сидел, но и в княжьем тереме всю жизнь страдал ушками. Неправильно сросшаяся кость над коленом, после которой он Хромцом стал — это много позже.

При Всеславе Чародее здесь уже было приличное хозяйство. Из которого киевляне, брошенные разбитыми половцами Шарукана на Альте Ярославичами, Чародея вынули и князем объявили.

Дружинники советовали тогдашнему князю усилить охрану или убить Всеслава, хитростью подманив к окну, через которое заключённый получал пищу. Но 15 сентября 1068 г. вспыхнуло восстание. Вече на торговой площади потребовало:

"половцы рассыпались по земле: дай, княже, оружие и коней, мы будем ещё биться".

Князь отказал, сбежал в Польшу, Чародей стал новым киевским князем. Аж на семь месяцев.

"Скочи лютымъ зверемъ въ плъночи изъ Белаграда...".

С Ирпеня из-под Белгорода Чародей и бежал, устрашившись польского войска и не доверяя киевскому ополчению. Потом... 70 человек из тех, кто освобождал из тюрьмы Всеслава — казнили, многих ослепили, часть уничтожили без суда. Ровно сто лет назад.

* * *

Частокол крепкий, караулка, кухня. Ямы. При Чародее было мелко — в один уровень. А вот теперь-то... наглядно видно становление Русского государства.

Как-то коллеги не интересуются. А жаль: уровень развития пенитенциарной системы вполне отражает уровень развития общества. Как в социально-правовом, так и технологически-организационном плане. Заглянув в миску зека, вы сразу получите представление и о производительных силах и о производственных отношениях.

Два века со времён Окаянного не прошли для "Святой Руси" впустую. Двери, правда, деревянные, как и полы, потолки, лестницы. Параши выносные, общий слив. И — запах.

Концентрированный запах тюрьмы: мочи, кала, подсохшей крови, застарелого пота... забивает даже обычную земляную сырость. Сейчас к этому добавился мощный привкус угара. Тюрьма в иллюминации. Разного происхождения: сальные свечки, лампадки-маслёнки, факела... Прежние служители разбежались, а мои на ощупь ходить здесь не умеют.

Самая главная тюрьма "Святой Руси". Но сколь много здесь можно и нужно изменить! В этой части отечественной государственности и национального самосознания. К лучшему, конечно. Посмотрели бы вы как у меня Христодул своё хозяйство организовал! Но, безусловно, нужны инвестиции. А здесь столько лет — одни "пользователи".

Кстати, коллеги, почему "застенки кровавой гебни" входят в перечень туристических достопримечательностей, а реконструированного "пытошного места опричника", или, как здесь, "камеры предварительного заключения Святополка Окаянного" — нет? И — восковую композицию: "посещение блудного сына блудным отцом", в смысле: Владимиром Святым. А оселедец князьям сделать съёмным, в зависимости от веяний в сферах... Неплохой бизнес можно построить.

На минус третьем этаже, в северной части — ледник. В обеспеченных домах туда скоропортящиеся продукты складывают. Здесь — покойников.

— Давно не вывозили?

— Дык... как на Серховице их побили, так и всё. Потом кормить перестали. Два последних дня и воды не давали, параши не выносили.

— Ты-то дал?

— Вынести? Ага.

— А воды?

— Даю. Помаленьку. Некоторым. Они так разговорчивее.

Низкое подземелье, разделённое на две части рядом деревянных колонн-подпорок. Холодно, сыро. Скачущий свет масляных фонарей отражается в лужицах на льду. В земле, в коробе из деревянных долблёных колод неслышно переливается струйка талой воды. Уходит куда-то в стену. В крепостной ров? — Тут недалеко, могли туда прокопать. Нет, ров-то зарос, заилился. В какую-то подземную пустоту. Хорошо, что не в тот ход, по которому мы в город вошли.

В одной половине ледника — пяток покойников, завёрнутых в мешковину. В другой — лошадиная нога освежёванная, моток коровьих кишок, уже без желудка, корзина с чем-то. Съестные припасы местных. В стороне — одинокая вытянувшаяся фигурка под мешковиной. Ноготок отдёргивает ткань, поднимает повыше фонарь, чтобы мне было лучше видно.

Знаешь, девочка, меня часто называют жестоким, лютым, кровавым. Иван Тромерос — Иван Ужасный. Неправда это. Просто я точно следую заповеди Иисуса:

"А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных".

Я люблю своих врагов. И прилагаю все силы свои, дабы уберечь их от новых грехов, от умножения ими злодеяний. Мёртвые — не грешат. Покойники — не злодействуют. Хорошо, что солнце восходит и над злыми, и над добрыми: легче отличать. И ни дождь, ни ночь не мешают мне. "Аз воздам". В рамках моего скромного разумения. Не ради утишения жажды мести — сиё чувство мне... несвойственно. Но — чтобы помнили. Чтобы — не было.

Её было не узнать. Неудивительно: столько лет прошло. Она выросла в молодую стройную красивую женщину. Наверное — красивую.

"Под насыпью, во рву некошенном,

Лежит и смотрит, как живая,

В цветном платке, на косы брошенном,

Красивая и молодая.

...

Не подходите к ней с вопросами,

Вам всё равно, а ей — довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена — всё больно".

Не во рву, не под чистым небом — в подземелье, под толщей десятка метров мёртвой земли. Не на живой траве, а на умирающем от старости льду. Душно здесь. Воздуха бы. А с вопросами придётся. Подойти. Нужны ответы. "Чтобы не было".

Лицо... лица нет. Кровавая подсохшая, свернувшаяся, замёрзшая маска. Без глаз, ушей, носа... Волосы... скальп не срезали, а срывали. Частями, в несколько заходов. Раздроблены суставы на руках и ногах. Раздроблены пальцы на обеих руках. На правой ещё вырваны ногти. Вспорота брюшная полость от грудины до паха, кишки вывернуты насторону...

Я очень хорошо помню мою Любаву. Как она умирала. Но с ней работала пара любителей-вояк в полевых условиях. Я сегодня смотрел на Варвару-великомученицу. Её водили голой по городу, пороли, били молотком по голове, жгли свечками. При всём моём уважении, сирийцы времён Империи против наших... детские игры.