Ко(с)мическая Опера, том 2 (незавершенный)

Молчание.

— Эд, мне нужно знать твой ответ.

— Ну... Вообще, нравится. И учительница хорошая.

— Если я правильно тебя понял, то должен дать согласие?

— Как хочешь.

— Эд, выбери сама, пожалуйста, или одно или...

— Спокойно ночи, па!

Конец связи. Ну и что прикажете делать?

Домоправительница ободряюще улыбнулась:

— Дети все такие. Все оставляют на откуп родителям, а сами потом обижаются.

Динь-дон. Входной звонок. Что Эд говорила? Учительница рисования? О боже... На ходу застегивая китель, я выскочил в холл, в котором уже толпились вяло держащиеся на ногах участники вечеринки. Раскрасневшиеся и довольные времяпрепровождением студенты приветствовали меня нестройным хором невнятных возгласов и с интересом уставились на входную дверь, которая моими усилиями распахнулась, впуская на порог...

Только не это. Только не. Только...

* * *

За прошедшие месяцы она ничуть не изменилась. По крайней мере, я помнил ее именно такой, с легкой растерянностью в золотисто-карих глазах, с блестящими гладко уложенными черными волосами и с тенью печали на загорелом лице. Алессандра Манчини собственной персоной. Учительница моей дочери? Бред. Но реальный, как вижу собственными глазами.

Униформа и короткая стрижка если и изменили мой облик, то не настолько, чтобы доктор изящных искусств не смогла опознать в открывшем ей дверь человеке своего обидчика, почти кровного врага: карие глаза расширились, брови сдвинулись и...

— Что вы здесь делаете, де...

Она собиралась произнести слово, способное испортить все на свете. Но не успела, потому что я рванул ее за талию к себе и утопил "-тектив" в поцелуе. Горячем, уж точно.

Сзади зааплодировали, а кто-то даже начал подбадривать меня в том смысле, что "продолжай". Алессандра попыталась вырваться из моих объятий, и пришлось сжимать ее сильнее, чем полагается в любовной игре, сжимать до тех пор, пока сопротивление не прекратилось вовсе. Уловив удобный момент, я оторвался от пахнущих карамелью губ, сообщил присутствующим в холле, что "это пришли ко мне", и, не отпуская далеко талию донны Манчини, захлопнул дверь, оставив студентов в доме, а себя и неожиданную визитершу на улице.

— Вы... что вы себе позволяете? Вы пьяны?

— Нет, донна. По крайней мере, не настолько, чтобы не отвечать за свои действия.

— Если вы понимаете, как себе ведете, вы... Вам должно быть стыдно!

Смотрю в карие глаза и думаю о шоколаде. С жареными орешками. Горьком, тягучем, бодрящем. Строгая прическа опять растрепалась, а моя рука так и продолжает лежать на гибкой талии, хотя по всем законам жанра я должен получить уже с десяток гневных пощечин.

— Простите, донна. Я должен был так поступить. Вы, совершенно ненамеренно, вмешались в следственный процесс и могли создать определенные трудности, объявив во всеуслышание мою настоящую должность. Прошу прощения, но единственным способом избежать...

Хрясь! Без пощечины все же не обошлось. Но дочь страстной Италии удовольствовалась одной, вместо продолжения избиения холодно и, как мне показалось, обиженно, заявив:

— Вы еще тогда говорили, что не имеете привычки лгать, детектив. Я верно помню? Так вот, лучше бы вы лгали! Лучше бы вы сказали, что поцеловали меня потому, что вам этого захотелось, а не рассказывали о "следственном процессе" и прочей ерунде!

Я отвел взгляд.

Да, лучше бы солгал, лучше бы притворился пьяным и... Но кто сказал, что я не хотел ее поцеловать?

Алессандра поправила слегка помятый жакет, посмотрела на мою униформу и, поджав губу, спросила:

— Вы исполняете в этом доме роль дворецкого?

— Вроде того.

— Тогда извольте проводить меня к отцу Адвенты Фредерики Кейн.

— Это моя дочь.

— Я не...

Она осеклась, вдумалась в совпадение фамилий и растерянно провела пальцами по высокому лбу.

— Адвента — ваша дочь?

— Именно.

— Но как это...

— Возможно? Вполне. Что вас удивляет?

— Вы не похожи на женатого человека.

— А кто утверждал, что я женат?

— Но не вдовец же!

— Нет. Адвента мне не родная дочь. И она об этом знает, не волнуйтесь.

Карие глаза непонимающе смотрели то на меня, то на покрытый тугими почками розовый куст.

— Я бы никогда не подумала...

— Что я способен кого-то усыновить или удочерить?

Алессандра тряхнула головой:

— Нет, детектив, я вовсе не это хотела сказать. Вы не похожи на семейного человека. Да и, насколько я знаю, для полицейских и полная семья очень часто является обузой, а ребенок без матери...

— Так сложились обстоятельства. Но вы ведь пришли говорить не об этом? Эд сказала, что вам понравились ее рисовальные работы. Они настолько хороши?

— У девочки несомненный талант к изобразительному искусству, — донна Манчини с заметным облегчением перешла на уверенный "учительский" тон. — Пока рано говорить о гениальности, но если приложить усилия к развитию имеющихся способностей, Адвента может добиться значительных высот, особенно в дизайне.

— Значит, ей стоит заняться рисованием?

— Да, было бы желательно.

— Хорошо. Я подпишу все необходимые бумаги. Завтра. Или послезавтра. Простите, но пока следствие не закончено, мне трудно выкроить свободное время.

— Понимаю.

Она замолчала.

Дверь дома распахнулась под натиском нескольких молодых тел. Не знаю, что ожидали увидеть гости Иржи, но скорее всего, не спокойный разговор: раздались разочарованные возгласы, и шумная компания снова вернулась в дом. Алессандра проводила студентов странным взглядом, в котором мне почудилась легкая зависть.

— Еще раз простите, донна. Мне пора возвращаться к своим обязанностям.

— Да, конечно.

— Вас проводить?

— Не нужно, я на машине.

— Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Я коротко поклонился и повернулся, берясь за дверную ручку.

— Мы еще увидимся, детектив.

Ее голос не спрашивал, а утверждал.

— Разумеется, донна. Но несколько позже.

— Я буду ждать.

Шорох шагов по песку. Мой взгляд, провожающий фигурку в элегантном костюме от одного пятна света, разлитого фонарем, до другого. И непонятное чувство, то ли сдавливающее грудь, то ли раскрывающее ее настежь. Она будет ждать? Она. Будет. Ждать.

* * *

2 мая

Иржи прислонился лбом к прохладному стеклу машины, и не думая вылезать.

— Сэр, вам пора на занятия.

— Мне плохо...

Если учесть, сколько было выпито вчера в честь праздника, могу только посочувствовать. Но как незнание законов не освобождает от ответственности, так и отсутствие привычки пить не служит оправданием плачевного состояния, в народе называемого "бодун".

— Мне очень жаль, но занятия на время похмелья никто откладывать не станет. Тем более, что первой пары у вас и так не было.

— Слушай, а может, ну их? — Иржи воззрился на меня, как на ангела-спасителя. — Лучше поедем куда-нибудь, посидим на солнышке, а?

— В вашем состоянии солнышко как раз противопоказано, а вот тихая тень аудитории — самое то.

— Ты зануда, Дэниел.

Гордо киваю:

— Да, сэр.

— Мне не встать... — продолжил нытье Иржи.

— Я помогу вам добраться до корпуса. Если пожелаете. Но боюсь, моя помощь будет воспринята окружающими, как свидетельство вашей слабости, что, в свою очередь, приведет к...

— Можно попроще? — Умоляюще взглянули на меня.

Соглашаюсь:

— Можно. Если ты хочешь выглядеть крутым, то должен делать вид, что все не просто замечательно, а лучше не бывает. Это всегда вызывает уважение. Ну и зависть, конечно, тоже, но с завистниками мы справимся.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Иржи заметно повеселел.

— Хорошо, уговорил. Пойду на лекцию о чем-то там. Хотя я ее уже слушал...

— Как это? В твоем расписании она не повторяется.

— Да я не успел сдать зачет и поехал в политех искать препода, а тот был занят... В общем, пока его ждал, решил, чтобы не терять время, послушать что-нибудь занимательное. Так что, сейчас мог бы спокойненько расслабляться, а не...

— Марш в аудиторию!

— Мало мне было одного командира дома, — пробурчал Иржи, вываливаясь из машины. — Теперь целых двое завелось...

Ворча и стараясь шагать твердо, он поплелся по аллее к корпусу универа, а я, закрыв за Томеком дверцу машины, прислонился к капоту, подставляя лицо весеннему солнышку.

Прошло уже больше недели с того дня, как Отдел начал операцию под кодовым названием "Малохольные самоубийцы". Впрочем, это название фигурировало исключительно среди своих, а официальное, как водится, оставалось неведомым до тех пор, пока не настанет пора писать отчет. Вот тогда и узнаю все подробности, а особенно — как проводили время мои коллеги. Свои "приключения" придется излагать предельно сжато, иначе у Барбары появится новая любимая рассказка на ночь. Хотя, чего мне стыдиться? На девичью честь не покушался (не буду никого обвинять, но создалось стойкое впечатление, что объект покушения давно отсутствовал), морды подвыпившим молодым людям не бил (а иногда следовало, но было признано нецелесообразным ввиду большого количества выпитого, что, как известно, сводит эффект воспитательной работы к неудовлетворительному минимуму). В общем, вел себя образцово-показательно, но не упускал возможности расслабиться. Пока свободен от семейных обязанностей и от присутствия в непосредственной близости друга, уверенного в собственной правоте двадцать четыре часа в сутки. Нет, это замечательное качество, не спорю! Но такое утомительное... Для меня.

Из раздумий меня вывел противный сигнал рабочего комма. Амано, легок на помине.

— Твой Томек свалил с лекции, идёт к тебе.

— Спасибо, так и знал. — Меланхолично поблагодарил я бдительного напарника.

А он ведь где-то там, в аудиториях. Учит кого-то чему-то. И научит, что характерно. Но от причин роста самоубийств мы оба по-прежнему далеки, как от Млечного Пути. Болтовня с преподавателями и студентами в официальной обстановке ничего не дала, а в неофициальной... Компания, собирающаяся в доме Иржи каждый вечер, определенно не собиралась умирать. Даже не помышляла о скором уходе из жизни. Правда, университет еще оставался не охваченный волной "прыгунов", но все факты говорили о том, что и здесь, в стенах высокой науки скоро должна начаться эпидемия.

И ни одного признака, черт подери! Все веселы, довольны собой и жизнью, даже Иржи заметно изменился... Кстати, вот и он. Не слишком ли рано вернулся? Как-то он странно выглядит... Наверное, действительно, перепил вчера. Надо показать парня врачу.

Я сел за руль и включил двигатель. Помигал фарами, посигналил, но Иржи так и остался стоять на краю тротуара в сотне шагов впереди "ротшильда", словно ничего не видел и не слышал. Совсем плохо, бедному... Ладно, подъеду поближе.

Трогаюсь, черепашьим шагом преодолеваю расстояние между собой и Томеком. Когда остается не больше двух метров, Иржи вдруг поворачивает голову и смотрит. На машину. Таким взглядом, словно только этого момента и ждал, а потом... Кидается навстречу лакированному капоту с явным намерением закончить жизнь под рамой антигравов.

Как мне удалось переключиться на задний ход и заставить машину отпрянуть от парня, не знаю. В общем-то, можно было этого и не делать: скорость-то аховая, и кроме пары синяков следов бы не осталось, но рефлексы сработали быстрее сознания. Поэтому Иржи, не ожидав такой "подставы", гася инерцию своего рывка, упал на капот и съехал по гладкой крышке на асфальт.

— Цел?

Голубые глаза хлопнули ресницами. Взгляд медленно сфокусировался, вздрогнул, узнал меня, присевшего рядом на корточки...

— Что случилось?

— Я бы тоже хотел это знать.

Иржи недоуменно потер лоб ладонью.

— Не понимаю...

— Ты бросился под машину.

— Зачем?!

— Зачем это обычно делают люди? Чтобы умереть.

— Но я не хочу умирать!

— Верю. И все же, ты был не в себе... Кстати, а почему ты так рано вернулся?

— Я же говорил: уже слушал эту лекцию.

— Она настолько неинтересна, что ты решил дождаться ее окончания на воздухе?

— Нет, очень интересна, только...

— Что "только"?

— Мне вдруг стало плохо. Голова... Виски сдавило, сильно-сильно. И в глазах стало как-то мутно.

— Раньше с тобой такого не случалось?

— Вроде нет... Хотя...

Иржи задумчиво сдвинул брови.

— Хотя?

— В тот раз голова тоже немного болела. Но сразу прошла.

— В тот раз?

— Ну да, когда я первый раз слушал лекцию...

Так. Кажется, причину мы нашли. Я поднялся на ноги, засунул в ухо наушник комма и вызвал Барбару.

— Срочно прошу оцепление. Третий корпус университета. Чтобы ни одно транспортное средство не попало внутрь, иначе... Да, иначе будут жертвы. Через пять минут? Годится.

Томек подозрительно посмотрел на меня с асфальта.

— Ты что, из полиции?

— Вроде того. Управление Службы Безопасности. Капитан Морган Кейн.

— Ты... Так все это было обманом?

Да, парень, так оно и было. И я понимаю, какие чувства сейчас теснятся в твоей груди. Но черт подери, ты можешь проклясть меня, но ты жив, и сотни молодых людей тоже останутся живы. А это — главное.

— Вам сейчас придется пройти медицинское освидетельствование, а потом я отвезу вас домой. Счет за униформу, питание, коммунальные услуги и прочее выпишите на свое усмотрение. Все расходы будут оплачены казначейством.

— Значит, ты только притворялся?

Если скажу "нет", разве он поверит? А сказать "да" не позволяет совесть или что-то еще. И я молчу, слушая далекий сигнал полицейский сирены...

* * *

3 мая, после этого Эд — на операции

— Вот как было здорово! — Закончила свой рассказ о каникулах в доме дяди Амано моя дочь.

— Рад за тебя.

— А ты чем занимался?

— Работал.

— И все? — Недоверчиво щурится Эд.

— Что еще я мог делать?

— А почему мисс Манчини на следующий день после встречи с тобой вела себя странно? Ты ее обидел?

— Нет... Надеюсь, что нет. А почему ты говоришь, "странно".

— Ну... — Девчонка задумалась, вспоминая. — Все время о чем-то думала, а когда к ней обращались, вздрагивала и таращилась, как будто никого не узнает. А еще улыбалась. Иногда.

Хм, действительно, странно. Но над причинами загадочного поведения учительницы подумаю в другой раз. А пока придумать бы, где взять деньги на новый комм для Эд...

— Эй, сосед! Тебе письмо принесли, внизу оставили, я и думаю: захвачу, мне ж все одно по дороге, — возвестил из дверного проема Олаф Свенссон, к счастью, так и не вспомнивший мой кулак, перед Рождеством отправивший докера в нокаут. А ведь вполне милый человек оказался... Только выпить любит.

— Спасибо.

— Да не за что! Ты это, заходи, если надумаешь...

— Кто пишет? — Сунула любопытный нос Эд.

— Сейчас посмотрю.

На конверте обратного адреса указано не было. Марка тоже отсутствовала, значит, доставили с курьером. Занятно...

Внутри была только бумага. Два листка, один потоньше, другой потолще.

"Я знаю, что вы не захотите принимать эти деньги просто так, поэтому официально заявляю: это ваше жалованье за десять дней работы. Сумма стандартная за такого рода услуги, можете проверить. То, что вы для меня сделали, все равно нельзя оценить. Но на одну благодарность вы все-таки согласитесь. На одно слово. Спасибо."