Цугцванг для Мастерграда

— Народ, — задумчиво произнес патер, — А каков он народ? Народ — это крестьяне и безграмотные охотники? Это в конце концов даже наши, местные навахо? Поверьте, я даже среди перенесенных божьим повелением навахо из будущего, встречал таких, кому нельзя доверить бремя власти.

— И все же это единственный источник власти.

Телеги впереди тронулись, послышались гортанные крики возниц, защелкали кнуты, заблеяли испуганно овцы, собаки лаяли. Олди дождался, когда поедет ближайшая и щелкнул кнутом. Телега тронулась.

— Сказано было: 'Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога' — наставительно подняв палец вверх, произнес священник.

— Это цитата, судя по вашему тону? Библия? — Олди перекрестился.

— Да, это Библия, апостол Петр, Послание к Римлянам. сын мой, — священник улыбнулся.

— Значит и власть навахо от бога и ей обязаны подчиняться? Даже при всей их жестокости к белым... да и к черным тоже?

— Вы интересный человек, мистер Олди. Если бы я не знал, что вы вчерашний трубочист, то подумал бы что у вас за плечами не меньше, чем New College.

— Что поделаешь, мы трубочисты народ философский. К тому же не забудьте, что я проучился полтора года в школе Райского поселка и помогаю сейчас избранным мастерам. В некоторых деликатных вопросах.

— Ну да, ну да, — священник проницательно улыбнулся, — Говорят там учат многому, о чем даже не догадывается никто за пределами поселка. Олди не ответил, тогда священник вздохнул и произнес задумчиво:

— Если Господь отдал навахо под управление все эти земли, то кто мы такие, чтобы сомневаться в Его воле?

— А вы не боитесь, что однажды люди усомнятся в том, что вы проповедуете? И решат, что им не нужен такой бог, который разрешает это, — палец ткнул в звезду негражданина на сутане священника, — и концлагеря? Да и свои, краснокожие, тоже недовольны. Слышали? Говорят, против навахо восстали ирокезы. Сила немалая... и, якобы, еще кто-то?

— Да... — задумчиво покачал головой патер, — Вы задаете непростые вопросы. Могу только сказать, что история навахо из двадцать первого века полна ужасов, за которые виноваты мы, белые. Быть может, в том и состоит божественная справедливость что в нашем мире он воздал нам сторицей. Ибо сказано: не мир пришел Я принести, но меч!

Так они проговорили, так и не переспорив друг друга до самого вечернего привала, где колонна переселенцев из Навахо-нэйшена встретилась с переселяющимися индейцами из народа пайютов. Слухи о недовольстве индейцев переселением и порядками в Соединенных племенах Америки подтвердились.

* * *

Стоял яркий безоблачный весенний день, какой бывает в самом конце мая, когда жарко, как летом. Солнце золотило темную зелень древних дубов и сосен. Безмолвный величественный лес, лежащий к востоку от горы Марси — самой высокой в хребте Адирондак во владениях навахо, отделяла от столицы узкая полоска обработанных и заселенных рабами — белыми земель. Лес — необъятное лесное пространство, исчерченное сетью рек и сверкающих зеркал прохладных озер, казалось безлюдным...

Ветви на краю поляны, через которую пролегала звериная тропа раздвинулись, в полутьме появилось белое пятно лица. Это был индеец пуэбло. Внимательно осмотрелся, иногда задерживая настороженный взгляд на завалах лесных стволов, потом бесшумно ступая по сухой и твердой земле, вышел на поляну. Одежда его была потрепана, но кремневый мушкет, который он держал в руке, был в полном порядке, а охотничий нож на поясе блистал остро отточенной сталью.

'Три дуба, сосна с расколотой верхушкой — то самое место. Значит дальше по тропе в получасе ходьбы охотничий домик вождей навахо'. Он обернулся, махнул призывно рукой и двинулся дальше по тропе. Один за другим еще пятеро пуэбло вышли на поляну.

Решение о переселении пуэбло, традиционно бывшие с навахо 'на ножах' восприняли со злобой. Вокруг родная земля, в которой лежали предки. Почему они должны отдать ее? И кто его знает, быть может, новые земли, в которые им предстояло переселиться, гораздо хуже, а то и вовсе не пригодны для жизни? Мало ли что говорят навахо! Да и сами навахо-попаданцы, откуда взялись? Странные они и совсем не зря среди пуэбло бродили слухи об их связях с Сатаной, хотя торговали с навахо, в том числе покупали оружие они с удовольствием. И в походах навахо молодежь племени поучаствовала — добыча, привезенная в родные становища, превысила все ожидания.

Но последней искрой стало убийство падре Алваро — весьма уважаемого, составившего букварь и письменность для пуэбло только за то, что тот отказался согласиться с тем, что навахо это избранный Господом народ, которому должны покориться все остальные. Терпение лопнуло.

После того как посланный навахо отряд союзных им племен разбил восставших пуэбло, они бежали на северо-восток, но часть мужчин осталась на месте. Мстить.

Шестеро воинов, словно бесшумные тени, крались среди широко и низко распростертых ветвей, то нагибаясь, то отстраняя их от себя по узкой тропинке, петлявшей между деревьев, закрывавших небо. Только изредка проглядывал брызжущий светом синий клочок. Чаща дышала перегретой землей и травяным духом. Надоедливо жужжали лесные мухи и жуки. Налетел ветер. Вверху скрипнуло сломанное грозой дерево, задевая повисшими ветвями ствол. Еще выше кроны деревьев подняли грозный шум. Люди шли осторожно, стараясь не производить шум.

Вначале он уловил запах дыма и жарящегося мяса. Потом деревья стали редеть, сквозь ветви выглянул раскаленный круг солнца, отсюда уже видно охотничий домик — большой деревянный дом с резной верандой, несколько хозяйственных построек, амбар с просевшей, крытой камышом крышей. В небе послышался свист машущих крыльев, громко каркнула настырная ворона.

'Добрались!' — подумал двигавшийся первым индеец и поднял руку, сигнализируя: у цели. Внимательно осмотрел двор, как будто рассчитывал увидеть там изготовившихся к бою врагов. Здесь, где они господствовали долгие годы, навахо чувствовали себя в безопасности. Он долго стоял, не то погрузившись в транс, не то вспоминая события, приведшие его и его соратников так далеко от родной земли.

Прости меня народ пуэбло...

Прости за то, что, когда эти демоны пришли в родные селения я был в торговой экспедиции в земли гуронов. И за то, что, когда воины пуэбло погибали, он не был рядом с ними.

Прости меня народ пуэбло...

Только эти слова и вертелись в его голове, когда на окраине превращенного в пепелище родного селения рыл неглубокие могилы, когда укладывал в них скрюченные тела родных и соседей.

Колодец, обыкновенный деревенский колодец. Полный трупов. Им перерезали горло ножами и сбрасывали вниз. Мальчиков, девочек, совсем малышей, стариков, женщин — без разницы.

Что-то изменилось в бесстрастной маске — лице воина. Если бы это не был индеец, можно было подумать, что он с трудом сдерживается от слез.

Потом, устав резать, демоны стали просто колоть и сбрасывать тела в колодец. Уже не всех мертвых, кто-то был ранен — даже у демонов силы не беспредельны. По положению тел он определил тех, кто умер уже там, в глубине, задохнулся под грузом наваленных сверху тел.

А те, кто убивал и приказывал убить его народ — живы. Возможно, они в этом домике. Но ему все равно. Эти, те... Какая разница?

У него ко всем навахо личные счеты.

Прости меня народ пуэбло...

Ветер раскачивал деревья и по зеленой лужайке и небольшому стожку подсыхающей травы перед домом скользили причудливые тени веток. Сверкали на солнце стекла окон. Из дома вышел навахо, зашел за угол, вскоре вернулся, на ходу застегивая штаны и что-то бормоча под нос.

Пуэбло долго изучал место будущего боя. В доме не меньше десяти воинов и две скво, молодые. Видимо взяли для утех и приготовления еды.

Воины все молодые. Никого старше сорока. И оружие у них лучше. То, которое навахо-попаданцы принесли из своего мира. Перевес серьезный. В любом другом случае и пробовать бы не стоило. Но не все решается оружием. Умение тоже значит многое.

Он отступил вглубь леса. После недолгого совета, воины обошли домик, далеко углубившись в лес, и вновь вышли к нему с другой стороны. Сюда смотрели глухие стены домика, а рядом стояли две самобеглые повозки, на которых приехали навахо. Одна побольше, другая поменьше на четыре сидения.

Воины-пуэбло опустились в густые заросли травы, окружавшие домик с тыла и почти полностью скрывающие забор из жердей.

Ползли медленно, стараясь не шуметь и не раскачивать жирные темно-зеленые стебли.

Один за другим перевалили через нижнюю жердину и скрылись в не менее густой траве, что за пределами усадьбы.

Осталось самое рискованное — преодолеть открытое место между оградой и амбарами. Не дай Авонавилон (великий дух) вздумается кому-нибудь из навахо как раз сейчас по нужде прогуляться. Но судя по интонациям голосов, они все в доме и ничего не замечают.

...Теперь — все. Пуэбло стояли по двое у обоих окон и у единственной двери.

Он опустился на корточки, на миг прижался плечом к нагретой солнцем стене. В руке появилась спиртовая зажигалка. Блеснул огонек, поджигая набросанную у двери солому.

Выпрямился и нацелил на дверь мушкет. Первое слово за ним.

Через десяток суматошных ударов сердца услышал визгливый женский крик, который перебил мужской голос. Он понял — все случится сейчас.

Дверь открылась. Навахо был пьян. Ошалелыми припухлыми глазами он посмотрел на пылающую солому, от которой начала обугливаться хорошо высушенная древесина двери, а дым, вонючий дым все больше проникал в домик. Повернул голову. На него смотрел черный зрачок мушкетного ствола, словно сама смерть.

Бах! — расцвел на конце ствола ярко-желтый мерцающий цветок. Свинцовая 'пилюля' шибанула навахо в грудь, его смело с дверного проема, как картонный манекен.

Пуэбло стремительно нагнулся, положил мушкет на землю — все равно перезарядить не успеет. Подхватил копье, нацелив жало на открытую дверь, прижался к деревянным стенам. быстро огляделся...

Товарищи застыли с мушкетами в руках так, что не выглянув в окно или дверной проем их не достать выстрелом.

Из дома послышались громкие мужские голоса и истеричные женские крики.

Потом несколько выстрелов, неприцельных, в сторону открытых дверей. В оконном проеме мелькнул силуэт, раздался одиночный выстрел, со звоном посыпалось стекло, и тут же еще грохнул мушкет.

Между тем пламя на крыльце разгоралось, едкий дым все больше наполнял дом.

Наконец в проходе показался человек с вскинутой к плечу винтовкой. Его глаза горели темным огнем, губы чуть раздвинулись, и белая полоска зубов сверкнула в черной бороде, словно у белого.

Резким движением воин-пуэбло воткнул жало копья в бок по самую крестовину. Навахо потрясенно захрипел, что-то рявкнул и медленно рухнул на землю.

Пуэбло вырвала копье из его тела.

'Бах! Бах!

'Тра-та-та!'

Следующий навахо, с яростно открытым ртом и, коротким мушкетом в руках, выскочил из наполненного дымом дверного проема через считанные мгновения.

Выстрел из мушкета и оружия навахо почти слились. И все же напарник успел раньше. Навахо скинуло со ступенек. Он лежал навзничь, повернув к врагам лицо с широко открытыми глазами, на котором застыло выражение легкого удивления, на рубахе стремительно расплывалось рубаха кровавое пятно. Однако за миг до того, прежде чем упокоиться навсегда, он успел выстрелить.

Рядом ворочался, стонал, прижимая окровавленные ладошку к боку, напарник. Мушкет упал на землю, другой рукой он судорожно дергал из ножен на поясе нож...

'Ааааа...' — с задыхающимся ревом, надсадно кашляя, выползли на четвереньках из двери две скво. Это были скво врага и пуэбло не сомневался. Два раза ударило жало копья, оборвав никчемные жизни.

Дым густо валил из двери. Даже если кто-нибудь остался внутри, они мертвы. Он оглянулся. Его напарник был мертв, еще один пуэбло, с пробитым горлом, блевал кровью — не жилец.

Пуэбло победили. Месть... Часть мести свершилась!

* * *

— Да... — старый ювелир тяжело вздохнул. Земляной пол несмотря на лето холодил босые ступни. Зябко поджал ноги. Свет едва проникал сквозь решетку под потолком полуподземной камеры: табуретка и грубая деревянная лежанка; из голых и мокрых стен, казалось, сочились слезы. Похоже терпение мистера Мижаквада — коменданта поселка 'нужных' людей, ученых и квалифицированных ремесленников на исходе. Так можно и вновь загреметь в лагерь перевоспитания. При одной только мысли об этом он содрогнулся. Перед внутренним взглядом вновь появились безжалостные надзиратели, тяжелая двенадцатичасовая работа, полуголодное существование и издевательства. И трупы, трупы, трупы узников.

Все что угодно, но только не это! Он стар, он просто сдохнет! Он не безбашенный русский, который даже в смерть утащил с собой своего мучителя...

И все несдержанность! Говорил же себе. Авраам — ты ювелир, тебе дают возможность творить. Ты сыт, у тебя есть хорошая кровать, чтобы уложить свои старые кости. Что тебе еще надо? Все твой язык... так они... он боязливо оглянулся, словно навахо могли услышать мысли. Таки они могут вообще его вырвать. Им главное, чтобы ты работал на них. А будет ли он немым или нет — им без разницы!

— Пи-пи, — услышал тихий писк из угла. Эта была мышка — коренная жительница камеры. Он прозвал ее Сара и даже делился с ней теми крохами, которые оставались от убогих обедов и ужинов, которые приносил плохо одетый, с грубым лицом, тюремщик. Еще тот, по приказу мистера Мижаквада порол обитателей поселка. Конечно, не всех, а тех, кто по мнению коменданта провинился перед властью навахо. Авраам не считал себя таким уж любителем животных, но после нескольких суток, проведенных в камере, невольно будешь рад любому собеседнику, даже такому, который не может тебе отвечать. Зато она замечательно слушала, посверкивая бусинками глаз из своего угла.

— Извини, Сарочка, — произнес ювелир, но до ужина, полагаю, еще часа два, но, когда принесут, я с тобой обязательно поделюсь. Так что будем жить!

Жить... На память пришли печальные события, приведшие его в эту камеру...

Неделю тому назад по коттеджам поселка пробежался посыльный с приказом ровно в полдень собраться всем около домика коменданта.

На небольшом пятачке, в окружении воинов с ружьями в руках, на коленях стояли оборванные индейцы. Лица, с кровоподтеками, были бесстрастны, взгляды опущены в землю, а на руках веревочные путы. Неизвестный Аврааму начальник-навахо стоял перед ними. Рядом, но немного позади — поселковый тюремщик. В руках крепко, до побелевших костяшек рук, зажат томагавк.

Окружавшая их толпа, под сумрачным небом с едва проглядывающим сквозь совершенно осенние тучи солнцем, угрюмо молчала, лишь изредка кто-нибудь бросал вполголоса реплику. Авраам, он стоял в первом ряду, с ужасом понял, что именно сейчас произойдет. Руки в старческих пигментных пятнах задрожали.

Начальник поднял руку и, дождавшись, когда наступит тишина, произнес речь о том, что эти взятые в плен изменники — пуэбло посмели сопротивляться Соединенным племенам Америки, за что справедливый суд приговорил их к публичной казни. И все жители поселка должны помнить, что они сладко едят и живут в комфортных условиях, но за измену их ждет такое же наказание. После, обернувшись к поселковому тюремщику, махнул.