Цугцванг для Мастерграда

Посох глухо ударил об пол, слуга провозгласил басом, достойным церковного певчего:

— Белый танец, дамы приглашают кавалеров!

Бал у графа Шувалова Ивана Максимовича старшего — не самое главное событие светской жизни славного города Петрограда — не столицы Российской империи, но, услады сердца ее государя Петра Великого. Но и на такой попасть небогатому студенту морского факультета знаменитого на всю Европу московского университета, да еще и обучающегося за королевский счет — большая удача! К тому же еще и иностранца, хотя и родовитого. Вильчек уже неделю как расстался со своей бывшей пассией — Анастасией Лопухиной и, по извечной мужской ветрености, успел утешиться и, пребывал в поиске новой возлюбленной. Не столь капризной как прежняя, чей род, несмотря на кратковременную опалу, снова возвысился, так как пребывал в родстве с императорским. Первая жена Петра Великого: Евдокия, до замужества Лопухина, подарила ему троих сыновей.

Со второго этажа, где расположился оркестр грянули звуки музыки, а оркестранты устало отложили инструменты в стороны. Блеснула позолотой трубы еще одна мастерградская придумка— граммофон. На квадратной коробке из красного дерева золотая накладка: на червленом поле белый единорог. Щит, увенчанный коронованным дворянским шлемом, поддерживают лев и гриф. Вещь сделана на заказ — дорогая и именная. В граммофон отправилась пластинка из шеллака. На обратном пути из Дальнего Востока корабли останавливались в индийских портах где этот ценный ресурс закупали в больших объемах.

Могучие звуки вальса поплыли над толпой, останавливая разговоры, а сердца заставляя мечтать о высоком, чистом.

Опираясь спиной в затянутые тканью стены, Вильчек стоял среди нескольких одноклассников, таких же беспечных шалопаев, как и он сам. Приятели успели выпить по паре бокалов весьма изрядного красного вина, которого в изобилии поставляли дружественные России королевства Греция и Болгария. Впрочем, и вина из недавно присоединенных к империи Армении тоже были весьма недурны. И потанцевать пару раз с прелестницами, коих на балу было преизрядно. Один из приятелей — земляк, германец по национальности, шепнул Генриху, что видел его бывшую, но сколько Вильчек не всматривался в густую толпу гостей, по которой шныряли лакеи с подносами, полными вина и закусок, так и не нашел ее.

Молодые люди говорили о женщинах и разговор этот был Вильчеку весьма интересен.

— Сударь, — присевшая перед ним в книксене девушка, в белоснежном бальном платье немного ниже грудей опоясанном широкою лентой и обнаженными плечами, была прелестна. Темноглазая и светловолосая, совсем молодая красавица. Ладная фигура, но совсем не хрупкая, полная силы и, одновременно, диковатой грации. Лицо немного простоватое, но милое, правильных очертаний, немного по-славянски скуластое. На точеной шейке алмазное колье, несомненно мастерградской или чрезвычайно похожей работы. Словом, это был его тип.

— Вы танцуете?

К величайшей удаче Генриха он недавно научился модному танцу, по которому сходил с ума высший свет Петрограда: вальсу и мог не ударить в грязь лицом. Давно прошли те времена, когда смущенный новичок, к тому же разговаривающий с заметным акцентом, умел танцевать только церемонные европейские танцы.

— Несомненно, сударыня, — сказал с легким акцентом, только добавляющим ему шарма и, изогнул руку, подавая ее прекрасной незнакомке.

Музыка закружила их в танце. Девушка не отводила горящего взгляда от лица партнера, а когда, словно невзначай, он слегка коснулся обнаженного плеча, ее тело вздрогнуло.

А вокруг все летели, кружась, такие-же молодые, светлые, заставляя сердце невольно сжиматься в предчувствии.

— Я Александра Шувалова, племянница хозяина, — едва слышно сказала девушка.

— Ну меня, вы должно быть знаете, — прошептал юноша в ответ.

— Ну кто же не знает дамского угодника из Силезии Генриха Вильчека!

Юноша слегка поперхнулся. Даже так?

— Ну что вы, слава моя слишком преувеличена!

На это девушка ответила лукавым взглядом. От танца она раскраснелась и выглядела еще краше.

Они кружились и кружились в танце, не замечая, как из глубины одного из коридоров за ними следят чьи-то недобрые глаза.

После танца Генрих проводил даму назад, они присели на диван, около серебряного самовара. Вильчек взял себе бокал вина, и они долго болтали, обо всем и, в то же время, ни о чем. Он с жаром рассказывал забавные эпизоды из жизни, перемежая их с выученными книжными анекдотами. Александра сидела прямо, сдержанно улыбалась, иногда хихикала, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, легко лежавшую на круглой коленке, то на еще более красивую грудь. Рука поправляла бриллиантовое колье или складки изящного платья.

Мило улыбнувшись, девушка удалилась 'попудрить носик', а Вильчек, откинувшись на диван предался мечтам о новой знакомой. Никогда будущее не представлялось молодому человеку в столь розовом свете, как в эти мгновения, когда он смотрел на окружающее сквозь бокал кроваво-красного вина из недавно присоединенных империей армянских областей. Девушка была просто чудо, и с извечным мужским легкомыслием он был совершенно не против завязать новые отношения!

— Сударь, — услышал он громкий и немного нечленораздельный голос и поднял взгляд. Перед ним стоял молодой человек, лет двадцати, несмотря на несомненное опьянение, имел вид величественный, если не царственный. Лицо скорее приятное, сейчас слегка зарделось, глаза горели, — а не считаете ли вы совершенно бессовестным публично приставать к чужой невесте, — произнес он с жаром и слезой в голосе, потом немного замялся, — ну почти невесте.

— Сударь, с кем я имею честь говорить? — ледяным голосом обратился Генрих к непрошенному гостю.

— Его царского величества войск таможенной стражи лейтенант Чернышев. Честь имею! — молодой человек выпрямился и, попытался щелкнуть каблуками, но из-за опьянения это получилось почти карикатурно.

— Сударь, вы пьяны, пойдите прочь!

— Пьян... ну пьян, зато не похищаю чужих невест! — провозгласил Чернышев, покачнулся, потом закопался в кармане джинсов, — Ну, где они, я же помню, что ложил их. Черт!

На свет появился идеально отглаженный платок, а молодой человек закопался в кармане дальше.

— Друг мой, Алешка, что ты пристал к этому сударю? — на плечо Чернышева опустилась красивой формы ухоженная рука, незаметно подошедший молодой офицер был почти трезв.

— Ты представляешь, — с пьяным бешенством произнес Чернышев, — он похитил у меня Александру. И теперь, теперь я должен вызвать его на эту, как ее? А, дуэль! А перчатки не находятся, черт... — закончил он уже со слезой.

— Все, Алешка, пошли, еще нам дуэлей не хватало, — офицер решительно потащил приятеля прочь, невзирая на упрямые мольбы.

— А дуэль, а как же дуэль?

На полпути он остановился и обернулся на закаменевшего лицом Генриха:

— Извините, сударь, ради бога, Алешка слегка перепил, а тут еще и Шувалова вас на белый танец пригласила.

— Принято, — произнес Вильчек уже гораздо спокойнее и присел на диван.

Два голоса, один офицера, второй, обиженный и пьяный его приятеля, затихли в идущем из зала коридоре.

В это время Александра Шувалова приводила себя в порядок в дамской комнате.

Стукнула, открываясь дверь, зацокали женские каблучки.

— Ну что стерва, думаешь захомутала моего Генриха? А вот тебе!

Перед ней стояла Анастасия Лопухина, подсунув кукиш под нос сопернице.

Шувалова уперла ладони в крутые бедра.

— Ты почто лаешься, как Волочайка (древнерусское-распутная женщина)? — произнесла с вызовом, дыхнув на соперницу алкоголем.

— Дать бы тебе в морду по-мужицки, — мечтательно произнесла Лопухина и приняла ту же позу, — Коль смелая такая, дуэлировать со мной на шпагах не побоишься?

Прикусив губу, Шувалова некоторое время молчала, потом ответила с вызовом:

— Где и когда? С удовольствием, Волочайка, насажу тебя на шпагу!

Когда на следующий день Вильчек, после напряженного лекционного дня, вернулся домой. Вместе с русским слугой он занимал в доходном доме на Литейной две небольшие комнаты, опрятно убранные с остатками былой роскоши. Внимание привлекал портрет знатного человека в одежде времен сословного восстания 1621 года с орденом Золотого Руна на груди. Портрет имел с Вильчеком известное сходство, некоторые общие фамильные черты, указывавшие на то, что этот человек, был его предком. Слуга встретил юношу в крайнем волнении.

— Господин Вильчек, — произнес он, принимая хозяйскую шляпу и мокрый плащ. При всем своем великолепии, поражавшем впервые приехавших в империю иностранцев и провинциалов, Петроград хорошей погодой не блистал. Облака, тяжелые и темные, медленно наплывавшие с северо-запада, двигались неотвратимо, словно огромное стадо бизонов в американской прерии, к обеду завладели всем небом, скрыв голубизну. С неба закапали редкие и мелкие капли и, было понятно, что это надолго, как бы не до завтрашнего утра, — тут такое творится!

Афанасий всплеснул руками и, наткнувшись на вопросительный взгляд молодого хозяина, затараторил дальше. Вильчек не любил долгие хождения вокруг и около. Можно было и на оплеуху наткнуться.

— Молодая Лопухина, ну та... вы ее знаете, дуэлировала с графиней Шуваловой нонче утром. Так та ее проткнула. Как есть проткнула!

— Стоп, — Вильчек замер в прихожей, прикусив губу, — докладывай четко и раздельно. Откуда сие знаешь и не лжа ли это?

— Помилуйте, господин Вильчек! — вскричал слуга, — весь базар об этом только и толкует! Утром я ходил закупаться к вашему столу! Да и, — слуга метнулся в комнату, которую он делил с хозяином. Старый Вильчек был беден и на большие хоромы для сына при дороговизне Петрограда не тянул. Вошедшему следом хозяину протянул свежий номер 'Петроградских вестей' Все верно! На второй странице в рубрике светские новости черным по белому значилось, что означенные девицы в нарушение императорского указа дуэлировали а Лопухина с тяжелым ранением доставлена в первую градскую больницу, считавшуюся в городе лучшей.

К чести молодого человека, нужно сказать, что он, не раздумывая ни секунды, бросился в прихожую. Как оказалось, несмотря на расставание, Лопухина была ему далеко не безразлична.

Сопровождаемый истошным криком слуги:

— А ужин, господин Вильчек, ужин стынет! — накинул на плечи мокрый плащ, а на голову шляпу и выскочил из квартиры.

На улице он поймал извозчика, добираться как обычно на конке или новомодном электрическом трамвае, которым не брезговал пользоваться сам Петр Великий, времени и терпения не было.

Через полчаса Вильчек, весь бледный, придерживая рукой шпагу, ворвался в приемный покой больницы. Но всего чего он смог добиться от дежурного врача, это подтверждения, что девица Лопухина в больнице в тяжелом состоянии. Ей проведена операция, а остальное в руке божьей. А еще Вильчек узнал, где находится отдельная палата, куда стараниями родни поместили раненную девицу, но пропустить молодого человека он категорически отказался. Вильчек это вряд ли остановило, зато двое полицейских с многозначительным видом оттиравшиеся в приемном покое, заставили Вильчека, зло сжав губы, словно ошпаренному выскочить наружу.

Возвращаться домой, не увидев собственными глазами Лопухиной было решительно невозможно, и молодой человек решительным шагом двинулся вглубь больницы, где в платном 'господском' номере на втором этаже лежала девица. Между тем темнело. Предзакатные сумерки скрыли очертания предметов мутной пеленой. Еще немного и наступит ночь. На этот раз он поступил хитрее. Не стал ломиться через приемное отделение на первом этаже, а обошел здание с тыльной стороны. У прилегающей к палатам здания кочегарки на земле лежала лестница. Видимо фонарщика. Это была удача, которой грех было не воспользоваться. Прислонив его к стене, молодой человек ловко, как и пристало будущему моряку, начал взбираться, но на полпути замер, почти не дыша. Из открытой форточки окна палаты, где лежала Лопухина, раздавался громкий мужской голос.

— Эх, сестра, сестра, что же ты наделала... Всем ты пригожа и умом, и внешностью, а тут такое вычудила. Лишь бы выжила.

Второй мужской голос, чуть надтреснутый, произнес:

— Бледна как полотно... А врачи, врачи, что говорят?

— Плохо говорят, — ответил с озлобленностью первый мужчина, — говорят коли выживет, то это будет Божьим попущением!

Мужчины помолчали.

— Сестрица Евдокия супружницей Петра Алексеевича была, она мать наследника империи! Выше многих сильненьких мы при батюшке-царе сидели! А теперь родичей теряем из-за бабских свар. Сие стыд нам и урон чести. А все Шуваловы, Сашка их — змея подколодная!

— Пустое, это брат. Какие счеты к девке? Сказано же волос длинен, ум — короток! Вина всегда за мужиком! Сие Вильчек, вор немецкий, девкам головы задурил, к нему и спрос!

— Что судишь, брат, каков будет спрос рода Лопухиных к балахвостю (волокита)?

— Жизнь за жизнь, смерть за смерть!

— Согласен брат! Быть по сему!

Грохнула дверь, в палате наступило молчание. Ночь донесла далекие удары топора. И тяжко было на сердце безнадежном.

Он поднялся по лестнице и заглянул в окошко. Анастасия лежала на кровати с металлической спинкой, укрытая одеялом до подбородка, в палате одна. Посеревшее, утратившее прежний румянец лицо, ужасало, глаза закрыты. Из руки торчат трубки, уходящие в странного вида аппарат в углу.

— Эх, Настя, Настя, — вздохнул парень, потом смахнув непрошенную влагу в уголок глаза, спустился вниз.

А на следующий день он узнал, что Лопухина скончалась в больнице.

Новомодная забава — радиоточка была сравнительно дорога, но Вильчек, несмотря на стесненность средств — отец посылал от невеликих доходов, как раз в притык, чтобы прожить в недешевом Петрограде, мог себе позволить ее арендовать.

Самая массовая продукция мастерградского электротехнического завода — радиоточка, пользовалась неизменной популярностью среди богатых горожан Петрограда и Москвы — только два эти города в громадной Российской империи и были радиофицированы. Мастерград стремился к овладению полупроводниковыми технологиями и технологией массового создания вакуумных радиоламп. И если создать форвакуумные насосы получилось довольно быстро — их изготовили на базе электромеханических насосов, добавив в конструкцию азотные ловушки (жидкий азот), и пароструйный диффузионный насос, то начальный этап технологических исследований производства полупроводников затянулся. Лишь спустя десять лет специалисты электротехнической лаборатории сумели, используя метод Чохральского, открытый в их прошлой реальности еще в 1918 г и метод зонной плавки, изобретенный еще раньше, получить первые полупроводники, процент брака зашкаливал, но постепенно, по мере наработки опыта, брак почти исчез.

Помимо радиоточек, длинноволновых и средневолновых раций завод и электротехническая лаборатория при Академии выпускали вакуумные радиолампы и простейшие полупроводниковые элементы в виде транзисторов, диодов, светодиодов, лампы накаливания, ламповые телевизоры и многое, многое другое.