Лето выбора

Жом дочитал письмо и поднял глаза на Ромашкина.

— Что еще просила передать знакомая мне особа?

Митя, предсказуемо не удержался. Подошел поближе, наклонился к уху опасного человека, и тихо-тихо шепнул то, что услышал от Яны.

— Она просила передать, что вас любит.

Воистину, любовь — громадная сила. А чем еще можно объяснить то, что жом Тигр шарахнулся, как демон от храма, навернулся со стула и крепко приложился пятой точкой об пол?

Только магией любви.

Митя, правда, предусмотрительно отскочил. Оружие сразу не вытащит, а вот ногой и достать может. Жом Тигр кое-как пришел в себя и вызверился на Ромашкина так, что у матерого террориста коленки подозрительно задрожали.

— Я тебя за такие шуточки...

— На крови поклясться? — сразу же оборвал версию о шуточках Митя.

А вот теперь Тигр удивился. Искренне.

— Это... это не...

— Не розыгрыш. Что я — самоубийца?

— Но...

Редко кому удается увидеть настолько растерянного Тигра. Хоть в жизни, хоть в зоопарке.

— Она сама. Валежный не в курсе. Она попросила это передать, я и не стал спорить.

Было заметн6о, что Тигру хотелось задавать личные вопросы. Мужчина переборол себя и начал уточнять диспозицию Валежного, потом потащил Митю к карте Русины...

Пришлось пожалеть влюбленного и мимоходом рассказать о Яне. О том, что она умна,, очаровательна, ей по-прежнему плевать на все этикеты, а стреляет она вообще великолепно. Ей-ей, не будь она императрицей...

Молчу!

И еще раз — молчу...

Но напарница из нее получилась бы великолепная.

* * *

Проводив Ромашкина, жом Тигр уселся в кресло и уставился в стену невидящим взглядом.

Оказывается, и так бывает?

Любовь? Да выдумки это! Изобретение слабоумных и поэтов... или попросту — слабоумных поэтов. Как говорилось в одной шуточке — любовь, это когда денег нет, девку снять.

И вдруг...

Положим, признания от жома Тигра Яна могла ждать долго. И не дождаться.

Мужчина просто не понял бы, чего от него ждут. Но получив признание, впервые задумался.

Яна сказала, что любит его.

А любит ли он Яну?

Именно Яну, императрицу он знать не знал, а вот женщина, которая прикрывала его, чтобы не убили... которая делила с ним постель и кров, которая...

Которая оставила его. По своей воле.

Впрочем, теперь понятно, что в Звенигород она ввернуться не могла. Зачем она сюда ехала — надо будет еще уточнить. Но оставаться рядом с ним... это было бы самоубийством. Тот же жом Мишель...

Кстати говоря!

Надо озаботиться его судьбой!

Но это потом, потом. А увидь он Яну, мигом бы стало понятно, кто есть кто. И вряд ли этот день пережили бы и Тигр, и Анна. И написать об этом тоже было нельзя.

Этот вопрос снимался.

Но любовь?

Любит ли он Яну?

Тигр не знал ответа на этот вопрос. Соратников он уже предал. Во многом ради нее. Это есть.

Убьет он ради Яны? Да, безусловно. Хоть кого и хоть как.

Умрет он ради Яны? Тут пришлось задумываться дольше. Но ответ все равно получился положительным. Если встанет такой вопрос, его или ее жизнь, он выберет ее. Все равно... без нее жить можно. Но это как всю жизнь кушать еду без соли. Взвоешь волком.

Хм... а если встанет вопрос — Яна или Русина?

Но Яна и есть Русина! Здесь и сейчас, именно она символ и знамя, право и кровь, слово и вера. Именно она... и отделить ее от Русины не получится.

А значит, и выбирать не надо.

Так это — любовь?

Ответа все равно не было, но жом Тигр постановил считать свои чувства любовью. Может, и не так уж врут поэты?

Кто их знает. Но так и быть — за вранье вешать не будем. Только за шею.

Анна, Россия.

Как надо себя чувствовать в такой ситуации?

Анна не знала, вот и волноваться не собиралась. Ольга Сергеевна ждала их сегодня в ресторане, в час дня.

Вчера Анна отправила ей последнее письмо Сергея. Копию, конечно. И теперь собиралась поговорить.

Ольга Сергеевна не смирится и не успокоится. Это Анна отчетливо понимала. Но может быть, им удастся достигнуть какого-то соглашения? Не то, чтобы Гошке были нужны деньги, тем более Цветаевские, но деньги — это образование, это определенная защита, положение в обществе...

Это тоже важно.

И сама Ольга Сергеевна — хорошее приобретение для семьи. Если ее так рассматривать. Чтобы выживать и преуспевать в бизнесе, да еще за границей, надо быть не просто барракудой. Надо быть не иначе, как шестиголовой Сциллой. Вздумай она помогать, ей бы цены не было. Она бы любого врага сожрала и костей не выплюнула. А вместо этого она будет пытаться отобрать Гошку.

И то, что Боря может его усыновить, ничего не поменяет. Анне ли не знать, как можно разорить конкурента?

Ладно, великой княжне такое вроде бы и ни к чему, но счета ее проверять учили. И воров искать, и разбираться худо-бедно... научили. Анна даже не сомневалась, Ольга Сергеевна будет интриговать против Бори. Замужеством Анна не защитит сына. Она подставит и мужа, и дочь...

Да, дочку...

Пусть Кира и не воспринимает ее, как мать, но Аня-то любит ее всерьез.

— Анечка, вы уверены, что стоит с ней вообще разговаривать?

Анна развела руками.

— Яков Александрович, а жить под ударом — проще? Сначала похороны, теперь попытка разговора... пока — разговора. А что потом? Похищение?

Яков Александрович скромно промолчал. Но подозревал он то же самое.

Может быть и похищение. Цветаева — дама серьезная. А такие дела в нашей стране... да во многих странах они остаются висяками. Печально, но факт.

— Как хотите, Анечка. Я вас, конечно, подстрахую, и свидетелем побуду, но не думаю, что от разговора будет польза.

Анна вздохнула.

Польза?

Увы, Анна шла или договариваться — или убивать. Третьего варианта у нее просто не было. Если бы она осталась в живых. Если бы было время.

Если бы...

Времени не было. И третьего варианта от Хеллы тоже не было. Анна могла убить, но не могла больше ничего сделать. Смерть — слишком радикальное решение проблемы?

Так ведь нет другого выхода. Просто — нет.

* * *

Госпожа Цветаева ждала их в ресторане. Выглядела она замечательно. Ухоженная, холеная, волосок уложен к волоску, бриллианты в ушах и на пальцах поблескивают ледяным блеском, костюм стоит больше, чем годовой бюджет какой-нибудь союзной республики, улыбка...

Вот улыбки и не было. Была гримаса ядовитой гадины.

— Добрый день, Ольга Сергеевна, — поздоровалась Анна, подходя к столику.

— Добрый, — царственно (получилось плохо, но старались хорошо) кивнула дама.

— Добрый, а то как же, — состроил милейшего дедушку Яков Александрович. — Конечно, добрый, если я вас вижу. Госпожа Цветаева, вы уж поговорите с девочкой, а я тут рядом, за столиком посижу. А то случаются... недоразумения.

— Не в нашем случае, — звякнул льдинкой голос дамы.

Яков Александрович не стал спорить. Не в вашем?

Ну и ладненько. А он за соседним столиком посидит. Тем более, что и ресторан почти пуст. Так, человека четыре обедают, но они не помешают. Это ресторан дорогой, пафосный, из тех, в которых клиентов не заставляют толкаться стульями. Расстояние между столиками не меньше двух метров. Можно спокойно поговорить, и никто тебя не услышит, если не повышать голос.

Анна решила начать первой.

— Вы хотели о чем-то поговорить с моим сыном.

— Я хотела поговорить со своим внуком, — поправила Цветаева.

— Вам не кажется, что стоило бы это согласовать со мной? — Анна взяла меню, пролистала его — и кивнула официанту. — Кофе, пожалуйста.

— Какой именно...

— По-турецки. Будьте так любезны.

— Хорошо. А вы...

— Я пока еще подумаю, — скривила губы Ольга Сергеевна. — Подайте мне сырную тарелку и хорошее белое вино.

Официант принялся перечислять сорта вин и год производства, Ольга Сергеевна со знанием дела отклонила три названия и остановилась на четвертом. Анна молча ждала.

Понятно же, ей пытаются указать на ее место.

Забавно... Анна изучала интерьер ресторана. Лепнину на потолке, пухлощеких амурчиков, которые нацелили свои луки в посетителей, тяжелые занавеси, подхваченные золотым шнуром, темное дерево мебели, белые сугробы скатертей...

Скромненько, но миленько.

Когда Ольга Сергеевна отдала меню и отпустила официанта, ей пришлось даже побарабанить ногтями по столу, привлекая внимание собеседницы. Анна была вся в своих мыслях.

— Ах да. Я вас слушаю, Ольга Сергеевна.

— Нет, милочка, это я вас слушаю, — процедила Цветаева. — Вы меня позвали для разговора, ну так не стоит тратить мое время.

— Хорошо. Вы видели запись с вашим сыном?

— Это монтаж и подлог.

— Неправда.

— Я заявлю это в суде, а персонал клиники подтвердит, — фыркнула Цветаева.

Пусть попробуют не подтвердить! Сколько она им денег заплатила!

— Вы решительно настроены отобрать у меня сына? — уточнила Анна.

— Это — мой единственный внук.

— Вы не сможете отобрать у меня сына через суд.

— Ты — мать-одиночка, с сомнительной работой и почти без жилья. А репутацию я тебе подпорчу, не сомневайся. Тебе таракана не доверят, не то, что ребенка!

— Я выхожу замуж за Савойского. И Боря усыновляет Гошу.

— Подсуетилась, дрянь? — прошипела Цветаева. — Не поможет! Даже не рассчитывай.

Из ее глаз выглянуло такое, что Анне впервые стало страшно. По-настоящему страшно.

До этой минуты разговор шел на правовом поле. Суды, юристы... это было более-менее цивилизованно. А вот сейчас...

Так же смотрели освобожденцы, когда приговорили их. Когда ставили к стенке.

Когда стреляли.

В их глазах императорская семья даже людьми не была. Так... что-то прямоходящее. Оно говорит, конечно, ну так и попугаи говорят. Кто станет жалеть попугая?

Никто...

Ольга Сергеевна уже приговорила Анну. Как препятствие по пути к своей цели. Она не виновата, что у нее такой характер, она привыкла сметать все на своем пути. Но...

Как быть, когда под нож готовы бросить — все. Анна нужна Гошке — неважно!

Кира стала ему сестрой — плевать!

Савойский собирается усыновить мальчика — устранить препятствие!

Не человека, нет. Препятствие...

Рано или поздно дойдет до чего угодно, в том числе и до физического устранения. Анна в этом не сомневалась. Были попытки попортить ей репутацию, были попытки ее подставить, были попытки...

Чего еще ждать?

Похищения?

Шантажа?

Уголовного дела?

— Ольга Сергеевна, я даю вам последний шанс. Здесь и сейчас вы пишете мне бумагу с отказом от всех претензий, и я разрешу вам общаться с сыном.

Анна понимала, что не сработает, но решила дать этой стареющей женщине последний шанс. Хоть какой-то...

Или — дать этот шанс себе? Она не знала...

Цветаева предсказуемо не оценила ее слова. Хотя мягче Аня выразиться просто не могла. Только так... если ты согласна не лезть напролом, я дам тебе шанс наладить отношения. И рано или поздно тебя назовут бабушкой. Если нет...

Ольга Сергеевна приподнялась на стуле, оперлась ладонями на стол.

— Ты что о себе возомнила, дрянь? Ты, ничтожество, шлюха лесная, решила, что можешь со мной тягаться!? Да я тебя...

Анна молча выслушала монолог Цветаевой. Подумала еще секунду.

— Это решительное — нет?

— я тебя...

Угрозы Анна слушать уже не стала. Придворная жизнь учить хорошо разбираться в людях. И она видела — Ольга Сергеевна не отступится. Она не врет, здесь и сейчас она искренна, она просто не понимает, не хочет ничего понять.

У нее есть ЕЕ интересы. А дальше... какая ей разница?

Она сломала Сергея. Сломает Гошку. Сломает кого угодно...

Рано или поздно она окажется на пепелище. Уже оказалась. Но не поймет этого никогда. Не захочет понимать. Так и будет корежить чужие жизни с неотвратимостью бульдозера.

И Анна махнула рукой.

Мысленно, конечно. Она пыталась поговорить, она пыталась найти общий язык, ее не услышали и не услышат никогда. Дальше говорить не о чем. Поэтому...

Губы Анны почти не шевелились. Ни к чему.

— Умри во имя Хеллы.

* * *

Официант, который нес заказ к столику, даже споткнулся от неожиданности. Поднос, конечно, удержал, и даже кофе не разлил, но не каждый же день такое увидишь?

Когда сидят две женщины, разговаривают, причем одна абсолютно спокойна, а вторая явно горячится, вот, руками о стол оперлась... а первая все равно спокойна...

А потом та, которая ругалась, это сразу видно, лицо у нее было такое, что официант даже ее собеседнице посочувствовал. С такими рожами только в ужастиках сниматься. Без грима.

Настоящий-то ужас — не когда клыки, клыки — это пошлость и дурновкусие. Настоящий ужас — это когда вот такие глаза. Когда тебя приговорили...

А собеседница даже не шевельнулась. Официант слегка позавидовал. Руки лежат спокойно, поза не поменялась, спина — хоть ты линейку прикладывай — балерина? Или танцовщица, такая осанка только у них.

А потом та, которая угрожала, вдруг схватилась за горло, захрипела — и поползла вниз, цепляясь за стол. Потащила за собой скатерть, зазвенели приборы, жалобно звякнула, разбиваясь, ваза....

Официант поставил поднос на свободный стол и бросился на помощь. И мельком, краем глаза отметил, что вторая-то...

Она даже не шевельнулась, чтобы помочь.

Сидит спокойно, как на званом приеме, разве что не улыбается. Но и помогать не стремится. Хотя... а чего тут удивительного? Он бы тоже на помощь не рвался, после такой-то ссоры... перебьется!

На помощь бросился и Яков Александрович. Но этого не потребовалось.

Ольга Сергеевна Цветаева была безнадежно мертва задолго до приезда скорой помощи. Хелла была страшнее пистолета. Ни сбоев, ни осечек, ни промахов.

* * *

— Ну, барышня, вам кто-то ворожит, не иначе.

Яков Александрович был доволен по уши. Они с Анной выходили из полиции.

Допрос?

Чистая формальность. Все видели, что Анна просто разговаривала, не приближалась, не прикасалась, не пила ничего, не ела... да и Цветаева тоже съесть ничего не успела, так что репутация ресторана не пострадала.

С легкой же руки его владельца, ну и Савойскоого, которому позвонил старый юрист, экспертизу сделали тут же. Вскрытие...

Заняло это около трех часов, но вопросов не осталось. Инфаркт.

А вот нечего было так злиться, недаром говорится — лопнула со злости. Ладно, сосуд лопнул. Яков Александрович даже подозревать Анну не собирался — видел же!

Она просто разговаривала. А словами у нас пока еще убивать не умеют. Это вам не Гарри Поттер с его Авадой Кедаврой.

— Везение ли это?

Анна была печальна.

Да, вот так и проходится путь от человека до чудовища. Сначала, чтобы отдать долг. Потом чтобы спасти свою жизнь, репутацию, дочку... а потом — вот так?

Хладнокровно.

Останься этот человек в живых, он мог бы доставить множество проблем. Без него всем будет лучше. Убить, нельзя помиловать. А запятые расставьте по вкусу. Когда будете заказывать надпись на памятник. Она чудовище.

Безжалостное и равнодушное.