Ко(с)мическая Опера, том 2 (незавершенный)

— Может, у меня еще и жена имеется?

— Нет. Жены у тебя нет и... не было.

— Откуда тогда дочь?

Он замялся, постучал пальцами по столику, поерзал, потом все же сказал:

— Во время одного из расследований выяснилось, что она есть на свете и записана на твое имя, хотя биологически твоим отпрыском не является.

— То есть, еще и не родная?

Бред усиливается.

— Да, но... Ты решил оставить все, как есть.

— То есть, признал ее своей дочерью? С какого перепоя?

— Не с перепоя! — Кажется, его покоробили мои слова. — Просто... скажем так, тебе стало ее жаль. А потом ты и сам к ней уже привязался...

— Не верю.

— Но так и есть.

— А по-моему, ты меня нагло обманываешь. Не стал бы я жалеть чужого ребенка до такой степени, что усыновил бы и тратил на него деньги в то время, когда самому жить не на что. Я — полный идиот, так что ли?

— Нет, ты не...

Не чувствую уверенности в его голосе. Ни на крошечку.

— Не "нет", а "да"! Только полный и окончательный идиот мог так поступить: неизвестно кто, неизвестно по каким причинам навязывает мне неизвестно какого ребенка, а я соглашаюсь считать его своим, и при этом даже не требую финансовой помощи, что было бы вполне логично. Это не идиотизм? А этот самый ребенок, разумеется, меня бесконечно любит и считает своим папочкой, так? И никто ему, то есть, ей, не скажет, что она мне — ненужная обуза?

Примерно в третьей части своего гневного монолога краем глаза замечаю, что в гостиной нас уже вовсе не двое, а трое. Девчонка, рыжая, довольно миленькая, только хулиганистого вида. Стоит у дверей и слушает. И как вошла? То ли мы замок не защелкнули, то ли у нее свои ключи были... Стоп. Если у нее есть ключи от этой квартиры, то она...

Присматриваюсь повнимательнее. Да, наверное, это и есть моя, хм... дочь. Как и предполагал, внешнего сходства ноль. Разве что цвет глаз, но и только. Да и сейчас глаза эти, что называется, почти на мокром месте.

Брюнет среагировал на перенос моего фокуса внимания, обернулся и слегка побледнел. Испугался, что девчонка все слышала? Ну и зря. Чем раньше узнает правду, тем лучше. Честность в отношениях — лучшая политика. Правда, временами весьма болезненная.

— Ненужная обуза? — Срываясь, повторил звонкий голосок.

— Эд, ты все не так поняла... — поспешно возразил брюнет, но девчонка тряхнула рыжей челкой и выскочила за дверь.

Я меланхолично пронаблюдал уход персонажа под названием "дочь" со сцены, за что был награжден прямо-таки испепеляющим взглядом:

— Ты... Да как у тебя только язык повернулся... Разве можно при ребенке... А!

Взмах рукой, и я остался без последнего собеседника.

Ну и ладушки. Не очень-то и хотелось. Дочь, значит. Ну и жизнь у меня была... Занятная.

* * *

Пошарив в холодильнике и не обнаружив ничего, что хотелось бы съесть или выпить, я спустился вниз, прошествовал по двору и вышел на довольно оживленную магистраль. Машина красавчика осталась стоять во дворе дома, значит, девчонку он побежал догонять на своих двоих. Замечательно: есть шанс, что несколько часов буду свободен от назойливого общества блюстителя нравственности.

Бр-р-р-р-р! Холодновато. Ах, да, весна только-только начинается, и настоящего тепла еще ждать месяца полтора, не меньше. Надо было накинуть куртку — видел же в шкафу, да не сообразил вовремя... Ничего, ускорю шаг, может, и согреюсь заодно...

— Никогда не думал, что ты можешь быть таким... такой...

— Сволочью? — Услужливо подсказываю запыхавшемуся брюнету окончание фразы.

— Именно!

— М-да? — Засовываю руки в карманы джинсов. — И что я сделал не так?

— Все! Зачем надо было при Эд говорить о том, что...

— Она мне не дочь? А зачем было молчать? Я сказал чистую правду. Надо было лгать? Извини, не умею. Точнее, не помню, умею или нет. Доволен?

— Ты... — Голубые глаза смотрят одновременно негодующе и сожалея, но это самое сожаление предназначено вовсе не для меня, как я понимаю.

— И кто я? — Спрашиваю с искренним интересом. — Неудачник, постоянно вляпывающийся в нелепые ситуации?

— Я этого не говорил.

— Не говорил? А что ты вообще говорил, помнишь? Из всего, что ты мне сегодня рассказал, получается, что вся прожитая мной жизнь была чередой идиотских событий, не приносящих мне ни малейшей радости! Родственники со мной общаются только по необходимости, коллеги по работе... Относятся ко мне, мягко говоря, снисходительно, из чего можно заключить, что я занимаю не свое место! Ты достаешь меня уже целый день, а сам себе не можешь назвать причину, по которой это делаешь! Разве что, возвращение мне "трезвой памяти" имеет какие-то выгоды лично для тебя... Может, я просто выполняю ту часть работы, которую называют "грязной"? Тогда понятно... Дочь эта... Оторва рыжая. И я еще трачу на нее свои деньги? Это не просто глупо, это... это... это маразм! А может, я — постоянный пациент дурдома? И все твои рассказы — это часть лечения? А?

Брюнет молчит, словно ожидая, пока мой запал кончится. Нет уж, не дождешься!

— И ты хочешь, чтобы я вспомнил всю эту безрадостную галиматью, которая называется моим прошлым? Так вот, мистер как-вас-там, я не желаю, слышишь?! Я не хочу ЭТО вспоминать!

Поворачиваюсь и иду. Прямо через проезжую часть, потому что мне нет дела ни до чего: даже если меня сейчас собьет какая-то машина, по крайней мере, умру в счастливом неведении относительно еще более сомнительных подробностей своей жизни.

— Берегись!

Окрик застает меня на крайней левой полосе.

Оборачиваюсь, чтобы увидеть, как ко мне стремительно приближаются два объекта: машина и брюнет. С некоторым любопытством думаю: кто из них окажется быстрее, а через пару секунд узнаю. Красавчик. Он первым добирается до меня и с силой толкает в сторону разделительной полосы. Выталкивает почти из-под капота машины. Я лечу спиной назад, но в самый последний момент почему-то хватаюсь за брюнета и тяну за собой, так что удар, который он все-таки получает, проходит вскользь, и мы падаем за пределами полотна дороги.

Ч-черт! Песочек на разделительной полосе, наверное, залит клеем для пущей красивости, потому что меня тащит по нему, как по терке. Слава богу, джинсы выдержали, а вот рубашка со свитером... Да еще этот, спаситель незваный. Сверху придавил, в довершение всего так стукнувшись собственным виском о мой лоб, что закатил глаза и, похоже, отбыл в обморок, а у меня в голове жестяное ведро загудело натуральным колоколом. И рука... Болит. Неужели, сломал? Только этого и не хватало...

Очухиваюсь и выползаю из-под обмякшего тела брюнета аккурат к моменту, когда рядом останавливается "скорая". Врач делает снимок сетчатки, сверяясь с базой данных, и безмятежно покоящегося красавчика увозят в частную клинику, а меня оставляют на месте — ожидать приезда полиции, потому что я, судя по медицинской картотеке, заслуживаю только общественной муниципальной больницы.

Ну и черт с ними со всеми. Сижу, стараясь устроить поудобнее ноющую руку и не шевелить теми частями тела, на которых содрана кожа. Не так уж и больно, бывало хуже... Бывало? Когда? По какому поводу? Совсем ничего не помню, но такое ощущение, что вот-вот, и память прояснится, а я... Не хочу! Не желаю знать! Господи, ну зачем? Ну почему? Раз уж ты милостиво отнял у меня воспоминания, не возвращай их... Пожалуйста!...

— Так, что у нас произошло? — Спрашивает офицер полиции.

— У вас? — Болезненно щурюсь. — Понятия не имею.

— Шутник, значит... А скажи мне, шутник, что понесло тебя переходить в неположенном месте? — Следует вопрос, в котором угрозы ровно пополам с лаской.

— Это мое личное дело!

— Дело, едва не приведшее к смерти другого человека.

— Я его за собой не звал.

— Это другой вопрос. Тогда зачем он побежал?

— Полоумный, наверное, — не удержавшись, пожимаю плечами и закусываю губу, чтобы не застонать.

— Полоумный... А что скажут свидетели? — Обращается офицер к небольшой группе зевак.

Полная женщина в цветастом костюме и с кучей кошелок с готовностью начинает тараторить:

— Этот бродяга шел по улице, а тот симпатичный молодой человек его догнал, и они о чем-то начали говорить, и громко, а потом этот пошел прямо под машины, а тот побежал за ним и толкнул... Спас этому нахалу жизнь, вот! А сам, бедненький, чуть не умер! А может, еще и помрет...

— Будем надеяться на лучшее, — решил офицер. — Еще есть очевидцы?

— Вы позволите? — Через зевак протиснулся пожилой мужчина профессорского вида. — Молодые люди, и в самом деле, повздорили. Я стоял не слишком близко, но, каюсь, прислушивался к их разговору и... Судя по всему, у этого молодого человека была серьезная причина расстраиваться, а второй пытался его успокоить, но неудачно, в результате чего, собственно, и произошел инцидент. Но что касается спасения жизни... — Он поправил очки и продолжил: — Правильнее было бы сказать, что они спасли жизни друг друга, потому что в момент столкновения этот молодой человек потянул пострадавшего за собой, и можно сказать, основную тяжесть удара принял на себя.

— Но позвольте! — Возмутилась женщина. — Этот-то сидит, как ни в чем не бывало, а тот даже в сознание не пришел!

— Неудивительно, — возразил старик. — Просто у этого молодого человека лоб оказался крепче, вот и все...

Они препирались еще минут пять, полицейские записывали показания, я тихо дурел, и в какой-то момент мне почудилось, что одно из лиц в собравшейся вокруг толпе уже видел сегодня. Бледное, обрамленное рыжими локонами. С испугом в больших серых глазах...

* * *

— Ну вот, и все, — доктор в приемном покое закрепил на моем предплечье лангету. — Трещина небольшая, заживет быстро. Ссадины покрыли псевдоскином, он отойдет сам, когда сформируется достаточный слой новой кожи. Руку не напрягать, места ссадин не чесать. Все понятно?

— Понятно.

— Через неделю зайдете показаться. Для профилактики.

— Да, доктор.

— И... — Он устало потер переносицу. — Зайдите к кастелянше: нам вчера как раз привезли гуманитарную помощь, а ваша одежда... оставляет желать, так скажем.

— Спасибо.

— Да не за что... Кто у нас следующий?

Получив в свое распоряжение стеганую безрукавку и новую (относительно, разумеется) рубашку, а также брюки, даже чуть менее потертые, чем мои еще до знакомства с разделительной полосой, я направился к выходу.

Мимо меня по коридору проносились санитары с каталками, носилками, капельницами и прочей утварью, характерной для медицинских заведений. Плюс больные, никоим образом не упорядочивающие общее движение, а напротив, жутко ему мешающие...

— Я умру? — Схватила меня за рукав женщина, лежащая на каталке, остановившейся рядом со мной на тот краткий миг, пока санитар искал в направлении указание точного маршрута передвижения.

— Нет, ну что вы... Конечно, нет!

Взгляд то ли больных, то ли безумных глаз, впился в мое лицо:

— Мои дети... Что будет с моими детьми?!

— Все будет хорошо, поверьте...

— Позаботьтесь о моих детях, прошу вас! Позаботьтесь о них... Обещаете?

Санитар рванул каталку вперед, увозя выкрикивающую что-то пациентку, а я прислонился к стене, чтобы не упасть, потому что голова все-таки сделала полный оборот, а в памяти встала совсем другая женщина, лица которой я так и не смог вспомнить, но ее голос звенел в ушах, хотя в тот раз... В тот раз она говорила совсем тихо, почти неслышно. ""Ты уже взрослый мальчик, Морган... Позаботься о своих сестрах и об отце. Обещаешь?..."

* * *

Я толкнул дверь и шагнул в прихожую. Или гостиную? Да какая разница!

Темно. Тихо. День подходит к концу. С ума сойти, всего один день, а столько событий... И каких событий. Кажется, сегодня мне удалось разом потерять двух дорогих людей, легко и весело. В своем стиле, как водится.

И ведь я вел себя... Нельзя сказать, что безупречно, но в сложившихся обстоятельствах, вполне нормально. Наверное, если бы все повторилось вновь, поступал бы так же, но этот вывод меня как раз не радует. Так же... По-идиотски, то есть. Да, видно, что на роду написано, то и будет исполняться с завидной регулярностью... Но я же правда ничего не помнил! Не хотел вспоминать. Может быть, и не вспомнил бы, если бы не авария и очередной удар по голове. Заманчиво было бы остаться "беспамятным", хотя... Представляю, как за меня взялась бы тетушка по возвращении! Не думаю, что мне хватило бы упрямства выдержать напрашивающиеся сами собой ее "методы": я скорее, сделал бы вид, что память ко мне вернулась, чем терпеть постоянное моральное насилие со стороны Барбары... Правда, в притворство она бы не поверила, а значит, лечение продолжалось бы до победного конца. Или конца пациента, что тоже очень вероятно...

Но что мне делать теперь? Если я и раньше не очень-то был кому-то нужен, то с сегодняшнего дня лишился последних знакомых со мной людей, хоть как-то заинтересованных в моем существовании. Как тоскливо... Ну, ничего: к одиночеству я привыкну — все это уже было. Проходил. А куда деть чувство вины? Господи, да и в чем я виноват?...

Скрип двери. Эд. Стоит и смотрит, грустная и серьезная. Что я ей скажу? Что я вообще могу сказать? Прости, милая, но твой папочка бывает и таким монстром тоже? Разве ее это успокоит или обрадует? Интересно, что она сейчас думает, глядя на меня — в очередной потасканной одежде с чужого плеча, с пластырем на лбу, с перевязанной рукой и невнятным выражением лица? Полагаю, ничего хорошего. Ладно, переживу. Что мне еще остается? Броситься с балкона? Не прокатит: хоть этаж и четвертый, вряд ли этой высоты хватит, чтобы убиться насмерть. А любой другой исход только добавит мучений. И мне, и ей.

— Знаешь, что...

Ну вот, сейчас услышу о себе что-то новенькое. Только бы не слишком шокирующее, хотя... Заслужил. Пусть говорит, что считает нужным.

— Родной, неродной... Хороший, плохой... Я все равно буду тебя любить. Потому что у меня больше никого нет.

Вот так просто. "Больше никого нет." И у меня... больше никого. И только поэтому мы остаемся друг с другом? Невелика причина, но если другой не имеется, сгодится и эта. А потом... Посмотрим.

— Иди ко мне.

Она вздрогнула, расширила глаза, не веря тому, что слышит. Потом бросилась и едва не сбила с ног, прижавшись ко мне и обхватив руками. Крепко-крепко.

— Это снова ты? Ты вернулся?

— Да, милая. Прости, что ушел... без предупреждения.

— Это ничего! — Радостно заверили меня. — Главное, чтобы возвращаться!

— Пожалуй.

Она подняла голову и спросила:

— Ты жалеешь?

— О чем?

— О том, что вернулся?

Я задумался, а потом ответил. Честно.

— Жалею.

— Ну и зря! — Заявила Эд. — Потому что тебе здорово повезло!

— Это в чем же?

— Ты посмотрел на себя со стороны, вот!

— И что в этом хорошего? — Сомневаюсь.

— Не знаю, — качнулись рыжие кудри. — Но умные люди говорят, что это очень нужное дело — видеть себя со стороны.

— Ну, раз умные люди говорят... — Я обнял ее за плечи. — Нам, дуракам, стоит прислушаться, верно?